Текст книги "Несколько шагов до прыжка (СИ)"

Автор книги: Val. Ekkert

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Не будем, – Куини даже не улыбнулась, просто глянула серьёзно и уселась рядом с сестрой, тут же обнявшей её за плечи и зашептавшей что-то, Персиваль не слышал.

Сам он на лёд смотрел, уже не отрываясь. Сильная пара, вчера они были пятыми в таблице, сегодня вытянули предпоследний номер в последней разминке, но падение…

И ещё одно падение. Очень неудачный выброс.

Стадион взвыл, Персиваль сжал кулаки. Соперники явно нервничали, а нервничая после двух ошибок, можно наляпать ещё больше. Не то, чтобы он на это надеялся – неспортивно, бесчестно – но если они не сместят Тину и Ричарда, будет очень неплохо. Потому что Ньют и Куини, получившие первое место по итогам короткой программы, точно отодвинут товарищей по команде на строчку ниже.

Текущий прокат закончился недокрученным вращением, пять с половиной вместо шести. Персиваль выдохнул сквозь зубы.

Оценки.

Пятые.

Тина неверяще смотрела на большой экран над катком, Ричард ухмылялся так, что не улыбнуться в ответ было невозможно.

Ньют и Куини взялись за руки, ещё только выходя на лёд.

– Даже малое золото – это уже замечательно, – выговорил Персиваль, пока они стояли у бортика. Напутственная речь всегда имела значение. Особенно теперь. – Но я верю, что оно может стать большим.

Куини коротко и нервно рассмеялась. Ньют серьёзно кивнул, скользнул пальцами по бортику чуть вперёд, к Персивалю, и убрал ладонь.

– Но вы молодцы в любом случае, – продолжал Персиваль. – Просто помните это все чёртовы пять минут.

– Мы и не забывали, – Куини склонилась вперёд и поцеловала его в щёку. Он вернул ей поцелуй, потянулся и сжал плечо Ньюта. Как бы ему ни хотелось сделать наоборот, здесь были камеры.

Они отвернулись и направились к центру катка. Краем глаза Персиваль увидел, как к нему подходят Серафина, Тина и Ричард, но только дёрнул подбородком, показывая, что знает об их присутствии. Сам он «все эти чёртовы пять минут» постарается даже не моргать.

Стадион орал, приветствуя его фигуристов, и Персиваль в который раз за сезон ощутил законную гордость. Чёрт, давно бы так.

Ладно-ладно. Не до этого.

Когда зазвучала музыка, и Ньют с Куини вскинули руки в первом движении, Персиваль даже вздрогнул. Слишком неожиданно, слишком… ярко, хотя он видел это далеко не впервые.

Шаги, такие синхронные, что если бы не разница в росте и не перспектива, можно было бы на секунду подумать, что на льду один человек. Заход на риттбергер, прыжок, блестящий выход, никакого видимого расхождения. Поддержка, долгая и высокая. Снова шаги… прыжок… выброс… ну давайте же, давайте!..

…Зал взревел, казалось, задолго до того, как Ньют и Куини закончили программу выходом из параллельного бильмана. Так взревел, что Персиваль на секунду оглох, что голос диктора затерялся среди оваций, что Серафина рядом поморщилась, не прекращая при этом улыбаться. Ричард за спиной тоже орал, да и сам Персиваль бы, пожалуй, не отказался.

На лёд летели цветы и игрушки, Ньют и Куини махали руками – раскрасневшиеся, ошарашенные, счастливые.

Их не отпускали почти минуту.

Персиваль осознал, что отбил к чёртовой матери ладони, и надо бы уже перестать хлопать, только когда Куини с Ньютом были почти у бортика.

На нём повисли с двух сторон, и спина немедленно отозвалась болью, но после такого проката это не имело ни малейшего значения. По крайней мере, прямо сейчас. Можно и к массажисту сборной сходить.

Конечно, он предпочёл бы массаж от Ньюта, но требовать этого от него сейчас или вообще сегодня было бы, пожалуй, верхом кощунства.

– Мы сделали, сделали! – запыхавшийся, мокрый, до одури правильно пахнущий, Ньют даже подпрыгивал, не прекращая обнимать Персиваля. Оно того стоило. – Перси, мы!..

