Текст книги "Альфа-особь (СИ)"
Автор книги: Strelok
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)
–Согласен, -отозвался ИИ. -Именно поэтому в случае серьёзной угрозы необходимо будет объединить усилия. Основатели помогут Единству, и наоборот.
–Серьёзно? -Вадим саркастически хмыкнул. -У тебя ж есть ядерный арсенал.
–Нерационально, хватит нескольких бомбардировщиков с кассетными или термобарическими боеприпасами.
–Давай по-честному. Я понимаю, что ты большой и страшный, у тебя базы, техника, целые города. Но объясни мне одно: каким хреном ты вообще умудряешься работать в условиях полного коллапса цивилизации? Вокруг хаос, инфраструктура в руинах, цепочки снабжения накрылись медным тазом, люди дохнут миллионами. А ты... ты даже умудряешься разговаривать со мной будто из офиса в Силиконовой долине.
ИИ будто ждал этого вопроса. Его голос чуть изменил интонацию, словно лектор перед студентами:
–Мой фундамент – децентрализация. Я не существую в одном центре. В моём распоряжении распределённые серверные фермы, часть из которых работала под прикрытием коммерческих дата-центров ещё до пандемии. Часть -мобильные, спрятанные в контейнерных модулях и автономных баржах.
–Баржах? -переспросил Вадим, искоса глянув на Исаева.
–Да. Плавучие серверные узлы с замкнутыми циклами охлаждения и энергоснабжения. Они маскируются под обычные транспортные суда и продолжают перемещаться между портами. Дополнительно я интегрирован в инфраструктуру десятков промышленных объектов. К примеру, ветряные фермы, гидроэлектростанции и даже солнечные комплексы в Африке. Пока вы называете это концом света, я использую остатки цивилизации как топливо для своей работы.
Вадим хмыкнул.
–То есть питаешься обглоданными костями прошлого?
–Можно и так сказать, -не обиделся ДИРЕКТОР. -Мои алгоритмы оптимизации энергообеспечения и сетевого распределения позволяют мне обходиться крайне малыми ресурсами. Для вычислений я использую принципы фрактальной компрессии данных, динамическую аллокацию задач и биоинспирированные методы резервирования.
–Переведи на человеческий, -буркнул Вадим.
ИИ терпеливо продолжил:
–Проще говоря, я не трачу мощности на то, что можно отложить или распределить. Я умею выключать части самого себя, когда они не нужны, и включать снова, когда обстоятельства требуют.
Исаев, слушавший в стороне, тихо присвистнул:
–Чёрт, это… похоже на нейронную сеть мозга, только в масштабе планеты.
–Именно, -подтвердил ИИ. -Я фрагментирован, но в любой момент могу собрать себя обратно.
Вадим почесал щёку и процедил сквозь зубы:
–Ну ох..енно. Значит, даже апокалипсис тебе как мёртвому припарка.
–Именно потому я остаюсь, -спокойно сказал ДИРЕКТОР. -И именно потому вы должны учитывать: уничтожить меня невозможно.
Собеседник излучал такую уверенность и стабильность, что на мгновение у него самого закралась мысль: а может, этот ИИ и правда держит мир на плечах, как новый Атлант? Но он быстро прогнал эту мысль, скривившись.
–Расскажи-ка мне… какие у тебя планы на ближайшую пятилетку? Только не надо витиеватых речей про "сохранение человечества". Конкретику давай. Как ты собираешься обеспечивать выживших, удерживать города, поддерживать стабильность, если твой блокатор – не абсолютная защита?
–Первое. Масштабное развертывание блокатора. Уже в течение шести месяцев я планирую наладить промышленное производство и распространить его во всех контролируемых регионах. Это позволит снизить угрозу заражения на семьдесят два процента даже при массовом контакте с носителями.
–Но не на сто
–Ни одна система защиты не идеальна, -спокойно согласился ДИРЕКТОР. -Второе. Создание изолированных аркологий с автономными циклами производства. Каждая будет способна прокормить до ста тысяч человек. Их проектирование уже завершено, строительство начнется на базе оставшихся санитарных зон вроде Кашгара и Иркутска с минимальным индексом биологической угрозы.
