Текст книги "На чужой войне 2 (СИ)"

Автор книги: Ван Ваныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Вокруг штандарта, куда стекались ещё уцелевшие в этой бойне воины, разгорелся последний бой. Мы уже сражались практически в полном окружении, и если мой отряд, выполняя приказ не пускать внутрь ни чужих ни своих, и благодаря чему ещё держал строй, то прочие– превратились в аморфную массу, разбившись на поединки,– в которых на одного нашего воина приходилось по двое, а то и трое вражеских.

В этот момент я увидел, как топор невысокого, но при этом прямо квадратного, рыцаря расколол шапель– вместе с головой бастарда де Марёй. Это конец– понял я, и, уже не глядя, как враги, торжествуя, рвут на части наш флаг, криком скомандовал отступление. Приказ немедленно поддержал из центра колонны трубач, и мой отряд, повинуясь приказу, подобно червяку поменял голову и направление удара. И, пока он набирал скорость, прорываясь и походя уничтожая любое сопротивление, я с отрядом латников остался прикрывать его отход.

В щит врезался топор, а по моему предплечью скрежетнул наконечник копья– я сжал зубы, пережидая вышибающую слезу из глаз боль, и ответил шестопером. Рыцарь пытался отклониться, но недостаточно быстро, а потому к звуку рвущегося железа присоединился другой– лопнувшего черепа.

Воспользовавшись передышкой, оглянулся– как же мало нас осталось! С болью и горечью сжал зубы– ничего, ничего, недолго осталось. Вон– уже почти добрались! И, как бы подтверждая мою мысль, по облепившим мой отряд воинам будто смерть пролетела. Впрочем, так оно и было– это оставленные мною для охраны вагенбурга арбалетчики разрядили своё оружие. А потом ещё раз…

Такого противник уже не выдержал и отхлынул. А через несколько минут мы спрятались за стенками передвижной крепости, и рутьеры попадали где придётся от усталости оземь. Я дал им– себе тоже– некоторое время на отдых, а после скомандовал подъём– потому как не время,– кругом враг.

Однако, противник, оценив наши укрепления, атаковать не спешил. Лишь примерно через час к нам прибыл от супротивной стороны герольд– с предложением сдаться на милость победителя. На что я, с трудом удержав рвущееся наружу “Русские не сдаются!”, интеллигентно предложил разойтись как в море корабли:

– Вы видели сколько погибло славных рыцарей, когда они пытались нас задержать в поле, а теперь мы и вовсе,– я похлопал по набранной из толстого дерева стенке фургона,– В крепости. И, теперь, если не отступитесь, клянусь вам, умоетесь кровью!

Ответа так и не дождался. Однако, он и требовался– потому, что действия противника были красноречивее слов,– перед нами выстраивались враги большими силами. Наша позиция располагалась на некотором возвышении относительно окружающей местности и с одной стороны, ввиду наличия здесь многочисленных камней и оврага, труднодоступной, а потому, не без оснований, полагал главным направлением предполагаемой атаки другую сторону. Так оно и вышло: прикрывшись павезами, на штурм вагенбурга пошли несколько отрядов численностью до тысячи человек. Мы не стреляли, ожидая их приближения, и лишь когда до врага осталось около туаза, Пьер скомандовал:

– Огонь!

Картечь страшной метлой прошлась по латникам, здесь не спасали никакие доспехи– и металл и людей рвало на части с одинаковой лёгкостью. А следом ударили арбалетные болты– потери были большие, но они не остановили врагов,– они лишь ускорили движение, пытаясь поскорее добраться до нас. И я даже знаю почему первый залп не подействовал: к этому времени бомбарды, хоть и редкость, но уже не музейная– её одинаково используют обе воюющие стороны Столетней войны, и многие их знают, а кто-то уже и испытал на себе их огневое воздействие. Знают, в том числе и об их характеристиках, конкретно, о скорострельности. Несколько выстрелов…в день– вот их предел,– так чего бояться?! Они уже разрядились… И потому противник спешил сократить дистанцию, стремясь реализовать численное преимущество. Вот только у меня на этот счёт было своё мнение:

– Заряжай!

