Текст книги "Несколько шагов до прыжка (СИ)"

Автор книги: Val. Ekkert

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Хотя где-где, а здесь нечего было компенсировать.

Только выстраивать заново.

– И? – он хмыкнул, поднимая брови. Грейпфрутовый сок слегка горчил на языке.

– И ничего, – огрызнулся Криденс. – Прокат отличный, я не удивлён, что тебе даже с падением серебро дали. Ты на таких эмоциях откатал, мне ещё расти и расти.

Хамил он, конечно, отчаянно. И осадить бы его, да только вот отчего-то не хотелось. И, возможно, было бы нечестно заставлять Криденса заткнуться, учитывая, что Геллерт намеревался воспользоваться его умениями.

– Не ори, пожалуйста, – пробормотал Криденс, просяще вскидывая ладонь. – Видишь ли… Пресса напишет всякого, а что там было на самом деле, знаете только вы двое. А ты выбрал меня своим ключом, Геллерт. Своим средством для достижения цели. Так что мне кажется, что я имею полное право знать. Из первых рук. Из твоих. Расскажи мне, ладно? Ты же сам понимаешь, что дальше меня это никуда не пойдёт, а с этим знанием у меня лучше получится этот… максимальный артистизм.

Геллерт сжал губы вокруг края стакана. Самым отвратительным во всей этой ситуации было то, что Криденс оказался невыносимо прав. Он действительно мог и расспрашивать, и желать узнать, и всё остальное. И рассказ правда мог оказаться полезным.

Но чёрт раздери, ворошить это?! Снова?! После того, как столько лет пытался забыть – хотя бы эмоциональную составляющую?!

– А чего тебе не хватает? – хмыкнул Геллерт, ставя стакан на стол. – Ты уже, мне кажется, понял: я хочу таким способом донести до него, что… заинтересован в возобновлении некоторых аспектов нашего общения…

Сказанные слова были настолько в духе Альбуса, что аж дёсны свело. Криденс понимающе ухмыльнулся. Зараза.

– Я-то, может, и понял, – вздохнул он, – но это не то. Если ты мне расскажешь, мы вместе сможем придумать больше, чем просто красивую презентацию, понимаешь? И если уж ты заинтересован, но не хочешь – или не можешь – просто поговорить с ним, то…

Он замолчал, отпил сока и угрюмо уставился в столешницу.

И Геллерт решился. За восемь лет он не говорил об этом ни с кем, а Криденс… Даже не имело значения, что он действительно выбрал Криденса своим средством. Просто именно он был для Геллерта отнюдь не последним человеком в этой Вселенной.

– Я проиграл Олимпиаду две тысячи шестого, – медленно начал он, принимаясь барабанить пальцами по столу. – Едва выехал на серебро. Опередил бронзового призёра всего на два балла. Через год на Чемпионате мира и вовсе еле наскрёб на бронзу. Тогда мне было уже тридцать четыре… сам понимаешь. Я хотел докатать ещё три сезона. Включая Олимпиаду две тысячи десятого. Но…

Он почти на автомате ухватил бутылку и долил в свой стакан. Криденс сидел на стуле с ногами, обхватив руками колени, и смотрел прямо и вопросительно. Геллерт хорошо знал: это было прямым признаком того, что он внимательно слушал.

Отпив глоток, он продолжил:

– Ты видел Льюиса?

Криденс быстро кивнул:

– Под твою музыку две тысячи второго, да?

– Именно, – воспоминания ворочались внутри, не желая ни оживать, ни выходить на поверхность, но они были нужны для дела. – Он меня сделал и обскакал. Сам понимаешь, почему: тебе должно быть ясно всё насчёт разницы в элементах по прошествии шести лет. Пресса орала дурным голосом. Тогда между короткой и произвольной прошло чуть больше суток, и за эти сутки меня не один и даже не десять раз спросили, как я отношусь к успеху Льюиса. И всё это происходило у меня дома, понимаешь? В Швейцарии.

Криденс кивнул. В его глазах плескалось явное сочувствие, но отчего-то никакого раздражения оно не вызывало.

Не было сил даже злиться на себя за сентиментальность.

