Текст книги "Президент Всея Руси (СИ)"

Автор книги: А. Полевой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Президент Всея Руси

Пролог

Жар. Абсолютный, всепоглощающий, раскаленный шквал, что прожигает мозг изнутри. Не боль, а именно жар, словно черепную коробку наполнили расплавленным свинцом. Андрей не видел ничего, кроме ослепительных белых вспышек, не слышал ничего, кроме оглушительного звона в ушах. Последнее, что запечатлелось в его сознании перед тем, как мир рухнул в ничто, – это ослепительный свет фар грузовика, вывернувшего навстречу на мокром от дождя асфальте проспекта Ленина в Туле. Резкий скрежет тормозов, удар стекла, хруст собственных ребер и всепоглощающая тьма.

Но тьма эта была странной. Она не была пустотой. В ней плавали обрывки чужих воспоминаний, незнакомые голоса, запахи дыма и крови. И холод. Ледяной, пронизывающий до костей холод, сменивший невыносимый жар.

Он застонал, пытаясь пошевелиться, но тело не слушалось. Оно было чужим, слабым, разбитым.

– Держи! Держи его! Он жив! Глаза открыл! – просипел рядом какой-то хриплый, надтреснутый голос, полный немыслимого ужаса.

Андрей с усилием разлепил веки. Мир плыл перед ним, как в густом мареве. Наклоненные над ним лица, обветренные, загорелые, с спутанными бородами и глазами, широко раскрытыми от суеверного страха. Эти лица были обрамлены не короткими современными стрижками, а длинными, грязными волосами, заплетенными в косы. От людей пахло дымом, потом, кровью и чем-то звериным.

– Яросва… Ярослав… Очнулся… Дух вернулся… – забормотал кто-то.

Его несли. Андрей понял это, ощутив равномерное покачивание. Он лежал на каких-то грубых древесных ветвях, укрытый потрепанным звериным мехом. Сквозь щели в этом импровизированных носилках он видел заснеженную землю, следы многих ног, идущих рядом, обутых в лыковые лапти или поршни из сыромятной кожи.

С большим трудом он повернул голову. И сердце его бешено заколотилось в груди, в этой новой, незнакомой груди.

Вместо знакомых бетонных коробок, асфальта и фонарных столбов его взору открылась ужасающая картина. Небольшое поселение, вернее, то, что от него осталось. Десяток полуземлянок, с почерневшими от гари срубами, некоторые были полностью разрушены, их кровли провалились внутрь. Столбы дыма еще поднимались к небу, сливаясь с низкими свинцовыми тучами. Воздух был густым и горьким от запаха гари и… чего-то сладковатого, тошнотворного, что Андрей с ужасом опознал как запах горелого мяса. Не животного. Человеческого.

Повсюду валялись обломки утвари, перевернутые телеги, тушки растерзанных кур. И люди. Сидевшие на корточках возле тел погиших, с пустыми, выжженными горем глазами. Женщины, вывшие над своими мертвецами. Воины – а иначе этих суровых мужчин с секирами и луками за спиной нельзя было назвать – с мрачными лицами тушили тлеющие угли, собравшиеся в кучку и о чем-то негромко, хрипло говорящие.

– Несите к огню! К Старцу! Пусть поглядит! – раздалась команда.

Андрея понесли к центру поселения, где догорал большой костер, сложенный из бревен. Рядом с ним, на грубо сколоченном помосте, лежало несколько тел, завернутых в белую ткань. И до сознания Андрея, с ужасной ясностью, дошла страшная правда. Его несли не спасать. Его несли хоронить. К этому погребальному костру.

Паника, острая и слепая, ударила в виски. Он попытался закричать: «Стойте! Я жив! Что вы делаете?!» Но из его горла вырвался лишь слабый, хриплый стон, больше похожий на предсмертный хрип.

– Тише, дитятко, тише, – склонилась над ним старая женщина с лицом, испещренным глубокими морщинами. Ее глаза были полны не столько жалости, сколько мистического ужаса. – Дух твой блуждал в Нави, но вернулся. Перун даровал тебе милость. Не спугни ее.

Его аккуратно опустили на землю у ног старого, сгорбленного человека в длинной темной одежде, с деревянным посохом, увенчанным резной головой коня. Старец – шаман, жрец, колдун – пристально посмотрел на Андрея. Его взгляд был острым, пронзительным, видевшим многое.

