Текст книги "На чужой войне 2 (СИ)"

Автор книги: Ван Ваныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

На чужой войне-2

Глава 1

Май 1363 года

Ужасная жара сушит кожу, а ведь это всего лишь май месяц, что же дальше-то будет. И единственное радостное пятно в этом преддверии ада заключается в том, что здесь всё-таки не пустыня Сахара, или какая другая подобная, и потому имеются множество тенистых, вроде зарослей каштана, мест, а также освежающих своим дыханием водоёмов. Главное же из них, примиряющее с этой удушливой погодой– это, безусловно, существование протекающей рядом огромной водной артерии под названием Рона. В которую, время от времени, при наличие такого желания, можно с головой окунуться, принеся некоторую передышку разгорячённому телу. В моём случае, позволяющее не только охладиться, но и вспомнить порядком подзабытые навыки плавания. Удивительное дело, но когда я в одних брэ– что само по себе для местных дело на грани безнравственности– начинаю нырять и плавать, счастливый до невозможности от полноценного обладания обоими верхними конечностями плескаясь во все стороны и взбивая пену, аборигены приходят в ужас,– а ведь, в чём совершенно уверен, они воды не боятся. Возможно, так их только большие водоёмы пугают, но как тогда они плавают по морям? Уж и не знаю, какие именно фобии в такие моменты формируют эмоции у них в мозгу– возможно как и у наших предков славян, наличие, якобы, где-то там на глубине некоего аналога нашего водяного– но эти истеричные крики меня теперь совершенно не волнуют. Быть может, кому-нибудь из этих, крикливых, и придёт на ум, глядя на мои забавы, объявить их происками сатаны, но тому, кто– как и прочие рутьеры– и так находится за гранью любых законов, подобные утверждения способны лишь смех вызвать. А потому, совершенно не обращая внимание на округлившиеся глаза крестящихся обывателей, продолжаю частенько, наслаждаясь, саженками мерять поверхность великой реки.

И, одновременно, это– наличие большой водной преграды– раздражает которую неделю. Мои благостные намерения, столкнувшись с реальностью, разлетелись вдребезги на мелкие кусочки. Прибыв некоторое время назад к Роне возле Арля, и пребывая в надежде поскорее оказаться на противоположном берегу, было сходу сунулись к переправам, однако повсеместно столкнулись с запертыми воротами прикрывающих их крепостей– отчего пребываем по сию пору в разочаровании. Река Рона– пограничная между Французским королевством и Священной римской империей, можно сказать, носящая стратегический характер и, соответственно, хорошо охраняемая. Особенно, от моих бывших коллег по “Великой компании”… И совсем неудивительно, что прибытие моего, пусть и небольшого отряда рутьеров– мы можем оказаться и передовым отрядом огромной армии– вызвал панику среди местных бюргеров и военных, которые не придумали ничего лучше, как закрыть все ворота и отогнать наличные плавсредства на противоположный от нас берег. И никакие переговоры не смогли переубедить их. Нет, они были совсем не против избавиться от нашего раздражающего присутствия, однако предложенный ими метод реализации– пропускать воинов по одному– вызвал уже у меня обоснованное недоверие,– поскольку наслышан о продолжительности жизни здешних чересчур доверчивых.

И чем далее затягивается наша остановка, тем больше я склоняюсь к мнению, что придётся отсюда уходить несолоно– успеха на данном направлении не достичь. Обыватели, по понятной, но для меня значительно усложняющей жизнь причине, настолько объяты страхом перед бригантами, что при одном их появлении отключают критическое мышление. Так что, теперь, полагаю, вместо того, чтобы продолжать биться– на манер барана– лбом в закрытые ворота, следует, как всем нормальным героям, пойти в обход. И в этой связи немедленно возникает вопрос о направлении– то есть направо или налево? Если направо– на юг, то дорога очень скоро обрывается Средиземным, или как его именуют местные– Медитерранским морем, в котором за отсутствием в хозяйстве когга, или галеры, или, на худой конец, хоть и нехарактерной для этого времени, но хотя бы обычной шлюпки– делать нечего, и потому остаётся нам лишь северный путь, ведущий в Лион, и далее– в Бургундию. Иначе говоря, следуя всё теми же французскими территориями. Так и хочется, на манер одного киногероя, воскликнуть: “Что же мне теперь до конца жизни по этим палестинам мотаться?!”

