Текст книги "Про Life"

Автор книги: Vicious Delicious

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Ну, знаешь, как это бывает. Скопировал – удалил. По привычке.

Снова разразился гром, отчего у обоих ненадолго перехватило дыхание, и над карманным измерением разверзнулся купол. Герман с девочкой остались внутри. В леденящей близости от них, по ту сторону купола, собирались фигуры в сером, которые не предвещали ничего хорошего.

Рухнул перерубленный куполом сосуд, отпульсировал, забрызгав кровью Верины ноги, и скукожился.

 

 

16.

 

– Что ты встала?! – закричал Герман. – Валим!

– Интересно, как? Нас заблокировали на выход, если ты не заметил, – огрызнулась Вера.

Герман опешил.

– Как это заблокировали? Совсем заблокировали?

– Нет, это нарушает пользовательское соглашение. Но они могут задержать нас на срок до двенадцати часов по подозрению в несанкционированном доступе к приватным данным. Это тоже есть в соглашении. Хотя… Если бы вы оставили в актовом зале наблюдателя, то он мог бы нас отключить. Но вы же не оставили.

– И какого хрена мы его не оставили, раз это так важно?! – взревел он.

– Вопрос не по адресу, Герман! – рассердилась девочка. – Меня там не было! Но даже Лере хватило ума понять, что так нельзя. Где гарантия, что наблюдатель не сбежит? И это ещё не худший вариант! Ещё наблюдатель мог бы навести на нас серых. Или пробить нам головы в реале, пока мы подключены и беспомощны. А сам бы скрылся с награбленным. Оно же лежит там, снаружи, готовенькое, и ждёт, чтобы им воспользовались. Если ты, конечно, и тут не облажался!

Они посмотрели друг на друга, и пространство между ними наэлектризовалось. Вера первая отвела взгляд.

– Побереги силы. Ты же не собираешься так просто сдаваться?

Герман посмотрел на грубо слепленные из серого гипса маски, отдалённо напоминающие противогазы. Именно так выглядела стандартизированная личина сервисного служащего, одна на всех.

– А… что они со мной сделают?

– Снимут идентификатор. Потом выждут несколько часов, на случай если ты под наркотиками, и снимут идентификатор ещё раз. Сравнят результаты и, не обнаружив различий, скорее всего, признают тебя первичным.

– Это значит, невиновным? – наивно спросил он.

– Это значит – трезвым, идентифицированным правильно! Дальше подадут в головную контору запрос на сравнение полученного айди с входящим из базы данных. Входящие пишутся в базу вместе с информацией о точке доступа, включая её географические координаты.

– Да флаг им в руки, – обрадовался Герман. – Это же им ничего не даст.

– Да-а, ты ещё глупее, чем я думала, – протянула Вера. – Да, они не смогут отыскать тебя… сразу. Но они будут знать, что в Эйфориуме завёлся выворотень. Будут знать твой айди и устраивать на тебя ловушки. И однажды до тебя доберутся. Вычислить нарушителя можно не только технически. Социальную инженерию никто не отменял. Знаешь, какой у них аналитический отдел? Хотя… Лера ведь наверняка тебе напела, что ты особенный и чуть ли не избранный, не так ли?

– Хватит уже о Лере. Лучше скажи, что делать будем.

Вера показала пальцем на серого, который оттолкнулся от земли и подвесил себя на невидимый крюк. Замер. Отмер и, потеряв равновесие, завалился на спину.

– Что за идиот! Пытается войти. Одновременно с репликацией посылает Балаклавицу запрос, а тот не подтверждает.

– Почему? Разве не в его интересах, чтобы нас задержали?

– Дать сервисным служащим доступ в карманное измерение, не присутствуя лично – всё равно, что впустить домой полицейских без понятных. Сопрут компромат и свалят на нас, а он потом всплывёт где-нибудь. Сколько таких случаев… Так что всё, что нам остаётся – это ждать.

