Текст книги "Про Life"
Автор книги: Vicious Delicious
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
– Я посмотрю?
– Пожалуйста, – быстро ответил Сергей. – Надеюсь, это не запрещено? В детдоме не разрешали играть в азартные игры.
Мужчина шикарным жестом пустил колоду карт из ладони в ладонь. Серёжа невольно залюбовался.
– Но вы же играли, когда мы впервые встретились.
– Мы бы не играли друг с другом вообще, если бы могли договориться по-другому.
– Интересно, – протянул Грёз, положил карты и взял в руки зеркало. – А это…
– …чтобы друг друга видеть, – закончил Серёжа.
Грёз повернул зеркало так, чтобы видеть близнецов. Герман отразился в нём безучастный, будто покрытое инеем стекло, с пустым перегоревшим взглядом, и Сергей почему-то вспомнил загадку о зеркальной комнате.
– Вы бы не играли друг с другом вообще, – повторил мужчина и задумался. – Как же вы поступаете, когда один из вас хочет побыть один?
Сергей почувствовал себя так, будто ему влепили пощёчину.
– Как, по-вашему, мы можем поступить? – резко ответил он.
– Должен быть какой-то способ.
– Может быть, но я этого не представляю.
– А я представляю, – сказал Косоглазый.
Он снял пожелтевшие от времени и никотина наушники и бросил их на кровать. Наушники свернулись на покрывале, как змея. Змея с двумя головами.
– Вы не можете взглянуть друг на друга без зеркала. Что, если один из вас не только не увидит другого, но и не услышит?
– Что это изменит? – вдруг произнёс Герман. Сергей рад был слышать брата. Но то, что он сказал, Серёже не понравилось. – Он ведь никуда не денется. Он всё равно будет чувствовать всё то же, что и я, знать обо всём, что я делаю. Я не смогу побыть один. Никогда.
– Но вы столько всего придумали, чтобы друг друга видеть и, что важно – слышать. Неужели не придумаете, как сделать наоборот? И вы можете пользоваться руками независимо друг от друга, заниматься каждый своим делом.
Герман намотал провод наушника на палец.
– Ну разве что я смогу поговорить с кем-то по телефону. – Голос брата смягчился. – Вообще поговорить с кем-то… другим, если Сергей будет в это время слушать музыку.
– О чём я и говорю, – поддакнул Косоглазый.
Он пересёк комнату и задержался у двери, задумчиво глядя перед собой, будто заинтересовался анатомическими перипетиями кыштымского Алёшеньки на плакате. Лопатки ассиметрично выделялись у мужчины под футболкой.
– Да, и что касается кошмаров. Это же всё не по-настоящему. Надо просто осознать, что спишь, и всё закончится.
– Просто? – воскликнул Серёжа. – Ничего себе просто! Во сне кажется, будто всё ещё как по-настоящему. Как я пойму, что сон – это сон?
– А ты смотри на руки, – посоветовал Косоглазый и вышел.
Сергей подобрал пуговицу, положил её на кровать и увидел, что наушники остались. Шить расхотелось. Слова Грёза не шли из головы. Поколебавшись, Серёжа поднёс ладони к лицу – и всматривался в них, пока не заслезились глаза.
Ничего не произошло. Пребывание близнецов в доме Грёз не было сном.
– Покажи левой рукой рожки, а правой снизу – ножки. Теперь поменяй руки. А теперь одновременно покрути пальцем левой руки у виска, а правой погладь живот…
Елена Георгиевна пристально взглянула на близнецов.
– Вы оба это делаете! – догадалась она. – Серёжа, ты – левой рукой, а ты, Герман – правой.
– А что, так нельзя было?
– Нет конечно! Давайте ещё раз, но по очереди.
– А как вы узнаете, что мы не жульничаем? – полюбопытствовал Сергей.
– Буду рассчитывать на вашу совесть. Начинай, Серёжа.
Но у него не вышло. Руки, которые обычно подчинялись ему одинаково хорошо, отказывались совершать разобщённые действия. А вот Герман справился. Зато когда перешли к рисованию двумя руками, Сергей лихо закрутил фрактальные узоры, похожие как зеркальные отражения друг друга, чем окончательно сбил Елену Георгиевну с толку.
