Текст книги "Эй, Микки! (СИ)"

Звонкий писк будильника утром четверга ввинчивается в мозги раскалённым сверлом. Микки подрывается на кровати и не сразу соображает, где находится, но тут его взгляд натыкается на взъерошенный затылок Галлагера, с глухим стоном пытающегося дотянуться до телефона и вырубить этот ад, и он вспоминает. Звук затихает, Мэнди ворчит и накрывается одеялом с головой, а Галлагер оборачивается и сонно улыбается.

– Доброе утро, – говорит шёпотом.

Микки сначала просто кивает, но тут в памяти всплывают вчерашние слова Мэнди, и он хрипло выдавливает:

– Доброе.

И понимает, что не врёт. Оно и правда доброе. Во всяком случае, убивать впервые за долгое время совсем не хочется.

– Я по будням дома не завтракаю, чтобы Мэнди не будить, – продолжает шептать Галлагер.

– Я по будням вообще не завтракаю.

– А когда я у тебя первый раз остался? – сводит брови тот, и Микки бросает быстрый взгляд на Мэнди.

Галлагер соображает в секунду и выглядит так, будто спизданул лишнего. Он и спизданул, и надеяться остаётся только на то, что она уже успела уснуть. В первый раз остался. Йен, блядь.

Паника перещёлкивает выключатель, и ответа Галлагер уже не ждёт. Он встаёт с кровати и уходит в ванную, пока Микки, с трудом скрежеща шестернями, вспоминает, что он тогда и правда накормил Йена завтраком. Ну, пусть считает Микки образцом гостеприимства. Ему же ни к чему знать, что он всю ночь не спал, поэтому проголодаться успел как зверь.

Утро как будто расставило всё в мозгах по своим местам. И на Йена злиться не хочется за сцену, и на Мэнди за то, что наговорила. На себя хочется, но Микки гонит эти мысли. Он улыбается Галлагеру, когда тот выходит из ванной, а потом технично скрывается и сам чистить зубы, потому что Йен снимает домашнюю футболку, а Микки не железный.

Микки, блядь, только сейчас вспоминает, что они вчера собирались трахаться, пока этот огромный шкаф Мэнди – серьёзно, он такой огромный, что там наверняка можно отыскать небольшую африканскую Нарнию, – им не помешал. И это не смешно, потому что у Микки, кажется, развилась ебанутая зависимость, и он не в курсе, как от неё избавиться.

Через полчаса они сидят в машине на парковке у «Макдоналдса». Микки пьёт обжигающий кофе, потому что он тут охуенный, и «Старбаксы» никакие не нужны, а Галлагер жуёт булку и запивает её чаем, в который всыпал четыре пакетика сахара, стащив один у Микки, и влил молока. Микки хотел было закатить глаза, но понимает, что это забавно – смотреть на Галлагера, который не сидит с унылым видом, а бодренько работает челюстями и прихлёбывает чай.

– Пришлось поменять будильник, когда Мэнди ко мне переехала. У меня раньше песня стояла…

– Я помню, – перебивает Микки, и Йен кивает.

– У меня теперь паранойя, и я каждый вечер проверяю, тот ли будильник я включил, а то вдруг она услышит.

– С будильником ты не прокололся, – пожимает плечами Микки и делает большой глоток, – зато решил сказать вслух, что ночевал у меня не раз.

– Мэнди крепко спит, – не особенно убедительно бубнит Галлагер.

Микки смеётся, и тот сначала смотрит на него с подозрением, а потом расправляет немного плечи. Не вынуждал бы с ним разговоры вести и напоминать, для чего они видятся, цены бы ему не было.

А вообще ему нравится это утро. Что-то назойливо стучит в голове, напоминая, что это не насовсем, поэтому он пытается особенно в атмосферу не погружаться, но сегодня непривычно.

Сегодня – легко.

Едва войдя в офис, они расходятся сразу каждый по своим местам и не видятся даже за обедом. Микки и с работы-то уходит, так и не отследив, куда пропал Галлагер, а тот, оказывается, не пропал: ждёт его около машины.

– Ты в мои личные водители подался?

– Хочу убедиться, что у твоего дома никого лишнего, – спокойно отвечает тот и, оттолкнувшись от крыла, подходит к урне и тушит окурок. – Садись.

Мэнди бы наверняка оценила, что Микки даже возмущаться в ответ не стал, но она об этом никогда не узнает. Её бывший торчит у дома, как будто прирос к этой чёртовой скамейке за время дежурства.

– Хочешь со мной поспорить? – осведомляется Йен, паркуясь неподалёку и поворачиваясь к Микки. – Я сегодня готовился.

– А ебучий смысл в чём?

– Его и вчера не было, но тебе это не помешало. Хотя если смысл был в том, чтобы меня заебать, то поздравляю, тебе это удалось.

– Вроде ты мастер заёбывать. Моё дело жопу подставить.

Галлагер криво улыбается и заводит машину. Они трогаются с места и успевают проехать два светофора, когда он всё-таки ровно, будто пива купить просит, говорит:

– Не напоминай мне о своей жопе. Это моя навязчивая идея уже который день.

Микки не отвечает. Потому что они языками сцепятся, а им это нахуй не надо: они к Галлагеру едут, а там Мэнди, которой какого-то хера перестали ночные смены давать. Хотя она, может, сама попросила, чтобы на мужика своего не напороться где-нибудь. А где она на него напорется, если он к их подъезду переехал, лишь бы не упустить то ли её, то ли Микки. Это же надо быть таким ебланом. Микки, когда жил в Саус-сайде, нужного человека мог найти максимум дня за три, и это при условии, что тот залёг на дно. Хотя его поэтому каждая псина там и знала, а этого дебила Микки даже по имени запомнить не может. Огромный и тупой, идеальный прихлебатель. Микки таких быстро под себя прогибал.

