Текст книги "Про Life"

Автор книги: Vicious Delicious

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Близнецы стукнулись с Елисеевым бокалами. По залу проплыл мечтательный звон.

– Есть мнение, что наша прибыль всерьёз приблизилась к расходам, – сообщил Шура. – Так, глядишь, и в плюс выйдем.

Сергей был настроен не так оптимистично.

– Не выйдем. Не вложились в рекламу. Не хочу расстраивать, но продукцию приобретают из интереса к тебе лично: что там у тебя вышло? Вечно так продолжаться не будет. Продажи скоро упадут.

– Серёга, ты тоже не расстраивайся, но… ты ведь дизайнер? Вот и диза… занимайся дизайном, короче. А то за что я Даше плачу.

За время, прошедшее со дня знакомства, Герман проникся к Елисееву странной симпатией, как будто они гребли в одной лодке против течения, на ходу вычерпывая воду. И мысленно становился на Шурину сторону в их с Сергеем спорах.

Вот и сейчас Герман подумал: «Куда ты лезешь? Что ты понимаешь?».

– Я к этому и веду. Поговорим о тканях. Кстати, сколько ты на них тратишь? – спросил Сергей и подвинул к Шуре телефон.

На экране было насекомое с крылышками из порыжевшего кружева. Его сопровождала пышная надпись: «Оптовая Склеп Червь портативные одежда тканьё Вискоза Волокна бесплатная доставка».

– Это криптопряд, – ответил Серёжа на ошарашенный Шурин взгляд. – Питается сырьём и переваривает его в волокно. Я всё посчитал. Если мы купим хотя бы троих таких, это позволит сократит траты на закупку тканей почти в два раза.

Шура удивился:

– Зачем?

– Как зачем? – удивился теперь Сергей. – Нам ведь нужны деньги на реконструкцию старой фабрики. И знаешь… ты ведь где-то взял, ну, первоначальный капитал? Нельзя ли… ещё раз оттуда взять?

– Вот об этом я и хотел поговорить. Не придётся ничего ниоткуда брать. Нашими вылазками на развалины заинтересовались.

– Кто?

– Муниципальные власти. И… – Елисеев выдержал паузу. Её торжественность несколько нарушало то, что Шуру так и распирали чувства, отчего он выглядел так, будто сильно хотел в туалет. – Они решили дать нам денег! Что избавляет нас от унизительной необходимости сотрудничества с психопатом Рыльцевым. Не говоря уже о том, что теперь у тебя точно будет своя коллекция!

Впервые за последнее время Герман почувствовал, как в груди распускается, словно цветок после долгой зимы, радость брата.

– А криптопрядов всё равно купим, – решил Шура и, от души взмахнув рукой, нечаянно сбросил со стола бокал. – Мне нравится жёлтенький.

 

Из соседней комнаты доносились стоны и пьяный смех Елисеева.

Близнецы сидели на краю кожаного дивана. Напротив на маленьком столике стояла пепельница, початая бутылка дорогого алкоголя и фотография женщины. Женщина была очень молода, очень довольна собой – откровенно позировала, держа в кадре руку, на которой блестело кольцо с ослепительным камнем, и очень напоминала Шуру.

На другом краю дивана, подогнув под себя ноги в высоких сапогах, сидела ярко накрашенная девица и таращилась на Германа. Увидев близнецов, она наотрез отказалась разуваться, как будто в любой момент готова была бежать.

Сергей увлечённо делал зарисовки в скетчбуке. Герман курил и хмуро смотрел на девицу.

– Тут такое дело… Надо бы доплатить. За двоих-то дороже выходит, – набравшись наглости, заявила она.

– За что?! Мы тебя даже за руку не брали! – возмутился Герман.

Не отрываясь от рисования, Сергей рассеянно сказал:

– Там, на кресле, толстовка. Посмотри во внутреннем кармане… Возьми себе, сколько найдёшь.

Девица попятилась к креслу, по-прежнему не спуская с Германа настороженного взгляда, и обыскала карманы близнецов. Пересчитав деньги, она обрадовалась и тут же с цыганской проворностью куда-то их задевала.

