Текст книги "This one. Книга первая. Суровая земля (СИ)"

Автор книги: theDah

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Хммм, но почему мальчик решил уйти по собственной воле? Хико нахмурился и порылся в воспоминаниях о сегодняшнем вечере. Нет, там не было ни единой вещи, заслуживающей внимания. Мальчик был несколько нервным, да, но это могло быть от прошедшей тяжелой ночи и утреннего эпизода с энурезом. Уйти сейчас, особенно теперь, когда мы почти в Хиросиме – это не имело никакого смысла. Нет, будь я проклят, если позволю этому закончиться вот так.

Я должен найти мальчика и получить ответы на некоторые вопросы!

С того времени, как Хико видел мальчика, прошло не так много времени, и он не мог далеко уйти. Малыш был не настолько глуп, чтобы идти в лес, не ночью же. Так что он ушел по дороге. Вопрос – куда. В Хиросиму или от нее?

Если бы я был в отчаянии и убегал, куда бы я пошел? Подальше от людей, очевидно. Хико усмехнулся. Но ребенок это не он, так куда же он пошел?

Провались оно все к чертям!

Он не мог даже начать предполагать, но было только два варианта. Если просто понять мотивы малыша, выбрать путь легко. Но стоя на дороге, скривив губы, он не мог не подумать – неужели я пал так низко? Играю в угадайку безо всяких фактов?

Вероятности, мотивы… все это не имеет значения. Он был быстр, и проверка в обоих направлениях вполне ему по силам.

С полными слез глазами мальчик брел во тьме, спотыкаясь, и пытался сдержать рыдания. И хотя он был большим мальчиком, а большие мальчики не плачут, все произошедшее было подавляюще тяжелым.

Мои надежды, мои мечты никогда больше не знать одиночества…

Дух пытался утешить его, но по какой-то причине все его попытки привели только к тому, что мальчику стало еще хуже. Утешение – последнее, чего он хотел сейчас. Нет, сейчас все, чего он хотел – побыть одному. Одному.

Одному, так что никто не попытается продать его. Одному не так больно, и ему не придется наблюдать, как люди не любят его.

Падая раз за разом, он побрел от Хиросимы так быстро, как только смог. Густые облака не пропускали лунный свет, но это не имело значения. Он слишком сильно страдал, чтобы бояться темноты.

Как долго он шел, трудно сказать, но внезапно он услышал шаги за спиной, а потом знакомое ощущение холодности. Нет! Он остановился, как громом пораженный. В горле пересохло, и он сглотнул. Затем, не смея обернуться, чтобы посмотреть назад, он сказал:

– Я не буду проданным снова.

Тишина была ему ответом.

– Никогда больше. Даже если… – он судорожно вздохнул, – даже если вам нужны деньги, чтобы купить вещи на зиму, и вы можете получить себе лучшего ученика – сына Асано.

– Так вот оно что, хм, – мягко прокомментировал глубокий голос Хико. Мальчик не знал, что подумать, но потом мечник продолжил. – Почему ты думаешь, что я возьму сына Асано себе в ученики?

Мальчик не оборачивался, зажмурив глаза. Почему-то так говорить было легче.

– … потому что он больше, и сильнее, и умнее. Он вежливый и послушный, он умеет читать и писать. – Приостановившись, чтобы сделать глубокий вздох, он продолжил еще более неистово, – я слышал Асано-сана! Его сын гораздо лучше, чем я! И он не безобразный и странный, как я! Сын Асано не иностранец! – последнее слово он выплюнул, как бранное.

Он почувствовал себя лучше, высказав это вслух, словно камень свалился с души.

– Да.

Только что это означает? Почему Хико-сан молчит? Конечно, он должен делать, или говорить, или кричать что-то? Эта тишина ужасна! Боги, как сильно хотелось мальчику произнести скверные слова, или орать на мечника только затем, чтобы заполнить тишину. Но даже после всего случившегося, он все еще не мог сердиться на Хико-сана.

Я просто не знаю, что делать!

