Текст книги "На чужой войне 2 (СИ)"

Автор книги: Ван Ваныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 24

Моё возвращение в лагерь ознаменовалось разговором с Мэтью. Я бы– по причине сомнительного самочувствия– с удовольствием перенёс его на завтра, а лучше– и вовсе исключил из своего расписания, но поскольку тот сам припёрся– не выгонять же– осведомился с чем пожаловал. А тот в ответ– как моё самочувствие, причём с ехидцей неприятной, что аж скулы сводит. Потому, не стал выслушивать дальнейшие насмешки, перебив на полуслове темой, интересной мне намного больше:

– Откуда взялась эта женщина?

Было думал, что шире мой помощник улыбаться не способен, но нет– ошибался. Тот ощерился, продемонстрировав мне все недостатки своей далеко не голливудской улыбки:

– А это уже у Вашей Светлости стоит поспрашивать– где это вы её нашли: как увидели такую кралю, так хвост распушили, что твой петух– я и половину тех слов, которыми эту простолюдинку одарили, не знаю, а после– подхватили под ручку и отправились к ней домой…

Я смущённо потёр лицо: надо же было так обмишуриться– меньше пить надо. Впрочем, все мы сильны задним умом, но ведь победа– как не отпраздновать…

– А она что– тоже пьяна была?

– А кто вчера не был?

Ну, да. Так оно всё и было. Нехорошо получилось, а может случиться и чего похуже– если Марго узнает.

– Мэтью, ты это… нежелательно, чтобы дама де Люньи про этот случай узнала.

Мэтью посерьезнел, и с поклоном ответствовал:

– Честью клянусь, сеньор, я– могила…

Может быть… Но там– на празднике– не только Мэтью присутствовал, есть же поговорка: на каждый роток– не накинешь платок… А ещё: что знают двое– знает и свинья… Тоскливо поморщился: вот ведь угораздило меня, и не помню ничего, но всё равно– стыдно. Мало мне проблем…

Помолчали. Мэтью поглядел, поглядел, на мою слегка зеленоватую физиономию, да и предложи, надо полагать, по доброте душевной:

– Может стаканчик бургундского?

Я чуть руками на него не замахал:

– Тьфу, тьфу, ты что– смерти моей хочешь?

Тот в ответ лишь жизнерадостно заржал. Так, что-то мне эти издевательства надоели:

– Ты чего припёрся-то? Не над кем посмеяться более?

Мэтью замолчал, о чём-то призадумавшись, но почти сразу хлопнул ладонью по лбу:

– Да! Чуть было не забыл– вчера же гонец в самый разгар праздника прискакал, но ты велел, как же это…отбись. Кажется так… А что это значит?

Я в очередной раз тяжко вздохнул– сколько и чего ещё за вчерашний день не знаю? Но на последний вопрос решил не отвечать, а то вскоре мне собственные подчинённые на командно-матерном начнут отвечать– как выучат.

– Так, понятно. И?

– Из тех, что ты отправил присматривать за замками на Сене…

– Из тебя что– всё клещами вытаскивать нужно?

Тот, видимо представив эту картинку в мозгу, испугался:

– Сеньор…

– Да, пошутил я! Шутки у меня такие– дурацкие… Ты про дело расскажи!

– Я про дело…– но заметив мой предостерегающий взгляд, со вздохом продолжил,– хорошие новости для нас: когда капитан Руана отправился в поход на Эврё, то забрал почти весь гарнизон– оставив лишь малую часть-из крепости Мулино.

И, заметив мой недоумевающий взгляд, уточнил:

– Это южнее Руана– на нашем берегу Сены.

Я задумался: шанс действительно неплохой– в случае захвата замка Мулино противнику точно станет не до Эврё, так как это означает очередную блокаду главной артерии Парижа,– Сены. Наконец, очнувшись, посмотрел на почтительно ожидавшего моего решения Мэтью и скомандовал:

– Созывай совет!