Глава 21

Враг ещё не знает с чем столкнулся, и нужно пользоваться случаем, причём так, чтобы следующий раз при встрече с нами начиналось недержание штанишках. Но вроде как перезарядились, а потому:

– Огонь!

Противник к этому времени подошёл ещё ближе– нас разделяло уже меньше ста шагов, и, видимо поэтому, последствия залпа двух пушек стали особенно кровавыми,– после него из попавших в сектор обстрела редкие единицы смогли подняться самостоятельно. По сути, центр атакующей формации попросту исчез, и теперь наступали только фланги. Хотя…атака и тут явно захлебнулась– враги притормозили, с недоумением и ужасом взирая на последствия всего двух залпов. И пока враги стояли в растерянности, пытаясь осознать новую реальность, канониры зарядили орудия заново, чуть довернули стволы и жахнули повторно– и этого оказалось достаточно, чтобы супостат показал спину. И тут себя в полной мере показали наши арбалетчики расстреливая убегающих, и вообще– всё шевелящееся…

Вскоре на поле боя установилась тишина, изредка прерываемая стонами и криками о помощи подранков. Некоторые из них, ещё способные шевелить конечностями, пытались повысить свои шансы к выживанию, самостоятельно выползая из этого импровизированного морга. Ближе к вечеру, когда стало ясно, что повторной атаки не будет– полагаю, французы и последствия первой ещё переварить не могут– и мои рутьеры переквалифицировались в скорую помощь. Своеобразную такую, помогающую, но не всем, а только раненым с гербами и толстыми кошельками. Остальным они тоже помогали, и тоже своеобразно– и я даже слышал изредка короткие последние вскрики “спасённых”… А учитывая количество подлежащих “спасению”– на поле короткого, но жуткого по последствиям, боя осталось лежать более двухсот убитых и раненых– закончилась “спасательная” операция уже в глубокой темноте ночи.

Как следствие её, вознаграждая нас за труды ратные, оттуда потёк ручеёк доспехов, оружия, прочих ценностей, и самой важной добычи любого наёмника– пленники. И поскольку рутьеры были весьма разборчивы в вопросе кого стоит спасать, очень скоро стал свидетелем появления в нашем лагере первого ценного феодала. К сожалению, в этот момент сознанием он был в совсем других мирах, а потому пришлось перенести наше общение на иное время. То, что оно наступит, убедил меня несколько поверхностный взгляд на полученные им повреждения– так, царапины. Если, конечно, нет, скажем, каких-нибудь внутренних, не видимых глазом, повреждений. И, если мой студент-недоучка ни в чём не накосячит. Хм, не слишком ли много если– не поспешил ли я с выводами?

А потом мне пришлось отвлечься: вернулась разведка (непорядок– надо своим герольдом обзаводиться,– феодал я, или как?)– должен же я знать, что вокруг происходит– и принесла интересные новости. Нет, что касается противника, ничего интересного там не было– тот до сих пор пребывал в сомнениях, что это, – победа или поражение? Вроде как наваррскую армию уничтожили, и даже– как стало мне известно впоследствии– взяли в плен нашего командующего капталя де Бюш, но несколько залпов моих пушек превратили гарантированную победу в едва ли не поражение. Что касается дю Геклена, то тот настаивал на своей победе, и уверял в том всех своих соратников, поднимая за это очередной бокал, и даже отправив гонца Дофину с сим радостным известием. Но и пир получился нерадостным, и соратники -многие из которых участвовали в последней атаке– никак не могли забыть испытанного в бегстве страха. Скомканная получилась победа– если её можно было так назвать…

Интересные новости мне принесли не с востока– из расположения французских войск, а с запада. Оказалось, что моя разведка вышла к передовым отрядам опоздавшего к битве подкрепления. Конечно, никакими четырьмя сотнями “копий” там и не пахло, но и пятьдесят, прибудь они пораньше, или начни мы битву позже– были бы очень к месту. Но чего уж теперь, хорошо, что вообще прибыли…

А вскоре я уже принимал в своём шатре мессира Ги де Гравилля, командовавшего опоздавшими к битве наваррскими войсками.

