Текст книги "На чужой войне 2 (СИ)"

Автор книги: Ван Ваныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Вот так встреча, Ваша Преподобие!

– Издеваешься?..– кряхтя поднялся тот с колен, и вперил в меня яростный взгляд.– Прокляну!

– Ну, что вы, святой отец… Как можно? – И поменяв тон, продолжил.– Ты как– на свободу-то хочешь?

– Чинишь насилие над бедным служителем Господа нашего…

– Никакого насилия, все сугубо по воле вашей: нам,– я с усмешкой обернулся на улыбающихся командиров,– известно насколько бенедиктинцы бедны, а потому– какие-то несчастные три тысячи ливров– и ты, Ваше Преподобие, со своими братьями свободен, как ветер; ну, а ежели нет– тогда не взыщи…

– Схизматик…– с ненавистью прошипел аббат.

– Спокойно, святой отец! Прибереги свои силы для куда более важных дел– например, для поиска необходимых вам для обретения свободы денежных средств…

Глава 19

Пока мои рутьеры праздновали победу в Турню– а что касается бенедиктинского монастыря святого Филибера, то я разрешил им ни в чём себе не отказывать (не люблю эту братию)– и разгребались его последствия (а как же без последствий?), во Франции случилась очередная войнушка– втягивая и меня в свою орбиту. И в центре вопроса снова оказалась многострадальная Бургундия: после смерти от чумы восьмого апреля этого года французского короля Иоанна Второго из династии Валуа, герцогская корона по его завещанию перешла младшему сыну Филиппу Туреньскому, но ещё до его этого печального– прежде всего для самого короля– события, нашёлся человек, права которого в этом деле о наследстве, мягко говоря, слишком жадными Валуа оказались попраны, и осмелился бросить им вызов. И какой– сам король Наварры Карлос, прозванный потомками Злым.

Тут нужно сделать небольшой экскурс в предысторию: так получилось, что этот король, а сказать правильнее, королёк– по размеру его королевства, оказался по факту рождения потенциальным владельцем многочисленных выморочных наследств во Франции, однако... И тут всё упиралось в правящую семейку Валуа, которые, как носороги, давили своих соперников, не считаясь с какими-то правами и обычаями. В роли такого чайника и оказался Карлос, сын единственной выжившей дочери короля Людовика Сварливого Жанны Наваррской, через что имел определённые шансы на французскую корону. И, поскольку его мать по надуманной причине ("Негоже лилиям прясть!") была таковых прав лишена, взамен получив лишь некоторые земли в Нормандии (такой размен выглядел как насмешка), а теперь его собирались лишить и другого весьма важного для Франции наследства– герцогства Бургундского,– станешь тут Злым...

И, соответствуя своему будущему прозвищу, Карл решил добиться своего любой ценой. Когда не помогли переговоры с королём Франции и Римским (Авиньонским– по месту своего нынешнего местоположения), он сделал ставку на силовое решение вопроса– двинув в марте месяце в свои владения в Нормандии армию под командованием Жана де Грайи, капталя де Бюш. Однако, как я уже ранее упоминал, о секретности в эти времена имеют очень отдаленные понятия, и потому, едва только капталь дю Бюш сел на коня, и даже о том– куда собрался, уже знали в Париже,– и приняли превентивные меры. Армия, сосредоточенная по первоначальному плану для осады крепости Рольбуаз, была спешно переориентирована на другие цели: восьмого апреля был захвачен Мант, где до того располагалась наваррская администрация в Нормандии, следом– Ветей и Мелён, а шестнадцатого того же месяца– сдала город Вернон осаждавшим французам и сестра Карла вдовствующая королева Бланка,– по итогу очистив от присутствия наваррцев всю долину реки Сена.

Таким образом, когда капталь де Бюш в последние числа апреля прибыл наконец в Нормандию, то узнал о катастрофе: у Его Королевского Величества Карлоса Второго, кроме города Эврё и полуострова Котантен, практически не осталось владений в этом герцогстве. Но Жан де Грайи не из тех людей, кто опускает руки от неудачи: он обосновывается в Эврё и начинает собирать новую армию, для чего использует солдат гарнизона города, дворян Котантена, беглецов из захваченных укреплений, но главное– рассылает гонцов с призывом к лояльным рутьерам с заманчивыми предложениями.