Однако он чувствовал себя гораздо лучше, высказав свои мысли вслух, так что продолжил:

– Я понимаю, почему вы предпочтете взять сына Асано в ученики. Я не буду плохо думать о вас. Но… пожалуйста, позвольте мне уйти. Не продавайте меня!

– Ты идиот, Кеншин, – наконец сказал Хико-сан.

Широко разинув рот, мальчик только безучастно смотрел вперед, чувствуя онемение во всем теле. «Идиот». Идиот это плохое слово. Но… но Хико-сан назвал мое имя…?

– Ты слишком много думаешь, но недостаточно, чтобы спросить. Ты предполагаешь и позволяешь своим страхам направлять тебя.

… Что?

– Я не собираюсь продавать тебя. Я не собираюсь брать сына Асано в ученики. – Хико-сан усмехнулся, и его ки стала немного теплее. – Стиль Хитен Мицуруги практикуется только двумя – учителем и учеником. Когда я встретил тебя во второй раз, я сказал тебе, что буду обучать тебя.

И несмотря на то, что сердце забилось, как у кролика, после каждого слова Хико-сана становилось легче дышать.

– Я Хико Сейджуро 13-й. Я держу свое слово. Мне нет нужды лгать.

Внезапно шаги захрустели позади, мальчик оглянулся через плечо, только чтобы увидеть, что Хико-сан идет к нему. Яркий лунный луч осветил белый плащ мечника, сделав его похожим на духа или демона из детских сказок.

– Я заявил право на тебя, мальчик – дал тебе имя. Ты Кеншин, мой ученик, и я не позволю тебе уйти.

Правда в этих словах словно что-то сломала в мальчике, и он всхлипнул. Сделал шаг, другой, а потом все уже не имело значения – он побежал к Хико-сану и изо всех сил обхватил ноги мечника.

Хико-сан позволил ему плакать, несколько раз похлопал его по спине, прежде чем погладить по голове. От слез стало легче.

Когда слезы закончились, он отпустил ноги Хико-сана и вытер глаза рукавом.

– Ты в порядке, мальчик?

Сглотнув, он закусил губу, прежде, чем прийти к решению, и нерешительно попросил:

– Кеншин. Меня зовут Кеншин. Вы дали мне это имя. Не могли бы вы использовать его, пожалуйста?

Было довольно грубо требовать чего-то подобного, и он не решался посмотреть вверх, просто молча ожидая. Однако в Хико-сан не чувствовалось холода или гнева, и через минуту он рискнул бросить взгляд из-под ресниц. Брови мечника были вопросительно подняты, и мальчик съежился, пытаясь объяснить:

– Люди, которых уважают, имеют имена. У рабов их нет. Никто, кроме мамы и Касуми не называл меня по имени. Старая Ине-сама не называла.

Он сделал паузу для глубокого вдоха, а поскольку Хико-сан все еще не сердился, он почувствовал себя немного увереннее и предложил:

– Я буду называть вас как угодно, как вы хотите, чтобы я вас называл, но взамен я хотел бы, чтобы вы называли меня моим именем.

Внезапно громкий смех прокатился по воздуху.

– По традиции, ученик называет учителя Мастером, – прогрохотал мечник, – Кеншин.

Поглядев наверх, мальчик увидел, как обнадеживающая улыбка поднимает уголки его губ, а потом он покачал головой и повернулся, чтобы идти.

Хико-сан… Нет, Мастер.

Тогда мальчик… нет, Кеншин, произнес это вслух, пробуя слова:

– Да, Мастер.

Да, это правильно.

*Коку – традиционная японская мера объема и веса. Исторически коку определялся как среднее количество риса, потребляемое одним взрослым человеком в течение года. Вес 1 коку риса приблизительно равен 150 кг. Число коку риса являлось также основной мерой богатства и служило денежным эквивалентом в средневековой Японии. Например, размер жалованья самурая определялся в коку, доходность провинций тоже определялась в коку.

