Текст книги "Черная звезда (СИ)"

Автор книги: TurkFan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Поэтому Мехмет сразу узнал человека на фотографии.

– Сонер Шахин, – сказал он, не дожидаясь окончания слов Кудрета Чамкырана. – Бывший парень вашей девушки.

Госпожа Джемиле радостно расхохоталась при виде упавшей челюсти Кудрета.

– Не удивляйся так, сукин сын, – сказала она. – Через своих бывших баб ты связан с половиной Турции и сотней других стран.

– Это он со своими парнями избивал Синана, когда мы познакомились с господином Хазымом, – объяснил Мехмет удивленно уставившимся на него Хазан и Кудрету. – Так что, можно сказать, мы с ним познакомились через нее.

– Кто он такой? – Спросила Хазан, протянув руку и взв фотографию.

– Я не скажу это под протокол, потому что доказательств у меня нет, но он преступник, Хазан. Один из самых опасных преступников Стамбула. Вымогательства, торговля оружием, наркотики. А еще у него есть связи. Достоверно неизвестно, кто за ним стоит, потому что он еще мальчишкой начал с высших кругов организации. Вроде бы чей-то сын, но никто не знает, чей. Вернее, те, кто знают, молчат.

– Или мертвы, – кивнул Кудрет.

Мехмет посмотрел на него.

– Он имеет отношение к Мерту Кайе?

Джемиле усмехнулась.

– Ха, как же. Мерт Кайе был слишком мелок для него, правда, Мерт?

Кудрет послал ее по непристойному адресу, и Гекхан дернулся, но невеста схватила его за руку, второй рукой лениво делая бывшему мужу неприличный жест.

– Может быть и имеет, – глухо ответил Кудрет, глядя на фотографию, – раз уж именно он постарался тебя посадить. Я только не понимаю, почему.

– С чего ты это взял, дядя? – Хазан обеспокоенно прикусила губу, и Джемиле скривила губы, поднимая к ним чашку чая.

– Потому что на фотографии рядом с ним мой прокурор. Тот, который отказывался меня выпускать, несмотря на отсутствие доказательств. Неделями допрашивал меня, допрашивал, задавал одни и те же вопросы. Я на эти его вопросы уже могла бы письменно отвечать прямо из камеры, не прерывая игру в карты с девочками.

– И что ты о нем скажешь? – Спросил Гекхан, и Джемиле пожала плечами.

– Продался, это было видно сразу. Непонятно, как это не видит его начальство? Парень из бедного района, это видно по нему, один из нас, Мехмет. Из тех, кто выбирает, вылечить зубы или купить новую обувь. Дешевый одеколон, плохая прическа, и при этом дорогие запонки и золотой зажим для галстука. Деньги есть, а класса нет.

– Ты хорошо себя описываешь, сладкая, – Хазан оскалилась, быстро кидая взгляд на Мехмета, словно стараясь заверить его, что таким его не считает, но он лишь улыбнулся – госпожа Джемиле ведь была совершенно права. Синан учил его, как правильно одеваться, всем этим мелким деталям, что отличают выскочку от человека старых денег, что здоровые зубы и чистая кожа важнее золотых украшений и дорогих машин, а модная прическа и правильно подобранный костюм важнее шелковых трусов и телефона последней марки.

– Оставь, милая, – Джемиле махнула рукой. – Все это я уже слышала миллион раз, ты не сможешь меня этим уколоть. И не изображай тут голубую кровь. Твоя мамаша-торговка сама отловила твоего отца на рынке…

– Джемиле… – Хазан угрожающе подняла голову, но госпожа Джемиле только ухмыльнулась.

– Ах да, не на рынке. В магазине мужской одежды. Продала ему галстук, а потом за галстук потащила его за брачный стол. Так что да, я была не первой пролетаркой в семействе Чамкыранов, да и последней не буду, – при этих словах она многозначительно посмотрела на Мехмета, но он холодно выдержал ее взгляд, ничем не подав знака, что понял ее намек.

– Джемиле, отцепись, Хазан, не об этом сейчас. Вы же сами видите теперь, этот парень продался Шахину. Джемиле вышла под подписку о невыезде, – Гекхан крепко сжал ее руку, и Джемиле улыбнулась ему. – И нам надо как-то с этим разобраться.