Нужно уточнить– с капталем де Бюш (это не предок ли семейки знаменитых американских президентов?) даже близко не знаком, но его зов замысловатым образом и до меня добрался. Через сэра Джона Амери, который в это время хозяйствовал– своеобразно– в верховьях Луары,– можно сказать, что совсем рядом. Сэр Джон писал, что де Грайи просит собрать всех, способных носить оружие, и наискорейшим образом следовать в Эврё. И, поскольку, последнее обстоятельство имело особое значение, Амери просил сообщить моё решение как можно скорее и, если оно положительное, немедленно выступать в поход.

И вот тут я задумался: выступать ли, и если да– за Париж или Наварру. Ни тот, ни другой король, не вызывали у меня особых предпочтений. Но, если всё же выбирать сторону, предпочтительнее– для меня– выглядит Карлос Наваррский. Укрепление Валуа грозит в перспективе усилением противостояния в Бургундии, что чревато последствиями для моих завоеваний. Карл тоже подарком не выглядит, но, в отличии от Валуа, до сегодняшнего дня вражды между нами не было...

До определенного момента это были умозрительные рассуждения– с чего бы мне кому-то из них помогать?– но чуть позже– на третьи сутки– получил известие, что наиболее боеспособные компании рутьеров в Бургундии, в том числе– Протоиерея, отправились в Нормандию. Похоже на то, что планировались масштабные разборки, и между рутьерами– в том числе. А я уже давно не отделяю себя от них, к тому же явных угроз каких– либо в данный момент не проглядывалось. В этот момент я и решил поучаствовать...

Назначил Марка своим заместителем и оруженосцем (последнее– чтобы перед знатными сеньорами бледно не выглядел) на время моего отсутствия, оставив ему более двух сотен бойцов и половину артиллерии– на случай неожиданностей, и третьего мая в составе небольшого отряда (беря в привычных мне размерах– батальона) выступил в поход. Вместе со мной навстречу приключениям отправились двести человек пехоты и по пятьдесят– конницы и арбалетчиков, в сопровождении двух орудий. Итого– чуть более трёхсот человек. Полностью перевооруженных– чему поспособствовал захват Турню и его богатые закрома, и обеспеченных всем необходимым, в том числе– порохом и ядрами, для перевозки чего использовались все тридцать пять готовых к данному моменту фургонов. В случае опасности, способных, к тому же, послужить– при установке дополнительных щитов– в виде передвижной крепости, вагенбургом– если хотите. И что-то мне говорит, моё появление на поле боя точно не останется незамеченным...

Путешествие наше протекало вполне благополучно, без отсутствия сопряжённых в это неспокойное время нападений со стороны кого бы то ни было. И то ли причиной тому была всенепременная разведка, рыскающая на маршруте и отпугивающая любителей внезапных неожиданностей, то ли обоз, сворачивающийся каждый вечер в чреватую для ночных нападений чрезмерными потерями крепость, но и встречные феодалы, и вездесущие жадные до чужого добра рутьеры предпочли обойти непонятный, а значит и опасный, воинский отряд стороной. Мы проследовали по долине Луары, через Нивернэ и Орлеаннэ, обходя крепости и города, нередко пересекаясь со следующими тем же маршрутом компаниями, но ни с кем не объединяясь. Что на фоне поведения прочих рутьеров совсем не выглядело странным: волки охотятся только в своей стае, и никогда– в чужой. И тринадцатого мая подошли к Эврё.

Столица одноименного графства, расположенная чуть в стороне от реки Сены, на примерно одинаковом расстоянии что от Руана, что от Парижа, впечатляла своими укреплениями и соборами– некогда, до появления на этих берегах норманнов город являлся центром епископства, но, поскольку мы прибыли не с туристическими целями, не это меня более всего волновало, а вопрос– ко двору ли вообще мой приход? Ведь может статься, что за время похода многое изменилось...

