Текст книги "Миметика глупости"

Автор книги: А. Крупенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

2.7 Без них-то мы куда?

Мы можем достаточно точно датировать появления первого мима – 12-16 тысяч лет назад. Этим первым, основополагающим, базисным мимом был человеческий язык. Язык лежит в основе всех человеческих мимов, которые без него просто бы не смогли возникнуть. Сам мим языка тоже непрерывно развивается, изменяется и усложняется. Язык представляет собой очень сложный мимкомлекс. Он предопределяет как мы думаем и что мы думаем, наше мировосприятие и наши реакции на получаемую информацию.

В начале семидесятых годов прошлого столетия двум выдающимся психологам Ричарду Бэндлеру и Джону Гриндеру пришла в голову оригинальная идея: выяснить, что делает практику великих психотерапевтов столь успешной. К их счастью, (как, впрочем, и к нашему) великих психотерапевтов было в то время достаточно, что давало возможность «вживую» изучать работу Милтона Эриксона, Вирджинии Сатир, Фрица Пёрлза и Моше Фельденкрайса. В результате появилось NLP.

Многим в то время казалось, что открытие подобных «секретов» позволит чуть ли ни каждого человека сделать Милтоном Эриксоном или Вирджинией Сатир. Возникли многочисленные курсы НЛП, обещающие обучить продавцов продавать снег нганасанам, руководителям предприятий с лёгкостью уговаривать рабочих добровольно отказываться от зарплаты в пользу владельцев, политикам – убеждать народ с восторгом принимать любые непопулярные реформы.

Прошло уже более сорока лет со времени создания НЛП. Очевидно, что на него надежды не сбылись, хотя подобные курсы, завлекающие легковерных, процветают по сей день. Даже среди специалистов-психологов не появилось ни нового Милтона Эриксона, ни Вирджинии Сатир. Вы можете купить кисти, холст и краски такого качества, которое и не снилось Леонардо или Рафаэлю, проштудировать многочисленные учебники, которые объяснят Вам, как нужно правильно рисовать, но станете ли Вы великим художником? Очевидно, одного знания и обладания инструментарием для этого недостаточно.

Для нас с Вами однако важно, что Бэндлер и Гриндер открыли многие мимы, из которых состоит супермим «язык». Основная функция языка – воздействие на другого, изменение его поведения, а вовсе не передача информации. Языковые конструкции служат этой цели. Рассмотрим, например, использование так называемых в терминологии НЛП «модальных операторов»: должен, обязан, следует, необходимо, возможно, может, способен либо неспособен, не может, невозможно, не следует, не обязан, не должен и т.п.

– Я должен любить людей.

– Каждый должен любить людей.

– Необходимо любить людей.

Использование подобных модальныХ операторов (долженствования или возможности) позволяет эффективно препятствовать адекватному пониманию и реагированию собеседника на события и манипулировать им. Собеседнику остаётся совершенно непонятно – кому он или каждый другой человек должен; почему он или каждый должен; почему и кому необходимо и т.п.

– Невозможно слушать музыку и работать одновременно.

– Никто не может слушать музыку и работать одновременно.

– Никто не способен слушать музыку и работать одновременно.

Что делает это невозможным? Что препятствует одновременному слушанию музыки и работе? Почему никто не способен? и т.п.

Другой вариант – пропуск «референтных индексов».

– Люди пугают меня.

– Начальник пугает меня.

В первой фразе слово «люди» не имеет референтного индекса – совершенно не понятно, кто конкретно имеется в виду, тогда как во второй фразе это ясно.

– Никто не обращает внимания на то, что я говорю.

Здесь слова « никто» и «что» не имеют референтных индексов – не ясно, кто этот «никто» и что при этом говорится.

– Со всяким может случиться такое в любое время.

Слова «всяким», «такое», «любое», «время» не имеют референтных индексов.

Или, например, так называемые «универсальные квантификаторы»: «всё, все, каждый, любой, всякий, везде, всегда»; а также их отрицательные эквиваленты: «ничего, ничто, никогда, нигде, никто, некий».

Универсальные квантификаторы, а также фразы и части фраз, в которые они включены, не имеют референтных индексов.

– Никто не обращает на меня никакого внимания.

– Никогда нельзя доверять никому .