Отпив ещё сока, Геллерт продолжил:

– Тогда я припёр Альбуса к стенке. И спросил, зачем. Понимаешь, Криденс: в этом не было бы ничего особенного. Сам знаешь, под одну и ту же музыку могут выйти даже два спортсмена подряд. Так складывается иногда. Но он был подопечным Альбуса, Криденс. Он не случайно поставил ему такую программу: мы были друг у друга на глазах всю карьеру, он знал все мои прокаты, и я его – тоже.

В груди защемило, Геллерт мысленно выругал себя, но это не помогло. Криденс спустил ноги на пол, взялся руками за сиденье стула и вместе с ним подвинулся поближе.

– Мы тогда встречались, – Геллерт не счёл нужным давить кривую ухмылку, – если это можно так назвать. Переписки, перезвоны, редкие встречи – не при нашем графике они могли бы случаться чаще. Это длилось несколько лет, я уже не вспомню, сколько именно. И эта рыжая сволочь мне на голубом глазу ответила, что хотела таким способом меня… подхлестнуть.

Он прислушался к себе. Рассказывать об этом было как-то дико. Возможно, именно потому, что он впервые всё это проговаривал.

– Он, видишь ли, подумал, что чужой успех заставит меня работать лучше. Не могу сказать, что он был не прав: я азартен, ну да ты в курсе, и если бы не пресса, Альбус меня заставил бы. Но… думаю, ты можешь понять, насколько меня это тогда выбило из колеи.

Чёртова Америка: хотелось курить. Хотя и бросил-то он шесть лет назад, перед самым переездом, и до окончания карьеры сигареты в рот не брал.

– Ты говорил с ним в день произвольной, да? – наконец подал голос Криденс. – И вы разругались?

Умный мальчик. Талант растёт.

– Я врезал ему в зубы, – Геллерт хмыкнул. Никаких приятных чувств это воспоминание не вызывало. – Когда он заявил мне, что не ожидал такой реакции СМИ. А через полчаса был мой произвольный прокат.

Он старательно не думал о том, что тогда испытывал, выходя на лёд. Он ведь действительно планировал посвятить этой «рыжей сволочи» ту программу. Встречались они или нет, но ни один из них не заговаривал о чём-то серьёзном. А Геллерт всегда был падок на эффекты. И надеялся, что сможет дать понять…

Возможно, и смог. Но после всего, устроенного Альбусом, тогда это уже не имело значения.

– Я свалился на последних двадцати секундах, – рассказывать дальше без усилий не получалось. – Потом выяснилось, что сломал лодыжку, но тогда я этого не чувствовал. Меня даже хватило на то, чтобы выйти на пьедестал, представляешь?..

Криденс поднялся со стула, решительно убрал сок обратно в холодильник и по-хозяйски запустил кофемашину.

– А потом ты понял, что видеть этот лёд больше не можешь, – почти равнодушным тоном заговорил он, усевшись обратно. За эти интонации Геллерт был ему безумно благодарен. – Два года отходил от случившегося, потом уехал из Европы, а через год он пришёл к тебе с деловым предложением. Но ты обижен, а он тонет в чувстве вины, и только сейчас ты решил…

Геллерт вскочил. Правду там Криденс говорил или нет, но выслушивать это он, в конце концов, не нанимался. В условиях их контракта такого не было, мать его!..

Криденс бесстрашно поднялся Геллерту навстречу и сжал пальцами его плечо:

– Извини. Кажется, я опять перегибаю.

Медленно выдохнув, Геллерт сел обратно.

Криденс плеснул по кружкам кофе, шваркнул стул совсем рядом и тоже уселся.

– Я всё сделаю, – с юношеской горячностью пообещал он. – Здесь и правда не поможет обычный разговор: слишком много у вас обоих за плечами, чтобы он подействовал. Только вот… Мне кажется, простого артистизма недостаточно. Я предлагаю сделать программу – такой, какой её будут видеть все, и в том числе Альбус – а перед самым прокатом, уже на соревнованиях, заменить элемент. На какой-нибудь более выразительный. Именно на эти десять секунд. Ты сам катался, ты мне этот элемент поставишь и без Альбуса, если я вдруг и так его не отрабатывал… А он увидит изменение, и до него дойдёт. Что скажешь?