– Ещё раз с днём рождения! – сказала девица потеплевшим голосом. – Может, я всё-таки для вас что-нибудь сделаю?

– Давай. Встань около окна, там свет лучше, – попросил Сергей, перевернул страницу и принялся зарисовывать её сапоги.

За этим его и застукал ввалившийся в комнату Елисеев – босой, в трусах и застёгнутой на все пуговицы рубашке. Он объявил, что в такой день о работе не может быть и речи и отобрал у Серёжи скетчбук, отпустил девушку, на прощание хлопнув её по попке, а потом развалился рядом с близнецами. В компании Елисеева Герман почувствовал себя гораздо уютнее, хоть от того и разило перегаром.

– Я не понял, – в голос Шуры вкралось подозрение, – вы что, её так и не чпокнули?

Сергей ответил в тон ему:

– Нам нравятся тёмненькие.

– Говори за себя, – отрезал Герман. – Мне никто не нравится!

Покосившись на него, Елисеев спросил у Сергея сочувственно:

– Чего это с ним?

– Травматические воспоминания.

– Герман, тебя тётенька в детстве покусала?

Брат плеснул алкоголя в стакан, подвинул его Шуре и всё ему рассказал, умолчав только о видеозаписи, которую Герман поднял из Эйфориума.

Герман онемел от такого поворота. А когда дар речи вернулся, то затыкать брату рот было уже поздно. Кроме того, полуодетый Елисеев, в мучительных раздумьях мечущийся по комнате, выглядел весьма комично, несмотря на серьёзность момента. Ради этого стоило проболтаться.

– Так что, сам понимаешь, нам вообще не в кайф, когда кто-то находится в соседней комнате, – закончил Сергей.

– Нельзя это так оставлять, – выдавил Шура. – Надо жаловаться!

– И что ты предлагаешь? Он удавит нас раньше, чем успеем рты раскрыть.

– Давай… Знаешь что… я позвоню отцу! Да!

– Сядь, – устало сказал Герман. – Нужны мы твоему отцу триста лет.

– Максимум, что он сделает – использует эту историю в интригах против Балаклавица, если потребуется. А я больше не хочу, чтобы нас использовали, – добавил Сергей.

Елисеев сел и тут же вскочил. И сел. С тяжёлым вздохом потянулся к бутылке, но пить не стал.

– Ты прав, он на это способен. Мой отец – не самый приятный человек, – признался Елисеев. – Я не брал у него ни копейки, если ты на это сегодня намекал.

– Шура, послушай…

– Нет, послушай теперь ты.  Только не говори, что ты так не думал. Все так думают. Но после нашей ссоры он только отбирал. Он бы и фабрику отобрал, но тут уж хрен ему приснился – это матушкино наследство. Отец – вице-президент крупнейшего банка страны. В руководстве других банков сидят его бывшие однокурсники, так что в кредитах мне везде отказали. Я знаю, что все говорят. Типа, так мне и надо, а он поступил правильно. Но он ведь… просто добивался того, чтобы всё было, как он хочет. У нас вообще всегда было, как хочет он. У меня даже имени своего нет! Оно такое же, как у папаши.

– Откуда тогда деньги? – спросил Сергей.

– Я продал машину. И все свои эйфы из Эйфориума.

– Давно это было? – вырвалось у Германа, хотя он заранее знал ответ.

– Да в позапрошлом году, – поделился Шура. – В «чёрную пятницу». Для меня она действительно была чёрной, ха-ха, ведь папа узнал, что у меня проблемы с учёбой в Лондоне, и встал на дыбы. Но я не жалею, вовремя скинул. Сейчас эйфы можно загнать только в треть стоимости. Такое творится, всплеск запрещённой активности, и работают по-крупному… говорят, раздербанили уже половину премиум-аккаунтов, прикиньте?!

– Не представляю, о чём ты говоришь, – непринуждённо ответил Сергей, и Шура вернулся к теме.

