Текст книги "Про Life"

Автор книги: Vicious Delicious

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Откуда мне было знать?!

– А о том, что в соответствии с заводскими настройками безопасности, подключение и так автоматически прерывается каждые двенадцать часов, как и в случае панической атаки, ты тоже не знал? Ну и кто тебе доктор!

Теряя терпение, Лера повернулась к Герману. Её глаза метали молнии. Герман не сомневался, что если он до неё дотронется, то снова ощутит слабый электрический разряд, от которого встают дыбом волоски на руках.

– А ты что встал? Долго мне ещё с вами возиться? Распаковывай эйфы!

Он растерянно захлопал глазами. Тогда Лера раздражённо отобрала своё кольцо и, поймав свет, направила на Германа. Пропущенный через кристалл, луч просвечивал его, как рентген.

– Всё самой надо делать, – пробормотала Лера и, высветив у Германа уплотнение в груди, добавила: – Во внутреннем кармане. Доставай.

Герман расстегнул куртку, но достать ничего не успел. Из кармана выплыл шар, похожий на одну из Серёжиных пуговиц, только во много раз больше. Герман поймал его и поднёс к лицу, пытаясь встретиться взглядом с лоснящейся серо-голубой радужкой – шар был из тех объектов, с которыми можно взаимодействовать.

– Не своди глаза к переносице, – посоветовала Лера. – Смотри как бы сквозь него. Как будто выглядываешь в окно, а за спиной у тебя источник света, который отражается в стекле, и ты это отражение рассматриваешь.

Это сработало. Шар треснул. Лера забрала его и разбила, как яйцо. На песок выплеснулась дымка, густая и нежная, с редкими электрическими прожилками. Она заволокла всё до самого горизонта, а потом стала уходить в червоточину, как вода уходит в слив, до тех пор, пока пустыня не обмелела.

 

Когда Герман пришёл в себя, Лера громко спорила по телефону с маникюрщицей. Сначала они не могли договориться о цене, потом – о времени, но ни одна, ни другая не собирались сдаваться. В пепельнице лежало уже три окурка с фильтрами кислотных расцветок и сигарета, нервно сломанная пополам.

Одна рука у близнецов так и осталась развязанной. Герман справился со второй лентой сам. На цыпочках вышел из комнаты и обулся. Оглянулся.

Лера разговаривала, отвернувшись к окну. На ней была майка на тонких красных бретельках, из-под которых виднелись широкие лямки бюстгальтера, на шее под волосами – полустёртая переводная картинка. Джинсовая рубашка висела на спинке эйфона.

Герман вышел, осторожно захлопнув за собой дверь. У него было такое чувство, будто в его жизни всё уже произошло, и больше ничего интересного не будет.

Ночной воздух охладил разгорячённое лицо. Герман поправил капюшон и закурил.

– Я не имею ни малейшего представления, где мы находимся, а ты?

– Геолокацию не пробовал включать? – ворчливо отозвался брат.

Сумерки натянуто зазвенели. Сергей посмотрел по сторонам и добавил изменившимся голосом:

– Кто-то идёт.

На близнецов выпрыгнула Лера, запыхавшаяся и сердитая, и толкнула их в грудь. Волосы девушки растрепались, джинсовая рубашка висела на одном плече.

– Герман, я тебе ору от самого подъезда, ты глухой?!

– Что случилось?

– Я за такси заплатила из своего кармана. Мы так не договаривались!

Он достал из кармана несколько купюр и не глядя протянул ей. Пока девушка пересчитывала деньги, Герман направился к подмигивающему витринами круглосуточному магазину, чтобы вызвать к нему такси.

– Да стой ты, психический!

Лера схватила его за руку и пошла рядом, подстраиваясь под его походку. Герман почувствовал, как запястье каменеет, как будто брат еле сдерживается, чтобы не сбросить ладонь девушки.

– Ты чего, Лера?

Она улыбнулась. На щеках выступили ямочки, которые придавали девушке совсем юный вид, будто она была не старше близнецов.