Дорога от Арля до Лиона, или говоря иначе, от низовьев Роны к её верховьям, проложенная вдоль реки, представляла собой древне-римскую постройку, попавшую на тысячу лет в пользование варварами. Или, чтобы вам было понятнее последствия такого использования, современное шоссе, но на пару десятилетий лишённое ремонта-будет примерно то же самое. То есть где-то она– дорога– ещё присутствует, и в довольно неплохом состоянии, а где-то– и следов не осталось. Кстати, сравнения по времени эксплуатации дорог интересны– не правда ли? Там тысячелетия прошли, а в двадцать первом-считанные годы. Удивительно, да… Но если с другой стороны взглянуть, то совсем и нет. Возьмём, для примера, строительство дороги римлянами: дорожное покрытие, укладываемое несколькими чередующимися слоями камня, щебёнки и бетона, достигает своей толщиной двух с половиной метров. А современное строительство…да вы и сами знаете на что оно похоже. Но не будем о грустном…

Добавим к уже вышеупомянутому такое качество этой трассы, как отсутствие семи загибов на версту– и вы, быть может, сможете понять и наше удовольствие от следования по этому маршруту. Которое, единственно, портили присутствующие и здесь многочисленные следы бедствий, прокатившихся по этим благодатным землям: глаз нет-нет, да и цеплялся за обвалившиеся крыши, заросшие травой брошенные виноградники, или опрокинутые ограды. Присутствовали ещё обитаемые поселения, но от их посещения тягостное чувство разрухи лишь усиливалось: редкие, непонятно каким образом уцелевшие после эпидемий старики и старухи, стоящие на обочине и мрачно смотрящие нам вслед, полное отсутствие какой-либо живности и полураздетые дети, худые как спички, провожающие нашу колонну сытых вооружённых дядек на огромных– для них– лошадях голодными взглядами. Где родители последних можно было и не спрашивать– скорее всего прячутся в ближайшей роще, хоронясь от военных. Мы для них, любые– зло в чистом виде: грабёж, изнасилование, вымогательство, а в конце, как итог предыдущих действий, или попросту не так посмотрел– смертоубийство,– вот что означает появление подобных нам в этом забытом богом месте. А в деревне остались те, кто и так долго не проживёт, иначе говоря– балласт. Служащий лишь целью задержать возможное преследование: пока этих мучают и убивают, остальные успеют убежать. И от осознания этих истин становится грустно: я родился и вырос в другом времени и при другом строе, когда учили: воин– это защитник, а не тот– от которого следует прятаться. И уже тогда многие не следовали этому принципу, но происходящее на этой земле и вовсе напоминает похождения карателей в какой-нибудь Африке. Само это слово– каратель– с детства ассоциируется у меня с определённой категорией людей, или нелюдей– это как посмотреть (с биологической или моральной точки зрения), и название которых звучало для нас как наихудшая форма оскорбления. Представьте теперь моё нежелание оказаться в подобных стройных рядах…

У Лиона история повторилась– мы увидели закрытые ворота. Нехорошо нас встретили, а после, от имени местного архиепископа Гийома де Тюре, и вовсе попросили-потребовали (нужное подчеркнуть) убраться как можно скорее, угрожая, в противном случае, применением силы. Ощущая как по жилам бежит огонь, и сжимая от гнева кулаки, хотел выматериться, но сдержался. Не хотелось терять лицо перед своими бойцами, и уж тем более– перед этими... Молча повернул отряд и увёл дальше– на север.