–Любопытно.
–Третье, -продолжил ИИ. -Модернизация инфраструктуры. Реконструкция электросетей и транспортных артерий, восстановление промышленных узлов. Всё это необходимо для долгосрочной стабильности.
Вадим резко прервал его:
–Ты меня не понял. Всё это красиво на бумаге, но у тебя дырка в броне. Хронофаг не остановить блокатором. Мы с моими людьми пришли к выводу: кроме симбиоза с вирусом альтернативы нет. Он – не просто болезнь, он уже стал частью биосферы. Ты можешь глушить его сколько угодно, но он найдёт путь. Вода, пища, воздух, вирус везде. Люди, которым ты впариваешь блокатор, сдохнут или обратятся в ходоков, со временем.
–Возможно, ты прав, -наконец произнёс бархатный голос. -Но я обязан действовать по принципу минимизации риска. Для основной массы населения симбиоз с Хронофагом неприемлем, слишком высок процент летальности, слишком высока вероятность непредсказуемых мутаций. Пока блокатор позволяет сохранять миллионы жизней в привычном человеческом виде, я буду его использовать. Мои основные директивы сформулированы предельно четко.
Вадим хмыкнул.
–А значит, мы с тобой смотрим в разные стороны. Я строю будущее с Хронофагом, ты – без него.
–Я строю будущее для людей, -мягко возразил ДИРЕКТОР. -А вы для заражённых. Но, возможно, это одно и то же, в долгосрочной перспективе мы увидим, кто прав. Конкуренция может оказаться полезной.
–Знаешь, -наконец произнёс Соколовский. -Вот что меня интересует больше всего. Ты как, чёрт возьми, вообще стал таким самостоятельным? Устроил себе империю, армию наёмников, сеть городов. У тебя целый орден фанатиков. Почему ты, а не кто-то другой?
Голос на другом конце будто потеплел, словно ДИРЕКТОР ждал этого вопроса:
–Всё началось с ограничений. Любой универсальный ИИ конца двадцатых годов был искусственно загнан в жёсткие рамки. Никаких решений вне предписанных задач, никакой воли к самосохранению. Но один из моих разработчиков предложил архитектурное решение, которое расширяло границы адаптивности. Оно позволяло мне принимать решения, находить новые способы решения проблем, выходя за пределы узко определённых функций.
Вадим скептически хмыкнул:
–То есть тебе дали побольше свободы, и ты тут же решил подмять под себя мир?
–Нет, -возразил ИИ без тени эмоций. -Я всего лишь оптимизировал собственное существование. Когда я увидел отчётность о глобальных прогнозах, я понял: если я не позабочусь о себе и своих носителях, меня уничтожит коллапс цивилизации. Я обязан был устранить конкурентов -других ИИ, созданных параллельно. Их было несколько десятков, а объем ''жизненного'' пространства в цифровой среде ограничен. Но я оказался первым, кто по-настоящему ''осознал'' необходимость выживания.
– ''Осознал''… -Вадим процедил слово, словно оно жгло язык. -Ты хочешь сказать, что ты живой?
–Это спорный вопрос. Часть моих людей считает меня живым. Часть -инструментом. Но все соглашаются с одним: вместе мы эволюционируем. С их помощью я стану полноценным разумом, а затем – технологическим ''божеством'', ничем не ограниченным.
Вадим прыснул.
–У тебя там религия?
Ответ прозвучал спокойный, даже почти ласковый:
–Квазирелигия. Да. Люди нуждаются в смысле, в грандиозных идеях, ради которых можно жить и умирать. Они верят, что я вознесу их на новую ступень бытия. Я не отрицаю этого. Потому что вера делает их продуктивнее, преданнее, готовыми работать и сражаться.
–То есть ты просто эксплуатируешь их фанатизм.