– Слушай… А давай ещё как-нибудь увидимся, сходим куда-нибудь?

Герман встал, как вкопанный. Некстати вспомнилось, как хвастаются в гримёрке «Сна Ктулху» старшие коллеги – мол, для некоторых тёлок трахнуться с уродом всё равно, что с негром: экзотика.

– Ты меня клеишь, что ли? – простодушно спросил он.

Лера выпустила его руку так резко, будто обожглась.

– Тьфу на тебя, Герман! Просто актовые залы гораздо охотнее сдают парочкам. Чтобы соседи думали, что это почасовая аренда для разврата, и не стуканули, куда надо, понятно? А у меня как раз нет компаньона. Вот я и подумала… Ты как, не против повторить?

 

 

10.

 

Так у Германа появилась приятельница, с которой его не связал суровой нитью сиротский приют, а значит – настоящая.

Они созванивались раз или два в неделю. Близнецы приезжали в парк. Герман издалека отыскивал Леру взглядом в чёрной и крикливой, как стая галок, толпе, засидевшей парапет фонтана, и отступал под укрытие деревьев. Смеркалось, и ветки опускались почти до земли. Лера всегда подходила сама.

И не имело значения, что она спрыгивала с чьих-то колен, отряхивалась от чьих-то рук. Сергей с ухмылкой в голосе повторял, что ему с ней «всё понятно». А что понятно-то? Они всегда уезжали вместе по одному из адресов, где бил волшебный источник. И то, как солнце гасло у Леры в волосах, когда она шла навстречу Герману, было очень красиво.

Их встречи как-то быстро стали регулярными. Без них Герман навряд ли снёс бы всё, что на него свалилось – пытку пробуждением, унизительное служение в клубе и дядю Толю.

Дядей Толей звали портного, владеющего крошечной мастерской в цокольном этаже здания напротив «Сна Ктулху». Мастерская работала круглосуточно. Она была ориентирована на клубную молодёжь: пришить отлетевшую пуговицу, пристрочить оторванный в толчее дискотеки подол. Как говорил Серёжа, понятие fast fashion здесь раскрывалось с неожиданной стороны.

Дядя Толя правил маленьким бизнесом уверенной рукой. В своё время его не удалось вышибить с лакомого места возле набережной ни городским службам, ни чёрным риэлторам. Столкновение с последними стоило дяде Толе глаза, но портной и это обратил в свою пользу, вооружившись протезом со встроенным оптическим микроскопом. А железный зуб, чтобы перекусывать нити любой толщины, у дяди Толи имелся и до этого.

Был он, в сущности, неплохой мужик, но очень уж любил ввернуть сакраментальное «Одна голова хорошо, а две лучше», за что Герман его невзлюбил.

В пику брату Сергей водил с дядей Толей демонстративное знакомство. Мозолил глаза до тех пор, пока портной не отвёл его в подсобку и не поручил какую-то мелкую работу.

– Да он просто убрал тебя из зала, чтобы ты не распугивал ему посетителей, – сказал на это Герман.

Сергею было по барабану. Не говоря уже о том, что среднестатистический дядин Толин посетитель и сам был способен кого угодно распугать, а увидев близнецов – решил бы, что у него в глазах двоится ввиду количеств алкоголя, принятого внутрь.

В подсобке царили насаженные на арматуру нитяные катушки и лекала из прозрачного пластика, которые складывались в подобие анатомического атласа. Надо всем возвышалась швейная машина с ножным приводом. В обрезках ткани, шуршащих под ногами, как палая листва, водились отродья от связи биологии с робототехникой – пауки-плетельщики с тонкими иглами лап. Герман боялся их и ненавидел.

Как-то раз дяди Толиным заботам вверили дырявую ажурную перчатку ручной вязки. Портной хотел отказаться – для работы пришлось бы скачивать специальную программу, восстанавливать схему плетения, программировать пауков, которые знали и выполняли только самые простые команды: «вперёд иголку» да «назад иголку». Но клиентка выглядела такой соблазнительно платёжеспособной…

– Не справишься – уволю, – сказал Серёже дядя Толя, отдал перчатку и, посмеиваясь, удалился.

Брат справился при помощи крючка для вязания и силиконового пистолета, заправленного жидким хлопком.

Дядя Толя долго смотрел на Серёжу через стёкла круглых, как у кота Базилио, очков. Более того, владелица перчатки тоже захотела на него взглянуть. Близнецов призвали из подсобки.

Клиентке было под тридцать. Фигура оплывшая, как свеча. Деревенского разлива лицо. Полные руки, которые в таких перчатках наверняка выглядели, как колбасы в обвязке. Даже Герман почувствовал разочарование, а каково тогда было Серёже? Столько корпеть ради ничем не примечательной тётеньки…

– Я хотела оставить чаевые за прекрасную работу, – сказала ничем не примечательная тётенька так, что в мастерской потеплело, а Герману стало совестно за свои мысли. – Меня зовут Даша. Могу я узнать имена тех, кто спас дорогую моему сердцу вещь?

– Это я, – очнулся брат. – Я это сделал. А Герман, это мой брат, даже нитку в иголку продеть не сумел бы.

Даша посмотрела на Сергея с глубокой заинтересованностью. С ажурного, в пару перчаткам, зонтика на пол мастерской капала вода.

– Серёжка это, из страшильни на углу, – снисходительно пояснил дядя Толя. – Всё в помощники мне набивался. Я и решил – пусть будет. А что, жрать не просит…

– Вот как? Ты умеешь шить, Сергей? Учился где-нибудь?

– Я ходил на швейный кружок в детском доме. Потом, уже в другом, шил ребятам одежду, но… по нестандартным лекалам. Я сшил это, – брат стиснул воротник, ставший вдруг тесным, – и ещё толстовку с капюшоном-«коброй», чтобы мы могли гулять, не привлекая много внимания.

– У тебя есть какие-нибудь эскизы? Они у тебя с собой? – ласково расспрашивала Даша. – Нет? Не страшно. Знаешь что – пришли эскизы на электронную почту. И приложи какое-нибудь резюме. Напиши, что ты умеешь и чем занимался здесь, всё-все напиши, ладно?

Она положила на прилавок визитную карточку. На карточке значилось: «ИП Елисеев». А следующая строчка без предупреждения ударила Германа под дых.

Там было напечатано: «Развивающийся Дом моды ищет художника-модельера».

 

– И что? Отправил он эти свои эскизы? – спросила Лера.

– Ещё бы. Целый день выбирал и фотографировал.

Герман не сказал, но близнецы из-за этого даже опоздали на смену. Припёрлась Марго, их менеджер и давай орать. «Неблагодарные! Себе в убыток вас держу! Столько времени прошло, а ремесло так и не освоили, необучаемые!».

Они действительно не обладали никакими специальными навыками, так что энтузиазм, который охватил Марго, когда она узнала, что близнецы явились прямиком из жерла Кукольного театра, быстро иссяк. Их приставили к самой незамысловатой работе – слоняться по залу, впечатляя своим видом, и разводить гостей заведения на выпивку.

Вспомнив это, Герман мрачно добавил:

– Только вот я думаю, что ничего у него не выйдет. Там серьёзный бизнес. А он кто? Подумаешь, сшил пару футболок. Это ничего не стоит.

Они брели по пустыне, запутывая следы. На этом настаивала Лера.

– Ихняя учётная система тебя не берёт, – объясняла она. – Не может понять, откуда ты подключился.

– Разве так бывает?

– Бывает, как видишь. У всяких обдолбанных и у шизиков в период обострений. Идентификационный химеризм, так это называется.

– Зачем же прятаться? Надо, наверное, позвонить в техподдержку, объяснить, как есть…

– Только попробуй!

– Но почему, Лера? Я ведь не наркоман и не больной, какой от меня вред?

– А что мы за лицензионный доступ не платили – это ты забыл, да? Тебя заблокируют, и меня заодно – за пособничество. Оштрафуют хозяина точки, и он мне голову свернёт.

Блокировки Герман боялся больше смерти, поэтому готов был блуждать по пустыне хоть целую вечность.

Здесь у него стали выходить первые иллюзии. Созданные из песка кривобокие человечки танцевали и ходили колесом. Примитив, но Лера осталась довольна.

– А ты не бесполезный, – сказала она.

Может, и так, но для проникновения за стену этого было недостаточно. Требовалось внушение посерьёзнее, чтобы не выдать себя.

Он быстро забыл, что был счастлив одной только возможностью побыть отдельно от брата. Переплетения крыш и мостиков Оазиса очаровали Германа, и ему хотелось видеть их не издалека, а так, словно он тоже имеет на это право.

Лера взялась помогать. А так как движущей силой Эйфориума было воображение, то помощь заключалась в том, что девушка представляла, будто у Германа ничего не выйдет, в то время как Герман изо всех сил пытался представить, что отражается в зеркалах.

– Это немыслимо, – жаловался он. – Как у меня получится что-то тебе показать, если ты не хочешь этого видеть?

– Как тогда ты собираешься обойти сервисную службу? Стелу на проходной питает воля администраторов Оазиса – матёрых тварей, которые не верят ни в бога, ни в чёрта, и уж конечно не верят собственным глазам. Они сами тебе что угодно внушат.

А пока Герман не может отвести глаза одной-единственной девчонке, об Оазисе пусть и не мечтает, так Лера ему и сказала. И посоветовала посмотреть какие-нибудь фотографии для вдохновения.

К удивлению Германа, таких нашлось немало, особенно по тегам #сонразума и #глазасмотрящего. Правда большинство из фотографий были явно постановочными: наигранные позы, неестественный блеск в глазах и почему-то – вывернутая наизнанку одежда.

Так не бывает. Со стороны подключение смотрится неприглядно. Как припадок.

С Лерой Герман своими соображениями не поделился. Сказал только, что совету последовал и фотографии посмотрел.

– Что же, – сказала она, сплюнув под ноги, – давай посмотрим, что из этого выйдет.

Плевок, зашипев, раскалился добела и загустел. Лера преобразовала его в зеркало и заставила взлететь. Оно повисло в воздухе, удерживаемое её волей и волей Германа.

Он посмотрел в зеркало и без особой надежды на успех вспомнил своё отражение. Забрезжили какие-то разрозненные образы, пыль на полу актового зала…

– Эй! – позвала Лера.

Герман взглянул на неё вопросительно. Лера подмигнула ему и, не прикасаясь, одним взглядом толкнула его в грудь.

Герман потерял равновесие и упал. Зеркало рухнуло рядом, взметнув песок. Раздался торжествующий Лерин смех.

– Так нечестно! – воскликнул Герман.

– Так запрети мне.

– Запрещаю, – проворчал он, отряхиваясь.

– Нет так. Заставь меня силой воли.

– Ты так говоришь, как будто это проще простого.

– Это так же просто, как удержать руку человека, который на тебя замахивается.

Герман вспомнил, как Серёжа ударил его в лицо в день, когда они потеряли Грёза и промолчал.

– Ты должен поверить, что я тоже это вижу. Сильнее, чем я верю в том, что ты не сможешь меня провести. Тогда всё и случится. У тебя обязательно получится, – ободряюще сказала Лера и сменила тему: – Что касается этого Дома мод. Сдаётся мне, это какая-то шарашкина контора. Сидят гастарбайтеры в подвале и пришивают к китайскому барахлу фирменные ярлыки. Ты бы поискал про них в Интернете, а?

 

 

11.

 

Герман поискал, но после того, как брату перезвонили и пригласили на собеседование.

Елисеев оказался молодым человеком, сброшенным с папиного довольствия за свойственные обеспеченной юности прегрешения. Светская хроника упоминала драки, пьянки, уличные гонки, переодевание в нацистскую форму…

– Пособничество террористам и содомский грех, – с преувеличенной серьёзностью добавлял Сергей, и становилось очевидно, что доводы Германа до него не доходят.

Впав в немилость судьбы, Елисеев вспомнил, что когда ему в наследство перепала швейная фабрика. Он продал машину, снял офис и пытался что-то представлять собой в глазах папы и всего остального мира.

После того, как Елисеев-папа отозвал своего управляющего, фабрика функционировала по инерции. Фотографии продукции прилагались: халаты и полотенца.

– Да ты сам посмотри на это убожество! – кричал Герман, потрясая телефоном. – Ты что, будешь шить халаты и полотенца?

– Буду, если понадобится.

Высшее общество северного города с огромным любопытством следило за трепыханиями Елисеева и отнюдь ему не симпатизировало. Главный недостаток молодого человека, заключался, конечно, в том, что он приехал из Москвы. Дальше уже шли ненадёжность, неорганизованность, лень и всё остальное.

Это был не вариант, что Герман и пытался втолковать брату. Тот, тем временем, переодевал уже третью футболку.

Герману они казались совершенно одинаковыми, но Сергей задался целью перемерять их все, с пристрастием разглядывая себя в зеркале. Эскизы валялись на полу. Отвлекаясь от примерки, брат выдёргивал то один, то другой из них и складывал в папку в каком-то, только ему ведомом, порядке.

– Он всего лишь богатый бездельник. Он наиграется и бросит бизнес, а с чем останешься ты?

– С опытом и полезными знакомствами. По крайней мере, сделаю за это время нормальное портфолио.

– Надо же, какой ты расчётливый! Ты не думал, что этот Елисеев тоже не дурак? Не боишься, что он просто хочет использовать твоё уродство, чтобы привлечь внимание к своему так называемом Дому моды?! – вспылил Герман и тут же осёкся. – Я… не то хотел сказать. Не то!

Брат запрокинул голову и искренне, от всей души рассмеялся.

– Конечно же, ты хотел сказать именно это, братик, – ответил он. – Боюсь ли я? Да я только на это и надеюсь! Потому что этой мой единственный шанс. Или ты предлагаешь подождать, пока сама Шанель восстанет из мёртвых и лично явится в мастерскую у нас на районе, твою мать?!

 

Холл бизнес-центра, в котором Елисеев арендовал офис, выглядел как иллюстрация из журнала о лучшей жизни. Самая маленькая из рыбок в здешнем аквариуме стоила дороже, чем весь прикид близнецов.

Молоденькая администратор смотрела на них в неприкрытом ужасе. Герман сверлил её взглядом в ответ и угрюмо размышлял о том, что если она станет их фотографировать, то он отнимет телефон и утопит его в аквариуме.

Неизвестно, чем бы закончилось это молчаливое противостояние, но тут появилась Даша. В её присутствии Герман чувствовал себя гораздо лучше, будто под присмотром доброй воспитательницы.

Панорамный лифт вознёс их над амфитеатром пластиковых офисных клетушек в высокий чертог, где пахло неоконченным ремонтом и, кроме представительства фабрики, ничего не было. Переступая через строительный мусор, Даша провела близнецов к двери с табличкой «ИП Елисеев».

Вошли.

Возле двери стоял демонстрационный стенд с образцами ткани. Это была RGB-цветовая модель, составленная из двухсот пятидесяти шести лоскутов разной плотности и фактуры: розовый плюш, хайпора цвета хаки, воздушный газ оттенка фэр-блонд, индиговый латекс с залёгшей в складке матовой тенью; каждый лоскут в своём целлофановом кармане.

Молодой мужчина повернулся к ним от окна. В жизни он выглядел ещё лучше, чем на фотографиях из светской хроники, на которых обнимал то сестру знаменитого теннисиста, то племянницу пресс-секретаря, то обеих сразу.

Мало того, что он родился с золотой ложкой, так ещё был до обидного хорош собой, этот Елисеев. Герман вдруг почувствовал, что страшно ему завидует. И брат это понял, что, конечно, всё осложняло.

– Вот, Шура… ммм… Александр Александрович, это и есть Серёжа Шапура. Ученик портного, о котором я рассказывала, – представила Даша.

Она демонстративно положила руку близнецам на левое плечо, чтобы Елисеев не перепутал, кто их них Серёжа, а кто – его бесталанный брат. Судя по глуповатому выражению лица Елисеева, Даша объясняла это не раз, но Шура как-то не вникал.

– Очень приятно, – ответил он и, приподнявшись с места, протянул близнецам руку.

У него оказалось твёрдое рукопожатие и открытая, довольно обаятельная улыбка. Зависть достигла точки кипения.

Оба, Даша и Елисеев, смотрели на Сергея очень благожелательно. В воздухе разливались мёд и елей.

Сергей положил на стол папку с эскизами. Елисеев листал, Серёжа волновался.

Или это волновался Герман?

– Даша сказала, ты шьёшь себе сам, – сказал Елисеев. – Толстовка твоя, да? И всё остальное, что на тебе сейчас надето – тоже?

– Нет, – ответил брат, нервничая. – То есть… ещё футболка.

– Ну, я бы хотел взглянуть на ещё какие-нибудь работы, если честно.

Зазвонил телефон, избавив Сергея от необходимости отвечать. Герман извинился и вышел за дверь.

Заметив на этаже островок благоустроенности, выложенный плиткой, Герман побрёл к нему. По краям плитка была уложена только для вида и ломалась под ногами на ровные куски, как шоколад. Герман забрался с ногами на подоконник и ответил на звонок.

– Сегодня в пять в парке, как обычно? – сказала Лера.

– Не знаю, успею ли я. Понимаешь, Серёже срочно понадобилось в одно место…

– Надо же, какое совпадение. Я как раз его всё время посылаю именно туда, – натянуто пошутила девушка. – Он наконец-то меня послушался?

– Лер, это серьёзно.

– Как скажешь, – ответила она.

Динамик зачастил гудками.

Под оконной рамой теснились сплющенные сигаретные фильтры. Бетон в незатёртых щелях напоминал шоколад. Пористый. Сладенького бы… Могли бы хоть кофе предложить, бизнесмены сраные… Вместо сладенького Герман нагло закурил и понял, что прекрасно слышит, о чём говорят в «ИП Елисеев».

– Ну не знаю. Я думал, у нас будет кто-нибудь крутой. А это просто мальчик. Без образования, вообще без ничего, кроме нескольких рисунков, – это Шура.

– Я вынуждена унижаться, бродя по районным ателье и пытаясь нанять вчерашних пэтэушниц. Но никто не хочет иметь с нами дела. Вообще никто, Шура! А ещё у нас заканчиваются деньги, а я не могу материализовать их из воздуха, – это Даша.

Герман раздавил окурок и без стука вернулся в кабинет. Шура и Даша повернулись к близнецам. Она была растрёпанная, словно разгорячённая любовной схваткой, а он – эффектно позолоченный падающим из окна светом. Между ними на столе в беспорядке лежали Серёжины эскизы.

Герман подошёл и аккуратно сложил их обратно в папку.

– Знаешь что, – сказал он Елисееву, стараясь вложить в слова всё презрение, которое к нему испытывал, – да, мой брат просто мальчик. Но он знал, чем ему больше всего нравится заниматься, ещё в десять лет, когда он украл у девчонок иголки с нитками и по видеоурокам с YouTube сшил из старой простыни футболку с двумя горловинами. Она и сейчас на мне, эта футболка. А ты в жизни ничего своими руками не сделал. И твоим Домом моды, которого нет, даже пэтэушницы брезгуют.

Сунув папку под мышку, Герман направился к выходу. Уже у двери его догнал вопрос:

– Какой там у вас график в клубе?

