Текст книги "Несколько шагов до прыжка (СИ)"

Автор книги: Val. Ekkert

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

О переходе Ньюта Скамандера под американские флаги говорили много разного и часто – неприятного, но подобной дряни Персиваль наелся ещё тогда, когда сам был фигуристом. Хотя его личное мнение о себе и о том, что получилось в этот сезон, было даже более нелестным, чем чужие.

После завершения первого сеньорского сезона Ньюта, после того, как они с Тиной не прошли в произвольную программу Чемпионата мира, Персиваль остро давил в себе желание напиться. В итоге вместо этого, промаявшись несколько дней, он пришёл к Ньюту с чётким предложением разорвать контракт и с общей мыслью: «Я всё тебе испортил». В конце концов, победив на трёх юниорских Чемпионатах подряд – и на четвёртом бы тоже победил, если бы не травма – начинать сеньорскую карьеру с такого провала…

И тогда Ньют его удивил.

«Персиваль, а куда я уйду? Это во-первых. И не говори мне про Дамблдора, пожалуйста, я действительно не хочу больше с ним работать, как бы ни хвалили его газеты, и каким бы идиотом они не называли меня, что я ушёл от него к тебе. И вообще, это не твоя вина. Не только твоя. И я… перенервничал, и Тина тоже, и у всех случаются провалы. А потом, я год пропустил, и травма тоже имеет значение – нет, ты не думай, она меня не беспокоит, просто… просто она была, причём недавно, и всё. Первый сезон получился… не очень, но он же у нас не последний. И не пытайся настаивать, ладно? Просто запомни, что я никуда от тебя не собираюсь».

И так он всё это говорил, что Персиваль действительно заткнулся на эту тему.

Но мнение самого Ньюта ни разу не мешало до сих пор иногда думать, что останься тот после травмы в Британии, с Дамблдором и, пожалуй, другой партнёршей – и всё у него было бы много лучше.

Но как вышло, так вышло.

Главное – что два года назад они все согласились на внутрикомандную перегруппировку, и что на этот раз, с Куини, Персиваль всё-таки угадал.

Может, в этом сезоне они выйдут даже на четвёртое.

Хотелось надеяться.

Заехав на стоянку у ледового дворца, он сразу увидел Серафину. Стоя у входа, она пусть и медленно, но всё равно крайне нетерпеливо покачивалась с мыска на каблук, и Персиваль резко и сердито подавил в себе желание начать оправдываться. В конце концов – он кинул мимолётный взгляд на часы – опоздал он всего-то на три минуты.

В принципе, после сезона фигуристы смело могли месяц отдыхать. Но…

Но не его фигуристы. И не он сам.

И так уже отдыхали, пока остальные выкладывались на Командном чемпионате.

Бэрбоун там опять поднял половину зала.

Персиваль криво усмехнулся своим мыслям. Его соперничество с Геллертом и Дамблдором продолжалось и сейчас, после завершения карьеры.

– Я ему поражаюсь, – с сердитой нотой в голосе заявила Серафина вместо приветствия. – Вчера он паниковал и отнекивался, а сегодня заявляет мне, что произвольная тоже должна быть быстрой.

Персиваль чуть ключи не выронил. Признаться, такой прыти от Ньюта он не ожидал, хотя ещё в первый год работы прекрасно понял: он двужильный. И даже свалившись на лёд без сил, через несколько секунд попытается встать и в сотый раз повторить элемент. Но чтобы так…

– Они принесли мне музыку, теперь смотрят горящими глазами и не могут тебя дождаться, чтобы ты одобрил, – продолжала Серафина, пока они входили на каток. – Персиваль, может быть, ты не станешь одобрять?

– Зачем мне так делать? – удивился он. – Почему ты думаешь, что мы не справимся?

Она со вздохом остановилась и глянула ему прямо в глаза:

– Не нужно было бы ехать на Гран-при – конечно, всё успели бы. Но с учётом нашей малой бронзы и шестого мирового – придётся без вариантов. У нас будет полгода на две быстрые программы, Персиваль – и учти ещё показательные! – а мне иногда хотелось бы спать.