– Ваша Светлость…

– Ваша милость…

Раскланявшись и приняв более подходящее для беседы положение– сидя, сразу перешли к сути:

– Ваши люди, принц, сообщили, что была большая битва. Не могли вы сообщить подробности?

– Извольте, мессир. Французы во главе с капитаном Бертраном де Гюкленом обманом выманили нас с хороших позиций и атаковали. Мы сражались аки львы, но каким-то образом противник зашёл в тыл– и всё было кончено.

– А как же вы, принц?

– Мой отряд с отрядами мессира Жоффруа де Руссильон и мессира Баскона де Марёй защищали штандарт. Когда мессир Жоффруа де Руссильон был ранен и сдался, а мессир де Марёй зарублен секирой и наш флаг пал, я понял, что это конец– и начал отступление. С трудом, но это удалось, а после– уже в этом укреплении– отбили ещё и атаку французов,– последние бежали, как зайцы!

– Ого, славно! Так кто же победил?!

– Если считать победой захват командующего и флага– то французы, а если, кто последний показал спину– то мы. Но по мне– так это ничья…

Сеньор де Гравилль кивнул головой, принимая мою точку зрения, и немного помедлив, неуверенно, но с ясно читаемой надеждой в голосе, спросил:

– Я спешил из Конша как мог, но к моему сожалению… Принц, не знаете ли вы что-нибудь про судьбу моего отца, мессира Гильома?

– Увы! Но не нужно отчаиваться: во вражеский плен попало предостаточно наших славных рыцарей, быть может– он среди них…

– Благодарю вас, принц, за поддержку. Остаётся только надеяться…

Мы некоторое время молчали, отдавая должное вину на столе, де Гравилль и вовсе осушил два бокала, по-моему, особо и не поняв, что именно пил. Но вроде как, хоть и принятое поспешно, но оно подействовало, и мой собеседник пришёл в себя от беспокойства за ближайшего родственника. И настолько, что после вопросил:

– Могу ли я узнать ваши планы, принц?

– Конечно, сеньор. Здесь всё просто: я готов биться в этом импровизированном укреплении до конца своего, или до победы, но вообще сомневаюсь, что после вчерашних потерь, французы осмелятся на ещё одну атаку. Но и мне нечем атаковать– потому буду просто стоять на месте.

– Могу ли я присоединиться к вам, Ваша Светлость?

– Если согласны на моё руководство…

– Вы отличный воин и славный командир, принц! Для меня честь– быть под вашим командованием…

–

Командующий французов мрачно размышлял. Вчерашний великолепно проведенный бой, когда все задумки: выманивание противника с холма, атака специальным отрядом сеньора де Грайи, в результате чего армия наваррцев осталась без командующего, и, наконец, конный рейд двухсот латников во вражеский тыл, что и привело к окончательному разгрому– всё получилось, становясь его триумфом,– вдруг, совершенно неожиданно завершился страшным разгромом. Он хорохорился перед соратниками и даже организовал для них победное пиршество, приволочив на него разорванный штандарт противника-для поднятия боевого духа, но до сих пор не мог отделаться от озноба. Вчера, предполагая, что штурм этого обоза, всего лишь лёгкая прогулка, решил потрафить молодому графу де Шалон-Осер, дав покомандовать. И вот итог: огромные потери, пропавший граф, а на его месте мог оказаться и он сам– и исход, как подозревал, был бы тем же самым,– было от чего прийти в замешательство.

Что за оружие такое? По описанию похоже бомбарды, но по использованию– как небо и земля. Бомбарды так часто не стреляют, и, тем более, с такими последствиями. Бертран дю Геклен уже отправил своему нынешнему нанимателю и патрону– Дофину, который вот-вот станет французским королём– победную реляцию, в которой, тем не менее, вынужден был упомянуть и последний этап сражения,– и про неизвестное оружие, примененное в нём принцем де Рюс. Хотелось бы вообще вычеркнуть любое упоминание об этом досадном эпизоде, но как– если погибли или ранены многие знатные сеньоры?