–

За стеной изредка шелестел ветер, вычерчивали внутри фигуры высокого стрельчатого окна, отражённого солнечным светом на полу, замысловатые конструкции качавшимися кронами деревьев. Изредка проём окна почти полностью затемнялся, знаменуя собой прохождение очередного облачка. Но, за исключением редких порывов ветра, день обещал быть пригожим.

В упомянутой комнате, двое мужчин, расположившись на (так и просится сказать– удобных, но нет– комфортом тут и не пахнет) стульях с высокой спинкой, употребляли из бутылки его нечто красное содержимое– судя по причмокиваниям после очередного глотка, достаточно приятное– и, как бы между прочим, перекидывались словами:

– Ты не передумал?– спросил своего более молодого собеседника уже поседевший, но всё ещё представительный дворянин лет пятидесяти от роду. – Может статься ещё кто-нибудь подойдёт?

Мужчина, к которому он обратился, брюнет лет тридцати– тридцати пяти худощавого телосложения, чуть подумав, ответил:

– Нет. Сегодня прибыл отряд и вовсе с границы Бургундии– ждать более некого.

– Кстати, Жан, что ты думаешь по поводу их командира?

Жан де Грайи, капталь де Бюш, а именно он был тем молодым человеком, теперь задумался над ответом чуть подольше.

– Знаешь, Роберт (его собеседника зовут Роберт де Ла Порт, и он является в данный момент канцлером Наварры в Нормандии), сразу даже не скажу. Слишком мало знаю о нём, лишь со слов других людей. Некоторые из них утверждают, что он– настоящий принц, а другие– что это самозванец,– и капталь (титул такой) картинно развёл руками.

– Но всё же,– настаивает де Ла Порт.

– Моё мнение... Видно, что человек не из простецов,– увидев соглашающийся с его выводом кивок собеседника, продолжил,– вопрос только– принц ли? А что говорит герольд Эврё?

– В том-то и дело, что ничего. Ныне титул короля Русского носит Казимир, Третий этого имени, правитель Польши, а получил он его после захвата территории королевства. Единственный король Владимир, на которого ссылается, как на своего родителя, наш принц– это может быть только Владимир, сын Льва, умерший в 1340-м году от Р.Х. Которого сначала по молодости знать выгнала из столицы, а после– он и вовсе умер подозрительной смертью. Супруга его умерла ещё ранее, и спросить теперь по сути некого.

Собеседники ещё посидели, дегустируя из бокалов и просто медитируя на фоне отличного денька. Пока, наконец, Жан де Грайи не высказал свою окончательную точку зрения:

– Он вполне может оказаться принцем. Но для меня, как человека военного, более важно, что все, кто знают этого Даниэля или слышали о нём, уверены– это настоящий воин. К тому же– привёл на помощь отличных бойцов. Мне есть с чем сравнивать: скажу так– такой дисциплины я не видел даже у Чёрного принца! И скоро эти воины нам очень пригодятся... Помоги нам, Матерь Божья!– полководец благочестиво перекрестился, и его примеру последовал канцлер.– Завтра! Когда мы отправимся на встречу с врагом...

–

Амери так и не прибыл. Где затерялся– для меня, и не только,– было загадкой. Приняли вполне неплохо, особенно, по этим временам: и местом под лагерь определили, и– что для меня нечто новенькое– на довольствие поставили. Разговором с главнокомандующим тоже остался доволен: человек не чуждый военному делу, потому знающий наши потребности, а главное– желающий найти им решение. Лишь вежливо удивился тому же– отсутствию сэра Джона Амери. В том плане, что меня капитан сподвиг на поход, а сам не явился. Договорились о кондотте на три месяца– обычный срок, с оговоркой– если не случится форс-мажорных событий, вроде наступления Филиппа Туреньского на мои завоевания. На что капталь де Бюш меня успокоил тем, что и герцог, и большая часть нанятого им контингента уже здесь– в Нормандии, в скором времени став нам противником. Это меня вполне устроило, и потому в ответ его заверил:

– Мессир, в таком случае с сегодняшнего дня я в полном вашем распоряжении... И мы, довольные друг другом "ударили по рукам" (в отсутствие пока такого жеста– лишь раскланялись)– подтвердив кондотту, а также получив предоплату в виде пяти тысяч флоринов,– с момента чего и начинался отсчёт службы. В лагере обнаружилось большое количество капитанов из англичан, что, в принципе, и не удивительно, если вспомнить откуда прибыли основные воинские контингенты: из Нормандии, Пикардии и Бретани– то есть с севера. Но было много и южан– гасконцев, хоть и уступающих по численности предыдущим. А вообще, если вспомнить ещё и меня– здесь собралось каждой твари по паре. Планировал с ними познакомиться поближе, но не сложилось– уже на следующий день, четырнадцатого мая, капталь де Бюш вывел войска на дорогу, планируя отвоевать Вернон. Однако, когда мы, следуя по этому– сложно назвать ЭТО дорогой– направлению, перевалили холмы, отделявшие нас от речки Эвр, то обнаружили внизу, на нашем берегу уже выстроившиеся на лугу французские войска. За ними проглядывался деревянный мостик и далее– соломенные крыши селения под названием Кошерель...

Мы собрались возле де Грайи, в сомнениях разглядывая боевые порядки противника. И ожидая возвращения посланного туда герольда. Кстати, интересный товарищ этот герольд по имени Пьер. Да, познакомились... Специально меня нашёл и долго выспрашивал– что, да как я докатился до жизни такой. Что? Послать? Такого пошлёшь...

Это совершенно удивительная категория дворян, которые находятся среди буйного благородного сословия на особом положении– это, по сути, хранители рыцарских традиций, им многое– до определённого предела– позволяется, и они находятся под защитой сразу всех дворян. Он как бы не человек, а функция– исполняет волю пославшего его. Такой может на вполне легальных основаниях бродить, например, по местности в поисках вражеского войска, по сути, занимаясь разведывательной деятельностью, и никто, повторю– ни один человек не осмелится воспрепятствовать его активности. Если, конечно, нет желания оказаться на положении Врага рода человеческого, Диавола в человеческом обличье, Сатаны (нужное подчеркнуть) – сразу для всех дворян континента. И, если что, он сам может так послать, что мало не покажется...

Долго беседовали, и ощущения остались неприятные– будто иголки под ногти загонял,– такому бы в гестапо работать. Но, возможно, этот Пьер и приличный человек (кого попало ведь в герольды не производят), а неприятные чувства у меня вызывает вынужденность лгать и изворачиваться. А как иначе: не расскажешь же– без риска почувствовать себя на положении Жанны д'Арк, причём сразу на последнем этапе жизни– правду о своём появлении в этом мире. Приходится (тяжкий вздох!) рассказывать вымышленную историю. Отчего внутренне бесился, не имея возможности послать...

И, при прощании, этот товарищ, который нам совсем не, намекнул, что мой, так называемый, штандарт с гербом, развевающийся на штоке во время нашей беседы, совсем не соответствует тому же, но Русского королевства.

– Вы правы, мессир. В том плане, что этот,– указал рукой на своего мишку,– Вымышленный. Но это вынужденно– по причине использования истинного моим врагом. Не хочу, знаете ли, прослыть самозванцем...

"Ага!"– прочитал я в его скептическом взгляде, брошенным на штандарт,– "А с этим мишкой ты совершенно точно в эту категорию не попадёшь..." Но, что интересно, герольд по этому поводу промолчал, лишь попросил зарисовать имевшегося. Чёрт возьми! Я унял задрожавшие было пальцы– по тонкому льду хожу– и с милостивой улыбкой кивнул:

– Конечно, конечно, как вам будет угодно...