Геллерт постарался не показать, насколько он удивлён. Криденс, конечно, регулярно откалывал что-то, чего от него никто не ожидал, но чтобы настолько…

Он отпил кофе и медленно улыбнулся:

– Я скажу, радость моя, что это отличная идея.

Судя по облегчению в усмешке Криденса – если не считать собственные ощущения – он уже достаточно пришёл в себя.

У них получится.

Это не может не сработать.

Хотя бы потому, что Геллерт уже решил: сработает.

========== Глава 5 ==========

Начавшись довольно прохладно, в свои последние дни май ударил по Нью-Йорку жаркой, хотя и не засушливой, погодой. После вчерашнего дождя в парке было странно легко дышать, и у Персиваля даже почти получилось забыть, что они с Ньютом на самом-то деле находятся в черте города.

Впрочем, то, что мысль «там за деревьями – Нью-Йорк» почти стёрлась, подталкивало Персиваля чуть ли не к тому, чтобы легко вообразить вокруг них немного иную реальность – в которой отсутствуют двадцать лет карьеры, считая юниорскую, шесть лет тренерских провалов, вечное соперничество, постоянная ответственность за своих пятерых, свою команду, и вообще фигурное катание в их с Ньютом жизни. Словно из этой, своей, привычной, где всё это было, они ненадолго сбежали и встретились около входа в парк, чтобы прогуляться и поговорить. И, конечно, поглядеть на растения и покормить уток.

Ньют, странно на себя не похожий, без вечного тренировочного костюма, просто в футболке и штанах, сидел на корточках почти у самой воды и, смеясь, кидал в пруд хлебные шарики – наподобие тому, как бросают камушки. Персиваль стоял поодаль, не пытаясь, да и не считая нужным прятать широкую улыбку. Птицы пытались ухватить угощение чуть ли не из рук Ньюта, и единственное, что беспокоило Персиваля – как бы ему не заехали клювом в глаз. Но тот, судя по всему, успешно справлялся.

Свою булку Персиваль отдал ему буквально на входе – рука сама потянулась, едва он увидел, как у Ньюта горят глаза. Когда-то, в одну из прошлых таких прогулок, Персиваль поинтересовался, почему он, собственно, не связал с природой не только интерес, но и профессию, на что тот со смехом ответил, что «лёд в природе бывает только зимой», и что он бы «так не выдержал». Вроде бы тогда у них вышел довольно длинный спор: Персиваль говорил, что связывать все жизненные обстоятельства с катанием – не дело, Ньют доказывал, что он и не связывает, а в какой-то момент даже внаглую поинтересовался, не себя ли Персиваль имеет в виду. Конфликта, впрочем, тогда не вышло: он ответил, что именно себя, и для Ньюта или ещё кого бы то ни было из своих ему бы этого не хотелось.

Он тряхнул головой. Ну-ну. А сейчас вот, скажи на милость, что ты собираешься делать, Перси? Если вы друг друга правильно поняли и будете, кхм, друг с другом же связываться… именно к таким последствиям это и может привести.

Впрочем, с Ньютом Персивалю было не страшно. Фигурально выражаясь, он прыгнул бы за ним – и с ним – прямиком головой вот в этот пруд.

– Хватит, хватит, – Ньют, смеясь, молниеносным движением сунул остатки хлеба в рюкзак и закрыл молнию почти что прямо у чьего-то разочарованного клюва, – вы объедитесь, и вам будет нехорошо, а в этом парке вы живёте не одни. Не жадничайте.

Одним движением поднявшись, он закинул рюкзак за спину и глянул Персивалю в лицо.

Почти прямо в глаза.

Он был настолько открыт в эти секунды, настолько ярок, что Персивалю даже показалось, что воздух вокруг Ньюта неуловимо светился. Во взгляде смешалась куча всего – радость, какая-то благодарность, сногсшибательное тепло, нетерпение… Захотелось немедленно сгрести его в охапку вместе с рюкзаком и, может, вообще подхватить, отрывая от земли, и закружить в вихре – и, пожалуй, Персиваль даже бы это сделал, наплевав на последствия, если бы вокруг не было ни одной живой души. А выходной день в не самую плохую погоду – дождь был накануне, сейчас-то шпарило солнце – выгнал в парк множество горожан.

«Что ж вам дома не сиделось», – абсолютно нелогично, но крайне досадно подумал Персиваль. Снова тряхнул головой и улыбнулся краем губ:

– К следующему пруду?