Похоже, он растерял все слова. Персиваль осторожно отстранил его – Куини уже обнималась с Тиной, да и вообще, пора было идти и ждать оценок. Мандраж снова накатил, пока ещё слабый, но за секунду до того, как огласят баллы, Персиваля будет колотить. Проверено. Даже несмотря на такую удачу.

– Вы, Ньют, невероятны, – Персиваль сжал его плечо, улыбаясь счастливому лицу. – Откатаете так на мировом – и бронза у вас точно будет. Минимум.

Куини радостно схватила его за руку:

– А мы откатаем! Я уверена, что откатаем!

– Вот и правильно, – подала голос Серафина. Они уже усаживались, чтобы в следующую секунду напрячься в ожидании. Пусть пока и приходилось улыбаться: велась съёмка. – В конце концов, вера в себя – это основа.

Ньют помахал зрителям рукой, Куини через секунду – тоже. На коленях у неё лежал какой-то непропорциональный плюшевый заяц – в розовом сарафане и с бантом на одном ухе. Ну и фантазия у производителей…

– Куини Голдштейн и Ньют Скамандер…

Куини завизжала вместе со всем стадионом так, что у Персиваля опять заложило уши, Серафина порывисто её обняла. Сам Персиваль чувствовал, как кружится голова – изумление и радость оказались безумно сильны. А Ньют сидел рядом, приоткрыв рот, и, похоже, не мог поверить ни в то, что видел, ни в то, что слышал.

Первые. Первые, чтоб вас всех. Золотые призёры. Чемпионы страны.

Плюнув на всё и вся, Персиваль взял Ньюта за плечи и слегка встряхнул – привести в себя, дать осознать, помочь убедиться в реальности случившегося.

– Мы победили, да? – едва слышно выдохнул Ньют, всё ещё пялясь вперёд – на экране развернулась турнирная таблица с их именами в первой строчке. – Нет, мы правда?..

– Я же говорила, что у нас будет минимум серебро! – гордо отозвалась Куини, и Персиваль, опомнившись, отстранился от Ньюта. Мать его, они всё ещё были на стадионе! – А ты – «бронза», «бронза»…

Ньют тихо рассмеялся в ответ, поднялся вместе с остальными – и без лишних слов стиснул Персиваля в объятиях. Тот даже охнул – настолько оно оказалось крепким и сильным – но молча обнял Ньюта в ответ.

От малой бронзы – до большого золота. За год.

После церемонии награждения им будет, что праздновать.

И наедине с Ньютом – тоже.

Тем более.

========== Глава 10 ==========

Самолёт в Южную Корею уже почти набрал высоту. Честити дремала у окна, Геллерт расслабленно глядел в пространство – наверное, тоже собирался отключиться, но Криденс твёрдо решил ему этого не позволить. По крайней мере, пока

Он глянул через плечо в щель между кресел. Альбус сидел позади, и если говорить тихо, то он их не услышит. Отлично.

Криденс опустил ладонь на предплечье Геллерта, стараясь не морщиться: блестючая ткань его костюма была не самой приятной на ощупь. Стремление Геллерта сиять – вечно, всегда и во всём – иногда раздражало очень и очень сильно.

– М? – Геллерт повернул голову в его сторону. Криденс покосился на всё ещё дремлющую Честити и пробормотал, сильно понизив голос:

– Послезавтра.

Тот напрягся. Криденс стиснул зубы, изо всех сил стараясь не сорваться:

– На Командном будет не то. Совсем не то. И ты сам это знаешь. Геллерт, я тебе серьёзно говорю: если ты мне не дашь добро, я просто сделаю всё сам, и дальше, – он с трудом проглотил матерную конструкцию, – разбирайтесь, как хотите.

Геллерт раздражённо вздохнул, дёрнул рукой, отталкивая ладонь Криденса, и медленно, нехотя кивнул:

– Ты абсолютно прав. К тому же, у меня с собой кое-что, что я заказал специально для этого проката, поэтому… да, ты прав.

Закусив губу, он снова уставился в пространство, и Криденс решил пока не расспрашивать. Если этот сюрприз относится к делу, вряд ли он такой уж страшный.

– Нервничаешь? – вырвалось у него. Геллерт снова резко повернул голову, глаза его сверкнули:

– А ты – нет? Или даже так: ты бы сам не нервничал?