Восприятие речевого сообщения собеседника очень сходно с визуальным восприятием. Попробуйте внимательно рассмотреть любую картину с очень близкого расстояния – Вы не увидите ничего, кроме цветных пятен краски. Если же Вы будете рассматривать эту же картину с определённого расстояния, то мозг создаст из этих пятен определённый образ. Наш мозг вообще работает подобным образом: ему достаточно нескольких намёков и вот картина уже готова. При этом она не обязательно соответствует реальности, но мозг это не слишком волнует. (Эти и подобные мимы, выявленные Бэндлером и Гриндером, мы достаточно подробно описали в книге «Эффективный учитель» – Ростов-на-Дону, 1995, CCL, 2008).

Представьте себе, что Вы сидите на совещании и Ваш начальник произносит следующую речь:

– Мне сообщили, что некоторые сотрудники думают, что руководство может иногда принимать неправильные решения. Я отвечаю решительно, последовательно и беспощадно – те, кто просто способен обдумывать подобную бредовую идею, как все это знают, абсолютно неправы. Совершенно ошибочно думать, что руководство не знает точных ответов на любые возникающие в фирме ситуации. Только абсолютные неспециалисты способны на подобное мнение. Однако кто интересуется мнением людей, не заинтересованных в процветании предприятия? Что думает о перспективе подобных сотрудников руководитель кадровой службы?

Это выступление построено по всем правилам НЛП и имеет совершенно манипулятивный характер. Ваш руководитель использовал множество речевых мимов, не сообщив при этом практически никакой информации. Всю остальную работу Вы сделаете за него, Ваши мимы заставят Вас это сделать.

Мне сообщили, что некоторые сотрудники думают, что руководство может иногда принимать неправильные решения и Вы думаете: да, я несколько раз критиковал действительно идиотические решения руководства, но только в узком кругу. Кто из них донёс на меня начальнику? Кому же я могу теперь доверять? При этом из содержания речи совершенно невозможно понять, кто сообщил, кто такие эти «некоторые» сотрудники (и почему Вы собственно думаете, что речь идёт именно о Вас?), а также о каком руководстве идёт речь, о самом начальнике, руководителях более высокого или низкого уровня?

Я отвечаю решительно, последовательно и беспощадно и Вы думаете: а ведь могут и уволить…

… те, кто просто способен обдумывать подобную бредовую идею, как все это знают, абсолютно неправы. Опять-таки, кто эти «те» или «все», которые что-то знают. При этом идея сразу припечатана как «бредовая», а её последователи – как «абсолютно неправые».

Совершенно ошибочно думать, что руководство не знает точных ответов на любые возникающие в фирме ситуации. Почему, собственно, «совершенно ошибочно»? Может, иногда всё-таки не столь уж ошибочно? Непогрешимее ли руководство фирмы жены Цезаря? Кто может знать «точные ответы на любые возникающие в фирме ситуации»?

Только абсолютные неспециалисты способны на подобное мнение. Однако кто интересуется мнением людей, не заинтересованных в процветании предприятия? и Вы думаете: значит, если я ещё раз рискну критиковать руководство, меня представят как недостаточного специалиста, игнорирующего интересы предприятия… (Что думает о перспективе подобных сотрудников руководитель кадровой службы?) и у меня не будет никакой перспективы не только служебного роста…

Многие ли Ваши сотрудники будут способны после подобной речи на критику?

Как Вы видите, заложенные в языке речевые конструкции, мимы, способны определить, как и что мы будем думать и как мы будем себя вести.

Язык возник из межличностного насилия. Именно это определяет основную особенность всех мимов – они могут распространяться только с помощью насилия. Мимы не могут также легко и ненатужно имитироваться, как имы. Они всегда «вталкиваются», «втискиваются» в голову человека. Начинается насилие мимов с овладения языком. До этого периода поведение ребёнка определяется имами! и на этом своём «троглодитском» уровне он прекрасно приспособлен к жизни. Он быстро научается руководить окружающими взрослыми и получать всё ему необходимое для жизни. Он даже гулит, привлекая таким образом дополнительное внимание окружающих. Это гуление, точно интонационно повторяющее речь взрослых, не имеет к языку никакого отношения. Оно помогает ребёнку, но это коварная помощь, поскольку гуление стимулирует взрослых принуждать ребёнка к овладению языком (взрослым кажется, что ребёнок хочет?!  говорить...).

