Текст книги "Президент Всея Руси (СИ)"

Автор книги: А. Полевой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

На больших перекрестках, где сходились степные тропы и новая дорога, раз в месяц устраивали толкучие дни. Здесь можно было встретить кого угодно – русских купцов в добротных кафтанах, половецких скотоводов в кожаных доспехах, волжских рыбаков с бочками осетрины, даже заезжих персов с диковинными товарами. Языки смешивались в единый гул, а запахи – дым костров, специи, вяленая рыба и конский пот – создавали неповторимый аромат нового времени.

По вечерам у костров теперь собирались вместе бывшие враги. Русские земледельцы угощали соседей домашним медом, половцы – кумысом и вяленой бараниной. Разговоры велись на ломаном языке жестов и десятка заимствованных слов, но это не мешало находить общий язык. Иногда, когда выпито было уже достаточно, кто-нибудь из старых воинов доставал домру, и тогда в ночи звучали то русские протяжные, то степные быстрые напевы, странным образом сливаясь в единую мелодию.

А над всем этим царила узкая колея – символ нового времени, где вчерашние враги учились торговать вместо того, чтобы воевать. И хотя старые обиды еще давали о себе знать порой, особенно среди старейшин, молодые уже смотрели вперед, туда, где на горизонте виднелись дымки новых деревень и бескрайние поля, обещающие достаток и мир.

Глава 24

Летом Ярослав отправился с инспекцией в крепость Вороний град которая располагалась на реке Дон на месте будущего города Воронеж. Там, где Дон, уставший от степных просторов, делает последний поворот перед долгим путем на юг, поднялись стены нового форпоста.

Кирпичные стены толщиной в три мужских роста опоясали высокий берег. Кладка тщательная, подогнанные кирпичи с загадочными знаками – метками артелей, что трудились под присмотром людей Ярослава. Башни, круглые исполины вознеслись над рекой, отражаясь в темной воде.

Но сердцем этого места стала верфь. Под длинными навесами из дубовых досок пахло смолой и свежей стружкой. Здесь, на стапелях, рождались суда нового типа крепкие ладьи с плоским дном и высокими бортами. Их строили из специально выдержанной сосны – каждое бревно помечалось княжеским клеймом после года сушки в специальных сараях.

Особое место занимал закрытый док, окруженный двойным частоколом. Только избранные мастера с особым пропуском допускались туда, где по чертежам самого Ярослава строилось первое двухпалубное судно. Его ребристый корпус, обшитый ниже ватерлинии железными пластинами, напоминал спину мифического животного. На палубе уже устанавливали невиданное новшество – поворотную площадку для пушки, что стреляла железными ядрами.

У подножия крепости раскинулся шумный посад, где жизнь била ключом с первых петухов до поздних сумерек. В корчме, пропитанной ароматами жареной рыбы и хмельного меда, собиралась пестрая публика: загорелые корабельщики с руками, вечно пахнущими смолой; грузчики в потертых кожанках, обсуждавшие последние новости под звон медных кружек; приезжие купцы в дорогих, но пыльных кафтанах, бережно пересчитывающие кошельки с иноземными монетами.

Утром Яр лично обошёл верфь. Его задумчивый взгляд скользил по новым корпусам, останавливаясь то на необычно изогнутых шпангоутах, то на пробной обшивке из пропитанных дегтем досок. Иногда он доставал из складок плаща небольшой кусок бумаги с непонятными чертежами, что-то бормотал себе под нос, а потом резко поворачивался к мастерам с новыми указаниями.

Затем он отправился в здание конторы, там в низком сводчатом помещении верфи, где смолистый дух свежего дерева смешивался с запахом мокрой пеньки, трое мужчин склонились над чертежами. На столе, освещенном дрожащим светом масляных светильников, лежали листы бумаги, испещренные линиями и пометками.