Кстати, про принца. Бертран уже опросил всех очевидцев, полностью восстановив боевой путь последнего в сражении. И он ему весьма не понравился…

Начиная, с первого столкновения, все заметили другое вооружение, построение, поведение в бою-некоторые, воевавшие в Швейцарии, отмечали некоторое сходство с тамошними армиями– а главное, невероятную дисциплину. Ведь что получилось: отряд принца легко сдержал атаку французов вначале, но вскоре, ввиду общего отступления, отвёл отряд к штандарту, где в течении долгого времени сдерживал атаки. И самое интересное, когда все прочие отряды развалились, этот сохранил свою целостность и единство, что и позволило ему после падения штандарта, хоть и с тяжёлыми боями, отступить в укреплённый обоз. И французы не смогли ему в этом помешать…

И теперь возникал вопрос– а не слишком ли много всего нового продемонстрировал этот принц откуда-то с Востока? Неужели уже есть где-то место, в котором так воюют? Это было бы печально…

Какое-то то время Бертран боролся с мыслью сообщить о всех странностях будущему королю, но в итоге решил, что не стоит– тот ему не сеньор. Как говорится, сеньор моего сеньора– не мой сеньор, и, в таком случае, зачем напрягаться… Но и кроме этого есть вопросы– например, а что теперь с этой занозой делать? Тем более, что к принцу прибыло подкрепление, увеличив его отряд вдвое– и, соответственно, делая того ещё опаснее.

–

Едва миновала ночь, как неугомонный де Гравилль отправил во французский лагерь посланника для уточнения попавших в плен лиц. Я решил уточнить то же самое, но уже про французов в нашем лагере. С этой целью вызвал к себе командира моих латников Мэтью, по причине происхождения, являвшегося заместителем. И вот что от него услышал:

– Всего парни привокли семнадцать рыцарей, трое из них не дожили до утра, ещё двое– могут не дожить до следующего. Прочих дохтур (студентик-то растёт!) обещает поставить на ноги.

– Есть ли кто из вельмож?

Тот ухмыльнулся:

– А они почти все такие. Иным, не обладающим имевшимися у этих доспехами, выжить под огнём наших пушек– затруднительно...

– Вот как?– удивился.– И имена можешь назвать?

– Конечно, Ваша Светлость. Для примера, граф де Шалон-Осер, мессир Антуан де Боже…

– Однако, действительно, имена из славных родов и, главное, весьма богатых. Ха-ха…

– Ха-ха…

Вскоре поступили сведения и из французского лагеря: в плену, кроме нашего командующего капталя де Бюш, оказались мессиры Пьер де Саксвилль, Бертран де Франк, Жоффруа де Руссильон и несколько других рыцарей, в числе которых оказался и– на радость де Гравилля– его чуток помятый отец Гильом. На поле боя нашли истекающего кровью Джона Джуэла, который вскоре умер от ран, и погибшего бастарда де Марёй. А кроме них, вообще, на поле боя остались навеки около восьмисот наваррцев и их союзников– были среди них и мои люди,– посему посланник снова отправился обратно с предложением обмена телами погибших. Врагов ведь тоже немало погибло: и пусть у реки они насчитали таковыми лишь сотню, но здесь-то, у лагеря, французы потеряли ещё более двухсот! Вы, наверное удивляетесь, откуда у меня такие точные сведения, но только потому, что не имеете понятия о существовании такой специфической должности– герольд. Уже упоминал про их особую роль для благородного сословия, но теперь добавлю ещё одну важную функцию– они ведут учёт погибших и попавших в плен на поле брани,– и, понятное дело, отдавая в этом предпочтение людям с гербами…