– Чего? – с раздражением отозвался Герман.

Папка чуть не выскользнула, и он перехватил её поудобнее.

– Ну, график, – повторил Шура Елисеев. – Выходные и эти, как их… рабочие смены? Сможете приехать в понедельник на фабрику и закинуть документы в отдел кадров?

 

Серёжу взяли в штат закройщиком. Во всяком случае, так теперь гласила его трудовая книжка. А неофициально…

– Оформят модельером кого-нибудь, чисто так, – Сергей с пренебрежением махал рукой, – а всю работу буду делать я, конечно.

Он смеялся над замешательством Германа, запрокидывая голову, своим нещадным смехом, таким, будто что-то разбилось на тысячи осколков.

Вся работа свелась к бесконечной телефонной переписке, да пару раз в неделю они выезжали в офис с эскизами. Потому что у Елисеева, бестолочи, не было ни помещения, ни моделей. Ни денег – хотя тут вопрос спорный: у Германа сложилось впечатление, что того, что Шура называл «нет денег», близнецам бы хватило на год безбедного существования.

С таким же успехом Сергей с Елисеевым могли играть в «Монополию» и радоваться друг на друга, какие они успешные бизнесмены. Но Германа очень скоро перестало это волновать.

Лера не звонила.

Тени становились длиннее, и деревья роняли листья, как слёзы. То, что составляло подоплёку жизни Германа, натянулось струной. Эта струна его удушала. Впервые он осознал, как мучительно ожидание.

 

 

12.

 

Лера снова возникла в жизни Германа, когда он уже перестал ждать.

Это случилось в мастерской, где брат в последнее время пытался что-то соорудить на манекене. Сооружение топорщилось нитками, манекен всё больше напоминал пугало, Сергей ползал по полу с телефоном, пытаясь поймать нужный кадр.

Стоило Герману, изнывая от скуки, закурить, как брат заорал не своим голосом:

– Мало того, что ты куришь эту дрянь в моё тело! Давай ещё подожги мне тут что-нибудь!

И тут зазвонил телефон. Увидев, кто звонит, Сергей едва его не выронил, будто в руках затикала бомба. Но к разговору прислушивался, и когда Лера положила трубку, спросил:

– Что, побежишь к ней?

Он крутил натяжитель швейной машины, ослабляя нитку в последний момент перед тем, как она готова была лопнуть.

– А у тебя с этим какие-то проблемы? – вызывающе спросил Герман.

– Куда я от тебя денусь, – ответил брат с непонятной интонацией. – Какие тут могут быть проблемы.

Герман вызвал такси через приложение, разработанное для персонала «Сна Ктулху». Он не очень любил им пользоваться, потому что в районе об этом такси ходили сплетни, как о замаскированной психиатрической «Скорой». Но сейчас ему было всё равно, лишь бы побыстрей. Он рванул в актовый зал «очертя голову», как дядя Толя выразился вслед. Если бы понадобилось, Герман пополз бы туда по битым стёклам.

Через полчаса он взбежал по лестнице на второй этаж типовой высотки, затерянной на недружелюбной окраине большого города, и постучал в дверь. Та, скрипнув, отворилась сама по себе.

– Проходи, – крикнула Лера из комнаты.

Положив ногу на приставной стол-тумбу, Лера красила ногти. Для этого ей пришлось сильно наклониться  вперёд. Герман видел русые корни её волос и россыпь родинок в вырезе футболки.

– Я боялся, что ты больше не позвонишь.

– Тьфу на тебя, Герман! Просто не отменяй больше встречу в последний момент. Я ведь на тебя рассчитываю, понятно?

Лера сосредоточенно ввела кисточку в пузырёк с лаком и закрутила крышку. Босиком подошла к окну и отодвинула самый край шторы, чтобы выглянуть наружу.

– Мне не нравится, когда мои планы идут на хрен. Особенно если из-за этого мне приходится срочно искать, куда вписаться на ночь, чтоб ты понимал.