– Чудо, – произнес Старец тихо, но так, что его слово услышали все окружающие. Воцарилась мертвая тишина, прерываемая лишь треском костра и далеким карканьем ворона. – Чудо явлено нам, в день скорби великой. Дух Ярослава, сына Добромыслова, не приняли Навьи. Он вернулся из царства мертвых. Рана смертная оказалась не смертной.

Сознание собралось по кусочкам, как осколки разбитого стекла. Каждый обрывок памяти впивался в него, остро и болезненно. Одна картина -тусклый свет фар, визг тормозов, металл, сминающийся в предсмертной агонии, и всепоглощающая боль. Вторая он подросток в поселении славян.

И между этими двумя смертями -зияющая пустота, из которой рождалось новое, невозможное «я».

Он сидел, уставившись в горизонт над рекой, и реальность ударила его с силой орудийного залпа прямой наводкой. Он не Ярослав. Он -Андрей. Андрей, кризис-менеджер, майор запаса артиллерийских войск. Человек, чье тело в этот миг должно было быть холодным и раздавленным в металлической ловушке на тульской дороге. Агония «той» смерти еще жила в нервных окончаниях, призрачной болью отзываясь в этом молодом, крепком, но таком чужом теле.

Вместо асфальта -влажная земля. Вместо выхлопных газов -густой запах дыма из глинобитных печей, смешанный с ароматом хвои, речной влаги и немытого человеческого тела. Вместо привычного урбанистического гула -щебет птиц и отдаленные голоса, говорящие на ломаном, древнем наречии. 1190-й год от Рождества Христова. Поселение вятичей на высоком берегу реки Упа. Слова, которые он слышал сквозь пелену чужих воспоминаний, складывались в эту суровую, невероятную формулу.

Паника, черная и бездонная, поднялась из глубины, грозя снести хрупкие заслоны разума. Но тут сработал инстинкт, впитанный за годы жизни на грани срыва. Его мозг, десятилетиями тренированный в горниле чрезвычайных ситуаций, взбунтовался против абсурда происходящего и, отсекая эмоции, перешел в режим холодного, безжалостного анализа. Это был его единственный якорь в рухнувшей вселенной.

Внутренний взгляд зафиксировал данные, выстраивая их в отточенную, как военная сводка, таблицу. Небольшое поселение вятичей. Оценочная численность: 150-200 человек. Признаки системного коллапса. Антисанитария, низкая продуктивность сельского хозяйства, примитивные ремесла, отсутствие централизованной власти кроме родовых старейшин. Высокий уровень внешней угрозы. Ресурсы: Примитивные. Дерево, камень, ручное железо низкого качества. Минимальные продовольственные запасы. Человеческий капитал -не обучен, недисциплинирован.

Этот навык -видеть мир как сложную, хрупкую систему, постоянно находящуюся под критическим напряжением, -был его главным козырем. Его профессиональная жизнь была чередой чужих катастроф, которые он должен был исправлять.

Память выдавала калейдоскоп образов. Выгоревшие поля разоренного колхоза в Рязанской области, где он за полгода не только наладил цикл работ, но и внедрил простейшую систему севооборота, вдвое повысив урожайность. Цеха химического комбината «Азот», где после череды аварий он выстраивал логистику и технику безопасности так, что один неверный шаг мог стоить жизни десяткам людей -и этот шаг так и не был сделан. Цеха оборонного завода в Туле, где он оптимизировал производство снарядов, и его мозг до сих пор хранил чертежи и параметры десятков видов вооружений. Артиллерийский полигон под Воронежем, где на учениях он, молодой лейтенант, под имитационным огнем «противника» рассчитывал данные для стрельбы, от его точных команд зависели жизни условных «своих» и эффективность условного «уничтожения».

Теперь этот «огонь» был везде. Вся его прежняя жизнь, весь этот багаж -от тактики полевого боя до принципов организации коллективного труда, от знания свойств стали до основ санитарии и агрономии -внезапно превращался из набора профессиональных компетенций в единственное оружие для выживания. Не для карьеры или денег. Для того, чтобы просто не сгинуть в этой древней эре, не стать еще одной жертвой жестокого и невежественного мира.

Он посмотрел на свои руки -сильные, ладные, с мозолями от лука и весла, но не от клавиатуры и ручки. Руки Ярослава. Его собственная смерть в прошлом и смерть этого юноши в настоящем стали двумя точками, через которые была проведена линия его новой судьбы.