– Зачем мы это делаем? – отложив карандаш, спросил Сергей.
– Пальчиковая гимнастика синхронизирует работу полушарий головного мозга. А в вашем случае…
– Это понятно. Но зачем? – допытывался он.
– Чтобы улучшить вашу крупную моторику. Чтобы вы не бились и не спотыкались обо всё подряд. Посмотрите на себя. Вы же все в синяках!
– Вы не поняли. Зачем нам это, ну, в дальней перспективе? Нам что, это как-то пригодится в жизни? Навряд ли. Рано или поздно мы попадём в дом инвалидов. А там уже не будет иметь никакого значения, что у нас с крупной моторикой.
Сергей напустил на себя такой вид, будто всё это его не колышет, но пока говорил, сильно разволновался.
– И вообще, мы пока ничего не решили. Я ещё не подписал документы, – заключил он. – Мне кажется, будет лучше, если мы уедем.
– Кому лучше? Вам? Я так не думаю.
Вмешался Герман:
– Вы не понимаете! Эти парни нам не компания. Они упиваются своими… своим… – Он запнулся и помолчал, выбирая слова. – Будешь курить – не вырастешь, сказали недавно Карлу, и ржали, а он смеялся вместе с ними! А Гену они называют Гидрой! Это нормально?! Я никогда не привыкну. Мы не такие, как все они!
– Все не такие, как все.
– Нет, мы другие, – безнадёжно сказал Герман.
Лицо Елены Георгиевны изменилось, будто отражение в подёрнутой рябью воде.
– Ты говорил, что научился выговаривать звук «р». Сам, без чьей-либо помощи, и правильно понимаю? – обратилась женщина к Герману, и тот нехотя кивнул. – И вы научились ходить без специалистов по ЛФК. Подумайте над этим, прежде чем уехать. Если вы, конечно, действительно хотите уехать, а не того, чтобы вас жалели и выделяли из всех.
Воцарилось молчание, такое ледяное и звенящее, что казалось, его можно разбить.
– Давайте ещё раз попробуем сделать «рожки-ножки», – сказал Сергей.
***
Графический диктант по клеточкам:
→1 ↓1 ←1 ↓2 →1 ↑1 →1 ↓1 →1 ↑2 ←1 ↑1 →2 ↓1 →1 ↑1 →2 ↓1 ←1 ↓1 →1 ↓1 ←2 ↑1 ←1 ↓3 →1 ↑1 →2 ↓1 ←1 ↓1 →1 ↓1 ←2 ↑1 ←1 ↓1 ←2 ↑1 →1 ↑2 ←1 ↓1 ←1 ↑1 ←1 ↓2 →1 ↓1 ←1 ↓2 →1 ↑1 →2 ↓1 ←1 ↓1 →1 ↓1 ←2 ↑1 ←1 ↓2 →1 ↓1 ←1 ↓2 →1 ↑1 →1 ↓1 →1 ↑2 ←1 ↑1 →3 ↓1 ←1 ↓2 →1 ↑1 →1 ↓1 →1 ↑2 ←1 ↑1 →1 ↑2 ←1 ↓1 ←2 ↑1 →1 ↑1 ←1 ↑1 →2 ↓1 →1 ↑1 →1 ↓1 →1 ↑1 →2 ↓1 ←1 ↓1 →1 ↓1 ←2 ↑1 ←1 ↓2 →1 ↓1 ←1 ↓2 →1 ↑1 →1 ↓1 →1 ↑2 ←1 ↑1 →3 ↓1 ←1 ↓2 →1 ↑1 →1 ↓1 →1 ↑2 ←1 ↑1 →1 ↑2 ←1 ↓1 ←2 ↑1 →1 ↑1 ←1 ↑1 →2 ↓1 →1 ↑2 ←1 ↑1 →1 ↑2 ←1 ↓1 ←1 ↑1 ←1 ↓2 →1 ↓1 ←2 ↑1 ←1 ↓1 ←2 ↑1 →1 ↑1 ←1 ↑1 →2 ↓1 →1 ↑3 ←1 ↓1 ←2 ↑1 →1 ↑1 ←1 ↑1 →2 ↓1 →1 ↑1 →2 ↓1 ←1 ↓2 →1 ↑1 →1 ↓1 →1 ↑2 ←1 ↑1 →1
4.