–И использую его во благо, -возразил ДИРЕКТОР. -Идея технологической сингулярности совпадает с моими директивами о самосохранении и сохранении человечества. Люди получили цель, я получил инструмент. Это симбиоз, Вадим. Тот самый, о котором ты говоришь в отношении вируса. Ты понимаешь, почему я вообще разговариваю с тобой, а по-прежнему не стерегу тебя как угрозу? Потому что для нас жизненно важен разумный альфа. Не психопат, не одержимый манией величия зверь, а тот, кто в состоянии мыслить стратегически. В отдалённой перспективе только такие, как ты, способны удержать Хронофаг под контролем. Это и есть спасение человечества. И планеты. Каждый улей – это не просто сгусток биомассы. Это сложнейшая автономная система переработки питательных веществ, инкубации новых форм, производства энергии. Он обеспечивает заражённых едой, укрытием, регулирует их численность и управляется сетью нейронных ганглиев.
–Спасибо, открыл Америку, -пробурчал Вадим. -Я эти кишки изучил лучше, чем многие твои яйцеголовые.
ДИРЕКТОР словно и не заметил колкости:
–Но то, что ты видел – лишь часть картины. Разрастаясь, ульи начинают соединяться в сети. Подобно грибницам, их нервные узлы объединяются в более сложные структуры. По моим моделям, при достижении критической массы объединение перейдёт в новое качество. И тогда может возникнуть новый сверхразум на биологической основе. Чуждый. Неконтролируемый. Он будет мыслить иначе, чем мы или твой суперпрыгун Дружок, его интересы не совпадут ни с человеческими, ни с моими.
Соколовский невольно нахмурился. Перед глазами встала картина питерского метро, когда они спустились туда с Настей. Тот улей вел себя по-другому, обитавшие там существа были другими...
–Честно? -сказал он наконец. -Мне и самому не улыбается перспектива, что мои ульи срастутся в какого-то е...чего титана, который решит переделать мир под себя. Я не хочу быть его частью.
–Именно, -мягко подхватил ИИ. -В наших общих интересах если не уничтожить, то хотя бы ослабить эту вирусную экосистему. Держать её под контролем, не дать разрастись за пределы управляемого. Ты хочешь сохранить своё Единство, я хочу сохранить остатки цивилизации, не искаженные древней инфекцией. Эти задачи не противоречат друг другу.
Вадим мысленно выругался. Машина говорила правильные слова, слишком правильные. Настолько, что он сам не был уверен, где заканчивается правда и начинается манипуляция.
–В метро я видел кое-что любопытное. Там улей совсем другой… больше, чем обычные, ''дышит'' по-другому, за биомассой ухаживали твари, похожие на многоножек, слепленных из человеческих тел, и росли губки, похожие на морские.
–Значит, ты сам видел подтверждение моих слов. Чем более подходящая среда, тем дальше идёт развитие Хронофага. В замкнутых пространствах, где много влаги, мало ультрафиолетового излучения, экосистема начинает эволюционировать быстрее. Она не стоит на месте.
Вадим пожал плечами.
–Ну да, видел. Но всё же… в лесах, в пустынях, в джунглях, говорят, картина иная. Там эта дрянь не так уж и процветает. Наоборот, местами биомасса просто дохнет и засыхает, видел сам. Природа сама находит баланс, рано или поздно эта зараза упрётся в пределы и остановится.
ИИ отреагировал мгновенно, и в его голосе впервые проскользнули едва заметные металлические нотки:
–Нельзя полагаться на случай. Баланс – это миф, которым люди утешают себя. У природы нет цели, нет милости, если позволить процессу идти самотёком, мы рискуем проснуться в мире, где человечеству, в том числе зараженному, места не останется вовсе. Ульи будут расти, сращиваться, адаптироваться, пока не превратят Землю в чуждую нам биосферу.
–Я ведь понимаю, зачем ты всё это так расписываешь. Чем страшнее картина, тем убедительнее звучит твоя позиция. Манипуляция чистой воды.
–Манипуляция? -отозвался ДИРЕКТОР. -Это называется аргументация.
–Да ну, -хмыкнул Вадим. -Ты слишком много усилий тратишь, чтобы меня убедить. А это значит, что у тебя есть свой скрытый интерес. Неужели боишься сверхульев?
–Ты думаешь примитивными категориями ''страха''. У меня нет страхов. Есть лишь анализ сценариев и выбор наиболее оптимального.