Ньют подошёл очень близко – куда как ближе, чем это полагалось по всякому, будь он неладен, этикету. И кивнул:

– Только долгим путём. Хочу подышать, посмотреть…

– Конечно, – Персиваль повернулся на одном месте и зашагал вперёд. Ньют был от него буквально в полутора дюймах, и Персиваль прекрасно ощущал тепло его кожи. И его самого – последнему не могла стать помехой никакая футболка.

Впервые он выволок Ньюта в этот парк чуть ли не через месяц после подписания контракта, если даже не раньше. Точнее, через месяц после его переезда в Нью-Йорк. Он уже и не помнил, конечно, чего хотел добиться: то ли встряхнуть после года отсутствия на льду, то ли узнать нового подопечного получше, то ли просто поделиться чем-то, что у него было кроме катания. До Ньюта он ходил туда и с обеими Голдштейн, и с Серафиной тоже, и однажды даже как-то столкнулся там с Геллертом – раскланялись, поделились приязнью к этому месту, дошагали до пруда и разошлись. Но Серафина была человеком мегаполиса до мозга костей, куда больше, чем сам Персиваль, поэтому одной прогулкой дело и ограничилось. Девочки тоже не сумели в полной мере оценить прелестей природного уединения, и настаивать Персиваль не стал. А что там думал Геллерт, ему было не очень-то интересно.

Но Ньют…

Оказавшись в парке, он расцвёл за секунду. Тогда, четыре года назад он был хмур, подавлен, сердит то ли на себя, то ли на Лестрейндж, то ли на жизнь и обстоятельства в целом – а под кронами деревьев от всего этого не осталось и следа, весь негатив словно бы сорвало с Ньюта одним только лёгким ветерком.

Теперь Персиваль даже не понимал, как умудрился не сойти с ума ещё тогда, от одного этого преображения.

После прогулки стали регулярными, затем – и вовсе частыми. Приятно разделить с человеком что-то, что доставляет ему такую же радость, как и тебе. Даже гораздо более сильную.

Но, конечно, никогда они ещё не шагали по этим дорожкам настолько близко друг к другу.

– Они сегодня наглые, – Ньют указал куда-то себе за спину, широко улыбаясь. – Обычно они не пытались сесть мне на голову.

– Радуйся, что сесть тебе на голову хотят именно утки, – не удержался Персиваль. Ньют совсем не обидно фыркнул:

– В моей жизни нет никого, кто мог бы желать туда забраться. Кроме уток. И, может быть, насекомых. Но им можно.

Персиваль приподнял бровь, но промолчал. Подумалось, что Ньют сейчас едва ли не выстраивал границы – заранее. Словно бы в его словах был подтекст: «Я никому не позволю влезть себе на голову, даже тебе. Особенно тебе».

Правильно делал.

– Это хорошо, – произнёс он вслух. – Чем таких меньше, тем лучше.

– Угу, – Ньют кивнул, замедляя шаг, – они были. Но теперь нет. Между прочим, пожалуй, в чём-то благодаря тебе. Но я уже сказал тебе за это спасибо.

Персиваль усмехнулся и, протянув руку, коротко сжал чужие пальцы. Ньют вскинул голову, глянул пристально и пронзительно, но через секунду снова кивнул. Как ни в чём не бывало.

– Посидим? – Ньют явно нацелился на каким-то чудом оставшуюся пустой ближайшую скамейку. – Я бы отдохнул.

– Естественно, – Персиваль даже удивился, а скрывать эмоции больше не хотелось. Похоже, у них начался период «предварительного флирта», когда всё уже было ясно обоим, но каждый из них не мог обойтись без каких-то гарантий. А раз так – не стоило ничего прятать. – Мог бы и не спрашивать.

Коротко улыбнувшись, Ньют обогнал его и упал на скамью. Персиваль уселся рядом, старательно восстанавливая небольшое расстояние. Отдаляться? Теперь, после такой прогулки, после почти интимной близости? Ещё чего.

Через секунду Ньют опустил голову ему на плечо.

