Текст книги "Святая Катерина (СИ)"

Автор книги: tapatunya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Ты пытаешься обидеть меня, Андрей? – серьезно спросила Кира.

– Я пытаюсь… – он замялся, подбирая слова, – я предлагаю тебе подумать, почему тебя раздражают абсолютно все мои поступки.

– Потому что они все связаны с Пушкаревой, – отчеканила она. – Неужели ты сам не видишь, какое крошечное место я занимаю в твоей жизни?

С этими словами Кира развернулась и ушла.

Слава богу.

Жданов показал ей язык и отправился к Малиновскому – выяснять, что удалось разведать у Зорькина во время пыток вениками.

========== 12 ==========

В кабинете Малиновского обнаружилась Екатерина Пушкарева, которая стояла, гордо расправив плечи и сердито сузив глаза.

– Катенька? – удивился Жданов. – Что вы тут делаете?

– Катенька изволят надо мной издеваться, – пожаловался Малиновский с нервной иронией.

– Я принесла Роману Дмитриевичу свою новую медицинскую карту, – уведомила Пушкарева, – чтобы он с ней внимательно ознакомился и не тратил лишних денег на подкуп медперсонала.

– Какая забота о финансовом благосостоянии Малиновского, – умилился Жданов.

Катя скупо улыбнулась и ушла к себе.

– Вот сколько злопамятности в человеке, – посетовал Ромка ей вслед. – Между прочим, наш конфидент Зорькин, кажется, и сам понятия не имеет, от кого залетела его прекрасная подружка. Ну или он лучший тайный агент в мире.

– Как мне это все надоело, Ромка, – вздохнул Жданов. – Кира еще эта!

– Опять поругались?

– Вдрызг.

– Так этим надо пользоваться, – возликовал Малиновский, – Андрюха, а поехали вечером в «Аквамарин», Синицкий устраивает какую-то вечеринку.

– А поехали, – согласился Жданов, – тряхнем стариной.

Как назло, именно в этот день в Зималетто недобрым ветром занесло Воропаева, который шнырял туда-сюда, поливая все вокруг ядом. Исчезновение стены произвело на него самое тягостное впечатление.

– Ты испортил мой будущий кабинет, – возмутился Воропаев, – экий мерзкий теперь отсюда открывается вид!

Пушкарева спряталась за монитором.

– Меня только одно удивляет, Екатерина Валерьевна, – продолжал наседать он, – как это вы еще не вытеснили Андрюшу из кресла президента, потому что кабинета вы его уже лишили.

– Не мешай Кате работать, – встрял Жданов между ними.

– А если бы твоя Пушкарева работала, как следует, я бы уже получил свои выплаты. Где деньги, Жданов?

– Проценты акционерам будут выплачены после выдачи зарплаты сотрудникам и погашения кредитов, – ответила Катя спокойно.

– Моя семья вложила в Зималетто большие деньги не для того, чтобы вы тут стены ломали и устанавливали свои правила!

– Катя здесь совершенно не при чем, – рассвирепел Жданов.

– А с каких пор ты превратился в наседку?

– Завтра! – выкрикнула Катя, вскакивая. Кажется, она на полном серьезе испугалась драки. – Вы получите свои деньги завтра, Александр Юрьевич, – добавила тише.

– Ты когда будешь уходить… нет, когда ты будешь вылетать отсюда, Жданов, то не забудь заделать эту дыру снова, – процедил Воропаев. – Лучше, если ты и свою секретаршу внутри замуруешь.

– Катя мой помощник, – ответил Жданов, искусственно улыбаясь, – а еще одно слово в её адрес – и я повышу её до вице-президента.

Вскинув брови, Воропаев задумчиво посмотрел на него – как на клоуна. Потом подошел к Кате, оперся на её стол, низко склонился, разглядывая в упор.

– Всё-таки, вы очень необычная девушка, Катя, – медленно проговорил он, – и это отнюдь не комплимент.

– Хватит, – Жданов оттащил его в сторону, – ты уже перевыполнил норматив по злоязычию. Можешь теперь расслабиться.

– Да не трогаю я твою Пушкареву, не трогаю, – Воропаев вскинул вверх руки, – не надо так дергать мою рубашку, пуговицы оторвешь.

– Сам оторву – сам и пришью.