После выигранного сражения мой авторитет среди прочих капитанов вознёсся на недосягаемую высоте, следствием чего стало выступление уже на следующий день в сторону Мулино отряда Пьера де Со. Который прибыв к крепости в первых числах августа, после небольшой рекогносцировки, уже второго числа этого месяца повёл свой отряд на её штурм– воспользовавшись подходящими природными условиями. Во время утреннего густого тумана его люди при помощи лестниц перебрались через стену и овладели воротами. Когда защитники проснулись, перед ними предстала разочаровывающая картина: настежь распахнутые ворота, поднятая вверх решётка, и вливающийся в крепость поток врагов– и потому, наверное, в большинстве своем они предпочли сдаться.

А спустя неделю, как я и предполагал, одна из французских армий, действовавшая южнее Парижа, которой командовали новый герцог Бургундский и маршал Бусико, срочно остановила очистку захваченных в междуречье Сены и Луары замков от рутьеров и повернула на север– в сторону Мулино. И на этом я свою задачу по защите Эврё посчитал выполненной, предавшись ничегонеделанию– в ожидании прекращения контракта, должного наступить в середине августа. Но ещё до его окончания, мне поступили сразу два интересных предложения, и я взял время на раздумья.

Первое предложение поступило от Пьера де Ландира, представителя короля Наварры в Нормандии-тот весьма красноречиво убеждал меня продлить кондотту, обещая увеличение оплаты, а также дополнительные воинские контингенты, которые вроде как должен был привести сюда– на север– принц Людовик Наваррский. Обещал подумать, но если откровенно, то продлевать договор вовсе не собирался: наваррцам вряд ли удастся собрать здесь– слишком далеко от метрополии– силы достаточные, чтобы потягаться с французами на равных. На одну разбитую армию, Франция выставит вторую, а у маленькой Наварры– таких ресурсов нет. И что потом: мне одному от всех врагов отмахиваться?

Вот второе предложение было поинтереснее, хоть оно и попало ко мне посредством Скота (капитан у нас такой из англичан имеется): в Бретани возобновилась гражданская война, и обе стороны усиленно собирали под свои знамёна сторонников. В данном случае, предложение присоединиться прозвучало со стороны английского ставленника Жана де Монфора. И то, наверное, потому, что в последнее время я только тем и занимаюсь, что воюю против французской короны и её вассалов.

Предложение интересное, однако из той же категории, что и моё появление под Кошерелью-развеять скуку и, так сказать, посветить лицом. Теперь и то, и другое вполне удалось: скучать было некогда, а нарисовался я так, что хрен сотрёшь– и нужно ли дальше так рисковать, теряя своих людей. В денежном выражении стало даже чересчур радужно, настолько, что уже в какой-то мере начало вызывать у меня опасения-не сплотятся ли, возбуждаемые завистью, окружающие с целью отобрать и поделить,– по заветам, так сказать, великого “математика” Ленина. Ведь уже после захвата Турню и его богатого монастыря, мои финансы– даже несмотря на увеличение компании количественно и качественно– представляли собой мечту любого местного феодала и зависть этой категории населения. Теперь же, учитывая доходы от нормандской компании, а они весьма значительны– тут и богатые трофеи, и многочисленные пленники, среди которых присутствуют достаточно знатные и богатые персоны,– мне становится нехорошо при одной мысли о том сколько и чего содержится в моей кубышке… Не скажу, что это прямо запредельные суммы, но вполне сравнимые с доходами какого-нибудь среднего графства– это уже очень много. Потому, в этом плане, подписываться на контракт с неизвестным исходом– глупость.

