Текст книги "Миметика глупости"

Автор книги: А. Крупенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Ни почитание предков, ни тотемизм не являются религией. Отличительной чертой религии является существование церковной бюрократии, но главная неотъемлемая черта любой религии, её имманентно присущая характеристика – существование бога или богов. Не может быть религии, в которой нет бога, но есть первопредок. То, что он создаёт мир, ещё не делает его богом. Религия в той или иной степени включает мировоззренческие мимы культа предков и тотемизма, но является самостоятельным, отдельным мимом.

Человеческое общество развивалось, собирательство и охота были заменены на земледелие и животноводство (в результате свободного времени у людей стало существенно меньше). Однако появились и излишки производства как результат применения прогрессивных технологий обработки земли и содержания животных. Можно было уже говорить о собственности, которая принадлежала теперь не всем, но некоторым. Соответственно, необходимо было эту собственность отчуждать и охранять от отставших от прогресса сторонников странной идеи «всем всё поровну». Эту функцию выполняли вождь и соответствующая бюрократия, которая дополнялась бюрократией шаманской. В принципе, общество было готово к появлению нового мировоззрения – религии.

Для появления религии были необходимы следующие условия: определённый, достаточно высокий уровень общественного развития с соответствующей инфраструктурой; проживание на территориях, на которых последствия небесных катастроф проявились в наибольшей степени. Эти условия выполнялись как раз для древнейших очагов человеческой цивилизации. Но и небесные катастрофы должны были быть специфическими, то есть периодически повторяющимися.

Эта периодическая повторяемость явилось причиной возникновения ещё одного мировоззренческого мима, а именно: науки. Этот мим развивался существенно медленнее мима религии и первоначально не стоял в прямой оппозиции к последней, однако религиозные деятели уже в те давние времена как-то чувствовали, что выращивают своего могильщика и с подозрением относились к собратьям по религиозной бюрократии, занимавшимся научными изысканиями. Что, впрочем, было совершенно правильно, поскольку наука пыталась и пытается «протащить» когнитивные мимы в мировоззренческую область, где с самого начала обосновались мимы фантазийного характера, более простые и понятные как простому народу, так и власть предержащим.

Мим науки, как это ни печально сознавать, населению был никогда не нужен. Для изобретения и внедрения в народное хозяйство колеса ни научных институтов, ни академий с академиками не требовалось. Горшечник учил подмастерье не по утверждённым Министерством образования учебникам. Народу не нужны были ни танки, ни самолёты, ни атомные электростанции. Да, он пользуется мобильными телефонами, интернетом и смотрит телевизор, но об этом никто никого не просил. Можно жить и без этого. И тем более без «странных» астрономических, физических, психологических, экономических и прочих теорий.

Наука всегда была нужна только власть имущим. Это они требовали новые мечи, арбалеты, пушки, танки и нейтронные бомбы. Они науку поддерживали, хотя относились (и относятся) к ней с большим подозрением и недоверием. Как Вы уже знаете, с точки зрения И.Великовского население Земли пережило несколько космических катастроф, которые повторялись с достаточной периодичностью. Повторяемость и попытки предсказания даты следующей катастрофы привели к появлению астрономии и, соответственно, математики.

Раз возникнув, наука тоже быстро превратилась в мим, полезный для человечества, но живущий по законам репликаторов, а значит – требующий непрерывного расширения зоны своего влияния (что счастливым образом совпадало с врождённой любознательностью человека и необходимостью выживания в суровых меняющихся условиях нашей планеты). Наука стала быстро осваивать все сферы человеческой деятельности и добралась, в конце-концов, до мировоззрения, создав философию. Философия сделала возможным осмысление мира вне религиозных догм, что породило перманентную борьбу религии с философией, а затем и со всей наукой как таковой.