– Не поверишь, – он подошёл к кофе-автомату, кинул туда несколько монет и не глядя ткнул в нужную кнопку, – мне иногда тоже. Уверяю тебя, и им. Но если я сейчас послушаю музыку – и их обоих – и если придуманное ими действительно выгодно, то спать мы эти полгода будем мало. Хотя мне кажется, что ты преувеличиваешь. Полгода на две и даже на три программы – это нормально, можно было бы и привыкнуть. Ты сама их мелодию слышала?

– Нет, – Серафина произнесла это таким тоном, что обычное слово можно было принять за ругательство. – Они во что бы то ни стало хотели дождаться тебя. Опять выехал, не учитывая пробки?

Автомат рычал, готовя кофе, в раздевалке через пару дверей от него кто-то с кем-то ругался – судя по доносившимся вскрикам, у ругани были исключительно личные мотивы, которые никого не касались. Персиваль дождался писка машины и взял стакан. Отхлебнул и глянул на Серафину исподлобья:

– Давай теперь линчуем меня за три минуты задержки. Учитывая, что мы сегодня наверняка уйдём отсюда ближе к полуночи, вряд ли они играют какую-то роль. Пойдём.

– А насчёт привычки, Персиваль, – они зашагали к тренерской, – ты лучше всех знаешь о моём перфекционизме. Мне кажется, за полгода мы не добьёмся идеальных результатов для обеих программ. Для одной – да. Но…

– Серафина, я слышу не тебя, а себя, – коротко усмехнулся Персиваль. – И свою паранойю. Я и подумать не мог, что у неё окажется твоё лицо.

Она вернула усмешку и толкнула дверь комнаты.

Ньют сидел на диване, надев на голову наушники и закрыв глаза. Судя по тому, что он даже куртку не снял, они с Куини тоже приехали совсем недавно и с порога побежали к Серафине с идеями.

Сама Куини с улыбкой вскочила им навстречу и привычно обняла Персиваля. Ей едва исполнился двадцать один, а Персиваль вёл её с пятнадцати, всё время своего тренерства. И Тину – тоже все шесть лет. Но Куини, в отличие от сестры, свои тёплые чувства к наставникам проявлять не стеснялась. Оставшись без родителей, когда старшей сестре едва стукнуло восемнадцать, в Персивале она явно нашла отцовскую фигуру, и кто он был такой, чтобы этому препятствовать?

Персиваль небрежно обнял её в ответ, отстранился и упал на диван рядом с Ньютом. Тот дёрнулся, открывая глаза, стянул наушники и ткнул пальцем в экран своего телефона, ставя на паузу трек. Взгляд у него действительно горел – ни следа того испуга, что Персиваль видел на днях в кофейне.

– Здравствуй, – Ньют коротко пожал ему руку, чуть ли не подпрыгивая. Все движения буквально кричали об охватившем его нетерпении. – Ты знаешь, мы тут решили…

– Знаю, – бесцеремонно перебил его Персиваль. Чем раньше они начнут, тем быстрее составят хореографический и элементный рисунок программы. Может, даже и обеих. – А раз мы все здесь, ставь музыку и рассказывай.

После первых же тактов мелодии ему захотелось застонать и прикрыть лицо ладонью. Он боялся, что они возьмут, да и выберут какую-нибудь композицию из тех, под которые когда-то катался их тренер. Они могли бы, да.

И лучше бы уж выбрали её.

Дженкинс? Да ещё и – Персиваль прислушался – в метал-обработке?

И при этом Ньют ещё из-за Брамса переживал.

Восхитительно.

– И кто из вас собирается изображать при этом Мрачного Жнеца? – у Серафины был такой тон, что сам Персиваль побоялся бы ей отвечать. Но Ньют, снова выключив музыку, замотал головой:

– Это не «Танго смерти», Серафина. Это всё путаница… Это «Palladio», и значение может быть разным. Например, изображение Афины. Или талисман на удачу. По-моему, такой нам не помешает, а?..

Персиваль хмыкнул. Серафина одарила и его, и Ньюта гневным взглядом:

– Мне, Ньют, о путанице известно прекрасно. Но не аудитории. Что ты сам думаешь о костюмах, скажи на милость?

Персиваль жёстко закусил щёку изнутри.

Если Серафина спрашивала о костюмах, значит, она решила взяться за эту музыку.

И за произвольную под неё.

