Текст книги "На чужой войне 2 (СИ)"

Автор книги: Ван Ваныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 7

В отличии от своих бойцов, которые в данный момент с криками и улюлюканьем преследовали разбегающихся воинов противника, я своего коня придержал. Ведь если кто-то из вражеского войска и уцелеет– это, по большому счёту, мало повлияет на общий итог,– так что и пусть разбегаются. Понимаю и соратников– кураж, адреналин играет, и алая пелена перед глазами ещё не рассеялась, но я то не простой солдат– у меня есть и другие обязанности. Узнать о потерях, отделить от них ещё живых и попытаться их спасти– хотя в отряде есть свой коновал, но посмотрев на его лечение, от которого становишься лишь ближе к кладбищу, начатую ещё под Лионом практику– накладывать лубки и зашивать раны– продолжил. Я вроде как нашего отрядного лекаря, в качестве которого выступает недоучившийся студент из самого Парижу, насчёт стерильности проинформировал, но тот– да, да– и дальше,– по старинке, как в местных вузах учат. Нынешнее врачевание основано на так называемых гуморах (четыре жидкости– чёрная желчь, жёлтая желчь, слизь и кровь), и выделения которых, их дисбаланс якобы провоцирует возникновение заболеваний. Соответственно, главное лечение от всех болезней– кровопускание, которое якобы восстанавливает баланс жидкостей. Ну, прямо кислотно-щелочной... Не менее важно прикладывать к больному месту мощи святых и другие подобные же предметы культа, говоря при этом особые слова и молитвы. Шарлатанство чистой воды, после наблюдения за подобным процессом, становится страшно за обратившихся с просьбами о помощи к нашему недоучке. И потому, как не оправдает он пока моего доверия, ему отходят для лечения только те, кто полегче, и то некоторых после перелечивать приходится, но тут уж ничего не поделаешь– других ресурсов у меня под рукой нет; а сам занимаюсь тяжёлыми. От постоянной практики вроде как даже и опыт кое-какой специфический появился, по крайней мере, от вида вылезших наружу костей и кровавой струи из порубленной артерии руки почти не трясутся…

Что ты будешь делать– только подумал было о том, какой молодец, а руки опять возьми и заживи своей жизнью, но причина такому явлению вполне объяснима– принесли бойца с раздробленной ногой,– вероятно под копыта коня попал. Такое уже не собрать (или собрать, но не в моих условиях, и точно– не мной) и остаётся лишь ампутация– вот мандраж и напал. Однажды я уже проделывал эту процедуру и потому, честно говоря, хотел бы избежать повторения-мероприятие это сильно на любителя…или, что желательнее– на профессионала. Тогда я долго не мог решиться (хотя, вроде бы– чего такого?), пришлось принять успокоительного из бутылки в очень больших объемах– иначе никак– почти до состояния нестояния. Дальнейшее помню смутно, но, тем не менее, задачу тогда выполнил– почерневшую конечность кривой пилой отпилил, отпилю и сейчас. Наверное…

Вспоминается мне в связи с этим обстоятельством некая книга про пиратов, уже и сюжет позабылся, и автора не помню, а может и не книга то была– фильм… Не существенно, суть в другом– в присутствующем в данном произведении некоем постоянно пьяном докторе. Когда читал, пытался понять– как же можно себя доверить в руки пьяного в зюзю дока, а теперь, попав в сопоставимые времена, осознал, что по другому здесь и невозможно. Когда из анестезии только деревянный молоток, а из инструментов ампутации тупая и сделанная кривыми руками пила, кинжал и мясницкий топор. Только от взгляда на этот набор хочется приложиться к горлышку, а надо ведь ещё и принцип соблюдать– не навреди… Как?!

Пока я вынужденно мучался и мучал других– из благих побуждений конечно же, прискакал радостный Марк.

– Ваша Светлость, виктория!

Ну, победа… И что? Зачем под руку-то орать? У меня ведь дрогнуть может, и в результате случится нечто непоправимое, например, отрезанное то, вместо этого.