========== Глава седьмая. Из огня да в полымя ==========

Они прибыли в Хиросиму на следующий день. Кеншин никогда не видел так много людей в одном месте, и поначалу был немного ошеломлен. Однако недолго – его природное любопытство к новому победило. Несмотря на то, что пялиться на людей было невежливо, Мастер просто велел ему держаться поближе и даже ответил на случайный вопрос без особого брюзжания.

Когда они прибыли к дому старика Асано, купец расплатился, как и обещал. Тем не менее, прежде чем они успели распрощаться, старик настоял на том, чтобы представить своего сына Хидеёси Мастеру. Мечник был предельно вежлив во время представления и краткой беседы, но к концу бросил короткий взгляд краем глаза на Кеншина и поднял бровь в немом вопросе. Хидеёси был высоким и сильным. Да. Он казался хорошим человеком, и при других обстоятельствах Кеншин был бы рад подружиться с мальчиком. Однако именно в этот момент он почувствовал свою ужасающую неполноценность по сравнению с ним и не смог ничего поделать с ошеломляющей волной чистой ревности, как шторм, захлестнувшей его.

Если бы я был высоким и сильным, как Хидеёси, я бы смог помочь Касуми, я никогда бы не был брошен, меня никогда не продали бы… Горькие мысли всплыли в голове, и он посмотрел в сторону, пытаясь сглотнуть медный привкус на языке. Нет, если все эти ужасы должны были случиться, то, по крайней мере, ему следует удивляться, почему Мастер выбрал его в качестве единственного ученика… Потому что не имело никакого значения, что Мастер говорил о том, что держит слово и не нуждается во лжи. Сейчас это имеет смысл не более, чем вчера вечером.

Но, может, его и не нужно искать?

Мастер признал его, выбрал его и сдержал слово. И поэтому Кеншин сделал паузу, чтобы перевести дыхание, а затем прикусил губу и поднял взгляд, борясь с собственной ревностью и неуверенностью, тщательно игнорируя сердитое бормотание друга-духа и свои темные чувства к сыну Асано-сана. Должно быть, это самая трудная вещь, которую ему доводилось делать – кивнуть в ответ на молчаливый вопрос Мастера.

Выбирая доверие, отметая страхи.

Но когда они покинули дом купца вместе, он вздохнул с облегчением. И с каждым шагом тяжесть спадала с его плеч.

Спустя непродолжительное время путешествия в собственно город, Мастер первым делом спросил путь к кузнице. Кеншин дернул его за рукав в немом вопросе, не совсем понимая, как спросить словами. К счастью, Мастер очень хорошо понимал его и сухо заметил:

– Ну а с чем ты собираешься начать тренироваться? С деревянной палкой? Нет. Тебе понадобится соответствующий меч.

Так то оно так.

Теперь у него на поясе висел настоящий меч. Он был тяжелым и постоянно бился о голень, особенно когда Кеншин слишком быстро поворачивался или делал слишком широкие шаги. Это делало его еще более неуклюжим, он путался в широких штанинах и довольно часто врезался в предметы и людей. Однако это не имело никакого значения, потому что это бы его меч и лучшая вещь, которая когда-либо была ему дана.

Хотя немного странно было в кузнице – ремесленник удивился, когда узнал, что Мастер хочет купить ему настоящий меч по какой-то неизвестной причине. Потребовалось некоторое время, чтобы убедить его, и, наконец, кузнец уступил настойчивости Хико-сана и позволил им проверить лезвия, пока они не нашли подходящий вакидзаси. Короткий меч оставили в кузнице несколько лет назад для ремонта, и Мастер сказал, что этот клинок Кеншин быстро перерастет, но он достаточно короткий, чтобы начать заниматься прямо сейчас.

У Кеншина не было времени, чтобы как следует восхититься своим мечом, потому что сразу после этого Мастер повел его покупать теплую одежду на зиму. Теперь у него были новая рубашка, штаны, очень теплые и странные меховые сапоги, уродливая шапка и тяжелые рукавицы. Все это было закатано в одеяло, добавив ему веса. Он никогда в своей жизни не владел таким количеством вещей, и томительные сомнения продолжали нашептывать ему: «Ты не можешь быть так удачлив, не можешь получить так много – ты не заслужил».