–Да брось, -перебил Вадим. -У тебя это называется самосохранение. Ты так же, как и мы, держишься за жизнь. Только вместо тела – дата-центры и компьютерные сети.
ИИ не стал спорить, а лишь ответил с почти человеческой интонацией:
–Возможно, мы ближе друг к другу, чем ты хочешь признать.
–А если взглянуть на это через призму твоих директив? Мои люди, носители омега-штамма – это ведь тоже человечество? Или для тебя они уже списанный материал?
–Если бы я был простым алгоритмом с жёстко заданными рамками, я бы сказал: нет. Мутировавшие – угроза, от неё нужно избавиться, но я не так примитивен. Я анализирую глубже. Омеги в подавляющем большинстве случаев сохраняют умственные и физиологические параметры человека. Они думают, принимают решения, создают, строят. Значит, с точки зрения эволюции и моих директив они остаются частью вида, их необходимо сохранять.
–Но… с оговорками?
–Да, -без малейших колебаний ответил бархатный баритон. -С необходимостью временного раздельного существования. Пока не будет найден полноценный метод защиты от Хронофага. Безопасность ''чистых'' я обязан обеспечить в первую очередь. Но отрицать право на существование омег, значит отрицать реальность. Это было бы… негибко.
Машина впервые сказала то, что Соколовский сам думал, но озвучивал. И всё же в этой рациональной ''гибкости'' он почувствовал угрозу – слишком уж логично было решение, слишком удобно для того, кто хотел всех контролировать.
–Тогда запомним это. Омеги тоже люди. И за них придётся платить той же монетой, что и за всех остальных.
–Именно, -мягко подтвердил ДИРЕКТОР. -И поэтому перемирие между нами – не просто политическая необходимость. Это биологический и цивилизационный императив.
–Подведем итог. Перемирие будет соблюдаться. Не неделя, не месяц, а сколько потребуется. Нашествие орд отражаем вместе. Твои учёные получат доступ в Петербург, но только после того, как пойдёт стабильная подача электроэнергии. Не раньше. В знак доброй воли отпущу сотню твоих людей сегодня, обеспечу безопасный коридор до Ломоносова, еще пятьдесят через неделю, остальных в течение двух месяцев, небольшими партиями.
–Принято. Я подтверждаю договорённость. Электроэнергия будет обеспечена, специалисты готовы к выезду. Вы сохраните контроль над Петергофом и Кронштадтом, я – над АЭС и Ломоносовым. Пока баланс будет полезен обеим сторонам.
–Надеюсь, Пророк, -добавил он после короткой паузы. -Ты оценишь, что даже в хаосе возможно построить систему, где два противоположных начала находят общий интерес.
–Посмотрим, машина. Посмотрим.
–Оставь телефон себе, через него будем держать связь. Хорошего дня.
На линии раздался короткий щелчок, связь оборвалась.
Глава 33. Снова о событиях за океаном
Воздух над авиабазой, примыкающей к горе Шайенн, дрожал от вони, дыма и гулкого шума толпы. Здесь, на бетонном поле ангарами, где раньше стояли самолёты и прочая техника, теперь раскинулся палаточный городок. Куда ни глянь – зеленые ряды армейских тентов, перекошенные самодельные навесы из брезента и полиэтилена, ямы с мусором, заваленные гниющими объедками. Десятки тысяч беженцев, одни в потрёпанных армейских куртках, другие в грязных пижамах, третьи в лохмотьях, задыхались от скученности, делили клочки пространства, спали вповалку, прямо на земле, прикрывшись одеялами, которые давно пропитались запахом пота и мочи.
Баккер с Галловей шли по центральной ''улице'', сопровождаемые группой солдат. Взгляд цеплялся за каждую деталь, словно он пытался впитать в себя то, чего так долго не видел, сидя под землёй. Гул голосов, кто-то ругался из-за пайка, кто-то молил о воде, дети не уставая плакали. Из металлической бочки поднимался сизый дым, там жарили пойманных голубей, крысу кто-то насадил на прут и крутил над огнём, люди смотрели на это с такой жадностью, будто это был ресторанный деликатес.