Персиваль чётко уставился прямо перед собой, чтобы не подскочить и не поддаться импульсу: схватить Ньюта в объятия и зацеловать прямо на этой чёртовой скамье. Дело было не в том, что он опасался реакции окружающих: Нью-Йорк был Нью-Йорком, что уж тут. Нет. За всю свою жизнь Персиваль ни разу не отошёл от той точки зрения, что личное никогда не должно становиться публичным. А здесь, поделиться с толпой незнакомцев именно этим – нет, никогда и ни за что. Это – его, только его, только их – будет их. И скоро. Но не сейчас.

Он не успел ничего прошептать – на большее его пересохшее горло было бы неспособно – Ньют вдобавок ко всему вытянул вперёд свои бесконечные ноги и выдохнул на грани слышимости:

– Так уютно, знаешь…

Люди шли мимо, не обращая на них ни малейшего внимания. Персиваль закрыл глаза. Так было проще. И его решительности явно больше нравилось быть в темноте.

Аккуратно подняв руку, он обнял Ньюта за плечи, притягивая к себе почти вплотную и вынуждая прижаться виском к ключице.

И пробормотал:

– Да, знаю.

Он знал. И чувствовал. Именно это. Уют.

Именно то, чего не ощущал с кем-то наедине уже довольно давно.

Банальная мысль об остановившемся времени лезла в голову с поразительной настойчивостью, и Персиваль не стал её отгонять. Когда ещё о таком думать, если не сейчас – в почти летней духоте парка, умудряясь не слышать чужих голосов, под листьями и с Ньютом на плече?..

На лоб упала капля, Персиваль поморщился и открыл глаза. После дождя, закончившегося только ранним утром, это не удивляло. И даже отчего-то раздражало не сильно.

Вторая, третья… Ньют рядом отстранился – едва-едва – и, нахмурившись, уставился в небо.

А через секунду, разумеется, на них хлынул дождь.

– Ты без зонта? – выпалил Ньют, вскакивая и забрасывая на спину рюкзак.

– Зато с машиной, – отозвался Персиваль, привычно ощупывая в кармане ключи. – Давай за мной.

Дождь усиливался, вокруг бежали люди, накрывая голову кто чем, огибая тех умных сограждан, что взяли с собой зонты. Персивалю хотелось смеяться – давно он себе такого не позволял, на самом деле – а Ньют, бежавший рядом, схвативший его за руку, уже хохотал во всё горло, и Персиваль дал себе волю. К чёрту всё, ещё объяснять самому себе, над чем ты ржёшь!.. Докатился…

Они выскочили из парка и юркнули в автомобиль Персиваля, который он припараковал у входа. Первым делом Персиваль включил обогреватель – жара жарой, а ветер поднялся неслабый, да и бег… Только заболеть не хватало.

Ньют на соседнем сиденье всё ещё смеялся, откинув голову назад, сбросив рюкзак между самим собой и дверцей, и отирал ладонью мокрое лицо. Персиваль раздражённо завёл назад пряди волос и открыл бардачок, доставая салфетки:

– Давай хотя бы так. И где-то сзади у меня, кажется, был плед.

– Аккуратно сложенный несколько раз, – Ньют снова расхохотался, – да?

Персиваль с удовольствием к нему присоединился. Всё-таки что и говорить: смех всю жизнь был идеальным способом сокращения расстояний и уничтожения барьеров между людьми. Совместный, искренний, тёплый смех – а с Ньютом и не могло быть другого.

– Прогулка накрылась, – выговорил Персиваль, когда они отсмеялись.

– И утки во втором пруду остались голодными, – со вздохом констатировал Ньют.

– Думаю, их покормят и без нас, – возразил ему Персиваль, – но можем переждать и вернуться.

Ньют чуть опустил стекло со своей стороны, вгляделся в хмарь и качнул головой:

– Переждать не получится. Оно уже стихает, но остановится… знаешь, на таком противном мелком дождике, который может лить часами. А поскольку мы с тобой оба – понадеявшиеся на лучшее идиоты, пусть утки ждут еду от тех, кому дождь и возможная простуда не так страшны.

Персиваль улыбнулся, вытянул из бардачка расчёску, привёл себя в порядок и кивнул Ньюту на заднее сиденье:

– Лучше возьми плед.

– Ты не меньше меня вымок, – возмутился Ньют. – Даже больше: мне хоть спину рюкзак защищал. И вообще, у меня такое ощущение, что мы сейчас сваримся.