– И какой у вас план? Вы же с дядей что-то задумали, так, дядя?

– Несколько месяцев назад, – дядя Хазан поднял папку, – сестра этого парня, Ахмета Гючлю, купила квартиру в жилищном комплексе «Эдельвейс», знаете такой?

– Ого, – Хазан приподняла брови. – Один из самых дорогих комплексов компании Коранов.

– Именно так. Сестра, которая работает школьной учительницей. Мило, да?

– Куда смотрит главный прокурор? – Сквозь зубы выдавил Мехмет, и Гекхан хмыкнул.

– Возможно, на собственное незадекларированное жилье, Мехмет.

– Значит, прокурор работает на мафию? – Хазан задумалась, и ее дядя кивнул.

– Если удастся это доказать, – Мехмет откинул голову, глядя в потолок. – Если удастся это доказать.

– Не крути ржавыми шестеренками в своей головушке, солдафон, – Кудрет презрительно фыркнул. – Задымятся и лопнут. Хотя, тогда мы наконец от тебя избавимся.

Мехмет только прикрыл глаза, не обращая внимания и не слушая его ссору с Хазан.

– Был у нас случай, – сказал он вдруг, не открывая глаз, но чувствуя, как все к нему повернулись. – Был у нас один сержант, воровал все, что не прикручено. Не у парней воровал, конечно, у государства. Считал, что имеет право, что так никто не пострадает. Так вот, все, что он воровал, он будто бы переводил на один отряд, грузил будто бы на одну машину, ну знаете, контейнер такой. А контейнер он поставил на поле, которое часто обстреливали. Понимаете, к чему я веду, да? – Никто не ответил, и он продолжил. – Поле обстреливали. Но в этот контейнер не попали ни разу. Вот вообще. Ощущение было, будто эти уродцы специально старались его не задеть. И знаете что? Мне кажется, так и было.

– И что стало с сержантом? – Спросил любопытный голос Гекхана, и Мехмет улыбнулся.

– Пришла проверка, и он огреб по полной программе. Может, до сих пор сидит. – Мехмет сидел молча, обдумывая все возможные варианты.

– И? – Кудрет нетерпеливо затопал ногой, к раздражению всех окружающих, но Мехмет только пожал плечами.

– Сколько вам не жалко отдать? – Спросил он.

– В каком смысле «отдать»? – Хазан не поняла, и Мехмет поднял голову, ласково улыбаясь ей.

– Денег. Выбросить, как в печку. Зная, что к вам они не вернутся. Разве что будет шанс, что госпожу Джемиле оставят в покое. Сколько не будет жалко? Тысяч пятьдесят, да? Долларов. Кому-то мало, а для кого-то это же цена целой жизни, правда, господин Кудрет?

– Зачем тебе эти деньги? – Хазан неуверенно посмотрела на него, и Мехмет только покачал головой. – Господин Кудрет, можно посмотреть, что вы нашли на этого парня, прокурора?

***

Мехмет разглядывал фотографии. Прокурор Ахмет Гючлю входит в помещение, спортзал в районе Саудие, позже – фотография как туда входит человек Сонера Шахина. А потом прокурор выходит, неся в руках сумку. Именно эта сумка была самой важной частью плана. Следовало найти точно такую же сумку, и этим занялась госпожа Джемиле. Они увеличили все фотографии, на которых была видна эта сумка, простая дорожная сумка, без лишних деталей, но в этом и заключалась сложность – именно из-за внешней простоты в нее будут будут вглядываться пристальнее, внимательнее, тщательнее проверяя, и молния не на том месте, неправильная складка, неверный залом могут все испортить. Казалось, что сумка, которую в итоге купила Джемиле полностью отвечала всем условиям, но Мехмет снова и снова, изучал ее, увеличивая до предела, пытаясь найти хоть что-то, что может выдать, что это не та сумка, с которой прокурор вышел из спортивного зала.

Следующим шагом было заставить прокурора взять эту сумку в руки. На ней должны были остаться отпечатки пальцев, и это был следующий сложный шаг, и здесь им была нужна Фарах.

