Текст книги "Про Life"
Автор книги: Vicious Delicious
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
На дне посылки Сергей нашёл пуговицы, аккуратно срезанные со стены и запаянные вакууматором в пластиковую оболочку.
ЧАСТЬ 2: SIAMMETRY
«Сон Ктулху» напоминает интерактивную шкатулку, которая открывается с наступлением темноты. Звучит сигнал воздушной тревоги, из люков на крыше вырываются щупальца и свисают до самой земли, загораются лампочки игровых автоматов, и заступают на смену диковинные существа.
Их тела изуродованы, но чрезвычайно пластичны, гримасы – их выражения лиц, в волосах воск, за ушами ладан; ангелы из табакерки, сейчас как выскочат, как выпрыгнут, полетят клочки по закоулочкам.
Они везде, аляповатые и ряженые. Сдают карты для преферанса и смешивают коктейли, показывают фокусы, глотают огонь, заклинают змей, чревовещают. Все виды низших искусств в обвешанном кривозеркальными панелями, окутанном афродизиаками «Сне Ктулху».
Есть среди них парень, который не вызывает ни любопытства, ни брезгливости. Вообще ничего не вызывает, кроме смутной тревоги – если долго за ним наблюдать, то начинает казаться, будто кто-то наблюдает за тобой.
Парень выбирает самые тёмные углы. Сидит, забыв про истекающую дымом сигарету. От этого у него все руки в свежих ожогах. Парень не пьёт – пробовал, но это ничего не меняет: он всё равно просыпается с леденящей уверенностью, что последние полгода ему показались.
Полгода – с короткой, как судорога, галлюцинацией о том, что сейчас он проснётся в фуре у Кукольника и по-прежнему в его власти. Иногда, прежде чем открыть глаза, парень действительно чувствует запах грязного белья и застарелого табачного дыма.
Этот парень – я.
Сегодня у меня выходной. Я зашнурую кеды, надену толстовку с капюшоном-коброй, которую сшил мой брат, чтобы на нас меньше пялились (хотя в этом и заключается наша работа), положу в карман стопку юаней, загодя выменянных в банкомате казино, и буду долго рассматривать себя в зеркале общей ванной, пока не просигналят к началу смены.
Тогда я спущусь в ресторанный зал, который раскроется передо мной, как книжка-раскладушка: заснуют официантки, зашепчут заказы в клипсы гарнитур, будто вознося молитвы увенчанному поварским колпаком богу, а за террариумом со змеями для любителей китайской кухни вырастет менеджер, чтобы шпионить через стекло.
Моргнёт телефон, принося смс: «Жду на улице, охрана меня не пустила», и я задамся вопросом: а если я не выйду, убережёт ли меня это от всего того, что случится дальше?
Хотя кого я пытаюсь обмануть. Я не задамся таким вопросом.
Я знаю это, потому что это уже в прошлом.
А впереди у меня – только стремительно приближающийся асфальт.
***
Дождь шёл всю ночь и продолжился утром. Обрушивался на крыши с шумом трущихся друг о друга бумажных пакетов.
Лере снилось, что она тонет в проруби. Чёрная стылая вода смыкалась над головой. Проснулась Лера больной. Висок будто взломали ножом для колки льда, и через трещину сгустками выплёскивалась мутная боль.
Лера пошла в ванную, открыла оба крана, подставила голову под воду и держала так долго, что с волос закапала, смываясь, тёмная краска.
Лера подняла голову и уставилась в зеркало. Медленно обвела пальцем контуры скул и губ, вспоминая себя. Пересчитала родинки, складывающиеся в созвездие Овна на ключице.
Мокрые волосы прилипли к голове. Под носом что-то темнело, как скол на фарфоровом личике куклы.
Лера втянула тёмное носом. Привкус крови отрезвил её, как пощёчина. Лера попятилась, неловко взмахнув руками. Загремел, упав в раковину, стаканчик с зубными щётками.