– Смотри сюда, Тихомир – Ярослав провел пальцем по схеме, оставляя легкий отпечаток на разлинованной поверхности. – Корпус килеватый. Это позволит ходить не только по реке, но и в открытом море

Тихомир, сын Никодима, высокий и крепкий, с бородой, нахмурил лоб. Его пальцы, привыкшие больше к счетам и грамотам, чем к корабельным чертежам, осторожно коснулись бумаги.

– Дорого выйдет, Яр. Киль – это дуб, а не сосна. Да и мастеров, которые смогут такое собрать, у нас раз-два и обчелся.

– Зато окупится – раздался хрипловатый голос со стороны.

Исидор, прозванный Царьградцем , бывший корабельщик византийского флота, а ныне – один из главных мастеров Ярослава, скрестил руки на груди. Его смуглая кожа, обветренная морскими ветрами, покрылась сетью морщин, но глаза горели живым огнем.

Вот это – Исидор провел корявым пальцем по схеме, его ноготь, пожелтевший от смолы, поскреб пергамент, – не просто прямой парус, как у всех. Это латинский. Треугольный. Видишь эти реи? Они крепятся не поперек мачты, а вдоль, под углом. И вот эта снасть, все позволяет идти этому судну против ветра

Тихомир поднял брови.

– Против ветра? Ты шутишь?

Он обвел толстую линию, идущую от верхушки мачты к корме.

Шкот. Его можно перебрасывать с борта на борт. Ветер дует справа – парус уходит влево, дует слева – перекидываем вправо. Как птица крылом машет. Потому и против ветра пойдем – зигзагом, лавируя. В Царьграде такие паруса называют крыльями – за то, что корабль будто летит против самой бури.

Исидор сделал резкий жест руками, изображая, как парус перекидывается с одной стороны на другую, его тень на стене повторила движение, словно огромная птица, ловящая ветер.

А это – он постучал по другому элементу, – вертлюг. Вся мачта поворачивается у основания. Никаких канатов, которые рвутся. Чистая механика. Один человек у штурвала – и корабль слушается, как боевой конь.

– Я видел своими глазами – усмехнулся Исидор. – В Средиземном море такие корабли обходят любые наши утлые ладьи. Если мы построим хотя бы три таких – через два года весь Дон будет наш. А там, глядишь, и до Черного моря дотянемся .

Ярослав задумчиво потер подбородок.

– Сколько времени на постройку?

– Полгода, если будет дуб. И люди

– Люди будут – князь откинулся на резной дубовый стул. – А дуб... Тихомир, сколько у нас запасов?

Тихомир вздохнул, мысленно прикидывая.

– На два корабля дуба хватит, – Тихомир черкнул карандашом по бумаге, – но только если валить лес у Вороньего Града. Тот самый, старый, густой.

Ярослав задумался, пальцы сжали резку на подлокотнике.

– Рубить будем, – сказал он твёрдо. – Но за каждый срубленный дуб – три новых саженца.

Исидор хмыкнул:

– В Царьграде тоже так делают. Там корабельные рощи берегут, как золото.

– Значит, и у нас будет свой лес для кораблей, – кивнул Ярослав. – Через двадцать лет внуки скажут: Спасибо деду.

Тихомир дописал:

– Прикажу десять семей поселить у рощи – пусть живут, сажают, сторожат.

Исидор хитро прищурился.

– А имя у корабля будет? – спросил Тихомир, откладывая табличку.

Ярослав задумчиво посмотрел в окно, потом усмехнулся.

– Чёрная Жемчужина , – сказал он.

– Звучно, – кивнул Исидор. – Только жемчуг у нас белый. А чёрный – это где?

– Да в легендах, – хмыкнул Ярослав. – Говорят, есть один пират… Джек Воробей – имя ему. Пират, не пират, скорее бродяга вечно пьяный. И у него был корабль – Чёрная Жемчужина. Летел по волнам, как призрак, исчезал в тумане и появлялся там, где его не ждали.

Тихомир покачал головой, но в его глазах уже читалось согласие.

– Ну что ж... За дело, значит.

Ярослав откинулся в кресле, затем резко поднялся.

Бранислав! – громко позвал он, и почти сразу дверь распахнулась, впуская коренастого воина с коротко подстриженной бородой и холодным взглядом охотника.