– Все, я уже ухожу.

– Всего доброго, – зло попрощался Жданов. Наверняка это мерзавец теперь потащится к Кире и там выслушает новую пачку претензий на её нерадивого жениха. – Кать, ну не обращайте вы на него внимания.

Но Пушкарева думала совсем о другом.

– Андрей Павлович, – медленно начала она, – нам нужен какой-то дополнительный план. У меня никак не выходит из головы тот факт, что в «Вестнике регистрации юридических лиц» была информация о залоге. И шанс, что эта информация дойдет до Александра Юрьевича, очень велик.

– Катя, не начинайте, – взмолился Жданов, – я не в состоянии сейчас думать еще и об этом.

– А вы все-таки подумайте, потому что закон подлости работает без сбоев.

– Вы сегодня все сговорились да? – взорвался Жданов. – Каждый мечтает испортить мне настроение!

Пушкарева не дрогнула.

– Вы пока покричите, – деловито сказала она, – потом подпишите эти ведомости, а потом подумайте.

– А потом я поеду в «Аквамарин» и не стану ни о чем думать.

Она пожала плечами, протянула ему документы и вернулась к своим делам.

Потом приходили модели, – тоже хотели денег. Они вились вокруг Жданова и кружились, и это было бы весьма приятно, если бы Катя не мешала им своей бесконечной трепотней с банками. Наверное, он действительно погорячился со сносом стены – её телефонные звонки отвлекали его. Жданову хотелось снова окунуться в тот беззаботный мир красивых женщин и неприхотливых удовольствий, в котором все было так легко и просто. И он уже почти пригласил девочек составить им компанию в «Аквамарине», но тут у Пушкаревой что-то с грохотом упало со стола.

Чеееерт.

Твоя доброта, Жданов, тебя погубит.

Надо было оставить твою лягушонку в её коробчонке.

Теперь мало того, что над тобой потешаются все, кому лень, так и личной жизни совсем не осталось.

Проводив девочек, Жданов задумчиво вошел к Пушкаревой через дверь-саму-по-себе и присел на краешек её стола.

– Вы специально это уронили, Катя.

Она подняла на него невинный взгляд.

– О чем вы говорите? – спросила с притворным удивлением.

Он покачал головой.

– Вы, к счастью, совсем не умеете врать. В чем дело, Катя?

– Мне бы не хотелось быть свидетелем очередного скандала с Кирой Юрьевной, – призналась она неохотно. – Этот «Аквамарин» и без того дорого вам обойдется.

Это разозлило его. Теперь она играет на стороне его невесты? Пушкарева должна быть всегда на одной стороне – на ждановской. И если он решил заигрывать с моделями, пусть сидит тихо и не бросается папками.

– Звоните папе, Катя, – велел он сердито, – вечером вы идете со мной.

– Что? – переспросила она изумленно.

– Это деловой вечер, Катя, и вы, как мой помощник, обязаны быть возле меня.

– Деловой вечер? В «Аквамарине»? Андрей Павлович, но Синицкий у нас в списке «разврат и отвага».

– Вот и будете меня отважно спасать от разврата, раз уж добровольно взялись за это дело, – огрызнулся он, – звоните, Катя, звоните!

Не спуская с него настороженного взгляда, Пушкарева потянулась к телефону, но её рука застыла в воздухе.

– Это наказание, да? – спросила она подозрительно.

Жданов расхохотался.

– Вы смотрите на меня с таким ужасом, как будто я тащу вас в какое-то злачное место, а не в приличный клуб, где вы сможете приятно провести вечер, наслаждаясь вкусной едой и персиковым соком.

– Вы же знаете, что такие места не для меня. Все будут глазеть меня, как на обезьянку, все будут глазеть на вас, вам будет неловко, мне будет неловко, в итоге вы сбежите охмурять моделей, а я буду подпирать собой стену и мечтать провалиться сквозь землю.

– Ах вот какого вы обо мне мнения? – Жданов сам схватил трубку с аппарата и всучил её Пушкаревой, – какой там у вас был домашний номер, диктуйте, – и поскольку Пушкарева продолжала насупленно молчать, заявил: – я от вас целый вечер ни на шаг не отойду, довольны? Говорите уже номер, Катя, вы и так целый день испытываете мое терпение. А впрочем, давайте сюда трубку, я сам поговорю с вашим отцом.