Тем не менее, Мастер купил все это для него и дал понять, что это необходимо, так что, может, все нормально? И, учитывая то, что произошло вчера… «Кеншин, ты идиот». Так что он решил игнорировать подкрадывающиеся сомнения и растоптал их в своем воображении в довершение ко всему. Потом отряхнул руки, только чтобы получить от Мастера вопросительный взгляд. Он невинно улыбнулся мечнику, получив взамен усмешку.

Может, мы оба учимся, подумал он счастливо, чувствуя себя еще лучше.

И когда они покупали продукты, он осмелился дернуть Мастера за рукав, привлекая его внимание прежде, чем тот заплатил первую цену, названную продавщицей. Мастер отрывисто извинился перед торговкой за прерывание и потащил его на обочину, требуя объяснений.

– Никто не платит первую цену. Вы должны торговаться. Это игра, – отчаянно объяснял Кеншин Мастеру, надеясь, что не вызовет его разочарования.

Но это важно – Мастер потратил уже так много денег на меня. Он внутренне сжался, но затем тряхнул головой. Нет, если он может помочь чем-то, то не должен сомневаться. Мастер поднял бровь и долго смотрел на Кеншина, прежде чем уголки губ поднялись немного вверх, и он усмехнулся.

– Полагаю, ты должен знать о торговле. Тебе очко. Спасибо, Кеншин.

Этот знак одобрения был настолько очевиден, что Кеншин почувствовал, как его сердце распирает от гордости. Я хорошо справился! Потом момент ушел, Мастер вернулся к продавщице и начал длинный поединок торгашества. Холодность мечника все разгоралась, он казался все более и более напряженным, но, наконец, сделка была окончена наилучшим образом, без лишней ругани или дальнейших неприятностей. Потом Хико-сан спросил его:

– Ну, как я справился?

Кеншин подумал, прежде чем застенчиво улыбнуться:

– Хорошо. – И, помолчав, осмелился добавить, – Но она выиграла.

Взгляд Мастера пронзил его, его холодность застыла в неподвижности, и шепот сомнений просто таки закричал Кеншину, что он был слишком груб, перешел границы… Но потом мечник усмехнулся, покачал головой и взъерошил ему волосы.

Они пробыли в городе недолго. Мастер сказал, что жить в городе дорого, но Кеншин и раньше думал, что все это из-за людей. Так что они снова шли, и, поскольку Мастера ничего не тормозило, он снова пошел в своем обычном темпе. Кеншин быстро утомлялся, так что время от времени им пришлось останавливаться на перерыв, когда он просто не мог продолжать. Однако когда он спросил об этом, Мастер заявил, что это полезно для обучения.

Вдобавок каждое утро и вечер после еды Мастер заставлял его отрабатывать базовые удары его новым мечом. Это был простой прямой удар в голову, и, повторяя его раз за разом, Кеншин не мог не поинтересоваться, насколько он полезен. В конце концов, он никогда не видел, как кто-нибудь его использует. Когда он, наконец, осмелился спросить об этом, Мастер признался, что в бою этот прием не очень практичен, но это первый важный шаг, поскольку научит его правильно держать клинок и поможет сформировать «правильную осанку».

После тренировки Мастер рисовал палкой картинки на земле и объяснял, что они означают. Потом он должен был повторять их до тех пор, пока не выполнит правильно. Это казалось немного глупым, но Мастер сказал, что это важно – и когда он узнал, что знание иероглифов приведет к умению читать и писать, так же, как у блестящего сына старика Асано, он вообще не возражал против этого.

Однажды утром, ободренный благоприятным расположением духа, Кеншин осмелился спросить, как пишется его имя. Мастер показал ему и сказал, что оно построено из двух иероглифов – «сердце» и «меч». Хорошее имя, подумал Кеншин рассудительно и уставился на картинки, начерченные на земле. Любопытствуя, он спросил о своем прежнем имени. Мастер нарисовал и его, предупредив, что это может быть не совсем правильным, поскольку существует много вариантов, но, скорее всего, это «сердце» и «большой». Кеншин решил, что между именами нет большой разницы. Единственное отличие в том, что теперь даже его имя говорит, что у него есть меч, и он должен учиться владеть им. Это вписывалось в его путь, и делало его имя более соответствующим.