Совсем скоро Лионнэ закончилось и мы оказались на территории герцогства Бургундия. Говорят, некоторые, не будем пальцем показывать– кто, что здесь, якобы, за отсутствием в этой области военных действий, общая ситуация получше, но я особой разницы не почувствовал. Путешествуя по герцогству около недели, нашёл, как и в других частях королевства, лишь такие же сгоревшие деревни и закрытые ворота городов. С последним обстоятельством связано и моё вынужденное решение о реквизиции продовольствия у населения– любого– потому как собственная, заблаговременно запасённая провизия подошла к концу,– и для чего даже пришлось принять в состав отряда шайку “разорителей”, каковых расплодилось по всем дорогам как собак нерезаных. Этот аналог продотряда в его наихудшей форме потребовался дабы не подвергать искушению прочих нехорошими делами. Предупредил новичков лишь о нежелательных– с моей точки зрения– моментах, а после, подобно Понтию Пилату– умыл руки… Потому как не смогу отследить соблюдение ими обещанного, а их клятвам и “честным” глазам у меня почему-то веры нет. Но и выбор, по большому счёту, отсутствует– солдатиков-то кормить надо.

Кстати говоря, эти шайки выступают и неким аналогом “сарафанного радио”. Достаточно небольшого разговора и ты уже в курсе происходящего в рутьерском сообществе на другом конце королевства: кто из капитанов наиболее удачлив, у кого получилось взять на щит городок, или получить “выкуп”– дабы подобного не произошло,– к такому лидеру начинают стекаться со всех сторон желающие приобщиться. Вожаков много, но наибольшим уважением на данный момент среди рутьеров пользуются двое: Сеген де Бадефоль-на юге, и знакомый нам по Бринье, Арно де Серволь, по произвищу Протоиерей (был когда-то клириком, но с начала войны решил что это не его стезя и расстригся)– на востоке. Последний, кстати, сейчас набирает, как скажут в будущем, “пушечное мясо” на войну графа Водемона против герцогов Бара и Лотарингии, что совсем недалеко отсюда– достаточно пересечь Бургундию. А без кондотты тяжело– что уже ощутил– ведь это ставит нас вне закона, но и подписываться на очередной узаконенный разбой– совсем не тянет. Дилемма, однако…

Моя вендетта против Пти Мешина теперь тоже на слуху, и разговоров на эту тему предостаточно, но переговорив с новенькими я пришёл к выводу, что последствия дуэли непосредственной угрозы как лично для меня, так и для отряда не несут. Да, имеется некоторое неодобрение: для рутьеров единственная стоящая причина для мести– удар по их кошельку, но ведь и я поступил вполне в духе, так сказать, времени– вызвал на Божий суд,– в который верят даже эти отмороженные. По существующим представлениям, не я, а бог судил-не будешь же с него спрашивать за это. Да и, собственно, уже некому: сам главный капитан, которых здесь именуют генерал-капитанами, отчалил в направлении кладбища, а Шарль– его заместитель– оказался не в состоянии удержать компанию в руках. То ли авторитета, то ли наглости не хватило, а быть может и исход поединка повлиял на общие настроения, но, в любом случае, компания прекратила своё существование, растворившись между десятками более мелких. Будто и не существовало никогда…