– И всё-таки, парни, надо что-то делать. Не оставаться же там после всего, что случилось.

– Мы съедем из «Сна Ктулху», – ответил Сергей. – Может, прямо сегодня и съедем. Мы теперь совершеннолетние, нам никто не вправе указывать. И я забуду всё это, как страшный сон. Во всяком случае, очень на это надеюсь.

Но Герман уже знал, что никуда они не съедут. Потому что всё, что говорил Елисеев о запрещённой активности, относилось к ним с Лерой.

Слухи стали распространятся за пределами виртуального сообщества, а значит, близнецам не стоило привлекать к себе лишнего внимания.

 

 

18.

 

Сергея этот аргумент, такой простой и логичный, не убедил.

– Мы сиамские близнецы, – снисходительно сказал брат. – Мы всегда будем привлекать много внимания.

– Да, но только здесь мы не бросаемся в глаза на общем фоне! Выходит, для нас это самое безопасное место.

Надо признать, последние месяцы выдались лёгкими. Балаклавиц не объявлялся. Ходили слухи, что он увлёкся квестами в реальности (отдавая предпочтение наиболее кровавым), оттого перестал бывать.

Зато часто заезжал Шура. Поскольку в швейном мастерстве он смыслил не больше Германа, их беседы с Серёжей длились часами, что хранило близнецов от поползновения других посетителей.

– Герман, у тебя же на лбу не написано, что ты выворотень. По-моему, ты просто очень впечатлительный. Расслабься!

Брат собрал вещи, которых оказалось не так много – пуговицы, кубик Рубика, карманное зеркало… Тряпки и эскизы Сергей заблаговременно унёс к дяде Толе.

Марго куда-то спешила с таким лицом, будто у неё очень болели зубы. Она не обратила бы никакого внимания на близнецов, если бы Серёжа во всеуслышание не послал её в жопу, после чего, сопровождаемый недоумёнными и восхищёнными взглядами, покинул «Сон Ктулху», громко хлопнув дверью.

Её сразу закрыли на ключ.

Герману понемногу передавалась тщательно сдерживаемая радость брата. Она поднималась изнутри, щекотала и кружила голову, как пузырьки от шампанского.

Погода была прекрасная. Река несла серебристые воды к позолоченному горизонту. Город пустовал – только курила на набережной женщина в сером пальто, – и весь он принадлежал близнецам. Они могли идти, куда пожелают.

Сергею пришло сообщение. Он достал телефон.

– Что за прикол, – беспечно произнёс брат и показал сообщение Герману.

Кто-то написал с незнакомого номера всего одно слово: «Бегите». Радость выдохлась.

Герман поднял лицо от экрана и встретился взглядом с женщиной в сером. Это была сестра Кукольника. Она была не в гриме, но Герман всё равно её узнал. Чувства, которые обуревали его в Кукольном театре, вернулись все и сразу. Не последним из них был страх.

Сергей бросился обратно, на бегу запихивая телефон в карман. Герман обернулся и, к своему ужасу, понял, что, хотя женщина не ускоряла шаг, расстояние между ней и близнецами сокращается, как в страшном сне.

Брат взлетел по ступеням и забарабанил в дверь «Сна Ктулху». Камеры вылупились равнодушно. Спустя несколько невыносимо долгих минут дверь распахнулась. Сергей рухнул через порог, разом потеряв равновесие и контроль над телом.

Все расступились перед Марго.

– О-о, – выглянув на улицу, понимающе протянула она и посмотрела на близнецов сверху вниз. – Так вы передумали или что?

Герман отполз в угол и уставился на неё, тяжело дыша. Саднили сбитые об дверь кулаки.

– Не слышу! – подстегнула Марго.

– Мы остаёмся, – с ненавистью ответил брат.

Заперев дверь на ключ, который висел на большой, как из сказки про Синюю Бороду, связке, Марго раздала распоряжения: охране – вызвать полицию, персоналу – разойтись, потому что ничего интересного не происходит, близнецам – убраться с глаз долой…

– Это всё из-за тебя! – не сдержался Герман.