Потому жестом попросил обождать. Вижу же– распирает моего соратника от переизбытка положительных эмоций. В такой ситуации всегда присутствует желание поделиться радостью, лучше, конечно, с другом, но такое не всегда исполнимо… Но это несколько о другой ситуации– потому как вернее товарища, нежели Марк, поискать…

Трое тяжёлых, один из них с ампутацией– не заметил как час пролетел. Хорошо всё-таки– как однако быстро меняется мнение, когда жареный петух в темечко клюнет– что хотя бы коновал в наличии имеется, и можно раненых с некритичными порезами на него спихнуть,-хоть какое-то послабление. Когда заканчивал зашивать ампутированного, тот пришёл в себя. Жаль человека, инвалид в эти времена– звучит как приговор. Вроде как Полем зовут его, знаю про него, что муж правильный и воин хороший…был. Очень жаль…Ладно, если Церковь теперь приютит, но это вряд ли, при всех своих гуманистических лозунгах– это не более, чем коммерческая организация. Руки рабочие им всегда требуются, но желательно полноценные: чтобы загружать работой– побольше, а платить– поменьше. И если никому не нужен– остаётся подобным обрубкам лишь на паперти стоять…

Когда мои "добровольные"– почти, тут, как и в будущем, всё по приказу– помощники, подхватив Поля под микитки, собирались оттранспортировать того к прочим пострадавшим, он остановил их рукой и обратился ко мне:

– Капитан…

– Слушаю, Поль…

– Капитан, оставьте меня в отряде– я ведь многое умею: за конями ухаживать, за оружием… Оставьте, капитан!

Чёрт! Человек понимает, что его ожидает...Вообще-то, компания рутьеров так-то тоже не благотворительная организация. Здесь всё подчинено военной необходимости достаточно жёстко: мы совместно воюем, зарабатываем как можем своим мечом средства к существованию, но если случилась неприятность, подобная этой– выделив пострадавшему лишь долю малую на первое время, без жалости избавляемся от такого балласта.

Я задумался: как-то не до того ранее было, но сейчас выдалась свободная минутка, и мысли в голове закружились-а почему бы и не приделать тому же Полю протез, хотя бы самый примитивный– деревянный,– как у одноногого Сильвера. Протез, даже на вид тяжёлый, видел только у одного рыцаря в войске графа де Фуа, используемый, надо полагать в виду его массивности, интересным способом– только при посадке на коня с целью помощи при её управлении,– и это единственный увиденный мною случай использования подобного девайса за всё время пребывания в этом мире, а ведь безруких и безногих– многие тысячи… Пользуются разными приспособлениями, вроде костылей и стульев с колёсиками, но вот именно с протезами, как я понял, здесь большой напряг. И даже если не думать о прочих, мне по сути абсолютно чужих, то ведь и в нашем компании случаи подобные этому нередко случаются. Отчего, хотя бы простую деревяшку вместо ноги не приделать– это же легко можно сделать. Я же сам инвалид…эээ, был, и не понаслышке знаю как тяжело жить без конечности, даже одной, и какое у пострадавшего имеется желание подспудное снова ею обладать. Встрепенулся– что-то весьма я глубоко задумался– мда, а люди-то ждут ответа. И я немного поспешно ответил:

– Я подумаю. Появились у меня, знаешь ли, мысли на твой счёт, просто– подожди.

– Ваша Светлость, да я…

– Подожди немного, Поль.

–

Наконец, покинув это обиталище скорби, представленную на время сортировки раненых времянкой в виде натянутой от солнца и других погодных неприятностей материи, и лежанок в виде набитых сеном мешков– с намерением передохнуть отправился в замок. По пути в солар (специальная комната для уединенного отдыха, обычно располагаемая в донжоне на самом верху, но за его– третьего этажа– отсутствием находящаяся у меня рядом со спальными покоями) посетил гардеробную. Я знаю, какие мысли вас посетили при этом названии и потому поспешу развеять ваши заблуждения– гардеробом здесь именуют место, где мы привыкли справлять свои естественные потребности. В будущем это место назовут туалетом или гальюном, а пока приходится при произношении слова гардероб старательно скрывать свои истинные эмоции. Руссо туристо…

Есть такая поговорка– у дураков мысли сходятся… Это я к чему– поднялся в солар, а там уже Марк дожидается. Возможно, и меня. По крайней мере, все атрибуты этого присутствовали: две скамейки возле стола, бутылка из мутного стекла и бокал на ножке с блестевшим внутри подозрительным (делать денатурат не в двадцатом веке придумали) содержимым, которое мой товарищ изредка, наслаждаясь эстетически видом из узкого окна и задуваемым в него свежим воздухом, задумчиво отхлебывал.