– Ну тогда и номер сами ищите, – открестилась Катерина от участия в этой затее.

– Нет, Катя, вы совершенно невыносимы. Если вы будете также плохо себя вести и дальше, то я отправлю вас в приемную к Клочковой!

Она откинулась на стуле, скрестив руки на груди.

– Невыносимы, – повторил Жданов, поражаясь такому неразумному поведению, и набрал её домашний номер по памяти.

– Я с Пушкаревой никуда не пойду, – Малиновский от ужаса забегал по кабинету. – Ты совсем спятил? От нас же все шарахаться будут.

– Да я и сам не понял, как её пригласил, – покаялся Жданов. – Затмение какое-то нашло.

– Помутнение. Шел бы ты к психиатру, мой дорогой друг.

– А главное, знаешь, что мне заявил её отец? Чтобы я получше следил за Катериной, потому что такая молодая и невинная девушка, как Катюша, на каждом шагу подвергается соблазнам!

Малиновский даже перестал бегать, округлив рот.

– Я не знаю, Андрюха, от чего сейчас падать в обморок. От слова «невинная» или от слова «соблазн».

– Прикинь? – заржал Жданов. – Невинная соблазнительница Пушкарева, а ты с ней идти никуда не хочешь.

– Ой, Андрюш, ты кого хочешь уговоришь, – ломливым голосом прописной кокетки воскликнул Малиновский.

Синицкий всегда был извращенцем, но чтобы настолько!

Он как вцепился в Пушкареву с порога, так и не выпускал из её своих цепких лапок.

– Какая экзотика, Жданов, – шепнул он ему на ухо, – она так безобразна, что даже красива! Это же почти Отто Дикс!

Катя, услышавшая его последние слова, спросила глуховатым голосом, который у неё появлялся в минуты волнения:

– Страшная, как война, занимавшая центральное место в творчестве этого художника, или вы вспомнили про семь смертных грехов?

– Я вспомнил про портрет Сильвии фон Харден, – не смутился Синицкий и широким жестом пригласил Пушкареву за столик.

И тогда она вдруг улыбнулась.

– У вас интересный взгляд на вещи.

– Не замечал прежде за Синицким тягу к интеллектуальным беседам, – заметил Малиновский, наблюдая за тем, как эта парочка погрузилась в психологизм эпохи и самовыражении с помощью внешней атрибутики.

Пушкарева, неожиданно раскрепостившись, ни с того ни с сего заговорила о том, что во время её стажировки в Германии она была в доме-музее Дикса и там с ней приключилась забавная история. Она в красках описывала собственное смущение, когда что-то там перепутала в немецком языке и сказала вместо экспрессионизма про экзорцизм, а её похвалили за глубокое понимание картины.

– Оказывается, – закончила Катя, – Дикс и сам называл искусство экзорцизмом. Поэтому моя оплошность сошла за точку зрения.

Синицкий внимал ей с редким для этого циника и бабника вниманием, и в его глазах пробегали лукавые искры.

– Что он задумал? – нахмурился Жданов.

– Ой, да расслабься ты, – посоветовал Малиновский, – лично я считаю, что мы очень удачно пристроили наше чучелко, и теперь можем с легким сердцем отправиться на вечерний клев. С твоей стороны было мудро взять с собой Пушкареву в качестве прикрытия – завтра ты выставишь её перед собой как щит. Ну когда Кира придет тебя убивать. А теперь…

Синицкий откинул назад свой хвостик и склонился еще ближе к Кате, о чем-то энергично разглагольствуя. Катя засмеялась.

Но даже её скобки не напугали этого прохвоста.

Нет, здесь определенно было что-то нечисто.

Уцепив стакан с виски, Жданов сел рядом с Пушкаревой.

– Значит, Андрюша, это и есть твоя помощница, о которой болтает вся Москва? – подмигнул ему Синицкий.

– Как это – вся Москва? – растерялась Пушкарева.

– Катя, вы не из тех женщин, кто останется без внимания.

– И это отнюдь не комплимент, – ответила она ему словами Воропаева.

Синицкий не бросился её переубеждать, зато напомнил с улыбкой:

– Мы же уже определились с тем, что все зависит от точки зрения. Взять хотя бы мой маленький рост – вы даже представить не можете, сколько насмешек я из-за него пережил в школе.