Все, включая самого Мехмета, были против привлечения к их плану еще и Фарах, слишком много людей слишком много знают, но – здесь была нужна женщина. И Джемиле с Хазан не подходили для этого. Госпожа Джемиле – по очевидной причине, а Хазан… Хазан была слишком красива, слишком заметна,, слишком незабываема для того, чтобы рисковать. Ее фотографии появлялись в газетах, да и так или иначе, была вероятность, что прокурор однажды увидит ее, узнает, узнает ее фамилию, ту же фамилию, что носит Джемиле, и все поймет.

И к тому же, в чем Мехмет не хотел признаваться себе, он не мог и подумать о том, чтобы позволить его женщине флиртовать с другим мужчиной, пусть фальшиво, пусть для дела, пусть ненавидя его, но флиртовать.

«Его женщине».

Мехмет передернул плечами, думая об этом.

Они с Хазан не ставили отметок на своих отношениях. Что у них было? Тайный роман? Непристойная связь? Любовные отношения? Что? Были ли они друг у друга? Была ли она его женщиной, или просто… «Просто»?

О себе Мехмет мог сказать точно. Она не была для него «просто». Он не был человеком, который мог бы быть с кем-то «просто». Он уже знал, что рухнул в это весь и до конца и вряд ли когда-нибудь выберется, не сможет, сломается, разобьется окончательно, потому что не надо, не надо было это начинать, потому что он знал, когда все закончится, он просто умрет.

Он только не знал, хочет ли она, чтобы это заканчивалось. Считает ли она, что что-то начиналось.

Они не скрывали своих отношений. То есть, они не делали осознанных шагов, чтобы скрывать свои отношения.

Они никому не говорили. Но какая разница? Синан знал, а остальным и знать было ни к чему.

Они не держались за руки, не прикасались друг к другу при других, но так они и не были людьми, которые станут демонстрировать свои отношения публично, словно глупые подростки.

Они не говорили ни слова об их отношениях и не прикасались друг к другу в офисе, потому что это офис, это работа, и это не место для подобного.

Да, кто-то что-то подозревал, думал Мехмет, когда замечал нарочито отсутствующий взгляд Дерин, ассистентки Хазан, или усмешку Джемиле, но они не подтверждали ничего.

Потому что это не было их дело.

Хазан не делала первого шага для этого, не заговаривала, ничем не выдавала, что хотела бы этого, а он не хотел впутывать ее в то, чего она не хотела.

Он свалился слишком глубоко, но он не хотел тянуть ее за собой. Если она захочет выпустить его руку, он отпустит ее, пусть даже это будет значить, что он утонет.

Но когда все закончится, подумал он, когда все закончится, когда Синана выпустят, когда закончится эта глупая история с госпожой Джемиле, когда Гекхан помирится с отцом, он задаст Хазан вопрос. Что у них, что у нее с ним, «просто» ли это, или она тоже упала в это с головой.

В любовь.

Он спросит ее. И тогда, может быть, если она ответит…. Тогда он расскажет ей все. Не сможет скрывать.

Но пока надо было хотя бы закончить это дело с госпожой Джемиле.

Шаг первый. Сумка.

***

– Придержите лифт! – Звонкий женский голос вырвал Ахмета из задумчивости, и он протянул руку, придерживая дверцу лифта. – Спасибо! – В кабину лифта ворвалась худенькая девушка, ослепительно улыбаясь ему. – Вы знаете, что это очень опасно, так придерживать дверь лифта? Вам может защемить руку. По правилам безопасности полагается жать кнопку открытия двери.

– Неужели? – Ахмет приподнял брови, насмешливо глядя на девушку, но та только еще шире улыбнулась.

– Но я польщена, что вы пошли на такой риск ради меня!

Ахмет коротко хохотнул, глядя на девушку.

– Вы здесь живете? – Спросила девушка, и он самодовольно кивнул. Да, живет. Ахмет Гючлю вырвался из нищеты, хвала Аллаху, живет в таком замечательном комплексе. – Значит мы с вами соседи, я тут тоже живу, переехала на этой неделе. Ну, еще не совсем переехала, – она показала сумку и чемодан, которые втащила в лифт за собой. – Меня зовут Сибель, – сказала она, протягивая руку.