Криденс вздохнул. Ответ на вопрос Геллерта был только один. И, пожалуй, зря он выбрал местом для разговора по душам самолёт.

– Ты… не хочешь поговорить потом? – осторожно поинтересовался Криденс, снова касаясь ткани чужого пиджака. – Когда приземлимся и устроимся?

– Нет, – отчеканил Геллерт, хотя его руку на этот раз не сбросил. – Я понимаю, к чему ты стремишься, и чем продиктовано твоё щедрое предложение, но я не нуждаюсь ни в каких разговорах.

– Ладно.

Достаточно изучив его за пять лет, Криденс понял, что лучше отстать. Он убрал руку и уставился мимо профиля Честити в иллюминатор.

Перед Чемпионатом четырёх континентов он даже спрашивать ничего не стал, по Геллерту и так было ясно: всё ещё не решился. Криденса это поражало, хотя он не мог бы с уверенностью сказать сам о себе, стал бы он в такой же ситуации тянуть резину или предпочёл бы покончить с недосказанностью одним ударом, раз и навсегда. Впрочем, какая разница? Он-то, хвала небесам, не был Геллертом.

Глаза вскоре устали, и Криденс их закрыл. Так даже лучше думалось.

Конечно, он волновался. Золото Штатов, золото Четырёх континентов – это всё, конечно, было замечательно, пусть соревнования страны он выигрывал уже не впервые. Но Мировой – совсем, совсем другое дело. Естественно. Европейцы им во многом не уступали, а Пьер Ланель, нынешний чемпион Европы, как и Криденс, накатал на личный рекорд, и по баллам выигрывал у него целых полтора – если сравнивать результаты европейского Чемпионата и Четырёх. Фигурально выражаясь, на льду они могли друг друга порвать.

Геллерт уже успел иронично выразиться: «Как забавно, что у тебя музыка на французском языке, правда?».

Угу, конечно. Забавнее некуда.

Криденс тихо вздохнул и вытянул ноги. Ничего, ничего. Пусть дорожка ценится выше, чем вращение, но, возможно, сыграет свою роль эффект неожиданности из-за программных изменений. И потом, тот самый «максимальный артистизм» Криденс всё равно решил приберечь напоследок. По множеству самых разных причин.

Он снова вздохнул, кое-как устроился поудобнее и осторожно, чтобы не разбудить, взял за руку Честити. Пожалуй, ему тоже стоило попытаться поспать. Вдруг получится.

~

– Я всегда говорил, что вы всех сделаете!

Ньют подавил неожиданное, но сильное желание спрятаться за спину Персиваля. Они не любили привлекать к себе лишнее внимание, особенно в самолётах и аэропортах, а Тесей, который прилетел в Корею другим рейсом и сейчас бежал к ним через весь зал, своим воплем свёл на нет все их усилия. Впрочем, не то, чтобы на них начали оглядываться особенно рьяно – так что, может, и не свёл.

Оказавшись рядом, Тесей тут же сгрёб Ньюта в охапку, сжал и энергично потряс руку Персиваля, перецеловал в щёки Куини и Тину – словом, вёл себя так же, как и всегда: неотключаемый электровеник с одновременным выполнением нескольких функций. Ньют улыбнулся: привычный, родной Тесей. Он приезжал на каждый Чемпионат мира, в котором Ньют участвовал, и безудержность старшего брата всегда уменьшала стресс самого Ньюта. Это ещё с детства повелось: Тесей всегда был крайне активен – и Ньют в какой-то момент своей жизни твёрдо решил, что в этом случае хотя бы он должен быть спокоен.

Кстати, со своим «всех сделаете» он как в воду глядел – по крайней мере, в этом сезоне. Не успел Ньют отойти от шока после получения золота страны, как на Чемпионате четырёх континентов они с Куини внезапно ухватили серебро. То есть, по сути, тоже золото – первыми, конечно, оказались Майерс и Колвин. И Ньют, конечно, радовался. Но изумление всё равно превалировало. Персиваль, правда, удивляться вместе с ним категорически отказывался и даже слегка ругался – мол, нечему удивляться, вы и впрямь сильно выросли даже в сравнении с прошлым годом, и так далее. Ну, ладно: ему как тренеру было виднее.