Мы шли вдоль Соны, притока Роны, исток которой терялся где в Лотарингии– что было в какой-то мере нам по пути– когда обнаружили за очередным поворотом эту деревню. Ничем не примечательная, разве что размером– не самая-самая, но чуть побольше размером многих виденных мною в этом времени. Два десятка крытых соломой домиков и, как последствия нескончаемых обрушившихся на королевство бедствий– ещё с десяток либо обгорелых, либо просто завалившихся. Я не собирался здесь задерживаться: несмотря на нежелание подписываться в очередной раз на кондотту, из-за отсутствия альтернативы следовал к Протоиерею,– грабить редкие мимо проходящие торговые караваны и отбирать последнее у зашуганных деревенских обитателей уже опротивело. Вот такая тут война… И ведь понимаю, что скорее всего– а что, собственно, поменялось?– и там меня ждёт то же самое, но я уже ощутил разницу между кондоттой и её отсутствием. Как иллюстрация к вышесказанному: представим себе на минуточку военного с автоматом в руках, идущего по улице густонаселённого города, а затем в такой же диспозиции– но гражданского. Чувствуете разницу: последний для населения неопределённая угроза, а для местных властей– нежелательный элемент, от которого требуется наискорейшим образом избавиться,-даже, если потребуется, применив к этому силу. Мы сейчас в положении этого гражданского, которому– чтобы к нему снова относились адекватно, перестав причислять к бандитам– необходимо (если, конечно, нет желания отдать оружие и, как следствие этого, с соответствующими последствиями оказавшись под следствием и судом) надеть форму военного, став для всех своим и понятным,– в нашем случае, примкнув к какому-нибудь феодалу, и подняв рядом со своим флажком знакомый местным штандарт.

И мы бы проследовали мимо деревни, но разведка доложила о наличии в ней каких-то военных. Сразу рисуется образ в кольчуге и шлёме? Ничего подобного: тут, до момента нашего прибытия, орудовала шайка “разорителей”– наподобие той, первой, встреченной мною почти сразу после моей телепортации в этот, новый для меня мир. Помните, гнилозубый и его приятель. Это сейчас я понимаю с кем судьба свела, а тогда очень рефлексировал по поводу смерти гнилозубого и неизвестного исхода– в отношении его друга. Но суть не в этом: помните их, если об одетых на них шмотках можно употребить такое название– обмундирование и более чем скромное вооружение, так у сегоднешних “разорителей” оно ничем не отличается.

И, опять-таки, я бы проследовал мимо– всех не спасёшь, но проезжая рядом, увидел творимое,– и решил вмешаться. Потому как, простой вроде бы грабёж– чем грешат все рутьеры– потихоньку скатывался в садизм и смертоубийство. Полагаю, если бы не наш отряд, то этот день стал бы последним для деревни. Понимая это, не смог отвернуться равнодушно от разложенного прямо на дороге и пытаемого огнём старика, от криков его и других невольных участников не менее жестоких сцен, и просто прохрипел– что-то горло перехватило– Марку:

– Наведи здесь порядок!

Изгнанные бриганты со злобой оглядывались на моих бойцов, но противиться выпроваживающим их тычкам не осмелились: вооружённые кое-как, без брони и одетые во что придётся, выглядящие как оборванцы, полностью оправдывая своё прозвание (бригант переводится как бандит, разбойник), не смели спорить с настоящими воинами-это ведь не забитые сервы,– мигом что-нибудь в организме у спорящего не нужное найдут и отрежут. А мне, увидевшему в этой деревне уже достаточно моментов, тянувших на наказание по практически всем статьям отсутствующего здесь уголовного кодекса, очень хотелось оставить этих персонажей в виде развешанных на ветках окружающих деревню деревьев “украшений”– поступив таким образом, как и местные с подобными деятелями поступают. Но наступил на горло собственной песне– не время и не место: при моей среди рутьеров и так неоднозначной репутации приступить к уничтожению, хоть и наихудших из их числа– не лучшее решение. Очевидно, что ещё долго придётся общаться и воевать совместно, потому единственное, что позволил себе– выгнал прочь. И пусть и рутьеры, и сервы полагают, что это всего лишь эпизод борьбы между хищниками за добычу; и первые уходят прочь, мечтая когда-нибудь отомстить, а вторые– прячутся получше, в страхе ожидая продолжение мучений… Пусть! Я сделал, что мог…