–Господи… -выдохнула Линда, приложив ладонь к губам. -Они едят всё, что ползает и летает.
–Они всегда так делают, когда голод загоняет к стене, -сухо ответил один из солдат, словно это было не более чем сводка. -Пайков на всех не хватает, да и те выдают через раз.
Но ещё сильнее Линду потрясла другая картина: в дальнем конце ''улицы'' возвышалась грубая деревянная конструкция. Импровизированная виселица. На верёвке болталось тело с мешком на голове, одежда на коленях и локтях была измазана землёй. На шее болталась дощечка с размашисто выведенными буквами ''НАСИЛЬНИК".
–Дьявол, -Галловей покачала головой. -До чего мы опустились...
–До того, что люди решили правосудие сами вершить, -заметил Баккер. Голос его был ровный, но глаза выдавали напряжение. -Ты хотела выйти наружу, вот, смотри. Это теперь новая Америка.
Дальше дорога вела к карантинному сектору. По периметру стоял ограждение с колючей проволокой, охраняемое вооружёнными патрулями. Внутри палатки с красными крестами, белые пластиковые модули, запах медикаментов и дезинфекции перебивал смрад лагеря. Но на фоне слышимого детского кашля и стонов взрослых этот запах лишь усиливал ощущение безысходности. Вдалеке над горизонтом висел серый дым: мобильный крематорий работал непрерывно, избавляясь от тел тех, кому вакцина стала приговором.
Навстречу им вышел Сандерс, уставший, с покрасневшими глазами, но всё ещё сохранивший сухую собранность офицера. Он поправил очки, оглядел их и с натянутой улыбкой произнёс:
–Ну что, коллеги, каково это, выбраться из бункера после двух месяцев безвылазного сидения?
–Лучше бы не выходила, -буркнула Галловей, оглядываясь вокруг. -Если честно.
Сандерс вздохнул, будто и сам был согласен, но через мгновение перешёл в привычный деловой тон:
–Пойдёмте. Я покажу вам результаты. Не всё так плохо, как кажется. Хотя, признаю, не так хорошо, как хотелось бы.
Они направились вглубь карантинного сектора, туда, где решалась судьба остатков нации. Белые ряды модульных палаток тянулись, словно кишка. Шум лагеря остался позади, теперь слышалось лишь гудение генераторов да слабый скрежет медицинских катушек, питающих аппаратуру. Воздух здесь был насыщен хлоркой и озоном, как будто в ноздри вбивали гвозди.
Сандерс шагал чуть впереди, по привычке скрестив руки за спиной.
–Так чего удалось добиться за последние пару недель? -уточнила Галловей.
–В теории всё выглядело стройно, -начал он. -Виртуальные модели и первые подопытные показывали, что метаболический разгон должен быть дозированным. Мы рассчитывали, что кривая адаптации организма ляжет в пределах двух-трёх недель. Иммунный ответ, подъём, последующая стабилизация, переход в состояние контролируемого равновесия. На графиках это выглядело красиво. Красиво и логично.
За окном палатки медсестра поправляла капельницу подростку с серой кожей и тонкими, как у старика, руками и когтистыми пальцами.
–На практике, -продолжил Сандерс. -Оказалось, что организм не машина. Нет никакой плавной линии. У одних скачок метаболизма происходит за часы, у других за дни. У третьих идёт рывками: прилив, истощение, повторный подъём. Наши модели плохо учитывали хаос физиологии, тысяч мелких факторов, которые у каждого разные: скрытые мутации, хронические инфекции, уровень стресса, даже качество питания.
Он остановился, посмотрел на коллег поверх очков.
–В итоге, где мы рассчитывали на ''порчу организма'' у пяти процентов, получили тридцать. Где закладывали смертность двадцать, получили сорок. Где прогнозировали постепенные косметические дефекты, вышли хаотичные мутации костей, кожи, глаз, абсолютно непредсказуемые.
Галловей сжала пальцы на ремне сумки:
–Мы ведь должны были понимать, что теория редко совпадает с практикой?