Радость омрачала только победа Литы и её нового партнёра на Чемпионате Европы. Именно победа, без дураков. Ну, конечно: над ними-то не висели дамокловым мечом мировые фавориты…

Причём омрачала довольно сильно, хоть и по баллам они шли почти вровень.

Однозначно прольётся кровь.

Так. Не думать о сочетании льда, Литы и крови. Не думать, мать вашу!

Ньют рефлекторно шагнул ближе к Персивалю, почти прижался, и тот привычно уже опустил ладонь между его лопаток – один из многих жестов, который что-то значил для них, но окружающим казался совершенно будничным. Тесей, шагавший с ними рядом, смерил Персиваля взглядом с головы до ног, и Ньют снова занервничал. Конечно, он брату всё рассказал. И очень-очень просил его не устраивать никаких сцен из серии «если ты его обидишь, я оторву тебе яйца и снесу тебе башку, а тело намотаю на колючую проволоку в той части, где служу». И Тесей даже согласился не делать этого… сразу. Но взгляды его всегда были красноречивы.

Только семейных разборок и не хватало.

Нужно было разъезжаться по отелям – их команду ждали два такси, а Тесея – одно: Ньют с трудом, но всё же уговорил его поселиться не там же, где и они. Естественно, Ньют прекрасно знал, что Тесей не собирается бдеть за его невинностью или делать любые другие подобные глупости, но всё-таки предпочитал держать брата на расстоянии – со всем его взрывным характером и поведением. Пусть чаще всего оно Ньюта успокаивало, но не всегда. И могло обернуться во вред. Перед Чемпионатом мира – вот самое то!

– Встретимся, как у вас будет время, – Тесей помахал им рукой от машины. – Удачи!

И только его и видели. Может, он даже попросил водителя ехать побыстрее. Это было в его духе.

Ньют глянул на Персиваля и сжал его руку:

– Ты что? Перси, он… не собирается тебя убивать и даже профилактически бить по лицу, честное слово.

– Нда? – каким-то странным голосом поинтересовался Персиваль. Ньют заметил, что он немного побледнел. – А впечатление произвёл именно такое.

Ньют подавил улыбку. Персиваль и Тесей были знакомы ещё с Англии: улетал Ньют тогда с новым тренером, а Тесей, естественно, его провожал. И общались – пусть мало, всего лишь на каждых соревнованиях, которые Тесей мог посетить. Надо было чаще сталкивать их, хоть как-нибудь, но кто же знал?

Ньют стиснул ладонь сильнее и подтолкнул Персиваля к такси, куда уже забрались Куини и Серафина:

– Давай приедем в отель. А потом… будем беспокоиться.

Персиваль тепло и чуточку взволнованно посмотрел на него и уселся на заднее сиденье. Ньют юркнул следом, закрыл дверцу и опустил голову Персивалю на плечо.

До соревнований он урвёт всё, что сумеет.

~

Криденс стоял перед Геллертом и не знал, хохотать ему или прикрывать лицо ладонью. Последний жест за прошедшие несколько месяцев получался почти рефлекторным, но он всё же удержался. И от него, и от смеха.

– Геллерт. Что это?

– Реплика моего костюма, – раздражённо отозвался тот. – Ты знаешь, какого именно. Криденс, скажи мне, пожалуйста: для чего мы здесь? Чтобы ты замечательно откатал, или чтобы я отвечал на глупые вопросы?

Криденс сел на скамейку в раздевалке и смял в руках шифоновую рубашку от привычного костюма. До его разминки – последней разминки короткой программы Чемпионата мира!.. тихо, отставить панику – оставалось минут десять, как раз заканчивалась заливка льда, и Криденс уже почти оделся, когда в раздевалку ворвался Геллерт с чехлом для одежды в руках. А в чехле было… это.

Голубой, чёрный и серебряный. Криденс не мог не понимать, что ему пойдёт, не мог не понимать, что новый костюм выгоднее в несколько раз – для всего – но чёрт его дери…

– Геллерт, а со старым что делать?

Геллерт, естественно, терял последние крохи терпения. И был так взбудоражен, что хотелось то ли его обнять, то ли убраться подальше. Естественная, впрочем, реакция на Геллерта.

