Текст книги "Добро из зла (СИ)"

Автор книги: Терран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Какое-то неразличимое мгновение они просто молча рассматривали друг друга, жадно пожирая глазами. Блейк заметила, что мама немного поправилась, сменила душный деловой костюм, который так упорно продолжала носить, даже переехав в пустыню, на традиционную одежду Вакуо: просторную черную хакаму и белые таби, как до черноты загорела под безжалостным пустынным солнцем… даже длинные черные волосы, которыми она так гордилась, сменила короткая стрижка.

– Котенок… – прошептала Кали Белладонна, так тихо, будто боялась ее спугнуть.

– Мама… – выдохнула Блейк. – Я…

Больше ничего она сказать не успела – Кали бросилась вперед, мгновенно преодолев разделяющее их расстояние и прижала дочь к груди.

– Живая… – всхлипнула она, дрожащей рукой гладя Блейк по голове.

И Блейк сделала то, что всегда делают потерявшиеся дети, когда, измученные и израненные, вдруг оказываются дома, в абсолютной безопасности теплых сильных рук и голоса, который пел им колыбельные – она расплакалась. Вцепившись в хакаму, она самозабвенно рыдала, чувствуя, как с каждой слезинкой, впитавшейся в плотную ткань, с ее плеч падает камень, как этот страшный оползень летит по склону, сметая на своем пути любые преграды – и замирает где-то вдали, оставив за собой лишь очищенную от всего наносного душу и звенящую благословенную пустоту, лишенную боли.

Она не знала, сколько времени прошло, но в один момент слезы просто кончились. Несколько раз глубоко вздохнув, Блейк открыла глаза, преодолевая внезапно навалившуюся усталость, и подняла голову, встретившись взглядом с мамой, чьи щеки точно так же блестели от слез.

Наклонившись, женщина прижалась влажными губами ко лбу дочери:

– Все хорошо, котенок, – прошептала она. – Теперь ты дома.

Бледно улыбнувшись, Блейк кивнула и, наконец, посмотрела поверх плеча матери.

Ей всегда говорили, что ее отец – красивый мужчина. Блейк гордилась, но никогда не придавала этому значения – он был папой, термин "красота" к нему просто не применялся. И только сейчас, повзрослев и сама став женщиной, она поняла, что имели ввиду все эти восторженные поклонницы, пытавшиеся через дочь приблизиться к отцу. Высокий, с широкой фигурой воина, сдерживаемой, но ясно ощутимой мощью в каждом движении, он походил на охотящуюся пантеру. Серьезные золотые глаза, прямой аристократический нос, правильные черты лица, густая борода и длинные волнистые волосы до плеч – все это превращало Гиру Белладонну в тайную мечту любой женщины. Он даже старел красиво – морщины придавали взгляду мудрости, а первая седина в волосах – авторитета.

Но прямо сейчас выражение этого знакомого с детства лица так сильно отличалась от знаменитой спокойной уверенности… слишком много эмоций разрывали некоронованного короля Менаджери на части. В единый комок смешалось все: облегчение и радость, тревога и настороженность, надежда и недоверие. Он так и простоял все это время в дверях, даже не попытавшись присоединиться к жене – крепко сжав кулаки, он вцепился в дочь взглядом, будто отчаянно пытался отыскать в ней опровержение или доказательство своих страхов и надежд.

Аккуратно освободившись от объятий матери, Блейк медленно встала на ноги, ни на секунду не отводя взгляда от его лица. Сделала два шага вперед и застыла перед ним, глядя на родное лицо снизу-вверх, вновь ощутив себя нашкодившей маленькой девочкой. Мелькнула непрошенная мысль – статью Гира напоминал ей Мора.

Наконец, решившись, она заставила себя склониться в глубоком поклоне и произнесла самые трудные слова, которые вообще может сказать человек. Это далось ей на удивление легко – будто она уже выплакала все слезы, отпустила всю боль и стыд и смирилась с виной. Слова слетали с губ с уверенностью, которой она не ощущала годами, с силой, которую и не надеялась вновь отыскать:

– Ты был прав, папа. А я ошибалась. Пожалуйста, расскажи мне, как все исправить.