Глава 2

На ночь расположились в паре туазов от деревни рядом с речкой на подходящем холме. Разбили лагерь, конечно, не по римскому образцу– хотя желание повторить нечто его напоминающее изредка в моей бедовой головушке и появляется, но практически сразу под воздействием здравого смысла исчезает– требовать подобные “излишества” от нынешних солдат чревато чрезмерными последствиями,– многочисленными и непредсказуемыми. Потом, быть может, когда в наличии появится другой контингент, обучаемый военному делу с нуля– существующих уже не переделать– и полностью мною финансируемый, и соответственно, контролируемый чуть менее чем абсолютно,– я и вернусь к этой идее. Но пока радуюсь и существующему порядку, достаточному, чтобы удивить любых полководцев из ныне живущих своей правильной геометрией. На ночь выставили часовых– не потому что, а на всякий случай,– ибо устав пишется кровью. Если тебя ещё не попробовали на прочность ночью– это не значит, что подобное не произойдёт в будущем. А после скомандовал отбой.

–

Старик, помогающий себе при ходьбе клюшкой, появился в нашем лагере на рассвете, долго ждал когда я проснусь– из-за какого-то серва меня не решились будить, проведу мыльно-рыльные мероприятия и позавтракаю. Не то, что бы власть свою дал тому прочувствовать– хотя и это тоже– но пока просто не знал как к его появлению относиться. Было у меня предчувствие, что вместе с этим сервом к нам заявились проблемы.

Кстати говоря, явившийся ко мне крестьянин оказался тем, спасённом мною от пыток на деревенской улице, стариком. Очень, по крайней мере, похож, и вполне, несмотря на обилие обматывающих его раны тряпок, узнаваем. Я нередко удивляюсь этим людям, их стойкости и стрессоустойчивости: там, где обыватели будущего будут валяться в депрессии, нынешние просто утрутся, перевяжутся– если без этого никак– и продолжат жить, благодаря Бога, или богов– по их вере– за новый прожитый день. И этот старик: ведь ещё вчера был на краю, а сегодня уже проблемы деревни бежит разруливать. А то, что он здесь из-за каких-то проблем– для меня совершенно очевидно. Будь иначе-попрятались бы деревенские до поры от любых военных, не отсвечивая. Ибо пословицу “Не буди лихо, пока оно тихо”– наверняка кто-то из их дружного сообщества придумал. А если, вдруг, на твоём пороге появляется какой из их числа-знать только по присутствующей в том нужде.

По завершению всех утренних процедур, пристроился, принимая солнечные ванны, на солнышке– тому причиной установившаяся замечательная погода– и решив, что бесконечно игнорировать крестьянина не получится, пригласил того на аудиенцию.

Предварительно накачанный Марком по поводу чего можно говорить и каким образом обращаться, посетитель долго кланялся и бормотал извинения– что меня, непривычного к такому общению, быстро утомило– и пришлось прервать эти ужимки, предложив перейти к делу.

– Ваша Светлость, стало быть, зовусь я Полем Леруа и являюсь старостой деревни Ля Ривьер, пришёл от всей нашей крестьянской общины поблагодарить вас за избавление от бандитов.

И низко, с видимым трудом, поклонился. Начал хорошо этот староста. Поблагодарить– это радует, но было бы желательнее, чтобы их благодарность выражалась в чём-то более материальном. Кстати…

– Счастлив был оказать такую услугу,– кивнул ему равнодушно, и, чуть помедлив, продолжил,– Однако ваша благодарность могла бы стать более существенной…

Староста слегка подобрался, а в глазах неуловимо поменялось выражение:

– Что Ваша Светлость имеет в виду?

– Продовольствием. У нас заканчивается провизия.

И прервал было пожелавшего что-то ответить крестьянина жестом руки. Знаю, на примере других подобных, что именно он скажет: мол, после посева яровых ничего не осталось– сами крошки собираем, и вообще, настолько бедные, что впору на паперти стоять. Так, или примерно так, он и скажет– все крестьяне в этом плане одинаковы,– прибедняться у них, видимо, в крови. И потому как слышал уже подобное, выслушивать заново не желаю. Перейдём сразу к заключительной части:

– За деньги. Я заплачу за каждый сетье (мешок).