Он медленно откинулся на спинку дивана, прикрывая глаза и пытаясь представить себе этот прокат. О прыжках, выбросах и подкрутках он пока старался не думать – их придётся ставить много. Очень много. Завершать нужно вращением, это понятно, и лучше – параллельным, чем парным. Хотя…

Чёрт, он солгал бы, сказав, что идея совсем лишена привлекательности.

Но спать они действительно будут мало.

– Костюмы – потом, – отмахнулся Ньют, как будто действительно считал это неважным. То есть, он, конечно, считал, всегда повторяя: «Во что оденете, в том и выйду», но вот значение костюмов для успеха проката понимал хорошо. – Ты скажи: ты согласна с этим работать? И ты? – он повернулся к Персивалю и взглянул на него так, что жалкие остатки идеи отказать им в постановке сдохли за одну секунду.

– Согласны, – ответил он за обоих. – Но вы окончательно рехнулись.

Куини задорно рассмеялась, похлопав его по плечу:

– Зато если сейчас хорошо поставим, то это точно пойдёт на ура.

– Никаких «если», – возмутился Ньют. – Ты же мне сама говорила, что не «если», а «обязательно»!

– Правильно она всё говорит, – проворчал Персиваль. – Пока не прыгнули, давайте не замахиваться. А вот постараться и впрямь надо… обязательно.

Серафина уселась, наконец, на свободный стул, потянулась и решительно забрала у Ньюта телефон:

– Тогда сейчас мы всё слушаем и решаем. Несмотря на то, что ИСУ ещё не сообщил ни вид тодеса, ни поддержки, ни вращения.

– Надеюсь, кто-нибудь заказал еду? – пробормотал Персиваль.

Нестройный дуэт Куини и Ньюта: «Вот только что!» заставил его широко улыбнуться.

========== Глава 2 ==========

Утро Ньюта началось с ударившего в окно порыва ветра, который его и разбудил, с кофе без корицы – она закончилась – и с письма от Тесея.

Брат в привычной обеспокоенной манере интересовался его делами, выбором музыки, о котором один чёрт не стоило рассказывать; просил – в миллионный раз – быть осторожнее на льду и сообщал, что после последнего Чемпионата Скамандерам удивительно часто звонили журналисты.

«Почти как тогда, когда ты уехал, – писал Тесей. – Пока держим оборону, но не знаю, сколько ещё сможем. Как будто им всем одного интервью мало! И у всех один и тот же вопрос. Сам догадываешься, да? Именно-именно: как мы, мол, относимся к твоему успеху? Считаем ли, что ты можешь лучше? Уверены ли, что сделали всё для того, чтобы наш брат и сын достиг того… тьфу ты».

Ньют, улыбаясь, прихлёбывал кофе и читал пронизанные теплом строки на экране. Будучи военным, Тесей регулярно выражался примерно так – вот, например, «держим оборону». Но при этом его хватало и на что-то сентиментальное вроде «всего тебе наилучшего, где бы ты ни был».

А ещё старшенький привычно сгущал краски: телефонная журналистская «атака» никак не могла быть такой уж… тяжёлой.

Ньют осушил чашку, глянул на часы и спешно вскочил. Если он будет рассиживаться ещё пять минут, то опоздает на тренировку. Персиваль, конечно, просто поворчит, но вообще-то подобного он не любил. А расстраивать его Ньюту не хотелось.

На письмо он ответит вечером. Ну, или ночью – короче говоря, как с катка вырвется.

Послание брата всколыхнуло воспоминания – о том, как родители отдали Ньюта чуть ли не в первую попавшуюся спортивную секцию, и о том, как он сам позднее заявил, что катанием хочет заниматься всерьёз. Как переживали родные, когда он начал выезжать на чемпионаты. Как… нет, об этом – не стоило.

Его увлечение, переросшее в дело его жизни, настолько разительно отличалось от всего, чем занималась его семья – кроме разве что матери, в юности имевшей разряд по бегу на коньках – что он иногда и сам удивлялся. Но все они прекрасно знали: он это не бросит, сколь бы рискованным оно ни было.

А спорт безопасным не бывает.

…Едва он вбежал в здание ледового дворца, как увидел Тину. Стоя у кофе-автомата, в одной руке она держала стаканчик, прихлёбывая напиток, другой – забрасывала в щель монетки на новую порцию.