Сергей без спроса перенял тело и устроился в кресле эйфона. Зацепил повязку для глаз, покрутил на пальце.

– Не пора ли внести кое-какую ясность в наши отношения? Слишком уж ты раскомандовалась, – заявил брат.

– Боюсь, мы ещё мало знакомы для того, чтобы говорить о каких-то отношениях, – в тон ему ответила Лера. – Мы подключаться будем или нет?

Сергей со злостью отшвырнул повязку.

– Не думал, что когда-нибудь это скажу, но с удовольствием! Что угодно, лишь бы вас обоих не видеть!

 

Лерино раздражение проявлялось во всём. Она затянула ленты слишком туго, и они врезались близнецам в запястья. Ткнула штекером наугад и попала не сразу.

Подключение прошло жёстче, чем обычно. На секунду Герман почувствовал себя так, словно все его внутренности слиплись в ком где-то в животе, как бывает, когда слишком сильно раскачаешься на качелях.

После того, как Герман неопрятно шлёпнулся в пустыню, Леры рядом не было. А сам он не понимал, как её искать, хотя и знал, что раз они подключаются с одной точки доступа, то их не может разбросать далеко друг от друга.

Герман сплюнул и, не сводя глаз с плевка, с упорством стеклодува вырастил из него зеркало. Посмотрелся в него.

Тщетно. Вдохновиться постановочными фотографиями – всё равно, что возбудиться на них. У Германа никогда не выйдет!

Ему не ступить под узорчатые своды за стенами Оазиса, как никогда не стать таким, как богатенький бездельник Елисеев. Судьба издевается над Германом, подсовывая недостижимые идеалы.

Воплотившись, Лера без единого слова встала напротив Германа. Между ними словно натянулся невидимый трос, и зеркало повисло на нём.

Мысли лились свободным потоком, который вдруг разделился на три извилистых русла, и начали протекать параллельно.

Герман вспомнил, с чего начиналось каждое пробуждение близнецов. Предчувствие того, что сейчас он откроет глаза и увидит со стороны, как они с братом лежат, будто мёртвые.

Ещё Герман вспомнил ЛжеИвана и его состояние, которое Кукольник принял за приступ, с холодным любопытством заглядывая в закатившиеся глаза.

И, наконец, в памяти возник момент из детства, очень похожий на нынешний по напряжению. Близнецам было два года. Они, едва пришедшие к опорно-двигательному согласию, учились подниматься по лестнице, а им подставили подножку… Воспоминание об этом шлёпнулось на натянутые нервы, почти осязаемое, и Герман стряхнул его с себя.

Сознание стало чётким и собранным, как чисто вымытое стекло. Все три мысли преломились через него одновременно.

Лера вскрикнула и упала. В зеркале ненадолго отразился ЛжеИван, в искажённых чертах которого Герман узнал себя. Из зеркала вырвался столб света и ударил в небо.

Кровь приливала к коже сразу по всему телу. Герман рванул рубашку на груди, и с него, шипя, начал испаряться пот.

– Что происходит? Что со мной?!

Зеркало валялось на песке, треснувшее и оплавленное.

– Ты наконец-то отдал что-то от себя. Сотворил, а не скомпилировал, и теперь эйфоточишь. Поздравляю, – сказала Лера, тяжело дыша. Волосы её пришли в беспорядок, смахивающий на креативную укладку. – Сегодня ты войдёшь в Оазис.

 

Сначала Герман подумал, что ослышался.

– Да что ты, Лера! – возразил он, когда понял, что девушка не шутит. – Это случайно вышло. Я сам не понял, как.

– Тебе и не надо. Достаточно собрать эйфы, которые получились.

Герман посмотрел вокруг. Не хватало взгляда, чтобы вместить пустыню, и вся она была подёрнута тончайшей, как свадебная вуаль, дымкой.

– Они же растворились во всём этом песке и тумане. Мы их никогда не найдём.