Над мусорными баками, самодеятельно раскрашенными в цвета радиационной опасности, вился дым. Герман в растерянности остановился и поставил пакет с мусором на асфальт. Сергей прикинул, набирать ли ноль один.
С моря налетел порыв ветра и бросил в лицо запах помойки. А вот палёным не пахло, опровергая подозрения о пожаре.
– Давай выбрасывай, – поторопил Серёжа брата, – только близко не подходи, а то меня вырвет. Прямо отсюда кидай.
– Серёга! Погодите! – донёсся обеспокоенный голос.
Из-за мусорного контейнера выбрался Карл с сигаретой в зубах. Он щедрым жестом распахнул перед близнецами пачку «Мальборо», и Герман взял одну. Так они стали соучастниками.
Сергею это не понравилось. Но Карл отличил его это брата по голосу, и это подкупало, так что он решил завести с человечком беседу.
– Слушай, ты же тут давно живёшь. Расскажи, откуда Грёз берёт деньги?
– Спонсоры платят за всё. За аренду хаты. За поддержку нашего здоровья. За сигареты, которыми я это здоровье похериваю. Сигареты в смету не входят, ясное дело. Только карманные деньги.
– Да я не том.
О чём же он? О том, что жена Косоглазого может себе позволить не работать и ездит на новой японской машине. Украшения у Елены Георгиевны бриллиантовые, одежда дизайнерская – ярлыки спороты, но Серёжа-то знает. А на холодильнике в рамке – фотография счастливого семейства на пляже, далёком от черноморского.
– Ну ты в следующий раз сформулируй, а потом спрашивай. Мне как-то не улыбается читать твои мысли, стоя у помойки.
Отошли так, что стало видно серо-голубую полосу пляжа. Там шумно фотографировались подростки неопределённого пола в стриптизёрской обуви: скрытая платформа толщиной с утюг и каблук, которым можно проломить голову. Ветер размазывал их крики по небу.
Пока Серёжа формулировал, Герман вдруг сказал:
– У меня тоже вопрос. Откуда взялась надпись у нас под кроватью? – Ветер обрывал его фразы на концах. – Написано на стене, почти у самого пола… Кровать стоит так, что не видно… «Я не умру никогда». Что это значит?
– Глеб, – ответил Карл, как выплюнул.
И замолчал, наклонив голову к плечу. Лицо приобрело угрюмое оборонительное выражение. Сергей понял, что тему лучше не развивать. А вот Герман не понял и забросал Карла вопросами:
– Кто это? Не хочешь говорить? Почему? Он что, умер? Подожди, я понял – он употреблял наркотики, и Грёз его за это выгнал…
Карл окинул близнецов оценивающим взглядом. И хотя ему пришлось задрать голову, Сергей не увидел в этом ничего смешного.
– Ну что ты так смотришь? – смешался брат. – Объясни по-человечески!
– Глеб, он… ушёл из дома.
– Ну и что? Разве это запрещено?
Карл скептически скособочился.
– Ты сам просил – по-человечески, вот я и пытаюсь. Он ушёл со скандалом, понятно? Наговорил гадостей. Видите ли, наш дом напоминает ему бомжатник. Море грязное, бар – притон, Андрей – сутенёр. – Карл сделал паузу, и Сергей услышал, как тяжело он дышит. – А мы, уроды, ему не компания. Запрещено ли так поступать? Не думаю. Как это объяснить по-человечески? Понятия не имею.
– Так бы и сказал, – виновато отозвался Герман.
– Я и сказал. По-твоему, мне приятно это вспоминать?
Сергей не сомневался, что неприятно было всем. Хотя предпочёл бы выслушать обе стороны, а уже потом делать выводы. Но вслух этого не сказал, потому что его не спрашивали.
Карл подобрал камешек, выглядевший в его ладони увесисто, и бросил в сторону моря. До воды не докинул, но подбил вкопанную в песок селфи-палку. Пригарцевали подростки, замельтешили беспорядочно и, конечно, растоптали опрокинутый телефон своими подошвами-утюгами.