– Криденс, откуда я знаю, что с ним делать? Сунь в шкафчик! Считай, что он сгорел, порвался, что в раздевалке живёт кот и он устроил гнездо в твоих штанах, но хватит спорить! У нас нет никакого времени, и если ты не оденешься и откатаешь нашу версию в старом костюме, я тебя…

Дослушивать Криденс малодушно не стал – просто вскочил, выхватил плечики с костюмом из рук Геллерта и решительно сбросил футболку.

Сегодня с утра, ещё в темноте, они с Геллертом выбрались на каток втайне от Альбуса и ещё раз отработали «их версию». Геллерт остался доволен. Потом приехал Альбус, пришлось откатывать версию официальную, и ей остались довольны оба – Геллерт всегда хорошо играл. А потом он куда-то умчался. Теперь понятно, куда. Надо было отдать ему должное: у Криденса не получалось придумать способа ярче заявить Альбусу о намерениях Геллерта, не прибегая к словам.

Костюм, подходящая музыка, конкретное вращение…

Ох, Геллерт.

Криденс натянул рубашку и застегнул брюки. Он нервничал, конечно – и даже не столько из-за проката. Очень хотелось помочь им. Наконец. Очень сильно.

И это желание будет ему подспорьем. Пусть Ланель подавится.

А ещё Криденса вдохновлял и даже подстёгивал вчерашний успех короткого проката Честити – у неё уже была малая бронза Чемпионата мира. Здорово.

– Отлично, – каким-то не своим, неестественным голосом отчеканил Геллерт. И, внезапно шагнув к Криденсу, обнял его и притянул к себе.

Объятия были короткими, но крепкими. Криденс вдохнул запах чужого одеколона и неловко похлопал Геллерта по плечу – безмолвное «всё будет в порядке», высказанное тысячу раз «я всё сделаю».

– Постарайся, пожалуйста, – тихо попросил Геллерт, отпуская его и немедленно поворачиваясь спиной – без сомнения, чтобы Криденс не успел рассмотреть выражение его лица. – Идём.

~

Голубая атласная рубашка смотрелась на Криденсе куда лучше малиновой шифоновой, в которой он катался на других чемпионатах. Но одновременно вызывала очень много вопросов. Чересчур много. С учётом того, что жилет тоже был другим – с серебряной отделкой и чуть иного кроя.

Альбус вспомнил бы этот костюм в любой момент своей жизни.

– Криденс, – он поймал его за плечо перед самым выходом на разминку, – почему ты… так одет?

Криденс посмотрел на него так, что Альбус почувствовал себя идиотом. Подобное случалось с ним крайне редко. Впрочем, вопрос всё ещё оставался без ответа. Зачем, зачем на нём реплика костюма Геллерта? Того самого костюма, в котором он катал произвольную программу две тысячи восьмого? Зачем и почему?

– Потому что так надо, – отрезал Криденс и, вывернувшись, поспешил на лёд.

Геллерт за спиной невесело фыркнул. Альбус обернулся к нему и уже открыл рот, хотя не был абсолютно уверен в том, что хочет сказать – но тот отвернулся, дёрнул руками, словно собирался обнять себя за плечи, но остановился, сцепил пальцы в замок и выдохнул:

– Заткнись, пожалуйста. Пока он не откатает.

– Предлагаешь мне молчать в течение часа? – мягко поинтересовался Альбус. Геллерт резко взглянул на него:

– Требую, Альбус. Не предлагаю, а требую. По крайней мере, никаких вопросов о костюме и вообще о том, что происходит. Перемыть косточки остальным – всегда пожалуйста, даже сейчас, но ни слова о Криденсе.

Альбус прикусил губу. В голову шли не самые достойные мысли о каком-то заговоре, и, возможно, он был не так уж неправ. Впрочем, лучше не засорять этим мозги до окончания прокатов – подобных просьб со стороны Геллерта он не слышал уже очень давно, если слышал вообще. А значит, стоило его послушаться – просто так он бы не стал.

Разминка закончилась, по ощущениям Альбуса, куда быстрее, чем через шесть минут. Криденс ушёл со льда и чуть ли не пробежал мимо них с Геллертом, чтобы усесться на скамейку. Судя по всему, он волновался сильнее обычного, но, если чутьё Альбуса не обманывало, не столько из-за проката, сколько из-за чего-то иного. Может быть, даже к прокату не относящегося.