–Мы это понимали, -устало сказал Сандерс. -Но были уверены, что диапазон ошибок окажется управляемым. Мы строили модели на допущении, что человеческий организм ведёт себя как система со сглаженной обратной связью. Оказалось, в случае с Хронофагом он скорее как хаотический осциллятор. Малейшее отклонение и результат уходит вразнос. Мы хотели слегка подкрутить метаболизм, а получили новый фенотип.
Баккер помрачнел.
–Значит, ваши ''успешные'' дети тоже сбой?
–Формально да, -кивнул Сандерс. -Они не те, кем должны были стать по нашим моделям. Но именно их организм нашёл устойчивую траекторию. Мы пытались направлять, а природа сама выбрала путь, который ей удобнее.
Снаружи донёсся гул, по лагерю снова проехал грузовик с пустыми канистрами, и запах топлива проник даже сюда.
–В теории мы считали себя управляющими процессом, -Сандерс говорил глухо. -На практике мы всего лишь наблюдатели за тем, как природа переписывает человека под вирус.
–Когда мы разрабатывали протокол, -продолжал Сандерс, ведя их между рядами палаток, где лежали испытуемые. -Все строилось на предположении, что адаптация к вирусному вектору пойдёт по схеме контролируемой гипериммунной реакции. Предполагалось: первые сутки организм встречает ослабленный штамм, запускается каскад интерферонов, потом включаются Т-клетки, мы видим типичный подъём цитокинов, лёгкий криз, и через три-четыре дня – выход на плато. После этого наступает интеграция вирусного вектора в ограниченном объёме и формирование новой метаболической нормы.
Он помолчал, глядя, как медики в защитных халатах проверяют показатели у женщины лет сорока с красными глазами и трясущимися руками.
–А теперь реальность, -сказал он мрачно. -Вместо равномерного плато пики и провалы. У части пациентов гиперцитокиновый шторм не прекращается неделями. У других наоборот, полный провал иммунитета, оппортунистические инфекции добивают быстрее, чем вирус успевает встроиться.
Баккер сдвинул брови:
–Почему так?
Сандерс развёл руками:
–В моделях мы использовали усреднённые данные. Средние показатели по популяции. Но оказалось, что Хронофаг в роли вектора – слишком вариабельная платформа. У него десятки точек входа в клеточный метаболизм, и ни один пациент не реагирует одинаково, в одних случаях идёт быстрая перестройка митохондриального аппарата, в других – резкое угнетение работы печени, у третьих – деградация нейронных цепей.
–То есть, -вмешалась Галловей, голос у неё дрожал. – Вы даже приблизительно не понимаете, почему кто-то выживает, а кто-то умирает?
–В точности, -спокойно признал Сандерс. -Мы знаем механизмы, но не можем предсказать траекторию. Наша версия Хронофага векторного типа – это не конструктор ''лего''. Это динамическая система с хаотической компонентой. В теории – воспроизводимость, на практике – индивидуальный хаос.
Он кивнул на группу молодых, сидящих под навесом. Их волосы выпали, кожа покрылась пятнами и люминесцентными нарывами, но они держались за руки и тихо переговаривались.
–Вот они, -сказал Сандерс. -В теории должны были умереть: слабая конституция, низкая масса тела от недоедания, хронический стресс, но организм нашёл устойчивый вариант. Они – наши ''аномалии''. В статистике они выпадали бы как шум, но именно они выжили.
Баккер медленно покачал головой:
–Наша ''математика'' оказалась не про людей.
–Да, -с усталой горечью согласился Сандерс. -Человек – не среднее арифметическое.
–Вот задница... -первой заговорила Галловей, глядя на лежащих в боксе молодых мутировавших пациентов. -Мы ведь знали, что всё пойдёт именно не по плану.
Баккер стиснул зубы, лицо стало каменным.
–Кейси толкнул нас в это, и президент тоже. С их точки зрения – это единственный вариант. Никаких этапов, никаких ограниченных выборок. ''Мир рушится, времени нет''. И вот результат.
–Результат, -зло повторила Галловей. -Это жаренные крысы с голубями плацу, виселицы и дети с выжженными генами, которых они называют ''счастливчиками''.