Вера создала себе скамеечку и устроилась с удобством. Герман, недолго думая, сел на землю – решил поберечь воображение, которое расходовалось с утроенной скоростью, поскольку воля Балаклавица тут превалировала над прочими силами.

– Давай поговорим, что ли? – предложил Герман. – Скучно же вот так… Ждать.

Вера усмехнулась.

– Подожди, Балаклавиц нас им выдаст, и станет нескучно… Но давай поговорим, я не против. Только, чур, не о Лере! Надоело уже.

– Да кто тебя просит, ты сама только о ней и говоришь, – ответил Герман с досадой. – Скажи лучше – а почему тут действительно нет искусственных людей? Ну, кроме этих, знаешь…

Он кивнул на «Сад», населённый эротическими фантомами.

– Первая причина – этическая. Если в Эйфориуме будут бродить NPC, то рано или поздно кто-то перепутает с одним из них настоящего человека и сделает ему что-то плохое. Или скажет, что перепутал, если ты понимаешь, о чём я.

Герману стало не по себе, хотя в глубине души он понимал, что она права.

– Да брось. Кому это нужно?

– Тому, кто приходит сюда за тем, чего нельзя получить в реале, конечно же. Во-вторых, на оцифровку целой личности потребуется слишком много аппаратных мощностей. Это ведь тебе не пользователь, который существует автономно и подключается через нейроинтерфейс. В-третьих, такую личность нужно сначала вообразить. Придумать характер, воспоминания и вообще, каждое движение её души. Кому это под силам?

– Ну не обязательно же всё так усложнять. Можно вообразить только какие-то базовые характеристики. Воспоминания – это вообще лишнее.

– Вот мы и подошли к четвёртой и главной причине, – весомо произнесла Вера. – Действительно, были случаи создания устойчивых антропоморфных эйформ. В основном, они дорабатывались из реплик и были устроены по типу нейросетей, то есть, способными к самообучению.

Она замолчала, подбирая слова. Герман с нетерпением спросил:

– И что?

– Это жестокая реальность, Герман. Ничего хорошего пользователи сюда не привносят, поэтому таким созданиям нечего было перенимать. Они получались похотливыми, мелочными и агрессивными. А ещё – они умели внушать и были абсолютно неуправляемы, ведь пользовательское соглашение их не останавливало. Это не люди, а гомункулы. Твари.

Почувствовав его настроение, как перемену погоды, Вера предложила:

– Слушай, а давай серых поддразнив? А то чё они…

Герман согласился. Совместными усилиями они выдули огромный воздушный шар в форме задницы и отправили его под купол.

Сервисные служащие смешно засуетились и развили какую-то муравьиную деятельность. Они сооружали по периметру купола частокол, утыканный черепами и тыквами, столь же малоубедительными и плохо детализированными, как их собственные лица.

– Ты смотри, отыграться задумали. Хотят перед дознанием прогнать нас через ряд кричал и улыбальников. Эта штуковина, кричало, посылает импульсы, которые нарушитель воспринимает, как самые страшные для себя оскорбления, – объяснила Вера. – А остальным в поле действия внушает смех. И нарушителю кажется, будто все смеются на этими оскорблениями.

Что такое улыбальник, она объяснить не успела, потому что так захохотала, что упала со своей скамеечки.

– Что ты веселишься? – спросил Герман, помогая девочке встать.

Её прикосновение оказалось обнадеживающе тёплым, не то что привычная ледышка Лериной ладони.

– Да ты сам посмотри!

В рядах серых царило смятение. За ними, немного в стороне, стоял человек, у которого не было необходимости скрывать своё лицо под личиной. Герман его сразу узнал.

– Балаклавиц прибыл, – констатировала Вера. – А подойти не может, ведь этот плетень-хренотень его поносить начнёт.

Кое-кто из сервисных служащих выкорчёвывал колья. Остальные забегали, топча тыквы и черепа.