– Почему же не могу? Легко представляю.

– Это же просто отлично, – неизвестно чему обрадовался Синицкий, – это значит, что мы с вами пережили уникальный опыт, который этим господам, – и он кивнул на Жданова, – совершенно неведом.

– А ты не сравнивай себя с Катей, – саркастически вмешался он. – Катя умный и честный человек, а ты пройдоха.

– Однако между нами куда большего общего, чем между вами, – возразил Синицкий.

Это уже, конечно, ни в какие ворота не лезло.

– Да ты даже представить себе не можешь, сколько всего общего между мной и моей Катей, – попытался было объяснить Жданов, но от негодования слова плохо его слушались.

– Кроме работы? – подначил Синицкий. – Какая у неё любимая книга?

– Налоговый кодекс!

Эти двое обменялись смеющимися, понимающими взглядами, словно действительно были знакомы сто лет и многое друг о друге знали.

«Это же всего лишь Жданов, – говорили их взгляды, – мужлан и невежа, чего вообще от него можно ожидать».

– Андрей Павлович, – тем не менее сказала Катя дипломатично, – действительно заботливый шеф.

– Представляю себе, – пробормотал Синицкий. – Катя, а хотите канапе с креветками? Они сегодня удались.

И так далее.

Вечер получился столь отвратительным, что Жданов почти напился, и только мысль о том, что ему еще сдавать Валерию Сергеевичу Пушкареву под роспись его невинную дочь остановила его от полного андеграунда.

========== 13 ==========

И лишь на следующий день, терпеливо ожидая Пушкареву, Жданов осознал, чего ему смутно не хватало с вчерашнего вечера.

Ни одного звонка от Киры – ни на мобильник, ни на домашний.

Кажется, в этот раз она действительно обиделась, а это значило, что ему придется извиняться и мириться, и покупать цветы, и давать какие-то обещания, и слушать упреки, и все как обычно, по накатанной.

Но, может быть, чуть позже?

Имеет он право прожить хоть несколько дней, как нормальный человек, без ругани и скандалов?

Наконец, Катя спустилась вниз и села к нему в машину. Она была бледной, а над верхней губой выступали капельки пота.

– Вам плохо? – встревожился он.

Она попыталась улыбнуться, но получилось так себе.

– Не очень хорошо, – призналась Пушкарева, – но это только по утрам. Скоро пройдет. Простите.

– За что простить, Катенька? – с досадой спросил Жданов. – За то, что вы живой человек? Вы… может, мы можем что-то сделать, чтобы стало лучше?

– Я бы хотела прогуляться немного, – опустив голову произнесла Пушкарева.

Как будто она у него золотые горы просила!

Ну не совсем же он бесчувственный тиран, чтобы она так сильно стеснялась говорить о своих желаниях! С Синицким она так себя не вела – капризничала, как миленькая.

– Катя, – трогаясь с места, спросил Жданов, – а что мне надо сделать, чтобы вы меньше видели во мне начальника и больше человека?

– Уволить меня, – приоткрывая окно и высовывая туда нос, ответила Пушкарева без запинки.

– Не дождетесь, – отрезал он. – А есть еще варианты?

– Андрей Павлович, видеть в начальнике человека не входит в мои должностные обязанности.

Ах вот вы в каком с утра настроении, Екатерина Валерьевна?

Между прочим, в его обязанности тоже не входила развозка служащих и их выгул в парке.

Но прежде, чем Жданов взрастил в себе эту мысль, Пушкарева сказала:

– Простите, Андрей Павлович. Меня Коля с утра расстроил. Он вчера выпил лишнего, а теперь по его мобильнику какая-то непонятная девушка отвечает.

Это было уже что-то.

Она ему действительно о чем-то рассказывала.

– А Зорькин – молодец, – удивился Жданов и тут же насторожился. – Кать, вы что, ревнуете его?

– А вы ревнуете Малиновского?

– Понял.

Заснеженный парк «Красная пресня» ранним будничным утром был совершенно пуст. Катя дышала открытым ртом, как собака, и ловила языком снежинки.

Жданов брел за ней, вспоминая, как мантру, свое обещание Малиновскому заботиться о душевном равновесии Пушкаревой.