– Представляешь, – затараторила она, даже не поздоровавшись, – он требует от меня этот несчастный риттбергер! Ричард, конечно, говорит, что мы справимся, но…

Допив кофе, она каким-то беспомощным жестом кинула стаканчик в урну и сцепила руки в замок. Ньют улыбнулся, подходя ближе, и сжал её плечо:

– От меня тоже. И лучше бы нам действительно думать, что мы справимся.

Тина выдернула из машины стаканчик с кофе, ухватила Ньюта под руку и потащила ко входу на лёд.

– Вы вчера разбирали программы? – поинтересовался Ньют. Они с Куини беседовали с Персивалем и Серафиной позавчера. После этого те собирались говорить как раз с Тиной и Ричардом. С Патриком разбирались ещё до этого. На сегодня была назначена первая в сезоне тренировка, и Ньют, понятное дело, нервничал. Так что лучше отвлечься на разговор.

– Конечно, – удивлённо ответила Тина, – и я просто не знаю, что делать, Ньют! Ты знаешь, что они нам подобрали?

– Откуда бы? – усмехнулся он. О своей музыке он старался не думать. Это потом. После того, как они отработают все выбранные элементы.

– «El bimbo» и «The House of the Rising Sun»! – выпалила Тина, отпуская его и распахивая дверь. – А Серафина считает, что для антуража нужны полицейские и ковбойские костюмы. Ньют, я понимаю – полицейские, но ковбойские?

Ньют ухмыльнулся, падая на скамейку и расстёгивая сумку с коньками:

– А что тебя смущает? Мне кажется, тебе как раз очень пойдёт. Ну, знаешь – клетчатая рубашка, юбка с бахромой… Шляпы-то нельзя. А жаль.

Тина аж ногой притопнула, пригубила кофе, выдохнула, села рядом и вслед за ним начала переобуваться.

– Ричард и Персиваль говорят то же самое, – пробормотала она. – Только баллада ведь не об этом.

– А аранжировка? – Ньют зашнуровывал ботинки. Персиваль называл его коньки «неприлично старыми», но отказаться от них Ньют почему-то не мог. Он вообще был довольно привязчив к некоторым вещам, относящимся к его работе.

– Больше всего похоже на блюз, – повела плечом Тина. – И… я согласна, что может получиться атмосферно, но ты же знаешь – не привыкла я к раздельным костюмам.

Ньют поднялся на ноги, осторожно зашагал к бортику. Обернулся на полпути:

– Ну так пусть сошьют цельный, только из разных тканей, в чём проблема?..

Тина махнула рукой и тоже встала:

– Да нет проблемы, Ньют. Можно подумать, ты сам от волнения не начинаешь всякие глупости говорить!

Он улыбнулся. Несмотря на то, что слова Тины были довольно болезненными, доля правды в них крылась.

На льду старательно крутил заклон Патрик, отрабатывала джексон Куини и заходил на прыжок Ричард. Ни Персиваля, ни Серафины нигде не было видно.

Ньют подъехал к Куини, которая, заметив его, прекратила шаг и заулыбалась. Взяла его за руку, поцеловала в щёку и кивнула куда-то в сторону выхода:

– Они дали нам задания и ушли, как сказала Серафина, «за нормальным кофе». У нас с тобой сегодня шаги.

Ньют поморщился. С детства он не любил тренировки в составе большем, чем он и его партнёрша. Приходилось волноваться не только о том, чтобы отработать элемент, но и о том, чтобы не помешать товарищу. И льда меньше для раскатки, и вообще – лишние нервы. Но деваться было некуда, а у многих тренеров – куда больше подопечных, чем у Персиваля. Так что ещё, можно считать, повезло.

– А прыжки как же? – он почесал лоб костяшками пальцев. – Сколько у нас сегодня времени? Пять часов?..

Куини рассмеялась:

– Перси хочет, чтобы мы начали с простого. Если успеем, обещал подтянуть нам сальхов.