На самом деле язык вовсе не необходим для выживания отдельного индивида – всем известны случаи выживания многочисленных Маугли. Язык необходим для выживания общества. На первых этапах овладения языком дитя не получает никаких преимуществ, более того, он впервые в своей жизни вталкивается в невротическую ситуацию (это будет часто повторяться в его дальнейшей жизни). Многие дети теряют аппетит, страдают от расстройства пищеварения, у них нарушается сон. Не случайно первым словом любого дитя любой расы или национальности, на любом языке, как бы оно не было оформлено лексически – мама, папа, дада и т. п. – является по смыслу слово нет или нельзя. Ребёнок защищается от воздействия взрослых.

Вместе с тем, взрослые не могут вести себя иначе. Без языка невозможно усвоение других мимов. А человек, лишённый мимов, не есть человек. Для прочих людей он не просто дикарь, он – животное.

Примерно в одно время с возникновением языка появляется второй базисный мим – «мы и они». Этот супермим или мимкомлекс существует и поныне и является основой всех других социальных мимов.

Этот мимкомлекс возникает тогда, когда язык развивается до уровня возникновения первых существительных. Исследователи языка считают, что первым существительным было именно «мы». Для возникновения «мы» необходимо было кому-то противостоять, необходимы были «они», поскольку мозг, как и язык, работает в бинарных оппозициях. Весьма вероятно, что первыми «они» были троглодиты. Первоначально эти «они» были ещё нечётки, неопределённы, смазаны, что и понятно, если учитывать тогдашний уровень развития языка. Однако со временем «они» становятся чётче, определённее, что ведёт к развитию «мы», которое сначала формулируется просто как «мы» – это все те, которые не «они».

«“Они” на первых порах куда конкретнее, реальнее, несут с собой те или иные определённые свойства – бедствия от вторжений “их” орд, непонимание “ими” “человеческой” речи (“немые”, “немцы”). Для того чтобы представить себе, что есть “они”, не требуется персонифицировать “их” в образе какого-либо вождя, какой-либо возглавляющей группы лиц или организации. “Они” могут представляться как весьма многообразные, не как общность в точном смысле слова…»

«Мы» – это «очень непростая психологическая категория. Это не просто осознание реальной взаимосвязи, повседневного сцепления известного числа индивидов. Так кажется лишь на первый взгляд. На деле это осознание достигается лишь через антитезу, через контраст: ”мы” – это те, которые не “они”; те, которые не “они”, это – истинные люди.» (Б.Ф.Поршнев, Социальная психология и история, 1979, с.60).

«Мы» было первым эндоэтнонимом и означало просто «люди». Кстати, у многих народов этот эндоэтноним сохранился и поныне. Очень скоро в «они» попали представители живущих рядом групп людей. Необходим был какой-то механизм, позволявший бы отличать истинных «мы» (людей) от «они» (нелюдей). И тут на помощь пришли имы. Сначала это были особые жесты, раскраска тела, затем сюда добавились различные обряды, в которых могли принимать участие только принадлежащие к «мы», ритуалы, помогающие этих «мы» узнавать, особенные формы одежды, указывающим на принадлежность к «мы». (По прошествии многих тысяч лет здесь не изменилось ничего: униформа, знаки различия, особые аксессуары, специфический жаргон… Люди жаждут принадлежать к какому-то «мы», очень часто для этого достаточно лишь униформы).

Благодаря работе мима «мы и они» человек почти полностью защищён от суггестии всех, кто не принадлежит к «мы» и, наоборот, практически открыт суггестивным воздействиям представителей своего «мы». С энергетической точки зрения, это облегчает жизнь, поскольку не требует постоянной энергетически затратной работы контрсуггестии, однако полностью отдаёт человека во власть группы, что, как показывают уроки истории, чрезвычайно опасно.