Секунду вокруг царила густая тяжелая тишина. Блейк сжала зубы, но хранила молчание, не поднимая головы. Наконец, она услышала тяжелый вздох, а на голову опустилась большая тяжелая рука, вновь напомнишая ей о Море, и…

– Нам надо поговорить, котенок. Расскажи мне все.

Самое очевидное и неоспоримое доказательство силы на Ремнанте, самая громкая бессловесная манифестация мощи и уверенности – не выключать на ночь свет. Такой привилегией на всей планете обладали только Королевства, лишь их столицы могли сверкать по ночам мириадами огней, представая с высоты золотым сияющим ковром небрежно рассыпанных драгоценностей.

Менаджери до такой уверенности было далеко. Блейк, с головой завернувшись в теплый плед, сидела на крыше, зябко ежась от уже подзабытого ночного пустынного мороза, так контрастирующего с дневной жарой, и бездумно пялилась в темноту. За этот бесконечный день она пережила столько эмоций – смеялась над Хонгом, перебрасывалась с ним шутками и трусила перед встречей с родителями, сгорала от стыда и съеживалась от боли под разочарованным взглядом тети, краснела от очередной выходки лиса, плакала от облегчения… и, наконец, была эта долгая исповедь, затянувшаяся до самого вечера, пять бесконечно долгих лет, рассказанных за несколько часов, история ее ошибок и боли, любви и разочарования, трусости и бегства. Блейк не скрывала почти ничего – и под конец чувствовала себя настолько вымотанной, что была уверена, что уснет, едва ее голова коснется подушки.

Она ошибалась. Провозившись с полчаса на кровати, в своей старой комнате, совершенно не тронутой никем за годы ее отсутствия, она чертыхнулась, забрала с собой одеяло и вылезла через окно на крышу. Блейк не могла спать и не могла думать, сознание будто застыло в вязкой смоле, вяло трепыхаясь в ожидании, когда его тюрьма застынет, навеки запечатав свою жертву в янтаре.

Наверно, из-за этого она совершенно не услышала звука шагов, самым позорным образом вздрогнув, когда отец опустился на черепицу рядом с ней.

– Не спится? – без нужды спросил мужчина и тут же продолжил. – Мне тоже.

Блейк скосила глаза на отца. В лунном свете он казался еще старше, чем был на самом деле – углубились морщины, превратившись в залитые тьмой каньоны, а серебро в волосах блестело отраженным светом.

– Зачем ты вернулась, Блейк? – тихо спросил Гира, не глядя на дочь.

– То, что будет дальше с фавнами и всем миром, – тихо ответила Блейк, припомнив слова Мора, сказанные ей перед расставанием в больнице. – Зависит от многих людей и организаций: Белый Клык, Айронвуд и Охотники, Совет Атласа и Мистраля… и от тебя. Мор пообещал мне, что позаботится о Белом Клыке и Охотниках… и я верю в Вайс. Она и Мор сделают все, что будет в их силах, чтобы спасти этот мир. Я собираюсь сделать тоже самое. "Просто Блейк", Охотница или боец Белого Клыка, могут изменить немногое… другое дело – Блейк Белладонна, дочь человека, который полтора десятка лет вел фавнов в их борьбе за равенство со всем миром, и вот уже пять лет вместе с ними строит страну на проклятой земле, на которой больше никто не хочет жить.

Опустив щеку на прижатые к груди колени, Блейк посмотрела на отца, внимательно наблюдающего за дочерью.

– Все это происходит из-за того, что никто не видит другого выхода. Мы слишком устали терпеть, жаться по выделенным нам кварталам и смотреть оттуда по ночам на сверкающий верхний город, жизнь, в которую нас никогда не пустят. Знаешь, какие песни поют в фавн-кварталах Вейл?