Прошёл к стоящему тут же буфету и, открыв одну из створок, снял с полки похожий на стоящий на столе– как из одной коллекции– бокал. И, всё также молча плюхнувшись на скамью, но уже с противоположной стороны стола, пододвинул свою емкость к его близнецу. Намёк Марк уловил правильно и поспешил плеснуть красное содержимое бутылки и в мой сосуд. Вот теперь идиллия стала полной…

Посидели некоторое время, релаксируя душой и, одновременно, нагружая печень. Наконец, голос Марка разорвал тишину комнаты:

– Как Поль?

– Жить будет. Правда, уже не так хорошо, как прежде…

Опять помолчали, погрузившись в грустные думы. По крайней мере, именно такими они были у меня– о чём и последовал мой следующий вопрос:

– Какие потери?– Имея в виду таковые в общем для отряда.

– Шестеро. И…Поль?

– Он ещё пригодится. Хочу кое-что проверить– если получится, то многих одноногих можно будет на ноги поставить.

– А?

Марк в страхе аж отшатнулся. Да, тфу, ты…

– Ты чего? Думаешь колдовство? Брось… Ничего такого– обычную деревяху к обрубку примотаю. Ну, может быть, не совсем обычную… А, неважно. Долго объяснять– потом сам всё увидишь.

– А…

Марк с облегчением вытер выступивший на лбу пот и, схватив бокал, как утопающий– спасательный круг, в несколько глотков опустошил его. И не нужно смеяться над этим страхом– здесь с таким серьезно. Боятся колдовства до усрачки и больше смерти.

Было дело: проезжали мы как-то через одну деревеньку, ещё удивились– скотина, хозяйство на месте, а люди отсутствуют. И лишь позже деревенские обнаружились на берегу реки за интересным занятием– топили женщину,– одну из своих. Мысли об утоплении появились только в моей голове, но местные думали иначе: для них бросить связанную по рукам и ногам в омут– провести Божий суд. По его итогам, если всплывёт– это значит вода не приняла нечистую ведьму, которую, стало быть, надлежит сжечь. А если нет– утонула– слава тебе, Господи,– это была не ведьма. Упокой, Господь её душу– мы будем за неё молиться… Странная логика, не оставляющая обвиняемой даже тени шанса на оправдание, но какой ещё логики можно ожидать от людей даже и слова такого не знающих…

С другой стороны, если топят и сжигают, значит, есть причина– ведь так? Но я пока что– увы мне– таковой не обнаружил. Не считать же за подобное бормотание какой-то приведенной моими соратниками бабки на мой разболевшийся зуб. Который, кстати говоря, после этого болеть почти сразу перестал… Но не сжигать же за это?! Или всё же– на всякий случай...

Между тем, успокоившийся было Марк, постепенно возбуждаясь от собственной речи, принялся перечислять наши трофеи, третья часть которых– львиная доля– принадлежит мне. В принципе, я и раньше знал, что война– дело очень опасное, но в такой же мере оно и прибыльно. Особенно осознал это сейчас, когда надо мной командиров нет, и, соответственно, ни с кем делиться не требуется– то есть вся капитанская доля отходит мне одному. Да, так-то можно воевать…

А после, хитро прищурившись, Марк добавил:

– Есть ещё кое-какая особая добыча…

И с ожиданием уставился на меня– типа интригует. Ладно– подыграем, и, якобы с огромным интересом, спросил:

– Да? И что же это за добыча такая?

– Пока не скажу. Вот чуть позже доставят сюда и тогда узнаешь– думаю, рад будешь…

Блин, да он смеётся надо мной что ли, так я этого точно не одобряю:

– Марк, ты бы заканчивал со своими шуточками…

– Даниэль, клянусь мощами моего святого покровителя– есть трофей. И скоро ты сам убедишься в этом!