Лера сбежала к себе, закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Взгляд затравленно обежал комнату. Шторы задёрнуты наглухо, одежда висит на спинке стула и зеркальной, в отпечатках перепачканных тональным кремом пальцев, дверце шкафа, на столе в беспорядке пребывают скомканные бумажки, кружки с кофейной гущей на дне, сломанные сигареты, дешёвые и с химозной отдушкой.
Всё так, как оставила Лера.
Всё так, но что-то неуловимо поменялось. Что-то таилось в перегное, на котором всходила юная её жизнь. В комнате пахло духами, как будто сюда только что кто-то заходил.
– Где ты, дрянь? – дрожащим шёпотом произнесла Лера. – Нет тебя! Тебя не существует!
Повинуясь внезапному порыву, она просунула ладонь между спинкой кровати и матрасом, нащупала что-то, потянула. Запах стал сильнее и переполнил комнату. Но вместе с ним наступило облегчение, какое бывает после того, как долго тошнит. Головная боль отступила.
Это оказалась рубашка: ослепительная белизна, кружево, раздавленный фрукт на рукаве. У Леры никогда не было такой рубашки.
Лера разорвала её по шву. Пуговицы забарабанили по полу, аккомпанируя дождю.
Тут же, как по сигналу, за дверью активизировались голоса:
– Лерочка, у тебя всё в порядке?
– С кем ты разговаривала?
– Откуда в ванной кровь?
Они крикнула, защищаясь:
– У меня месячные!
Запихивая порванную рубашку в сумку, Лера поцарапалась об серёжку с крупным янтарём, которая прицепилась к внутреннему шву. На пальце набухла капля. На капле дрожал блик, маленький и металлический, как булавочная головка.
Лера сорвала телефон с зарядки, надела длинный плащ и запахнула посильнее, чтобы те, кто в коридоре, не заметили, что девушка не переодела пижаму. Задержав дыхание, как перед броском в холодную воду, Лера распахнула дверь.
– Куда ты?
– Когда ты вернёшься?
– Тебе вызвать такси?
– Деньги на телефоне есть?
Леру забрасывали вопросами, как камнями. Она пробиралась к выходу, не давая себя под ними погрести.
Если она вернётся сегодня, дома будет пахнуть корвалолом. И, наверное, закончится дождь.
Но она не вернётся. Она могла бы бежать вниз по улице с дождём, лететь через бухту с надземным экспрессом – туда, где темно и пахнет табаком и формалином. Но Лере там не обрадуются, а проточная вода всё равно не остановит ту, которая идёт следом.
Её уже ничто не остановит, и всё, что остаётся Лере – это воссоединиться с ней подальше отсюда.
9.
Лимузин изумлял, как снег, выпавший посреди лета, и цвета был такого же – нежно-белого.
Засмотревшись, Герман вспомнил про девушку только тогда, когда она вынырнула у его правого плеча и сказала прямо в ухо:
– Я не прошла фейс-контроль.
От неожиданности Герман отшатнулся. Девушка рассмеялась, и во рту у неё тускло сверкнул потемневший скайс.
– Валерия, – представилась она. – А вы, я так понимаю, заказчики? Поехали, что ли?
– На лимузине? – опешил Герман.
– Ну да. А что такого? Такси всё равно за ваш счёт.
– Слышишь, овца, – вмешался Серёжа, – тебе не кажется, что это слишком?!
Голос девушки взвинченно взлетел:
– Не кажется!
– Поехали, поехали, – ответил Герман поспешно: до Валерии уже трое посредников отказалось работать с близнецами, узнав, что они – из «Сна Ктулху».
Сергей пожал плечами – мол, делайте, что хотите – и надел наушники. Укоризненно отражался в телефоне поверх плейлиста, укомплектованного электронными завываниями и долблениями. Но Герман этого не видел.