Присев на колено, Балаклавиц играючи поднял купол и поднырнул под него. Купол рухнул у него за спиной, взметнув клубы пара. В них со вспышками появились пять фигур – в подбитых железом берцах, в капюшонах, с замотанными в шарфы лицами. От них стеной шёл жар.

Вера остолбенела.

– Серые тебе внушают? – изумился Герман.

Девочка нервно повела плечами.

– Это не серые, разве ты не видишь? Серых он отпустил. Это – его личные наёмники. И они мне не внушают. Я их сама боюсь.

– То есть как это – отпустил? Пользовательское соглашение…

– Ты что, так ничего и не понял? Плевать он хотел на пользовательское соглашение! Они будут внушать нам боль и страх до тех пор, пока мы не выдадим им своего реального местонахождения, – произнесла Вера дрожащим голосом, который то и дело срывался на крик.

Она побежала в здание. Внушение гнало её в спину, как горячий ветер. Герман бросился следом.

Он разыскал Веру в комнате с потухшим проектором. Девочка сидела в самом тёмном углу, обхватив руками колени.

– Слушай внимательно. Ты умеешь останавливать внутренний монолог? – спросила она шёпотом. Герман кивнул. – Как только нас выведут в публичное пространство, эйфотечение заработает в полную силу. Они будут смотреть, что из тебя выплеснется. Искать зацепки.

«А что будет с Лерой?», – хотел спросить он, но Вера закричала, истолковав его намерение по-своему:

– Обо мне не думай! Судя по тому, что ты со мной не поздоровался, когда я в последний раз вырвалась в реал, вы с Лерой даже ещё не были знакомы тогда! Я ни черта не знаю о том, где мы по-настоящему находимся!

Силой исходящего от наёмников внушения выбило все окна и двери. Германа повалило с ног. От отполз так, чтобы видеть выход, и приготовился к отпору.

На пороге возник человек и пристально взглянул на Германа. Тот почувствовал себя так, будто в глотку вцепились холодные пальцы. Герман внушил наёмнику, что с ним происходит то же самое, что на ампути-видео. Послышались ругательства, и хватка разжалась.

Явились остальные наёмники. Двое из них перекрестили взгляды на Германе, а другие двое, переступив через него, подошли к Вере. Герман почувствовал такую боль в руке, будто её заламывали за спину, и хотя никогда не занимался спортом, отчётливо понял, что мучители со знанием дела внушают ощущения при болевом захвате.

Герман вскрикнул, и почти сразу же завизжала Вера. Наёмники невозмутимо беседовали. Голоса у них были одинаковые и отдавали чем-то механическим, будто всех их озвучивал робот-автоответчик.

– Надо бы тут всё просканировать. Они могли оставить тварей. Девка выглядит знакомой.

– Это мамка твоя, что ли? – последовал насмешливый ответ. – С чего бы ей перед тобой вскрываться?

– Она и не вскрылась. Считай, что я жопой чую. Помните Мрачного? Он тоже работал в паре с девушкой.

На это отозвались сразу трое:

– Мрачный давно отошёл от дел. Говорят, он уехал за границу.

– Вообще не факт, что твари были делом рук Мрачного.

– Хрен с ним, с Мрачным. Давайте с этими заканчивать.

То, с какой будничностью орудовали наёмники – переговариваясь между делом, пугало Германа больше всего. Его рывком поставили на ноги и вытолкали из здания. Беседа, тем временем, продолжалась:

– У Мрачного был опекун. Его-то и надо было тогда брать за яйца.

– Может, ещё его первую учительницу надо было разыскать?

– Не скажи. Отвечаю, он что-то знал. Сами посудите, откуда у больного сироты эйфон?

В присутствии Балаклавица карманное измерение ожило. Разлилась река, и от пронзённого тела перестало нести тухлятиной. Теперь оно насыщенно пахло свежей кровью.

Германа толкнули прямо на купол, и он инстинктивно выбросил руки перед собой, чтобы не удариться. Купол податливо обволок его – и лопнул. На линзу сознания брызнула кровь. В мир вернулись краски и запахи.