– Ахмет, – прокурор улыбнулся, пожимая ее и разглядывая девушку. Она не была особенно молоденькой, за двадцать пять, подумал он, не сказать, чтобы очень красива. Хорошенькая, темные вьющиеся волосы, живые глаза, легкие на улыбку губы и явный интерес во взгляде. – Какой у вас этаж? – Спросил Ахмет, приглядываясь к очевидно дорогой одежде, и улыбка Сибель стала еще шире, хотя, казалось бы, куда?

– Двадцать пятый. Хотите помочь мне донести вещи? – Ее глаза загорелись озорным огнем, и Ахмет немного опешил. Девчонка была слишком уж прямолинейна на его взгляд, но с другой стороны, это же не была скромница из его района.

– Буду только рад, – он протянул руку к ее чемодану, когда двери лифта раскрылись, но она, заливаясь смехом, вдруг сунула ему в руки сумку, которую она несла.

– Ну уж нет, у чемодана есть колесики. Несите эту тяжесть, мой джентльмен.

И правда, она туда кирпичей наложила, что ли, сердито подумал Ахмет, шагая за ней к двери квартиры в конце коридора. Она подошла к двери, отпирая ее, и за открывшейся дверью Ахмет увидел коридор еще не обжитой квартиры, полной коробок. Сибель втолкнула внутрь чемодан и выхватила из его рук сумку.

– Что ж, мою квартиру вы теперь знаете, – ее зубастая улыбка, подумал Ахмет, почти ослепляла. – Буду рада вас в ней принять, когда устроюсь, Ахмет, – сказала она, чуть понизив голос, – но пока… Пока, простите, как не жаль, пока не могу принимать гостей в таком беспорядке – она указала на сваленные грудой коробки, и Ахмет согласно кивнул, разворачиваясь к лифту.

Через несколько часов он и думать забыл об этой милой девушке, вспомнил через неделю и постучал в ее дверь, и когда никто не открыл, забыл о ней вовсе.

Не такая уж она была незабываемая.

***

Раздался стук в дверь, и Хюсна пошла открывать. За дверью стоял довольно еще молодой, хотя и не слишком, мужчина, с темными волосами, с бородкой. Он поднял голову, и Хюсна удивилась, увидев его глаза, светлые, почти прозрачные, и пронзительные.

– Госпожа Демирдаг? – Спросил он, опять утыкаясь лицом в бумаги. – Тут написано, что в этом доме проживает семья Демирдаг. Если это не так, то вам следует немедленно обратиться в муниципалитет для обновления…

– Демирдаг, господин, Демирдаг, – Хюсна всполошилась, выходя за порог. – Я Хюсна Демирдаг, здесь семья Демирдаг живет.

– А, здравствуйте, госпожа Хюсна. Я из муниципалитета. Сегодня обхожу с инспекцией ваш район, проверяю дома, отвечают ли они условиям проживания, в особенности для детей.

Хюсна напугалась. Она слышала всякие истории про то, как государство отбирало детей у слишком бедных, потому что их жилища не отвечали каким-то им стандартам, и детей забирали у матерей и отдавали в сиротские приюты.

– Господин, господин, конечно, заходите, сами посмотрите, господин, – перепуганно сказала она. – Да, не дворец, дом старый, но у нас хороший дом, и крыша не течет, и газ мы починили.

Она подумала, стоит ли сразу признаться, что вода в душе не идет нормально, а попеременно то холодит, то обжигает, но решила, что не стоит.

– Вам кто-то нажаловался на меня, господин? – Обеспокоенно спросила она, но господин только помотал головой, разглядывая кухню и заглядывая в шкаф под раковиной, где, хвала Аллаху, было чисто, и не видно, что труба протекала. Хюсна надеялась, что он не включит воду.

– Ну что вы, госпожа, не беспокойтесь, мы тут все дома смотрим, я уже с утра половину ваших соседей обошел, – он твердыми шагами прошел по коридору, зашел в гостиную и принялся шарить по окнам, проверяя, не дует ли.

– А, это хорошо, хорошо, – Хюсна чуть расслабилась, следуя за ним наверх, где располагались спальни, ее с мужем и детей. Из детской выглянул Эзель, и господин шагнул мимо него в детскую, крадясь в ней вдоль стеночки и оглядывая каждый угол.