И таким экстравагантным способом мой мишка попал в геральдические книжки– это я к тому, чтобы сильно не удивлялись, обнаружив подобное творение в учебнике или каких-нибудь вики,– я очень старался. Хотя, судя по мимике Пьера во время копирования, оттоптался сразу на всех правилах геральдики. А по окончании, герольд, оттирая запачканные краской пальцы, вопросил, так, как бы между прочим:

– А вы помните, Ваша Светлость, что должно (ударение на последний слог) изображаться на вашем штандарте?

Но я-то уже не первый день на свете живу, и в курсе, что эти вопросики из категории "как бы между прочим", бывают едва ли не самыми важными, и перевёл всё– специально легкомысленным тоном– в шутку:

– Конечно, кошка какая-то...

Вежливо посмеялись и раскланялись– каждый при своём мнении. А я потом ночь не спал в размышлениях на тему: что это было, и чем грозит в будущем? Остановившись на том, что конкретно сейчас– ничем, потому как в преддверии боевых действий никто в здравом состоянии ума не откажется от наличия под рукой крепкого, уже овеянного победами, отряда...

Глава 20

Пьер вернулся не один, а с коллегой. Которого представил как короля Сокола (гильдмейстер-высшая должность среди гарольдов; а Сокол– не имя, а титул, принадлежащий герольду английского короля). Но это нам он был незнакомцем, а вот капталю– очень даже хорошо знаком, что тот и продемонстрировал, поздоровавшись как со старым знакомым:

– Рад видеть, Сокол!

А после спросил, откуда тот едет и известно ли тому про французов. Оказалось, что он только сейчас покинул их лагерь и:

– Мессир,– ответил Сокол,– у них добрых пятнадцать сотен воинов, и все они добрые латники.

– А кто их капитаны?

– Там многие, есть мессир Бертран дю Геклен со своими бретонцами, граф Осерский, виконт де Бомон, сеньор Луи де Шалон, сеньор Боже, магистр арбалетчиков, Архипресвитер, сеньор Эд де Реми. Некоторые сеньоры из Гаскони, ваши соотечественники, также находятся среди них, вместе с латниками сеньора д'Альбре.

Ну, я же говорил: не нужно никакой разведки– достаточно одного герольда, и тебе всё расскажут и покажут,– причём сами и с огромной радостью.

Услышав это, капталь де Бюш поражённо воскликнул:

– Сокол, правда ли то, что вы сейчас сказали, что некоторые сеньоры из Гаскони– там, и отряд сеньора д'Альбре?

Тут необходимо небольшое уточнение, почему де Грайи так беспокоится по поводу наличия здесь сеньора д'Альбре– это его ближайший сосед, можно сказать, прямо за забором.

– Мессир,– ответил герольд,– это правда, без всякой лжи…

– А где сам сеньор д'Альбре?

– По тому, что я слышал: этот сеньор в данный момент находится в Париже вместе с Дофином, который, очевидно, собирается ехать в Реймс на коронацию.

От услышанного капталь пришёл в сильное расстройство и схватился за голову:

– Клянусь Святым Антонием, гасконец против гасконца!

Интересно, чему он так удивляется, или до сих пор пребывает в счастливом неведении относительно чистоплотности рутьеров? Та сторона заплатила больше, вот и…

А Сокол между тем продолжил:

– Мессир, я недавно имел разговор с герольдом Архипресвитера, от которого узнал, что тот желал бы встретиться с вами…

На что капталь довольно резко ответил:

– Нет! Сокол, передайте этому герольду, чтобы он даже не приближался– я не буду говорить с Архипресвитером!

Такая поспешность вызвала среди нас некоторые сомнения, которые озвучил англичанин Джон Джуэл:

– Почему же, мессир, не поговорить с ним, возможно, это принесёт нам какую-нибудь пользу?

Капталь де Бюш покачал головой в ответ:

– Нет, вы не знаете его. Архипресвитер– большой обманщик, ему у меня веры нет. Толку от этих переговоров не будет, а тем временем он оценит наши силы, что, вполне возможно послужит скорее нам во вред, а не к пользе. Потому-то я и не спешу с ним разговаривать.

И с этим он повернулся к герольду Соколу:

– Ступай, Сокол, к герольду Архипресвитера и извинись за меня, что не желаю с ним разговаривать.