– Что, прости? – переспросила Марго.

У персонала сразу нашлось сто дел в холле, как будто что-то интересное всё-таки происходило.

– Это ты сообщила Кукольнику, что мы собираемся уйти! Специально!

– Можешь орать сколько угодно, но я не при чём. Мне всё ещё дорога моя работа. А вот любой из них, – Марго широким жестом обвела присутствующих, и те изо всех сил прикинулись, что тоже не при чём, – мог слить вас за невысокую плату.

– Ты же менеджер, – крикнул Герман. – Ты не должна была этого допустить! Что ты собираешься теперь делать? Как вычислишь того, кто спелся с Кукольником?

Марго вскинула тонкую чёрную бровь, напоминающую угольный росчерк. Голос зазвенел от злости:

– А в попку вам не дунуть воздухом комфортной температуры? От вас одни проблемы. Я так радовалась, что вы, наконец, свалите, но нет же! Вы и тут облажались. Сегодня худший день в моей жизни!

Близнецы поплелись к себе. Кто-то уже убрал за ними комнату, из чего следовало, что Марго не врёт – ей и правда не терпелось от них избавиться. Брат опустился на голый матрас, бросил рюкзак под ноги и обречённо вздохнул.

– Серёга, не переживай. Мы что-нибудь придумаем, – попытался приободрить Герман.

Брат заговорил с неожиданной злостью:

– И что? Что ты придумаешь, Герман?! Сбежать на Северный полюс, взорвать Кукольный театр, что?! – Он запнулся, в голосе послышались задумчивые нотки: – Хотя… Сколько у тебя уже денег?

Герман опешил.

– Много, наверное. Я хочу сказать – большая часть ведь в эйфах, и я не могу сказать точно… А что?

– Давай отдадим их Кукольнику, чтобы он оставил нас в покое, – предложил Сергей.

Теперь разозлился Герман:

– Вот так просто, да? Я столько раз рисковал – и всё для того, чтобы дать денег этому козлу? Чтобы снова всё было напрасно… это в какой уже раз, не напомнишь?!

– А ты и рад стухнуть в этой дыре из-за сраных денег, – презрительно отозвался Сергей, – от которых всё равно толку немного. Дёшево же ты стоишь.

– Ты стоишь ещё дешевле! – обвинил Герман в ответ. – Ты продался Балаклавицу только ради того, чтобы продолжать работать с Елисеевым. За тряпки свои продался! А я предлагал убежать.

Будто не расслышав, брат рассуждал:

– В конце концов, это ведь не твоя подпись в расписке. Любая экспертиза подтвердит. Не прятаться же нам до конца жизни!

– Что же ты тогда сбежал? – Герман вскочил на ноги. – Пойдём, скажешь сестре Кукольника, чтобы подавала на нас в суд. Может, она ещё там. Давай?

Сергей промолчал, и Герман замолчал тоже. И хотя последнее слово осталось за ним, он чувствовал себя так, будто брат прав, а сам Герман – всего лишь фантик, ненадолго прилипающий то к одной, то к другой подошве.

 

Крик звучал, как удар ножом.

Германа подбросило на постели, в ускоренном режиме протащив через все круги Кукольного театра.

В комнате застоялась темнота, только фары ощупывали потолок через прорези жалюзи и подслеповато подмигивали. Простыня под близнецами пропотела и сбилась.

– Ты знаешь, – нарушил тишину брат, и Герман вздрогнул, – иногда я не уверен, что всё, что с нами происходит – не продолжение галлюцинаций. Может, мы по-прежнему в фуре у Кукольника и только что выпили отравленный кофе. Или я один там остался. А ты продолжаешь жить без меня. Как всегда мечтал.

Герман прошептал:

– Так не бывает.

– Я уже не знаю, как бывает. Я так больше не могу. Мне нужно какое-то доказательство, что каждый предыдущий день действительно был. Чтобы оно всегда было перед глазами, стоило мне только, не знаю… Помнишь, как Андрей говорил? Посмотреть на руки.

– Андрей много чего говорил.

Странно, но воспоминание о Грёзе не вызвало отторжения. Герман вдруг понял, что скучает, что это с ним давно, а в последнее время он то и дело ведёт про себя разговоры, в которых мужчина оправдывается, а близнецы и хотят, и боятся ему поверить.

С тревогой, как будто заблудился в предрассветном мороке, брат позвал:

– Герман?

– Да?

– Давай собираться. Я кое-что придумал.

Они оделись и вызвали такси. Сергей не помнил адреса, но у него была хорошая зрительная память. Как, впрочем, и у татуировщика, который при встрече посмотрел на близнецов  очень выразительно. И это выражение значило отнюдь не «Чего изволите?».

Он ткнул пальцем в написанную от руки бумажку над входом:

– Объявление для кого висит? Приём только по предварительной записи.

– Нам срочно надо. Врачи ведь принимают без очереди с острой болью. Вот и у нас что-то такое, – нагло ответил брат и шагнул прямо на татуировщика.

Тот инстинктивно посторонился, чтобы не соприкоснуться с близнецами, и Сергей вошёл. С прошлого их визита ничего не изменилось, только кушетка была застелена – татуировщик на ней спал.

Прикинув, видимо, что выгнать близнецов выйдет накладнее, чем уступить, он включил лампу, планшет с эскизами и буркнул:

– Где будем бить? Рекомендую на лбу. Прикиньте, как все попутают. Это будет как-то отвлекать внимание от…

– Нет, спасибо. Нам для себя, а не для окружающих, – с холодной вежливостью сказал брат и закатал левый рукав. – Здесь.

– Имей в виду, православным нельзя надписи бить, – заботливо предупредил мастер. – Религия не позволяет. Вы крещёные?

– Понятия не имею. Детдомовские мы. Там вообще крестят?

– Дело твоё. Может, тогда иероглифы? Или на латыни что-нибудь?

Татуировщик намётанным движением переключился на вкладку с Google Translator и приготовился стенографировать. Герман ощутил запоздалое беспокойство:

– А что там насчёт религии?

– Не надо никаких надписей, – перебил их обоих Сергей. – Сделай нам сову. Как в мультфильме «Время приключений».

 

Дорога, вымощенная жёлтым кирпичом, оказалась совсем не такой, как представлял Герман. Она была разбитая, пыльная, изжелта-серая, как проходящий синяк, но всё-таки привела в волшебную страну, если можно так выразиться.

«Вот так и разбиваются детские иллюзии», – подумал Герман, ступая на территорию Дома Солнца.

Вокруг, насколько хватало взгляда, расплескались маки. Возник двухскатный шатёр цвета выгоревшей травы. Над входом горел золотой символ – солнце в когтях у орла. Тряпичные створки приглашающе трепетали.

После Кукольного театра Герман испытывал к шатрам здоровое недоверие. Но поскольку другого приёма не предполагалось, пришлось войти.

Через стенки шатра проникал рассеянный свет. Пахло так, будто где-то жгли палую листву. Появилось музыкальное сопровождение, как обычно, отдалённое и ускользающее – долгое низкое дрожание попеременно двух струн. Оно наводило отрешённость.

На плетёном ковре по-турецки сидела девушка в хиджабе и рваных джинсах и мастерила куклу-мотанку из длинных небелёных волокон, похожих на эластичные бинты.

– Приветствую тебя, странник, – сказала девушка.

Герман кивнул, и она подняла на него глаза – такие тёмные, что зрачок сливался с радужкой, дурманящие и сладкие, как южное вино.

– Что привело тебя сюда? Чего ты ищешь?

– Скажите, вы слышали о наркотике-головоломке?

Девушка смотрела сквозь него, но Герман знал, что перед её внутренним зрением проносятся десятки наименований и характеристик, идёт напряжённая работа.