Персиваль скривился:

– Ньют, без разговоров. У меня там сзади ещё толстовка. И потом, ты подумал, как я под пледом вести буду?

Тот фыркнул, но назад всё же полез. Вытянул плед и толстовку, и даже укутался – только после того, как удостоверился, что Персиваль влез в рукава и застегнул молнию.

– Мы слишком рано закончили, – Ньют вздохнул. – А я ещё и машину у дома оставил. Не выспался, побоялся, поехал на метро…

– Почему не выспался? – вырвалось у Персиваля. Всё остальное было неважным, шелухой: что он, до дома его не довезёт?..

Ньют прикусил губу и глянул как-то одновременно насупленно и очень серьёзно.

– Уснуть долго не мог. Но мы сейчас не об этом, не переживай.

«Не переживай», ага. Как будто он не знал, что Персиваль уже не мог не переживать.

– А ещё у меня корица дома кончилась, – поделился Ньют, – давно уже, а я всё забываю купить. И мне осточертело пить кофе без неё, так что…

– Всё понял, – Персиваль с ухмылкой включил очистители и взялся за руль, – в таком случае программа следующая: сейчас мы поедем куда-нибудь, где варят хороший кофе с корицей, посидим и поговорим, потом придумаем, что делать дальше, а в итоге я подвезу тебя до дома, но по пути мы забежим в магазин, где ты купишь себе эту несчастную корицу. Устраивает?

Ньют снова рассмеялся, взъерошивая волосы:

– Более чем. Только давай не к Якобу. А то я нас с тобой знаю: на каток ещё занесёт. На автомате.

Персиваль вернул смешок и уставился на дорогу.

~

– Сюита тореро? – Честити округлила глаза. – Ну наконец-то, право слово, а то всё орган, Адажио и прочие сомнительные радости!

Она сидела, закинув ноги на стол, и Криденсу казалось, что ей остро не хватает мундштука с сигаретой. Геллерт рядом победоносно ухмылялся, Альбус тоже явно прятал улыбку в уголках губ.

– Так я и думал, – Геллерт хлопнул в ладоши. – Теперь нам главное – помимо постановки элементов, разумеется – не переборщить с костюмом.

Криденс подавил желание громко фыркнуть. Костюм, значит, у него «главное», ну-ну…

– Неужели ты отказываешься от обилия деталей? – подал голос Альбус, и Криденс напрягся. С учётом того, что он недавно узнал, все перебранки наставников приобрели в его глазах совсем иной оттенок. – Мне кажется, что в этом случае мы можем и не получить за них штраф…

Геллерт скривился:

– Штраф-то можем и не получить. Но тебе прекрасно известно, что излишняя вычурность – это не ко мне.

И замолчал. Альбус приподнял брови, но ничего не ответил. Криденс уставился на свои колени. Признаться, он совершенно не ожидал от Геллерта настолько… нейтрального, даже почти что дружелюбного ответа.

Видимо, тот всё же смекнул, что если уж хочет достичь своей цели, то не стоит чинить этому какие бы то ни было препятствия.

Или ему просто временно надоело. Или не было настроения.

– То есть, ты не возражаешь, – полуспросил у Честити Криденс. Та хмыкнула:

– Если бы я возражала, я бы так не радовалась, не находишь? А произвольные?

Криденс встрепенулся. В самом деле: короткие программы они обсудили, в случае с ним самим – даже больше того, но о произвольных до сих пор не заикнулся ни один из наставников. И это уже заставляло беспокоиться.

– Тут думать нечего, – отмахнулся Геллерт, и Криденс едва не закатил глаза. – Криденсу – данс макабр, я уже и костюм заказал, а Честити…

Он быстро щёлкнул мышью, пока никто не успел сказать хоть что-то. Криденс, сидевший рядом с ним, глянул на экран и жёстко закусил губу, опуская голову, чтобы не заржать во весь голос. Не хотелось бы: музыка была прекрасна, где только нарыл такую. Но название композиции… То есть, «добра, причиняющего боль», ему мало – нужно ещё и «Романтическую месть» приплести…

– Криденс, в чём дело? – сухим шёпотом поинтересовался Геллерт, и пришлось срочно брать себя в руки. Более прямо сказать ему что-то вроде «парень, ты сейчас похеришь всю операцию» Геллерт сейчас не мог.