Тот молча поклонился, вскочил на коня и отправился восвояси. А мы обратили внимание на до сих пор молчавшего Пьера.

– Кто командует французами?– вопросил у того капталь.

– Капитан Бертран дю Геклен.

– Вот как. А что же никого из более знатного рода среди тамошних дворян не нашлось?

– Увы, монсеньор, но граф Жан де Осер, которому по знатности положено встать во главе сего воинства, сказывают, сам отказался от командования в пользу более опытного и славного в военном деле…

– Вы беседовали с этим дю Гекленом?

– Имел честь. Грубый тип… Предлагает Вашей милости атаковать его.

– Ну, мало ли чего он хочет,– капталь игриво развёл руками, и среди свиты раздались смешки.– Нам и здесь хорошо: ну, а что– здесь, на холмах, хорошая позиция,– пусть уж лучше капитан нас атакует…

– Мне передать предложение Вашей милости дю Геклену?– спросил Пьер.

– Передай…

После того, как Пьер покинул нас, движимый своим долгом как герольда, и отправился обратно– к французскому командующему, Жан де Грайи обратился за советом к собравшимся командирам:

– Мессиры, противник уже построился, и нам бы тоже следовало. Есть ли мнения по этому поводу?

А как же! Мнения были, но, если честно, я не уловил в них рационального зерна, потому как сводились к тому лишь– против кого хотели сражаться присутствующие. Поскольку французы выстроились тремя отрядами, над которыми развевалось огромное количество флагов и вымпелов их владельцев, в отличие от меня, мало что понимающего в этом разноцветье, знатоки с хорошим зрением быстро разобрались и определились кто есть кто,– и против кого, соответственно, хотели сражаться. И, вскоре, напротив бретонского отряда Бертрана дю Геклена построилась колонна капталя дю Бюш, в которой было около четырёхсот латников. С капталем находились юный рыцарь-баннерет Солькс из Наварры, мессир Гильом де Гравилль и сеньор Пьер де Саксвилль. Против второго отряда французов, набранного из пикардийцев, нормандцев и парижан, где развевались флаги Жана де Шалон-Осер, виконта де Бомон и великого магистра арбалетчиков Бодуэна де Ланс, сеньора д’ Аннекен (в ведении последнего относились не только арбалетчики– как можно было бы подумать по названию, но и лучники, инженеры, канониры, и весь осадный парк) построились наёмные англичане капитана Джона Джоэла-к этому моменту война, продолжавшаяся уже около тридцати лет, перешла на новый уровень между этими народами, что-то вроде того, что: встретил француза-убей! И потому англичане, движимые ненавистью, хотели прежде всего французов. Кстати, в числе этого отряда присутствовали и знаменитые английские лучники в количестве трёхсот человек. И, наконец, третий– наш– отряд, под командованием бастарда де Марёй, в котором помимо него находились сеньор Бертран де Франк и ещё четыреста латников, выстроился напротив бургундцев Арно де Серволя и других наёмных капитанов: Жана де Вьенна, Луи де Шалон-Арле, Арно Аманье д,Альбре… В резерве у французов остались гасконские компании. Так же поступил и наш командующий, оставив в качестве арьергарда в тылу шестьдесят воинов, кроме всего прочего, должные охранять оставленный здесь, среди колючего кустарника, штандарт– оно же место сбора на случай превратности войны.

Я, по причине весьма далёких от прочих интересов, в ругани по поводу распределения не участвовал почти до самого конца совещания, когда это наконец стало весьма заметным. Настолько, что, в конце концов, ко мне обратился де Грайи:

– А вы, принц, имеете ли предпочтения в будущем сражении?

Мне, по большому счёту, неважно где и против кого биться, но если выбирать:

– Отчего же-имею. Мне, по причине некоторых разногласий с новым бургундским герцогом, было бы желательно скрестить клинки с отрядом де Серволя.

– Так тому и быть…

Вот таким тривиальным способом отряд де Марёй и стал местом нашего расположения в предстоящем сражении.