Ну, если он костями святого Марка принялся клясться, то скорее всего– это правда. Подождём, твою маму…

Он куда-то убежал, наверное, с целью поторопить сюрприз, а я погрузился в размышления. Вроде всё прекрасно и враги наказаны, но резонанс от этого события по-любому разойдётся широкими кругами по Бургундии, а может и дальше, и как оно аукнется– никто не знает. Нужно будет, в этой связи, интенсифицировать переход на огнестрел. Разговор с кузнецом по этому поводу уже был, но там такой мастер… Придётся опять всё самому и методом тыка пробовать. Эх…

А потом мне резко стало не до высоких материй: вернувшийся Марк, открыв дверь, с поклоном пропустил в солар даму. Хорошо знакомую мне даму– Маргариту де Люньи– вдову покойного шевалье Жоссерана, сеньора де Люньи. Да, покойного, его уже опознали, когда собрали воедино две половинки черепа. Он оказался одним из тех трёх рыцарей, первыми ворвавшихся в наши боевые порядки, и, соответственно, первыми же и попавшими под топоры алебард. После такого не выживают… Но причём здесь эта дама?

Я поднялся и лёгким поклоном ответил на её реверанс, после чего вопросил:

– Сеньора?

Дама, ныне стоящая передо мной сильно отличалась от извлеченной некогда из застенков этого замка. Она поменяла предыдущую одежду на весьма пышное платье цвета индиго с красным лифом из дорогих материалов и более ярких расцветок, довольно откровенного по нынешним временам содержания с обнаженными плечами, сделала причёску и, судя по видневшимся из-под трессуара (сетка из металлических нитей, украшенных жемчугом) кудряшкам, завивку, но главное– она поменялась внутренне. Изменилась осанка, поведение, став более соответствующими владетельной сеньоре.

Мой вопрос она проигнорировала, и лишь гордым взглядом обожгла. После чего решительно повернулась всем корпусом к Марку, требовательно уставившись на него. Я тоже взглянул в ту сторону, начиная уже кое-что подозревать. Это ведь не то, что я думаю... Но, если это так, тогда с чего он решил, что это мне понравится?

– Сеньора де Люньи оказалась в захваченном нами лагере, и таким образом…стала нашей пленницей,– подтвердил Марк мои догадки.

Однако…

Под моим взглядом Маргарита выпрямилась, но даже сквозь надетую на лице маску высокомерия явственно проступал страх: ещё бы– дважды за короткое время оказаться в плену,– да, этого и врагу не пожелаешь. Особенно, вспоминая в каких условиях она была найдена мною в первый раз… А если она узнает, что стала по моей милости вдовой– то точно проклянёт...

Глава 8

Глаза лихорадочно блестят, грудь взволнованно вздымается, руки нервно перебирают ткань платья– моя невольная гостья явно не в своей тарелке. И с трепетом ожидает моих слов и моего решения… Сегодня она особенно красива, даже и непонятно мне– и отчего я раньше как-то сего не замечал. Потому что волнуется? Но это не точно… А может этот непонятный, окутавший меня внезапно романтик– всего лишь последствия вынужденного воздержания и долгого– слишком– отсутствия рядом противоположного пола. В таких условиях, мы– мужики– обычно становимся очень жёсткими, прямо как мясо умершей от старости коровы, и агрессивными. Не каждый из нас сможет совладать с накопившимся от жизненных передряг стрессом, и его следствием в виде неконтролируемых порывов души, способных, в конечном счёте, привести к психическим отклонениям или криминалу. Подсознательно ищем выход, который часто и находим в чьих-то мягких объятиях… Или не находим… И так может быть. Впрочем, не о том я думаю…

Я опустил голову и спросил себя– а нужна ли мне она здесь в качестве пленника? И тут нету какого-либо эротического подтекста, а только рациональное зерно: принесёт ли подобное стабильность и безопасность, так необходимую моему отряду на данном этапе, или же наоборот– усугубит нынешнее положение. И пока что не вижу никакой выгоды– разве что кроме денежной, но и это ещё вилами на воде– в её нахождении в моём плену,– которое наоборот, вполне может привести к очередному противостоянию. Теперь, за отбытием на тот свет супруга присутствующей здесь дамы, такую роль может примерить на себя какой-нибудь брат… троюродный, или такого же уровня родства дядюшка. Или ещё кто-нибудь… Пока имеется в наличии хоть один представитель мужского пола этого рода, я буду находиться под ударом. Оно нам надо? Нафиг… И, кстати, о муже– надо бы как-то помягче сообщить девушке о постигшей её утрате…

Между тем, сеньора, не дождавшись от меня вразумительного отклика и терзаемая неизвестностью, решилась на самостоятельный диалог:

– Ваша Светлость, могу ли я рассчитывать, что вы будете обращаться со мной согласно моему положению в обществе?