– Сам знаешь, – пробурчал он в ответ, очень стараясь не заглушить музыку. – Или ты случайно?

Геллерт глянул на него так, что захотелось врыться в стул, на котором сидел. Но пришлось давить вздох и смотреть извиняющимся взглядом.

Кивнув и отвернувшись, Геллерт перевёл глаза на Честити, которая смотрела на него с почти что детским восторгом:

– Быстровато, конечно, но она великолепна.

– Быстрота для тебя не проблема, – спокойно отрубил Геллерт. – Я тебя видел, и технику твою тоже. Справишься.

– Не могу не согласиться, – неожиданно кивнул Альбус. Криденс дёрнулся. Здрастье, приехали: они уже друг с другом соглашаются…

Геллерт остро глянул куда-то в сторону от Альбуса и процедил сквозь зубы:

– Когда ты успел?

Честити полувопросительно, полутревожно посмотрела на Криденса. Тот коротко мотнул головой, надеясь, что она поймёт его безмолвное «не вмешивайся, а если понадобится, то мы быстро и незаметно удерём, потому что им будет не до нас».

– Ты сам дал мне её телефон, Геллерт, – Альбус сцепил пальцы в замок. – Я примерно так и предположил, что ты сделал это для того, чтобы я с ней пообщался.

– Ты сейчас крайне невежлив, говоря о человеке в третьем лице в его присутствии, – пропел Геллерт.

– А сам-то, – буркнул Криденс. Геллерт нетерпеливо взмахнул рукой:

– Дети, идите гулять. Перерыв.

Криденс аж воздухом подавился. В принципе, он был совсем не против смыться и хоть какое-то время их не слушать… но «дети»?! Геллерт, твою ж мать…

– И без возмущений, – строго добавил тот, в упор глядя на Криденса. – Нам ещё обсуждать необходимые элементы. Ты и сам знаешь, что это – мероприятие кровопролитное.

Честити закашлялась. Криденс устало прикрыл глаза ладонью, поднялся и кивнул ей на дверь:

– Пойдём. Пусть… поговорят.

Хмыкнув, она поднялась со стула, и они быстро вышли в коридор.

До крыльца катка они шли молча. Честити заговорила только на ступенях:

– И что, часто они так?

– Постоянно, – пробормотал Криденс, прикидывая, насколько может затянуться этот перерыв, и успеют ли они сходить за кофе и вернуться. – Ничего, ты привыкнешь. Может, даже научишься получать от этого удовольствие. Только вот…

Он запнулся и замолчал. На самом деле, ему страшно хотелось поделиться их с Геллертом планами – но он слишком хорошо понимал, что об этом надо молчать. Даже если со стороны Геллерта и не было никаких просьб о молчании.

Но хотелось. Особенно с Честити. Да как будто она кому-то растреплет…

Она прищурилась:

– Только вот что?

– Только раньше они меня никогда не выпроваживали, – вывернулся он. – Так что я немного волнуюсь.

Вообще говоря, он примерно понимал, почему Геллерт велел им уйти. Теперь, вооружённый… интересными знаниями об их прошлом, Криденс вполне мог стать для него стесняющей фигурой. Или, возможно, Геллерт опасался, что он брякнет что-нибудь лишнее, или фыркнет, где не надо. Вон, только что почти смеялся только над одним названием мелодии.

Надо бы, во-первых, потренировать собственную сдержанность, а во-вторых, объяснить Геллерту, что он и в мыслях не имеет как-то его дискредитировать… до того, как Геллерт не велит ему этого сделать.

А то он и правда волновался. Как-то привык уже слушать вечные перебранки наставников – и останавливать их, если они начинали заходить слишком далеко.

Честити тряхнула волосами:

– Вряд ли они убьют друг друга, – проговорила она одновременно рассудительным и легкомысленным тоном. – Это было бы слишком расточительно, а ни тот, ни другой этим не страдают. Давай сходим за кофе и чаем, а? Как вернёмся – они уже наверняка выдохнутся.