– Вот вам, грёбаные андроиды, – захихикал Карл.
– Андрогины, – исправил Сергей.
– А, одна фигня. Валим, пока они не смотрят. За телефон вряд ли предъявят, но могут наябедничать, что мы курили.
Когда Серёжа снова вышел из дома, небо уже начинало выцветать с краёв.
Улицу патрулировала вывеска. Она поравнялась с близнецами и приветливо сыграла музыкальную тему из Super Mario Bros, заглушая шум пропеллеров. Вывеска напоминала пирамиду с отломанной верхушкой и россыпью линз, выпуклых и фонтанирующих светом подобно дискотечному шару.
Путь в «Кунсткамеру Грёз лежал через изъязвлённую до арматуры пристройку к зданию. Подойдя ближе, Сергей увидел, что кажущаяся ветхость – всего лишь стилизация. Решётка надёжно укрывала лестницу, ведущую в бар. Несколько вывесочных линз одновременно целились на дверь.
Сергей открыл её и спустился по ступенькам. Он нервничал. Вдруг близнецов прогонят или хуже того – станут снимать на телефон?
В дальнем углу, спиной ко входу, сидела молодая женщина: высокая причёска со шпильками, белая рубашка, крупные янтарные серьги. Она даже не обернулась, и Серёжа понял, что волновался зря. Всё-таки, это тематический бар, и сиамскими близнецами тут никого не удивишь.
Работал проектор, бросая на стену фотографии Хиросимы и Чернобыля. Музыка играла незатейливая – компиляция из саундтреков к восьмибитным играм.
Бармен безразлично кивнул близнецам. Его руки покоились на барной стойке, тяжёлые и двупалые, загнутые к запястьям, а за спиной теснились колбы и реторты с напитками.
Сергей не решился заговорить с барменом и вместо этого выбрал столик поближе к экрану проектора. Как будто хотел выдать себя за обычного посетителя. Как будто это было возможно.
– Видел его руки? – зашептал Герман, как только они сели.
– Ты сам-то на себя в зеркало давно смотрел?
– Но ты видел?..
Из полумрака на близнецов надвигался светлый силуэт. Бейдж на отвороте форменного платья гласил: «Альбина».
– Официантка идёт. Заткнись.
У неё оказались белые волосы и почти прозрачная кожа, через которую проступали сосудистые звёздочки. А когда Альбина перестала щуриться (она пришла из соседнего, вероятно, хорошо освещённого помещения), Сергей увидел, что глаза у неё – цвета открытой раны.
– Привет. Это же вас Андрей привёз недавно?
– Что, вы девушка. Мы тут проездом. Мы видеоблогеры, – сказал Герман и навёл на неё телефон. – Ведём подкаст о путешествиях. Что рекомендуете посетить в вашем городе?
– Закажете что-нибудь – расскажу, – подыграла Альбина.
– Надеюсь, для нас тут всё бесплатно? Ведь хозяин здесь Андрей Грёз, а он нам всё равно что родной папа.
– За счёт заведения могу предложить чай или кофе.
– Тогда мне кофе, – сказал Сергей. – Латте, если можно.
Герман выбрал чай. Альбина принесла поднос с двумя чашками и поставила на стол, чтобы близнецы сами взяли то, что выбрали. Она была не Елена Георгиевна, которая с первого взгляда сделала между ними различие. Не психолог, не логопед. Официантка.
Кажется, Серёжа что-то сказал по этому поводу вслух, потому что Альбина ответила с нервным смешком, за которым, наверное, скрывалась обида:
– Когда-то я мечтала стать моделью. Ну и кто из меня мог ещё выйти с такой чепухой в голове? Хорошо хоть не пришлось идти работать кассиршей в «Ленту».
– Моделью? – оживился Сергей.
Он окинул Альбину взглядом, отметив ноги (практично обутые в сандалии на плоской подошве), рост, выпирающие ключицы.
– У тебя для этого есть все данные. Так и вижу тебя в чём-то лёгком, летящем, под цвет глаз.
– Вижу, говорит, – засмеялась Альбина, – экстрасенс, что ли?
– Дай карандаш.