– Здравствуй, львенок, – потрепал он голову Эзеля, выходя из комнаты. – Какой хороший малыш, не сглазить бы. Уже сделали ему обрезание? – Спросил он, отмечая что-то в своем блокноте.

– Еще нет, – призналась Хюсна. – Уже пора, но… Никак нужную сумму не накопим. Как накопим, так сразу сделаем.

– И не говорите, – мужчина воодушевился. – Что за жизнь пошла, так все дорого.

Хюсна покачала головой, прижимая руку к груди.

– Господин, даже не представляете…

– Да почему же не представляю, сам сыну обрезание делал в прошлом году. Знаете, сколько дерут рестораны? Как будто из золота и кружева их стены, представляете, сколько дерут за обрезание? Аллаха не боятся.

– Ой, господин, не говорите, не говорите, жизнь нынче тяжела.

– И ведь знают, сын же, чего ради сына не пожалеешь. Не просто же в больницу везти, без праздника, перед людьми неудобно будет, перед сыном. Нет, праздник так праздник, но ресторанам я платить не стал, обойдутся без моих денег, – господин вошел в раж, ругая рестораны, наскоро оглядев спальню и спускаясь вниз. Хюсна наскоро обулась, следуя за ним, пока тот по кругу обходил ее дом, разглядывая стены. – Ну уж нет, говорю, у нас двор есть, во дворе стол есть, ну и пусть жене моей пришлось чуть побольше повозиться, зато семья и соседи помогли, и уж праздник устроили как следует, ни перед кем не стыдно.

– Правильно говорите, господин, – Хюсна только и успевала, что поддакивать и кивать, но ведь и правда, правильно господин говорил.

– Ну, у вас тут все нормально, получается, отмечаю вот, распишитесь, ага. Соседний дом – это семья Гючлю там проживает, да? Если не семья Гючлю, то им надо немедленно…

– Гючлю, господин, Гючлю, хорошая семья, и дом у них хороший, вы не смотрите, что старый. Дети у них хорошие, умные, в люди выбились, один сын – прокурор! – Со значением сказала Хюсна, и господин удивился.

– Аж целый прокурор? Ну, тогда дом должен быть хороший, но я уж тоже зайду, загляну. Здоровья вам, госпожа Хюсна.

Вечером того же дня соседки обсудили этого господина, очень вежливого и представительного, но явно бездельника, как все в муниципалитете, занимаются всякой ерундой, постановили они, пришли, проверили, а толку-то? Сунул нос во все углы, записал, взял росписи, поболтал о всякой чепухе и ушел.

Через пару дней о господине и думать забыли из-за удивительной истории, случившейся с Хюсной. Хюсна не уставала делиться своим счастьем со всеми, кто желал или не желал ее слышать. Возле супермаркета, рассказывала она, две красивые женщины, одна рыжая, другая темненькая, установили прилавок, и всем, кто купил в тот день оливковое масло, давали лотерейные билеты, и тут же на месте их вскрывали. А мне и нужно было оливковое масло, говорила Хюсна, и билет она взяла, открывает – а там выигрыш, две тысячи лир!

Соседки ахали от радости и немного от зависти, но с другой стороны, должно же было хоть раз и Хюсне повезти, несчастная женщина. Теперь вот она обещала устроить праздник в честь обрезания Эзеля, немедленно. Во дворе, конечно, не в ресторане же.

***

Сонер Шахин не слишком переживал за дело прокурора Ахмета, хотя это и значило лишние хлопоты. Прокурор клялся, что представления не имеет, откуда в доме его родителей нашлась сумка с пятидесятью тысяч долларов, которые, как утверждали обвинители, передал ему Эркин, человек Сонера. Сонер знал, что денег этих прокурору не давал, но кто знает, на кого еще работал этот мошенник. К несчастью, эта найденная сумма заставила главного прокурора повнимательнее заглянуть в дела Ахмета, и нашлись и счета в банке, и квартира, записанная на его сестру, и золото в этой квартире.