Уроки чтения и письма стали обычным делом. Большей частью было даже весело, хотя картинок было очень много. Глупо, на самом деле – неужели кто-то мог все их упомнить? Мастер посмеялся над ним и сказал, что никто не может, и большинство людей знают только самые распространенные.

Но это же не означает, что большинство людей не могут хорошо писать и читать? Зачем тогда они так пишут? Это так бессмысленно, и почему никто не придумал способ попроще! Не то чтобы он осмелился произнести это вслух, особенно после того, как Мастер заявил ему, что «умные и образованные люди» тратят годы жизни, чтобы научиться красиво писать слова, и что созерцание красиво написанных слов это «совершенство в движении», и что «каллиграфия представляет собой одну из лучших добродетелей».

Все это казалось очень важным для Мастера.

Поэтому Кеншин решил приложить к письму максимум усилий. И в самом деле, слова-картинки стали красивыми, как только он к ним привык. Вовсе не невозможно оказалось вспомнить их, когда он осознал, что линии, из которых сложено слово, похожи на предмет, который слово обозначает.

Время путешествия они все еще проводили в тишине. Мастер, казалось, наслаждался тишиной после их уроков, и Кеншин думал, что хорошо оставить его в покое. Ему было с кем поговорить – в конце концов, друг-дух всегда был рядом.

Так шли недели. Последние листья упали с деревьев, и спать на улице становилось все холоднее. Кеншин стал надевать обе рубашки на ночь. Теперь, когда он так уставал за день, кошмары больше не тревожили его по ночам. В-общем, жить так было почти приятно.

Они пересекли еще один пограничный пост и направились в горы. Лазать по скалам было тяжело, и в это время как раз выпал первый снег. Кеншин, конечно, и раньше видел снег – ведь он вырос в горах, где снегопады были обычным делом. Однако он никогда не пытался спать на улице зимой.

Мастер сказал, что это не очень хорошо, но возможно. Так что он показал Кеншину, как утаптывать снег, как настелить под постель веток, чтобы изолировать от земли, как построить небольшие стены из снега, чтобы защититься от ветра и как лучше сохранять тепло, как спать сидя. И все равно было холодно, даже после того, как Кеншин начал носить всю свою одежду и днем. После некоторого ворчания он начал надевать даже самую ненавистную часть гардероба – вязаную шапку. При такой стуже не имело значения, что она была уродливой и неудобной, странно ощущалась на ушах и постоянно сползала на глаза.

Когда стало еще холоднее, даже всей его одежды не хватало, чтобы унять дрожь. В такие вечера Мастер разрешал ему спать рядом с собой. И правда, спать под странным белым плащом и большой рукой Хико-сана было безопасно и тепло.

Зимняя непогода изменила и установку лагеря. Как правило, они разбивали лагерь на обочине дороги, осенью это было даже практичнее. Зачем тратить время и силы, чтобы искать лучшее укрытие? Но во время сильного снегопада или особенно неприятных ветров открытые обочины были не лучшим местом, так что Мастер строил укрытие из хвойных лап или искал пещеру или выемку на склоне горы.

Они стали путешествовать дольше. Кеншин не протестовал, потому что при ходьбе было теплее, но покрытые снегом дороги стали скользкими и трудными для передвижения, так что темпы переходов замедлялись. Они останавливались отдохнуть, когда он уже не мог продолжать и возобновляли движение, когда он чувствовал в себе достаточно для этого сил. В течение дня Мастер давал ему пожевать вяленого мяса. Он не привык ходить и есть одновременно, и это было странно, почти глупо, но вскоре он научился и этому. Хотя самым странным было то, что хотя он и ел больше обычного, но все равно не чувствовал себя сытым.