Бертран дю Геклен в позу вставать не стал, и сразу согласился на обмен, сопровождаемый необходимым для этого перемирием. И даже, более того, предложил встретиться– на нейтральной территории…

Мы, каждый в сопровождении оговоренных пяти латников, встретились на поле у реки, ещё совсем недавно бывшем свидетелем жестокому бою, а ныне уже мирно спавшем в своей вечности. Снова поднялись затоптанные было травы, защебетали распуганные птицы… Лишь валявшиеся кое-где обломки доспехов и оружия напоминали ещё о суровом плошлом, но я уверен: самое меньшее, через год, чтобы обнаружить подобные свидетельства нынешних событий, уже потребуется их откапывать, а через столетия– проверять на соответствие радиоуглеродным методом,– дабы не спутать с какими-нибудь следами неандертальцев.

Для меня было немного непривычной тишина, воцарившаяся на месте недавнего массового смертоубийства– ведь я его запомнил совсем другим, и потому, наверное, ударился в философию. Что-то вроде: “Красная, красная кровь– через час уже просто земля, через два на ней цветы и трава…” Лучше об этом и не скажешь…

Видимо, мой затуманенный взгляд заметил и дю Геклен, и потому окинул было взором поле, но, полагаю, с совсем другими мыслями: оно его особо не взволновало– не первое оно для него, и не последнее подобное,– сколько таких полей он ещё построит. Нда…

Мы церемонно обменялись приветствиями, и дю Геклен– как вызывающая сторона– начал разговор:

– Ваше высочество…– начал было он, но я его остановил, сначала ладонью, а потом поясняющими словами:

– С вашего позволения, мессир, ко мне нужно обращаться– Ваша Светлость. Так принято на моей родине…

– Да? А где…

– За Полонией,– я вежливо улыбнулся такому любопытству– привык уже.– Но мне казалось, что у вас должны быть другие вопросы?

– Да, так и есть…– Бертран вздохнул, собираясь с мыслями. – У меня вопрос– почему вы поддерживаете незаконные притязания Наваррского короля?

– По той же самой причине, по какой вы– французского короля.

– Я правильно понял, что ваша симпатия происходит исключительно из-за денежных вопросов?

Я взял паузу. Перевёл взгляд на медленно несущую свои воды к океану реку, размышляя. Сказать как есть, или придумать отговорку… Снова взглянул на смотрящего тяжёлым взглядом невысокого с бычьей шеей человека– это враг, но враг честный,– и я буду с ним честен. А посему, решив, что оно того стоит, по примеру д’Артаньяна, пошёл на откровенность:

– Не только. Так получилось, что все мои враги относятся к лагерю Дофина и его брата, герцога Бургундского, а друзья (если таковыми их можно назвать)– к противоположному…

– Невозможно поменять лишь относящееся к делам чести, а лагерь всегда можно поменять…

Ну, собственно, я и не сомневался– в этом и состоит философия рутьеров. Но есть один нюанс:

– Насколько я осведомлен: за все годы этой войны дю Геклен ни разу не перешёл на другую сторону.

Он весело улыбнулся:

– Клянусь честью– это так и есть! Но мне и вопросов подобных никто и никогда не задавал.

Понятно. Опять прощупывают пределы моей щепетильности в понятиях чести. Ухмыльнулся в ответ:

– Так и я пока что ничего стоящего не услышал, и, говоря откровенно, ещё месяца три– пока не закончится кондотта-слушать не буду. Вы же знаете, мессир, как мы– рутьеры– к этому относимся: только обман в денежных делах может отвратить меня от нанимателя.

– Так и есть,– кивнул Бертран и, вздохнув, перешёл к другой теме,– Отряд Вашей Светлости до сих пор стоит на поле сражения– планируете ли вы его продолжение? Реванш?

– О, зачем, мессир? Это капталю платили столько, что он безрассудно бросился в сражение, мне-столько– не платят.

Мне и предыдущего раза хватило: до сих пор лазарет забит ранеными, а общие потери превысили семьдесят человек– я таких с Бринье не припомню.