Моя левая бровь слегка изогнулась, придав лицу недоуменное выражение– мол, о чём это она? Вроде как я ничего подобного…

– Что вы имеете в виду, сеньора?

– Вы ведь не посадите меня туда, обратно, в эти ваши…

– О, сеньора, как вы могли так подумать обо мне! – Я даже руками от неожиданности её предположений всплеснул– действительно, даже если решил бы оставить девицу в замке в надежде на выкуп, подземелье– это последнее место, куда следовало, по моему мнению, её поместить.– Вы можете быть благонадежны, темница– это место точно не для вас… И, собственно, почему вы решили, что я обязательно должен посадить вас в узилище?

– Но как же, сир, ведь ныне я ваша пленница?

Нормальная логика, если пленник, то обязательно должен помучаться, но таковы нравы...

– А вот тут вы ошибаетесь. Впрочем, как и некоторые из моих людей,– и искоса глянул на удивлённую физиономию Марка,– Вы не в плену, а вовсе даже наоборот– в гостях.

Она удивилась, а после, по мере понимания ситуации– её глаза набухли счастливыми слезами. Она подалась чуть вперёд, сжимая руки в кулачок на груди, и тихо, почти прошептала:

– Спасибо…

И тут же устыдившись своему порыву, опустила голову. А я продолжил демонстрировать благородство, которого, к сожалению, в себе совсем не ощущал... Но это же не повод огорчать милое создание.

– Что вы, сеньора, это мой, как благородного человека, долг– защищать слабых…

Наплел, конечно. И про мнимое дворянство вспомнил, и про рыцарский лозунг, который, надо сказать, эти самые рыцари и не думают претворять в жизнь– ничего не меняется в этом мире– но мои слова девушке, судя по заалевшим ямочкам на ланитах– весьма понравились.

В такой момент вспоминать о ещё не упокоенном шевалье совсем не хотелось, и я, малодушно отсрочив эту тяжкую необходимость на некоторое время, продолжил общение в выбранном ключе:

– Вам будут предоставлены наилучшие среди имеющихся в замке покоев– по вашему выбору. А если вы пожелаете отъехать в свои владения, я предоставлю лошадей и соответствующее вашему положению сопровождение.

Ооо!– дама де Люньи в восхищении– именно это выражение я прочитал в распахнутых очах прекрасной сеньоры. Повернулся в сторону стоящего в ступоре Марка и добавил:

– Распорядись!

– Но…

Я глянул так, что он сразу закашлялся и закивал головой:

– Конечно, Ваша… Хорошо. Я…непременно.

Вновь обратив своё внимание к Маргарите, произнёс заключительную фразу сопровождаемую лёгким поклоном, как бы подводящим черту под аудиенцией :

– Сеньора…

И получил немедленный, с реверансом, и с нотками радости в голосе ответ:

– Ваша Светлость…

–

Сегодня был день сюрпризов, и не сказать, что все они были приятными. Ещё утром она радостно махала платочком мужественно улыбавшемуся, уходившему на смертный бой супругу, гордясь его величием и храбростью, а уже в полдень– пыталась, крича от охватившего её ужаса, вырваться из цепких неумолимых рук. И лишь спустя, как ей показалось, пропасть времени, раздавшийся крик-команда прервал эту страшную забаву. Руки исчезли, но оказалось, что это всего лишь прелюдия– её повели в тот самый замок, в подземельях которого она провела свои самые страшные дни…

Как подобное произошло, было понятно без слов: муж проиграл, разбит, и бог ведает где он ныне, а теперь пришла пора ей заплатить за его ошибки. Но одно дело понимать, и совсем другое– принять. Возможно, будь у Маргариты время, и она, поплакав, приняла бы новую реальность, но в условиях стресса, когда в голове вместо разума стучат молоточки страха помыслить о важном невозможно– остаются лишь инстинкты.