Одной из причин распространения «они» на живущих рядом соседей могло быть физическое уничтожение троглодитов, поскольку люди, в отличие от первых, не имели инстинкта «не убий». Мим «мы и они» возник и он боролся за своё существование: если не троглодиты, то хотя бы соседи… Мим работает до сих пор. Людям необходим враг, необходим кто-то, кого можно было бы ненавидеть, кого можно было бы обвинить во всех своих невзгодах…

Очевидно, что изначальные чувства, вызываемые мимом «мы и они», были враждебность, недоверие, подозрительность, страх (во многом это сохранилось до настоящего времени). Например, среди племён австралийских аборигенов принято относить любые неприятные происшествия, болезнь или смерть одного из представителей своего племени на счёт враждебного колдовства другого племени. При этом обвиняется не какой-то представитель другого племени, а все его представители скопом (не правда ли, это напоминает что-то до боли знакомое: они – кавказцы, они – евреи, они – мусульмане, они – христиане, они – татары, они – таджики, они – украинцы, они – русские и т. д.).

В древние времена существовали особые обряды, позволяющие принять чужого в семью или сделать его членом племени. Некоторое время это работало, но преодолеть мим «мы и они» так и не удалось. В современных «развитых» обществах у вас нет никакой возможности стать «своим» в чужом «мы»: вы можете прожить всю жизнь в деревне и, тем не менее, остаться чужаком («наброд», как говорят на Дону).

Вы можете переехать в другую страну, принять гражданство, но вы навсегда останетесь иностранцем (как и несколько поколений ваших потомков). Ни в одной стране мира не удалось решить проблему интеграции «наброда», даже в США, где проживают только иммигранты – они до сих пор идентифицируют друг друга по национальному признаку страны происхождения своих предков и вспоминают о том, что они «американцы», только когда противостоят гражданам других стран. Попытка создать «новую общность – советский народ» также провалилась, о чём Вы, вероятно, уже осведомлены. История показывает, что происходит, когда проблеме интеграции иностранцев не придаётся должного значения – в своё время Римская империя упустила из виду интеграцию германских племён…

Уничтожить соседей не всегда было возможно, но существовал и другой способ избавиться от их ненавистного присутствия – отселиться от них подальше. Практически одновременно с возникновением языка и, соответственно, мима «мы и они», начинается стремительное расселение людей по планете. С исторической точки зрения, они завоёвывают её практически мгновенно. Однако дальше бежать уже некуда. Необходимо было найти какой-либо способ сосуществования.

Рядом живущие группы людей объединялись в племена, никогда не забывая при этом, что они когда-то принадлежали к совершенно самостоятельной группе. На организационном уровне эти группы стали фратриями. Появился мим «мы и вы», производный от «мы и они». Этот мимкомлекс был существенным этапом развития человека и общества. Он позволил в какой-то степени «усмирить» враждебность к другим, порождаемую «мы и они».

«“Вы” – это не “мы”, ибо это нечто внешнее, но в то же время и не “они”, поскольку здесь царит не противопоставление, а известное взаимное притяжение. “Вы” это как бы признание, что “они” – не абсолютно “они”, но могут частично составлять с “нами” новую общность. Следовательно, какое-то другое, более обширное и сложное “мы”. Но это новое “мы” разделено на “мы и вы”. Каждая сторона видит в другой – “вы”. Иначе говоря, каждая сторона видит в другой одновременно и “чужих” (“они”) и “своих” (“мы”).» (Б.Ф.Поршнев, 1979, с.91).

«Мы и вы» процветает до сих пор. Все взрослые – «вы» для детей, все преподаватели – для школьников и студентов, все гражданские – для военнослужащих и т. п. и т. д. До появления «вы» человек вообще не выделял себя из «мы», не мыслил себя отдельно от «мы». Однако «вы» впервые заставляет его быть частью уже не одного, но сначала двух, а затем всё возрастающего количества «мы». Каждое из этих «мы» предъявляет к нему свои особые, часто несовпадающие требования, имеет несовпадающие правила и это впервые ставит человека перед возможностью или необходимостью выбора, он впервые может, в какой-то степени, конечно, свободно сам определять своё поведение. Таким образом возникает основа для возникновения личности. Это становление личности будет долгим и мучительным, оно не завершилось до сих пор. Многие люди чувствуют себя тепло, защищённо и спокойно в «мы» и активно не желают ответственной свободы «я». Ведь это так приятно, чувствовать себя частью коллектива, ненавидеть непохожих на нас других, не задумываясь, почему собственно… Мимы «мы и они», «мы и вы» существенно древнее личностного мима, они, скажем так, существенно глубже укоренены в нашей психике, поэтому в напряжённые времена, когда рушатся идеологии и ухудшается экономическое состояние стран, очень многие люде деградируют до состояния Homo sapiens fossilis, отказываются от свободного «я» в пользу «мы и они» или, в лучшем случае, в пользу «мы и вы». Вас не удивляет бурное развитие беспредельного национализма в странах бывшего соцлагеря, в котором людям десятилетиями внушали, что «все люди – братья»?…