Ньют вздохнул. Когда Серафина и Персиваль одобрили их идею насчёт Дженкинса, они, разумеется, начали думать над элементной составляющей. Когда сошлись на том, что именно надо отрабатывать в первую очередь, часы показывали что-то около полуночи, Ньют уже плохо помнил – только то, что ушли они поздно, а дороги были почти пустыми. Зато запомнил, как они всё-таки решились на параллельный риттбергер, как спорили, стоит ли отрабатывать сразу все четыре тодеса, или всё-таки подождать отмашки ИСУ, как обсуждали, какие поддержки хромают, и как комбинировать шаги…

А тройной сальхов им действительно стоило подтянуть.

Патрик сменил заклон на волчок и тут же неуклюже повалился набок. Сморщился, встал, вытянул вперёд правую ногу…

– Рик, что случилось? – обернулась к нему Куини.

– Свело, – морщился тот, – как назло…

– Падди, тебе же советовали витамины, – вырвалось у Ньюта. – Магний там… Извини.

Тот чуть надулся и снова вошёл в заклон. Ньют подавил вздох. Патрик Абернати предпочитал, чтобы его называли либо по фамилии, либо Риком, и полное имя был согласен терпеть только на чемпионатах, когда объявляли его выход на лёд. Однако Ньют, даже зная об этом, нередко срывался на сокращение, куда более привычное ему, с его ирландским происхождением. Патрик якобы обижался, Ньют жалел и извинялся, остальные прятали улыбки. Этот элемент взаимодействия уже почти можно было считать одной из традиций «команды Грейвза», как их всех иногда называли.

– Ну что, джексон? – Ньют глянул на Куини. Та весело кивнула, начиная шаг.

Персиваль с Серафиной появились у бортика примерно через пару минут. Тина как раз проезжала мимо Ньюта и, помахав им рукой, чуть не задела его по носу. Он предпочёл сделать вид, что ничего не заметил: вспыхнувшее внутри раздражение не относилось ни к Тине, ни вообще к какому-то конкретному человеку. Скорее бы уже перейти к отработке программ под музыку, к тому, что он сам про себя называл «репетициями» – когда вокруг на льду не бывало никого!..

В руках у них были бело-зелёные стаканы, и Ньют мысленно усмехнулся: он не был согласен с тем, что это – «нормальный» кофе. Но «Старбакс» располагался ближе к их родному катку, чем горячо любимое всей «командой Грейвза» кафе Якоба Ковальски, а надолго оставлять подопечных ради личного удовольствия наставники бы точно не стали.

– Давайте переходите на чоктау, – вместо приветствия велел Персиваль. – С джексоном у вас всегда всё было хорошо. Не думаю, что что-то изменилось.

Ньют затормозил и возмущённо оглянулся через плечо:

– Ты нас сейчас минуту видишь за отработкой джексона!

Персиваль чуть нахмурился, отпивая кофе:

– Ньют…

– Ну что «Ньют»? – он отпустил руку Куини и подъехал к бортику, оказываясь лицом к лицу с Персивалем. – Я рад, что ты в нас веришь, но посмотрел бы подольше.

Тот вдруг улыбнулся:

– Лучше я посмотрю подольше на что-то более сложное. Ты сам знаешь, что элементы, которые вы умеете хорошо, достаточно – на этой тренировке – просто повторить. Тина, ну что ты делаешь?!..

Ньют резко обернулся. Тина, остановленная окриком Персиваля, насупилась:

– Захожу на тулуп.

– Почему со скобки, а не с тройки? – Персиваль прикрыл глаза и слегка махнул Ньюту рукой – мол, катись отсюда, и начинайте уже другой шаг.

Ньют со вздохом вернулся к Куини, которая всё это время стояла и улыбалась, как ни в чём не бывало. Иногда Ньют люто завидовал лёгкости её характера. А потом зависть сменялась благодарностью – Куини неплохо уравновешивала его самого.

…Тренировка шла своим ходом: каждый отрабатывал своё, наставники отпускали замечания или хвалили – пока скупо – и через какое-то время Ньют заскучал. Вот уж с чем-чем, а с шагами у них и правда никогда не было трудностей.

Поэтому, когда Персиваль велел им пройти дорожку в последний раз и переходить к сальхову, Ньют очень обрадовался. Прыжки он любил, несмотря ни на риск, ни на сложность многих из них. А скорее, именно благодаря этому.