***

Мелек мечтательно вздохнула и постаралась выбросить из головы синие глаза красивого парня, которого встретила на празднике обрезания сына госпожи Хюсны. Такой красивый статный был парень, подумала она, жалея, что у нее не было телефона, как у ее подруги Аслы, с фотоаппаратом внутри, а то бы она сфотографировала его. Он сказал тогда, что пришел с Бураком, и Мелек не успела переспросить, с каким, как он пошел в гущу народа, набирать плов на одноразовые тарелки, и потом она видела его только мельком, то он ласково разговаривал о чем-то с тетей Нариман, то танцевал с этой уродиной Айше, потом ей краем глаза показалось, что она видела, как он вошел во двор дома госпожи Бадийи, но когда присмотрелась повнимательнее, его нигде там не оказалось. Потом она опять увидела его, он курил с дядей Фыратом, а потом он пропал из виду.

А через несколько дней в доме госпожи Бадийи был обыск, и семья Гючлю стала предметом сплетен всего квартала. А того парня так никто нигде больше и не видел.

Комментарий к Часть 26

Очень недовольна главой, да и сами видите, я ее буквально выдавливала, были еще три варианта, которые все выбросила нафиг, даже для черновиков ничего не оставила, настолько никуда не годилось. Но подумала, что надо заставить себя это сделать. Во-первых, надо было хоть какое-то действие, и чтобы разрешить уже ситуацию с Джемиле (хотя мне жаль сцену Джемиле в тюрьме, которую я написала в самом начале, да и сцену с праздником обрезания и Мехметом на ней было жалко, но она ничего не приносила для повествования вообще, ну кроме того, чтобы показать, что Мехмет там как рыба в воде, а то мы и так этого не знаем будто?)

Ну и еще один момент хотела вставить, чтобы Мехмет попался и получил по башке, но это тоже вело в никуда, да и хватит Мехмету и его многострадальной голове, не надо уж.

Короче, вот такая глава получилась, надо теперь как-то войти в колею и писать дальше.

========== Часть 27 ==========

Мехмет потер лицо, поправляя букет, и присел на край могилы. Он поднял руки, читая про себя молитву, и провел руками по лицу, прикрывая глаза. Он выполнил то, что просил Синан, но не нашел в себе сил подняться с места.

– Я не верю в разговоры с умершими на могилах, госпожа Севинч, – сказал он, глядя выше надгробия. – У некоторых моих мертвецов могил нет вовсе, но я ношу их в своем сердце. Я стольких похоронил в своем сердце, госпожа Севинч, в том числе и тех, кто еще жив, но уже словно мертв.

Мама, подумал он. Он так и не смог ее навестить. Медсестра из клиники звонила ему, ругала его, но он только жалко отнекивался, оправдываясь работой. Что он мог сказать ей, почему он перестал навещать больную мать, только отправляя для нее подарки курьером, словно стараясь откупиться? Что он мог сказать, что мать ему не мать, и она лгала ему всю его жизнь? Что она украла его у его семьи, и украла родителей у их детей, и сломала жизнь многим людям, и все непонятно из-за чего?

Да, он узнал, что его отец, то есть Джемаль Йылдыз, он погиб на стройке Эгеменов, но это же был несчастный случай? Она потеряла ребенка, и это трагедия, но как она могла, как она могла поступить так?

Когда он смотрел на Синана, на Гекхана и Селин, даже на господина Хазыма, его охватывала ярость, ярость по отношению к матери, хотелось вскочить и признаться уже во всем, все рассказать, сбросить наконец с плеч этот груз, обнять братьев, сестру, впервые в жизни обратиться к кому-то живому, назвав его отцом.

Но этого не будет, подумал он. Его братья и сестра не примут его с распростертыми объятьями. Для них Ягыз Эгемен – это не потерянный возлюбленный брат, это был ненавистный образ из детства, кто-то, лишивший их счастливого детства, призрак, бродивший по их домам, изводивший их ночами, кошмар, являющийся в их сны, чудовище, прячущееся под кроватью.

Они любили его сейчас, как друга, как лучшего друга, как человека, готового прийти на помощь, но хватит ли этой любви, пересилит ли она многолетнюю обиду?

Мехмет любил свою мать, любил от всего сердца, искренне, она была его единственным светлым воспоминаниям в самые черные дни, любил до сих пор, несмотря ни на что, но этой любви ему до сих пор не хватило, чтобы простить ее.