Староста аж рот разинул от удивления и на некоторое время замер в таком положении. Где это видано– платить, когда можно просто отобрать,– это реально разрыв шаблона. Пощёлкал пальцами в воздухе, привлекая его внимание:

– Эй, любезнейший…

Очнувшийся визитёр снова принялся кланяться и бормотать извинения, но увидев недовольство с моей стороны, быстро бросил это дело, сосредоточившись на главном.

– И какую цену даст сеньор?– осторожно вопросил он.

– Не обижу. Полагаю, двадцать четыре су (чуть больше одного золотого франка) за сетье достаточно?

И здесь староста впал раздумья– чему я совсем не удивился. Присутствует у аборигенов, особенно у старшего поколения, подобная черта в характере– считается необходимым тщательно обдумать принимаемое решение, что иногда становится чрезмерным,– настолько, что, возможно, в будущих веках подобный персонаж выглядел бы туповатым. Но здесь наоборот, подобное обдумывание вызывает уважение, и считается признаком большого ума. Может статься, причиной тому являются возможные последствия от неправильно принятого решения: ведь в средневековье за ошибку не пожурят и в угол не поставят– цена у него другая, измеряемая в человеческих жизнях. Однако, ожидать окончания этого глубокомысленного процесса терпения не хватило– и так понятно, что договоримся, а меня более не то, что тревожила, но любопытство вызывала истинная причина появления старосты в моём лагере:

– Так что, уважаемый, случилось такого в твоей деревне, что ты, ещё не долечившись, торопишься отблагодарить меня. Только не говори, что это единственная причина… Рассказывай начистоту!

Старик сгорбился от моего окрика, и бросая испуганные взгляды из-под косматых седых бровей, поспешил оправдаться:

– Но так и есть– мы действительно благодарны Вашей Светлости за вчерашнюю помощь, и подумали…

Он опустил голову.

– Ну-ну…– насмешливо улыбаясь, подбодрил его.

– Прошу прощения, но осмелюсь спросить Вашу Светлость: у вас на щитах и коттах отсутствует герб, а над воинами– баннер сеньора. Я было подумал, что вы– рутьеры, такие же, прошу прощения за сравнение, как вчерашние, но нас не грабите и не мучаете… Кто вы, Ваша Светлость?

Какой умный серв мне попался. Кто я такой… Сам хочу знать, чёрт побери– кто я в этом мире?! Однако, ладно разные бароны да графья вопросы задают, но не слишком ли вольно какой-то крестьянин с цельным принцем разговаривает?

– Ты кому вопросы задаёшь, холоп,– последнее вырвалось у меня машинально и по-русски (кто-то соответствующих, видимо, фильмов пересмотрел), что, тем не менее, не усложнило понимание присутствующими всей фразы. И само сказанное, и холодный тон говорили об одном– господин гневается.

Звякнул железом изображавший моё охранение– ноблес оближ– солдат. Рухнул в страхе на колени старик. Совсем не притворном: любой с оружием в руках был в эти времена, как, впрочем, и в любые другие, хозяином их жизни и смерти. И будь на то моя воля– что и вызвало у старосты такой страх– этой деревни со всеми её обитателями сегодня же не стало бы. Но это всё из области вероятного: если бы, да кабы, а реально– мне такого и даром не надо. Я даже смутился от произошедшего: эмоции вырвались, а получилось смертный страх– чего совсем не планировалось-внушить. Нужно исправлять содеянное, и потому я, тщательно скрывая смущение, тихо произнёс:

– Хм… Поднимись!

Испуганный староста торопливо заголосил, ещё сильнее прижимая шляпу к груди трясущейся рукой, и явно не спеша исполнять моё последнее приказание:

– Сеньор! Ваша Светлость! Виноват! Пощадите!..