По дороге в замок Мерси– название, отдающее теперь сарказмом– она пыталась собраться и даже кое в чём преуспела, но не до конца. И представ, перед высоким рутьером, которого именовали принцем, а супруг-неуверенно– так как без доказательств– именовал самозванцем, высокородная дама де Люньи не смогла избавиться от нервной дрожи в коленках.

Но к её полному восторгу, разговор сложился совсем не так, как она страшилась. Его Светлость– настоящий благородный рыцарь,– решила она. И это своё мнение, она готова отстаивать даже перед мужем. Наверное– со смущением подумала Маргарита… “И, кстати”,– она обернулась на уже закрывшуюся дверь,– “Я же совершенно забыла про своего мужа". “Я плохая жена”– подумала сокрушённо. Но не возвращаться же… “Ничего не случится, если я спрошу попозже”. И, кивнув своим мыслям, поспешила вслед за– она ещё не определилась с его статусом– выделенным ей для помощи человеком.

–

День постепенно клонился к закату, предвещая очередную длинную и непростую ночь. В дверь постучали, и после моего разрешающего отклика Слизняк, оккупировавший в последнее время предбанник моих покоев-спал прямо на полу на какой-то тряпке (я было озадачился подобным аскетизмом, но меня убедили, что это вполне в реалиях времени, поставив в тупик вопросом– а где же слуга тогда должен находиться?)– после моему разрешения немедленно открыл, и в мои покои вплыла– ввиду её размеров и общей конфигурации другого определения её перемещениям подобрать сложно– дородная женщина лет тридцати по имени Мадлен. Мне тут намекнули, что после победы положен пир. Я ведь феодал– хоть и ненастоящий– и обязан следовать традициям этого сословия. Ну, надо, так будет… И с целью поспособствовать мне в этом непростом (действительно непростом) деле, уже сразу после победного для нас окончания прошедшего сражения в сторону Монбелье ускакал гонец за подмогой в один из расположенных там трактиров под названием “У одноглазый кабана”. Интересное название, да, но мало ли чудес на свете– а заинтересовало меня в этой забегаловке другое. Мне отрекомендовали его хозяина Пьера как самого наилучшего по этому делу в окрестностях, и уже не раз подряжавшегося на организацию подобных вечеринок. За отсутствием замковых слуг и поваров, нам срочно потребовались профессионалы, а этот человек– за разумную плату– готов организовать всё на высшем уровне,– как он его понимал. И эта, постучавшая в мою дверь, женщина являлась супругой Пьера, а также его миниатюрной копией. И пришла лишь с одной фразой:

– Всё готово!

На первом этаже донжона располагалась большая зала. Будучи подвергнувшись при предыдущих “хозяевах” варварскому разграблению, она нуждалась в обновлении, которое и было проведено в спешном порядке в качестве подготовки к сегодняшнему событию. Подключили деревенских жителей, и сейчас пиршественный зал было не узнать: вымыли полы и стены, вычистили всю грязь и мусор, на пол подсыпали свежей соломы, отчего стоял устойчивый запах овина, заместо утерянных экземпляров оружия по стенам развесили не совсем новые, но богатые образцы, а на люстре, потерявшей ранее почти все полагающиеся, обновили свечи, так что в данный момент она сверкала нестерпимым светом– я был не намерен экономить на этом мероприятии,– это мой триумф, и он должен запомниться всем присутствующим.

Спускаясь в своих наилучших– по мнению окружающих меня людей, ибо время пока не совсем для шокирования своим вкусом подходящее– одеждах по боковой лестнице вслед за Слизняком, ещё на подходе услышал гул довольных происходящим голосов. Слуга вышел в зал через специальную боковую дверцу впереди меня, и громко с пафосом– от которого он, по моему, находился в экстазе– провозгласил:

– Его Светлость принц де Рюс, сеньор де Мерси!– Сопровождая мой выход поклоном.

Присутствующие гости встали и тоже склонились, а я довольным взглядом окинул получившуюся картину-всё, как в миниатюре из учебника истории: два длинных накрытых белой скатертью стола вдоль стен заставлены разнообразными яствами и напитками, и ещё один– небольшой– венчавший собой перекладину в образованной столами букве П, расположенный на возвышенности у противоположной от главного входа стены. И, одновременно, ближайший ко мне– к нему я и направился.