Прикрыв глаза, Блейк пару секунд молчала, вспоминая слова, а потом запела, без труда копируя ту бурлящую ярость, что металась простых безыскусных словах музыкантов, которых никто никогда не учил слагать стихи:

За мною по пятам одна и та же паранойя —

Зимнее утро, летний вечер после зноя —

Они не ходят меньше, чем по трое,

И страх в твоих глазах ничто не скроет.

Они не могут сочинить даже новую брань:

«Эй ты, рогатый!», «Животное!», «Тварь!»

И если не согласен, то прижмись спиной к стене,

Сожми покрепче кулаки… другой дороги нет!

Она и сама прошла через это – уже после того, как сбежала с Адамом и лишилась того незримого щита своего происхождения, который всегда защищал ее от расистов. И тот вывод, к которому неизбежно приходишь, испытав это на себе хотя бы раз, не был ей чужд, а потому гнев получился таким же отчаянным и обжигающим, как и у того парня с гитарой, ни имени, ни лица которого она уже и не помнила – только горящие зеленые глаза, хриплый голос и пальцы, бьющие по струнам с такой силой, что выступила кровь.

Так надоело ждать, так надоел страх.

Спасайся сам, а это значит…

Возьми кирпич и дай им сдачи!

Бери кирпич и дай им всем!*

Пару секунд они сидели в тишине. Блейк тяжело дышала, сама удивленная этой вспышкой и прятала глаза от отца.

– Это то, что происходит в Королевствах. Это то, что чувствуют фавны. Единственный путь, который они видят, – Блейк вновь уткнулась в одеяло, пряча выступившие слезы. – Но я видела, куда приводит этот путь – я смотрела на пылающий Вейл, видела трупы на улицах и пирующих Гримм. До тех пор, пока у меня есть хоть какая-то надежда, хоть какой-то, самый призрачный шанс избежать этого, найти другой путь, иной способ – я буду сражаться за это. Не только ради фавнов, но и ради людей. Я точно знаю – там, среди тех, кто никогда не делал фавнам ничего плохого, кто просто не видит и не задумывается, есть хорошие люди.

Крепче вжав лицо в одеяло, она вытерла об него слезы и, вскинув голову, с посмотрела на отца, что за всю ее речь так и не проронил ни слова – лишь лицо все больше старело, прямо на глазах превращая его в усталого старика.

– Я пришла сюда ради этого. Я верю, что если кто и знает ответ, то это ты. Я прошу у тебя помощи, прошу совета… и власти – той власти, что дает фамилия Белладонн, даже там, в Королевствах. Пожалуйста…. – ее голос сломался, но Блейк, сглотнув комок в горле, упрямо продолжила. – Пожалуйста. Дай мне надежду, папа. Потому что своей у меня уже почти не осталось.

Вздохнув, Гира погладил ее по волосам. Поднявшись на ноги, он рассеяно отряхнул штаны от вездесущего песка и протянул дочери руку:

– Тебе пора спать, Блейк. Отдохни с дороги, выспись… а завтра… – Он улыбнулся, заставив уже почти отчаявшуюся Блейк улыбнуться, бледной, неверящей собственному счастью улыбкой, и навострить поникшие уши. – Завтра я покажу тебе другой путь.

____________________________

*– Люмен, "Иди в отмах", немного подредактированная мною под ситуацию.

Глава 16. Пятое Королевство

Автомобиль сдержано ворчал мощным двигателем, раздраженный той черепашьей скоростью, с которой приходилось тащиться по улицам. В свое время Гира выбрал именно эту модель исключительно ради этого звука, низкого рокота, похожего на звук летящей по склону лавины. С его точки зрения это было куда лучше, чем хваленая бесшумность, мягкость хода и прочие «преимущества» многих других моделей представительского класса, так популярных в Королевствах. Жалко только самому за руль редко удается сесть – не положено. В конце концов, время в пути – это тоже кусочек драгоценных минут или часов, которые можно потратить на работу.

Сейчас, впрочем, ему было не до нее, ведь напротив сидела дочь, наконец вернувшаяся домой после пятилетнего отсутствия.