Опять же– почему неизвестным? Тут дело в вывертах моей памяти, по неизвестной причине (не помню из какого источника информация) на сто процентов уверенной в том, что герцогство Бретань никогда не выходило из состава королевства Французского. Вроде бы попытки предпринимались, но были неудачны. А не означает ли подобное, что англичане в Бретани проиграют? Я в сомнениях…

С другой стороны– по слухам, там планируют встретиться все, так сказать, “партнёры” по нашему клубу интересов, будут и французы, и англичане, и наваррцы… Одни имена чего стоят: сэр Роберт Ноллис и сэр Джон Чандос, Бертран дю Геклен и Оливер де Мони… Славные имена, и записать рядом с ними своё весьма почётно. Кроме того, я же собирался с французами повоевать, ослабляя их, и здесь имеем хороший такой шанс. А единственный противник, которого в моей ситуации– по причине легитимности на владение захваченными мною землями– действительно стоит опасаться, Филипп Бургундский, безнадёжно завяз в осадах замков: сначала в районе Орлеана, а теперь– под Мулино. Значит, решено-участвую.

Вот таким образом я со своим отрядом и оказался в начале сентября около бретонской крепости Оре, расположенной на южном побережье этого полуострова, в компании осаждающих её войск, возглавляемых Жаном де Монфором. Не один я привёл к этому времени на помощь Монфору своих бойцов, многие известные капитаны поступили так же: в основном, конечно, из англичан, например сэр Джон Чандос, до недавнего времени исполнявший должность коннетабля Аквитании, сэр Роберт Ноллис, сэр Хью Калвли, сэр Мэтью Гурней, но присутствовали и французские рутьеры– вроде бретонца Оливера де Клиссона. Сюда же поспешил с только что высадившейся в Шербуре наваррской армией Эсташ д’Обресикур. Надо полагать, у французов картина аналогичная, и значит, скоро– очень скоро– мы встретимся на поле брани…

Как прибыл, посетил Жана де Монфора, а затем– сэра Чандоса, по славе и заслугам назначенного командующим. В отличие от последнего, молодой (ему ещё не исполнилось и двадцати пяти лет) граф де Монфор л’Амори пока себя ничем на воинской стезе не проявил, а потому потребовался кто-то действительно понимающий в этом деле– и выбор пал на англичанина. И, надо сказать, лучшего и придумать было сложно: достаточно того, что этот сэр был командиром во всех походах Эдуарда Третьего и его сына– Чёрного принца,– от победы к победе.

Общением, что с нанимателем, что– с командующим,– остался вполне доволен. Люди попались сплошь душевные и не особо жадные– это я сужу по контракту. А душевность их выразилась в устроенном в честь моего прибытия пиршестве, но– как вскоре выяснилось– я несколько поторопился с их характеристиками, потому как эти застолья происходили с регулярной периодичностью– почти каждый день (за небольшими исключениями– подтверждающими правило). А бывало, что и совсем без причин– просто из желания сэров промочить горло…

Я так не умею, и война такая мне быстро надоела. Отчего принялся старательно придумывать причины: то я заболел, то– вот только что отбыл на другой конец лагеря, и когда вернусь,– неизвестно. Визитёров мои закидоны стали раздражать, и от меня наконец отстали. А что вы хотели: моя печень, а не казённая, и ладно бы пили что-то приличное… Я-то– раньше, до попадания– думал, феодалы нормальные вина пьют, а денатурат– это достижение наших безнравственных времён, но нет– и здесь всё тоже и точно так же. Бывает, на особых мероприятиях появляется дорогое привозное, но в остальное время– а пьют здесь все и каждый день-такую отраву употребляют… И кислое, и горчит, но если попадётся сладкое– то этот вариант ещё хуже, потому что основной подсластитель– свинец. И как такое пить, зная, что именно там намешано…

Между тем осада шла своим ходом: осаждающие заблокировали небольшую крепость на правом берегу реки Лош, захватили расположенный на противоположном берегу портовый городок Сен-Густан, и на том успокоились в ожидании, когда у осажденных закончится пропитание. И это было вполне объяснимо– несмотря на малые размеры, замок на высоком холме, построенный прежними герцогами в качестве своей резиденции выглядел весьма мощным. Захват которого штурмом вполне мог вылиться в неприемлемые потери– чего обе стороны старались избегать.

