Текст книги "Святая Катерина (СИ)"

Автор книги: tapatunya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Дорогой, тебе не надоело со мной спорить? – воскликнула Кира, которая тоже была уже на грани.

– Надоело, – ответил он так жестко, что Кира сразу замолчала.

Малиновский, конечно, распереживался из-за того, что затянувшаяся ссора с Кирой может привести к отмене свадьбы и потере воропаевской лояльности на следующем совете акционеров, который предстоял быть не просто сложным, а очень сложным. Но Жданов от него отмахивался: у него еще будет время на перемирие, например, во время новогодних каникул, а пока ему нужна передышка.

– Мне надоело, что она набрасывается на Катю безо всякого повода.

– Так уж и без повода? – усомнился Малиновский. – Жданов, я конечно сам просил тебя позаботиться о Пушкаревой, но даже с моей точки зрения ты перебарщиваешь. Заставь дурака богу молиться…

– Что значит – перебарщиваю?

– Ну для начала тебе надо перестать подвозить её по утрам. Все Зималетто уже вам косточки перемывает.

– Перестану, как только у Кати закончится токсикоз.

– Ну ты только послушай себя, – взвыл Малиновский с отчаянием. – Ты хоть представляешь себе, как это выглядит со стороны?

– Как? – с искренним интересом спросил Жданов.

– Знаешь, что самое лучшее в Пушкаревой? Что ни одна, самая смелая фантазия не сможет приписать тебе с ней интрижку. Поэтому сотрудники считают, что ты её эксплуатируешь с утра до вечера. Эксплуатируешь на завтрак, обед и ужин. Вот почему Пушкарева такая бледная и замученная!

– И это прекрасно, – благодушно отозвался Жданов. – Пусть лучше я буду эксплуататором, чем станет известно, что Зималетто принадлежит Пушкаревой. В конце концов, все, что я делаю – это исключительно ради компании. Не думаешь же ты, что мне доставляет удовольствие думать о таких вещах, как токсикоз? Да мне эта её беременность поперек горла! Кстати! Знаешь, что заявил её отец? Что отец этого ребенка из Зималетто. Мол, кроме работы Пушкарева и не видела ничего.

– Из Зималетто? – поразился Малиновский и задумался. – Потапкин? – наконец, выдал он.

– Фу, – содрогнулся Жданов.

– Федор? Урядов? Иван Васильевич?

– Ну хватит говорить глупости, – разозлился Жданов. – Катя бы и близко не подошла ни к кому из них.

– Ты говоришь о Пушкаревой так, будто у неё есть выбор! – фыркнул Малиновский. – Кто на неё внимание обратит, тому она и рада. А представляешь, если она тайная любовница Милко – он же у нас в компании главный извращенец!

– Ну, Пушкарева, конечно, не совсем женщина, но и с мужчиной её перепутать сложно, – забраковал Жданов кандидатуру Милко.

– Знаешь, на тебя не угодишь. Ты капризнее беременной женщины.

– Да нет у Пушкаревой никаких капризов, – пожаловался Жданов. – Корпеет над своими бумажками, хоть бы ананасов каких попросила!

– Какое коварство! Палыч, уйми свою непонятную тягу к благотворительности и иди уже мириться с Кирой.

– Послал так послал, – ухмыльнулся Жданов.

Так и прошло несколько дней – в пространных спорах с Малиновским, натянутых отношениях с Кирой и рабочей рутине.

– Почему вы вздыхаете, Катя? – спросил Жданов как-то вечером, когда пора было уже собираться домой, но Пушкарева все тянула, хоть у неё и не было срочной работы.

Она снова вздохнула и выключила, наконец, компьютер.

– Как представлю себе очередной допрос, который мне папа каждый вечер устраивает, – уныло ответила она, – так и начинаю мечтать о том, чтобы рабочий день длился все двадцать четыре часа.

Катя встала и неохотно натянула пальто. Жданов помедлил, мысленно сцепившись с голосом Малиновского в своей голове, и пришел к консенсусу: сейчас он поедет с Пушкаревой, а Роману об этом ничего не скажет. Сколько можно слушать его стенания!

– Катя, а хотите мы с вами куда-нибудь поедем?

Её лицо осветилось недоверчивой радостью.

– А можно? – спросила она.

– Нужно, – заверил её Жданов.

– Только не в один из ваших любимых дорогих ресторанов, – зачастила Катя, – мне надоело, что на нас все таращатся, и надо постоянно иметь напыщенный вид. Пожалуйста-пожалуйста, Андрей Павлович!

В последнее время Пушкарева редко была такой ребячливой и веселой, и Жданов смотрел на неё с некоторой оторопью, не зная, как себя вести. Он даже начал жалеть, что вообще затеял все это, но отступать было некуда.

– Конечно, Катя, – ответил он растерянно, – я могу себе позволить пригласить вас в дешевое кафе.

Весь вечер Пушкарева болтала без умолку, а Жданов разглядывал её и думал: Потапкин? Федор? Урядов?

Да не может такого быть!

Может, стоит прямо у неё спросить – пока у Кати такое разговорчивое настроение?

– Что с вами, Андрей Павлович? Вы на меня так смотрите…

Он взял её за руку.

– Кать, а вы совсем злитесь на отца своего ребенка?

Вся беззаботность слетела с неё в один миг. Она моментально превратилась в напуганного зверька, пригнувшего уши.

– Уже поздно, Андрей Павлович, – пробормотала Катя, вскакивая. Но поскольку Жданов все еще держал её за руку, то у неё получилось сделать только один шаг, а потом Пушкарева потеряла равновесие и приземлилась прямо ему на колени. От неожиданности оба крупно вздрогнули, и Катя попыталась сбежать, но руки Жданова сами собой её удержали. Он чувствовал, что если надавить чуть посильнее, не дать Кате улизнуть сейчас, то она скажет ему правду. Не сможет не сказать. Особенно когда они так неприлично близко друг к другу, и эта близость явно сбивает Катерину с толку и лишает трезвомыслия.

Она еще раз трепыхнулась и притихла, тараща круглые настороженные глаза.

– Кать, – мягко проговорил Жданов, прямо перед его лицом трепетали оборки её блузки, и он невольно потрогал невинный школьный бантик возле нежной шеи, – вы же знаете, что можете рассказать мне, что угодно? Что я всегда на вашей стороне и искренне переживаю за вас? Кать… если я могу для вас хоть что-то сделать…

– Вы так много для меня уже делаете, – прерывисто выдохнула она, – так много-много делаете, что когда я думаю о вас, у меня словно… такое чувство – накатывает волна, волна, волна.

Она попыталась изобразить эту волну, но быстро приняла свое поражение и просто прильнула к обалдевшему Жданову.

Множество самых разных мыслей разбежалось во все стороны – слава богу, Катя отказалась от дорогого ресторана, вот было бы шоу! Что это это за эмоциональный порыв? Сколько вообще самых разных чувств скрывается в одной компактной Пушкаревой? И почему во всем этой практически неприличной близости, которую Жданов никак не планировал, было столько естественности?

Наверное, никогда в жизни он не ощущал себя настолько растроганным.

Благодарность Кати была горячей и искренней, и она была приятна Жданову – хоть он и прыгал вокруг неё исключительно ради компании, но ведь прыгал же! Ловил в одних тапочках у подъезда! Каждое утро вставал на полчаса раньше, чтобы заехать за ней! Старался кричать на Катю не чаще раза в день, что плохо удавалось. Вытащил её из каморки! Обедал в ресторанах!

Конечно, ей было за что его благодарить, и слегка укачивая Пушкареву в своих объятиях, Жданов и позабыл, что собирался её пытать и допрашивать. А потом вспомнил, что именно так и ведет себя с неё Пушкарев-папа, и решил пожалеть девочку.

– Кать, скажите мне только одну вещь… Это ведь не Потапкин?

Почему-то Потапкина было бы сложнее всех пережить, хотя Урядов не лучше, а про Федора и говорить нечего.

Катя вскинула раскрасневшееся лицо и покачала головой.

– Это никто, Андрей Павлович. Святой дух!

– Хотите покататься по ночному городу, Кать? – сдался он. – Я иногда люблю без всякой цели колесить по улицам.

Она кивнула, выпрямилась, огляделась по сторонам и засмеялась.

Прижала к груди его руку.

– Вы очень хороший человек, – сказала застенчиво, – самый лучший.

Вот что было особо хорошо в Кате – она всегда была права.

Этой ночью Пушкарева расшалилась настолько, что даже высунулась в люк на крыше машины, крича на всю Москву: «Я не хочу, чтобы этот вечер не заканчивался никогда-а-а-а!»

Ему пришлось спускать её вниз, пока она не разбудила всех собак в округе.

– Да что с вами сегодня такое? В ваш сок попала водка?

– Не знаю… гормоны?

Улыбаясь, он остановил машину возле её подъезда.

– Катя, вы маленькая мошенница и все списываете на гормоны.

– Ну у меня и правда гормоны. Хорошее настроение. Как будто… крохотный праздник посреди мрачной рутины, понимаете?

– Пожалуй, – согласился Жданов. – Кать, ну, надеюсь, что ваш папа уже лег спать и не будет уже терзать вас расспросами.

Она быстро посмотрела на часы и улыбнулась.

– Он меня не будет ругать, не сегодня, – и выпорхнула из машины, помчалась к подъезду, постоянно оглядываясь. Она даже едва не влетела в дерево.

Ну и что это было?

Велел же тебе Малиновский: Жданов, остановись. А ты что делаешь?

========== 17 ==========

– Я вот думаю, может быть в чай что-нибудь подмешать?..

– В смысле? – не понял Малиновский.

– Ну такое успокаивающее пыл средство, – туманно объяснил Жданов.

Этим утром Пушкарева позвонила ему с утра и сообщила, что доберется сама. И вот – где-то болталась, хотя рабочий день уже семь минут как начался.

Поскольку Кира подкарулила его ночью в собственной постели, у Жданова не было возможности объяснить Кате по телефону, что она не права и он все равно её заберет, и пришлось только буркнуть что-то согласное. Кира и без того выразила явное неудовольствие от того, что служащие беспокоят руководство в такую рань.

Теперь они с Ромкой были вдвоем в кабинете, и требовалось очень много сил, чтобы не смотреть посекундно на часы.

Может, ей нужно анализы было сдать?

Или снова стало плохо? По утрам Катя частенько бывала в довольно плачевном состоянии. Однажды ему пришлось останавливаться под кирпичом, потому что ей потребовалось срочно выскочить из машины, и дело закончилось штрафом.

Малиновский перестал бесцельно слоняться по кабинету и уставился на своего президента.

– Теперь тебе понадобился бром, чтобы справиться с собственной невестой? А как же традиционная терапия?

– Ну ты представляешь – я вчера возвращаюсь домой глубокой ночью, а Кира лежит в моей постели! Как ни в чем не бывало!

– О как, – оживился Роман, – и откуда же ты вчера вернулся глубокой ночью таким уставшим, что Кира не вызвала в тебе ответной страсти? Как зовут эту причину? Беленькая, рыженькая?

Жданов предпочел не отвечать на всякие дурацкие вопросы, продолжая размышлять о наболевшем.

– Ну надо что-то решать! Как ты думаешь, один раз в две недели будет достаточно?

– Позвольте узнать, вы о сексе? – заинтересовался Малиновский.

– Я о Кире! Я чаще, чем один раз в две недели спать с ней просто не могу, понимаешь? Обрыдло!

– Дважды в месяц? Конечно, это как получка с авансом. Охладит любого, – пробормотал Ромка удрученно. – Андрюх, ты совсем спятил так обращаться с собственной невестой? Шляешься черт знает где по ночам, откатываешь обязательную программу без всякого энтузиазма, я уж не говорю о произвольной, ходишь повсюду с такой кислой физиономией, как будто это у тебя токсикоз, и это не…

Какой-то шум из коридора отвлек его от чтения нотаций.

Заскучавший было Жданов встрепенулся.

Он был рад любой возможности избежать заунывных напевов Романа: Кира, свадьба, совет директорв.

Как будто барабаны били прямо в его голове.

Как будто он и сам не знал, что нельзя плохо вести себя с Кирой.

Как будто над всеми их ссорами не нависала зловещая тень её братца.

Ромка был прав, и тем особенно неприятен.

Вакханалия в коридоре имела под собой вполне конкретную причину: день рождения Пушкаревой.

– С днем рождения, Катюша, поздравляем тебя! – пел коллектив.

Раскрасневшаяся, смущенная, в своих косичках и очочках, Катя напоминала именинницу на утреннике в детском саду. Она была еще в пальто, и кажется едва вышла из лифта, когда женсовет выскочил из засады. Кто-то швырнул в неё букетом, как гранатой, и Катя довольно ловко его поймала.

По крайней мере, этим утром её лицо не отливало тем нежным зеленым цветом, к которому Жданов уже почти даже привык.

– Открыточку, – провозгласил Федор и едва не пришмякнул Пушкареву сверху картиной. – Счастья, жениха хорошего!

Они что, совсем озверели? Еще не хватало, чтобы она тяжести по Зималетто таскала, как будто мало было ловли букетов.

– Оставайтесь такой, какая вы есть, доброй, умной и хорошей, – тараторил Потапкин.

Жданов, который уже был готов отобрать у Пушкаревой картину и всех тут разогнать, притормозил.

Потапкин? Федор?

Крики «поздравляем» и попытка троекратного «ура» смялись при приближении Жданова.

– Простите, – сказал он, добавляя бархата в свой голос, хотя, конечно, хотелось рычать, – я не знал. Поздравляю, – и поцеловал Катю в щеку. – Я думаю, надо торт организовать, как-то отметить это событие, – предложил Жданов, пережив скептическое поздравление Киры и Милко.

Зря он это: при упоминании торта Катю ощутимо перекосило.

– А мы уже обо всем позаботились, – заверили Таня с Амурой, – всё будет проведено на высшем уровне – праздничный пирог, подарки.

Лицо Пушкаревой становилось все зеленее.

Черт, еще не хватало, чтобы ей стало плохо прям здесь.

Облепили Катю со всех сторон, нелюди! Сами потом будут её водичкой опрыскивать!

– Никаких пирогов, – являя чудеса логики, сообщил Жданов резко, – у Кати сегодня уже назначен деловой обед. И вообще весь день забит под завязку, так что постарайтесь не сильно задерживать Катерину.

– Андрей Павлович, – с упреком начала было Таня, но он уже развернулся и направился к себе. Очень хотелось унести с собой картину, но коллектив, который и без того смотрел волком, вряд ли бы понял, если бы президент начал отбирать подарки у своих подчиненных.

– Черт, только этого не хватало! Оказывается, у таких, как Пушкарева, тоже бывают дни рождения! Кто бы мог подумать, а? – влетев в свой кабинет, в сердцах сказал Жданов.

– А что, а что ты думал, что у «таких» только один праздник: сдача квартального отчета? – рассудительно ответил Ромка. – Прекрасно! Прекрасно. Какой же ты жестокосердный, ты невнимательный начальник. У твоей помощницы праздник, а ты даже не удосужился ее поздравить.

– Да я не знал! Она мне слова не сказала, хотя мы до часу ночи не расставались, – рявкнул Жданов.

– А надо было читать по глазам, по улыбке, а еще лучше по личному делу, которое, между прочим, несложно взять в отделе кадров… – тут до Малиновского дошло. – Что ты делал до часу ночи с Пушкаревой? С Пушкаревой?! Ты от неё, что ли, к Кире приехал весь такой утомленный нарзаном?

От ответа его спас звонок телефона на Катином столе.

– Пушкарева, – буркнул Жданов, срывая трубку.

– А вот и нет, – ответили ему, – вы не Пушкарева, вы Жданов. Перепутали?

– Зорькин?

– Я! – молодцевато ответила трубка.

– Вы, наверное, звоните, чтобы поздравить Катю? Её пока поглотил спрут под названием женсовет. Кстати, Николай Антонович, а что лучше подарить Пушкаревой?

– Командировочное удостоверение, – быстро ответил Зорькин.

– В Тамбов? – от неожиданности брякнул Жданов.

– Ну что же сразу в Тамбов, широка страна моя родная, можно и в Тулу, тоже на букву «т» начинается. Тут у нас такая похоронная атмосфера, что у Катьки уже нервы сдают. Валерий Сергеевич, конечно, пытается не наседать, но из него выходят лишь вздохи!

Дверь открылась, и картина, пошатываясь, засеменила по кабинету. Катю за ней почти не было видно.

– О господи, – вздохнул Малиновский. – Катенька, ну верните вы экспонат в Третьяковку! Что ж вы делаете?

– Здравствуйте, Роман Дмитриевич, – пропыхтела картина.

– Я пойду… посмотрю… последние… отчеты о продажах, – слинял Малиновский, начертав в воздухе нечто угрожающее. Оно означало примерно следующее: помни о Кире, а за ночи с Пушкаревой ты передо мной еще ответишь.

– Перезвоните, – сообщил Жданов Зорькину и подхватил пошатывающуся картину, желая облегчить Пушкаревой ношу. Она продолжала стойко за неё цепляться, и теперь они вдвоем держались за раму.

– Катя, а почему о вашем дне рождения я узнаю последним? – получилось слишком сурово, но она сама была виновата. Предупреждать же надо!

– Андрей Палыч, последней узнала Кира Юрьевна, – выглянула из-за букета Катя. На её волосах были пушистые шарики мимозы. – Вы знаете, Андрей Павлович, у вас столько дел, а тут еще я с этим днем рождения.

– Катя, я чувствую себя идиотом. Какие дела? О каких делах еще могут идти речь?

– Перестаньте. Этот день для меня совершенно… ни к чему все эти поздравления.

Улыбаясь, Жданов пытался собирал цветочки с косичек.

– Катя, я должен был подготовиться, – мягко заметил он.

– Это совершенная ерунда. Ой, – картина начала заваливаться набок вместе с Катей, и Жданов перехватил их обеих поудобнее.

– А для меня нет.

– А для меня – да.

– Кать, – поставив картину на пол, возмутился Жданов, – что вы со мной постоянно спорите?! Я это я, вы это вы. Вам это понятно?! – Пушкарева притихла, смотрела виновато, и он устыдился своего рычания. – Простите, вырвалось.

Катя робко улыбнулась и подняла руку, чтобы стряхнуть мимозу с его волос.

– Я не хотел на вас кричать. Просто я очень расстроен, – попытался объясниться он.

– Простите, пожалуйста, – произнесла она почти нежно.

– Это вы меня простите. У вас такой день, а я как упырь какой-то.

– Совершенно обыкновенный день. Я никогда не отмечаю его.

– Просто я начинаю нервничать, когда… если вы что-то скрываете от меня, – признался Жданов. – Да отдайте уже это произведение искусства, – он все-таки отобрал у неё картину и пристроил её к стене. Потом забрал букет и положил на стол. – Идите сюда, – усадив Катю на стул, он принялся аккуратно освобождать её волосы от цветов.

– Я сказала вам, что это не важно, не для того, чтобы успокоить вашу совесть, – ответила Пушкарева, вертя головой. – А потому, что для меня эта дата действительно не имеет никакого значения. С чего тогда ей иметь значение для вас?

– Как это она не имеет для вас значения? – удивился Жданов. Присев на корточки, он взял Катю за руки, заглядывая ей в глаза. – Поясните, а то я ничего не понимаю.

– Андрей Павлович, когда у людей день рождения, они устраивают праздник. Они приглашают домой друзей. Но… мне никогда не хотелось устраивать ничего подобного. Единственный раз я праздновала день рождения ради своих родителей, это было на моё пятнадцатилетие. Мама предложила пригласить моих одноклассников, напекла пирожков, накрыла на стол. Колька повесил шарики. И никто не пришел. Никто из всего класса, – она говорила спокойно, ни на что не жалуясь, а просто объясняла ему, как он того и просил. – Поэтому больше я никогда не устраивала праздников на свой день рождения. Так что не беспокойтесь, Андрей Павлович.

Он задумчиво разглядывал её.

– Почему вас не любили в школе, Катя?

– Некрасивая зануда-отличница, – пожала она плечами, – я не прогуливала уроки, не курила за гаражами, не подлизывалась к главарям класса. У меня всегда были выучены все уроки, учителя ставили меня в пример. Да вы бы тоже не любили меня, если бы учились вместе со мной. Вы-то, наверное, были самым популярным мальчиком в школе.

Он засмеялся.

– Катя, хотите в Тамбов?

– В Тамбов? Вы меня в ссылку, что ли, отправляете?

– В командировку, – пояснил Жданов. – Срочную.

– Но у нас нет никаких дел в Тамбове, – с недоумением ответила Катя.

– Вот так раз! В таком случае мы, конечно, туда не поедем.

– Мы?

– Мы поедем в Тулу. Тоже на «т» начинается.

Она смотрела на него изумленно и доверчиво, как любопытный заяц.

========== 18 ==========

Уже в пальто, Жданов сидел возле входа и терпеливо ждал, пока Пушкарева в десятый раз объяснит своему отцу, что график командировок составляется без учета дней рождения сотрудников, что поездка была давно запланирована, что она забыла предупредить заранее, потому что у неё голова от всего кругом.

Дверь приоткрылась и появились головы Шуры и Амуры. Оглядевшись по сторонам, они не обнаружили начальства и предприняли партизанскую попытку просочиться к столу Пушкаревой.

Когда Жданов их окликнул, девицы подскочили на месте.

– А мы вот Катю хотели пригласить на обед, – объяснили они.

– Папа, мы отметим мой день рождения позже, – устало сказала Катя в трубку.

У неё был такой замученный вид, что обед с женсоветом запросто мог её доконать.

– Не получится, – терпеливо сказал Жданов, – я же вам уже объяснил.

– Но мы думали, что вы передумаете… Сегодня ведь такой день…

– День – рабочий, – гаркнул Жданов.

Девицы, пылая социалистическим негодованием, попятились к двери.

– Амура, – попросил он, – вы часика через три сообщите Кире Юрьевне, пожалуйста, что мы с Екатериной Валерьевной поехали в Тулу поглядеть помещения под производство, хорошо? Вернемся завтра. Ну и забронируйте нам приличную гостиницу.

– Как в Тулу? – изумилась Амура.

– Почему завтра? – изумилась Шура. – Это же близко совсем. Вжух туда, вжух обратно.

– А напомните мне, – повысил голос Жданов, – с каких пор я обязан отчитываться перед собственным секретариатом?

– Так ведь день рождения у человека…

– Да ведь это всего лишь день рождения, а не конец света, – с отчаянием выкрикнула Пушкарева, – мама, ну объясни ты ему! – и шмякнула трубку на аппарат.

– Понятно, – сказала Амура.

– Ясно, – сказала Шура.

И их обеих унесло ветром из кабинета.

– Да что же такое, – пробормотала Пушкарева растерянно и расстроенно.

– Катя, вы в порядке? – Жданов подошел ближе.

– Я что-то… не пойму, – Катя слепо притянула к себе лацкан его пальто и попыталась вытереть им глаза сквозь очки.

Жданову пришлось привстать на цыпочки и, удерживая равновесие, – балерина здесь не он – опереться рукой об стену за её спиной.

Балансируя таким образом, он подождал, пока она вдоволь изъелозит и изомнет дорогую ткань. Он только надеялся, что сможет избежать сморкания.

И Пушкарева оправдала его надежды: сморкаться в него она не стала, но зачем-то прижалась щекой к измочаленному лацкану, да так и замерла.

– Катя, что за чудачества?

– Ну постойте вы немного спокойно, – попросила она. – Вам что, трудно?

Непросто было чувствовать себя идиотом, но Жданов с этим справился.

Постоял.

Подождал.

Наконец, Катя громко вздохнула и выпустила его пальто из своих кулачков.

– Спасибо, – поблагодарил Жданов и попытался привести себя в порядок. – Вы готовы ехать?

– Андрей Павлович, – Катя застенчиво облизнула губы. – У меня к вам огромная просьба.

– Вещайте, – великодушно позволил Жданов.

– Вы не могли бы и дальше держать женсовет подальше от меня?

– Что? – переспросил он, решив, что ослышался.

– Я еще не готова всем признаться, а у девочек не зрение, а рентген. Вы поэтому… ну я не знаю, будьте со мной построже, что ли. Рявкайте на меня при всех – мол, Пушкарева, хватит болтать, марш работать, за что я вам зарплату плачу, да я вас уволю, и все такое. Чтобы я по струнке ходила!

– Катя, вы с ума сошли? Не собираюсь я на вас рявкать при всем Зималетто.

– То есть, в своем кабинете – отлично рявкаете, а как при людях, так сразу приступ ложной скромности?

– Не говорите глупостей, – рявкнул Жданов, – я на вас вообще никогда не рявкаю! А теперь быстрее заворачивайтесь в свое пальто, пока нас никто не остановил. Бегом, Катенька, бегом, помните, нам угрожает торт!

– Фу, – воскликнула она, морщась. – Это такая гадость. Не напоминайте даже.

– Вы не против пообедать в Туле? Мне очень хочется побыстрее покинуть Москву.

– Вы прям как француз, Андрей Павлович.

Осмотр заброшенного производства, который Жданов придумал просто так, для отмазки, неожиданно заинтересовал Пушкареву.

Она с самым сосредоточенным видом бродила из помещения в помещение и задавала миллион вопросов – стоимость коммуналки, налоги, износ здания, потом где-то откопала калькулятор и уселась считать. Потом отобрала мобильник у Жданова и принялась звонить Зорькину.

– Кать, чем вы занимаетесь в собственный день рождения? – заскучал Жданов.

– Да, Коля, я пришлю тебе техническую документацию, – завершила она беседу.

Ему едва удалось вытащить её из гулких цехов.

– Катя, у вас такой залихватский вид, как будто мы действительно собираемся покупать эти площади.

– Ну что вы, – ответила она задумчиво, – у Зималетто нет таких денег. А вот у Никамоды есть.

– И что Никамода собирается делать с этой жестянкой? – удивился Жданов. – Кажется, вы не собирались ничего производить.

– Никамода нет, а вот Зималетто – да.

– Кать, ну пойдемте уже на ужин!

– Конечно, – она ухватилась за владельца здания и потащила его за собой, чтобы весь вечер пытать про налоговые льготы и стоимость земли в Туле.

– Что это, Катя? – закричал Жданов в отчаянии, глядя на мигающую пошлыми лампочками вывеску «Radison».

– Наш отель, – ответила она с неуместным весельем, – хотя вернее сказать: наш мотель.

– Это бордель, а не мотель, – возмутился он.

Катя засмеялась.

– Понимаете, Андрей Павлович, – объяснила она, – секретариат в любой непонятной ситуации заказывает Radisson, вот Амура и заказала по протоколу.

– Но это черт знает что такое, но не Radisson, Катя, – завопил Жданов.

– Это Radison, – и она снова захихикала, – только с одной буквой «s».

Жданов моргнул, соображая.

– Адидас и Абидас, – сказал он наконец. – Черт. Катя, садитесь в машину, мы здесь не останемся.

– Да какая разница, где провести одну ночь, – произнесла Пушкарева умоляюще. Кажется, она едва на ногах держалась.

– Что же, давайте попробуем рискнуть здоровьем, – раздраженно буркнул Жданов, сверх нормы сердитый на всё на свете. Мало того, что весь ужин Катя говорила о какой-то нудятине, так Амура еще определила их в пошлый дешевый мотель, куда даже приличной любовницы не привести, не говоря уж о ценных сотрудниках.

Пушкарева, несколько оробевшая, спряталась за его спиной.

На ресепшен их ждал еще один неприятный сюрприз:

– Жданов Андрей Павлович, номер люкс, – кивнула администратор, – Пушкарева Екатерина Валерьевна, койко-место в номере типа «хостел».

– Койко-место? – переспросил Жданов. – Мы сдаем Пушкареву Екатерину Валерьевну в хоспис?

– Хостел, – ответила администратор невозмутимо, – это было указано при бронировании.

Ну конечно, мелочный мстительный привет от Киры.

– Ну так разместите Екатерину Валерьевну в другой люкс, – нетерпеливо потребовал Жданов.

– У нас только одни люкс.

– Какие приличные гостиницы есть поблизости?

Катя тронула его за рукав.

– Мне смертельно надо прилечь, – прошептала она.

– Ах, черт, давайте ваш единственный люкс.

В номере Катя слепо сбросила пальто и сразу упала в кресло перед телевизором.

Жданов достал из бара бутылку минералки, отвинтил крышку и протянул Пушкаревой.

– Н-не надо, – пролепетала она, – это какая-то странная слабость. Прежде у меня такой не случалось.

Бродя по номеру, он хмыкнул.

У Пушкаревой даже недомогания были классифицированы и подшиты в нужные папки.

– Я не поняла, что это было с койко-местом, – сказала вдруг Катя.

– Действительно не поняли?

– Но это так по-детски, – пробормотала она недоуменно.

Жданов отпил из бутылки, глядя на неё. Ему вдруг стало интересно, а как бы Катя изводила своих соперниц, случись они у неё благодаря какому-нибудь чуду.

– Вы же спите на ходу, Катя. Эта ваша слабость называется недосып. Я выйду на полчаса, а вы примите душ и ложитесь в постель.

– В какую постель? – уточнила она, встревожившись. – На койко-место?

– Вот в эту самую постель, – он указал на двуспальную кровать, покрытую дешевым синтетическим покрывалом с оборками. На холодной серо-голубой ткани были нарисованы вазоны, очевидно, номер претендовал на античный стиль. Слава богу, обошлось без алого алькова, а то разные Жданов извращения в подобных люксах видел.

Катя немедленно отвела глаза от кровати и с большим интересом принялась разглядывать дешевую репродукцию какого-то греческого пейзажа с арками и статуей.

Уши её полыхали.

– А вы?

– И я в неё лягу, – сказал Жданов, страдая всем своим телом, – это двуспальная кровать, Катя. Вы с одной стороны, я с другой. Как два пионера в пионерлагере. Между нами мы положим горн.

– Какой горн?

– Можно меч, как в рыцарском романе. В вашей сумочке есть меч, Катя?

– Там и горна нету.

– Безобразие, – осудил Жданов, цепляясь за бред, который нес, как за алое знамя.

Господи, как он оказался внутри такой нелепой ситуации?

Зачем ему делить постель с Пушкаревой, если можно оставить её здесь, сесть в машину и найти себе куда более приличное пристанище на ночь?

Этот же вопрос читался на бледненьком Катином лице, но она не задала его вслух.

И правильно сделала, можно подумать, что у него целые карманы готовых ответов!

– Ну я пошел, – сбежал Жданов из неловкой невыносимости, захватившей этот дурацкий пошлый номер с ужасающей лепниной и позолоченными вензелями.

Внизу в баре он заказал виски, бессмысленно таращась на дно стакана.

Жданов ощущал разочарование: ему хотелось привезти Катю в Тулу, где их никто не знал и никто бы не тревожил, и долго гулять с ней среди заснеженных елочек, а потом неторопливо ужинать со свечами или чем-то таким. На деле же они перехватили какой-то еды по дороге сюда, провели половину дня на заброшенных складах, устали, запылились, а потом еще два часа разговаривали про налоги.

Разве день рождения у человека должен быть таким?

Он ведь даже подарка не успел купить!

Его разрывало от желания устроить что-то праздничное для Катерины и сомнениями из-за её усталости. Не потащишь же эту женщину в клуб! И не купишь ей шампанского.

Дальше ждановская фантазия иссякала, и рука сама тянулась к телефону – позвонить Малиновскому и спросить совета. Останавливало лишь смутное подозрения, что лучший друг не оценит его метаний и скажет что-то такое, отчего и без того паршивое настроение испортится окончательно.

Но сколько ни страдай, а делать все равно что-то надо.

Когда Жданов, спустя довольно долгое время, вернулся в номер, Катя уже дремала со включенным телевизором, натянув покрывало до самых ушей. Кажется, она так и не решилась забраться под одеяло. Выглядывали рукава оранжевой пижамы, влажные косички были переплетены по-новому, а круглые очки сверкали каким-то особо неприступным блеском.

Увидев, что у Жданова в руках тарелка с чем-то съедобным, во что воткнута горящая праздничная свечка, Катя быстро села, и мультяшный мышонок на её животе выглянул наружу.

– Что это? – спросила она.

Жданов оперся коленом на кровать подле неё и поднес свечку ближе.

– Загадывайте желание, Катя.

Она взметнула на него изумленные глаза с влажными ресницами, зажмурилась и приняла почти молитвенный вид. Мечтательная улыбка тронула уголки её губ, а ладони сами собой соединились в «намасте».

Потом она аккуратно задула свечу и дернула носом.

– Что это у вас вместо торта?

– Пудинг из лосося и форели, Катя. У нас же эта неделя – рыбная?

– У нас? – переспросила Пушкарева тонким голосом. Вот бы она снова хныкать не начала! У него уже не хватало сил на вечно хлюпающую носом помощницу.

– И у меня есть безалкогольный брют, – Жданов вручил ей тарелку и нырнул в бумажный пакет, который притащил с собой.