Бранислав, командир Первого батальона, вошел, слегка прихрамывая на левую ногу – старая рана, полученная в стычке с половцами. Он молча ждал приказа, привыкший к тому, что князь не любит лишних слов.

Собирай отряд – три тысячи. Завтра на рассвете выступаем на восток. Инспектируем Саратовскую крепость, оставим там гарнизон, а затем тысяча человек вернутся со мной по Волге. С остановкой в Самаре.

Бранислав кивнул, его глаза уже просчитывали маршрут. Конница и пехота в обычном соотношении?

Да. И возьми лучших арбалетчиков – пусть степняки знают, что мы не просто так едем.

Бранислав усмехнулся.– Будет сделано.

Ярослав повернулся к Тихомиру и Исидору. Корабли – ваша забота. А я пока проверю, крепко ли стоят наши рубежи.

Дверь закрылась. Гул голосов сменился тишиной, нарушаемой лишь треском поленьев в очаге. Ярослав подошел к оконцу, глядя на темнеющую степь за рекой. Внутри, за фасадом непоколебимого князя, кипели мысли.

Опять эти боярские послы из Рязани суются, с предложением ударить по соседу. Идиоты. Словно не видят, что настоящая угроза и настоящая выгода – не там, за сосновым бором, а здесь в южных степях.

Мысленным взором он видел карту, как живую картину. Север, запад? Бесконечные распри из-за клочка леса да трех деревень. Драка в тесной избе, где все друг другу в бока толкают. Ввязываться в это, значит навечно стать заложником чужих амбиций. Тратить лучших воинов и ресурсы на войну, которая ничего не принесет, кроме новой крови да нового врага через поколение.

Взгляд его мысленно развернулся на юг. Туда, где Дон вел к теплым морям.

А там торговый путь. Хлеб, соль, сталь, шелк, знания. Богатства, которые текут рекой, но к которым мы подступаем с опаской. Почему я не хочу идти на север? Потому что тыл открыт. Пока за спиной Степь дышит в затылок, никакой торговли не будет. Только грабеж, дань и бесконечные набеги.

Значит, порядок будет таков. Сперва обеспечим тыл. Не просто отобьемся от набегов, а сделать реку своей. Нужен речной флот, с перспективой выходя в море. Корабль с пушкой это лучшая крепость для купеческой ладьи. Когда каждый перевоз товара не будет похож на прорыв через вражеский стан, тогда и пойдет настоящая торговля.

Флот – это не прихоть. Это щит и ключ к замку на южных воротах. Сначала обеспечим безопасность на реке. Потом приглядимся к морю. А междоусобную возню оставим на потом.

Он откинулся от окна, и в глазах, отражавших пламя очага. Курс был взят. Осталось лишь не сбиться.

Алый рассвет только начал растекаться по горизонту, когда массивные ворота Вороньего Града с глухим стоном распахнулись, выпуская в степь стальную реку. Первыми, вздымая серебристые облака росы, вырвались дружинные сотни – триста закаленных в боях воинов в чешуйчатых доспехах. Их кони, могучие с заплетенными в косы гривами, фыркали, чувствуя простор.

За конницей, громыхая дубовыми колесами, двинулся грозный обоз. Десять боевых телег, каждая – настоящее крепостное сооружение на колесах. Их широкие кузова, защищенные дубовыми щитами с бойницами, скрывали смертоносный груз:

Две пушки на лафетах стояли неподвижно, будто дремлющие звери. Стволы, укрытые тканью пропитанной парафином, тускло блестели в полутьме – холодные, тяжёлые, готовые проснуться в любой момент.

Десяток дубовых бочек с черным порохом, тщательно укупоренных во влагонепроницаемые мешки из кожи. А так же ящики с готовыми снарядами.

Складное оружие – арбалеты со стальными дугами, разборные баллисты, ящики с готовыми снарядами.

Но главной хитростью были сами телеги – их борта по сигналу могли мгновенно превращаться в мобильную крепость. Специальные скобы и петли позволяли в считанные минуты сцепить их в гуляй-город, создавая на поле непробиваемый щит.