Конечно, кое-какие боевые действия происходили: лучники постоянно тренировались друг на дружке, а нередко звучал призывный звук рога– и в бою сходились двое рыцарей из самых нетерпеливых. Но это всё было не то– ожидания от этой осады были несколько другие: мечталось увидеть работу осадных орудий или сооружение осадных башен, то есть того, чего ещё лицезреть не доводилось, но– увы…

В то же самое время, но в Нанте, супруга Карла де Блуа– соперника Жана де Монфора в деле обладания герцогской короны– провожала того в поход словами, чему оказались свидетелями некоторые бретонские бароны:

– Супруг мой и господин, вы идёте ныне, защищая своё законное наследство и моё, которое захватил и долгое время удерживает самым преступным образом и вопреки всякому праву сеньор Жан де Монфор– как о том ведомо Богу. Поэтому, самым настоятельным образом прошу вас и умоляю, не слушать ни о каком договоре или соглашении, которое вам могут предложить, так как нашим должно быть всё герцогство целиком!

И Карл клятвенно заверил свою благоверную, что приложит к тому все свои силы…

Неспешная осада замка Оре закончилась на исходе сентября. К этому времени, гарнизон крепости, исчерпавший все свои возможности после почти трёхмесячной осады, объявил о своём желании сложить оружие– если до дня святого Михаила (двадцать девятого сентября) их сеньор не поспешит на выручку. Подобный исход имел бы печальные последствия для Карла Блуаского, существенно сократив число его и так немногочисленных сторонников в герцогстве. Такого Карл допустить не мог, и потому двинул давно собираемую в Нанте армию к Оре. Две с половиной тысячи “копий” (до четырёх тысяч воинов) со всей Франции собралось под его штандартом, множество знатных сеньоров и славных капитанов присоединились, желая посчитаться с англичанами. Немного более, чем собралось в лагере Жана де Монфора (более трёх тысяч), и, быть может, именно этим обстоятельством объясняется то, что сэр Чандос, едва двадцать седьмого числа французские войска появились в близлежащем аббатстве Нотр-Дам-де-Ланво, немедленно отвёл войска из Сен-Густана на противоположный берег. На следующее утро в городке появились французы, но оценив нашу позицию, атаковать через расположенный здесь брод (для контроля над которым и был построен замок Оре) не решились. Они переправились через Лош позже и значительно севернее, в болотистой местности.

Обнаружив переправу, туда немедленно выдвинулся сэр Джон Чандос, в сопровождении прочих– в числе которых присутствовал и ваш покорный слуга– капитанов и знатных сеньоров. Прибыв на место, мы увидели уже развернувшиеся в полки боевые порядки французов (как обычно, три колонны и арьергард), чему способствовал хороший обзор-противник находился в низине относительно нас. Сэр Джон, окинув взором вражескую диспозицию и настоящий лес штандартов, сильно озаботился:

– Бог мой! Кажется, здесь собрался весь цвет французского рыцарства!

Затем обернулся к нам и воскликнул:

– Мессиры! Пришло и наше время строиться, ведь враг подал нам пример!

На что один из английских рыцарей (здесь их как тараканов– всех по имени и не упомнишь) почтительно, но резонно, заметил:

– Сэр, мы готовы. Но, поскольку среди нас нет никого более знающего в этом деле, чем вы– ждём ваших распоряжений.

После чего Чандос принялся делить нас на отряды, аналогично противнику. В результате я со своим отрядом оказался на правом фланге вместе с мессирами Оливье де Клиссоном и Эсташем д’Обресикуром, и сэром Мэтью Гурней. Центр наших боевых порядков заняли бретонские отряды Жана де Монфора и четырёхсотенная компания сэра Джона Чандоса, а левый фланг прикрыли англичане Ноллиса, Хьюитта и Барли. В каждом полку было примерно около тысячи воинов. Но с арьергардом возникла заминка, вернее сказать, с его командиром. Сэр Хьюго Калвли, которого Чандос “сватал” на эту должность, решительно тому воспротивился:

– Сэр Джон, сэр Джон! Прошу вас, отдайте командование арьергардом кому-нибудь другому!