– Непростой выбор. Из дальних краёв доходят сказания, что…

Девушка запнулась и продолжила по-человечески, вероятно, цитируя из каталога:

– Механизм действия строго индивидуален и потому не может быть воспроизведён в полном объёме. Но есть два трипа в записи. Ммм… – Она подбросила в голос специй и вновь перевоплотилась из продавца-консультанта в гурию: – Не желаешь ли отведать?

– Для начала я бы хотел посоветоваться.

– Есть человек, чья мудрость настолько велика, что он готов просветить тебя. Он ждёт у выхода.

Это был Кай. Одетый в футуристическом стиле, с глазами, холодными, как лёд, администратор не вписывался в степной колорит Дома Солнца, о чём Герман ему и сообщил.

– Наверное, всё дело в том, что мне в сердце попал осколок дьявольского зеркала, – бесстрастно ответил Кай. – Ты сказок не читал, что ли?

Они шли по полю, и с их приближением маки покрывались изморозью.

– Значит, наркотик-головоломка… Очень сильный диссоциатив. Родом откуда-то из Южной Азии. – Кай неодобрительно поцокал языком. – Вызывает долговременные нарушения памяти и восприятия.

– Это обратимо? – спросил Герман.

– Если говорить практически, то нет.

– Но почему? Ведь любую головоломку можно решить…

– Если знать алгоритм, – закончил за него администратор. – Но ты не знаешь, имеет ли место какой-нибудь алгоритм, то есть, схема приёма. И возможно ли её осуществить раньше, чем наступит мозаичная шизофрения. Проще говоря – не лезь, куда не просят. Но ты ведь, кажется, из тех, кто именно это и любит, а?

У Германа кровь застыла в жилах. Он уставился на администратора. Его аура представляла собой пересекающиеся синие и серебристые линии, подобные кристаллам льда, от которых исходило небесное сияние, заметное невооружённому глазу.

– Не стоит так напрягаться, – успокаивающе сказал Кай. – Любой, кто сюда приходит – наш дорогой гость. Твои личные дела никого не касаются – до тех пор, пока не угрожают безопасности Дома Солнца. Рассказывай, что хотел.

Стараясь не обращать внимания на намёки, вонзающиеся в сердце, как дьявольские осколки, Герман продолжил:

– Мне говорили, что последствия можно одолеть силой воли. Когда я подключаюсь, моя воля достаточно сильна. Думаю, если бы я мог засыпать и просыпаться в Эйфориуме…

– Не лучшая идея. Как ты сможешь быть уверен, что действительно спал, а не внушал себе, что спишь? Полноценный сон это не заменит. Как не заменит полноценный обед воспоминания различных вкусов. Не забывайся. Здесь всё иллюзорно.

– Иногда мне кажется, что ещё чуть-чуть – и я смогу вернуть всё как было, – упрямо сказал Герман.

– Отчасти ты прав. Достоверно известно, что привыкание к этому наркотику – чисто психологическое. В попытках вернуть всё как было, человек принимает ещё и ещё дозу. Подумай над этим.

– Ладно. – Герман остановился. – Сколько я должен?

Смешок Кая прозвучал, как хрустнувший под ногой лёд.

– За что? Лучше скажи, что я могу для тебя сделать. Хочешь, накурю тебя?

– Не надо, спасибо.

Проводив Германа до границы с публичным пространством, Кай произнёс на прощание заученную фразу:

– И помните, дорогой гость, если у вас вдруг возникнут желания, от которых вы не сможете отказаться – Дом Солнца к вашим услугам.

 

 

19.

 

Муниципальные власти действительно заинтересовались Елисеевым. Проверив его областную вотчину и не обнаружив там ничего, кроме халатов, полотенец и унылых залежей того, что Сергей называл «базовым гардеробом», они выделили средства на реконструкцию фабрики, но – взамен на бремя управляющего этим кадавром текстильной промышленности.

Сергей сломал голову в попытках постичь логику и подводные камни этого события, но догадался лишь после того, как на счёт ИП пришло первое отчисление из бюджета. Кто-то успел его, как минимум, ополовинить, для чего всё и затевалось.