Мы разделились поотрядно, выстроились пешим порядком напротив противника и стали ждать вражеской атаки. Однако, час проходил за часом, а ситуация не менялась. Очевидно, что обе стороны отдавали инициативу врагу, вот только никто не спешил ею воспользоваться. Понятно почему: со стороны дю Гюклена атаковать более многочисленного противника (полторы тысячи латников против примерно двух тысяч), укрепившегося на холме– глупость, а де Грайи совсем не жаждал покидать такую удобную со всех сторон позицию.

Так продолжалось и на второй день: мы стояли в тяжёлой броне, томимые жарой и жаждой, и ждали развязки. Хоть какой… Однако, и этот день закончился ничем, как и предыдущий. И тогда, желая вынудить французов атаковать наши позиции, де Грайи придумал хитрость, распустив слух…

–

Бертран дю Геклен срочно собрал совет. Этот сорокалетний невысокий воин, происходивший из нищих бретонских дворян, и давно забывший слово “мир” шёл к этому сражению долгие годы войны. Впервые знатные сеньоры назвали его лучшим из рыцарей, и более того, признав своим командиром, и он был намерен использовать этот шанс– выиграв эту битву. Между тем, собравшиеся разместились в шатре, и Бертран произнёс вступительную речь:

– Мессиры, я получил некоторые неприятные известия: несколько рыцарей и дамуазо, ныне находящихся в плену у Наваррца, но под честное слово могущих перемещаться между войсками, и которым я вполне доверяю, сообщили, что капталь де Бюш ожидает прибытия подкрепления в четыреста “копий” от Людовика Наваррского. Предлагаю обсудить, что делать…

– Что тут обсуждать– я с первого дня предлагал атаковать! – вскричал подскочивший сеньор Ги де Фели.

Бертран недовольно поморщился: именно он был противником лобовой атаки, предлагая обождать, да и сейчас мнение не поменял.

– У нас и продовольствие заканчивается…– как бы размышляя вслух, добавил сеньор д, Аннекен.

Дю Гюклен обвёл собравшихся тяжелым взглядом: большая часть присутствующих, ныне кивающая их словам, явно была настроена на атаку. “Дерьмо!”– мелькнуло в голове, но тем не менее:

– Я предлагаю отступить…

Возмущённо подскочили даже его сторонники, потрясая кулаками и громко выражая протест– отступить для рыцаря дело совершенно немыслимое. И потребовалось немало времени, чтобы успокоить, рассадив обратно, крикунов. Наконец, командующий смог продолжить:

– Сеньоры, вы не дали мне объясниться. Я предлагаю отступить, но притворно– дабы выманить противника с выгодных позиций, а после атаковать. Мы сделаем приготовления для отступления– будто не намерены сражаться сегодня– и прикажем нашим слугам, обозничим, конюхам и прочим людям отойти по мосту обратно– в наш лагерь. В то же время сами будем настороже, внимательно следя за действиями наших врагов. И, если они поступят, как я думаю, атаковав нас, мы должны быть готовы немедленно тотчас обратить своё оружие против них– таким образом оказавшись в более благоприятной позиции.

– Ооо…– удовлетворённо прогудели собравшиеся. “Вот оно что…”– промелькнуло у них в глазах, а на губах зазмеились ухмылки…

–

Шестнадцатого мая начиналось всё так же: мы построились отрядами напротив врага и стали ждать. Но недолго: вскоре во вражеском лагере затрубили отход, и через мост на противоположный берег потянулся люди с пожитками. Увидев такое дело, мы– командиры– поспешили к капталю за инструкциями. Однако, прибыв, стали свидетелями нехорошей сцены: Джон Джуэл, который утверждал, что он рыцарь, но за спиной у него частенько поговаривали наоборот– что из сервов, то ли от ненависти своей к французам, то ли от обычной наглости– требовал немедленно атаковать, пока те не сбежали,– при этом указывая рукой на мост, где уже был виден хвост обоза. Вражеские воины тоже потянулись на другой берег, но– на это обратил внимание не только я– как-то чересчур медленно. На что и указал англичанину Жан де Грайи:

– Вы видите– это какая-то уловка!