Вокруг раскинулась реконструкция первозданного сада, откуда так или иначе происходили все – и куда всякая живая душа стремилась однажды вернуться. На зарослях колючей проволоки расцветали розы.

Герман рванулся из тела к рабочей поверхности. На шее тут же захлестнулась воля не менее, чем троих человек, и швырнула наземь. Один из наёмников безэмоционально занёс ногу – на подошве был начертан знак φ, – и ударил Германа в лицо.

Он из последних сил мысленно потянулся к Сергею, но ничего не почувствовал. Если между близнецами когда-то и была особая связь, то исчерпала себя давным-давно.

– С чего начнём, мужики? Током их ударим? Или подожжём?

Верин страх был тонким слоем размазан под ногами у наёмников.

– Попробуй отнестись к этому, как страшному сну, – еле слышно сказал она. – Тебе ведь снятся кошмары. Это то же самое.

Это было не одно и то же хотя бы потому, что стоило Герману набраться храбрости и открыть глаза – и ночной кошмар, терзавший его много месяцев, отступал и рассеивался.

А что, если Герману набраться храбрости и сейчас? Наёмники явно рассчитывали, что он будет сопротивляться. Что, если он даст им напугать себя до полусмерти – так, чтобы это отразилось на его физиологических показателях?

Герман вскользь вспомнил о том, как чуть не утонул, и, словно спохватившись, закрылся.

Наёмники переглянулись. Перед ними возникла ёмкость с водой. На горле снова сжались холодные пальцы, окуная Германа с головой. Только на этот раз не было брата, который дышал за двоих. Герман задыхался и не знал, будет ли так тянуться бесконечно, или он скоро перейдёт к предсмертным переживаниям, сконструированным безумным творцом.

Герман вспомнил, как его тащило потоком по улице, и накатила волна паники.

Герман вспомнил, как не мог всплыть, придавленный канализационным люком, и в груди стало тесно и колко, будто лёгкие остекленели и разбились вдребезги.

Герман сделал вдох, почувствовал, как вода болезненно хлынула по дыхательным путям, и пришёл в себя. Перед глазами медленно вставала бегущая по экрану приставного стола-тумбы бегущая строка. Она гласила: «Подключение прервано в связи с панической атакой. Если вы находите подобные состояния приемлемыми, обратитесь в техническую поддержку для внесения индивидуальных изменений в настройки безопасности».

А ниже, закрывая изображение из «Сада», лежал сложенный вчетверо тетрадный лист, подписанный Лериной рукой: «Прочти меня».

 

Герман с надрывом закашлял, будто и правда наглотался воды. Штекер саднил, как заноза.

– Что случилось? – слабо спросил брат.

Край одной из лент был предусмотрительно закреплён у изголовья. Герман дёрнул ленту зубами, освобождаясь, а потом с облегчением вытащил штекер.

Запрокинув руку, Лера лежала на полу и вздрагивала, будто по её телу пропускали ток. На шее у неё была свежая царапина, под ногтями кровь. Сердцем Герман рванулся к девушке… но не сдвинулся с места, только крепче стиснул подлокотники.

После того как он освободит Леру, она захочет взглянуть на записи, не так ли?

Сначала надо стереть одну из них. Это займёт каких-то пару минут.

Это даже не Лера в плену у наёмников, а её альтер-эго. Лера этого и не вспомнит.

Герман пытался убедить себя в том, что ему придётся подождать, но всякий раз, когда ему почти удавалось, что-то внутри восставало против. А время шло, и становилось только хуже, соображать было всё тяжелее.

– Герман, – голос брата окреп, – может, объяснишь, что происходит?

– Не до тебя сейчас!

Герман упал на колени рядом с Лерой и осторожно, выкручивающим движением вытащил штекер.

Лера села. Попыталась расправить плечи, но они опадали в такт беззвучным рыданиям. Перевела мутный взгляд с Германа на Серёжу.