Пришлось и мне, чтобы быть услышанным, повысить голос:

– Прекрати! Я не сержусь… Вставай давай…

Старик, тем не менее, не спешил, пытливо вглядываясь в моё лицо и пытаясь определить– действительно ли я не сержусь, и, наконец, удостоверившись в этом, кряхтя и помогая себе клюшкой, поднялся на ноги. Все нервы мне вымотал этот хитрый крестьянин, и до сути дела мы до сих пор не дошли, а ведь пора бы уже.

– Ты правильно определил по отсутствию баннера– мы рутьеры, но…немного другие. И говори уже что хотел…

Старик в очередной раз закряхтел. Ну, вот– подумал я– сейчас опять начнётся размазывание каши по тарелке… Но, совершенно неожиданно– слава тебе, боже!– он подался вперёд и начал свой сказ:

– Сеньор! Мы едва выживаем, раз в десятицу, а то и чаще, подвергаясь нападениям разных бригантов. Сколько их здесь прошло– уже со счёта сбились,– и сил больше нет терпеть подобную жизнь. Божья кара– не иначе– за грехи наши постигла Бургундию. Сначала чума, а теперь ещё и эта напасть.

Удивительный заход.

– А я чем могу помочь?

– Ваша Светлость! Всё было совсем иначе, когда были живы великий герцог и наш покойный сеньор– упокой, господь, их души!– Он благочестиво перекрестился, и я последовал его примеру– хоть перстами и в другую сторону. На что староста достаточно подозрительно посмотрел, однако промолчал, полагаю, поставив себе в уме заметку разузнать позже подробнее– по-другому никак и это не простое любопытство,– ведь всё непонятное несло в это время смертельную угрозу. Но и не перекреститься на упоминание божественного не мог: в этом обществе лучше прослыть схизматиком, хоть и по-другому, но верующим в Христа, нежели человеком без веры или, хуже того, язычником, или как говорили на Руси– поганым. И после непродолжительного молчания староста продолжил:

– Бриганты не осмеливались появляться в наших краях, не рискуя отправиться прямиком на эшафот…

Про молодого герцога я что-то слыхал: говорят, с коня упал и шею себе– для некоторых очень вовремя– свернул. И так, видимо, бывает… Теперь это богатое герцогство, в виду отсутствия прямых наследников, отошло в собственность королевства Валуа. Ну, с этим всё понятно, а вот…

– А где хозяева этих земель?

– Увы! О прошлом годе прибрала их в одночасье чума всем семейством…

Замечательно! То есть хотел сказать…а впрочем, неважно. Так этот старик скажет наконец, что потребно?

– И?

Староста снова рухнул– нравится ему что ли эта поза– на колени:

– Станьте нашим сеньором!

– А?..

–

Просто сказать, что удивил меня старик– это ничего не сказать. Поразил. Нет, слышал про некоторые случаи самозахватов замков, которые потом, бывало, что по прошествии года и более того, продавали за немаленькую сумму бывшим же владельцам, но чтобы таким образом… Я как-то привык по этому времени, что король, или другие важные сеньоры на местах фьефы своим вассалам жалуют, но чтобы простой– ну, пусть не совсем простой– крестьянин начал владения раздавать… Я, если что, в совершеннейшем недоумении– а что, и так можно было? Ха-ха…

Нет, понятное дело, что не настолько я легковерный, и прежде, чем принимать решение, желаю вникнуть– чем мне всё это аукнется. И после ещё одного раунда расспросов– длинный получился разговор– нарисовалась такая картина: ещё поздней осенью прошлого года сюда добралась очередная волна эпидемии чумы, которая, собственно, после появления, как её прозвали, Чёрной смерти, уже никуда не уходила, проявляясь изредка то в одном, то в другом месте– без всякой системы,– что порождало слухи о Божьей каре за некие грехи. Обыватели становились более богомольными, но и всё на этом, в остальном молитвы– за неимением других лекарств– совсем не помогали в борьбе с напастью. И с этой, очередной, они не справились– деревенских сильно зацепило, отправив на погост несколько семейств, но основной удар пришёлся по хозяевам этих земель, выкосив тех в полном составе.