Мим «я и другие» начинает своё робкое развитие не сразу с появлением мима «мы и вы», а только когда из последнего развиваются «он» и «ты». Появление этих мимов впервые позволило выделить человека из группы, он один впервые противостоял остальным, а не как было до того: группа группе. При этом «мы» ещё очень сильно и выделить этого индивида можно только в «они». «Он» принадлежит в большей степени к «они», хотя и вступает уже во взаимоотношения с «мы». Первыми «он» были ритуальные «царьки», именно ритуальные, поскольку они не имели ещё реальной власти и их единственной функцией была забота о сохранении «гармонии» между фратриями, затем между племенем и окружающим миром. О том, что «царёк» принадлежал в большей степени к «они» свидетельствует долгое время сохранявшийся обычай приглашать в качестве правителей иноземцев, а также стремление к предельному редуцированию контактов «царька» с прочими членами племени. «Он» ещё не совсем принадлежал к «мы», что делало возможным принесение его в жертву в случае «недостаточного» выполнения им своих обязанностей: отсутствие дождя или слишком много дождей, неурожай, нападение соседей и т. п.

На следующем этапе появился «ты» и был уже существенно ближе к «мы», нежели предшественник «он». Ещё раз обращаем Ваше внимание – ещё не существует «я», ни сам человек, ни группа не различают индивидов. Главный социальный признак в это время – принадлежность к тому или иному «мы», внутри которого все одинаковы (или равны?). Каждый отдельный человек действует и думает в унисон с группой, здесь нет места психиатрам, никаких неврозов или психозов, все предельно удовлетворены своим местом в «здоровом коллективе». К подобной степени рабства человечество уже никогда не сможет вернуться, хотя некоторые многое бы отдали за это.

Вернуться туда нет возможности, потому что усложняющаяся жизнь кроманьонцев потребовала не только ситуативного, но и перманентного разделения ролей в племени. Одно из немногих племён на планете, сохранившее в некоторой степени сходный образ жизни с нашими предками, является племя хадза, проживающее в Африке. Удивительной особенностью социальной организации хадза является полное отсутствие постоянного вождя. В случае необходимости, например, сложной охоты, кто-нибудь из членов племени принимает на себя обязанности лидера, но с окончанием охоты заканчивается и лидерство. Для хадза совершенно немыслимо представить себе, что они должны подчиняться какому-то человеку.

Хадза живут до сих пор собирательством. Но с усложнением способа производства наши предки были вынуждены выдвигать сначала ситуативного, а потом и постоянного лидера, превратившегося затем в вождя. На первых порах эти лидеры существовали параллельно ритуальным царькам, а затем переняли их функции. Таки образом родилось «ты».

«Ты» значительно ближе к «мы», нежели «он». «Ты» почти такой же, как и «мы», только он обладает наибольшим суггестивным воздействием, которое ему даёт «мы». Эта близость к «мы» долгое время мешало «ты», оно было меньше, чем «мы», вождя призывали на время, его избирали, могли и заменить; или выбирали несколько вождей. Вожди же всегда желали быть единственными и несмещаемыми, ибо суггестивное воздействие их в таком случае неограниченно. Справедливости ради следует сказать, что общество (или мим «мы») долго сопротивлялось развитию «ты». Идея одного, несменяемого, а тем более наследственного вождя была очень долго недоступна людям. Даже их мифология рассказывала о множестве богов, которые тоже могли быть изгнаны с Олимпа.