– Боже, – сказала она потрясённо, – какое счастье снова видеть ваши странные лица…

Лера встала и подошла к окну. Она долго стояла, завернувшись в штору затемнения, тихая и печальная, и смотрела так, будто улица за окном ей ни о чём не говорила.

Затем Лера подобрала с пола рюкзачок, бросила туда пачку сигарет, одна из которых была перевёрнута – «на желание», и сказала:

– Если никто не возражает, то я, пожалуй, пойду. Хочется побыть одной. Созвонимся.

Конечно, Герман не возражал. Его беспокоило Лерино состояние, но проклятое видео камнем лежало на душе.

– Лера, – окликнул брат. – Ты телефон забыла.

Её мобильник остался лежать на подоконнике рядом с мобильником Германа. Повисла пауза. Лера кинула взгляд через комнату и севшим голосом попросила:

– Дай, пожалуйста.

– Какая-то ты нормальная, – сказал Сергей, протягивая ей телефон. – Кто ты, женщина, и что сделала с великой и ужасной Лерой?

Ничего не ответив, девушка ускорила шаг. Герман ощутил смутную тревогу. Будто ничего не кончилось, и они всё ещё пребывали в иллюзии, созданной наёмниками Балаклавица.

Только когда из прихожей раздался звук падения, до Германа дошло, что он чуть не отпустил на свободу завладевшую Лериным разумом субличность.

Сергей выбежал из комнаты. Лера лежала на полу. Она упала у вешалки, выпутывая из клубка никому не принадлежащих пыльных пальто свою джинсовую рубашонку, и потеряла сознание.

– Надо проверить карманы, – лихорадочно соображал Серёжа. – Там могут быть какие-то лекарства.

В рюкзаке среди прочего сора (раскрошенный табак, фантики, рекламные листовки) действительно нашлись таблетки. Названия били в гонг – заканчивались на -ум, -аум, сильнодествовали.

Герман вспомнил о записке. Переняв тело, он вернулся в комнату, развернул тетрадный листок и прочитал вслух:

– «Этой дряни доверять нельзя. Чтобы не дать ей свалить и втравить меня в какой-нибудь блудняк, я выпила снотворное. Не парься, проснусь через пару часов».

– Ну и лексикон. Узнаю старую добрую Леру. А она только начинала мне нравиться…

– Ты вообще молчи, – оборвал Герман. – С тобой у нас будет отдельный разговор.

– Вот только не говори, что я снова оскорбил тебя в лучших чувствах. Сколько можно?

Герман принёс Леру в комнату. Положить девушку оказалось некуда, кроме эйфона, раскинувшего свои сети и широко расставленные поручни – круг, полукруг и крепления, регулирующие угол наклона кресла. В эйфоне мерещилось что-то хищное, будто Лера угодила в капкан. Чувство вины перед ней катастрофически росло.

В кухне, на дверце холодильника рядом с мумифицированным колбасным пупком нашлись таблетки от головной боли. Герман проглотил две, затем ушёл в ванную и побрызгал водой в лицо. Брат укоризненно маячил в зеркале.

– Чем занимался? – резко поинтересовался Герман.

– О, всего лишь бегал тебе за сигаретами, пока ты был занят. Не о чём беспокоиться, – отшутился брат.

Сев на край ванны, Герман сложил руки на груди и, не мигая, смотрел в зеркало. Сергей делал вид, что не замечает, а потом не выдержал.

– Ты прекрасно знаешь, чем я занимался. Пускал слюни в отлючке. Воистину, Герман, что ещё я мог делать? Я ведь не могу просто встать и уйти, если ты не заметил.

– Там, в Эйфориуме, чем ты занимался? Пока я нуждался в твоей помощи, где ты был?! – повысил голос Герман. – Пока ты развлекался, нас чуть не поймали. Заблокировали нам отключение! Ты понимаешь, чем это могло кончиться? Между прочим, тебя это тоже касается. Ты же не можешь просто встать и уйти!