И поскольку Чандос настаивал на этом назначении, в отчаянии закричал, потрясая руками:

– По какой причине вы выделили мне такое назначение? И почему я не гожусь, почему мне не подобает занять место в передних рядах, как другим?– расценивая это назначение как нанесение ему величайшего оскорбления.

На что, терявший терпение, сэр Джон раздражённо спросил:

– А кого ещё? Либо вы, либо я… Теперь подумайте, что может быть самым разумным.

И пришлось “бедному” сэру Хьюго взять на себя командование выделенными в качестве резерва полутысячей воинами. А я смотрел на этот цирк и думал: хорошо, что у меня свой отряд, в котором такого точно случиться не может. Не может же?

Мы изготовились к битве, выстроившись в боевые порядки, представляя собой великолепное зрелище: трепыхавшиеся на ветру многочисленные знамёна и вымпелы, блестевшие на солнце богато отделанные доспехи и обнажённое оружие, изготовленное в желании пролить кровь врага… Но не сегодня. Пока мы строились в полки, в сторону французов отправился некий сеньор Бомануар, знатный бретонский барон, находящийся в нашем плену и по этой причине свободно перемещающийся между армиями– он дал слово чести, и этого, как не странно, оказалось достаточно. Вот такие интересные времена, когда слово и дело– не расходятся между собой… Барон этот повёз предложение начать переговоры– Жан де Монфор был не уверен в исходе битвы– и оно увенчалось частичным успехом: стороны договорились заключить перемирие до восхода солнца следующего дня.

Глава 25

Оре. Герцогство Бретань. 29 сентября 1364 года

Утром, однако, переговоров не получилось. Едва на рассвете сеньор де Бомануар вернулся с французской стороны, как был остановлен сэром Джоном Чандосом.

– Сеньор,– сказал сэр,– Хочу предостеречь вас, чтобы вы более сюда не ездили. Мои люди недовольны вашей миссией и могут убить, ежели появитесь среди наших рядов.

Это было то, что сэр Чандос обсуждал ещё прошлым вечером с другими английскими капитанами– те хотели сражаться. Ненависть к французам и желание наживы толкали их в сторону риска– в бой…

– Ступай к своему сеньору и передай, что переговоров больше не будет. Будь что будет, но мы будем сражаться.

Огорченный подобным неожиданным финалом своих усилий, де Бомануар– он действительно возлагал надежды на свою миссию, ибо (в отличие от пришлых– французов и англичан) хотел мира своей родине– был вынужден вернуться в ставку Карла Блуаского и передать ответ сэра Чандоса. И если большинство бретонцев предстоящему кровопролитию не обрадовались, то понаехавшие (привлечённые, как и все наёмники, запахом крови и больших денег) французы, наоборот, были в восхищении– ибо и сами склонялись к подобному. Один из тех, кто давно и прочно забыл, что такое мирная жизнь, и для чего она собственно нужна, Бертран дю Геклен, обращаясь к своему сеньору, так выразил их устремления:

– Только прикажите: и я тотчас верну вам, монсеньор, герцогство, очистив от всех этих жалких людей!

И криками был поддержан множеством сторонников Карла Блуаского. Но не всеми, и это меньшинство недовольно скривилось, не осмелившись– перед лицом обвинения в трусости– возразить знаменитому капитану дю Геклену, а некоторые, из числа бретонцев, пошли даже дальше– немедленно покинув ряды французов,– ведь среди тех, от кого предполагалось очистить Бретань, были их знакомые, друзья, а то и близкие родственники. Однако преобладающее количество дворян хотело сражаться, видя в этом надежду на славу и богатство, и потому Карл Блуаский, держа в памяти и наставление супруги, воскликнул:

– Пусть бог поможет правому! Во имя Господа нашего и святого Ива– мы выступаем!

В это же время сэр Джон вернулся к Жану де Монфору, стоящему в окружении капитанов.

– Что сказал сеньор де Бомануар?– с любопытством спросил претендент на герцогскую корону.

– Карл Блуаский не намерен более вести переговоры. Он будет сражаться при любых обстоятельствах: либо оставшись герцогом, либо погибнув в бою…– солгал, как он полагал, из добрых побуждений, сэр Джон.