Для победы «ты» над «мы» потребовалась новая идеология – монотеистическая религия, в которой бог не мог быть смещён со своего поста, поскольку альтернативы не было. Точно также внедрялось представление, что нет замены земному наместнику бога на земле. Казалось, что осуществились мечты вождей, однако победа «ты» не могла бы произойти без развития «я», причём не только у правителей, но и, к полному неудовольствию руководства, у плебса. Пусть и малоразвитое, но это «я» вырывало плебс из «мы» и он хоть иногда, хоть робко, но осмеливался на самостоятельные, другие, не те, что ему навязал вождь, мысли, а мы знаем, что происходит, когда солдат начинает думать…

Базисные мимы: язык и «мы и они», создали основу для социального развития общества, дозревшего уже до земледелия, животноводства и избытков производства, которые нужно было перераспределять. Соответственно, возникли новые мимы, мимы второго порядка. При этом следует отметить, что первыми возникли именно социальные мимы, когнитивные потребовались человечеству существенно позже. В сфере производства общество очень долго обходилось имами, да и сейчас они продолжают играть здесь существенную роль.

Мим «мы и вы» породил группу мимов, регулирующих отношения между фратриями и племенами. Это были мимы-табу. Ещё не существовала бюрократия, то есть полиция, вождь, дружина и не было никого, кто бы следил за порядком и миром в племени. На этом этапе развития все члены племени были одновременно и полицией и поднадзорными: мимы эффективно об этом заботились.

Естественно, что первый подобный мим-табу должен был воздействовать на что-то существенно важное для людей. Мим выбрал секс, вступив, таким образом, в борьбу с первыми репликаторами. Мим экзогамии запретил инцест, то есть браки внутри фратрии. Именно так, под инцестом тогда понималось не сексуальные отношения между близкими родственниками, а между членами фратрии.

Появление первого запрета сняло, в какой-то степени, напряжение во взаимоотношениях между фратриями, но, одновременно, повысило напряжение внутри фратрий. Человечество, или мимы, решили эту задачу достаточно элегантным способом: всегда нельзя, но иногда можно. Всегда нельзя, но во время оргий, вакханалий, карнавалов можно. Позже возник ещё один вариант: всем нельзя, но некоторым (вождям, князьям, царям, рабовладельцам, начальникам...) можно.

До возникновения мима экзогамии у людей не было необходимости в беспорядочных половых связях, что убедительно показывает пример уже вышеупомянутого племени хадза, у которого не существует вообще никаких сексуальных табу и, вместе с тем, не зная о запрете «не возжелай жены ближнего», они не живут в промискуитете и, более того, придерживаются половой верности! Члены племени образуют достаточно устойчивые супружеские пары, на 98 процентов моногамные. Продолжительность жизни в паре может длиться от нескольких лет до целой жизни. У хадза нет неверности, поскольку, когда один из партнёров утрачивает интерес к другому партнёру и находит ему замену, хадза просто «разводятся», фигурально говоря, поскольку института брака у них тоже нет. Без сцен и раздела имущества, поскольку и такового не существует. Детей тоже не делят. Во-первых, потому что дети во многом воспитываются коллективно племенем, во-вторых, потому что родители сохраняют свободный контакт с детьми.

Пример хадза убедительно показывает, что человек по природе своей вовсе не склонен к беспорядочным сексуальным связям. Он является суксессивным, последовательным моногамистом.

Практически одновременно возник другой мим-табу, необходимый для выживания племени – «не убий». И снова мимы покусились на естественный для человека способ разрешения конфликтов – путём элиминации оппонента. Впрочем, этот мим с момента его возникновения всегда означал: этих нельзя убивать, а вон тех – можно.

Человечество и далее успешно создавало мимы, основанные на этих базальных людских потребностях. От многих подобных мимов, являющихся в настоящее время явным анахронизмом, в некоторых государствах до сих пор не могут отказаться. Сюда относятся, например, запрет разводов или использования противозачаточных средств, запрет абортов и т. д. Интересно, что иногда подобные запреты вступают в противоречие с экономическими интересами государства, к примеру, запрет гомосексуальных браков, поскольку брак государству экономически выгоднее свободных, неоформленных «законно» отношений между партнёрами.

Стремление человека к убийству ограничивалось ещё радикальнее. Сначала нельзя было убивать только членов своего племени. С развитием института вождей и появлением бюрократии быстро выяснилось, что «право на убийство» является высшим проявлением власти и уже вскоре вожди и жрецы получили право на убийство некоторых членов своего племени. По мере развития государства всё большее количество государственных структур наделялись подобной привилегией: дружинники, аристократия, полиция, секретные службы и т. п. Право же простых смертных убивать себе подобных постоянно ограничивалось, хотя ещё в библейские времена «око за око» было совершенно законным.