Сергей выглядел растерянно.

– Почему ты кричишь на меня? Что я тебе сделал? Чем мог помочь? Мы так не договаривались… Почему Лера не предупредила тебя? Не объяснила, что делать?

– Ты понятия не имеешь, как это работает, вот почему! Там… действует другая её личность. Лера всего лишь посредник, она такого может и не знать…

В голосе Сергея прорезались издевательские нотки:

– Это типа как одной рукой убить, а другой – не иметь к этому никакого отношения? Сам-то в это веришь?

Герман ударил его по щеке:

– Что, имеешь к этому отношение?!

Рука сразу перестала слушаться и поражённо прижалась к лицу брата.

– Что бы ни произошло, – сказал Сергей, справившись с обидой, – это же всё не по-настоящему. А ты заводишься из-за херни…

Герман вспомнил, как вода сомкнулась у него над головой. Вспомнил свой ужас, такой неподдельный.

– Пойдём-ка, я тебе кое-что покажу.

Близнецы вернулись в комнату. Герман распахнул ноутбук. В висках стучало, подгоняя. Видео подмигнуло из папки новых загрузок, и Герман его запустил.

– Смотри! Или, по-твоему, это тоже херня?!

Тишина в комнате натянулась и зазвенела, как струна.

– Выключи, пожалуйста. Я… всё понял.

«Ну уж нет, хавай давай!», – вскричал внутренний голос. Это был подлый голос, такой мог принадлежать рабу из Кукольного театра, так что Герман его ослушался и нажал на паузу.

– Откуда это взялось? – негромко произнёс Сергей.

– Сам как думаешь? Нашёл в загашнике у Балаклавица. Всё удалил, конечно.

Герман открыл видео в редакторе, вырезал кусок с участием близнецов и тоже стёр.

– А что, если у него остался оригинал?

– Балаклавиц больной извращенец, но не идиот.

– Нет, ну а вдруг?

– Что ты от меня хочешь? – разозлился Герман. – Чтобы я теперь к нему в дом залез? Думаешь, выйдет?

Полное видео насчитывало без малого десять часов. Там были ампутанты, и одному дьяволу известно, кто и что ещё. Герман не стал проверять, опасаясь за остатки психического равновесия. Он бы с удовольствием уничтожил всё целиком, но должен был предъявить Лере какой-то результат.

О том, что в глубине души ему самому хотелось, чтобы результат был и окупился, компенсировав пережитое, Герман старался не думать.

 

***

 

Той ночью, едва голова коснулась подушки, Герман провалился в кошмар.

Снилось, что близнецы снова тонут. Только на этот раз под воду ушёл Серёжа. Откуда-то, как это обычно бывает во сне, Герман знал, что брату нечем дышать, и что если спасёт его – то тем самым сохранит порок идентификатора, а если промедлит… Обретёт свободу в реальности.

 

 

17.

 

До своего совершеннолетия Герман вскрыл и выпотрошил ещё семь карманных измерений.

На очередную жертву вышли опять через «Сон Ктулху». Блистательный визит Леры не остался незамеченным. Трое поклонников оставляли для неё записки на ресепшене. С лёгкой руки присвоившего их Германа, считалось, будто они затерялись и не нашли адресата. Одна записка сработала как инвайт. Наверное, тот, кто её передал, действительно увлёкся девушкой.

Но в основном подготовительная работа лежала на Лере. Она выкупала у проституток фотографии татуировок высокопоставленных клиентов (так и не пригодившаяся легенда гласила, что Лера журналист и готовит материал об уголовном прошлом чиновников и бизнесменов). Скрупулёзно брала автографы. Под видом аниматора подловила одну цивилу с ребёнком в ТЦ: «Нарисуем домик, а сейчас нарисуем солнышко, а мамочка нам поможет, да, мамочка?». У другой – приобрела авторское мыло…

Зачастую добытые трофеи оказывались бесполезным хламом, потому что носили не больший заряд творчества, чем решение финансовой задачи в Excel. Но случалось и кое-что любопытное. Так, мыло сработало лишь однажды, и «морилку» после этого пришлось менять. А шарф ручной вязки, который широким жестом набросил на плечи Лере известный писатель на автограф-сессии, перенёс в «карман» не к нему, а к его жене.