Он смотрел только на Валерию, отдающую распоряжения в интерком, и пытался вспомнить, где видел раньше эти слипшиеся ресницы, эти красные от сигаретного дыма глаза… На месте воспоминаний обнаруживались только слепые пятна наподобие засвеченных фотографий.
– А мы с вами раньше нигде не виделись?
– Думаешь, я бы забыла такую встречу? – снисходительно спросила Лера. – И не выкай мне. У меня ведь нет сиамского близнеца.
Герман вспыхнул, как будто ему надавали пощёчин, и молчал до тех пор, пока такси не приехало на окраину города.
Вокруг, как гнилые зубы, торчали серые и желтоватые бараки, тронутые чёрной плесенью. «Как бы тут лимузин камнями не забросали», – подумал Герман, надвинул капюшон пониже и поспешил за Лерой, перепрыгивая вышедшие из канализационных берегов ручьи.
Застройка тут велась стихийно и безо всякой логики. Пробираться приходилось через дворы, в которых на газовых трубах сушилось бельё, по отсыревшим доскам, чтобы не наступить в грязь.
Навстречу попалась стайка детишек, с гиканьем преследующих радиоуправляемого змея. Судя по застывшему на сенсорной поверхности отчаянию, змей спасался бегством. Детишки оттеснили Леру с доски.
– Вот я вам сейчас уши надеру! – крикнула девушка им вслед.
Она достала из сумки надорванную упаковку антибактериальных салфеток, вытащила одну и попробовала оттереть заляпанный низ джинсов, но только размазала грязь.
– Тьфу ты, сухая совсем! – Лера отшвырнула салфетку и выпрямилась. – Ладно, уже почти пришли.
Они выбрались из слякоти. Строго говоря, под ногами была всё та же грязь, но утоптанная до каменной твёрдости. Тут за Лерой увязался какой-то дед, приговаривая:
– Дочь, а дочь! Грибы не нужны? У меня выросли в сарае на стене. Купи, а?
– Спасибо, не надо, – ответила Лера и прибавила шаг.
– Так они в темноте светятся, – не сдавался дед, – глюкогенные, видать! Ты б глянула, дочь? Тут недалеко…
Лера остановилась и, не говоря ни слова, обняла деда за плечи и развернула к близнецам. Тот издал какой-то слабеющий звук, будто из него отходила душа, и ретировался.
– Знаем мы таких, – сказала Лера, провожая деда взглядом. – Я смотрела на Ютубе, как одна девчонка пошла вот так в сарай, а потом её обезглавленное тело нашли в лесополосе. Через год накрыли подпольный бордель, а там в банке со спиртом пропавшая голова. Её в розетку включали, и она песни пела.
– Врёшь ты всё, – буркнул Серёжа.
Лера остановилась возле барака, который выглядел зажиточнее остальных (на окнах были занавески, а над крышей висел дрон) и вошла без стука, бросив близнецам:
– Смотрите под ноги.
Чуть выше порога была натянута струна в знак того, что здесь живёт и работает татуировщик. Герман переступил струну и зашёл внутрь.
С Лерой беседовал средних лет мужчина в застиранном фартуке и с мощными предплечьями мясника. Вообще, судя по промысловому инвентарю – СВЧ-печи, клеймёному подносу, первоначальный капитал для своего бизнеса хозяин заработал где-то в сфере общепита.
– Давайте сюда документ, – скомандовала Лера.
Герман достал из толстовки распечатку УЗИ позвоночника близнецов, которую заполучил, подольстившись к медичке, числящейся в штате клуба на полставки. Снимок заинтересовал татуировщика больше, чем сами близнецы.
– Попробовать можно, – задумчиво произнёс он. – Ложитесь на кушетку. На живот.
Герман снял «кобру» и подложил её под голову. Пальцы в латексной перчатке пересчитали ему позвонки. Укус катетера отозвался в теле холодным эхом.
– Что это?
– Лидокаин.
Мастер отошёл к столу, где на подносе россыпью лежали технические гнёзда.
– Китайские? – деловито осведомилась Лера.