Как бы то ни было, мим науки возник и показал себя очень живучим. Он «коварно» совратил власть имущих достижениями цивилизации, заманив их в ловушку, поскольку оказалось, что для развития прикладной науки необходимо развитие науки академической и что, как это не противно, нельзя сосредоточиться только на естественных науках, необходимо развивать также и науки социальные. Тем не менее, многим руководителям до сих пор кажется, что они являются «корифеями всех наук»: то в одних странах запрещают исследования на стволовых клетках, то в других кибернетика объявляется «лженаукой», то исключают дарвинизм из школьной программы…

Как бы то ни было, на первоначальном этапе сосуществования науки и религии они находились в полной гармонии друг с другом. Наука достаточно успешно предсказывала очередные катастрофы, равно как и менее значительные события, например, солнечные затмения. Научное объяснение этих событий полностью совпадало с религиозным объяснением. Наука ещё не развилась до создания собственного понимания мира, а религия никогда не стремилась изменить изначально созданный взгляд на мир. Здесь мы можем видеть существеннейшее различие этих двух видов мировоззрений: научные факты можно пересмотреть и, главное, повторить и проверить, религиозные же представления невозможно ни повторить, ни проверить и, тем более, пересмотреть. Вероятно, это приводило в смущение многих жрецов и монахов, занимавшихся научными изысканиями. Некоторые из них пытались примирить непримиримое – науку и религию. Как и следовало ожидать – безуспешно. Отдельные служители культов до сих пор пытаются сделать это. В результате появляются, например, креационисткие теории, утверждающие, что нахождение ископаемых останков определённых животных только в определённых геологических слоях объясняется тем, что они (животные) с разной скоростью бежали от наводнения во времена всемирного потопа…

Попутно отметим парадоксальное влияния письменности на развитие науки и религии. Открытие письменности стимулировало развитие науки, поскольку уже не было необходимости каждый раз изобретать колесо, можно было прочитать об его открытии и смело изобретать на этой основе велосипед. Религия же от появления письменности только пострадала. Письменные источники фиксировали состояние религиозного мировоззрения в период записи религиозных сказаний. Мир менялся, но не религия, поскольку записанный текст был несомненно божественного происхождения и править его смертным было невозможно.

Таким образом, наука или, точнее, жрецы предсказывали срок следующей катастрофы. В определённый исторический период катастрофы повторялись примерно каждые пятьдесят лет. Это были юбилейные годы. Иудеи готовились каждый раз к «концу света» и отпускали на свободу рабов, изъятые за долги земельные участки возвращались прежним владельцам… Хорошая была традиция, забытая, к сожалению. Отголоском юбилеев в русской версии был Юрьев день.

Вероятно, последствия первой небесной катастрофы были настолько ужасны, что уже не могли быть объяснены и преодолены с помощью существующих мимов и соответствующих ритуальных практик. Кроме того, они, эти катастрофы, периодически повторялись. Всё это потребовало выработки нового мировоззрения.

Появилась новая идея некоей суперсилы, имеющей абсолютную власть над людьми и окружающим миром. Эта суперсила находилась уже не в непосредственной близости от людей, как духи предков или тотем. Нет, она приходила с неба. Более того, она была непосредственно связана с некоей маленькой точкой на звёздном небе, планетой. Эта связь выглядит сама по себе абсурдной. Почему именно планеты? Почему та или иная планета? Почему та или иная планета последовательно выступала в верованиях людей на передний план: сначала Сатурн, затем Юпитер, потом Венера и последним Марс?

Эта новая сила, новая идея была бог. В отличие от духа предка или тотема бог не имеет никакой связи с человеком, он противоположен ему. Человек не произошёл от бога, как от первопредка или тотемного животного. Человек был создан богом. Человек и бог противоположны друг другу. Человек отдан во власть бога. Мотивы действия бога для человека непонятны и непознаваемы. Человек может лишь попытаться задобрить бога различными жертвами, никогда не будучи уверенным в результате.