Бранислав, его борода резко выделялась на фоне полированной стали доспеха, рысью объезжал строй. Глаз бывалого воина замечал все:

Третья телега! – его голос прозвучал резко в утренней тишине. – Правая дышловая скоба скрипит. Смазать дегтем!

Пятый отряд! Щиты должны висеть как крылья у орла, а не болтаться, как пьяный работяга в кабаке!

Арбалетчики мать вашу! Тетивы в походном положении ослаблять! Вы что, в первый раз идете?

Пешая рать – две с половиной тысячи бойцов в кольчугах – шла плотным строем. Их бердыши и копья, воткнутые в специальные гнезда на телегах, сверкали в первых лучах солнца, создавая впечатление движущегося стального леса.

Ярослав, стоя возле ворот, молча наблюдал за движением войска. Его серебряный шлем блестел в первых лучах, а плащ из плотного византийского шелка слегка колыхался на утреннем ветру.

– По Волге вернемся на новых ладьях, жди в Рязани – бросил он через плечо Тихомиру, чья спортивная фигура выделялась у ворот. Голос князя звучал спокойно, но в его глазах горел тот самый огонь, что когда-то заставил поверить в него сотни людей под Рязанью.

Ждите вестей.

Когда последняя телега скрылась за воротами, с главной башни прозвучал протяжный зов медного горна. Его чистый, как утренний ветер, голос разрезал степную тишину, словно приглашая в дорогу. Для многих в колонне – бывших селян, охотников, лесорубов – этот звук уже стал привычным, почти обыденным. Война и походы превратились для них в ремесло, такое же естественное, как пахота или охота.

А впереди расстилалась знакомая дорога на восток – через бескрайние ковыльные моря, где серебристые волны трав колыхались под ветром. Теперь это была хорошо изученная трасса, по которой многие из них ходили уже не раз. Каждый холм, каждый поворот реки были здесь знакомы, как тропинки в родной деревне. Даже степные волки, провожающие колонну равнодушными желтыми глазами, казались почти своими – старыми знакомцами, соблюдающими нейтралитет.

И все же в этом привычном маршруте оставалось место тайне – где-то там, за горизонтом, ждали новые земли, новые люди, новые возможности. Ветер трепал знамена, а солнце, поднимаясь выше, заливало светом стальные шлемы, превращая воинскую колонну в сверкающую реку.

Глава 25

Инспекция Саратовской крепости прошла без лишнего шума – стены крепки, гарнизон бдителен, склады полны. Никаких тревог, никаких неожиданностей. Почти скучно.

Ярослав отложил последний свиток, растянул уставшие плечи. В помещении, кроме Бранислава, оставался еще один человек – воевода Угомысл. Ему было около сорока пяти – возраст расцвета силы для воина, когда ярость молодости уже сменилась железной выдержкой. Но сейчас на его обычно непроницаемом, иссеченном шрамами лице застыла напряженная дума.

– Княже, – начал Угомыслов, его низкий, грудной голос звучал почти тревожно. – Дела идут ладно. Крепости строятся, черное золото течет, корабли скоро поплывут. И все же... душа не на месте.

Ярослав внимательно посмотрел на него, отложив карандаш. Он знал этого человека. Не труса, не паникера – одного из самых стойких своих воинов, вынесшего десятки сеч. Если Угомыслов беспокоился, на то была причина.

– Говори, воевода. Твои слова всегда вес имели.

Угомыслов обвел взглядом стены, будто пытался разглядеть сквозь них бескрайнюю степь на востоке.

– Всё это, – он мотнул головой в сторону окна, за которым возвышались стены форта, – для богатства, для силы. Я понимаю. Но я, княже, по ночам карту в голове кручу. Там, за Волгой, дальше, за Яиком... там копошатся орды. Не разрозненные племена, не шайки, а настоящая железная саранча. Идут они с востока, как прилив. Медленно, но неумолимо. Слыхал я от странников, от пленных степняков. И думаю я: а что будет, когда эта волна докатится до наших новых стен? Выстоят ли пушки против тучи стрел, что закроет солнце? Спасут ли корабли, если с суши придет Армагеддон?

В комнате повисла тяжелая тишина. Бранислав перестал перелистывать отчеты, слушая.

Ярослав медленно поднялся и подошел к окну. Его взгляд был устремлен куда-то далеко, за горизонт.

– Ты прав, Угомыслов. Не просто прав – ты зришь корень. Я тоже про них знаю. И не по слухам. – Он обернулся.

– Всё, что мы делаем здесь – крепости, флот, железная дорога – всё это для одного дня. Для того дня, когда на востоке взметнется пыль от миллионов копыт.

– Но как, князь? – в голосе старого воеводы звучала не паника, а жажда понимания. – Числом они задавят. Всегда задавливали.

– Нет, – резко сказал Ярослав. – Не задавят. Потому что мы не будем встречать их в чистом поле, как все до нас. Мы встретим их системой. – Он начал расхаживать по комнате, его слова падали, как удары молота кузнеца. – Каждая такая крепость это не просто стены. Это узел обороны: гарнизон, склады, ремонтные мастерские, источник еды и тепла. Наши корабли – не для красивых парадов. Они – чтобы по рекам, как по кровеносным сосудам, перебрасывать войска и припасы туда, где прорвут. Быстрее, чем их кони скачут. Наши пушки – чтобы дробить их плотные построения еще до первого выстрела из лука.

Он остановился перед Угомысловым, смотря ему прямо в глаза.

– А самое главное, старый волк... самое главное – не в железе. Оно лишь инструмент. Главное – в людях. Зачем нам с тобой завоевывать и грабить соседние княжества? Чтобы ослабиться перед главным врагом? Наша сила – в том, чтобы их интегрировать. Предложить им мир, торговлю, защиту под нашими знаменами. Каждое присоединенное без боя княжество, каждый степной род, принявший нашу власть за выгоду, а не из-под палки – это кирпич в нашей стене. К тому дню, о котором ты говоришь, у нас за спиной должен быть не раздробленный, грызущийся сам с собой конгломерат, а единый тыл. Государство. Которое орда не сможет разбить по частям, как это было всегда.

Угомыслов долго молчал, переваривая слова. Затем медленно кивнул, и в его суровых глазах мелькнуло понимание, а следом – облегчение.

– Значит... все эти разговоры с рязанцами, с новгородскими купцами, поселение степняков у нефтяных ям... это не просто политика. Это подготовка к большой войне. К войне на выживание.

– Именно так, – тихо подтвердил Ярослав. – Мы строим не ради богатства сегодня. Мы строим цитадель. Из камня, стали, корабельного леса, верности народов и черного золота. Чтобы когда придут те, с востока... они разбились бы о нее, как морская волна о скалу. И ты, Угомыслов поминаешь ради чего весь этот труд. Не забывай напоминать мне про это.

Старый воевода выпрямился, и в его осанке вновь появилась привычная твердость.

– Так и сделаю, княже.

Отряд двинулся вдоль Волги на запад, к Рязани. Остановились в небольшой крепости у Самарской луки – месте, где еще несколько лет назад хозяйничали степняки, а теперь стоял форпост нового порядка. Здесь, среди низких глинобитных домов и деревянных причалов, жили люди, чьи лица сочетали скуластость кочевников и бородатость русских поселенцев.

Отряд вышел из ворот Саратовской крепости на рассвете второго дня. Дорога на запад шла не вдоль самого волжского берега, а по старому степному шляху – чуть южнее, сокращая путь через пологие взгорья. Сразу за стенами кончилась зона влияния крепости – распаханные поля, вытоптанные выгоны, протоптанные дороги к пристани. Началась Степь.

Бескрайняя, как море, она встретила их тишиной и ветром. Ковыль, уже отцветший и посеревший, шуршал, цепляясь за ноги пеших и копыта коней, будто не желая отпускать. Воздух пах полынью, сухой землей и чем-то бесконечно далеким – пространством, которое не могло принадлежать никому. Иногда на горизонте показывались темные точки – то ли курганы древних ханов, то ли стойбища нынешних кочевников, быстро сворачивавшие юрты и уходившие прочь при виде сверкающей на солнце колонны.

Ярослав ехал в голове дружинной сотни, но мысли его были далеко от пейзажа. Он автоматически отмечал детали: где скот выбил траву, где видны следы недавнего большого костра, где ручей еще не пересох. Логистика, – это слово из прошлой жизни крутилось в голове. По этой земле должны были пойти не только войска, но и грузы: нефть с самарских промыслов, хлеб с северных районов. Дороги не было. Была лишь тропа, протоптанная копытами и колесами. Этого было катастрофически мало.

По извилистым берегам Волги, раскинулась странная картина. Здесь не было ни городов, ни крепостей – только одинокие фигуры у черных луж, склонившиеся над поверхностью воды, будто завороженные ее маслянистым блеском. Это были нефтяные сборщики, добывавшие из ее недр черное золото.

В тихих затонах, где вода застаивалась, образуя радужные разводы, они работали молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Их кожаные сапоги вязли в черной жиже, оставляя следы, которые не смывали даже весенние паводки. Деревянные ковши с длинными ручками плавно скользили по поверхности, зачерпывая густую жидкость, переливавшуюся на солнце всеми оттенками – от янтарного до черного, как сама ночь.

Особенно много земляной смолы находили в глубоких оврагах, куда редко заглядывало солнце. Здесь из трещин в глинистой почве сочилась густая масса, напоминающая кровь земли. Сборщики работали здесь особенно осторожно – один неверный шаг, и можно было увязнуть в этом природном болоте навеки. Они протягивали друг другу руки, образуя живую цепь, и передавали наполненные ведра наверх, где их содержимое процеживали через грубый холст, отделяя драгоценную жидкость от песка и мусора.

Запах в этих местах стоял особенный – густой, тяжелый, проникающий в одежду и волосы. Он напоминал одновременно серу, горящую смолу и что-то древнее, первобытное, что шло из самых глубин земли. Местные жители давно привыкли к нему, но приезжие морщились, а лошади беспокойно переступали с ноги на ногу, широко раздувая ноздри.

Каждую седмицу перед рассветом у крепостных ворот Самары собиралось странное шествие. По пыльным степным дорогам, по лесным тропам, вдоль речных берегов тянулись вереницы людей с драгоценной ношей – берестяными туесами, дубовыми бочонками, бычьими бурдюками, наполненными черной маслянистой влагой. Степняки в выгоревших на солнце халатах, русские поселенцы в льняных рубахах – все они несли земляное масло, добытые в оврагах и ямах.

Торжище начиналось утром, когда княжеские приказчики в синих кафтанах выносили на площадь мерные сосуды и весы. Не было здесь привычного базарного гвалта – сделки вершились в почтительном молчании, нарушаемом лишь скрипом пергамента и звоном монет. Опытные оценщики с руками, навсегда почерневшими от нефти, проверяли товар древними способами: капали на раскаленную медную пластину, наблюдая за цветом дыма, растирали между пальцами, проверяя на тягучесть.

С Каменного яра? Четыре гривны за бочку – произносил старший приказчик, и степняк, чье лицо покрывали ритуальные шрамы былого воина, молча кивал. Затем нефть сливали в бочку.

В каменных складах за площадью, куда бочки перекатывали по дубовым настилам, царил полумрак и прохлада. К полудню, когда солнце начинало жечь немилосердно, торг затихал. Добытчики расходились по кабакам, где подавали особый хмельной мед разбавленный спиртом – чтобы перебить въевшийся запах нефти. А в складах уже начинали готовить караван: бочки грузили на плоскодонные струги.

Особенно удивительно было видеть среди сборщиков бывших степных воинов. Эти гордые люди, еще недавно считавшие ниже своего достоинства любой труд, кроме военного, теперь с удивительным усердием занимались черной работой. Их загорелые лица, привыкшие к ветрам Великой Степи, теперь внимательно изучали каждую бочку, а в разговорах звучали непонятные простому люду слова: очистка , перегонка , фракции .