Де Монфор почувствовал сожаление, ведь, несмотря на собравшуюся большую армию, чувствовал неуверенность, да и по большому счёту– нежелание проливать кровь своих земляков, а потому предпочёл бы договориться. Но, поскольку ситуация сложилась следующим образом, скрыв свои истинные переживания, бодрым голосом произнёс:

– Клянусь святым Георгием! – и я желаю вступить в бой. Да поможет Господь правому делу! Прикажите развернуть наши знамёна!

Маховик войны медленно, но верно раскручивался в своей неумолимости…

Около восьми часов утра, когда солнце уже полностью поднялось над горизонтом и осветило плотно построенные вражеские ряды, французы под звуки труб сделали первый шаг в нашу сторону. Шагом, ибо обе стороны предпочли биться в пешем порядке: битвы при Креси и Пуатье наглядно продемонстрировали чрезмерную уязвимость коней перед стрелковым обстрелом– с неприятными последствиями для всадников. Сильно проредив количество любителей конных атак и став неким своеобразным фильтром эволюции, после которого выжили лишь те, кто смог приспособиться к изменившимся обстоятельствам…

Медленно продвигаясь вверх по склону холма, французы достигли зоны поражения, и в воздух взлетели сотни пернатых вестников смерти– стрел. Однако, в отличие от вышеупомянутых сражений, сегодня был не их день: слишком хорошо были забронированы латники (в этом плане эволюция тоже не стояла на месте), к тому же плотно прикрытые большими щитами, и оттого редкие стрелы достигли своих целей. Напрасно знаменитые английские лучники рвали себе жилы, расходуя боезапас, противника это не остановило– тот почти без помех поднялся на возвышенность и схватился с нами в ближнем бою.

С грохотом и треском столкнулись копья, закричали пронизанные железом люди. Следом в бой вступили воины, вооруженные коротким оружием: топорами, мечами, клевцами… Стройные ряды почти повсеместно разрушились на отдельные схватки с хеканьем и рычанием рубившихся воинов. И вскоре стало очевидным, что эта битва не чета предыдущим– намного более ожесточенная и беспощадная. Нередко, глаз выхватывал картину безжалостного воина, с ожесточением рубившего уже упавшего врага, который в беспомощности своей с мольбой и надеждой протягивал к тому безоружные руки, но напрасно– получая лишь немедленную погибель. Я бы понял подобное: рутьеры и сами не агнцы, и нередко таким образом отфильтровывают, что называется, зёрна от плевел– богатых от тех, с кого нечего брать. Но это происходит по обычным для любого времени меркантильным соображениям, а здесь-то рубят без всякого разбора! Очевидно подспудно движимые стремлением непременно убить– демонстрируя запредельную ненависть. Если бы не видел собственными глазами, ни за что не поверил, что это те самые англичане и французы, что в будущем едва не “шведской” семьёй живут. Какие интересные, однако, кульбиты, история выделывает…

Вражеская волна докатилась и до наших стройных рядов, и остановилась, истребляемая падающими сверху лезвиями алебард. Не спасали ни щиты, ни лучшая броня от такого, а потому противник отшатнулся, выходя из зоны досягаемости этого страшного оружия. А те, кто не успел, или решил проявить геройство (и такие отмороженные присутствуют, вернее, присутствовали, но недолго)– отправились прямиком на небеса…

Теперь соревновались в ловкости лишь копейщики, но и тут у нас было преимущество в длине древка -наши четырех метровые дрыны против укороченных двухметровых у французов– выигрывая у соперников с разгромным счётом и не позволяя врагам даже приблизиться. А если последнее им как-то и удавалось, они снова попадали под удары алебард– и ситуация возвращалась к изначальной. Так продолжалось некоторое время, но только пока французы не продавили соседей. В этот момент и мне, располагавшемуся с десятком охранников рядом и чуток сбоку от нашей баталии, пришлось схватиться за свой шестопер.