На что Джуэл крикнул:

– Если вы так боитесь, я один атакую,– и пришпорив коня, поскакал к своим. А приблизившись к своему отряду, выхватил меч и закричал:

– Святой Георгий! Вперёд! Те, кто любят меня, пусть следуют за мной, ведь я иду в бой!– и с этими словами двинулся в сторону французов, а за ним последовали все англичане.

Я говорил ранее, что среди рутьеров царит жесточайшая дисциплина в бою, так вот– первый раз вижу подобное своеволие… И теперь я поверил, что этот недобиток из рыцарей– только они себе такое неисполнение приказа позволяют. Остаётся удивляться, каким образом этот заносчивый тип, идущий в бой в бацинете с надписью “Кто возьмёт в плен Джона, тот получит сто тысяч франков”, оказался среди наёмников.

Услышав последние слова англичанина, капталь де Бюш было схватился за крестовину меча, но поскольку тот быстро ускакал– вскоре успокоился. Однако ненадолго, только до момента, пока весь отряд Джуэля не покинул наши позиции. Вот тут капталя охватил гнев:

– Что делает этот идиот?!

Английский отряд Джуэля в одиночку медленно двинулся к противнику, а мы были вынуждены выслушивать нецензурные– которые, слава богу, в эти времена таковыми не являются– крики командующего. Наконец, тот сумел кое-как совладать со своими эмоциями, обратившись уже к нам:

– Что делать, сеньоры,– и растерянно развёл руками,– придётся атаковать. Иначе, по милости этого дурака, нас разобьют поодиночке…

И поклонившись командующему, мы поспешили к своим отрядам.

Битва началась неприятным для нас образом, и у меня засосало под ложечкой– что-то расхотелось мне участвовать в качестве одного из героев басен Крылова. Да, в той, где “…воз и ныне там”. Чревато. И потому я отправил гонца назад с приказом привести вагенбург в боевую готовность.

Мы спустились с холма, и тут всем стало очевидно, что никто никуда отступать не собирался– с криками “Нотр-Дам! Дю Геклен!” на нас бросились французы, а дальше мне стало не до разглядывания окрестностей.

Как часть отряда Бастона де Марёй, мы защищали его фланг, и быть может потому особого давления не почувствовали, привычно заработав пиками и алебардами. Отчего враги перед нами стали падать, как снопы, но, к сожалению, так происходило лишь только тут. Прочие воины отряда де Марёя не поддержали на порыв, а наоборот, вскоре начали отступать. Я вскочил на коня, пытаясь понять причину подобного, и сразу же увидел картину полной катастрофы: несколько сотен конных рыцарей ударили в наш тыл, сокрушив боевые порядки. От отряда капталя мало что осталось, а англичане уже повсеместно смазали пятки, и только отряд де Марёя в относительном порядке отступал к штандарту командующего. Это была точка сбора войск, но собирать, по сути, уже было некого.

Не зря у меня нехорошее предчувствие появилось, жаль, только поздновато… Битву, при всём моём желании, теперь не выиграть, и нужно спасать своих. Какие бы они не были лучшие и тренированные, но когда французы разберутся с остатками наваррского войска и навалятся на нас скопом– уничтожат. И потому скомандовал отступление– пока что совместного с отрядом де Марёя…

Мы медленно отступали, держа строй. Враги наседали, пытаясь прорваться внутрь наших построений, и даже пару раз у них получилось– я ещё раз отметил индивидуальное превосходство рыцарей– но эти прорывы немедленно ликвидировались под ударами алебард. Наши алебардщики быть может и не блистали особым искусством во владении оружием, но зачем оно им, если парировать их удары практически невозможно. Выжившие из врагов, глядя на разрубленные тела своих менее удачливых товарищей, стали осторожнее– и держаться от нас подалее, что, в конечном итоге, позволило воссоединиться с отрядом бастарда,– и увидеть агонию нашей армии.