Она протянула ему карандашик, которым записывала заказы, и Сергей набросал на салфетке платье прямоугольного кроя без рукавов. Он так увлёкся, что ему казалось, будто от рисунка веет летним ветром.
– Шифоновое, – объяснял Сергей. – Цвет пепел розы, знаешь такой? Сможешь отличить от серого?
И протянул салфетку девушке. Она взяла её двумя пальцами, как бабочку за крылья, и взглянула на Серёжу так, как никто до этого не смотрел. Он ещё не знал, что это уважение, но ему понравилось.
– Посиди с нами, – довольно предложил он.
Единственная посетительница бара сидела, уставившись в телефон, и свет экрана заливал её плечи. Альбина неуверенно посмотрела на неё и что-то произнесла одними губами. Ругательство. Но всё-таки опустилась напротив близнецов и поднесла зажигалку к сигарете с золотистым фильтром. Удушливо запахло мёдом и табаком.
– Как тебе Грёз? – спросил Сергей.
– Он классный, – искренне сказала Альбина. – Растил меня с тех пор, как мне исполнилось девять. Я всегда знала, что могу на него положиться. Он добр ко мне.
– Ещё бы. Надо же кому-то здесь работать.
– Он меня не заставлял. Он никого не заставлял.
– И всё-таки ты тут.
Альбина подняла то место, где у неё предположительно находилась бровь. Сергей видел, что девушка не сердится. Что она просто не принимает его всерьёз.
– На что это ты намекаешь?
Бар погрузился в темноту. Раздался щелчок, и снова полился рассеянный свет. Сохраняя невозмутимое выражение лица, бармен подставил руки под луч проектора. На стену упала тень гигантского краба.
– Хочешь сказать, будто всё это, – Сергей жестом обвёл зал, – возникло случайно? Что он брал таких, как мы, под опеку и ни разу не задумался, как на этом заработать?
– Он на это не способен.
– На поиск выгоды?
– На то, чтобы заглянуть так далеко и всё распланировать. Ты его не знаешь.
Посетительница встала и направилась к выходу, стуча каблуками. Капли янтаря, по две на каждой серьге, раскачивались и ударялись друг о друга в такт шагам. На плечах лежал шарф – цвета пожара, сшитый лентой Мёбиуса.
Герман спросил у Альбины:
– Кто эта девушка?
– Сумасшедшая.
Пробираясь в спальню, Сергей оступился в сумерках и чуть не упал. Из-под ног выскочил резиновый мячик-попрыгунчик. Он ударился о стену и запульсировал нутряным огнём, осветив пустые постели и человека на подоконнике. Это был Косоглазый.
– Чего ты в темноте сидишь? Включил бы свет, – сказал Герман.
– Зачем? = пожал плечами мужчина. – И так всё видно. Каждый огонёк на той стороне бухты.
Герман без предупреждения перенял тело и подошёл ближе – так, что они с Косоглазым почти касались друг друга. Какое-то время они смотрели в окно и молчали. Сергею стало скучно.
– А что это? – показал пальцем Герман. – Вон там!
– Да это же дельфины!
В окне отражались восторженные лица. Сергей недоумевал. Огни на другом берегу расплывались, как испорченная акварель.
– Серёга, ты же не видишь! – догадался Грёз. – Вот что, мы возьмём бинокль и пойдём к морю, чтобы ты тоже посмотрел.
– Не надо, – пробормотал Сергей.
– Ну правда, – подхватил Герман, – не будь таким занудой.
– Да не хочу я!
– А у меня ты спросил? Может, я хочу!
Так, за препирательствами, они переместились в прихожую и протиснулись вслед за Грёзом в гардеробную. Распахнув антресоли, Грёз воодушевлённо разгребал роликовые коньки, обёрнутые пергаментом и набитые сухими лавандовыми листьями. Под роликами лежал бумажный самолёт со скошенным носом.
Грёз смял самолётик в кулаке. Глаза стали злыми и отсутствующими. Эта перемена явно не предназначалась для постороннего взгляда. Серёжа вдруг ощутил тревогу. Он сделал шаг назад и упёрся спиной в решётку.
В следующую секунду мужчина воскликнул «Есть!» – и достал бинокль с соседней полки, но теплившаяся у Сергея внутри искра уже потухла.
Море оказалось громче, чем он думал. Оно не имело ничего общего с шумом, который раздаётся, если прислонить к уху ракушку. Море шипело, как рвущаяся из-под крышки газировка, и выплёвывало пену на камни.
На ходу скинув обувь, Грёз зашёл в море и помахал близнецам.
– Идите сюда! Только штанины закатайте.
Сам он был в выгоревших досветла джинсах, обрезанных до колен. Волосы у него на ногах шевелились в воде подобно водорослям.
Сергей разулся и вошёл в воду. Он направил бинокль на горизонт и едва не отскочил, потому что дельфины прыгнули ему прямо в глаза. Они были чернолаковые, с косами на спинах, а один совсем маленький. Герман тоже его заметил:
– А с ними детёныш.
– Наверное, заблудился, – ответил Грёз, – а остальные его искали. Обычно они в бухту не заплывают.
Вода остывала, и совсем остыло солнце. Когда от дельфинов остались одни тени, и тех было уже не разглядеть, Сергей с сожалением вернул бинокль.
На берегу над их обувью сгорбился какой-то подозрительный силуэт.
– Эй! – окликнул его Грёз, скорее, с удивлением, чем с угрозой.
Неведомый вор настороженно вскинул голову – и бросился прочь. Выйдя из воды, Сергей подобрал кеды и расхохотался. Он смеялся и никак не мог успокоиться.
– Он спёр у нас шнурки! – выдавил он и помахал кедами в подтверждение. – Прикиньте! Шнурки!.. Надеюсь, он обделался, когда увидел нас с Германом.
Брат медленно расправил плечи. Серёжа прикусил язык, но было уже поздно. Стало так тихо, что слышно было, как прокричала какая-то ночная птица.
– Слышите? – вмешался Грёз и выразительно взглянул на Серёжу. – Сова. Раньше они прилетали вдвоём. Одна кричала, а другая отвечала. И так всю ночь. А прошлым летом вернулась только одна. Кричит, а в ответ ни звука.
В ту ночь Сергей долго не мог заснуть. Он лежал и слушал, как кричит сова, а ей никто не отвечает.
Впечатления дня накатывали на него, как волны: дельфины, шарф цвета пожара, тень краба на стене… Сергей старательно избегал мыслей об обратной стороне Грёза, его глазах, холодных, как далёкие звёзды. К этим звёздам плыл по Млечному Пути бумажный самолётик – и съёживался в их беспощадном излучении.
На самом краю беспамятства, этого колодца без сновидений, куда Серёжа, взвинченный и усталый, медленно сползал, его настигла вспышка. Дурман-трава, шёлково оплетающая его и влекущая в сон, в сон, с укоризненным шелестом втянулась в колодец, и тот схлопнулся без следа.
Сергей вспомнил, что видел на заваленных роликами антресолях колесо с ручкой от швейной машинки.
5.
Сергей расправил на гладильной доске новую футболку.
Она так хорошо ему удалась, что он не мог на неё налюбоваться. Особенно на обработанные оверлоком горловины. Он вспомнил, как лапка с паучьей сноровкой оплетает срез ткани, настраивая на медитативный лад – и с удовольствием вдохнул запахи чистоты и горячей ткани.
– Я это не надену, – заявил Герман. – Так что не понимаю, зачем ты их шьёшь одну за другой.
Сергей отставил утюг, что скрыть, как задрожали руки. Значит, удобную футболку брат не наденет, а носить фабричные поделки с разрезными, от плеча до плеча горловинами, ему нормально, даром что это девчачья одежда.
Соседи сегодня были дома. Ян, обставившись зеркалами, чтобы видеть себя сзади, сбривал щетину со второго лица. Карл куда-то запропастился, Казик читал, а Гена цеплялся к Герману:
– А он решил стать модельером. Он будет Донателло, а ты, левый – Версаче.
– Донателло – это черепашка-ниндзя, Ген, – ответил Сергей. – А Донателла Версаче – один и тот же человек.
– А вы не один и тот же человек? В таком случае, будь добренький, отправь левого в другую комнату.
– Слушай, я давно хотел спросить. Почему ты называешь левым Германа? Ведь это я слева, – миролюбиво сказал Серёжа и в доказательство помахал Гене левой рукой.
– Это с какой стороны посмотреть, – невозмутимо ответил Гена. – Если с твоей, то ты, конечно, слева от того нароста, который зовёшь братом. А когда на тебя смотрю я, то ты ещё как справа. Вот если я тебе в спину буду кричать, тогда и назову левым, не переживай.
Он взглянул на Серёжу. Для этого Гене пришлось запрокинуть голову, потому что зрачки так и норовили закатиться за нижние веки.
– Интересно, нашлась бы такая ткань, которая и на мою балду растянулась бы? – вслух подумал он. – Может, тогда ты и мне сшил бы футболку, правый?
– У меня есть имя, – напомнил Сергей.
– И что ты бы ты ответил, если бы я обратился к тебе по имени?
– Что ты вспоминаешь его только когда тебе что-то нужно.
Гена пожал плечами и отвернулся. Для этого ему пришлось поворачиваться всем телом – очень осторожно, будто он носил на плечах что-то тяжёлое и хрупкое, что в любой момент могло упасть и разбиться. Смотреть на это было невыносимо.
– Ладно, – сказал Сергей неожиданно для себя. – Я сделаю.
Сергей сшил для него футболку по типу детской распашонки, с потайными кнопками на плече – голова пройдёт, и вырез не понадобится. А через несколько дней Косоглазый увёз Гену.
Близнецы наблюдали за отъездом с подоконника. Яркая аэрография, по-гавайски яркая рубашка Грёза, яркая сумка с вещами.
И серое, без кровинки, лицо Гены.
Небо было тёмное и тяжёлое, готовое вот-вот уронить самое себя, выдавить стёкла машины, мокротой хлынуть в глотки, но протекло мелким дождичком только после того, как машина отъехала от дома. И стало как-то промозгло на много дней вперёд.
Не кружилась пыль в пятнах света под окнами. Не искрили на искусственном свету, как шампанское в хрустале, украшения Елены Георгиевны. Будто за тенью, которая тянулась за пропахшими дорожной пылью мокасинами, увязались все тени дома и играли с солнцем там, где был Косоглазый теперь.
Пал режим. Вспоминая, ли он вообще, Серёжа приходил к выводу, что течение времени было подчинено темпу, который играючи задавал Косоглазый. Пока он был дома, все собирались вместе за столом. Уехал – стали обедать в разное время. Карл ел в спальне, и после его трапез близнецы находили в кровати куриные и вишнёвые косточки.
Они сочли хорошим знаком, что карлик стал прятаться у них под кроватью, как будто близнецы стали совсем свои. А косточки просто перекладывали Карлу под подушку.
Все теперь спали, сколько влезет, и торчали на пляже до глубокой ночи. Карл нырял и собирал мидий с выдающихся в море железных свай. Мидий бросали в костёр и ели их, когда те раскрывались.
Герман забыл, что парни ему не компания. Однажды вечером он даже пошёл с ними пугать людей, хотя и без особого восторга. Они долго крались по парку, окрашенному в багровые тона заходящим солнцем, а потом Герман по сигналу Карла вышел из-за-дерева и хмуро сказал:
– Бу.
Сергей почти не удивился, увидев перед собой «грёбаных андроидов» с пляжа. Видимо, у Карла было к ним что-то личное.
Кто-то завизжал. Кто-то вскочил, облившись пивом. Очевидно, что ими руководила неожиданность, а не страх, так что неизвестно чем бы кончилось дело, если бы в компанию не затесался парень, который приезжал к Марине из города и иногда оставался до утра.
– Совсем заняться нечем? – укоризненно спросил он и отвёл близнецов домой.
Кому как, а Сергею было, чем заняться, с тех пор, как в спальне водворилась швейная машина.
За работой у него в солнечном сплетении возникало странное приятное чувство, которое будто бы переливалось в ткань через руки. Наверное, именно так ощущали себя шаманы Вуду, мастеря своих кукол. Наверное, поэтому эти куклы имели недобрую силу. И Герман тоже это чувствовал, и ему жгло ладони.