Мим бога был и остаётся одним из самых сложных и противоречивых мировоззренческих мимов. Он входит в мимкомплекс религии вместе с унаследованными религией мимами почитания предков и тотемизма (последние были слегка переработаны и кое-где урезаны). Мим бога и не мог быть иным. Он должен был удовлетворить мировоззренческие потребности как плебса, так и появлявшихся уже просвещённых по тем временам людей соответственно. Естественно, это было нелегко и удавалось не всегда. Уже в древности мы встречаем атеистов, не верящих ни во что и ни в кого и высмеивающих слепую веру окружающих. Атеисты, как правило, не сознавали, что имеют дело с религией, с бюрократическим аппаратом, который шуток принципиально не понимал и не понимает и богохульство предпочитает карать смертью.

Религия многократно принимала попытки приблизить мим бога к человеку: то бог наделялся чертами различных животных и становился близким выходцам из тотемизма, то он вообще в виде человека снисходил на землю. Помогало всё это мало. Люди не только не понимали мим бога (люди вообще не стремятся что-либо понять), они не принимали её. В результате религия, как и всё мимы, впрочем, вынуждена была насаждаться силой, принуждением, о чём заботился и заботится религиозный бюрократический аппарат.

Представляется весьма вероятным, что первоначально возникшие религии были монотеистичны. При всей любви человека к фантазированию вряд ли существовала необходимость создавать целый пантеон богов в ответ на одну только катастрофу. Так что сначала был только один бог. У большинства народов он пребывал в гордом одиночестве только до следующего катаклизма, за который был ответственен уже другой бог. Затем случилась третья катастрофа и за неё в ответе был третий бог.

В этой возникшей группе боги должны были как-то взаимодействовать друг с другом, и небесный пантеон стал отражением земного общества. Боги получили супругов, любовников, детей и врагов. Они соперничали и воевали друг с другом, причём побеждал бог, ответственный за последнюю катастрофу. Мим пантеизма развивался по законам репликаторов, то есть требовал постоянного увеличения количества богов, роста количества историй, с ними случившихся, а также, что являлось главным, роста количества священнослужителей, этот пантеон обслуживающих. Пантеон разрастался также как следствие контактов с другими народами или их покорением. Обычной практикой была инкорпорация чужих богов в свой пантеон. Следствием подобной практики явилось чудовищное увеличение количества небожителей. Прострой верующий просто терялся в их обилии, не говоря уже о том, что каждому божеству полагались собственные специфические ритуалы и, главное, жертвоприношения.

Как Вы знаете, появление человека было случайным событием: если бы тот метеорит пролетел мимо планеты Земля, вокруг гуляли бы до сих пор упитанные дино– и прочие завры, а млекопитающие до сих пор бы жевали червей в своих норках. Если бы под влиянием неизвестных нам катаклизмов не изменился бы климат, то в земной фауне преобладали бы сытые и довольные наши прапрапредки-троглодиты, продолжающие заниматься усовершенствованием своих каменных приспособлений для разделки трупов.

Точно так же не появились бы мимы формидных мировоззрений, если бы не периодически повторяющиеся катастрофы. Развилось бы мировоззрение в духе хадза, в котором были бы смешные или печальные истории о триксерах, но не было бы насилия, не было бы страха. Не было бы неизвестной внешней силы, непрерывно наказывающей человека за проступки, которые он не совершал или совершил под влиянием этой же самой высшей силы.

Появление формидных мировоззрений есть результат случайно сложившихся обстоятельств и событий. Человек по природе своей не предрасположен к продуцированию идеи бога или тотема. У него нет гена бога, гена религии. Равно как и общественное развитие не обязательно требует появление религии или других формидных мировоззрений.

Нет никакого сомнение, что даже самое радужное неформидное мировоззрение в конце-концов нашло бы аргументы, объясняющие человеку, почему он должен всегда и непременно подчиняться приказам и желаниям стоящих выше него по статусу граждан и почему он должен добровольно и с песнями отдавать им существенную, если не большую часть своих доходов, а в случае чего – и жизнь положить на алтарь их благополучия. Но не было бы страха, источника существования всех формидных мировоззрений. Возможно, история человечества была бы не столь кровавой…