Елисеев-старший, далёкий жестокий бог, позвонил Шуре, чтобы это растолковать. Распрощались отец и сын ещё более недовольные друг другом, чем раньше. Шура до обеда вёл мстительный счёт причинённым в детстве обидам, а в обед выпил полбутылки коньяку и лёг спать.

Проспавшись, Шура взял себя в руки. Он закатил ремонт, перевёз из области половину станков и отщипнул от государственных средств ещё чуточку. Но не присвоил, нет!

Шура нанял на эти деньги вице-мисс Пятигорск.

Сам Герман вице-мисс не видел, но относил на её счёт безмолвные разборки, которые то и дело вспыхивали в мессенджере у брата. Вроде как Елисеев сначала взалкал какую-то другую мисс – румяную, пышущую здоровьем, из категории «плюс сайз», – но пал под градом Серёжиных контраргументов.

Сомнительный успех с фабрикой приписали Сергею. Отныне Даша посвящала его в сметы. Ухаживал за криптопрядами тоже он – кормил целлюлозой, поил красителями, заправлял нити в прядильный станок. А летом, когда первые образцы коллекции снимали для промо грядущего каталога, позвонил Елисеев и нажаловался на продолжительность фотосессии (битый-пятый час), фотографа (хам и посредственность), моделей (деревянные умом и телом) и, традиционно, эту грёбаную погоду. Словом, не мог бы Серёжа приехать и сделать что-нибудь?

Это звучало так отчаянно, что Серёжа приехал.

Экскаватор проложил дорогу до фабрики, вычерпав ковшом мусор, а следом пустили асфальтоукладчик. Асфальт просох, но ещё не выцвел, и пахнул одурманивающе. Герману не терпелось, чтобы прошёл дождь. Лучше запаха свежего асфальта может быть только запах мокрого асфальта.

Пространство по обе стороны новенькой дороги так и осталось пустырём. На его освоение не хватило денег. После захода солнца Шура, Даша и близнецы облачались в тряпки «для дачи», которыми щедро снабжала Дашу местная родня, и выносили с пустыря мусор. Вскоре из района пропали бомжи, разуверившись, что в здешних баках можно найти что-то, кроме битой и мятой тары и отходов строительства. С бомжами исчез и их естественный враг – патруль ППС, бороздивший квартал. Иногда Герману казалось, что в целом мире остались лишь они четверо, и разлагающаяся фабрика, и беззвёздное небо…

Приближаясь к зданию, затянутому в леса, как в ортопедический корсет, Сергей надел капюшон. Над головой проплыли гортанные трели строителей. Брат пробежал, балансируя, по бортику опалубки – туда, где его встречал Шура Елисеев.

– Ты прям ниндзя, – заявил он Сергею и сдёрнул капюшон с потных макушек близнецов.

– Привычка. Если бы тебя всю жизнь пытались снять на телефон, ты бы вёл себя точно так же.

Герман фыркнул.

– Ты видел у кого-нибудь из рабочих телефон? Не удивлюсь, если они ходят на почту, когда им нужно позвонить к себе в Среднюю Азию.

– Это тоже вряд ли, – подхватил Шура. – Языковой барьер. Знаешь, что делали раньше, чтобы строители не болтали лишнего? Ну, типа того, где потайной ход находится, или что барин велел замуровать в стену неверную жену? Нанимали глухонемых. В современных реалиях их заменяет бригада гастарбайтеров.

– Ты сказал моделям о нас? – спросил у него брат. – Или они у тебя тоже глухонемые?

– Не исключено. Они мычат и не воспринимают обращённую к ним речь, – отшутился Шура.

– Ладно, будем надеяться, что немного шоковой терапии пойдёт им на пользу, – пробормотал Сергей.

Они поднялись в лофт. Елисеев чуть не наступил на удлинитель. К удлинителю были подключены фен, плойка, сравнимая по количеству насадок со швейцарским ножом, и планшет с развёрнутой на экране программой управления освещением. Когда на стройке заводили бетономешалку, планшет гас, и роботы-рефлекторы, облепившие стены, тоже гасли.