С тройным сальховом у него до сих пор были проблемы: он частенько его не докручивал. Вместо трёх оборотов получались два с половиной. Счастье, что на всех последних соревнованиях он всё-таки вытянул прыжок – даже после того, как сорвал во время разминки за несколько минут до проката.

Зря он об этом вспомнил.

Уже после четвёртой неудачи Персиваль молча и с крайне кислым выражением лица поманил его к бортику. Ньют мысленно выругался и медленно поехал, куда велели, краем глаза отмечая, как Куини поспешно поворачивается спиной, чтобы не слушать чужих нотаций в адрес партнёра. Её деликатность выражалась в том числе и подобным образом. А если уж Персиваль не начинал объяснений во весь голос, а звал на личную беседу – ничего приятного он говорить не собирался. Это они все уже давно знали.

Серафина тоже отошла в сторону и вполголоса принялась объяснять остановившимся неподалёку Тине и Ричарду что-то про «слишком сильное отчаяние», которое они показывали своим тулупом. Ньют усилием воли отключил восприятие её голоса и взглянул, наконец, на Персиваля:

– Я сам всё знаю и очень на себя злюсь.

– И правильно, – сердито одобрил тот. – Ньют, что за чёрт, объясни мне? Чего тебе не хватает? Раскатки? Мышц? Коньки тебе не наточили, что ли? В чём дело?

Ньют сцепил зубы, хотя больше всего ему хотелось заорать в ответ, что именно раскатки-то ему и не хватает, и что Персиваль прекрасно об этом знает, и что он старается, просто…

– Мне, что ли, за тебя выйти и прыгать? И на соревнованиях тоже? Сейчас-то я могу, бесспорно, но что это даст, подумай сам?

Ньют прикрыл глаза. Пусть тон Персиваля не вызывал никаких тёплых эмоций, по сути он был абсолютно прав.

– Я понимаю, – выдавил он из себя. – Я ещё попробую.

– Пробуй, – кашлянул Персиваль. – И учти: пока он у тебя не начнёт получаться при минимальной раскатке, я с тебя не слезу.

Ну вот… Действительно не слезет.

Не то, чтобы Ньют его не одобрял или был не согласен, но не очень хорошо понимал, зачем эта «минимальная раскатка» вообще нужна, когда во время самой программы они смогут заходить на прыжок столько, сколько потребуется. В рамках правил, естественно.

Но на злости и азарте чего только не сделаешь.

Куини встревоженно сжала пальцами его локоть:

– Ну что?

– Ничего, – пробормотал Ньют: жаловаться не хотелось, да и не на что было, а пересказывать суть разговора – зачем? – Давай ещё раз. Вдвоём. Посмотрю на тебя, и наверняка получится.

– Тебя и правда часто вдохновлял мой пример, – рассмеялась она, отпуская его, и приготовилась к дуге.

Заходя на прыжок, Ньют краем глаза заметил, как предусмотрительно отъехал в сторону Патрик, и умудрился успеть благодарно ему улыбнуться.

Оттолкнуться, начать вращение, понять, что докрутил, сумел, и хватило всего одного разговора!..

Эйфория от удачи внезапно сменилась дикой досадой – от падения. И болью – потому что он не успел сгруппироваться и со всей дури впечатался в лёд коленом.

Правым, разумеется.

Тина выкрикнула его имя, Куини сбоку охнула и через мгновение оказалась рядом. Подъехал и Ричард, протянул руку, вопросительно дёрнул подбородком.

К стороне бортика, около которой шлёпнулся Ньют, в каких-то пару прыжков подбежал Персиваль. Перегнулся неизвестно зачем – сейчас его так и так бы услышали – и отрывисто выдохнул:

– Встать… Встать можешь?

Мимоходом удивившись, что у Персиваля сорвался голос, Ньют ухватился за ладонь Ричарда и осторожно поднялся. Колено пульсировало, но боль была, разумеется, совсем иной, чем от старой травмы. Скорее всего, не больше ушиба. Можно наплевать.

Ньют улыбнулся – всем сразу:

– Уже. Не надо волноваться, там максимум будет синяк.

Не связки же ему опять перерезали, в конце концов.

Персиваль с очень странным выражением лица кивнул, потом взмахнул рукой:

– Ещё пару раз – и давайте прервёмся. Два часа уже катаем.