– Вам лучше? – спросил он, проявляя заботу.

Если он будет внимательным и добрым начальником, Катя ни за что не отдаст его компанию в руки какого-то анонимного проходимца. «Руки прочь от Зималетто, – скажет Пушкарева ему, – она другому отдана и будет век ему верна».

– Еще пять минуточек, – попросила она. – Забавно, как все меняется, когда с тобой происходит такое.

Её рука неосознанно легла на живот.

– Вам не страшно? – вырвалось у Жданова, хоть он вовсе не хотел обсуждать столь раздражающую его тему.

– Страшно, – светло улыбнулась Катя, и он вдруг замер, любуясь этим светом, смягчившим её черты и подарившим нежнейшую из улыбок, – но я счастлива. У меня появится человек, который будет любить меня всем сердцем и который никогда не будет меня стыдиться. Он, ну или она, не будет думать «эта страшная Пушкарева», ну, а я… я подарю ему всю свою жизнь.

В мечтательности её глаз было что-то столь пронзительное, что у Жданова заныло в груди. Так бывает, когда смотришь на великое произведение искусства, и от невозможности его постижения становится больно.

Катино стремление к любви, не прикрытое обычной броней её сдержанности, ранило.

– Ну, а его отец? – спросил Жданов, протягивая ей руку, чтобы она не поскользнулась на скользком участке. – Ваша любовь к нему была столь же велика? Впрочем, зачем я спрашиваю. Вы бы никогда не были с мужчиной, которого не любите, правда?

– Это неважно, – ответила она. – Моя любовь к мужчине – невостребованный товар. Наверное, я просто не создана для такой любви, о которой грезила по ночам.

– Что же это за любовь, Катя?

Она засмеялась, скрывая неловкость.

– Андрей Павлович, это так стыдно, говорить про такое вслух, – призналась Пушкарева.

– Кать, ну вы же со мной разговариваете, а не с кем-нибудь.

Она бросила на него быстрый взгляд, покраснела и проговорила с мучительной неуклюжестью:

– С вами невозможно говорить об этом не потому, что вы посторонний мне человек, а потому, что вы в любви ничего не смыслите.

– Это я-то? – уязвлено спросил он, поражаясь тому, когда этот мир спятил окончательно. Синий чулок Пушкарева считает себя большим знатоком во взаимоотношении полов, чем самый известный ценитель женщин столицы?

– Давайте наоборот, – предложила Катя, – сначала вы дайте ответ на собственный вопрос. Что такое любовь, Андрей Павлович?

– Ревность, – ответил он, пожимая плечами, – страсть, вспышка, несвобода, узы, ссоры и примирения, власть, давление, удовольствие, азарт, погоня, ложь. Катя, любовь – это множество проблем. Так что, я аплодирую вам за то, что вы оставили себе только плод. По крайней мере, никто не будет с утра до вечера выносить вам мозг.

– Мой мозг – собственность компании «Зималетто», не так ли? – усмехнулась Пушкарева. – Давайте уже пойдем к машине, пока наше опоздание не стало слишком очевидным.

И уже открывая перед ней дверь, Жданов напомнил:

– Вы мне так и не ответили, Катенька.

– Нежность, – ответила она, глядя ему прямо в глаза, – доверие, готовность пожертвовать чем угодно ради счастья любимого.

В горле у него пересохло. Но он нашел в себе силы на насмешливое:

– Оставьте такую любовь монахиням. Любовь эгоистична, а вовсе не жертвенна. Она как голодный языческий божок, требующая все новых и новых подношений.

– Андрей Павлович, – фыркнула Пушкарева и села в машину, – вы как слепец, который утверждает, что деревья вовсе не зеленые.

– А они и не зеленые, – крикнул Жданов, обходя капот, – посмотрите вокруг, все черно-белое. Вы глядите на мир сквозь розовые очки, Катя.

– Ну и пусть, – пожала она плечами, – это лучше, чем быть циничным и не доверять никому вокруг.

– Ну ведь иначе вас обманут, Катя.

– Но ведь ложь бывает и во спасение, правда?

– Истинная, – согласился Жданов. – Именно поэтому я все время вру Кире.

Приехав в Зималетто, Жданов первым делом направился на производство, к Ромке.