Адреналин медленно отступал, сменяясь ледяной, стальной решимостью. Страх никуда не делся, он просто был оттеснен на периферию сознания, став фоновым шумом. Второго шанса не будет. Ни на тульской трассе, ни в лесах Руси. То, что случилось, было не даром судьбы, а чудовищной ошибкой мироздания. И он, Андрей, собирался эту ошибку исправить. Но не молитвами или покорностью. Единственным способом, который он знал -тотальным, жестким, бескомпромиссным управлением кризисом.

Род Добромыслова, как бормотали вокруг, был сокрушен. Староста и его наследник пали, защищая селение. Хотя налетчиков отбили, главный удар пришелся по ним. Их семья, их род остались без защиты, без кормильцев, на грани голодного вымирания. Смерть Ярослава должна была поставить окончательную точку.

Но он очнулся. И чаша весов, уже качнувшаяся было в сторону небытия, дрогнула и начала медленно, невероятно возвращаться к жизни. Не по законам медицины, а по воле какого-то непостижимого чуда, которое эти люди – язычники, сохранившие еще тень автономии в межкняжеских усобицах Руси, – видели в его возвращении.

Глава 1

Когда Андрей осознал, куда и в когда попал, он долго думал что же ему делать.

Пока он поправлялся от полученного ранения ему удалось изучить язык, который довольно сильно отличался от современного русского. И вот однажды темной ночью, когда тьма за окном избы была не просто отсутствием света. Она была плотной, густой, вязкой, как деготь. Она поглощала звуки, запахи, саму мысль. В этой тьме, под мерный скрип половиц и завывание ветра, одиночество Ярослава становилось осязаемым, физическим. Оно сжималось вокруг него холодным кольцом, вымораживая душу.

Он лежал, уставившись в потолок, которого не видел, и в его сознании, словно на разбитом экране, проносились обрывки другого мира. Яркие, шумные, лишенные смысла. Вспышка неоновой вывески. Гул метро. Безликие голоса из телевизора. Там он был лишь небольшим винтиком в системе. Звеном в длинной цепи, которое можно заменить за пару дней.

А здесь? Здесь он был призраком. Тело у него было – молодое, сильное, тело какого-то забытого Богом и историей подростка из захудалого поселка. Но душа... душа была чужой. Она не знала песен, что пела мать этому телу в детстве. Не горела обидой за отца или радостью первой охоты. Его прошлое было выжжено дотла. Он был человеком без корней, выброшенным на пустынный берег времени.

И от этого безумие казалось таким близким, таким логичным исходом. Шепотом из угла темной горницы. Что проще – смириться с абсурдом и потерять себя в чуждом мире, став его пассивной частью? Может, спиться? Или уйти в монастырь, чтобы в ежедневных молитвах и постах заглушить голос разума, который твердил одно: «Этого не может быть. Тебя здесь нет».

Так он и лежал, листая в уме учебник истории – тот самый, что был теперь его проклятием и его единственным сокровищем, – он наткнулся на знакомые даты. 1237 год. Рязань. Батый. Пламя, пожирающее деревянные церкви, и звон монгольских подпружных колокольчиков, несущих смерть. Он увидел это не как сухую строчку, а как киноленту – крики, кровь, руины, рабство, долгое, унизительное рабство всей земли, на которой он теперь стоял.

И в этот миг что-то щелкнуло.

Безумие? Нет. Безумие – это смириться. А он нашел противоядие. Грандиозный, титанический, невозможный план стал возникать из мрака его отчаяния, как замок из тумана. Он будет не просто выживать. Он будет спасать.

Спасать Русь.

Эта мысль ударила в него, как молния. Она не принесла покоя – она принесла яростную, неистовую энергию. Внезапно его одиночество обрело смысл. Его чуждость стала оружием. Он знал то, чего не знал НИКТО. Он видел путь, по которому еще не ступала нога. Его тошнотворное чувство потерянности сменилось головокружительным чувством предназначения.

«Я не случайно здесь, – прошептал он в темноту, и слова его больше не тонули в пустоте, а звенели, как сталь. – Я здесь, чтобы остановить это. Чтобы изменить всё».

Спасти Русь – это значило дать своей жизни смысл, сравнимый с масштабом самой катастрофы, что его сюда привела. Он больше не был никем. Он был щитом. Он был тем, кто встанет на пути урагана истории. Его новая жизнь, начавшаяся как абсурдная ошибка, теперь обрела цель. Каждое неловкое слово, сказанное им на древнерусском, каждый удивленный взгляд, который он ловил на себе, – все это были мелочи на фоне грядущей цели.