Прикрыться щитом, а затем толкнуть его вперёд, выводя врага из равновесия, и ударом шестопера смять бацинет– ещё один противник упал на землю. Который уже: третий, пятый– я уже со счёта сбился. Внезапно почувствовал, что в окружающем мире что-то сильно изменилось. Очень чувствительно прочувствовал: сначала с трудом отклонил оружием тычок глефы, но тут же скривился, получив пусть и ослабленный щитом, но тем не менее, достаточно болезненный удар-отскок топором по пластинчатой защите бедра, а следом– удар копьём в…спину. Я перестал понимать, что происходит– где охрана? Оглянулся, но её, должную прикрывать мою спину и фланги, на положенном месте не оказалось. В ближайшей доступности, по крайней мере, а кругом, куда ни брось взгляд– увидел в смотрящих на меня незнакомых глазах лишь ненависть и жажду убийства…

По меньшей мере четверо воинов одновременно накинулись на меня: двое с копьями в руках, остальные– с секирами. Кое-как выпрямился под градом сыпавшихся со всех сторон ударов. И если латы защитили от большинства, то, к сожалению, не от всех, оставивших на броне отметины в виде вмятин, а кое-где– и небольших дырок. Особенно неприятным оказался удар давешний копьём в спину, расковырявший броню, гамбезон и мою бочину– я почувствовал, как скрипнуло железо по моим ребрам. А после под одеждой и далее– по ноге– заструился тёплый ручеёк сукровицы… Затравленно оглянулся в поисках выхода– не обнаружил, и вынужденно с трудом при помощи щита и оружия заблокировал следующие удары, но одно из копий– опять копьё!– нашло уязвимое место и пробило латы на голени,– и я захромал, отступая под натиском. Чувствуя враз похолодевшей спиной вставшую там старуху с косой, но не желая принимать подобное… И, слава всем богам, в момент, когда я, истекая кровью и из последних сил отмахиваясь, готовился узнать есть ли что-нибудь там– за кромкой– кроме мрака, услышал накатывающий громовой крик: “Святой Георгий!”– это сэр Калвли ввёл в бой наш резерв. И я, сменившись настроением от отчаяния к восторгу, едва радостно в ответ не закричал– давай родной! Мои оппоненты тоже услышали– трудно не обратить внимание на подобное– и заозирались в поисках опасности, чем я и воспользовался– шестопёром перебив одному из них руку с оружием. Мы ещё обменялись ударами, вмятинами на латах и синяками под ними, но тут противнику стало не до этого– ко мне пробились мои соратниками во главе с Арманом д’Апиак, командиром моей охраны. Вот только сегодня был не его день прикрывать мне спину, а заместителя Армана, некоего дворянчика Готфрида. Но вот его-то среди воинов, закрывших меня собой от врагов, почему-то и не было…

Едва подумал, что всё: прорвался (в очередной раз!) и– будто силы покинули враз– перед глазами замелькали мошки и…свет погас.

Очнулся уже в лагере, в своём шатре, на собственной постели. Мокрый от пота и кое-чего ещё (не при дамах будь сказано), и перевязанный подобно мумии. Ослабевший от потери крови и многочисленных ранений. При тусклом свете свечи обнаружил возле своей кровати какую-то женщину, возрастом, стоящим на пороге перехода в бабушки. Она, изображая из себя сиделку, видимо, сильно притомилась, и теперь, привалившись головой к стенке, сладко посапывала. Мне приспичило повернуться на другой бок, и я попытался проделать это самостоятельно, но лишь потревожил свои раны. Боль оказалась настолько велика, что у меня невольно вырвался стон. Сопение рядом немедленно прекратилось, почти сразу сменившись криком, отозвавшимся колокольным боем в моей голове:

– Принц очнулся!

От резко усилившейся боли в голове в глазах потемнело, и я поневоле смежил веки. А открыв повторно, обнаружил возле постели многочисленную толпу соратников. Здесь были и Мэтью, и Арман, и Поль, и многие другие, даже и безымянные для меня. Скользнул взглядом по взиравшим на меня лицам, полюбовавшись оттенками выражения на них от надежды до беспокойства, и устало прикрыл глаза.