Около этого столика уже находилась моя вынужденная гостья– Маргарита де Люньи. Всё-таки это действо-празднование победы над её мужем– не является приятным событием, и я, с сообщением о предстоящем пире, предоставил ей и выбор– присутствовать или нет. И вот– она здесь. Неужели до сих пор опасается, что я передумаю и определю ей в качестве местожительства минусовые этажи? Не поймёшь этих женщин... Внимательно вгляделся в её нежные черты, но увидел лишь смущение от такого пристального разглядывания. Она вспыхнула как маков цвет, оттого невероятно похорошела– хотя куда уж более? Внезапно и мне стало не хватать воздуха… Чтобы скрыть неожиданную обоюдную неловкость мы одновременно спрятались за этикет-опустив взоры долу и раскланявшись. Хотел было поухаживать за дамой, стул подвинуть для начала, но наткнувшись на внимательный взгляд стоявшей у неё за спиной служанки, отказался от этой идеи– не принято подобное, а следовательно,– могут неправильно понять. За нравственностью здесь следят не в пример будущим временам более пристально, очевидно, по причине больших последствий для неуследивших, но надо сказать-столь же безрезультатно. Человеческую природу не переделать: грешили, и грешить будут несмотря на все запреты…

Расположились за столом, следом опустились на выделенные для них места и присутствующие. Здесь так положено: место каждого определяется по его происхождению, возрасту и полу– за стол для господ никогда не посадят простолюдина,– обратное тоже невозможно. А если бы кроме моей личной гостьи на этом пиршестве присутствовали ещё какие-нибудь дамы, то в этом зале стало бы на один стол больше. Можно, конечно, наплевать на сословные заморочки, но тогда придётся примерить на себя судьбу Дон-Кихота, воююя с ветряными мельницами. Не пришло ещё время для революций…

По залу забегала прислуга наполняя салернским бокалы господ и прочих дворян, и вином попроще или сидром– кубки простолюдинов. Дождавшись, когда все сосуды наполнятся до краёв, я встал и, подняв свою чашу повыше, громогласно провозгласил тост:

– Пью эту чашу за воинов храбрых, в бою устоявших. За преданность вашу и крепость руки.

Радостные крики и поднятые сосуды были мне ответом… А после все накинулись на постоянно разносимые по залу яства: нет, здесь не было запечённых на серебряном блюде павлинов или лебедей, отсутствовали и изыски в виде наполовину жареных, а другой половиной– варёных, поросят, как и многого другого, принятого в качестве гастрономии при каких-нибудь вельможных дворах, однако чего попроще– мясного и рыбного– было вдоволь, но ведь и контингент, собравшийся ныне очень сильно отличался от присутствующего обычно на великосветских тусовках– люди здесь были, за небольшим исключением, сплошь ломаные и рубленные, с дворцовыми заморочками мало что имевшие общего. Потому очень быстро действо перекочевало в банальную пьянку, и наши стройные ряды постепенно стали редеть– пока, к счастью, мирным путём: кто-то увлёкся вкусным блюдом и уснул, нырнув туда с головой, кто-то расположился, захрапев, прямо на скамье, а кое-кто, не выдержав земного притяжения, и под ней.

Я выдержал несколько тостов: за победу, за славного вождя– это был голос из зала, за присутствующую в зале в единственном экземпляре даму– а это уже была моя идея, которая моим пьяненьким соб…эм, соратникам пришлась весьма по вкусу. И после, почувствовав некую слабость в ногах– и это несмотря на разбавленное вино– предпочёл покинуть разошедшихся бойцов по-английски,– не прощаясь. Но прежде осведомился о намерениях дамы де Люньи, которая– вот неожиданность– пожелала того же.

Мы дружно поднялись из-за и проследовали– за моим распорядительным слугой– прежним маршрутом наверх,– на второй этаж. И, быть может, тому был виной алкоголь, меру которому в своём организме оценить правильно не смог, или я настолько расслабился от благодушия обстановки– иначе оценить произошедшее очень трудно, но моя рука, как бывало ранее– ещё в других временах– когда случалось провожать красивую девушку, совершенно естественным движением перебралась на её талию. И даже– чуточку ниже…