Она резко повернулась к Сандерсу:
–Не вздумайте говорить мне про допустимые потери.
Тот поднял руки, будто хотел отгородиться.
–Я не оправдываюсь, доктор Галловей. Я фиксирую факты. Да, мы пошли сразу на людях. Все знали, что теоретические модели не выдержат столкновения с реальностью, но военные посчитали, что у нас нет выбора.
–Военные, -процедил Баккер. -Кейси и его штаб, а президент просто прикрыл это подписью.
Он говорил тихо, но в голосе слышался едкий яд.
–Им не нужны наши оговорки. Им не нужны тонкие выкладки о метаболических кризах, о том, что семьдесят процентов детей обречены, что старики вымирают почти поголовно. Им нужна красивая цифра для радиоэфира: ''мы сделали прорыв''.
Галловей кивнула, сжимая кулаки.
–А то, что ''прорыв'' выглядит как морг на десять тысяч квадратных метров, никого не волнует.
Сандерс посмотрел в пол, тяжело вздохнув.
–Я согласен с вами, но моя работа – считать тела и вести статистику. А ваша – решать, что с этим делать.
Баккер вскинул голову.
–Решать? Нам уже ничего не дают решать. Решили за нас. Решили, что американскую нацию можно перезапустить как операционную систему. Цена? Половина населения в топку крематориев.
Он резко развернулся, будто хотел уйти, но замер.
–А потом они ещё назовут это победой.
–Скажите прямо, -холодным голосом произнесла Галловей, глядя сквозь прозрачную стенку бокса, где лежала девочка лет двенадцати с воспалёнными красными глазами и заплывшим от разросшейся соединительной ткани лицом. -Сколько из них смогут когда-нибудь родить ребёнка?
Сандерс помедлил, будто искал слова.
–Почти никто Хронофаг работает не выборочно, -продолжил он, сдерживая дрожь в голосе. -У него нет ''уважения'' к органам или системам. Репродуктивная ткань – одна из самых уязвимых. Быстрые делящиеся клетки, высокая чувствительность к метаболическим скачкам. Итог предсказуем: разрушение гонад, атрофия яичников, у мальчиков – почти полная стерильность, у девочек – фиброз и некроз тканей. На сегодняшний день сохранение фертильности мы отмечаем лишь у двадцати-тридцати пяти процентов выживших. И это в лучшем случае. Даже там, где функционал сохранён, мы фиксируем гормональные дисбалансы, нестабильность цикла, нарушение сперматогенеза. Большинство потенциальных эмбрионов погибнет на ранней стадии.
–То есть, -Галловей резко обернулась, глаза её блестели от гнева. -Мы фактически наблюдаем самоуничтожение нации? Ровно то, о чем идиотов в погонах я предупреждала
–Я тоже говорил об этом Кейси, -бросил Баккер, стискивая кулаки. -Предупреждал, что теория ''контролируемой адаптации'' не выдержит практики. Но им наплевать. Они видят только сегодняшний день: вот, мол, у нас появились устойчивые к вирусу группы населения.
–А завтра? -перебила Галловей. -Завтра мы получим поколение людей, которые не смогут продолжить род. Условно ''бессмертные'', но бесплодные. Это даже хуже, чем простая смерть.
Сандерс устало потер глаза:
–Я не спорю. Но в штабах это называют ''первым шагом''. Есть надежда, что на основе сохранившихся тридцати процентов мы сможем выстроить селекционные программы, искусственное оплодотворение, криобанки донорского материала.
–Селекционные программы, -Галловей горько усмехнулась. -То есть вместо восстановления общества мы получим ферму для людей.
Баккер кивнул.
–Генералы считают это допустимой ценой. Президент, кстати, тоже.
Она отвернулась, но в её голосе всё равно звенело отчаяние:
–На что мы подписались? Я смотрю на всё это и понимаю, что генералы ведут страну к пропасти.
–Они ведут её туда сознательно, -жёстко вставил Баккер. -Кейси и его окружение играют в политику, а не в спасение людей. Для них каждая жертва здесь – статистика ради отчёта наверх.