– Лекаря сюда!– услышал команду Мэтью.

Далее меня ворочали, что-то спрашивали, я отвечал…наверное, и очень часто невпопад. А потом незаметно для себя отключился.

Следующее моё пробуждение случилось утром– так я интерпретировал заглядывающее в просвет висевшее возле горизонта солнце. Мне меняли бинты и было больно, но перетерпел. Наш штатный коновал не удовлетворился моей перекошенной физиономией и скрипом зубов и с заботливым видом поинтересовался моим самочувствием:

– Хреново!– подтвердил очевидное. Выдавил и закашлялся. Лекарь бросился помогать удобнее лечь. Я отдышался и попросил:

– Позови Армана…

– Вам нельзя…

– Это приказ! – сорвался на вздумавшего качать права доктора. Аж вспотел от нахлынувших эмоций… Тот сердито посмотрел, но воспротивиться приказу не осмелился.

Ждал недолго: видимо требуемый мне человек находился не очень далеко, потому что практически сразу за отбытием доктора, шторка снова колыхнулась и возле кровати остановились ноги начальника моей охраны. Устало разлепил веки и взглянул ему в глаза.

– Садись и рассказывай…– тихо попросил его.

Арман присел на скамейку и немного неуверенно, по-видимому, не совсем понимая к чему это повеление (ведь просьба начальства для подчинённых– всегда приказ, даже если он оформлен в виде просьбы), начал рассказ:

– Мы победили…– и глянул на меня, проверяя реакцию. Тоже мне– открыл бином Ньютона. Ясен пень, иначе бы вокруг меня не соратники были, а враги, или и вовсе– в случае совсем хренового расклада– черти с вилами… Но вопрос про другое.

– Что с охраной?..– прошептал.

– А!– Арман понимающе кивнул головой, но тотчас, мгновенно помрачнев, опустил голову и, чуть погодя, глухим голосом поведал,– Из того десятка, что при Вашей Светлости находились, лишь троих нашли: одному голову размозжили, двоих прирезали– сзади, в спину. Остальные– пропали…

Дальнейшее уже неважно-умному достаточно. Я устало откинулся на подушку и прикрыл глаза, но не уснул, а некоторое– весьма короткое– время пытался анализировать,– пока хватало сил. Но организм явно был к такому не готов, что и продемонстрировал, погрузив меня– в очередной раз– в безмолвную тьму.

Впрочем, даже если бы был здоров, более того, что и так было ясно– за меня взялись всерьёз– додумать не сумел бы. Кто инициатор? Тоже очевидно– враги, которых я на удивление наплодил за время моего пребывания в этом веке предостаточно. Почему предала охрана– а все обстоятельства говорят об этом– вот это хороший вопрос. Но и ответ очевиден: набор производился по принципу опытности в военном деле и умелости в обращении с оружием, а не с учётом верности– как, наверное, должно быть. Но все мы крепки задним умом, а ведь опыта у меня в этом деле не имеется (откуда бы?)– значит, учимся через ошибки. Хотя, если бы принцип набора изменился, кто гарантирует, что результат получился бы другим. Я, например– нет… По итогу, большинство выбранных оказались происхождением либо из дворян, либо из дворянских ублюдков-бастардов или бывшими сержантами из дворянских дружин. Что таким людям можно предложить: землю, титул или деньги– в качестве заинтересованности? Кроме последнего, предложить мне и нечего– в отличие, кстати, от противной стороны, а ведь земля и титул для выходцев из дворянского сословия– это важнейший стимул в несении службы. Не додумал, полагая, что став рутьерами, те порвали с прежними идеалами… Вот и предали, потому что возникла возможность, а хранить клятву схизматику– кто же в этом мире посчитает её серьёзной? Наверное, только я… Ведь любой встречный капеллан с радостью снимет с твоей души этот несерьёзный грешок. Была бы клятва единоверцу дана– другое дело…