Он помнил Блейк живой тринадцатилетней девчонкой, как-то умудрявшейся сочетать в себе любовь к книгам и играм на свежем воздухе; умной и сострадательной, такой по-детски прелестной… Та Блейк отныне жила лишь в его памяти.

Вчера в его дом вернулась не девочка, даже не девушка – женщина, молодая, красивая, но уже такая уставшая, со взглядом, которого не должно быть у семнадцатилетних девчонок, с глазами, видевшими слишком многое. Блейк была так похожа на мать в юности – те же длинные, черные как вороново крыло волосы, гибкая и стройная, но не тонкая фигура, красивое лицо, чуть вздернутый носик… она даже одета была в старую одежду Кали: белые просторные штаны и блузку, черный распахнутый пиджачок и изящные туфли без каблуков. Из образа молодой леди из хорошей семьи выбивался лишь клинок в широких черных ножнах, лежащий на коленях, говорящий о своей хозяйке, для умеющих смотреть, очень многое – редкие зазубрины на заточенных с одного края ножнах, еле заметные вмятины на металле, затертая рукоять… этим оружием пользовались по прямому назначению. Пользовались часто.

Взгляд сам собой сполз на живот, прикрытый рубашкой. Вчера, после того, как Блейк рассказала свою историю, уже почти стемнело – и, видя усталость дочери, Кали настояла на том, чтобы продолжить разговор завтра. Она пошла показывать Блейк ее комнату, попутно отправив прислугу подготовить место и для ее партнера, напрягла всех срочным поиском пижамы и прочей подходящей одежды… и вернулась обратно с трясущимися руками и блестящими от слез глазами.

В чем дело, он понял довольно быстро. Растерянно прижимая жену к груди, он расслышал тихое: «да она вся изрезана, Гира!» – сами собой сжались челюсти и остро захотелось кого-нибудь убить.

Успокоившись, Кали взяла себя в руки и рассказала детали – и лишь чуть дрожащий голос выдавал ее чувства.

«Ты бы слышал, как она говорит о своих шрамах! – эмоционально размахивая руками, она шагала туда-сюда перед мужем, не в силах усидеть на месте. Ее голос изменился, пародируя непринужденный тон дочери. – «Плечо? Это пуля. Ничего страшного, прошло навылет, через пару дней уже как новенькая была. Сама виновата – зазевалась…Лопатка? Осколком задело, разведка опять облажалась, и мы попали в засаду. Легко отделалась – остальным досталось сильнее…Бедро? Да ты посмотри, мам, он же совсем тоненький!». И так обо всем! Мелочи! Ерунда! А живот?! Да он выглядит так, будто ее сшивали из двух половинок!! И о нем она молчит. Гримм – и все тут. Врет! Как мать говорю – врет!»

Ему пришлось едва ли не силой уложить ее спать, напоив снотворным – иначе она так бы и бушевала всю ночь. Самому, правда, уснуть не удалось – не в силах успокоится, он отправился к дочери – просто посмотреть на нее, просто убедиться, что она действительно здесь, на самом деле жива и здорова. Блейк в постели не оказалось – и в панику Гира не впал только потому, что отсутствующее одеяло и открытое окно слишком явно свидетельствовали, куда она направилась.

И там, на покатой крыше особняка, он окончательно убедился в том, что той маленькой улыбчивой Блейк больше не существует.

– А ничего так тачка!

И еще был… этот. Бывший солдат Белого Клыка, потерявший всех из-за этого психопата Торуса, охранявший ее дочь на пути домой. Утром он спустился к завтраку все в той же одежде, в которой пришел вчера, больше подходящей к походу, чем к появлению в приличном обществе, увешанный оружием, возвращенным по настоянию Блейк, в черной бандане с нарисованным черепом. Блейк тут же погнала его переодеваться, заставила влезть в подобранную прислугой одежду, в которой он смотрелся как дворовый пес на собачьей выставке, среди породистых конкурентов. Каких трудов ей стоило отобрать у него цилиндр, добытый неизвестно где и заставить надеть простую шляпу – знала только сама Блейк. Он сел в машину вслед за ней с такой уверенностью, будто не могло быть иначе, и та ничего не стала делать, чтобы его остановить.