Если Ягыз Эгемен вернется в свою семью, Мехмет Йылдыз ее навсегда потеряет.

Он не мог их потерять. Он только их нашел. Он даже не обрел их до конца. Он не мог их потерять.

– Простите меня, госпожа Севинч. Мама, – тихо сказал он, но слово прозвучало чужим на его языке. Он видел ее всего пару раз в жизни, и второй раз это было, когда у нее был бред. Она называла его Ягызом. Она узнала его. Мехмет отер набежавшие слезы. – Простите меня, умоляю. Я делаю все, что могу, я просто… У меня не получается. Простите, госпожа Севинч. Вы, наверное, уже знаете правду. Не знаю, можете ли вы еще испытывать боль… Если да, то простите, простите, что даже там я причиняю вам боль и не даю желанного покоя. Я часто думаю о вас. Пытаюсь вас представить. Пытаюсь представить, как бы мы жили. Что если бы… Если бы этого не случилось, если бы не произошло то, что произошло, вы были бы прекрасной матерью. Всем в этой семье. Если бы горе не сломило вас. Я пытаюсь, госпожа Севинч. Я так пытаюсь представить, что вы моя семья… Но. Но ваши дети. Мне легче представить их своими братьями и сестрой. Простите меня, но я не могу представить вас и господина Хазыма.

Мехмет тяжело сглотнул, пытаясь прочистить пересохшее горло.

– Я им нужнее сейчас, госпожа Севинч. Им очень тяжело. Синан… Послезавтра будет суд. Все обойдется, по воле Аллаха, прокурор говорит, что не потребует больше года, сестра покойной тоже не протестует. Но Синану предстоит тяжелое время, и я не могу усугублять это теперь.

И может быть никогда.

Скорее всего, никогда.

Ягызу Эгемену лучше бы умереть. Не будет счастья от его воскрешения.

Мехмет еще несколько минут сидел перед могилой в молчании. Он не знал, что еще сказать. Как попросить прощения. Попросить прощения перед женщиной, которая страдала всю жизнь, за то, что даже сейчас, зная правду, он зовет матерью другую. За то, что не может назвать ее мамой, не чувствуя неправоту происходящего. За то, что теперь, узнав правду, он предпочитает ложь. Предает этим ее, женщину, которая произвела его на свет, которая ждала его столько лет. Предает себя.

Ради Синана, подумал он. Ради брата. Ради его настоящего брата.

Его это убьет, подумал он. Его это добьет. Он помнил лицо Синана, когда госпожа Севинч назвала его Ягызом, словно его ударили ножом.

Его убьет эта правда.

– Простите меня, госпожа Севинч, – повторил он. – Ваш сын, ваш Синан… Он очень хотел бы вас увидеть. Вы очень ему нужны.

Он встал, еще раз прочитав молитву, и пошел к выходу, оглядывая кладбище. Он подумал, что никогда не был на могиле своего отца. Предполагаемого отца, Джемаля Йылдыза. Ту самую могилу, в которую мама похоронила настоящего Мехмета. Мать никогда не брала его туда, подумал он, почему это не казалось ему странным?

Где находилась эта могила? Вряд ли на этом самом кладбище, это было бы слишком невероятным совпадением. Надо было поискать, подумал он, Эрдал мог бы найти – но тут же ему стало неудобно. С чего вдруг он будет грузить Эрдала своими личными проблемами, словно какой-то большой человек?

Ты меняешься, Мехмет, – сказал в его голове какой-то холодный презрительный голос. Ты превращаешься в Ягыза Эгемена. Начинаешь считать себя богачом из хорошей семьи? Вместо того, кем ты являешься, нищий мальчишка.

Я – это я. Даже если я меняюсь, я остаюсь собой.

Мехмет замер, увидев впереди знакомую фигуру, и господин Хазым остановился, увидев его. Мехмет поморщился как от зубной боли. Его отношения с господином Хазымом становились все хуже и хуже. Теперь он все лучше и лучше понимал отношение Гекхана к отцу. Селин относилась к отцу как к чужому человеку, она не испытывала той жажды родительской любви, которая переполняла Синана. Синан мечтал о любви своего отца, а Гекхан его ненавидел. Искренне, с горечью разбитой любви, ненавидел.