Герман носил на правой руке вывернутую наизнанку перчатку-митенку. Дыроколил бумажные инвайты и подшивал в тетрадь на кольцах – как маньяк, хранящий трофеи с мест преступлений. Герман был бы осторожнее, если бы их дела выходили за пределы Эйфориума. Но покупатели предпочитали анонимность, лёгкие, как вздох, личины, прекрасно поставленные андрогинные голоса. Информацию больше не приходилось поднимать в реал. А иногда это было в принципе невозможно – например, если предметом торга становились чьи-то прелюбодейственные воспоминания, как в случае с женой писателя.

– А по жизни она такая правильная, – веселилась Лера, перед продажей придав воспоминаниям эйформу тюка с грязным бельём. – Шарф вон ему связала.

Что касается видео Балаклавица, то Лера поделила его на четырнадцать роликов и сбыла каждый из них собирателям фрик-порно. Выручка с этого дела осела на ярких, как бабочки, и таких же недолговечных карточках, выпущенных некоей компанией сотовой связи в праздных целях и годных лишь на то, чтобы единожды обналичить.

Так у Германа появились неподконтрольные органам опеки средства к существованию, достаточные для того, чтобы никто больше не смог его прогнуть. Во всяком случае, он на это надеялся. И судя по тому, что Марго чуяла происходившие с ним перемены, эта надежда оправдывалась.

Марго избегала их в коридорах и плела свои сети в стороне от близнецов. А однажды заявилась прямо к ним в комнату и высказалась в том духе, что ей жаль, что всё так вышло.

– Но вы должны понять, – впрочем, добавила Марго. – У меня не оставалось выбора. Кто я – и кто этот человек. Да он бы меня в порошок стёр, если бы я отказалась посредничать. Мне дорога моя работа… и моя жизнь.

Сергей показал ей средний палец. Марго перекосило, но она сдержалась.

– Герман? А ты что думаешь?

Герман думал о том, как нуждался в простом человеческом участии сразу после того, как всё произошло... Но это было давно.

– Ты просто боишься, что мы начнём об этом трепаться, когда свалим. Ведь тогда полетят головы…

– Между прочим, я и о вас тоже думаю! – оскорбилась Марго.

– А не надо о нас думать. Всё самое поганое случалось с нами, когда кто-то вдруг начинал о нас думать, – спокойно ответил Герман. – Тебе, наверное, не понять, но нам тоже дорога наша жизнь. Мы не собираемся никому рассказывать. Так что спи спокойно. Если, конечно, сможешь.

 

Помещение затягивала пелена, замаскированная под сигаретный дым.

В свободное от промысла время здесь собирались доноры эйфов, посредники и мелкие дизайнеры. Захаживал сам эйфочайший Кай, главный администратор Дома Солнца. Держался он дружелюбно и при себе имел эйформулу афганки, которой щедро угощал желающих. Герман видел Кая дважды и задавался вопросом, пытал ли тот когда-нибудь пленных выворотней по приказу Резахановых.

Герман прошёл через зал, выдержанный в олдскульном стиле (неоновые лампы, кальяны из пластиковых бутылок, пучки искрящихся проводов), и сказал невзрачному бармену:

– У меня есть кое-что на продажу.

Тот пожал плечами, что можно было расценивать как угодно. Герман расценил правильно и достал эйформулу. Вдохнув её пары, бармен поднял на Германа обескураженный взгляд.

– Что это?

– Я назвал её «Головокружение Германа».

– Я имею в виду – что это за ощущение? Никогда подобного не испытывал.