Ярослав решил изменить ход истории и попытается остановить монгольское нашествие на Русь, для этих целей он хотел войти в лоно церкви и с помощью своих знаний современного человека подняться в верхние эшелоны власти, и там мудро сплотить князей и отразить скорое нашествие.

Но чем больше он узнавал политическую обстановку и реалии жизни, тем все менее реализуемым становился его план. Окончательно изменить свой план он решил в середине зимы, когда ударил страшный голод, но давайте обо все по порядку.

Когда он смог сносно изъяснятся, он рассказал своей матери Матроне, продуманную мистическую историю из синтеза язычества и христианства о том что, ангелы дали ему знания и жизнь, взамен забрав большую часть его воспоминаний.

Как он и планировал, данная история быстро дошла церкви. В начале осени в селении прибыл иеромонах Никон.

Поскольку люди этого времени были очень суеверны в правдивости своей истории ему удалось убедить окружающих довольно просто.

Монаха поразил его удивительный прогресс в учении, мало того что мальчик сам попросил Никона обучить его чтению и письму, такон невероятным образом обучился этому за каких то две недели, а знания в арифметике были у мальчика не мыслимые. А так же за время учебы он придумал новый алфавит, и какие то арабские числа и обучил ими Никона, и что удивительно Никон их легко запомнил и они оказались очень удобными.

Спустя месяц в середине осени Никон решительным образом отправился в Киев, чтобы лично рассказать митрополиту Никифору о чуде свидетелем которого он стал, и еще больше ему не давало покоя пророчество которое, по словам Ярослава, ему передал архангел Михаил перед воскрешением, о скорой великой беде и большому разорению земли русской и о том, что церковь должна объединить князей и сдержать полчища нечестивцев. И уже перед самым отъездом благословил Ярослава и дал поручение новому старосте Лукьяну собрать детей селения поделить наклассы и отправить в обучении к Ярославу.

Когда Никон уезжал Ярослав уже полностью оклемался, и внезапно обнаружил что, по сути, является главой крупного семейства, в котором не осталось взрослых мужчин. Так у отца Ярослава было два брата, которые жили в отдельных избах рядом. В живых после набега в роду Добромыслова остались мать Матрона, тетки Серафима и Феодора, старшая сестра, три младших брата и две малолетние сестры, а еще шесть двоюродных братьев и семь сестер.

Большую часть скотины женщинам пришлось забить и продать односельчанам, поскольку самостоятельно они не могли за ней ухаживать, а так же треть урожая пропала в поле по тем же причинам. И в связи с этим в иерархии общины род оказался в самом низу. Чему несказанно радовался бывший подстароста ныне староста Лукьян Грязнов, давний соперник отца.

Единственным плюсом для Ярослава было то, что семьи были в это время были патриархальными и его власть на своими родственниками была неограниченной с одной стороны, а с другой стороны Ярослав практически не имел опыта жизни и быта этого времени, даже огонь развести самостоятельно довольно долго учился, и куда мог завести род такой горе глава, одному Богу известно.

– Мама я думаю всем нашим родственникам надо переехать к нам избу – начал однажды разговор Ярослав.

– Мы тоже так думали с теткой Серафимой, все же вместе нам легче будет, вот только как нам всем тут уместится – ответила печально мать.

– Ничего в тесноте да не в обиде – проронил Ярослав выходя из дома.

– Ну и мудрен ты стал сынок, может и правда с тобой посланник Стрибога говорил, ангел как ты его назвал – усмехнулась мать.

Следующие несколько дней Ярослав занимался переездом и инвентаризацией имущества, которое имелось у теперь уже его рода.

У них осталось лошадка, одна корова, три овцы с бараном, одна свинья и с десяток кур. Так же имелись небольшие запасы зерна, овощей, вяленого мяса, сала и рыбы. Из вещей ему достались деревянная соха, волокуши, сани, четыре железных топора хорошего качества, два серпа, деревянные лопата, мотыги, вилы и другой скарб, немного выделанной кожи, четыре мотка веревки разной толщины, два мотка простой льняной ткани и две железных иглы, и шило. Так же досталось два лука и с тремя десятками стрел.

Все это не мудреное имущество было собрано со всех дворов и сложено в небольшом сарайчике-подвале, рядом с домом Ярослава.

Во время переезда Ярославу ему активно помогал Мстислав его двоюродный брат ровесник, дом тетки Серафимы на семейном совете был определен под сарай для животных, поскольку он находился буквально в 50 шагах от их основного дома.