– Хм, зачем же тогда…– задумчиво протянул дю Геклен.

– Затем, что я, мессир, имею сведения о ваших затруднениях в продовольствии!

– Вот как?

Французский командующий смерил меня помрачневшим взглядом и, более ничего не сказав, поворотил коня и отправился восвояси. А я радостно улыбнулся ему вслед: сделай гадость врагу– и на сердце станет легче. Ведь что получается, теперь у него два выхода: немедленно атаковать мой лагерь-с сомнительными перспективами (тем более, что утром к нам присоединились ещё двести англичан), либо бесславно, ввиду заканчивающейся пищи, отступить– в последнем случае получится, что якобы победитель поспешно отступил с поля боя. Это точно победитель? В будущем, вероятно, оценили бы именно так, но не забывайте, что здесь– в средневековье– другие критерии оценки. И не последний из них– за кем осталось поле боя…

Глава 22

На следующий день, едва встало солнце, мы стали свидетелями бесславного ухода французской армии в Вернон. Очевидно, Бертран дю Геклен решил не испытывать судьбу, с сомнительными шансами на успех атакуя нашу чересчур ершистую мини-крепость. Удовлетворился не таким уж и малым– победой над наваррской армией сеньора де Грайи, капталя де Бюш. Безусловно, по поводу этого отступления будут инсинуации, различные толкования, но, насколько я его понял, плевать он хотел на чужое мнение, главное, что он полагает победой. Захвачен главный наваррский штандарт, взят в плен командующий– у французов есть повод для радости.

Я, естественно, с ними не соглашусь, как, наверное, и многие из их противников, но если быть объективным, то это победа Бертрана дю Геклена. Не над моим отрядом– тут ему постараться нужно, попотеть, но над Наваррой и её союзниками.

И пока таял пылевой туман за уходящими французами, думал, что предпринять. Остановился на мысли вернуться в Эврё, а далее– видно будет…

–

Замок де Люньи. Июнь 1364 года

Дверь её покоев отворилась услужливым Жаком Слизняком, и в комнату вошёл монах, или человек, благодаря наличию сутаны и тонзуры, выдававший себя за него. И слуга, и вновь прибывший одновременно склонились перед ней, продемонстрировав угодливые улыбки, показавшимися настолько мерзкими, что Маргариту, даму де Люньи, внутренне передёрнуло.

Спрашивается каким ветром надуло Слизняка в замок де Люньи– попутным, конечно же. В последнее время, как упомянутый человечек заметил, что стал лишним в окружении принца, и ему перестали доверять, так и начал искать этот самый “ветер”. А после неудачного мятежа, когда господин подыскал ему замену– некоего Антуана (сынок одного из облагодетельствованных купцов из Турню)– это стремление только усилилось.

Слизняк, чувствуя, что над головой сгущаются тучи– будто бы по причине языка без костей (что он с негодованием отвергал), принялся искать другие возможности, желая снова стать полезным,– терять “хлебное” место очень не хотелось. И тем более не хотелось– при одной только мысли спина покрывалась холодным потом– брать снова оружие в руки и вставать в опостылевший строй,– он уже давно для себя определился, что это не его стезя.

Кто ищет– тот всегда найдёт: едва Его Светлость убыл со своими головорезами на север, Слизняк нашёл способ попасть в историю. Я бы даже сказал– вляпаться… На него вышел некий бенедиктинский монах по имени Трюдо– как он сам представился– и предложил поучаствовать в интриге, уверяя, что будет та не во вред принцу, а вовсе даже наоборот– пользу огромную принесёт. И делать-то почти ничего не надо, как только свести этого Трюдо с дамой де Люньи в удобное для последней время, то есть тет-а-тет,– ну, вы понимаете почему. Какая может быть польза Его Светлости от того, что за его спиной кто-то и о чём-то будет договариваться, Слизняк не подумал. Он вообще старался думать как можно меньше, полагая это излишним и вызывающим головную боль, предпочитая полагаться более на инстинкты, которые– в отличие от мыслей в голове– редко вступали в противоречие с его тонкой душевной организацией,– и в тот момент они подтолкнули на согласие, в надежде воспользоваться шансом вернуть полагающееся ему по праву– как он считал– место возле принца. А, быть может, и достичь большего…