Это было воспоминание о том, как сердце будто проваливается в холодную яму, когда близнецы пытаются двигаться одновременно.

– Я его выдумал, – небрежно ответил Герман. – Тебе-то что? Брать будешь или нет?

– И сколько ты хочешь?

– Один к семи.

Это означало, что Герман рассчитывал получить в семь раз больше эйфов, чем затратил на выделение эйформулы. Не очень много, но выгоднее, чем стандартный курс (один к пяти), по которому тут торговали.

Выручить больше можно было разве что за редкие сексуальные или болевые ощущения. Например, раковые и кластерные головные боли оценивались запредельно. Все они в единственных экземплярах продавались коллекционерам за большие деньги. Не хотелось даже думать о том, как выворотни получают соответствующий таким эйформулам опыт.

Но Герман и сам предлагал кое-что необычное, чего прежде не было, поэтому бармен, помявшись, согласился на его условия.

– Только придётся подождать, пока идёт копирование, – предупредил он. – Займись пока чем-нибудь.

Местечковым борделем Герман пренебрегал. Во-первых, потому что вообще пренебрегал борделями. Во-вторых, здесь господствовал режим свободной любви, и без контроля администратора лав-комнаты облюбовали гомосексуалисты, воплощающиеся под женскими личинами.

Поколебавшись немного, Герман прошёл за стол для сражения на эйформах. Движимые воображением создателей, фигурки из дыма лупили друг друга по головам. Герману не слишком нравилось – напоминало бои насекомых, которые проводились в «Сне Ктулху». Но за этим столом велись самые интересные разговоры.

Обсуждали приёмники эйфов – какой подходящий, а какой – замаскированная серость. Слепые зоны и аномалии на стыках эйфортов. Беглого саудовского гомункула, восставшего против творца.

Лера говорила, что Герман понапрасну тратит время, но сам он так не считал. Потому что дело их рук тоже обсуждали. Во взломах «карманов», взбудораживших Оазис, усматривали приметы возвращения выворотня Мрачного.

– Да вскрыли Мрачного два года назад прямо на цивиле. Инфа сто процентов, я сам то место потом сканировал, – традиционно ввернули, как только разговор зашёл о Мрачном.

И понеслось:

– Ходят слухи, что за него поручился могущественный покровитель.

– Я вас умоляю, кому нужен ваш Срачный.

– Суда-то не было! Просто он легализовался за границей и строит эйфорты узкоглазым. Ну не было ведь суда…

– Мразный пропал без вести, это всем известно. После этого возвращаются только с фи на лбу.

– Я с ним в одном детдоме рос. Все его называли Глебка-обморок, очень уж он был болявый, – наябедничал кто-то. – А сейчас подумать только – Мрачный! Умереть не встать.

На Германа никто не обращал внимания в пылу спора. Никто ничего от него не ждал и не хотел. И главное – здесь не было непреходящего чужого присутствия, которое накладывало отпечаток на всё, что делал и чувствовал Герман.

Если бы он мог, то остался бы в Эйфориуме навсегда.

 

***

 

– С днём рождения! – объявил Шура Елисеев и поднял бокал.

Они сидели на последнем этаже бизнес-центра «Северный Плаза». Не в отданном на растерзание офисным полчищам панельном здании, в каком ютилась в изгнании ставка Елисеева – но в современном небоскрёбе, от одного взгляда на который казалось, будто светлое будущее уже настало.

Короновал «Северный Плаза» ресторан с панорамным видом. Сотрудники предпочитали ресторану «Старбакс» у подножья центра (о, эти фастфуды, которые неизбежно въедаются во всякую высотку, как мхи и лишайники, поражающие большое красивое дерево!), поэтому близнецы с Шурой здесь обедали. Сергей наотрез отказывался встречаться в людных и популярных местах, на продавленных диванах прокуренных випок, на потных дискотеках, где торгуют палёным экстази наперекор гроздьям камер, свисающим с переплетённых под потолком проводов.