Ньют удивился, но спорить не стал. Хотя и точила мозг мыслишка, что прерываются они именно из-за него, хотя дело яйца выеденного не стоило: обычное падение, у него и похуже бывало.

Но если Персивалю так легче – пускай будет перерыв. Когда нервничает тренер, ничем хорошим это не заканчивается. Даже на рядовой тренировке.

Следующие два прыжка Ньют умудрился отработать абсолютно чисто. Вот и хорошо.

…В тренерской, куда погнал его Персиваль – «без разговоров и возражений, я сказал» – Ньют задрал штанину и критически осмотрел коленку. Ну да, как он и думал: слегка содранная кожа и наливающийся багровым участок. Легко можно пережить, и даже мазью от синяков не пользоваться. А вот антисептик, как ни крути, был необходим.

Дверь открылась, Ньют поспешно опустил брючину и поднял голову. В тренерскую вошёл Персиваль с двумя коричневыми стаканчиками в руках, один протянул Ньюту, из другого отхлебнул сам и сел на стул, стоявший почти впритык к дивану.

– Аптечку ты, конечно, не взял, – без вопроса произнёс он. Ньют поморщился, ставя стаканчик на журнальный стол:

– Сейчас возьму. Но это просто ушиб, не надо так носиться.

– Это ушиб той части тела, которая однажды уже была травмирована, – рубанул тот. – Хотя бы обеззараживающим сбрызни, и…

– …без разговоров, я понял, – Ньют вздохнул. Персиваль закусил удила. Спорить было бесполезно. – Но и я так собирался.

Сняв с полки ближайшего к дивану стеллажа аптечку, он быстро обработал ссадину – какое громкое слово – и взялся, наконец, за принесённый Персивалем напиток. Молочный шоколад из автомата, замечательно сладкий – вообще любви к содержимому этих стаканчиков Ньют не питал, но именно это какао было исключением.

Он глянул на Персиваля, который старательно смотрел в окно.

– Мои извинения.

– За что? – изумился Ньют. – Ты не сказал ничего особенно неприятного, ты был кругом прав – это мне выходить на лёд, а не тебе – и шлёпнулся я уж точно не из-за того, что ты прочитал мне нотацию. Право, Персиваль, если бы ты нас не ругал – и так, и ещё сильнее – мы бы каждый год и до Чемпионата страны не доезжали, ну о чём ты говоришь?

Был велик соблазн подёргать его за рукав, встряхнуть, заставить отвернуться от окна и поймать улыбку. Но не понадобилось: Персиваль взглянул на него сам – снова с тем странным выражением лица, какое у него появилось, когда Ньют упал.

– Ну тогда, – медленно произнёс он, тоже начиная улыбаться, – давай какао обратно.

Ньют, фыркнув, залпом допил последние два глотка, кинул стаканчик в мусорку и широко улыбнулся:

– Уже не могу. Да и мог бы – не отдал, зачем оно тебе, ты кофе свой домучай сначала.

Персиваль покосился на стакан, стоявший на подоконнике и махнул рукой:

– После тренировки все пойдём к Якобу, тогда и кофе. И – молодец. Продолжай в том же духе, только постарайся больше не падать.

Ньют снова улыбнулся:

– Постараюсь. Ну, идём?

– Усы сотри, – ворчливо буркнул Персиваль, поднимаясь со стула и перешагивая через столик к выходу из тренерской.

Ньют рассмеялся, провёл по губам тыльной стороной ладони и вышел следом.

В голову ему пришла мысль, что сам Персиваль ещё фигуристом никогда не срывал тройной сальхов. Ни в одной из программ. Все его ошибки приходились совсем на другие элементы.

А значит, стоило пересмотреть его прокаты. Все, что он сможет найти в интернете.

~

– Сынок, ты же в отпуске, – мама, как всегда немного суетливая, поставила перед Криденсом блюдце с уже вторым куском пирога. – И я тебе обещаю, что после этого не буду тебя закармливать, но ты ведь только приехал!

Криденс хмыкнул, но пирог взял. Готовила мама божественно, отказаться было бы преступлением.

– Он с нами ещё и не выпьет, – посетовал отец, наливая себе вина. Криденс устало прижал ладонь ко лбу:

– Пап, я всё-таки ещё несовершеннолетний!