– Японские! – обиделся тот. – Какой будем ставить? Есть в красном цвете. Ещё можно приживить клапан из искусственной кожи.
– Это ещё зачем? – осведомился Серёжа.
– В косметических целях. Замаскировать имплант.
– Вы, я так понимаю, татуировщик? – не унимался брат. – Могу я узнать, а лицензия на проведение нейрохирургических вмешательств у вас есть?
– Нету у меня нихера, – ответил мастер. – Зато я перманентный макияж ещё умею. Губы, брови, глаза. Не надо тебе?
Лера произвела замысловатый жест, будто смахивала изображение с экрана планшета.
– Не обращай внимания. Он всё время какой-то бред несёт. А второй ничего, нормальный.
Пропищала микроволновка. Герман краем глаза увидел, как мастер достал из неё угрожающего вида насадку и прикрепил к беспроводной машинке. Потом он наклонился над близнецами и пропал из поля зрения.
Послышалось зубодробительное сверление. К счастью, долго оно не продлилось. После этого наступил черёд пилки для ногтей, а затем – ватной палочки, завёрнутой в шлифовальную бумагу. Каждый инструмент мастер демонстрировал Герману, будто сомелье – винную пробку.
Наконец, в отверстие со всхлипом встал имплант, и татуировщик заткнул его смоченной в хлоргексидине ватой.
– Сейчас анестезия отойдёт, и можно потихоньку вставать.
Город захлёбывался серым киселём сумерек. Лимузин припал пылью, уже небелоснежный.
На перегородке между пассажирами и водителем развернулась интерактивная карта, и Лера начертала на ней маршрут. Со стороны могло показаться, будто девушка рисует пальцем на запотевшем стекле.
– Ну что, погнали в актовый зал? – поинтересовалась она.
– А что это такое? – спросил Герман.
Лера окатила его оценивающим взглядом.
– Да ты совсем нулячий, я смотрю.
– Я ведь так тебе сразу и сказал.
– Мало ли, что ты там сказал. Я думала, ты прикидываешься. Разведёшь меня сейчас на подробности, а у самого диктофон в кармане окажется.
– Нет у меня диктофона, – растерялся Герман. – Проверь, если хочешь.
Лера выдержала паузу и ответила:
– Знаю я, что нету. Просто на будущее тебе – нечего задавать такие вопросы. Неправильно поймут.
Она отвернулась, подставив лицо и шею белым фонарным отсветам, и снизошла до объяснений:
– Мы едем к точке доступа. Только пользуется ей не один человек и не несколько, а все хором, поэтому так называют – актовый зал. Понятно?
Герман вспомнил, что рассказывал ЛжеИван о выкупленном вскладчину эйфоне, и сформулировал:
– Понятно. Это такая точка доступа, которую сдают внаём. И что, окупается?
– Ещё бы! – фыркнула девушка. – Она бы окупилась на одной только порнухе.
– Да кому это нужно, – заговорил Сергей. В его голосе звучало пренебрежение. – Это ведь даже не стриптиз. Не по-настоящему.
– По-настоящему, как ты выразился, цивила за пятьсот юаней только с одной тёлкой побудет. И то его в душе продержат сорок минут. А так, считай, за те же деньги всё включено. Час длится как два или три, в зависимости от ресурса. Ни триппером никто не заразит, ни клофелином не опоит, чтобы ограбить. За это многие готовы платить.
– Такие и за онанизм заплатят, если грамотно предъявить. Вот что значит эффективный маркетинг.
– Они как бы фантазируют, я правильно понимаю? – быстро спросил Герман.
Не то чтобы ему было интересно, просто хотелось, чтобы брат замолчал. Герману было стыдно за него.
– Кто? Цивилы? Нет, они довольствуются готовыми фантазиями. Просто галочки расставляют перед началом сеанса. Ну там, категория, размер груди, цвет волос, всё такое. На основе этого для них компилируется интересное впечатление. А чтобы фантазировать, специальных людей приглашают вообще-то.