Гекхан был бы совсем другим человеком, если бы родители не убили в нем сыновью любовь, подумал Мехмет, глядя на приближающегося Хазыма. Он был бы слабее, менее жестким, менее решительным… Но он был бы добрее, мягче к окружающим.

Может быть, Гекхану было тяжелее остальных, потому что он когда-то знал родительскую любовь.

Мехмет видел отношение Хазыма к сыновьям, и он начинал понимать ненависть Гекхана. Но тут же он обругал себя.

В этом не был виноват один Хазым, подумал он. Да, он повел себя неправильно, но разве Мехмет не помнит, кто виноват изначально?

Мама.

Ты сломала столько человеческих жизней, мама. Ради чего? Ради мужчины, на могилу которого ты меня не водила? Ради ребенка, которого похоронила рядом с ним? Ты отомстила, мама, отомстила без вины, людям, которые не были в этом виноваты, как ты могла, мама?

– Что ты тут делаешь? – Холодно спросил господин Хазым, и Мехмет подобрался.

– Синан попросил меня навестить могилу матери, – твердо ответил он.

– А, Синан попросил. Как мило, – господин Хазым усмехнулся, с ненавистью глядя на Мехмета. – Как мило, что ты выполняешь поручения Синана. Пока он сидит в тюрьме, в которую ты его засадил…

Мехмет запрокинул голову, прикрывая глаза, сжимая зубы, чтобы не закричать. Господин Хазым вбил себе в голову, что это Мехмет убедил Синана сдаться, что это он уговорил его пойти и признаться абсолютно во всем, и его никак не убеждали постоянные уговоры, что Мехмет ничего даже и не знал, даже слова Синана, которого Хазым навестил в тюрьме всего один раз, чтобы снова его расстроить, даже слова Синана его не убеждали, Хазым был уверен, что во всем виноват Мехмет.

– Засадил его в тюрьму, и вот чего добился, да? Этого ты добивался, уверен. Наложить лапы на акции моего сына.

Мехмет считал про себя, медленно, с расстановкой. Это он тоже слышал. Синан вызвал адвоката и составил документы, по которым делал Мехмета единственным распорядителем акций холдинга, принадлежащих ему. Мехмет мог голосовать, не интересуясь мнением Синана, пока тот сидит, мог распоряжаться прибылью от акций, был их фактическим владельцем, пока Синан не выйдет из тюрьмы, и господин Хазым счел это доказательством злонамеренности Мехмета. Он своими руками впустил в жизнь младшего сына змею, говорил он.

Мехмету было смешно, когда он слышал это, но на этот раз он сдерживал смех, как бы ему не хотелось сообщить, что ему и так принадлежит одна пятая этой фирмы. Иногда его так и подмывало бросить это в лицо господину Хазыму, что это он, а не Хазым Эгемен должен управлять акциями Ягыза Эгемена, потому что это он, черт вас побери, Ягыз Эгемен.

– И я уж не говорю о том, что ты сотворил с делом этой шлюхи Джемиле.

Мехмет насторожился, с подозрением глядя на господина Хазыма, которого просто трясло от ненависти.

– Да, да, я уже знаю, кто приложил руку к аресту прокурора. Ты же не думал, что это останется незамеченным? Что это останется просто так, ты подставляешь человека, имеющего связи, человека, который оказывал многим такую помощь, и это останется просто так? Тебя там видели, мерзавец, видели. «Красивый высокий парень с голубыми глазами», кто еще это мог быть, кроме тебя? И зачем ты это сделал? Чтобы эта змея Джемиле продолжала травить наши жизни, настраивая против меня моего первенца?

– Вы? – Мехмет был потрясен. – Это сделали вы? Вы посадили госпожу Джемиле?

– Я сообщил о совершенном этой женщиной преступлении, – гордо ответил тот. – И ты совершил большую ошибку, когда вмешался в это дело, понимаешь, парень? Ты связался с людьми, которые тебе не по зубам. Ты вмешался в дело, которое тебе не по зубам. И эти люди тоже все знают, парень, имей это в виду.

– Сонер Шахин? Вы связались с Сонером Шахином? – Мехмет все еще не мог поверить в происходящее, и ему казалось, что у него кружится голова.