Гира терпел его, убийцу и преступника, бывшего там или нет, рядом с Блейк только потому, что поганец заставлял ее улыбаться – ее, которая только вчера, рыдая, умоляла отца подарить ей надежду.

Блейк, видя недовольство родителя, толкнула партнера локтем, на что получила лишь: «Что?! Это комплимент!», закатила глаза и больше не сделала ничего, чтобы приструнить лиса. «Бесполезно, – пояснила она еще вчера. – Либо убить, либо привыкнуть».

– Да, машина хорошая, – кивнул Гира. Ему, в конце концов, не привыкать общаться с неприятными людьми ради дела. – И ее главное достоинство – совещания можно проводить прямо здесь, на пути к месту очередного кризиса.

– А еще эта малышка бронированная, – одобрительно кивнул лис, похлопав по кожаному сидению. – Только из пушки и расстреливать.

– И тяжелая, – улыбнулась Блейк старым воспоминаниям. – Я помню, как каждый новый водитель обязательно врезался на ней во что-нибудь хотя бы по разу, привыкая к инерции.

– Они врезаются до сих пор, – хмыкнул Гира.

Какое-то время они ехали в тишине. Гира не отрывал взгляд от дочери, уже в который раз пытаясь простроить предстоящий разговор и предсказать результаты, и раз за разом заходил в тупик – он просто недостаточно знал нынешнюю Блейк, чтобы быть уверенным в реакции. Сама девушка с интересом смотрела в окно, терпеливо отвечая на изредка задаваемые лисом вопросы. Гира с удовлетворением отметил, что дочь все это время следила за новостями Менаджери, да и то, что узнала здесь забыть не успела.

– Так куда мы едем? – спросил этот неугомонный спустя пару минут.

Гира хмыкнул. Блейк с прошлой ночи так и не заговорила с ним на эту тему, просто спокойно кивнув на его просьбу собраться, предоставив отцу самому решать, что именно и когда говорить ей. Может, она и научилась терпению, но глядя на заинтересованно повернувшиеся в его направлении кошачьи уши, пока их хозяйка делала вид, что совершенно не интересуется темой, Гира отчетливо понимал, что любопытство в ней осталось прежним.

Посмотрев в окно, Гира кивнул на запад, где над жилыми домами, прилегающими к Центральному парку, возвышалось самое высокое здание Менаждери – тридцатиэтажный университет имени Белладонн, чью центральную башню окаймляли два широких крыла дополнительных корпусов.

– А ничего так домишко, – протянул лис. – Покруче твоего дворца будет, принцесса.

– Конечно, лучше. Это же наше будущее, – улыбнулась дочь и гордо добавила. – Его построил мой дедушка.

– Начал строить, – поправил Гира. – До конца довел мой брат.

И тихо добавил, не отрывая взгляда от башни, облицованной голубым мрамором, одной из тех немногих вещей, которые они могли продавать Королевствам – то, чего не было «на большой земле».

– А преподавателей сюда привел я.

«Что ж, пожалуй, это лучший способ подвести ее к теме» – подумал он и продолжил рассказывать то, что и без него, скорее всего, все знали:

– После войны был не такой уж маленький промежуток, когда условия мирного договора выполнялись. Наше восстание оставило шрамы, смерти и обиды с обоих сторон никуда не делись, но на нашей стороне было главное – государство, которое выполняло свои собственные законы. Работа Белого Клыка в те годы, в основном, заключалась в работе с населением на самом бытовом уровне, фавнами и людьми, а обо всех случаях расизма просто сообщали властям – и они разбирались, не всегда с полной отдачей, чаще спустя рукава и из-под палки, но в целом все-таки делали свою работу. За эти пять-десять лет, чуть ли не впервые за всю историю, появились фавны с высшим образованием – те, у кого была возможность занять достойное место в мире. Хотя большинство оставалось все в той же социальной группе, занимались почти тем же, чем и до войны, разве что за деньги… или бОльшие деньги. Такие вещи не меняются мгновенно.

Потом начались известные всем события – Шни начали свою кампанию по расширению и все началось сначала. Белому Клыку пришлось ввязаться в войну, в которой они ни черта не смыслили, и, что закономерно, они не могли победить. Когда мы научились, как я сейчас понимаю, было уже поздно, Шни расплатились с долгами и заняли свое место на пьедестале, создали прецедент. Я поступил в один из университетов Мистраля примерно в тоже время, – он невесело ухмыльнулся. – Отказать победителю Войны за Права в месте для сына как-то не посмели. Интересно, что бы они сказали мне сейчас?..

Какое-то время в салоне царила тишина. Гира краем глаза заметил, что лис собрался было что-то сказать, но Блейк вовремя прикрыла ему рот ладошкой… и тут же отдернула руку, вытерев ладонь об обивку с тихим «не лижи меня!» Гира отметил, что брезгливости не было – легкое раздражение, не более.

– Фавнов в университете было двое, – продолжил он, сделав вид, что ничего не заметил. – Я и парнишка-сова по имени Джек Килби. Естественно, мы дружили – нас было только двое, в конце концов. Меня многие называли умным человеком, но Джек… он был чертовым гением. Будь он человеком – работал бы на правительство или крупнейшие корпорации и был бы обеспечен до конца жизни. Но он был фавном. Десять лет спустя после окончания университета, я был в Атласе, приехал на одно крупное дело…

Гира замолчал на секунду, осознав, что пальцы сжались на подлокотнике с такой силой, что едва не вырвали его из пазов. Медленно разжав кулак, он спокойно положил ладонь обратно, делая вид, что ничего не случилось, и продолжил ровным спокойным голосом:

– Выйдя на улицу, чтобы купить что-нибудь перекусить, я встретил его – он продал мне чертов хот-дог. Умнейший человек из всех, кого я знаю… жарил на морозе поганый фастфуд. Разумеется, я забрал его оттуда в тот же день и отправил в Менаджери – отбор и помощь с оформлением разрешения на переезд одна из задач, которыми занимался Белый Клык. Тогда это удалось мне легко – кого волнует продавец хот-догов. Но я начал искать других таких же – и нашел, больше, чем даже боялся представить. Каждого я отправлял сюда и когда Королевства поняли, кого и зачем мы вывозим… что ж, это был всего лишь еще один открытый фронт на войне, в которой все было против нас.

«Именно с той встречи начался той «другой путь», о котором ты просишь, Блейк» – подумал Гира, но вслух этого не сказал. Не здесь, не сейчас – не при водителе и… этом.

– Мы успели вывезти многих, большую часть – нелегально. Сейчас они преподают, исследуют, строят, руководят…

– Наше будущее, – прошептала Блейк.

– Я проиграл войну там… – мрачно кивнул Гира. – Но дал нам возможность для реванша – здесь.

Он улыбнулся Блейк и гордая счастливая улыбка в ответ была ему лучшей наградой. Для кого, в конце концов, он вообще занимается всем этим, если не ради нее?

Дальше они ехали молча.

Уже на территории университета он вновь порадовался тому, что Блейк приехала на выходных – в воскресенье в университете были разве что охранники: ни в самом учебном корпусе – центральной башне – ни в крыльях, где располагались государственные службы биологов, ботаников, топографов, геологов и кучи других, крайне важных для страны служб, не было ни души.

Выйдя из машины, Гира повел своих гостей в восточное крыло – там, в самом сердце здания, находились помещения, которые охранялись взводом личной гвардии Белладонн, и всегда крутилась рядом пара ребят Азалии.

– Ты останешься здесь, – сказал он лису, остановившись у обитой металлом двери. – Этот разговор между мной и Блейк.

– Не дергайся, Хонг. Это «папа-дочка» дела, – улыбнулась Блейк, когда лис покосился на нее. – Я перескажу тебе все важное.

– Ты что, серьезно ему доверяешь? – хмуро спросил ее Гира, пройдя проверку на сетчатке глаза, отпечатку пальца, модулятору голоса… и даже предъявив одноразовый пропуск на дочь невозмутимому сержанту, который сегодня возглавлял смену. – Да на нем же пробу ставить негде.

Блейк только улыбнулась на это, с любопытством оглядываясь. Смотреть, впрочем, было особо не на что – пустая серая комната… и лифт в дальнем конце, с еще одним КПП, на сей раз – полностью электронным, считывающим строение тела и еще Прах знает что, он бросил читать на десятом пункте описания. А еще нервнопаралитическим газом и орудийными турелями, до поры спрятанными в потолке.

– Первое впечатление бывает обманчивым, – сказала она. – Я верю ему.

– Почему? – спросил Гира, проходя все проверки.

Блейк ответила не сразу. Какое-то время она рассеяно смотрела в пустоту, будто прогоняя в голове то, что собиралась сказать, и заговорила только когда они оказались в лифте:

– Как ты думаешь, почему я все еще жива, папа? – и тут же, не дожидаясь ответа, продолжила. – Потому что Мор верил в меня, когда все считали предательницей. Когда мы встретились в доках и поговорили – я поверила в него и втянула девочек туда, где их легко могли убить, они просто не понимали, во что ввязываются. Моя команда влезла в это, потому что поверила в меня, и выжила в том бою под автострадой только потому, что Мор поступил также. Чуть позже – Мор поверил Хонгу и своей команде, они поверили ему… и только благодаря этой цепочке доверия, Адама удалось остановить, предотвратить наихудший исход. Ни я, ни Охотники, ни даже Мор – никто из нас ничего не смог бы изменить в одиночку. Только вместе мы сможем спасти этот мир.

– Насколько я понял, этот твой Мор продолжал работать с Торусом именно потому, что верил в него. Что было бы, усомнись он раньше?

Ответа на это у дочери не нашлось. И тем не менее, когда лифт остановился и Гира первым шагнул в открывающиеся двери, в спину ему полетело тихое, но твердое:

– Я верю ему. Может быть, он и не доказал свою искренность тебе, зато сделал это со мной. Если ты веришь мне – ты веришь ему.

Пользуясь тем, что Блейк не видит, Гира скривился, но промолчал. Он уже давно жил на свете, и наблюдая за их взаимодействием вчера и сегодня, понял – сейчас между ними, может, ничего и нет, но скоро будет, если он ничего не сделает. Если он все сделает правильно, то очень скоро нужда в его присутствии отпадет, у Блейк будет другая жизнь, окружение и интересы и все разрушится само собой.

Вот только получится ли… Тот отчаянный бессильный гнев, который он услышал вчера в ее голосе, намекал, что нет.

Но попробовать он обязан.

Гира остановился перед небольшим стендом, установленным в центре предбанника; по правую руку от него была дверь в лабораторию, закрытую на выходные, прямо – еще одна толстая бронированная дверь. Туда они направятся позже. А пока…

– Что это? – с любопытством спросила дочь, замерев рядом с отцом.

На стеклянной подставке лежала тонкая металлическая пластина с четырьмя припаянными проводами; два из них болтались в воздухе, остальные – тянулись к металлическому бруску, лежащему рядом. Работа была явно не заводской – грубой, кустарной, потеки расплавленного металла заливали стекло, и никто не озаботился затереть черные пятна сажи.

– Интегральная микросхема, – ответил Гира. Каждый раз, когда он приходил сюда, то каждый раз останавливался, чтобы еще раз взглянуть на то, с чего все начиналось, когда он увидел выход там, где раньше был лишь тупик, мост, перекинутый через пропасть.

Блейк, все еще ничего не понимая, удивленно покосилась на отца, явно сдерживая недоуменное «и что с того?»

– Без Праха.

И, видя расширенные глаза, удивленно прянувшие уши, судорожный вздох, Гира с удовлетворением понял, что она поняла – все и сразу.