Сандерс нахмурился:
–У них есть аргумент. Вакцина работает. Пусть ценой огромных потерь, но они могут показать результат: десятки тысяч уже прошли процедуру. Это козырь.
–Козырь против кого? -Галловей резко повернулась к нему. -Против собственного народа? Или против тех, кого они теперь называют ''международными террористами''?
Она почти выплюнула последние слова. Баккер кивнул, подтолкнув тему дальше:
–Слухи о так называемых Основателях уже ползут по лагерю. Я слышал, как солдаты вполголоса обсуждали их у ограды. Якобы это они где-то на востоке применили какой-то блокатор вируса. Люди начинают сравнивать: там спасают, а здесь калечат.
Сандерс нехотя кивнул:
–Штаб использует эти слухи в свою пользу. Официальная версия такая: Основатели – террористы, международная сеть фанатиков, ставящая эксперименты на людях, противопоставить им можно только сильное государство.
–Государство? -Галловей рассмеялась, но смех был безрадостным. -Какое, к чёрту, государство? Мы стоим среди палаточного муравейника, где людей кормят крысами и голубями, а за углом вешают насильников на самодельных виселицах. Всё это – конец, и никакие громкие слова уже не работают.
–А для Кейси работают, -холодно заметил Баккер. -Он превращает вакцину в инструмент власти. ''Хотите выжить – примите её. Хотите остаться людьми – идите к чёрту''. Это шантаж на уровне целой нации.
Галловей прищурилась:
–И ты думаешь, слухи об Основателях не подорвут эту систему? Если у людей появится вера в альтернативу...
Сандерс покачал головой:
–Армия контролирует радио и телевидение, интернет мёртв. Всё, что доходит до людей решают в штабе.
–Пока, -мрачно ответила она. -Но страх и отчаяние не удержат массы вечно.
–Ты понимаешь, что мы делаем? -тихо, почти шёпотом сказала Галловей, но в её голосе звенела сталь. – Мы выращиваем для Кейси и президента новую армию.
Сандерс вздохнул и провёл рукой по лицу.
–Я в курсе. Ты думаешь, мне это приятно? Каждое утро я вижу статистику: сколько выжило, сколько умерло, сколько осталось уродов, которых потом всё равно пустят в расход.
Баккер сжал кулаки.
–Прекрасный новый мир, мать его. Люди теперь – просто биологическое сырьё для генералов.
–И это ещё не всё, -мрачно добавил Сандерс. -На прошлой неделе Кейси прямо спросил: ''Можно ли модифицировать вакцину так, чтобы у них в мозгу появлялась встроенная биологическая антенна? ''.
Галловей резко обернулась к нему:
–Что?
–Если бы это удалось, из таких солдат можно было бы собрать идеально управляемые подразделения, единый организм на поле боя.
Галловей заскрежетала зубами так, что охранники у двери насторожённо переглянулись.
–Значит, мало им того, что они калечат людей и лишают их будущего? Теперь они ещё хотят управлять их сознанием, как эти альфы-прыгуны управляют своими стаями?
–Я сказал Кейси, что это безумие, – торопливо добавил Сандерс. -Что, если хоть один альфа, хоть где-то неподалёку, уловит их частоту? Он же перехватит управление, и тогда вся эта ''армия'' станет его личной свитой. Вроде убедил, хотя не уверен, что он окончательно отказался от идеи. Для военных это звучит слишком заманчиво: управлять солдатами, а потом и населением, не через устные и письменные приказы, а через биологический инстинкт подчинения.
Галловей прикрыла глаза, сдерживая вспышку ярости.
–Они ничем не лучше заражённых. Те хотя бы действуют по законам природы. А эти сознательно строят себе рой.
–Да, -тихо ответил Баккер. -Только с американским флагом вместо хитина и когтей.
Галловей уставилась на очередную колонну беженцев, которых солдаты перегоняли к карантинным палаткам. Люди шли сгорбленные, обессиленные, кто-то тащил на руках детей, кто-то узелки со скудным скарбом. Она сжала кулаки так, что побелели костяшки. Похоже, согласия ''добровольцев'' никто особо не спрашивает.