– Короче, одни дрочеры дрочат на влажные фантазии других дрочеров, – скороговоркой выдал Серёжа. – А разговоров-то…
– За деньги? – перебил его Герман.
Лера тряхнула головой. В пучок волос у неё на макушке запускала щупальца заколка в виде спрута.
– А? Я не поняла.
– За деньги приглашают, спрашиваю?
– Ну не за идею же. Хотя до запуска Эйфориума набрали несколько сотен добровольных доноров. И они, короче, неделю галлюцинировали онлайн, чтобы наполнить его эйфами. По документам это провели как финальный прогон перед выходом на рынок.
– Это в Китае было?
– На Сахалине, но в китайских лабораториях. А технология вообще японская. Это я про сами эйфоны говорю, про железо. Ходят слухи, что себестоимость там копеечная, а цены ломят, чтобы не взломали и не наделали дешёвых аналогов. Я вот читала…
Заметно оживившаяся Лера закурила и продолжила:
– Читала, что один мужик купил точку доступа и полностью разобрал. Деньги же некуда девать! – с осуждением сказала она. – Ну вот, а там внутри – фотоплёнки не фотоплёнки, типа засвеченные, непонятно что. Самоуничтожается при попытке взлома, понял, да?
Она выставила руку с сигаретой за окно. Надломился и рассыпался столбик пепла.
– Но я не очень верю в эту историю. Ладно эйфон разобрать, но фи-блоки? Они же сплошные, без стыков. Что я хотела сказать, – вспомнила Лера, – про деньги, да? Всё за деньги, а как же.
– А что служба безопасности? Неужели не интересуется такими актовыми залами?
– А что – служба безопасности? – переспросила Лера. – Держат точку на контроле, конечно. Но там же видят – люди идут в бордель к Балаклавицу или в лнца там. Братья Резахановы и Балаклавиц – премиум-партнёры Эйфориума. Не будут же им трафик перебивать.
С каждым словом она приходила во всё большее возбуждение. Со стороны это выглядело так, будто девушка испытывает зуд по всему телу и с трудом это терпит. Это напомнило Герману о том, что близнецы и сами не до конца чисты перед законом, что деньги, которые они собираются вывести – получены обманом.
– Кстати, не вздумайте ничего такого ляпнуть, когда будем на месте. Не хватало ещё, чтобы нас выгнали.
С этими словами Лера так посмотрела Герману повыше левого плеча, что захотелось вытереться. На щёку что-то капнуло. Девушка вышвырнула окурок и подняла стекло.
– И капюшон не забудьте надеть. Тьфу ты, дождь, гадость какая!
Актовый зал располагался в квартире обыкновенного многоэтажного дома в спальном районе.
Навстречу никто не вышел, но Лера всё-таки велела близнецам спрятать лица, чтобы не попасть в прицел соседского дверного глазка. Она вела себя по-хозяйски – проверила почтовый ящик и открыла дверь своим ключом.
Герман переступил порог, и близнецов со всех сторон окружила темнота, непроницаемая, как бронированное стекло.
– Ничего не вижу, – пожаловался Герман.
– Так включи свет, – раздался Лерин голос где-то поблизости. Судя по звукам, она разулась и прошла в комнату, даже с закрытыми глазами прекрасно ориентируясь в квартире. – Или раздвинь занавески, уже можно.
Герман нащупал выключатель. Один за другим зажглись споты, образующие полукруг в углу потолка. Под ними находилось укутанное блестящей тканью нечто, очертания которого напоминали стоматологическую установку. На окне висела штора затемнения, тяжёлая, как театральный занавес. Отодвинув её, Герман обнаружил, что оконное стекло обклеено солнцезащитной плёнкой.
– Я тут подумала, – сказала Лера спокойно, но это было обманчивое спокойствие, – что, если выводить деньги частями? Пусть бы отлежались себе тихонечко…
– Нет. Деньги должны поступить одним переводом, как анонимное пожертвование на счёт, который я тебе дал, – ответил Герман, не задумываясь.