Он дёрнулся было – поговорить, успокоить – но Геллерт его опередил, и Альбус не решился подойти и внести свою лепту. Во-первых, с ним у Криденса были менее доверительные отношения. Во-вторых… если волнение Криденса имеет связь с просьбой… с требованием Геллерта не говорить о нём, то Альбусу не стоило вмешиваться.

Первые пять участников разминки прошли мимо его сознания. Удивительно: обычно он всегда обращал на них внимание, всегда подмечал, кого стоило опасаться, всегда видел чужие сильные и слабые стороны… но сейчас у него никак не получалось сосредоточиться. То ли ему передалось чужое волнение, то ли – и вероятнее – он начал волноваться сам. Из-за новизны и неизвестности. И непонятного.

Криденс вышел на лёд, встал у бортика, посмотрел на обоих по очереди – как-то непонятно, с досадой и надеждой одновременно – выдохнул: «Всё будет хорошо», – и, не дождавшись подтверждения, поехал к центру.

Объявлявшая фигуристов кореянка исковеркала его имя так, что Геллерт даже закашлялся:

– Как? Как его обозвали?

– Уймись, – негромко бросил Альбус, зачем-то подходя к нему поближе. – И скажи спасибо, что не так же, как на украинском юниорском четыре года назад.

Геллерт скривился и отвернулся.

Криденс уже стоял в изначальной позиции, секунды выдавали себя за минуты – техническая бригада на этом Чемпионате быстротой не отличалась. Геллерт напряжённо глядел вперёд, Альбус встряхнул головой и постарался всё же собрать силы и смотреть на лёд – не наблюдать за программой Криденса было невозможно. Даже если бы Альбус не был его тренером.

Прокат пошёл без единой помарки, идеально и красиво. И надо было сказать, что артистизма Криденс сейчас вкладывал куда больше, чем раньше – включая последний Чемпионат.

Первый куплет… припев… второй… проигрыш…

Геллерт рядом напрягся – Альбус умудрился ощутить это даже на расстоянии. Что же…

Когда начался последний припев, завершающий композицию, Альбусу подумалось, что у него галлюцинации. Хотя он никогда ими и не страдал.

Потому что вместо короткой дорожки шагов Криденс пошёл на вращение.

Ласточка. Волчок. Стоя.

Альбус на секунду крепко зажмурился – и правильно сделал: ему уже начало казаться, что волосы у фигуриста не тёмные, а белокурые, и возраст – не двадцать один, а на четырнадцать лет старше. Только музыка была другой.

Альбус открыл глаза и осторожно глянул на Геллерта. Тот смотрел прямо перед собой, даже не моргая, и так вцепившись в бортик, что побелели пальцы.

О, все боги этого мира.

Что же мы с тобой натворили.

Альбус дёрнулся – взять ли за плечо, или вовсе положить ладонь на ладонь, попытаться заставить его расслабить руку…

Он просто придвинулся ближе. Может быть, пока этого и будет достаточно.

А потом они поговорят. После оценок, интервью, от которых не удастся отделаться, и всего остального. Они поговорят.

Из вращения Криденс вышел в привычный заход на сальхов, прыгнул – хорошо, чисто – докатал последние десять секунд и замер с вытянутой вперёд рукой, заканчивая программу так же, как всегда. Только вот разведённые в стороны средний и указательный пальцы этой руки указывали не в толпу зрителей, а конкретно на них двоих.

Рёв трибун был предсказуем и очень порадовал. До чрезвычайности. А с лица Криденса постепенно сползало игровое выражение обречённой больной злости, сменяясь счастливым и слегка ошарашенным – безошибочный прокат, ни единой помарки, да ещё и выросший в презентации и с… с изменениями – до сих пор его так не приветствовали.

Эти аплодисменты, конечно же, тоже напомнили Альбусу две тысячи восьмой.

И накатывали лавиной воспоминания обо всей сезонной работе – о том, как Геллерт настаивал именно на этой композиции, и о том, как они спорили о видах элементов и о том, чем завершать программу, и о крике: «Альбус, здесь должна быть драма, пусть передаст её… хотя бы дорожкой, ты серьёзно предлагаешь здесь, чтобы он просто катался руками?!», и много о чём ещё.

И костюм.