Раздавался сдерживаемый, но то и дело прорывающийся смех. И отчего-то – звон колокольчиков.

Одна из девушек-моделей бродила с завязанными глазами, а другие, с пристёгнутыми к одежде колокольчиками, бросались врассыпную.

Близнецы вошли, и наступила тишина. Смех стих. Колокольчики больше не звенели. Девушки смотрели округлившимися глазами. Бледный фотограф вцепился в камеру, как в спасательный жилет.

– Куда вы все подевались? Так нечестно, – мелодично произнесла водящая, остановилась перед близнецами и как следует ощупала их плечи.

Потом она сделала то, от чего у Германа чуть не остановилось сердце. Развязала повязку, позволив ей упасть на пол, и встряхнула тёмными блестящими волосами.

Без промедления последовал второй удар: девушка оказалась так красива, что Герман отвёл глаза, чтобы не ослепнуть.

– Это Серёжа, наш креативный директор, – скомканно представил Шура. – Все вопросы к нему.

Ни шоу-румом, ни залом для дефиле пока и не пахло. Очистили и обособили только угол под скатом крыши, куда Елисеев незамедлительно перебросил офис, отказавшись от аренды.

Туда Шура и слинял. Все вздрогнули, когда за ним захлопнулась дверь. Все – это Герман, девушки и фотограф. Только что произведённый в креативные директоры Серёжа откашлялся и спросил:

– А что за вопросы?

Кто-то с перепугу выкрикнул:

– Вообще-то, сейчас лето, а нас рядят в коллекцию осень-зима!

– Душно, – подхватила модель с седыми волосами, – грим течёт.

– Нам нужен кондиционер, – добавила рыженькая.

– И зелёный чай!

– И обезболивающие от менструации!

– И что-нибудь от головы!

Герман и сам бы не отказался от чего-нибудь от головы.

– Интересно, как бы вы запели, если бы брат заставлял вас круглый год ходить, закутавшись, чтобы никто вдруг не увидел вашего лица, – пробормотал он.

Блистательная брюнетка, которая так его смутила, сказала в ответ:

– Ну, у меня такой брат, и что дальше? Я не ною. У нас в Пятигорске красивую девушку могут и в машину затолкать посреди бела дня.

– Что ты ломаешься тогда? – растерявшись, нагрубил Герман. – Давно бы пофоткались и пошли по домам.

Девушка полоснула его обсидиановым взглядом.

– А что я, по-твоему, объясняю этим курицам с самого утра?

Внимание моделей переключилось на неё. В воздухе запахло электричеством.

– Видите эту рожу справа от меня? Это моё отрицательное альтер-эго, – непринуждённо сказал Сергей. – Но я держу его под контролем, так что не обращайте внимания. Кстати, кляпа ни у кого не найдётся?

Герман хотел ответить в том духе, что брат может засунуть этот кляп себе в жопу, но, вовремя сообразив, как двусмысленно это прозвучит, сердито промолчал.

– А ты затейник. Может, тебе ещё наручники и плётку? Хотя нам тут как раз такой человек и нужен, – ответила сиятельная вице-мисс.

Навряд ли кто-то, кроме близнецов, это расслышал, потому что Серёжины слова потонули в дружном смехе. Не то, чтобы модели прямо уж так развеселились. Просто они были шокированы и пытались это скрыть, а ещё – терзались от зависти к высокомерной красавице. Всё это благодаря интуиции выворотня Герман прочёл по их лицам.

Как бы там ни было, дело сдвинулось с мёртвой точки. Очень быстро модели перестали обращать внимание на Германа. Через полчаса – действительно о нём забыли. Моделей, кроме темноволосой красавицы, было пятеро – русая, рыжая, седая, бритая налысо и крашенная в ультрамарин; последнюю звали Мальвина, а остальных – Снежана, Илона, Сюзанна и Павлина. Герман так и не разобрался, кто из них есть кто.