Холодный рассвет только начал растекаться по степи, когда с дозорной башни крепости раздался резкий звук рога – три коротких, отрывистых сигнала, резанувших по утренней тишине. В ту же минуту в лагере княжеского отряда замерцали огни – воины, спавшие у потухших костров, вскакивали, хватая оружие.

Ярослав, уже одетый в доспех, вышел на стену. В предрассветном мареве степь шевелилась – словно сама земля пришла в движение. Но это были не тени и не мираж – сотни всадников, развернувшись лавой, неслись к крепости.

– Не знают, что мы здесь, – усмехнулся Бранислав, стоявший рядом. – Думают, гарнизон слабый.

Ярослав молча кивнул.

Пушки, спрятанные за частоколом, ждали своего часа. Когда степняки приблизились на расстояние выстрела, князь поднял руку – и крепость взорвалась огнем.

– Огонь!

Грохот разорвал утро. Чугунные ядра, вылетевшие из жерл, пролетели над степью, оставляя за собой дымные следы. Первый залп лег не совсем точно – одно ядро рикошетило от земли, подняв фонтан грязи, другое пролетело сквозь строй всадников, вырвав кровавую просеку.

Степняки, никогда не видевшие такого оружия, смешались. Кони вставали на дыбы, всадники кричали – но было уже поздно.

Степняки двинулись дальше.

Вторая очередь – картечь.

Свинцовый дождь хлестнул по атакующим. Те, кто еще секунду назад мчался вперед, теперь валились с коней, крича от боли. Строй рассыпался, превратившись в хаотичную толпу.

И тогда, словно из-под земли, с флангов выросли всадники – легкая степная конница, но уже не враги, а союзники Ярослава. Их тонкие сабли сверкали в первых лучах солнца, когда они врезались в растерянные ряды нападавших.

Это уже не было битвой – это был разгром.

Те, кто уцелел после пушечных залпов, теперь гибли под ударами бывших соплеменников. Некоторые пытались бежать – но куда? Степь, еще недавно бывшая их домом, теперь стала ловушкой.

К полудню все было кончено. Ярослав стоял среди пленных – молодых, испуганных, с глазами, полными ужаса перед невиданным оружием.

– Отпустим их – сказал князь. – Пусть расскажут своим, что видели.

Бранислав хмыкнул:

– Расскажут, ещё как расскажут! .

– Главное чтобы в штаны не наложили при рассказе – хохотнул молодой пушкарь.

А вдалеке, над степью, уже кружили вороны, чуявшие пир. А княжеские воины уже хоронили своих, всего трое.

Дым от костра, густой и душистый, медленно стелился между палатками, смешиваясь с ароматом жареного мяса и сушеных степных трав. Огонь потрескивал, выстреливая в ночное небо искрами, которые тут же гасли в прохладном воздухе. Ярослав сидел на складном походном стуле, вырезанном из березы, и тщательно протирал клинок своего меча промасленной тряпицей. Сталь, отполированная до зеркального блеска, отражала пламя, создавая причудливые блики на лице князя.

Из темноты материализовалась знакомая фигура – Збышек, старый воин, чье тело было испещрено шрамами, как карта былых сражений. В руках он держал две деревянные чарки, вырезанные из мореного дуба, и флягу с медовухой, которую ему прислали из самого Краснограда. Его лицо, изборожденное морщинами и боевыми отметинами, освещалось оранжевым отблеском пламени, делая его похожим на древнего духа войны.

Внезапно левая щека Ярослава дёрнулась острой болью – старый шрам, оставленный стрелой Гаяза много лет назад, напомнил о себе.

Тот день встал перед глазами с пугающей ясностью...

Збышек, да не бойся ты так, до свадьбы заживёт! – крикнул он тогда, улыбаясь сквозь боль, когда стрела пробила щёку, оставив на лице горячий кровавый след. Солдат с круглыми от ужаса глазами замер.