С тех самых пор живёт эта деревня сама по себе, но особой радости по такой причине что-то не наблюдается. Свободу ведь нужно уметь защищать, на что крестьяне оказались совершенно не способны. А вслед за чумой неведомо откуда валом повалили шайки разбойников, творивших в округе всё, что в голову взбредёт. Староста и в близлежащий город Тюрню, и к соседним феодалам обращался с призывами о помощи, которые так и остались без ответа. И более того, исчезли даже те, кого посылал… Сервы в отчаянии готовились к самому худшему, и потому, может статься, обратились со столь странной просьбой к единственному дворянину, обошедшему с ними по-человечески. К тому же, старик мотивировал своё предложение отсутствием у прошлых господ из рода Сен-Андре ближайших родственников, а от вышестоящих властей ни слуху, ни духу. И терять местным уже нечего. Мне как бы тоже, но всё же…

– А где жил покойный сеньор?

– У ручья Гравез. На берегу, по эту сторону, на высоком холме стоит их родовой замок Мерси. Стоял…

– Стоял?

– Его несколько раз занимали пришлые шайки. Однажды, через седьмицу после Сретенья Господня (февраль), у них что-то случилось– сгорел верхний этаж, крыша и замок частично обвалился. А ныне там обитают те, кого накануне Ваша Светлость выгнал из деревни…

Ох, и хитрецы эти деревенские. А староста-то каков? И предложение, у которого, как оказывается, не одно дно. Надо полагать, эта шайка над ними не первый день изгаляется, и после нашего ухода возможно их возвращение, причём чрезвычайно обозлённых своим предыдущим фиаско, глубину обид от которого и прочувствуют на себе сервы. И чтобы такого не произошло, крестьяне и подсуетились. Предлагая себя в вассалы, они одним махом решают почти все свои как прошлые, так и возможные будущие проблемы– в плане защиты так точно,– переложив их на мои плечи. Мне, по сути, сейчас предложили стать их крышей. Думается, временно, а после, когда напасть в виде бригантов схлынет– не может же это продолжаться вечно– можно будет и откреститься от пришельца,– я не строю иллюзий по поводу крестьянской “верности”. “Эта редиска предаст при первой возможности”– классика, ха-ха… А деревенских понимаю, и не виню– выживают как могут. Тем более, что я ещё и не ответил согласием– и выбор за мной…

Могу отказаться и не потеряю ничего. Согласившись же, вступаю на тонкий лёд феодальных отношений. Да, и не верю я, что все родственники прошлого начальника вымерли: быть может, если по другим родам, связанным с этим семейством хотя бы матримониальными отношениями прошерстить, то подходящего человечка подыщут. Была бы собственность, а наследник на неё завсегда найдётся. Или, на край, эти земли отойдут новому герцогу Бургундскому, который, как подозреваю будет происхождением из королевской семейки. И у которого наверняка имеются свои слуги и прихлебатели, давно жаждущие наград, бесхозных фьефов и дворянских титулов… В любом случае, рано или поздно, в мои двери постучится какой-нибудь дяденька с документами на все случаи жизни, и спросит: “А ты кто такой, и по какому праву…” И останется мне тогда: или биться до последнего за новоприобретённое, или собрав манатки, валить на все четыре стороны. Мда…

Но с другой стороны, база очень нужна– пусть и временная. Где можно будет отдохнуть от бесконечных скитаний, накопившимися задумками, до которых никак руки не доходят, заняться. Даже за небольшое время можно таких дел наворотить. Ух… А грабить встречных-поперечных, как и подписываться на очередную сомнительную– зная, кто ей руководит, уверен, что она именно такой и будет– авантюру,– желание у меня отсутствует. И что же получается: выбора-то– в который раз– по большому счёту и нет?

Пока я размышлял, прикидывая открывающиеся перспективы и возможные угрозы, староста почтительно стоял, ожидая моего решения. Наконец, я решился: