Текст книги "Добро из зла (СИ)"

Автор книги: Терран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

У Янг именно такие «документы» и были – настоящие он, по понятным причинам, достать не смог, и пришлось платить за плохо сделанную подделку еще на Станции. Патрульные не были идиотами – и по выражению лиц было понятно, что эта наспех затертая, кое где порванная, но отчетливо новая бумажка никого не обманула… но молчали, разглядев и внимательно проверив Вейлский паспорт Брауна – самый настоящий, между прочим, полученный им еще в четырнадцать лет. Гражданство Королевств здесь ценилось…

С некоторым облегчением Браун отметил отсутствие… характерной реакции на его фавн-наследие: стражи города даже посочувствовали, без всякий дополнительных вопросов догадавшись о причинах «эмиграции» – как оказалось, его уже успели опередить фавны, уезжающие из Вейл после событий Падения Бикона, из тех, кому не нужно было путать следы и путешествовать с раненной.

Распрощавшись с очередными копами, он сделал себе пометку попытаться отыскать таких беженцев – они, наверное, многое могли рассказать о том, что происходило в городе после его отъезда.

Стоило только оказаться внутри высокой (уж на чем, а на безопасности в Темных Землях мог экономить только клинический идиот), с пятиэтажное здание толстой крепостной стены, и он будто оказался в одном из небогатых районов Вейл – враз исчезли низкие обшарпанные здания, сменившись вполне узнаваемыми типовыми многоэтажками (впрочем, не выше девяти этажей), дорога раздалась вширь, разбегаясь во все стороны на частых перекрестках, и даже тусклое освещение появилось – на тот короткий срок, пока стремительные зимние сумерки не обратятся непроглядным мраком. Крепко ухватив Янг за руку, он торопливо, подобно редким припозднившимся прохожим, повел ее по знакомому пути – на запад, вдоль широкого шоссе, ведущего от вокзала в промзону – именно там располагалось «посольство» Белого Клыка в городе, по соседству с собственным складом организации.

Разумеется, он не планировал заходить с парадного входа, просто пройти мимо, посмотреть, все ли в порядке, а после, пройдя дальше и поплутав узкими, зажатыми с обоих сторон высокими заборами, улицами промзоны – завернуть в один из тупичков и воспользоваться подземным ходом, ведущим в подвал склада. Если сделать все правильно – никто и не узнает, где именно остановился очередной путешественник, до системы контроля Королевств Фаллену было далеко…

Что ж, он посмотрел. Ночное зрение даже в темноте, рухнувшей на город с отключением освещения, позволило ему разглядеть пустое место на месте старого и обшарпанного, но все еще крепкого здания, толстый снежный покров на месте пепелища, черные полуразрушенные остовы несущих стен, уцелевших в пламени…

Он думал, что готов к этому, был уверен, что понимает, чем может обернуться Падение Бикона для Белого Клыка и фавнов, но увиденное ударило его сильнее, чем было приемлемо. Причина была проста – он понимал все это разумом, но не сердцем, видел «в голове», а не глазами.

Он покинул Вейл на шестой день после Падения, и большую часть времени просидел возле Янг, пока ее било в лихорадке. Он путешествовал с ней по пустым по зимнему времени и произошедшей катастрофе дорогам и лесам Королевства, пережидал метели в глухих горных деревеньках… рядом с ним была девушка, которую он любил, она нуждалась в его помощи, любви и всем внимании, какое он только мог предоставить. Маленький личный пузырь обстоятельств, отгородивший от мира и воздвигнутый собственноручно – ведь тогда он ничего не мог сделать, а мысли просто водили его по замкнутому кругу вопросов без ответа.

Рано или поздно этот пузырь, в котором были только он, Янг и тревожащее будущее, должен был лопнуть… и это произошло сейчас. Не было больше тревожного будущего – только неуютное настоящее.

Он застыл, не в силах отвести взгляда от пепелища, от высокой долговязой фигуры в черном с алыми узорами пальто, ярко рыжими волосами, горящими в ночи, словно маленький костер. Медленно расползалось от черных армейских ботинок пятно – таял опаленный призрачным пламенем снег, обнажая пепел и угли, куски раскрошенного пожаром бетона, оплавленного металла и пластика, крупные кости сожженных фавнов. Сверкнула в лунном свете расколотая пополам белая маска: обернувшись через плечо, фигура приветственно улыбнулась-оскалилась.

«Когда жжешь мосты, глупо переживать об опорах, – ответил Адам на немой вопрос, мысленно задаваемый Брауном миллион раз, но тонкие, растянутые в веселом оскале губы даже не дрогнули. – Когда больше нечего терять – самое время рискнуть всем».

Браун не должен был его видеть. Там, на руинах Вейл, у кровати Янг – в том состоянии, на самой границе всех и всяческих сил, обретший плоть призрак, галлюцинирующее сознание было в порядке вещей, воспринималось как данность. Сейчас же… отчетливое ощущение, что он сходит с ума заставило шевелиться волосы на загривке, уши прижались в голове – и не понять было, от страха или злости.

Но не ответить он не мог.

«И вот ты рискнул. Город, нейтральный нам, город, дружественный фавнам – сжег наше посольство».

«Отступление или пламя, ученик. Прогнуться или пойти до конца – в этих обстоятельствах в проигрышной ситуации оказываются те, кому есть, что терять. Золотые дворцы, счета в банках, всеобщее уважение – целый мир, который целует в жопу, стоит только бросить охапку зеленых бумажек – все это сгинет в огне, если они будут стоять на своем. А что теряем мы? Жизнь?.. ХА!»

В новый бессмысленный спор с мертвецом не дала погрузиться Янг. Девушка не видела в темноте так же хорошо, как он, но проглядеть здоровенную дыру в застройке не могла – и его ступор, напряженное лицо и поза рассказали все остальное. Шагнув вперед и повернувшись к пепелищу лицом, она схватила его за воротник здоровой рукой:

– Эй, Плюшевый.

Больше она не сказала ничего. Дождавшись, когда он опустит взгляд, Янг притянула его к себе, заставив согнуться, и поцеловала, совсем не так, как делала это обычно: нежность вместо страсти, ласка вместо напора – не желание близости, но обещание поддержки.

Она отстранилась через пару секунд, оставив на губах мучительно сладкий привкус.

– Ты же понимаешь, что заставляя меня успокоится так… – медленно произнес он, глядя на нее снизу вверх. Раньше, вот так, за считанные мгновения, его могла успокоить только Блейк. – Ты заставляешь меня беспокоится еще больше – но уже по другому поводу? Улица там вокруг, холодно, да и асфальт тверже постели…

– Я думаю, что готова принести эту жертву, – сверкнула Янг улыбкой и тут же посерьезнела. – Я…

Она запнулась на мгновение, а когда продолжила, Браун отчетливо различил позади знакомого, сильного и глубокого голоса, второй – тоньше и нежнее.

– МЫ любим тебя. А значит – все будет хорошо.

Вот еще проблема ему на голову – девушка, которую он никогда не видел, не знал и не говорил, влюблена в него. Все это время, что он провели вместе, каждую ночь, засыпая, он обнимал и ее, просыпаясь – смотрел и на нее, целовал ее, касался ее, заставлял выгибаться в сладкой муке… Интересно, его жизнь может стать еще безумнее?

– Серьезно? – фыркнул он. – Это твой ответ на все вопросы? «Мы любим друг друга, а значит – все будет хорошо»?

– Это делает людей сильнее, – она пожала плечами. – Моя любовь к Руби помогла всем нам пережить смерть Саммер. Научиться жить по-новому. То, что разрушено – можно починить, а если нельзя – то построить заново. Главное, чтобы хватило сил. Поэтому…

Девушка улыбнулась, так ослепительно, что у него заслезились глаза – от отраженного света луны, разумеется, а не потому, что любил эту глупую наивную девчонку с тростью больше, чем кого бы то ни было на этом свете.

– Мы любим тебя, Плюшевый. И это дает нам чертовски много сил.

– Как мило.

Он среагировал на мужской голос, раздавшийся откуда выше и позади быстрее, чем он успел закончить короткую фразу. Резко развернувшись, он закрыл Янг спиной и мрачно уставился на высокого широкоплечего мужчину, парящего в воздухе. Черные длинные волосы лениво шевелились под слабым ветерком, острые черты лица и круглые черные глаза напоминали о большой хищной птице, с почти гастрономическим любопытством разглядывающей жирную мышь.

– Генерал Фалькон, – узнал Браун.

В конце концов, не так много в мире существует людей, чьим Проявлением был полет.

– Ты же не думал, что мы оставим это место без присмотра?

– У меня брат состоял в Белом Клыке, – медленно ответил фавн, быстро оглядевшись по сторонам. – Я думал, что, возможно, здесь узнаю, что с ним произошло.

Пока они были одни, но вряд ли это продлиться долго – генерал просто добрался сюда первым.

Янг осторожно прикоснулась к его затылку – крохотный разряд молнии ударил в кожу, заставив поморщиться. Браун дернул плечом и чуть оттолкнул ее назад ладонью – нет, лучше обойтись без боя. Будь он один – были бы хорошие шансы сбежать, главное не попасть под выстрел чего-нибудь артиллерийского калибра, а в ближнем бою с ним немногие могли поспорить. Но с ним была Янг – и это меняло все. Благодаря силам Девы она была очень опасна в дальнем бою, но раны делали ее очень уязвимой – в ближнем, да и стоять под пулями сутки напролет она не могла…

– Ну разумеется, – протянул генерал, чуть качнув древком двуручного топора, перекинутым через плечо. – Интересный у тебя меч на поясе. Такая восхитительно точная копия…

– Это мистралийский меч – там любят такие, – держа голос ровным, ответил Браун.

Он надел меч на пояс с той же целью, с какой подарил Янг поддельные уши. Всем известно, что Фавн-из-стали не пользуется оружием. Тех, кто мог узнать меч просто посмотрев на него, тем более в ножнах, можно было пересчитать по пальцам. Предполагалось, что таких он будет обходить десятой дорогой.

– И если я попрошу обнажить его – он не будет алым?.. Так я и думал… Фавн-из-стали, уж прости, не знаю настоящее имя.

– Чего ты хочешь, Фалькон?

– Для начала – попробуй убедить меня, что я должен оставить тебя в живых. Будь ты хоть сто раз сделан из стали – у меня найдутся пушки подходящего калибра.

Браун кивнул, лихорадочно перебирая варианты. Это был ненужный, пустой конфликт – он не был врагом Фаллену, но генералу неоткуда было это знать. Но прежде, чем он успел прийти к какому-то решению…

«Покажи ему кнут, медвежонок», – до боли знакомый хриплый голос пустил по спину волну мурашек. Браун едва удержался от того, чтобы вздрогнуть и показать страх генералу.

Единственной реакцией, которую он себе позволил, был быстрый взгляд в сторону сгоревшего склада – призрак Адама, о котором он уже успел позабыть, неспешным, прогулочным шагом приближался к нему.

«Покажи ему кнут, – повторил призрак. – Обнажи клыки, разорви горло рычанием. Пусть он увидит не жертву, пусть встретится с хищником».

– Фонарик, – вполголоса выдохнул Браун, с трудом оторвав взгляд от ожившего мертвеца. – Пожалуйста, покажи генералу, почему он не хочет драться с нами.

Фалькот рефлекторно подался назад, прикрывая лицо, когда Янг подожгла воздух вокруг себя. Огромный огненный шар осветил улицу, как маленькое солнце. Скосив глаза, фавн взглянул вверх… и понял, что шаром Янг решила не ограничиваться: над его головой, широко расправив двухметровые крылья, парил самый настоящий феникс – и треск пламени походил на предупреждающий клекот.

– Если дойдет до боя, генерал, – ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать феникса, и неоткуда было Фалькону знать, что напряженный рык был рожден не гневом, а страхом. – Я и мой партнер зальем огнем всю вашу промышленность. Может, ты завалишь нас мясом, может – мы сумеем сбежать, но отстраивать город тебе придется в любом случае.

«А теперь – покажи ему пряник. Вспомни, что я сказал тебе в тот день, вспомни, как говорил с Айронвудом. Кнут и пряник, злоба и разум… отступление или пламя».

Медленно положив руку на рукоять меча, он потянул его из ножен, все с той же неотвратимой неспешностью, давая рассмотреть багровое лезвие во всех деталях.

«Используй свои сильные стороны, ученик. Покажи ему свою злобу, ненависть и решимость пойти до конца, посмотри на него, как смотрел на меня в тот миг, когда я убил Скарлет – никто в этом мире не сможет встретить такой взгляд, не дрогнув».

– Знаешь, как я получил этот меч, генерал? Это не наследие и не память, нет – это трофей. Я вырвал его из холодных рук Адама, а перед этим – оторвал ему голову, бросил ее под ноги Охотников, чтобы купить всем нам шанс на мир. Уверен, тебе известно – цену за мою голову отменили. Как думаешь, почему?

«Хорошо, медвежонок… Хорошо. Не останавливайся – дойди до конца».

Адам остановился рядом, по правую руку – Браун едва заметил. Как и всегда в такие моменты, весь мир поблек и растворился, сузился до врага напротив, оставив только цель, что должна быть достигнута – любой ценой. Клинок, напоследок звонко вскрикнув, наконец покинул ножны; перехватив его обратным хватом, фавн с силой вонзил его в асфальт на четверть длины.

– Ты спросил меня, почему я должен остаться в живых? Потому что я убил Адама. Потому что я убью любого, кто попробует повторить за ним этот фокус. Потому, что моя смерть слишком дорого обойдется этому городу. Этих причин хватит?

– Потому что мы не враги вам, – он вздрогнул, когда рядом с ним встала Янг. Гордо вскинув голову, она небрежным движением развеяла феникса и… улыбнулась, будто они и не стояли на границе, за которой была только кровь и смерть. – Потому что в этом городе фавны и люди живут в мире, а все, кто против расизма – наши друзья. Этих причин хватит?

На мгновение все замерло в хрупком равновесии. Краем глаза Браун отметил десятки прожекторов, располосовавших небо на лоскуты, уловил натужный гул турбин, поднимающих в воздух боевые корабли, дрожь земли под колесами и гусеницами бронетехники… протянув руку, положил ладонь на талию Янг, готовый подхватить ее – и прыгнуть, вперед и только вперед, в застывшую в небесах фигуру генерала: обезглавить врага, лишить его управления, убить самую опасную цель первой.

И, наконец…

– Убирайтесь из моего города, – наконец сказал, будто сплюнул, Фалькон. – Вслед за вашим Хаком. Фаллен не желает иметь со всем этим дерьмом ничего общего – включая тебя.

Вообще-то, он так и планировал сделать – завтра или через пару дней, как только найдет подходящий рейс. Но вслух он сказал совсем другое – вопрос, в сто раз более важный:

– Вслед за Хаком?

– Ваш сладкий язычок был в городе пару недель назад, с бандой головорезов, – скривился Фалькон. – Мы с ним не поладили.

– Куда он направился?

– В Атлас.

– Почему туда?

– Я не спрашивал…Все, вопросов больше нет? Тогда вали. И если попробуешь вернуться – второй раз разговаривать я не стану, полгорода там или нет.

…Когда город остался позади, Браун на секунду оглянулся. Чуть прищурившись, он смерил взглядом десятки людей, злыми настороженными взглядами следящими за ним вдоль стволов винтовок, заглянул в дуло танку, торопливо отвел глаза от яркого прожектора буллхеда… и, наконец, остановился на Адаме, что стоял, привалившись спиной к борту танка и лениво игрался с ножнами, точной копией тех, что висели сейчас на поясе его ученика. Заметив его взгляд, мертвец еще раз криво ухмыльнулся, шутливо отдал честь и… исчез, без всякий спецэффектов, хлопка, дыма или запаха серы, будто его и не было.

– И куда мы теперь? – тихо спросила Янг, хромая следом.

– Куда и раньше – туда, где мы сможем повлиять на ситуацию, просто пункт назначения поменялся.

Подхватив Янг, он прижал ее к груди, взвели в руке здоровенный походный рюкзак и, отвернувшись от маленькой армии, следящей за ним десятками стволов, пригнулся к земле и прыгнул, не щадя асфальта, так далеко, как только был способен – пока не передумали.

«Нахрена ты поперся в Атлас, Хак? Там действительно все так плохо?»

Глава 12. Смерти нет

Тихо шелестела опавшая листва под ногами – едва слышно, будто ее сминал не взрослый человек, а ребенок: он чувствовал, что мог бы скользить над землей совершенно бесшумно, если бы захотел.

Он не хотел. Шорох шагов – это знак для спутницы, что рядом просто человек, который не может пройти по алой пожухлой листве под ногами также, как по твердой земле, бесшумно и неуловимо. Ему даже не приходилось заставлять себя придерживать шаг, чтобы она поспевала за ним – это получалось совершенно самостоятельно, и чем ближе к месту назначения, тем медленнее он шел, тем сильнее сжималось в груди чувство вины и горечи.

Окружающая действительность была зыбка и ненадежна, плавилась и менялась каждый миг, будто в бреду наркомана – был у него однажды и такой опыт. Все вокруг было будто задвоено, затроено и зачетверено – могучие стволы вековых деревьев виделись слабым подлеском, рвущимся к свету вокруг ствола павшего исполина, запах прелой листвы мешался с весенней свежестью и зимним безмолвием, на месте оврага он видел ровную землю, а вместо дуба – клен.

Странное, странное чувство – но, как он понимал частью сознания, так и должно быть.

Наконец, он остановился посреди небольшой полянки – ориентиром служил похожий на торчащий из земли клык массивный камень в центре. Мгновение он стоял неподвижно, вдыхая сырой, сладко пахнущий лиственным разложением воздух – и тут реальность дрогнула еще раз. На пасторальный полуденный лес упала ночь, стволы деревьев озарились дрожащими отблесками далеких пожаров, протянулась от ботинок вдаль длинная зловещая тень, живая тишина сменилась далекими взрывами и близким рычанием. Вокруг, куда не кинь взгляд – десятки и сотни белых масок на массивных черных телах, чья кожа, мех или хитин масляно блестели в огненном свете: Гримм, Твари Темноты, враги всего живого. Они замерли в неподвижности, пригибаясь к земле, готовые рвать и терзать мягкую людскую плоть, но отчего-то медлили – возможно, даже они понимали, что найдут здесь лишь смерть, и только свою.

Обернувшись, он заглянул в алые глаза – внутри все мгновенно сжалось, скрутилось и перевернулось с ног на голову: смешались в один комок страх, горечь и злое торжество, желание бежать и необходимость остаться, дрожь от вида широкой клыкастой улыбки женщины в черном платье с белой как мрамор кожей, и облегчение от того, что все, наконец, закончится – здесь и сейчас, на этой поляне.

Стремительность, с которой изменилась реальность могла сравниться только со скоростью, с которой она вернулась в норму… и лишь красные глаза почти того же оттенка остались на месте. Молодая женщина напротив совсем не походила на прежнее жуткое видение: правильные, но идеальные черты лица, загорелая кожа; вместо элегантного, дикого в этом лесу платья, – кожаный боевой костюм и изогнутый клинок на поясе. Обе руки знакомая незнакомка держала на заметно округлившемся животе, и взгляд у нее был таким, какой бывает только у беременных женщин – нежный и созерцательный, обращенный внутрь себя, будто она видит то, чего не может разглядеть более никто… и это "что-то" абсолютно, невыразимо обычными словами, прекрасно.

Заметив его взгляд, женщина встрепенулась – будто вынырнула на поверхность – и с оттенком раздражения спросила:

– Ну и зачем ты притащил меня сюда? Это место, конечно, будит во мне ностальгию, но лес, кишащий Гримм, явно не подходит для прогулок в моем положении. Тай с ума бы сошел, если бы узнал.

Прежде, чем ответить, он опустил взгляд вниз, будто пытаясь проникнуть сквозь метры земли, узреть огромный подземный бункер, набитый Прахом. Это было место смерти – здесь однажды должны были погибнуть двое. Салем и он. Или не он, а…

– Мы должны поговорить, Вороненок, – тихо сказал он. – Боюсь, мне придется попросить тебя о большом одолжении…

Оскар медленно открыл глаза, очнувшись от очередного непонятного сна, в котором он был другим человеком. Подтянув колени к груди, он съежился под одеялом, пытаясь унять нервную дрожь, успокоить прерывистое дыхание и дожить до мгновения, когда сердце перестанет пытаться вырваться из груди. Эмоции, навеянные сном, никак не хотели отпускать – горечь, вина и раскаяние, немыслимая тяжесть в груди, будто вся тяжесть мира внезапно рухнула ему на плечи… с каждым разом чужие воспоминания становились лишь ярче, а вес – неподъемнее. Те люди, которых он видел во снах, несли эту ношу, даже не замечая, но его… его эта тяжесть легко могла раздавить.

Единственным утешением для мальчика служило то, что в этом мире нет ничего вечного. Пять, десять минут – и вот уже расслабляются напряженные мышцы, разжимаются пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся во влажные простыни. Полежав без движения еще несколько минут, он со вздохом сел на кровати, включил ночник, снял с тумбочки пухленькую записную книжку и принялся записывать все события нового сна, так детально, как только был способен. Не то, чтобы это действительно было необходимо – его сны были неправильными, не забывались и не тускнели со временем, но за два месяца это уже стало привычкой. В этой толстой тетради, уже второй по счету, были задокументированы все обрывочные знания, что всплыли из его памяти за это время, полезные и не очень.

Закончив, Оскар покосился на старый будильник – до рассвета было еще полчаса, которые следовало чем-то занять. Он принялся рассеяно листать тетрадь, по диагонали просматривая записи, чертежи оружия, зданий или боевых кораблей, рисунки: портреты или пейзажи, анатомические атласы Гримм и вообще что-то откровенно фантастичное, вроде целой серии картин, изображавших двух девушек, сражающихся друг с другом, используя огонь, молнии и лед, без всякого Праха, мановением руки испепеляя здания или молнией пробивая навылет танки, что пытались вмешаться в ход битвы.

Взгляд вновь, уже в который раз, зацепился за строчки, написанные две недели назад:

Горечь на губах. Смерти – нет.

В чём моя вина? Тишина в ответ.

Не сверну с пути… Умирает вздох.

Не спасёт меня ни судьба, ни бог.

Всё, что было, не было, всё в огне сгорит.

Пламя рыжей птицею к небу полетит.

Имя моё прежнее здесь забудут пусть!

Долог путь в Бессмертие. Я ещё вернусь…

Лёгкий ветра вздох —

Только долгий путь,

Искры на ветру,

Горечь на губах.

Смерти – нет. *

Зябко передернув плечами, мальчик перевернул страницу и пару секунд потратил, разглядывая сделанный от руки чертеж: ничего особо сложного, просто щит и меч… щит, складывающий в ножны… и с эмблемой двойного перевернутого полумесяца, оружие, которое согласно учебникам истории, принадлежало Кейану Арку. Совершенно особенный чертеж, одно из немногих знаний, которые он мог проверить, одно из доказательств, что не сходит с ума.

Этот рисунок потянул за собой другое воспоминание и Оскар, торопливо схватив отложенный было в сторону карандаш, принялся чертить, прямо так, от руки, новый чертеж – снайперская винтовка калибра "против Гримм или легкой бронетехники", с возможностью трансформации в косу.

В свое время именно эти чертежи убедили отца-оружейника, что его сын не безумен. Потому что четырнадцатилетний мальчик не может просто так взять и нарисовать за пятнадцать минут одним лишь карандашом на листе бумаги потрясающе точный (для способа исполнения) чертеж трансформ-оружия, которое реально можно собрать… и оно будет работать! И уж точно никакое безумие не способно нашептать на ухо точные, до миллиметра, размеры каждой детали.

Под конец Оскар уже отчаянно торопился, став преступно неаккуратным и, едва выписав последнюю цифру с указанием размеров, перевернул страницу и принялся набрасывать портрет – совсем молодая девушка, наверное, его ровесница, с горящим в глазах восторгом запихивающая себе за щеку здоровенное овсяное печенье с изюмом… сидя при этом в камере для допросов. Единственное, о чем он жалел, было то, что никак не сможет простым карандашом отразить этот волшебный серебряный оттенок глаз, не серый, не стальной – именно серебряный, как в сказках, что мама рассказывала перед сном. Она была такая красивая…

В себя его привел проснувшийся будильник. Металлический боек как безумный заметался меж двух стальных чашек, панически заорал на весь дом пронзительным визгом, заставив выронить тетрадь и броситься отключать это адское изобретение… или шандарахнуть об стену – все, что угодно, лишь бы тот заткнулся.

Зябко ежась от холода, он быстро натянул шерстяные носки, теплые кожаные штаны и толстый вязанный свитер поверх льняной рубахи. Оглядев себя в небольшом серебряном зеркальце, доставшимся от мамы, торопливо пригладил спутанные со сна короткие черные волосы, улыбнулся своему отражению… и тут же скривился: юное лицо с маленькими шрамами от детской оспы на щеках выглядело усталым и не выспавшимся, от природы темная кожа побледнела и опасно натянула высокие скулы. Улыбка выглядела слишком фальшивой, чтобы кого-то обмануть.

У самой двери он оглянулся, чтобы в сотый раз бросить взгляд на большой лист бумаги, прибитый над кроватью: его первый рисунок, сделанный в день, когда все началось – два месяца назад. Тогда он обнаружил, что умеет рисовать, так, будто учился этому многие годы, тогда всплывшее из темноты воспоминание впервые заставило проснуться в холодном поту, напуганным до смерти.

Это была та же женщина в черном платье, мраморной кожей и багровыми глазами, которая приснилась ему сегодня. Вот только выражение на прекрасном своим неестественным скульптурным совершенством лице очень отличалось от того, которое он видел этой ночью. На картине, единственной, выполненной красками, а не карандашом, оно выражало только одну эмоцию – страх. Эта картина каждый раз заставляла Оскара чувствовать злое торжество и ненависть, столь старую, что она превратилась из пожара в ледяную пустыню.

Чувствуя, как губы, будто сами собой, сложились в жестокую и страшную полуулыбку, мальчик отвернулся и торопливо, будто убегая от этой непривычной и отчетливо ЧУЖОЙ эмоции, сбежал по лестнице на первый этаж. Отец, как всегда, встал раньше него, и дымящаяся яичница с кусками вяленого мяса уже ждала на столе. Молча поприветствовав его кивком, Оскар уселся на стул, взял вилку и пододвинув к родителю раскрытую на нужной страничке тетрадь.

Папа всегда был немногословен, а после смерти мамы из-за неудачных родов его так и не увидевшей свет дочери, и вовсе открывал рот только из крайней необходимости, ограничиваясь лишь словами, без которых было не обойтись.

– Что-то новенькое? – прогудел мужчина, разглядывая чертеж.

– Сегодня утром нарисовал.

– Начертил, – автоматически поправил отец, уже с головой уйдя в изучение.

Дальше Оскар завтракал в тишине, исподволь наблюдая за отцом и в который раз спрашивая себя, когда же он сам наконец-то достаточно подрастет, чтобы проявились отцовские стати. Ему уже скоро будет пятнадцать – и где он, этот богатырский размах плеч, широкое мужественное лицо и ладони, ломающие подковы без всякой ауры? Видимо, гены ему достались от матери, невысокой и изящной… и узкие бедра, из-за которых она умерла, тоже ее наследие.

– Это оружие не простого человека, – наконец, когда Оскар уже почти доел, заключил отец, отодвигая тетрадь в сторону и возвращаясь к завтраку. – Охотника или Стража, сложное не только в изготовлении, но и в бою.

– Они все такие, – пожал плечами Оскар. – Простое мне в голову обычно не приходит.

– Я уверен, что тот крейсер до сих пор состоит на вооружении Вейл. А значит, это вообще секрет, за разглашение которого стреляют в голову.

Мальчик просто неловко пожал плечами, будто извиняясь за собственные знания.

– У тебя очень странное Проявление, сын.

Это был вывод, к которому они пришли, пытаясь понять, что происходит и где источник всех этих разрозненных бессистемных знаний. Это выглядело притянутым за уши – никто никогда не слышал, чтобы Проявление обнаружило себя ДО того, как была открыта аура, но лучшего объяснения все равно не было. Честно говоря, Оскар не верил в это – он был любознательным, да, но не настолько, чтобы получить материальное отражение души в виде способности узнавать случайные факты обо всем подряд. И не просто знания и факты – навыки, которые надо было лишь отработать пару дней: и вот он уже рисует живые картины и одним карандашом чертит масштабные чертежи. Даже для "Проявления делают странное дерьмо. Смиритесь!" это было уже слишком.

Быстро доев и коротко поблагодарив отца, Оскар засобирался на тренировку, покорно покивав на напоминание, чтобы вернулся к десяти – сегодня в арсенале их маленького транзитного городка на железной дороге Вейл-Фаллен был день техобслуживания, все общее оружие надо было вытащить, разобрать, протереть и смазать. Как будто он мог об этом забыть! Может, как прошлом году, на контрольных стрельбах ему разрешат немного пострелять из станкового пулемета? Впечатления с первого раза остались незабываемые!

Маршрут его уже привычной пробежки до тренировочного поля был кружным: от центра города, где располагалась оружейная мастерская (она же – арсенал и кузница) и здание вокзала, на юг, вдоль "главной" улицы, где находились все магазины города, а потом – вдоль стены на запад. Бежать напрямую было слишком близко – ну что это за расстояние, если его можно пробежать за десять минут неспешной трусцой? Олден был крохотным городком – и жил в основном на деньги Королевств, занимаясь обслуживанием своего участка железной дороги.

Хотел бы он сказать: "и все друг друга знали", но, увы, люди в его окружении менялись слишком часто… Кто-то уезжал в места поспокойнее, скопив нужную сумму денег и получив гражданство Королевств – Вейл щедро платил за благосостояние самой крупной своей наземной транспортной артерии. Кто-то – погибал на внешних работах и нападениях Гримм, место здесь было очень уж неспокойное. Вслед за выбывшими – тянулись все новые и новые работники и бойцы, из своих деревень и других городков, которым не так повезло с работодателем… единицы – оставались в городе, большинство же повторяли судьбу своих предшественников.

Сейчас же город был даже более сонным, чем обычно – сократился в последнее время приток "свежей крови", когда Вейл урезал "паек" больше чем наполовину, опустел вокзал, когда две недели назад крупное нападение Гримм километрах в двухстах к северу, у самых гор, повредило участок пути – израненное Королевство до сих пор пыталось его починить.

Но как бы пусто ни было на улицах в этот ранний час, Оскар все равно ловил косые взгляды редких прохожих. Все-таки город у них был маленький, развлечений здесь было немного – и сплетни уверенно занимали первую строчку в списке все восемьдесят лет существования Олдена. Они не знали и половины всей истории, но когда ребятенок главного оружейника города (очень большая шишка, выше – только мэр и глава Стражей!) приходит в казармы и говорит, что САМ открыл себе ауру, причем даже не побывав на грани жизни и смерти, а после укладывает на лопатки Стража, которому поручили проверить, на что способен новичок… это очень быстро становится общественным достоянием, городской байкой, которую будут пересказывать новичкам и друг другу еще десятки лет.