Как Вы помните из истории о доместицированных лисах с закрученными хвостами, они все были ретардантами, так и неповзрослевшими щенками. Наши предки также были неповзрослевшими троглодитами. Формидное мировоззрение существенно усугубило эту «детскость». Все формидные мимкомплексы, в особенности религиозный мим, содержали в себе образ спасителя, защитника, вождя – фигуру отца, который защищает своих подопечных (детей) от угроз окружающего мира, помогает им решить их проблемы. В результате на протяжении множества поколений происходила ювенилизация психики населения. Взрослые представители рода человеческого так окончательно и не научались принимать ответственность за свои поступки и решения на себя. Всегда существовала возможность переложить эту ответственность на высшее существо или попросить у него прощения за содеянное. Религиозные бюрократы даже разработали специальные ритуалы, в которых божество за определённую мзду прощало прегрешения жертвователя и облагодетельствовало сотрудников аппарата своего почитания.

Результаты подобного педоморфического изменения психики закреплялись в общественной психологии и привели к недоразвитию или задержке развития эмоциональной сферы, прежде всего, к недоразвитию эмпатии, сочувствия. Как бы то ни было, человечество попало под влияние формидных мимкомплексов, в том числе – религии.

Иудаизм был единственной сохранившейся к началу нашей эры монотеистической религией, хотя поддержание мима была чрезвычайно трудной задачей, стоявшей перед жрецами. Они всё время боролись с проникновением чуждых политеистических мимов, исповедуемых соседними народами.

Политеистические религии, перенаселённые богами, страдают от избытка событий, которые с этими богами происходят и уследить за которыми не может не один простой смертный, да и служители культа только с помощью письменных источников. В монотеистической же религии история собственно бога заканчивается актами творения мира и человека. Далее следует история человека и объяснение этой истории с теологической точки зрения. Следует заметить, что все объяснения достаточно монотонны и сводятся, по сути дела, к одному: люди отвратились от лица божиего. Эта скудная аргументация использовалась иудаизмом полторы тысячи лет до нашей эры и ещё две тысячи лет нашей эры уже совместно с христианством, эту аргументацию перенявшим.

Как бы не были удобны и понятны для населения политеистические религии, для государства они, в конце-концов, становятся помехой, мешающей эффективному функционированию госаппарата, поскольку не решают задачи создания «новой рабовладельческой общности: римско-имперского или персидско-имперского народа». Обожествление императора тоже помогает слабо, поскольку он остаётся всё-таки одним из множества богов. Таким образом, в «верхах» зреет потребность в простой, легкоусвояемой религии, желательно с минимумом небожителей. В принципе, такая религия в то время уже давно была известна и персам и римлянам. Более того, десять процентов населения римской империи признавали себя последователями иудаизма.

Мы можем лишь предполагать, почему сохранилась только одна монотеистическая религия: иудаизм. Весьма вероятно, что следующие факторы могли играть при этом решающую роль:

– Уже известный нам мим «мы и они». Поскольку все окружающие народы поклонялись нескольким богам, поддержанию взаимосвязи израильских племён могло помочь поклонение именно одному богу.

– Данный монотеистический вариант религии был наиболее удачно сконструированным мимом, быстро достигшим достаточной устойчивости, с одной стороны, и успешно адаптирующимся к происходящим изменениям, с другой стороны. Таким образом все следующие катастрофы могли быть объяснены не действиями новых поколений богов, но отнесены к деятельности только одного бога.

– Была создана эффективная и гибкая религиозная бюрократия, неустанно поддерживающая жизнеспособность мима и не боящаяся вносить некоторые коррективы. Так бог иудаизма постепенно потерял какой-либо материальный образ и превратился в некую абстрактную силу. Каждая новая катастрофа приводила к появлению нового бога в политеистических религиях и этот бог имел определённые визуальные атрибуты, совпадавшие у многих народов. Очевидно, что один бог не мог обладать всеми этими атрибутами одновременно. Единственным выходом из подобной ситуации был полный отказ от какого-либо «образа» бога (обстоятельство, что это было не всегда так, мы можем вывести из того, что человек был создан «по образу и подобию божиему»).

– Существование института пророков в иудаизме. Постоянное развитие и поддержание мима выполнялось не только жрецами, но и не принадлежащими к религиозной бюрократии пророками, представлявшими «обычных» верующих. Непрерывное противостояние между пророками и жрецами не позволяло миму стагнировать.

– Иудаизм был единственной религией, предлагавшей «личные» отношения с богом. Бог заключал «договор» не только со всем народом, но и с каждым человеком отдельно. Каждый, выполнявший договор, был в какой-то степени ответственным за собственную судьбу. Во всех других религиях судьба определялась богами и человек ничего не мог с этим поделать. С историко-психологической точки зрения это способствовало развитию и становлению нового типа личности. Однако это же всегда выделяло и отделяло последователей иудаизма от их соседей и служило одним из оснований антисемитизма.

В принципе, иудаизм мог бы стать основной религией Римской империи, если бы не некоторые его особенности, связанные, собственно, с тем, что иудаизм не создавался с целью стать мировой религией. Он был и есть жёстко привязан к определённой религиозно-этнической группе, к определённому месту на планете, а именно – к Израилю, к Иерусалиму.  К тому моменту, когда римским руководителям понадобилась новая религия, иудаизм был уже слегка устарелым мировоззрением. Это единственная религия, с принятием которой человек меняет не только свою религиозную принадлежность, но и национальность. Это было полезно во времена оно и сплачивало израильские племена, но было бы чересчур экстремально для всего населения империи. Не соответствовало духу того времени и требование набора священнослужителей только из представителей одного израильского рода. Подобную дискриминацию не потерпел бы никто. Наконец, не были изжиты до конца следы матриархата. Так, например, новый мессия должен был происходить обязательно из «дома Давидова», то есть предполагалось, что он был бы потомком Давида по отцовской линии. При этом не учитывалось, однако, что национальная принадлежность определяется по материнской линии, то есть пророк мог бы быть и не евреем вовсе…

Всё это требовало ревизии религии, что и было сделано Иисусом, пытавшимся достаточно радикально реформировать иудаизм, сделать его доступным для всего населения империи. При этом следует иметь в виду, что секта, к которой принадлежал Иисус, ставила своей задачей свержение Римской империи. При всём радикализме Иисус никогда не ставил под сомнение религиозное учение, к которому он принадлежал. Он и его сподвижники пытались доказать, что Христос был обещанным мессией, что пришла пора сбросить ярмо Рима и всем народам объединиться в иудаизме, точнее, в его облегчённом варианте – христианстве.

Первоначально члены новой секты вербовались среди иудеев (совершенно естественно), поскольку для них ничего особенно нового в христианстве не было. Иудаизм был таким образом расщеплён и вовлечён в борьбу, которая стала одним из отличительных признаков христианства. Последнее преследовало «родительскую» религию со всё нарастающим рвением, увеличивавшимся по мере уменьшения количества иудеев в странах победившего христианства. В этой упоительной борьбе представители церкви не придали значения даже возникновению ислама. Да и впоследствии борьбу с мусульманами (крестовые походы и другие подобные мероприятия), в странах окцидента было принято начинать с избиения собственных иудеев.

Первоначально секта не играла особого значения в жизни римского общества. Её приверженцами становились, как это обычно бывает с новыми общественными идеями, отверженные обществом либо непризнанные им люди из всех общественных кругов. Возможно, и это религиозное направление сошло бы на нет, как и многие другие, но у него были две отличительные особенности: мощная церковная бюрократия и активный прозелитизм.

Уже апостолы понимали, что слово только тогда великое оружие, когда оно имеет существенное организационное подкрепление. Они начали строительство церкви, а их последователи продолжили это святое дело. Собственно, развитие и укрепление церкви стало основной задачей духовенства и продолжает ей оставаться.

Бюрократический мим христианской церкви сделал многое для собственного сохранения:

–задача уничтожения Римской империи была заменена на диаметрально противоположную – всемерное поддержание процветания оной вкупе с императором, за здоровье которого теперь необходимо было усердно молиться;

–религиозные источники были унифицированы, написание и распространение новых евангелий было запрещено. Отклонение от церковного стандарта стало считаться ересью и преследовалось со всей строгостью закона;

–были предприняты существенные уступки политеистическому мировоззрению – введена божественная троица, Иисус был признан богом, и рождён он был от акта совокупления бога с человеком. Всё это становилось понятным и привычным политеисту и облегчало его переход в новую веру, даже если этот переход по большей части не происходил добровольно. Это окончательно отделило христианство от иудаизма и положило начало преследованию иудеев в «странах бывшей Римской империи».

Ни одной религии мира не удалось добиться полного соответствия времени, они всегда несколько от него отставали. Это было не очень страшно, пока главный соперник религии – наука – находился в руках религиозной бюрократии и кое-какие новые знания поддавались  ретушированию и наличествовала возможность препятствовать их распространению. Но с определённого времени наука начала практиковаться не только жрецами, но прочими членами общества. И это было началом конца религии, понимаемой как мировоззрение.

Как всеохватывающее мировоззрение – а каким ещё мировоззрение может быть? – религия исчерпала себя к началу девятнадцатого столетия. Во времена эпохи Просвещения её позиции были подорваны или ослаблены во многих областях, а прогресс науки в девятнадцатом столетии практически поставил точку на религии как на мировоззрении. Это относится, правда, только к христианству и иудаизму. Прочим мировым религиям повезло в этом отношении больше, они продержались в ранге мировоззрения ещё сто – сто пятьдесят лет.

Девятнадцатый век, лишивший религию статуса мировоззрения, подарил людям новый мим – идеологию. Последняя уже не претендует на всеобъемлющее объяснение окружающего мира, предоставив науке науково и сосредотачивается в этой области преимущественно на контроле учёных.

Перестав фигурировать как мировоззрение, религия, тем не менее, не исчезла, а в виде идеологии продолжает существовать параллельно с возникшим в девятнадцатом столетии идеологическими мимами национализма и коммунизма. Это сложное и противоречивое сосуществование, доходящее порой до абсурда, как это имело место в своё время в Польше, где многие «ревностные коммунисты» были одновременно и «практикующими христианами»… Следует сказать, что и национализм в «чистом» виде тоже относится к религии подозрительно. В мире осталось очень мало стран, в которых мимы национализма и коммунизма используются в качестве господствующей идеологии. С религией дело обстоит сложнее. Часть мусульманских стран использует её в качестве идеологии, другие же пытаются поднять религию до уровня мировоззрения. Власть имущие прочих стран предлагают населению мешанину из религии, национализма и даже коммунистических идей.

Мимы национализма и коммунизма основываются на уже знакомом нам миме «мы и они». Мим национализма предельно прост, для заражения им не требуется даже наличия школьного образования. Общность создаётся по графе «национальность». Все, кто имеет «нашу» национальность – хорошие, добрые, умные и богом любимые люди. Всё, что ни делают «наши» люди – хорошо и априорно правильно. Даже если они совершают преступления, они совершают их во имя «нашего» святого дела, то есть, они невинны и на самом деле их деяние было подвигом. Напротив, представители всех прочих национальностей – нехорошие, нечестные, лживые и продажные люди. Правда, степень их «нехорошести» дифференцируется.

Мим национализма требует существования двух групп врагов: внешних и внутренних. Внешнего врага обычно назначает государство. Всё население «нашей» страны дружно и организованно ненавидит население (национальность) враждебной страны. При этом этих «внешних» врагов ненавидят, как истинные патриоты, даже представители тех национальностей, которые «мы» в «нашей» стране считаем «внутренними» врагами. Совершенно логично внутренними врагами, в первую очередь, становятся иудеи, так и не сумевшие с древних времён понять преимущества христианства или ислама (а до того – политеизма). Ненависть к «внутреннему врагу номер 1» бывает порой столь велика, что существенное количество французов во время второй мировой войны больше занимала проблема, как окончательно избавиться от евреев с помощью немецких завоевателей, нежели как избавиться от этих самых немецких завоевателей...

Однако национализм не так однобок, как это может показаться на первый взгляд. Придерживающиеся его люди способны ненавидеть других не только по национальному признаку. Любое отличие от нормативного среднего может оказаться основанием для ненависти. Таким образом, мы ненавидим приверженцев однополой любви даже нашей «титульной» национальности. Малейшее отклонение от образца для «нас» недопустимо. Всё это чувствуют представители идеологической бюрократии – партий, пытающихся принимать законы, ущемляющие права различных меньшинств и дающих нам основания для «легальной» ненависти.

Мим национализма не требует обязательного наличия сверхвысокого IQ, поэтому желательно обладать возможностью идентифицировать представителей внутренних врагов легко, без утомительного умственного напряжения, лучше всего – по внешнему виду. В Европе это поняли ещё в раннем средневековье и обязали евреев носить специальную одежду, которая позволяла издалека определить – вот идёт наш кровный враг. К сожалению многих европейцев, этот разумный обычай вышел в девятнадцатом веке из моды, а вместе с ним и лёгкий способ распознания еврея. Предпринятая газетами попытка определения семита по величине носа и его форме (заимствованная, скорее всего, из российской прессы), потерпела полный провал, поскольку практически всё население континента обладало теми же носами. Вследствие чего фашисты были вынуждены вернуться к обычаям предков и обязать евреев носить на одежде опознавательные знаки.

Внешних отличий другого человека от «нас» уже вполне достаточно для ненависти, для национализма, для фашизма. Что же делать, если этих различий нет? Тогда необходимо найти другие основания признания человека врагом. Такую службу сослужила Россия для националистов всего мира, сфабриковав «Протоколы сионских мудрецов». Однако действенность памфлета явно недостаточна – едва ли один процент фашистов читал этот шедевр (сам процесс чтения уже является чрезмерным умственным напряжением для простого националиста, а ещё и понять, что там написано – это уже чересчур!). Всё-таки внешние признаки надёжнее...

Если мим национализма поражал представителей образованной части населения страны, то они старались привести научно обоснованные аргументы для оправдания своей ненависти. Например, в Швеции, стране с древними демократическими традициями, стараниями социал-демократической партии был принят в 1934 году закон о стерилизации «неполноценных» (неарийских) представителей населения. Этот закон продолжал действовать вплоть до 1976 года. Неполноценными, кроме людей с психическими отклонениями, признавались финны, саами, евреи, цыгане и все люди с тёмным цветом кожи. Утешает только одно – закон был принят самым что ни на есть демократическим путём в избранном народом парламенте, причём единогласно. Идеологическая бюрократия всегда помогала народу найти того или иного внутреннего врага и сплотиться в борьбе с ним.

Коммунистическая идеология основывается всё на том же миме «мы и они». Работы классиков марксизма, лежащие в основе идеологии коммунизма, простому народу непонятны. Точно также в них слабо разбирались члены партийной бюрократии, поэтому для всех, не имеющих желания заниматься сложными политэкономическими построениями, был предложен общепонятный краткий тезис: «грабь награбленное», сразу же поддержанный пролетарскими и крестьянскими массами.

Коммунизму также требовались враги внутренние и внешние. Внешними служили империалистические государства и найти их никогда не составляло проблемы. Другое дело – враги внутренние. По определению ими должны были оказаться эксплуататоры-мироеды. Последние, однако, быстро кончились благодаря прекрасно организованной работы ЧК. Тогда им на смену пришли партийные уклонисты всех сортов, но благодаря прекрасно организованной работе НКВД их запас истощился к началу войны. В результате пришлось идти на идеологические заимствования и вспомнить о вечном внутреннем враге любого добропорядочного государства – евреях. В СССР в то время евреев ещё можно было найти в достаточном количестве, не то в странах соцлагеря. Послевоенные погромы в Польше и других государствах «народной демократии» привели к тотальной нехватке внутреннего врага вследствие эмиграции неблагодарных евреев в Израиль. Попытки заменить евреев на цыган в то время не показали себя успешными. В настоящее время положение изменилось. В странах бывшего соцлагеря, теперь передовых демократиях Евросоюза, цыгане стали «полноценными» евреями и столь же рьяно преследуются населением.