Ходить по снегу целый день было… странновато. Приходилось выше поднимать ноги, а дорога шла все время вверх по склону – поэтому он так быстро уставал. Или, может, потому, что было холодно. Неважно, что он делал – всегда было холодно.

Так что неудивительно, что по прошествии некоторого времени из носа потекло. Это случалось каждую зиму, и мать просто держала его дома. Это не было странным или опасным. Просто раздражало. Так что теперь он постоянно хлюпал носом и вытирал его рукавом. Губы были сырыми и потрескались, кожа под носом раздражена. Сопли, сочившиеся вниз, щипали ее, но вытирать их было еще больнее.

Каково же было его удивление, когда после одной особенно неприятной ночи он не почувствовал себя замерзшим. Ничего в погоде не изменилось, а он почему-то вспотел. Он сказал об этом Мастеру, который пристально посмотрел на него, потрогал лоб и изрек весьма нехорошее ругательство, а его ки ощущалась очень, очень странной. Потом Мастер подхватил его на руки, и было приятно заснуть, положив голову ему на плечо.

Покинув Хиросиму, Хико выбрал путь на север. Он не был уверен, что ему делать зимой. Последние три года, проведенные в дороге наедине с самим собой, он просто шел сквозь зиму куда глаза глядят. Если погода портилась, он находил безопасное место, чтобы переждать худшее. Путешествия зимой были в некотором смысле благословением, потому что в это время его разум совершенно точно освобождался от воспоминаний. Тогда были только он и природа. И выживание. Это помогало не забывать то, что люди – ничтожно малая часть мира, и их заботы не столь важны в крупном масштабе, а также осаждало все его собственные сожаления и ужасы в управляемую сферу.

Но он больше не бродил в одиночку, у него был ученик. Независимо от скомканного начала, учить Кеншина было почти приятно. Он быстро учился и не требовал подробных инструкций. А как ребенок взял клинок – почти как рыба, которую положили в воду, и которая поняла, что может плавать! Верный захват, точные движения, управляющие лезвием, правильная постановка ног – ему только нужно было показать пример и время от времени корректировать, и Кеншин был способен удерживать его и выполнять каждый удар так, как положено.

Это было почти странным. Боги знают, что большинство людей от скучных повторений становились ленивыми и начинали предпочитать одну руку другой, смещали точку равновесия, не понимая необходимости точного выполнения упражнения и тем самым сковывая движения в мышечной памяти.

Но Кеншин никогда не сбивался. Маленький беспризорник просто придерживался точных движений и повторял до тех пор, пока Хико не останавливал его. Это означало, что либо это у ребенка от природы, либо он перфекционист. На данный момент трудно было сказать – выученные движения были простыми, и Хико не собирался форсировать обучение малыша просто из любопытства.

В любом случае, и то, и другое – положительные качества.

Следующее, что его радовало, это то, как продвигались уроки чтения и письма. У Хико было много вопросов о преподавании их основ, особенно когда предмет был тем, в чем он лично всегда был заинтересован. Каллиграфия была одной из немногих хороших вещей, которые остались в его памяти от юности перед освоением меча, так что он вовсе не горел энтузиазмом смотреть, как ребенок калечит тщательно выверенные движения, в которых он до сих пор находил утешение. Но к его удивлению, особенно учитывая отсутствие учебных материалов, мальчик доказал, что умел цепко схватывать знаки и довольно легко запоминал слова. Во время этих вечерних упражнений они также немного дискутировали, и Кеншин медленно вырывался из своей немоты и начал больше говорить. Время от времени он даже спонтанно задавал вопросы!

Однако, послушав его рассуждения и неожиданные вопросы, Хико начал понимать, что разум мальчика работает решительно странным образом. Ребенок иногда задавал такие вопросы, ответ на которые не знал даже он – о духах, и еще более странно, о воспоминаниях, хранящихся в стенах из вещей…

Хммм, дети!

Но в целом они вошли в удобный ритм. Это было почти приятно.