Осень уже перевалила за свою середину, и по ночам случались заморозки. Все полевые работы были закончены, и мужчины селения в основном занимались охотой и перевозкой запасов сена с лесных полянок к дому. Охотой заняться Ярослав с братьями не мог, поскольку им просто не хватало физической силы, чтобы управится с луком, поэтому он вместе с Мстиславом и старшей сестрой Анюткой занимался перевозкой сена. Ярослав попутно с этим делом начал изучать окрестности селения.

Селение вятичей называлась Верхним Изрогом, и располагалось на правом крутом берегу реки Упы, где река дела резкий поворот и меняла направление, река была довольно широкой, но берега были сильно заросшие лесом, местность вокруг была довольно холмистой и лесистой, противоположный берег был пологим и вся местность южнее селении переходила постепенно в лесостепь. Поселок Ярослава был довольно крупным, имелось почти сто домов, население после набега, конечно, сильно убавилось, но человек пятьсот проживало. Вокруг было много селений вятичей, в этой местности они располагались довольно компактно, поскольку рядом находилась острог Тулы, а вокруг него уже сформировался приличный городок, а иногда даже проплывающие по Оке купцы делали крюк и заходили в него поторговать товаром. Формально селение Ярослава было западной частью Рязанского княжества, но оно находилась на границе трех княжеств. С запада было Черниговское княжество, с севера Владимиро– Суздальское, а с востока Рязанское. На юге же, как раз и располагалось большая часть поселений вятичей и дикое поле. И не смотря на то, что формально Верхний Изрог был частью Рязанского княжества и платил ему дань, все равно поселение сохраняла большую автономию. Это выражалось даже в том что, большинство селений до сих пор были язычниками, хотя христианизация и потихоньку шла.

Жизнь шла своим чередом, Ярослав уже хорошо освоился в селенье и округе, довольно хорошо выучил язык, познакомился со многими ее обитателями, а так же и со многими соседними селениями, поскольку при выездах за сеном довольно часто между собой пересекались. И вот однажды возвращаясь с очередным грузом сена, Ярослава остановил староста Лукьян.

– Так Ярослав подь сюды– скомандовал он.

Ярослав не спеша подошел и прямо взглянул в лицо Лукьяну произнес – слушаю староста, какое у тебя ко мне дело?

– Не у меня а у княжого человека, поп этот Никон велел тебе сделать классы какие-то, сказал что ты знаешь как это сделать, а так же сказал что ты будешь детей премудростям учить – выпалил Лукьян.

– Мне этим всем этим занимается не досуг, работы много, да и ребят отвлекать от дел тоже не с руки было, за дарма кормить их тоже никто не будет сам понимаешь – сказал староста и продолжил – но сейчас вроде бы зима уже почти пришла, и большая часть работ завершена, так что завтра проведем вече, и ты сделаешь свои классы.

Ярослав задумался, он уже честно и забыл свою идею о школе, да и сильная занятость по хозяйству совсем не способствовало к проведению учебы, реальная жизнь вносила свои коррективы.

– Дядька Лукьян а может по позже классы сделаем, мне сейчас совсем некогда этим занимается – неуверенно начал Ярослав.

– Как это по позже? Зимой тиун приедет меня за эти классы спросит, так мне поп сказал, так что как хошь, но чтобы класс были сделаны – грозно зырнул Лукьян.

– Хорошо дядька Лукьян – не стал спорить подросток и пошел дальше в глубокой задумчивости.

А по думать было о чем, с момента попадания прошло уже где то месяца три, и Ярослав уже наметил определённые планы по тому как он будет продвигается вверх по иерархии. Поскольку деньги в это время не имели сильного хождения, основу коммерческих отношений составлял бартер. А Ярославу нужен был стартовый капитал, чтобы начать воплощать свои грандиозные планы по ускоренному развитию Руси.

Проведя некоторый анализ пищевых запасов своей семьи Ярослав уже понимал, что их хватит где-то до середины зимы, поэтому первым делом, которым он хотел сейчас заняться это сельское хозяйство и животноводство, и в первую очередь ввести селекцию, севооборот и удобрение почвы. И уж на потом на излишки еды начинать вовлекать сельчан в более рентабельные производства.

Это были впереди идущие планы, а сейчас насущными проблемой было, как начать охоту и рыбалку, а иначе и зиму не удастся пережить, а тут еще и школу организовать. Вот за каким я навел на эту мысль Никона, и в правду говорят инициатива бывает наказуемой думал, шагая Ярослав.