И то, что эта смена дорожки на именно такой вид вращения произошла вообще без его, Альбуса, ведома.

Думая когда-то, что Геллерт предпочитал говорить напрямую, и в этом отношении ничего не изменилось, Альбус сильно ошибался.

И не напрямую ему только что сказали: «Я крайне расположен побеседовать. И слишком долго этого ждал».

– Геллерт, – тихо позвал он, подойдя ещё на полшага.

Стоило посмотреть на него. Не в глаза, так хоть просто в лицо – и Альбус заставил себя это сделать. Увиденные боль, надежда и тревога чуть ли не заставили его отступить.

– Что? – шипяще выдохнул Геллерт, в свою очередь глядя куда угодно, только не на Альбуса. И тот замер, не зная, что именно сказать сейчас – в те несколько секунд, которые у них были, пока Криденс махал рукой зрителям и ехал к бортику, к ним двоим.

– После, – пообещал Альбус, снова шагая чуть ближе. – После, Геллерт. Обязательно.

Тот вскинул голову, открыл рот – и не успел ничего сказать: Криденс налетел на них чёрно-голубым вихрем, обхватывая Альбуса за шею правой рукой, Геллерта – левой, обнимая обоих и заставляя обнять его самого. Обнять так, что пришлось прижаться и друг к другу. Несильно, но всё же прижаться. Впервые за девять лет.

Альбуса даже током тряхнуло. Он закрыл глаза, похлопывая Криденса по спине – молодец мальчик. Надо будет сказать ему спасибо.

– Ум-ни-ца, – отчеканил Геллерт. Судя по голосу, он улыбался, быстро справившись с собой. – Кажется, сразу нужно было именно так.

Криденс хмыкнул, отпуская их и первым направляясь вперёд:

– Не нужно было. Чемпионат мира – он на то и Чемпионат мира, чтобы… выложиться по полной именно здесь.

– Ну, именно этим я и руководствовался, – фыркнул Геллерт, ненадолго опустив руку ему на плечо.

«Заговорщики», – Альбуса хватило только на эту мысль. Все остальные путались, толкались и не желали складываться в какой бы то ни было план действий или разговора.

Мог бы ведь и раньше сообразить. Ещё на выборе композиции. Не соотнёс.

Если Геллерт – или даже Криденс – обзовёт его идиотом, он только согласится.

…Первое место, естественно. С огромным отрывом. Если завтра, на произвольной, Криденс откатает хотя бы наполовину так же, золото ему обеспечено. И Альбус, конечно же, не сомневался, что откатает.

Криденс сиял, Геллерт улыбался – и Альбуса поразило, насколько его улыбка не сочеталась со взглядом, каким-то тусклым и растерянным.

Объявили окончательные результаты, и Криденс обернулся на них обоих:

– Давайте с прессой я сам разберусь.

– Спасибо, – кивнул Альбус, не давая Геллерту и рта раскрыть. Откладывать разговор дальше было просто некуда. И нельзя. – Ты очень нас этим обяжешь.

Криденс, прищурившись, смерил его взглядом и кивнул:

– Не сомневаюсь. Тогда я пошёл.

И немедленно исчез.

~

В такси Геллерт быстро сел рядом с водителем и всю дорогу до отеля не смотрел в зеркало заднего вида.

Не знать. Не думать. Не надеяться.

Рано.

…Едва они вошли в холл отеля, на локоть Геллерта легли пальцы. Прикосновение было знакомым даже сейчас. Даже с учётом того, что Альбус слишком давно его так не касался.

Геллерт резко обернулся, не отказывая себе в удовольствии от театрального эффекта. Впрочем, на Альбуса это, конечно, не произвело ни малейшего впечатления. Вот уж кто-кто, а он к этим его эффектам привык… слишком давно.

Да и какая разница.

«Только попробуй спросить меня, зачем всё это было. Только посмей сверкать очками, смотреть своим вечно понимающим взглядом, только ляпни что-нибудь вроде…»

– Ты не против зайти ко мне и отметить наш… общий успех? – Альбус говорил едва ли не с осторожностью, и если бы Геллерт был на это способен, он бы наверняка удивился. Но любое удивление требовало слишком много сил, которых у него логично не осталось. Последние ушли на улыбки в камеры.