Те три года, которые он провел в дороге, показали, что зима была тяжелым сезоном для путешествий. Как правило, только отчаянный или глупый рисковали пуститься в путь. Хико не был ни тем, ни другим, и скорее выбирал этот путь в стремлении к одиночеству и преодолении вызовов, которые бросала зима путешественникам. Но теперь, когда у него был Кеншин, стало ясно, что придется рассмотреть другие варианты.

Снег выпал необычно поздно в этом году, и, несмотря на то, что шли уже последние недели года, воздух оставался влажным, и даже ночью не было морозов. Все это говорило о том, что зима ожидается исключительно мягкой, поэтому Хико решил рискнуть и отправился на западное побережье. Он мог бы найти подходящую работу в каком-нибудь городе или деревне, и они переждали бы самые холодные месяцы. На побережье было бы проще найти работу охранника, а в провинции Идзумо довольно расхлябанно относились к ронинам. Там не будет особых проблем с чрезмерно обидчивыми самураями… в отличие от Аки.

Так что, держа план в уме, он двинулся через горы. Если погода продержится, им даже не придется страдать от большого снега.

Разумеется, этого не случилось.

Первый снег выпал еще на полдороге. Если бы Хико мог побить себя за глупость, то обязательно сделал бы это. К черту его лучшие планы и упрямую гордость.

С самого начала стало ясно, что Кеншин не мог справляться с плохой погодой так, как он. Это было неудивительно теперь, когда он перестал думать об этом – он здоровый взрослый мужчина в расцвете сил, а Кеншин… тощий ребенок, и такой слабый. Но, несмотря на это обстоятельство, обратный путь из этого места был слишком длинным, так что Хико продолжил, не показывая своей озабоченности, выходя из положения так, как мог. Он пытался находить хорошие места для лагеря, давал малышу жевать вяленое мясо, пока они шли, чтобы сохранить силы, показывал Кеншину, как справляться с плохой погодой, а иногда, в особенно холодные ночи, приглашал изрядно дрожащего мальчика спать рядом с собой.

И они справились.

Выжили вопреки погоде и природе.

Они почти закончили путь через горы, когда ребенок начал хлюпать носом, а затем истощение, вызванное недостатком сна и долгими днями похода, наконец, настигло его.

Началась лихорадка.

Хико выругался, подхватил ребенка и поспешил за помощью. Затолкав подальше свою гордость, свои планы и свое высокомерие. Не было времени и вопроса о необходимости – лихорадка могла убить.

Мальчик очнулся из беспамятства от дребезжащих звуков. Было тепло. Тепло впервые в жизни, но все еще больно. И еще более важно, ему хотелось пить. Веки, казалось, присохли, так что было трудно разлепить их, но после нескольких попыток ему это удалось.

Хмм, это потолок. Потолок?

Когда он в последний раз видел потолок изнутри?

– О, ну, наконец ты проснулся! Вот выпей это, – добрый мягкий голос, а потом кто-то приподнял его и посадил. Что-то теплое и вкусное влили ему в рот. Он попытался проглотить и закашлялся – почему так трудно пить?

Кто-то вытирает лицо.

– Просто попробуй выпить. Почувствуешь себя лучше. Ты был очень болен.

Добрый голос был таким приятным и спокойным, что легко перестать думать и просто подчиниться. Пить было трудно, но ему удалось проглотить большую часть бульона. Он чувствовал себя таким уставшим. Все болело.

– Просто спи.

– Ему, наконец стало лучше. Мне удалось заставить его выпить немного бульона, так что, должно быть, худшее позади. Он должен есть так много, сколько может, он ужасно худенький.

– Он был в сознании?

– Насколько можно было ожидать. Но он не говорил, даже не пытался.

– Это неудивительно. Кеншин редко говорит спонтанно.

– С ним что-то случилось?

– Нет. Мальчик просто стесняется незнакомых людей.

– О… это все объясняет. Многие дети с осторожностью относятся к незнакомым взрослым. Но, послушайте, что заставило вас пойти на такой риск? Идти через горы посреди зимы! С ребенком!