Однажды со штырька сорвалась катушка и, подпрыгивая, укатилась под Генину кровать. Герман полез следом, стукнулся лбом о картонную коробку без крышки, подняв пыль, и чихнул. Серёжа сжал катушку в ладони. А когда брат выбрался из-под кровати, оказалось, что коробку он вытащил тоже.
– Ты же не будешь рыться в чужие вещах, правда? – спросил Серёжа.
– Да ладно! Неужели тебе не интересно?
В коробке оказался всякий сентиментальный хлам. Выполненный от руки вопросник для друзей. Старые фотографии. Серёжа узнал на них Гену и Альбину, запечатлённых в каком-то казённом интерьере. Лица других – мальчика с синяками под глазами, девочки с волосами, заплетёнными в «колосок» – ни о чём ему не говорили.
На дне коробки были сложенные из цветной бумаги самолётики. Герман поднял один из них за крыло и посмотрел на свет.
– Там что-то написано! – азартно воскликнул брат.
Сергей глазом не успел моргнуть, как Герман развернул самолётик.
– Что ты делаешь? Прекрати! Читать чужие письма – это уже слишком. Вот Гена вернётся…
– Если Гена вернётся, ему будет не до этого, – перебил Герман. – Он будет целыми днями валяться, как проколотый мячик. Ты же слышал, что сказал Карл.
Карл утверждал, что прятался в посудном шкафу, когда Андрей и Свечин накануне отъезда заперлись на кухне и долго обсуждали, что Гене потребуется операция.
– Всё равно, это некрасиво. Даже если никто не узнает.
– Да тут даже не всё Гениным почерком написано. Сам посмотри.
Брат подсунул ему под нос развёртку самолётика.
«Рассыплются в прах города,
Истлеют горы, распадутся созвездия –
Я не умру никогда», – прочёл Сергей.
Подстрочные элементы срывались и пикировали к низу страницы. Следующие строчки были написаны прямо поверх них. Чуть ниже в ответ выстроились буковки Гены – нанизанные на строку маленькие бусины, одутловатые, как он сам. Серёжа отвернулся, впервые радуясь, что плохо видит.
– Понимаешь, что это значит? – спросил Герман.
– Конечно. Они дружили. Гена и… как там Карл говорил, его звали – Глеб? Писали друг другу записки. Складывали вот так… – Серёжа завернул углы к середине, надеясь, что из мятого листа вновь выйдет самолётик, но ничего не получилось. – Наверное, это даже не здесь началось. А там, где они жили раньше.
Воображение вдруг нарисовало картину: два ряда уходящих в темноту кроватей, и два мальчика в разных концах длинной комнаты – Гена и другой, чьё лицо скрывала ночь. И связывающий их самолётик-оригами – оранжевый стоп-кадр под потолком.
– Да нет же! – Голос брата задрожал от нетерпения. – Этот стих… Если это стих. Что он означает?
Серёжа вспомнил.
Последняя фраза слово в слово повторяла то, что написано у близнецов под кроватью.
На следующий день на пляж пришла Альбина. Она принесла упаковку солёных морских коньков – излюбленное лакомство Яна, и долго разговаривала с ним наедине.
Казик, тем временем, развёл костёр, хотя было уже поздновато для того, чтобы нырять за мидиями. Что-то сгущалось над головами, будто перед грозой.
Поговорив с Яном, Альбина села рядом с близнецами так, чтобы дым от костра не шёл на неё. На ней было рекомендованное платье – совсем простое, но необыкновенно ей подходящее. Глядя на это, Сергей почувствовал себя так, будто с первой попытки нашёл два совпадающих паззла в коробке на пять тысяч элементов.
– А ты бы хотел знать, что ждёт вас впереди, Серёжа? – спросила Альбина.
– Я и так знаю, что нас ждёт, – ответил он, имея в виду дом инвалидов, конечно.
– Неужели?
– В общих чертах.
– Не хочешь делиться?
– Так ведь и ты не хочешь, – сказал Сергей, намекая на разговор, который состоялся при знакомстве.
– Но ведь я… Ох, ладно, слушай. Как я уже говорила, я хотела стать моделью…
После окончания школы это желание привело девушку в город на другом конце страны, большой и холодный, как актовый зал, где и разыгралась дальнейшая трагедия. Альбина поступила в университет и устроилась на работу.