Гира не знал свою дочь – не после этих пяти лет, которые она провела в компании таких одиозных личностей как Адам Торус и Фавн-из-стали, в организации, в которой оставалось все меньше и меньше тех, кого Гира когда-то называл своими соратниками. Он не знал… но был полон решимости это изменить. Сейчас он занимался именно этим. Что она поймет сама, а что придется объяснять, какие выводы сделает и к какому решению придет – все это расскажет ему о дочери необходимое.

– Автоматическая система добычи Праха… – выдохнула она. Видя, как блестят ее глаза, Гира понял, что теперь неказистое устройство выглядит для дочери так же, как и для него самого – бесценным произведением искусства.

– Нет, – с сожалением вздохнул Гира. – Когда Джек впервые притащил мне ее, я тоже так решил. Но кремниевая электроника хуже праховой, и намного. До ИИ и полностью авторизированных заводов десятки лет… Джек даже не уверен, что это в принципе возможно на такой платформе. Мы не можем просто копировать существующую электронику, заменяя Прах кремнием – отличается сама основа, многое похоже, но отличия заставляют изобретать новые способы. Даже программирование, по его словам, «немного не то».

– Тогда техника. Из-за этого эффекта, когда все, в чем есть Прах, быстро выходит из строя в шахтах, орудия труда сейчас почти те же, что и сто лет назад. В шахтах даже генераторы и двигатели внутреннего сгорания начинают сбоить из-за большей активности Праха.

– Да, – довольно кивнул Гира. Она соображала так же быстро, как он в свое время. Это радовало. – Королевства растут, ресурсов им надо все больше и больше… Исследования – долго и дорого, не говоря уже о том, что мало кто имеет представление даже о том, в какую именно сторону копать. «Особая электроника» нужна только для одной области – добычи Праха, во всем остальном традиционная лучше. Королевства решали эту проблему экстенсивным способом – больше шахт, больше фавнов. Чтобы как-то снизить расходы на содержание всей этой сети, включая и обрабатывающие заводы, где эффект много меньше, но все еще заметен, экономили именно на нас. Мы не могли изменить это раньше, но можем сейчас.

– Если мы отдадим эту технологию Королевствам…

– То ничего не изменится, – резко отрубил Гира. – Мало того, что прямо сейчас мы не столь уж многое можем предъявить… так еще и притеснения фавнов – уже не просто вопрос экономики. Это в культуре, сердцах и умах. Та песня, которую ты пела мне сегодня ночью… это сделали не корпорации и не правительство, а просто люди, единственная выгода которых – собственное удовлетворение. Есть радикалы среди нас, убивающие и грабящие, шантажирующие и использующие страх во имя собственных целей. Вспомни, как все начиналось – Королевства пошли на уступки, и фавны решили, что могут получить больше. Уступи они сейчас… и что дальше? А если Белый Клык завтра решит, что шахтеры должны получать не столько же, сколько люди, а больше? А все остальные политические течения, у которых тоже есть свои взгляды о том, как должен быть устроен этот мир? Шни создали прецедент, когда использовали фавнов – это будет тоже самое. Если у Шни появится новая техника – так просто шахт станет поменьше, а все остальное останется прежним. В конце концов, платить меньше и экономить на безопасности все еще будет выгодно.

– И что, в таком случае, ты собираешь с этим делать? – упрямо спросила Блейк. – Ты ведь не просто так показал мне это.

– Я собираюсь построить пятое Королевство, – тихо сказал он и краем глаза заметил, как вздрогнула дочь от интонации.

Кали всегда говорила, что лицо у него в этот момент было пугающим, а от голоса мурашки ползли по коже.

– Мы сделаем все сами, – продолжил он, задумчиво коснувшись пальцами стекла, защищающего микросхему. – Королевства берут количеством, мы – возьмем качеством. Менаджери долгое время оставалось незаселенным, потому что удобные для жизни места – как этот оазис, почти не имеют месторождений праха поблизости, за ним надо тащиться глубже в пустыню. Мы можем обеспечить сами себя разве что наполовину. С этим… с этим можем получить все – и слезть с главной иглы, на которую посадили нас Королевства, запихнув в эту дыру.