В настоящее время охлосу позволено убивать врагов только на войне или восставших против правительства, и всё. Наиболее жестоко государство карает именно попытку граждан взять правосудие в свои руки.

Кроме этих табу возникли ещё и многие другие, которые должны были сплотить племя и отличить его от других. Основной принцип возникновения этих табу был следующий: то что делают они, не делаем мы; то, что они любят, мы ненавидим; то что они считают божественным, мы считаем бесовским и т. д. В мимах-табу никогда не было никакого смысла. В мимах вообще нет смысла. Это алгоритмы, исполнение которых иногда полезно человеку, иногда не слишком. Но искать в древних табу мудрость минувших времён – напрасная трата времени. Так, в одной из научных публикаций утверждалось, что семиты Древнего Востока табуировали потребление свинины ввиду повышенной опасности заболевания сальмонеллёзом в данных климатических условиях. Автор при этом совершенно упустил из виду, что радом с семитскими племенами проживали индоевропейцы, успешно эту самую свинину потреблявшие. Кроме того, семиты с тем же успехом могли заразиться этой болезнью, поедая овец, коз и других домашних животных.

В табу нет и не было никогда никакого практического смысла. У них была другая задача: сплотить «мы» племени, отличив его от «они» всех прочих людей. Если наши соседи едят свинину, то мы отличаемся от них тем, что никогда эту свинину не едим, никакого другого рационального объяснения этому табу быть не может. Если наши соседи принимают алкоголь, то мы будем абстинентами (Мохаммед ввёл этот запрет после того, как ему не удалось привлечь на свою сторону еврейские общины Мекки и Медины). Если у наших соседей выходной в субботу, то у нас он будет в воскресенье (хотя несколько сот лет христиане праздновали шаббат одновременно с евреями, как, впрочем, и почти все остальные еврейские праздники).

Если наши соседи предаются гомосексуальным утехам, то мы будем считать это грехом (очевидно, семито-хамитские племена ещё в глубокой древности вступили в конфликт с индоевропейцами, считавшими гомосексуализм вполне нормальным явлением, что не делает то или иное племя более «моральным», а другое – «аморальным»: тут главное – быть другими).

Долгое время, до возникновения государства, табу достаточно эффективно регулировали жизнь общества, однако они отличались одной неприятной особенностью – табу были предельно ригидными, их нельзя было менять по желанию руководства. Верхушка общества уже тогда пыталась создавать мимы, но как это сделать, не знает по сию пору никто. В результате появились этические и религиозные нормы, которые были мертворожденными мимами. Ожидание наказания в загробной жизни или в следующей жизни было не столь действенно, как немедленная реальная смерть или остракизм при нарушении настоящих табу. При этом никто не может сказать, что эти этические нормы вредят людям, наоборот, они полезны человечеству и были бы ещё более полезны, если бы стали настоящими мимами – прочнее укоренились и получили бы большее распространение...

Мимы решили эту проблему, создав две группы мимкомплексов: организационные и мировоззренческие. Развитие организационных мимкомплексов началась с появлением вождя – сначала временного, выбираемого, затем пожизненного и, наконец, наследственного. Подобное развитие длилось очень долгое время и было бы невозможно без одновременного развития других организационных мимов, а так же мимов мировоззренческих. Организационные мимы произвели иерархический мимкомлекс – бюрократию. Это один из самых успешных социальных организационных мимов. Мы непрестанно имеем с ним дело, проклинаем его и не можем без него жить. Бюрократия существует всегда, в любом более или менее развитом обществе. Она начала своё развития с немногочисленных помощников вождей, сейчас же значительная часть населения служит той или иной бюрократической структуре (задумаемся на минуту, какую часть национального продукта в экономике любой экономически развитой страны составляют именно услуги). Даже при изменении способа производства, например, при переходе от феодализма к социализму, или от социализма к капитализму бюрократия не только не исчезает, но даже осуществляется практически теми же самыми людьми, которые до того успешно служили другому строю.