– Как мне надоело ублажать Пушкареву, – пожаловался он, все еще ощущая себя не в своей тарелке и не зная, как избавиться от этого неудобного ощущения, – мы ведем какие-то сентиментальные беседы о великом, как два ученика воскресной школы.

– Ну поговори с ней о бухучете, – пожал плечами Малиновский, – о подгузниках. О чуде материнства. О набухании в груди.

– Фу, – передернуло Жданова. – Уж лучше о любви.

– Вы беседуете с ней о любви? – расхохотался Ромка. – Жданов, ты ступаешь скользкую тропинку. Некрасивая мать-одиночка способна втюриться в кого угодно.

– Что значит в кого угодно? Я, между прочим, не самая плохая кандидатура.

– Самовыдвигаешься?

Так, смеясь и дурачась, они и провели утро, а когда Жданов поднялся наверх, то в его кресле восседала злая, как черт, Кира.

– Катенька, вы можете быть свободны, – сказала она, как только он вошел в кабинет.

Пушкарева бросила на него несчастный взгляд и вскочила.

– Катенька, – положив ей руку на плечо воскликнул Жданов, – находится на своем рабочем месте. А тебе, любимая, пора отвыкать превращать Зималетто в поле боя.

– Ах так, в таком случае потрудись мне объяснить, почему ты провел целый вечер в «Аквамарине» вместе с… Екатериной Валерьевной.

Та попыталась дернуться и сбежать, но Жданов крепко держал её за узкое плечо.

– Начинается! – заорал он.

– Продолжается! – закричала Кира.

– Разве тебе не доложили, что с нами был еще и Синицкий, и мы обсуждали дела?

– Да какие у тебя с Синицким могут быть дела!

– Хорошо, хорошо. Что, по-твоему, случилось вчера в «Аквамарине»?

– А я объясню. Ты засветился там для отвода глаз, а потом поехал к любовнице!

– К какой еще любовнице, Кира!

– Вот это я у тебя хотела выяснить!

Кира так яростно обмахивалась каким-то случайным схваченным со стола листочком, как будто это она стояла в пальто, а не раскочегаренный Жданов. Да от него уже прикуривать можно!

– Ты наплел мне с три короба о том, что мой контроль тебя душит, чтобы спокойно бегать по бабам!.. Что это?

– Не знаю, листок какой-то, – устало ответил он. Катя снова дернулась, и он ослабил хватку. Зачем он вообще остановил бедную девочку? Надеялся, что при свидетеле Кира будет меньше кричать?

– Твои уста – два лепестка граната, но в них пчела услады не найдет. Я жадно выпила когда-то их пряный хмель, их крепкий мед… Что это?

Огромные глаза Пушкаревой смотрели так виновато, что сомневаться в авторстве этого послания не приходилось. Господи, что нашло на эту особу?

– Кира, я не знаю, – хмуро разглядывая Катю, сказал Жданов. – Дай сюда.

– Она же подписалась, кто это такая – Лохвицкая?

– Кира, давай успокоимся. Я ничего об этом не знаю.

– Зато я знаю! – и дорогая невеста вылетела вон, напоследок так хлопнув дверью, что Пушкарева крупно вздрогнула.

– Ну и что это было, Катя? – мрачно спросил он.

Она рухнула в кресло и пролепетала:

– Я просто хотела вам напомнить, что любовь – это не только скандалы и ссоры, что в ней много прекрасного…

– Что? Катя, Вы… Вы что… Вы не понимаете? Кира и так готова меня разорвать, а тут ещё какие-то стихи! – зарычал Жданов. Вот как он сейчас умудрился так огрести на совершенно ровном месте?

– Я все объясню Кире Юрьевне, – вскочила Пушкарева.

– Сидеть, – скомандовал Жданов. – Что вы ей объясните? Что у нас философский диспут о смысле любви? Да ни один нормальный человек в это не поверит, Катя! Это же какой-то бред! Вы хотите, чтобы Кира меня прикончила?

Она побледнела.

– Вот поэтому вы не должны больше подвозить меня по утрам. У меня сбивается дистанция. Вы начальник. Я ваша подчиненная. Никаких совместных прогулок. Простите меня.

И Катя выбежала из кабинета.

Малиновский разговаривал по телефону, когда к нему ввалился Жданов.

– Работа кипит? Хорошо тебе, – буркнул он.

– А ты что не весел, что головушку повесил? Кирюшка атаковала?

– Угм. Меня Катя бросила.

– Как бросила? – не врубился Ромка. – Куда бросила? В терновый куст?

– Она отказалась быть моей подопечной! Не хочет, чтобы я её выгуливал и возил! – взорвался Жданов.

– Рвется с поводка, – задумчиво покачал головой боевой товарищ. – Может, ей корм поменять?

– Какой еще корм, – сбился Жданов. – Да это все Кира виновата! Нет, ты только подумай, я её везде беру с собой, в клуб, в ресторан, в Лошадей этих…

– Киру?

– Катю!

– Да, вина Киры очевидна, – отозвался Малиновский со странными интонациями. – Андрюх, ты сейчас от чего с ума сходишь?

– А кто её просил устраивать скандал? Бумаги без спроса хватать?

– Катю?

– Киру!

– Я запутался, – объявил Малиновский. – А ты?

– А я – нет. Вот скажи мне, разве в наше время бывает бескорыстная любовь? Мы что, в рыцарском романе?

Ромка ничего не ответил, разглядывая Жданова с интересом доктора, повстречавшего неведомую ему раньше болезнь.

По крайней мере, они дали людям зарплату.

Размышляя о плачевных делах фирмы, Жданов ехал домой.

Точно домой.

Совершенно уверенно.

Он и сам не понял, как оказался у дома Пушкаревой.

Она унеслась совершенно расстроенной, целый день ругалась с Зорькиным по телефону, а под конец еще и нарвалась на хамство Милко.

Но это же был не повод, чтобы ехать к ней?

Чувствуя себя распоследним идиотом, Жданов набрал её номер. Конечно, нарвался на Пушкарева-папу, но стойко перенес это испытание.

Ну вот зачем он попросил Катю спуститься?

Что он собирается ей сказать?

Что у него партийное задание и миссия провалена?

Услышать её извинения?

Точно, он приехал, чтобы дать ей возможность попросить прощения.

Стихи о любви! В зоне обитания Киры!

Катя выскочила из подъезда, села в машину.

– Что-то случилось? – спросила она встревоженно.

– Случилось! – начал Жданов обвиняющим тоном и мягко выдохнул: – мне совершенно не по себе, когда мы с вами ругаемся, Катя. Это… я не знаю, как объяснить, но это неправильно.

– Мне тоже не по себе, – торопливо подхватила она, оборачиваясь к нему всем корпусом. Её лицо было взволнованным. – В желудке как будто ежик появляется.

– А мне кажется, что у меня… Катя, я так не могу, давайте отъедем. Ваш отец не отходит от окна. Я как будто под конвоем!

Он остановил машину в соседнем дворике. Откинулся назад.

– Кать, это совершенно неправильно. Кира… Кира следит за мной двадцать четыре часа в сутки, и вы лучше, чем кто-либо, об этом осведомлены. Хотя я уже сам не помню, когда в последний раз ей изменял!

– В ту ночь, когда я ночевала в своей каморке, – поспешно ответила Катя.

Жданов изумился. Она что, ведет учет его похождениям?

Между прочим, чуть раньше была еще одна ночь с Изотовой, о которой Катя не знала, поскольку они с Лерой случайно пересеклись в баре. Что-то выпили, и вдруг наступило утро. Такого со Ждановым не случалось со студенческих времен, и Ромка потом долго потешался, что Лера накапала в виски каких-то психотропов, поскольку без боя он не давался.

Это было печально похоже на правду, и Жданов постарался забыть произошедшее как можно быстрее.

– Неважно, – поспешил он сменить тему, – вы только не подставляйте меня так больше, хорошо? А то я на вас сначала ору, а потом страдаю.

Катя с готовностью закивала.

– Я просто хотела… ну, не знаю. Меня раззадорил наш утренний спор, и я хотела что-то вам доказать. Наверное, здравый смысл пал под натисков гормонов, – она смешно сморщила носик и тоже откинулась назад. Теперь он видел её лицо совсем рядом, нежный профиль, бантик на шее, чуть растрепавшийся из косичек пушок волос.

– Кать, – бархатно произнес Жданов, – а я ведь так и не дочитал то стихотворение. Там было что-то про гранат?

– Что-то было, – улыбнулась она.