Криденс не выдержал и всё-таки расхохотался. Честити вздёрнула брови, и он оборвал смех – чёрт, даже и не подумал, что своей реакцией он мог её задеть…

– Извини, пожалуйста, – выдавил он. – Я не над тобой. Просто… Поверь мне: они никогда не выдыхаются. Никогда.

Честити фыркнула:

– Ну а в таком случае – вернёмся и ещё немного понаблюдаем за битвой наших титанов. Криденс, я чаю хочу, пойдём, а?

Кажется, у него покраснели уши. Ну что ты будешь делать…

– Конечно, – он быстро зашагал вперёд, чтобы не поддаться порыву сжать её ладонь и свести со ступенек так. Чёрт её знает, как она бы на это отреагировала…

Честити хмыкнула за его спиной, нагнала его в три шага и уверенно взяла под руку. И потащила по дороге, как ни в чём не бывало.

Криденс опустил голову и улыбнулся.

~

Ньют дёрнулся, распахивая глаза, и широко зевнул. Кажется, он умудрился задремать в тренерской. Перед ноутбуком, на котором пытался загрузить одно-единственное видео. Сеть отчего-то ловилась плохо, поэтому он открыл youtube, поставил видео на загрузку и прикрыл глаза – на секундочку.

Ага.

Это было похоже на кратковременное «отключение» – когда и не спишь, и не бодрствуешь. Дурацкое состояние. Он такое не любил.

Сегодняшняя тренировка мало того, что началась раньше обычного, так ещё и затянулась до темноты: ИСУ наконец сообщил виды тодеса, вращения и поддержки на грядущий сезон, и они, конечно, бросились отрабатывать конкретные элементы. Поговорить про бильман так и не получилось. А спал Ньют по-прежнему плохо. Покоя не давали их с Персивалем хождения вокруг да около. И он, пожалуй, уже и напрямую заговорил бы, если бы не был уверен, что прямота тут может всё испортить.

Ладно. Сейчас он посмотрит видео, раз уж загрузил, возьмёт в автомате нелюбимый кофе и поедет домой. Без кофе он банально опасался уснуть за рулём.

Из динамиков ноутбука полилась знакомая мелодия. Ньют уставился в экран, слегка прикусив губу и стараясь ничего не пропустить. Он и сам не знал, почему никогда не смотрел запись последнего выступления своего тренера. Персиваль ушёл красиво и пафосно, под, считай, национальную музыку, и пусть без слов – слова «My way» были известны подавляющему большинству. И сейчас, с этим своим новым к нему отношением, Ньют смотрел на его движения во все глаза.

Он бы не удивился, если бы узнал, что Персиваль и это своё выступление вспоминать не любит. Как победное девяносто восьмого. И зря.

Музыка прекратилась, на трибунах началась предсказуемая вакханалия. Персиваль на экране улыбался и тяжело дышал. Ньют поймал себя на том, что думает о таком сочетании – сумасшедшей улыбки и сбившегося дыхания – отнюдь не на льду. Отнюдь.

Он зачем-то досмотрел до конца – и повтор моментов, и оценки… и чуть ли не подпрыгнул, когда диван рядом прогнулся.

Видео как раз закончилось. В тренерской наступила тишина, нарушаемая только слабым гулом ноутбука.

Ньют медленно повернул голову, как будто бы его поймали на горячем, и никаких оправданий быть не могло. Хотя, естественно, ничего предосудительного он не делал.

Персиваль сидел чудовищно близко, почти касаясь бедра бедром, и пристально смотрел прямо в глаза.

Ньют сглотнул. На пару секунд ему показалось, что вот прямо сейчас его схватят за плечи, притянут к себе – и они наконец пройдут уже эту чёртову точку невозврата, около которой топтались уже давно…

– Считаешь, перебор? – негромко спросил Персиваль вместо этого, кивая на экран. Ньют возмущённо выдохнул. По многим поводам – но прежде всего потому, что ему уже смертельно надоело ходить вокруг да около.

А раз так – хватит валять дурака, и пора брать дело в свои руки.

– Нет, – отозвался он, протягивая руку и аккуратно закрывая ноутбук. Спасибо медленному интернету: следующее видео просто не успело загрузиться и нарушить тишину. – Нет. Считаю, что ты прекрасен.

Вообще-то эти слова были совсем не из его лексикона. Но тут, похоже, во весь рост вставала необходимость тяжёлой артиллерии.