В этот момент сигнальщики затрубили тревогу – первому батальону приказывалось выдвинуть правый фланг вперёд. Обойти пытаются, – сообразил Ярослав, вытирая кровь рукавом. – Вот Гаяз, собака... Не дурак совсем . Несмотря на ярость боя, он не мог не восхититься тактикой предводителя половцев.

Когда Ярослав поднялся на башню, перед ним разверзлась адская картина – две людские массы сшиблись в смертельной схватке. Первый накат: батальоны держались, и волна атакующих отхлынула. Второй накат: всадники за спинами пехоты вновь погнали их на лес копий, словно почуяв слабину. Батальоны снова устояли. Третий накат – отчаянный, яростный – и снова отбит...

Ярослав моргнул, возвращаясь в настоящее. Перед ним стоял тот самый Збышек – теперь седой, с пустой глазницей, но всё такой же крепкий. В руках он держал все те же две дубовые чарки и флягу медовухи.

– Княже, позволь угостить старому солдату? – хрипло спросил он, указывая на шрам на щеке Ярослава.

Князь усмехнулся, отложив меч:

– Помнишь, как ты тогда чуть не поседел, когда мне стрелу в лицо всадили?

Збышек хрипло рассмеялся, наливая медовуху.

Збышек налил напиток по самую кромку, и чарки звонко стукнулись в ночной тишине.

– Почему отпустил пленных? – вдруг спросил ветеран, прищурив единственный глаз второй он потерял в той битве при осаде Рязани. Его голос звучал не только с любопытством, но и с легким укором.

– Раньше головы рубили за меньшее. Помнишь, как под Рязанью мы вырезали целый взвод за набег на обоз?

Ярослав задумчиво покрутил чарку в руках, наблюдая, как огонь играет в золотистой жидкости.

– Потому что Гаяз когда-то тоже был пленным – тихо ответил он, отводя взгляд в сторону, где в темноте мерцали огни лагеря. – А теперь его люди караулят наши нефтяные караваны, его воины держат оборону на границах, а его совет ценнее десятка мечей. Убить – просто. Заставить работать на себя гораздо труднее. Но и прибыльнее.

Збышек хмыкнул, потягивая медовуху. Его единственный глаз сверкнул в свете костра.

– Ты все больше на купца походишь, а не на воина. Помню времена, когда ты шел в бой, а теперь сидишь и считаешь барыши, как какой-нибудь новгородский делец.

Ярослав отпил из чарки, затем медленно повернул голову в сторону степей, где скрылись уцелевшие нападавшие.

– Война – это торговля иная , – произнёс он, и в голосе его зазвучали нотки холодного расчёта. – Сегодня мы им жизнь подарили. Завтра они привезут нефть вместо того, чтобы красть её. Послезавтра их дети будут служить в нашей дружине. Вот она, настоящая выгода.

Старый солдат задумался, его взгляд устремился в пламя, словно он пытался разглядеть в нем будущее, о котором говорил князь. Потом он вдруг рассмеялся – резко, по-собачьи, как делал это всегда, когда что-то его забавляло.

– Черт бы побрал твою хитрость – проворчал он, но в его голосе не было злости, только уважение. – Ладно. За новых нефтяников, значит! И за то, чтобы они не вздумали нас обмануть.

Чарки снова стукнулись, на этот раз громче, и оба мужчины осушили их до дна. Над степью поднималась луна – холодная, равнодушная к человеческим расчетам и амбициям. Ее свет серебрил верхушки шатров и доспехи часовых, стоящих на краю лагеря.

Ярослав откинулся назад, положив руки за голову, и уставился в звездное небо.

– Через месяц первый караван нефти пойдет в Рязань – задумчиво произнес он. – Через год у нас будет флот, который сможет дойти до самого Хорезма. А через пять лет...

Он не договорил, но Збышек понял. И впервые за долгое время старый воин почувствовал, что будущее, о котором говорит князь, может быть куда интереснее, чем славные битвы прошлого.