Брат добавил:
– Хочешь нам мозги засрать, а сама сбежать с денежками? Не выйдет.
Лера замахала руками:
– Ладно, ладно! Моё дело предложить. А так я уже и покупателя нашла… Только заплатите сначала.
Герман отдал ей свёрнутые рулончиком юани, и Лера, мгновенно потеряв к близнецам интерес, с головой ушла в переписку.
Герман стянул серебристое покрывало. Ему не терпелось увидеть эйфон, и тот предстал восхищённому взгляду.
Кресло-шезлонг: кожаное сидение и металлический каркас, по правой стороне которого вьётся увенчанный штекером провод. Приставной стол-тумба с двумя прозрачными отделениями: сверху – пустующая док-станция на два съёмных блока, снизу – контейнер для переноски блоков. В контейнере лежали повязки для глаз из чёрного бархата с вышитым слоганом «…of sound mind and memory».
– А где фи-блоки? – спросил Герман, зачарованно водя пальцем по изящной φ, выгравированной на спинке кресла.
– У владельца, я полагаю, – ответила Лера, не отрываясь от телефона. – Чтоб никто не спёр. Держи-ка.
Близнецам пришло сообщение в WhatsApp. Открыв его, они увидели чек, подтверждающий перевод двух миллионов на счёт для пожертвований дому Грёз. Герман попытался себе представить, какое у Андрея будет лицо, когда он увидит сумму – и не смог.
– Всё? Убедились, что я не сбегу? – поинтересовалась Лера. – Теперь тащите задницу в кресло.
Она привязала их запястья крепёжными лентами к подлокотникам. Герман ощутил в истекающей антисептиком пустоте сквозняк, а потом – приятную наполненность. Прежде чем на веки легла бархатная повязка, Герман успел увидеть расходящиеся облака на сенсорной поверхности приставного стола.
В следующий момент всё обрело поразительную ясность, как будто кто-то протёр мутное стекло, через которое Герман смотрел всю жизнь, и он понял, что падает.
Это было чувство настоящего падения с огромной высоты, очищенное от страха и переживаний. Приближаясь к земле, Герман непроизвольно сбросил скорость и спланировал вниз легко, как пёрышко.
Перед глазами предстал подёрнутый дымкой пляж и смутно синее море. Навстречу Герману вдоль береговой линии, по щиколотку в воде шёл светловолосый парень.
В его походке было что-то знакомое, но в спину ему било солнце, и Герман не мог разглядеть лица парня.
Безотчётным движением Герман прикоснулся к шее слева и повёл ладонь вниз. Она накрыла плечо, не встретив препятствий. Тень сошла с лица того, кто уже махал Герману рукой.
Это был Сергей.
***
Если бы Герману сказали, что в реальности его ждёт Кукольник с избавлением от кошмаров, или Грёз, ради которого всё этого затевалось, или даже родная мать – он бы не придал этому значения. Герман впервые был по-настоящему счастлив. И остался бы так навсегда, будь это в его власти.
Но он не обладал такой властью, и пространство между протянутыми друг другу руками близнецов покрылось рябью цифровых помех. Сознание снова отодвинулось за мутное стекло. Над близнецами склонилась Лера с маленьким фонариком.
– Это бесчеловечно, – выдохнул Герман.
– А разве тебе кто-то обещал аттракцион безудержного гуманизма?
Лера по очереди посветила им в глаза и развязала узел на запястье. Рука тут же метнулась влево и зачесала у Серёжи в затылке.
– Всё уже? – с нетерпением спросил брат.
– Что? Нет. Это демо-режим, «лягушатник». Просто для проверки.
И они перетекли по проводам в простиравшуюся, насколько хватало взгляда, пустыню.