– А вы не могли бы мне прочитать это?

– Сейчас? – испугалась она. – Вслух?

– Кать, – все также обволакивая её своим голосом, настаивал Жданов. Ему действительно было интересно, что она будет делать, – но ведь вы для меня писали? А послание не достигло адресата.

– Никогда в жизни не читала мужчине стихов, – пролопотала она.

Она вдруг увидела в начальнике-самодуре мужчину?

Тренькнула тревожная сигналка внутри: что там Малина говорил про скользкую тропинку? Пора подавать назад. Да в общем, Жданову и не интересны были никакие стихи, он просто дразнил Пушкареву, но её губы уже шевельнулись, и Катин глуховатый, низкий голос заполнил собой крохотное пространство машины:

– Твои уста – два лепестка граната, но в них пчела услады не найдет. Я жадно выпила когда-то их пряный хмель, их крепкий мед. Твои ресницы – крылья черной ночи, но до утра их не смыкает сон. Я заглянула в эти очи – и в них мой образ отражен. Твоя душа – восточная загадка. В ней мир чудес, в ней сказка, но не ложь. И весь ты – мой, весь без остатка, доколе дышишь и живешь…

Катя говорила медленно, её голос подрагивал, он то опускался совсем низко, то становился выше, и в этом голосе было столько глубин и затаенной страсти, что сначала у Жданова перехватило дыхание, а потом…

А потом у него самым постыдным образом случилась эрекция.

Твою же мать!

От стихов?!

Ладно, у Пушкаревой гормоны, а у тебя-то какое оправдание?

Обалдевший от такого поворота событий, Жданов бессмысленно продолжал таращиться на Пушкареву, боясь пошевелиться.

И тут в окошко постучали.

– Глядите! Кикимора мужика где-то мужика подцепила! Денег накопила объявление в газете нашла? Нет, не накопила – миллион выиграла! – завопили снаружи какие-то дикие рожи.

Жданов даже обрадовался.

Слава богу! Мордобой!

Все лучше, чем то, что происходило внутри этой чертовой машины!

========== 14 ==========

В полном коматозе Жданов ехал к Кире.

Он не создан для одинокой постели – несколько ночей воздержания, и посмотрите, что его организм выкаблучивает!

Это же просто уму непостижимо!

Нет, Кира ему жизненно необходима – без неё он готов…

Что-что он был готов сотворить с Пушкаревой?

Забыть этот постыдный момент и не вспоминать.

Вообще не думать о Пушкаревой.

Никогда.

Ни за что.

Набухание груди. Токсикоз. Скобы на зубах. Белые носочки над штиблетами!

Черт.

У Киры он появился в таком перевозбуждении, что принялся буйно размахивать руками и ногами и едва не сорвал поясницу.

Банда вымогателей, – фонтанировал он, – они специально на дороге такое устраивают! Он сейчас все подробно расскажет!

Кира прикладывала ему лед к боевым ранам, пока он разносил её косметичку:

– Я иду в левом ряду, всякий снег на обочине… И тут меня обходит красная помада, в смысле иномарка, подрезает и становится буквально в метре от меня. Хорошо, что у меня сногсшибательная реакция, я тут же притормозил. Выходят такие бравые парни, они специально подставляются, ты понимаешь?

Кира все делала, как надо, охала и ахала, то пугалась за него, то называла суперменом, а он ей объяснял, что была настоящая борьба за чистую идею.

Жданов все никак не мог успокоиться, ему срочно требовалось чем-то перебить произошедший с ним конфуз, заменить чужими запахами и прикосновениями, и Кира засмеялась, когда он наконец опрокинул её на простыни и стал целовать короткими жадными поцелуями. Возможно, он давно не был столь пылким, а может, что-то иное было в нем этим вечером, потому что она вспыхнула очень быстро, словно поддавшись невероятной энергии, переполняющей Жданова.

Как же она сказала?

«Ну, зачем вы только ввязались в эту драку? Я уже давно привыкла не реагировать на эти насмешки! Не обращать внимания.»

И снова, как в ту минуту, ярость сжимала горло: его вообще бесит, как Катя к этому относится. Её унижают, все кому не лень, а она молчит. Что же он ей ответил? Что-то в том духе, что не собирается спокойно стоять и смотреть, как обижают дорогих ему людей.