Номера в отеле им достались аж на разных этажах. Позавчера Геллерт благодарил за это богов. Сегодня проклинал: не улизнёшь незаметно, в этом отеле лифты располагались довольно далеко от лестниц.

Зачем, впрочем, такие сложности, когда можно было просто отказаться?..

Можно было… Просто… Криденс бы, пожалуй, рассмеялся, зараза мелкая, если бы услышал сейчас его мысли. Геллерт бы и сам посмеялся от души, если бы эти метания принадлежали не ему.

– Почему…

«…ты думаешь, что я захочу проводить в твоём обществе больше времени, чем мне приходится» застряло на языке, споткнувшись, и растаяло невысказанным.

– …бы и нет, – с лёгким усилием закончил он. Надежда на то, что усилие это осталось незамеченным, даже не подняла голову: Альбус, к величайшему сожалению, слишком хорошо его знал.

До номера они шли молча. Бок о бок. В голове вертелись тысячи слов, колкостей, ехидных шуточек, но Геллерт немедленно их гасил. Если Альбус пообещал, если план действительно удался, если они сейчас нормально поговорят – не стоило обрывать это на корню.

Впрочем, с собой стоило быть честным – он почему-то не ждал ничего хорошего. Возможно, собственная склонность к театральности сыграла с ним злую шутку, и если сейчас у них получится разговор, то наверняка неприятный.

Геллерт и сам не знал, чего ожидал. Сарказма уже от Альбуса? Вряд ли: тот никогда не начинал их вечные перебранки первым. Отповеди? Чего-то вроде: «Тогда ты так и не дал мне договорить, Геллерт»? И после этого – тщательного, скрупулёзного, микроскопического разбора всей ситуации девятилетней давности? С безусловным «оба были хороши»?..

Ни к чему из этого он не стремился. Ничего из этого не хотел.

Соблазн замедлить шаг, отстать и всё-таки как-нибудь удрать становился всё сильнее. Останавливали две вещи: во-первых, это было слишком глупо и по-мальчишески, а во-вторых, Альбус вполне мог обернуться и начать выяснять, всё ли с ним в порядке. Проявлять унизительную заботу. Этого Геллерту хотелось, пожалуй, ещё меньше, чем всего того, что он успел себе надумать.

В номере Альбуса оказалось крайне уютное кресло прямо перед балконом. Оно манило к себе так, что устоять Геллерт не смог – подошёл и буквально стёк в него, мимоходом удивляясь, что именно теперь его перестали держать ноги. Конечно, он перенервничал, но всё же…

За его спиной Альбус что-то говорил – кажется, оставлял заказ на обслуживание в номер. Что-то там про шампанское и закуску, Геллерт нечасто вслушивался в слова, которые к нему не относились. Шампанское накануне произвольной программы – браво, Альбус. Только этого нам и не хватало.

Отчего-то даже мысль в голове пронеслась без должного задора, с какой-то дрянной кисловатой горечью. Так, что Геллерт даже поморщился. Не любил он у своих мыслей подобного вкуса.

Договорив по телефону, Альбус подошёл к его креслу и встал за спиной. Геллерт глянул перед собой, отметил, что Альбус смотрит в балконную дверь, и слегка опустил голову, утыкаясь взглядом в собственные колени. Серебристая ткань костюма отливала в свете люстры, и отчего-то всегда любимый эффект сейчас показался Геллерту пошлым до безобразия.

«Ну что ты молчишь? – вертелось на языке. – Зачем ты меня позвал сюда, рыжая ты задница? Молчать? Многозначительно? Смотреть в окно, что ли? Молча дождаться шипучки, молча нажраться – хотя сильно ли нажрёшься шипучкой – и разойтись? Это, в твоём понимании, что такое? Что ты молчишь, сволочь? Ты же ясно сказал: после! Обязательно!..»

Но Геллерт и сам молчал. Впрочем, он уже сказал, что хотел. Программой Криденса. Музыкой. Много чем ещё.

И Криденс, зараза, тоже выдал прекрасную импровизацию – с этими вынужденными объятиями. Это додуматься надо было! Ничего, Геллерт ему ещё припомнит…

В дверь номера постучали. Альбус шагнул назад, разворачиваясь к Геллерту спиной почему-то только после этого шага, и пошёл принимать заказ.