Похлопотав же перед благородной дамой де Люньи, отъехавшей в свои владения тотчас вслед за убытием принца, с просьбой об аудиенции представителю неких бургундских знатных семейств, он совершенно не подумал, что это может сеньоре не понравиться. Очень сильно, с неприятными последствиями для него– вплоть до летальных… Так бы и случилось, но…в данном случае так совпало, что Маргарита сама желала примирения с теми, от кого себя никогда не отделяла.

Она была благодарна, конечно, принцу за помощь и поддержку, но будущего в этих отношениях совершенно не проглядывалось. Его Светлость по-прежнему не желал принимать истинную веру, оставаясь схизматиком– на что постоянно упирал отец Бартоломео во время исповеди, намекая на недостаточную самоотверженность в вопросах веры, что, кроме всего прочего, ставило крест на всех её матримониальных надеждах. Поставив на роль вечной любовницы, что в рамках её воспитания означало определение в категорию падшая женщина. Упёртость принца в вопросах веры– в её понимании– отдаляло их обоих от привычного ей дворянского общества, создавая условия вечной войны. Ей казалось– и этот мираж искусственно поддерживался исповедником– что только вопросы веры стоят между принцем и бургундской знатью. Не такого она хотела…

И потому, несмотря на первоначальное желание крикнуть стражу и выкинуть не весть что о себе возомнившего слугу, согласилась на эту тайную встречу. А теперь вынуждена была лицезреть две крысиные физиономии, растянувшиеся в угодливых улыбках…

Дождавшись, когда за слугой захлопнется дверь, она немедленно потребовала у монаха:

– Кто ты такой? Кто послал? Отвечай!

Тот снова склонился в поклоне:

– Сеньора, прошу вас, не воспринимайте меня как врага– я прибыл с наилучшими известиями…

– Немедленно отвечай!

Монах со вздохом ответил:

– Как пожелаете, сеньора. Меня зовут Трюдо, я– бенедиктинец из монастыря Сен– Пьер. Прибыл из Шалона…

– От Роберта?!

– Не только… Сеньора, позвольте обрисовать создавшееся положение, и выходы из него…для вас.

На этот раз Маргарита промолчала. Лишь глубоко вздохнула, пытаясь освободиться от внутреннего напряжения– в таких вопросах она обычно полагалась на Даниэля, решившись же на встречу, всего страшилась– и, чуть погодя, кивком разрешила монаху продолжать.

– Благородный герцог Бургундии Филипп не потерпит захвата чужаком и схизматиком своих земель. И, когда закончится распря нашего благочестивого короля с королём Наварры, Карл Пятый непременно поддержит в этом своего единоутробного брата– долго ли, вы полагаете, выстоит ваш принц против объединенных сил Валуа?

Никто ему не ответил– это, что называется, был риторический вопрос. А отец Трюдо между тем продолжал, сменив тон с торжественного на елейно-убеждающий:

– Но у вас, сеньора, есть выход. Вы, в отличие от принца, не чужая этим землям. Герцог готов признать право фьефа за вами и вашими потомками на сеньории Люньи и Бисси, но на определённых условиях…

– Вы предлагаете мне предать Даниэля?– неприятно удивилась Маргарита.

– Ну, что вы, сеньора, какое предательство– вы просто должны убедить принца: либо принять истинную веру и стать верным вассалом великого герцога, либо– под угрозой уничтожения– навсегда покинуть Бургундию. Думаю, это и в ваших интересах, госпожа…

– И чем это отличается от предательства?– с горечью вопросила Маргарита. Но…это был ещё один риторический вопрос.