– Как будто мы тебя за это оштрафуем, – добродушно усмехнулся отец, но настаивать не стал.

Криденс откинулся на спинку стула и улыбнулся. Дома всегда было хорошо, а после сезона не получалось представить лучшего места, чтобы успокоить нервы и набраться сил перед следующей чередой чемпионатов. Одно время он подумывал о каких-нибудь диких джунглях, или о башне на острове посреди моря, с отключённым телефоном, в компании ноутбука без интернета, холодильника и микроволновки. И чтобы никого вокруг, полная тишина… Но быстро понял, что это было так, подростковые грёзы на почве происходящего вокруг. Всерьёз он бы никогда на подобное не пошёл. Поэтому такие фантазии приберёг для интервью. Если все остальные способы повлиять на Геллерта с Альбусом окажутся исчерпанными, он скажет журналистам весёлое и завуалированное «сбежать хочется, сил нет».

Хотя на самом деле вряд ли сможет.

Ведь с самого момента перехода под их начало он наконец-то почувствовал себя не бездарностью, которой и не являлся никогда. Именно они вывели его сначала на юниорское золото, а теперь, по окончании сезона – на серебро Чемпионата мира. А ещё Геллерт грозился, что без золота со следующего Чемпионата они не уедут, и именно с их помощью Криденс смог поставить себя так, что его уважали в сборной… Нет, он почти наверняка не сумел бы влиять на них с помощью общественности. И тем более журналистов. Это было бы… даже не то, чтобы неблагодарно или там неблагородно, а попросту гадко.

Выступать на юниорских чемпионатах мира он начал с четырнадцати – на год позже, чем многие. Тренер, взявшая его в тринадцать, не считала, что он готов. А может, он и не был – все видео с его тренировок под началом мисс Салем, которые когда-то делали родители, он упросил их удалить. Так что теперь пересмотреть и определить трезвым взглядом не вышло бы.

Мисс Салем вообще была и оставалась довольно жёсткой в требованиях и методах женщиной. Ругалась она в таких выражениях, что у Криденса духа не хватало потом уточнить у кого-нибудь, что они означают. Могла подъехать стремительно – всегда вела тренировки на льду – и приняться гнуть подопечному ногу вверх, пока тот не начинал орать. Ор, впрочем, не помогал, а служил ещё одной причиной для того, чтобы тебя обозвали как минимум тряпкой.

Нет, её методы имели свои плоды и результаты: страх во все времена оставался сильнейшим рычагом и побуждением к действию. Сделай хорошо, и на тебя не будут кричать, и может, даже скупо похвалят. Только вот нервы у Криденса с ней были ни к чёрту. И если он сейчас жаловался на то, что их ему трепали Альбус и Геллерт, то, если говорить честно, сильно приукрашивал.

На самом-то деле, ему просто хотелось, чтобы между ними всё было… в порядке. Чтоб они не цапались при каждом удобном и неудобном случае, и по каждому идиотскому поводу. И чтобы не мучили в первую очередь даже не его, а друг друга.

Но это, кажется, так и могло остаться именно желанием и мечтой Криденса.

Они появились в Штатах как пара тренер-хореограф, когда Криденсу было пятнадцать, за плечами полыхал юниорский Чемпионат – первый и провальный – и когда от второго он тоже не ожидал ничего хорошего. И мисс Салем, естественно, не ожидала.

Через год, выкатив на седьмое место, он посоветовался с родителями, посмотрел на других спортсменов, рискнувших заниматься у Гриндельвальда и Дамблдора, собрался с духом и пошёл рвать контракт и заключать новый.

«Прежде всего, Криденс, выброси из головы всё, что тебе говорила эта чёртова стерва, – заявил ему Геллерт. – Я даже думать не хочу, сколько раз ты был из-за неё расстроен, и тем более не желаю знать, что она тебе говорила на чемпионатах перед выходом на лёд. Но есть подозрение, что после таких слов в принципе было бы сложно откатать нормально».

«Верь в себя, – советовал Альбус. – Это первое, что ты должен делать. И не только как фигурист».

«Это, конечно, чистой воды белый идеализм, – фыркал Геллерт, – но, как ни прискорбно это признавать, он полностью прав. Тебе три года твердили всякие гадости, а это так не работает».