Разум, который её создавал, вдохновлялся кокаином и рахат-лукумом. Пустыня источала негу и сладость: песок как сахарная пудра мельчайшего помола, тонкие профили пальм на фоне неба цвета чайной заварки. На границе слышимости играла чарующая мелодия, но стоило Герману прислушаться, как всё замолкало. Только песок перешёптывался с ветром.
Герман как следует себя ощупал и рассмеялся от облегчения. Оно быстро сменилось чувством, что за Германом следят. Он обернулся, уверенный, что за ним наблюдает Лера. Но перед ним была истекающая туманом дверь.
Наблюдатель скрывался за ней. Это было непостижимо, потому что дверь никуда не вела. Герман обошёл вокруг неё, чтобы в этом убедиться. Просто дверной проём, в котором вился туман, образуя многомерную фигуру наподобие цветка, каждый из лепестков которого представлял собой ленту Мёбиуса.
Едва Герман успел уложить это в голове, как туман разорвался, брызнув светом и приоткрыв какое-то иное пространство. Сначала из него появилась рука с кричаще-красным маникюром, а потом под край разрыва поднырнула Лерина голова.
Высунувшись из тумана по пояс, Лера спросила:
– Ты который из братьев?
– Я Герман. А где Серёжа?
– Ничего с твоим Серёжей не случится, – строго ответила девушка, крепко взяла его за руку повыше локтя и потянула на себя.
Они вывалились в светлое просторное помещение с таким высоким потолком, что Герман не мог его разглядеть, как ни задирал голову. Белые колонны ввинчивались в клубящийся в вышине туман, и туман же стелился над мостовой.
– Где мы? – спросил Герман.
Поднявшись на ноги, он отряхнулся. С него облетел тонкий дым, похожий на сигаретный.
– Это Оазис. Центральный русскоязычный сервер. Или, как их ещё называют – эйфорт, – объяснила Лера и направилась в центр зала.
Герман последовал за ней, жалуясь на ходу:
– У меня всё время такое чувство, будто за мной следят. Сразу со всех сторон.
– Так проявляют себя объекты, с которыми можно взаимодействовать. Например, червоточины.
Лера, не оборачиваясь, плавно взмахнула рукой. Герман проследил за её движением и увидел несколько дверных проёмов, таких же, как тот, через который они попали сюда.
– Это чтобы ты обратил на них внимание. А ты не обращай.
Туман медленно отползал по мере того, как они продвигались по этому месту, подобному залу ожидания. Впереди встало что-то вроде крепостной стены, за которой угадывались изящные, стрельчатые очертания, будто нарисованные невидимыми чернилами.
Немногочисленные встречные напоминали кинозвёзд, так их облагородило воображение. Но были и другие – одетые в серые балахоны, с лицами, скрытыми в тени низко надвинутых капюшонов, вышитых по краю вязью из повторяющихся φ. Из-под капюшонов тянуло холодом, как из оконных щелей, в которых свистит сквозняк. Это отбивало желание всматриваться.
– Сервисные служащие, – пояснила Лера.
– А что они делают?
– Например, ты не можешь просто взять и показать жопу у всех на виду. Они вежливо, но твёрдо препроводят тебя в специально отведённое для этого место.
Из тумана выступила величественная стела, облицованная отполированными до влажного блеска металлическими пластинами. Каждая из пластин являлась объектом, с которым можно взаимодействовать. На Германа как будто вдруг уставилась тысяча жадных глаз. Он не нашёл в себе сил сопротивляться.
Он увидел в отражениях Леру, но не ту Леру, что шла рядом в превосходной степени своей красоты. В пластинах отражался поблекший в памяти актовый зал – и девушка, которая лежит на полу в позе эмбриона: колени подтянуты к груди, от затылка к эйфону тянется провод, а глаза ничего не выражают.
Герману захотелось посмотреть на себя. Он подошёл ближе, ещё ближе. Его настигло отражение тумана, колонн, серых фигур вдалеке. Сам Герман в пластинах не отражался.