– Мои собственные причины. Однако, я благодарен вам за вашу заботу и гостеприимство.

– Простите мне мою грубость. Ваши причины это не мое дело. Но пожалуйста, я не могу с чистой совестью позволить вам снова идти туда. Это верная смерть и для вас, и для ребенка, а я уже достаточно насмотрелась на смерти в этом году.

– Вы правы. Но я не могу пользоваться вашей щедростью.

– Пользуйтесь на здоровье, – смех. – Я хотела бы воспользоваться компанией.

– Я не могу предложить вам достойную компенсацию за вашу доброту…

– Оставьте вашу компенсацию. У меня всего полно, но вот компании для разговоров нет. И сильных рук, чтобы помочь с хозяйственной работой.

– Конечно, я готов помочь вам во всем, что необходимо.

– На том и порешим.

Когда мальчик проснулся снова, было темно. Ему нужно было в туалет. Он попытался подняться, но это было больно. Руки дрожали под тяжестью собственного веса, а ноги были вялыми, как раскисшая трава. Как подняться и пойти? И куда идти?

– Что такое? – голос Мастера.

– Мне нужно добраться до уборной, – смущенно объяснил мальчик. Может, если подождать, добрый голос вернется…

Шорох. Кто-то встал. Шаги.

– Хорошо. Пойдем, – сказал Мастер и помог ему подняться. Ноги мальчика тряслись, он не чувствовал себя устойчиво.

– Ты можешь идти?

– Не думаю, – признался он.

– Там для тебя слишком холодно. Просто обопрись на меня и воспользуйся ведром в углу.

Распахнув глаза и залившись краской, мальчик подавленно уставился на большую фигуру в темноте. Нет! Он не мог, не перед Мастером! Но… Но доброго голоса здесь не было, а Мастер был, и ноги не держали его, и писать на самом деле нужно.

Так что он сглотнул и кивнул, потом нерешительно оперся на мечника и пошел медленно, словно его ноги разучились ходить.

Потом Мастер помог ему добраться до постели и завернул в одеяло.

– Просто попробуй поспать.

Мальчик слишком устал, чтобы задавать вопросы или жаловаться, и было так приятно, и тепло, и темно, и…

Шелест. Странные тихие тикающие звуки, словно что-то постоянно ударяется друг от друга. Дыхание? Кто-то рядом? Тиканье продолжалось. Было почти приятно слушать это, но через некоторое время любопытство пересилило, и Кеншин медленно открыл глаза, немного повернув голову.

Человек… женщина сидела рядом с ним и делала что-то руками, нет, деревянными палочками, они ударялись друг о друга, создавая этот шум. Палочки окружала пряжа. Она плетет?

Он уставился на нее, очарованный зрелищем, которого никогда не видел. Не то чтобы он не видел женщин прежде, но от этой не исходило угрозы. Ее дух ощущался слабым и мягким, как чуть теплая вода. И где я вообще? Внутри дома, да, с женщиной, которую он не знал, и она делает что-то странное, чего он никогда не видел. Чувствуя себя потерянным, но не склонным двигаться или спросить этого незнакомого человека… что же остается, действительно, каков лучший вариант?

– Эй, что случилось, – спросил он у духа.

Тот ответил быстро, посылая обратно чувство замешательства, потом слова. «Один. Долго». Потом беспокойство и вопросительное чувство. Дух не знал? Он был болен, он совершенно уверен в этом. Мастер помогал ему, поправлял его постель… Да. Безусловно, он был болен. Почему я ничего больше не могу вспомнить?

Волна паники ударила его, и он не мог не спросить вслух самое главное:

– Где Мастер?

По крайней мере, он хотел произнести эти слова, но в конечном итоге выдал только странные хрипящие звуки. Горло пересохло, и даже яростное сглатывание не много помогло.

– О, ты проснулся? Как ты себя чувствуешь? – спросила женщина, опуская палочки, и повернулась к нему. У нее были карие глаза и доброе лицо – поразительно гладкое, без морщин, не как у старого деревенского доктора Ине-сама.