–

Ветвистое яркое дерево на мгновение разорвало угольно-черный горизонт, и через несколько секунд до меня донёсся грохот. Такого не услышишь ни на одном поле боя– это природное, и оно своей демонстрируемой мощью захватывает дух. Я прикинул: судя по времени прохождения звука, до эпицентра не более километра– это может стать чревато,– забеспокоился и дернулся было на выход из шатра. Но едва сделал шаг, как хлынул настоящий тропический ливень, совершенно закрыв обзор– будто небо обвалилось. Вытянул руку наружу, ощутив упругие струи дождя, и…передумал выходить. Что я нянька всем? Взрослые ведь люди– должны и сами позаботиться…

Беспокойство моё связано с наличием в лагере большого количества пороха, оно хорошо упаковано в бочонки, залито воском, но глядя на мощь природы, почувствовал всю тщетность своих попыток предохраниться от её воздействия. И потому возникло спонтанное желание найти Поля и ещё раз всё проверить, но и дождь остановил, и мысль– так и до обид, по поводу недоверия,– недалеко.

Чуть отступил от входа– чтобы капли не долетали– и продолжил любование стихией. Как известно, текущая вода– это один из видов движения, которым человек может наслаждаться вечно. Наряду с горящим огнём и работающими людьми.

Вскоре горизонт чуть посветлел, дождь перешёл в фазу "накрапывает", и я смог разглядеть башни Эврё, в окрестностях которого мы стоим лагерем. Уже два месяца– со времён битвы при Кошереле. Мы, это: мой отряд, отряд де Гравилля, англичане, чудом (это чудо называется спринтерской подготовкой) уцелевшего в побоище капитана Роберта Скота (ударение, как вы понимаете, на последний слог– это ему очень идёт), и прочие воины, постоянно ротировавшиеся– то приезжая, то, наоборот, уезжая. Командование этой солянкой принял пока на себя, и это никем не оспаривалось: в отсутствии сердечного друга наваррского короля Карлоса сеньора Жана де Грайи других достойных кандидатов что-то не просматривалось. До сегодняшнего дня…

Ливень прекратился так же резко, как и начался, облака разлетелись, явив нам жаркое июльское солнце. И вроде стало как и вчера, но с нюансами: вчерашняя сухая жара сменилась сегодняшней, но приятно влажной, которая завтра– наверняка– вернётся снова к духоте. Круговорот. Ничего нового– в этом-то и вся прелесть, что без сюрпризов…

Ближе к вечеру наш лагерь– и, конкретно, меня– посетила небольшая компания во главе с губернатором Эврё сеньором Мишелем д’Оржери. Которого сопровождал пока неизвестный мне дворянин яркой южной наружности– жгучий брюнет, с примесью седины в бороде, но точный возраст указать не берусь– здесь уже в сорок становятся стариками,– почему старая привычная мне шкала теперь зачастую оказывается недействительной. По моторике и поведению определил старого воина (например, привычка держать левую руку у пояса– даже если там, как, например, сейчас, ничего нет-говорит о привычке постоянного ношения некоего тяжёлого предмета, который необходимо постоянно придерживать; или экономные плавные движения, без излишней суеты; или невысокое поднятие ног при ходьбе– ведь воину опасно отрываться от земли). Губернатор представил его как Пьера де Ландира, назначенного королём командующим обороной его владений в Нормандии. И первый его вопрос, предназначенный мне, был о том, что слышно про французов.

– Моя разведка докладывает о четырёх армиях: первая, состоящая из бретонских компаний Бертрана дю Геклена уже выступила два дня назад в сторону Контантена; другая, под командой маршала Нормандии Бессена разоряет замки в окрестностях Аржантона; третья армия, собранная с Верхней Нормандии и Пикардии в Руане её капитаном Мутоном де Бленвиль и адмиралом Франции Жаном Бодраном де Ла Эз явно нацелилась на Эвре; и, наконец, существует ещё одна, уже четвёртая по счёту и самая многочисленная из них, собранная в Шартре под командованием Жана де Бусико и герцога Бургундского Филиппа– цель её пока не определена. В связи с перечисленным у меня вопрос: о чём думает Его королевское Величество, и когда будет подкрепление?