– Стоп! – зашипела Лера, хватая его за руку. – А ну-ка пошли отсюда!
Её прикосновение било током, словно она как следует потёрла между ладонями шерстяную ткань. Ничего не объясняя, Лера затолкала Германа в ближайшую червоточину. Они перенеслись за пределы эйфорта и спугнули призрачного верблюда, который мирно пощипывал белёсую растительность, обвитую вокруг дверного косяка. Верблюд рассыпался в прах и смешался с песками.
– Это и есть такое место, где можно голую жопу показывать? – спросил Герман.
– Вроде того.
– Ну и какой смысл, всё равно никто не увидит. Здесь же никого нет.
– Не говори глупостей. Здесь полно народу. Просто мы друг друга не видим, потому что это не публичная локация, в отличие от Оазиса.
Лера достала из кармана кольцо с крупным кристаллом и надела на палец. Он пропустила через кристалл солнечный луч и прищурилась, словно примерялась к чему-то.
– Подойди-ка, – велела девушка.
Они оба наклонились над кристаллом. Во многих его гранях на секунду промелькнула Лера, лежащая на полу актового зала. Больше Герман, как ни всматривался, не видел ничего, кроме песков.
– Вот дела, – задумчиво сказала Лера.
Она сняла и спрятала кольцо и побрела куда-то по склону бархана. Герман бросился её догонять. Почему-то расстояние между ними не уменьшалось, как он ни прибавлял шаг, хотя Лера шла медленно, проваливаясь в песок по щиколотки. Тогда Герман прокричал вслед:
– Почему я не отражаюсь в зеркальных поверхностях?
– Понятия не имею.
– Тогда чего ты испугалась? Только не говори, что это не так! Я видел!
– Послушай. – Лера остановилась и встала на носки. Вид у неё был сосредоточенный. – Всё, что я знаю – тебя за это могут заблокировать. Так что надо поскорее отыскать этого твоего брата. Мы слишком близко от сервисной зоны. Тебе оно на…
Не договорив, Лера выпрямилась и резко опустила голову на грудь, будто повесила себя на невидимый крюк. Взгляд её потух, слова оборвались.
Герман бросился к ней со всех ног. Он обошёл вокруг, рассмотрев девушку со всех сторон, как до этого рассматривал дверной проём. Лера висела невысоко над землёй и совсем не шевелилась.
Герман зачем-то залез к девушке в карман, плотно прилегающий к телу, достал и надел кольцо и с третьей попытки поймал солнечный луч. Зрачки Леры не реагировали на свет, пропущенный через кристалл, но выбившаяся из причёски прядь взлетала и падала на лицо в такт дыханию.
Герман заправил выбившиеся Лерины волосы ей за ухо. Он не удержался и потрогал её губы, лаково-красные, будто вишня, и с удивлением отметил, что они совсем не липкие.
Лера отчётливо моргнула.
– Герман, ты что, дурак?
По её лицу прошла рябь и перекинулась на плечи. Лера повела ими, и рядом проявился, складываясь из фрагментов, как на стереокартинке, Серёжа, которого девушка держала за шиворот.
Лера с видимым удовольствием швырнула парня на землю и приземлилась сама, эффектно взметнув песок из-под подошв.
– Ужасное место! – закричал Сергей.
Он принялся ожесточённо тереть глаза, как будто в них попал песок. Набивал себе цену, конечно – Герман достаточно освоился в Эйфориуме, чтобы разобраться: здесь всё запрограммировано так, чтобы не причинять дискомфорта.
– Я думал, что застрял в этой поганой пустыне навсегда! А ты…
– А я сбежала с денежками, – скучающе перебила Лера. – Можешь не продолжать.
– Я даже не знаю, есть ли отсюда выход, и где он находится! А если тебя удар хватит – ну, по-настоящему?! Ты об этом подумала?
– Только не плачь. Я установила таймер на два часа. Если к этому времени сеанс не закончится, то подключение прервётся, и ты придёшь в чувство.