– Опять ты, – ухмыляется Мэнди, когда они входят в квартиру, так больше и не обменявшись ни словом. – Мне начинает казаться, что ты подговорил Кеньятту, чтобы проводить побольше времени с Йеном.

– Завали, – лениво требует Галлагер и, войдя в квартиру, падает на диван. – Пожрать есть?

– Тебе общение с Микки на пользу не идёт, я узнаю его в твоих манерах.

– У меня на обед был картонный сэндвич, Мэнди.

– У меня на обед был скандал с посетителем, и я уверена, что это гаже картонного сэндвича, – она складывает руки на груди.

– Одному мне пожаловаться не на что, – качает головой Микки. – Охуенно.

Мэнди буравит его взглядом и, он видит, собирается что-то ляпнуть, но вместо этого разворачивается на пятках и уходит на кухню. Хотя с размерами галлагерской квартиры куда уместнее сказать «поворачивается к плите».

На ужин – курица. Охеренно вкусная, куда вкуснее вчерашней мерзкой рыбы, но Микки и тут сосредоточиться не может, потому что Галлагер кости обгладывает так, будто это самое важное, что сейчас есть в его жизни. Сначала кости, а потом с пальцев сок слизывает, и Микки начинает подозревать в себе нездоровый фетишизм по части еды, потому что блядь, что возбуждающего в жратве?

В жратве ничего. Но Галлагер что курит похабно, что курицу жрёт. У Микки, кажется, серьёзные проблемы. И одна из них – что в кресле сидит, уставившись в телевизор, грёбаная Мэнди, а квартира – микроскопическая. Здесь даже дверь спальни не закрыть, чтобы отвалиться спиной на кровать и лишить себя шанса постоянно пялиться на Галлагера. Потому что перестать это делать, не запирая дверь, оказывается, нереально.

Галлагер ест, Галлагер пьёт, Галлагер смеётся – он, блядь, везде. Сука рыжая, косится ещё иногда и ждёт реплики Микки в продолжение разговора, и ему с большим трудом удаётся собрать мозги в кучу и выдать что-нибудь, хоть немного приближенное к теме. Йен кивает, подхватывает, Мэнди продолжает, а у Микки в голове какая-то херня. Что-то вроде безвкусных овощей, которые Мэнди к курице подала.

Микки кажется, что в этой комнате сейчас один овощ.

– Что за скандал на работе? – спрашивает он у Мэнди, лишь бы отвлечься, и она смотрит на него с подозрением, а потом передёргивает плечами.

– Один мудак решил, что вместо оплаты счёта он может полапать меня за задницу, и меня это устроит, – фыркает она.

– Не понял, – настораживается Йен. – Тебе пришлось ставить его на место самой?

– Видел бы ты, во что там всё превратилось! – возмущённо отзывается Мэнди. – Охранника уволили, потому что бухал на работе, и нового обещают взять ещё с февраля. За это время только два парня заглянули. Первый был в два раза худее тебя, когда ты начинал у нас работать. Второй решил, что домогаться меня – лучший способ получить должность.

– Ты ему объяснила, что это не так? – усмехается Галлагер.

– До сих пор иногда чувствую его благодарность за то, что оставила яйца при нём, – в тон ему отвечает Мэнди.

Микки наконец-то переводит дух, потому что тема и правда помогает отвлечься. И возмущается мудаками он искренне, и въебать им хочет совершенно искренне. Мэнди, конечно, хороша, но это не повод лезть к ней под юбку. Мужики-натуралы любят строить из себя альфа-самцов. Среди геев это, правда, тоже встречается, но всё чаще в клубах, а Микки по ним уже давно не ходит.

Вспоминают о времени они далеко за полночь. Мэнди уходит в душ, и Микки встаёт с дивана следом за ней, потому что галлагерский хер на расстоянии вытянутой руки, которую, блядь, нельзя вытягивать, – это слишком.

– Телефон надо на зарядку поставить, – объясняет он Йену, когда Мэнди запирается в ванной.

Аккумулятор заряжен на семьдесят восемь процентов, потому что он его заряжал на работе, но Галлагеру об этом знать не обязательно. Ему много о чём знать не обязательно. Правда, сейчас уже похер: член привык, что Йен рядом, и не рвётся из штанов на каждом судорожном движении кадыка. Микки как будто снова вспоминает, что ему не четырнадцать. Поразительно, с сарказмом замечает про себя, но сделать успевает всего пару шагов.

Пару шагов, пока Галлагер не цепляется за его плечо и, вжимаясь членом – стояком, блядь, – в зад, не шипит на ухо:

– Ты специально это делаешь?

– Делаю что? – сглотнув, спрашивает Микки и слегка выгибается, когда Йен толкается бёдрами.

– Хочешь сказать, что ты всегда жрёшь курицу так, что у всех присутствующих члены встают по стойке смирно?

– Я хотя бы пальцы не облизывал, – сдаётся Микки – какой смысл что-то скрывать? – и подаётся назад.

Йен шумно вдыхает.

– Да ты, блядь, шутишь.

Микки не до шуток. Он закрывает глаза, схватившись за столешницу, вслушивается в шум воды в ванной и трётся ближе к Йену, которого будто вообще не волнует, что они оба в штанах. Он проходится ладонью по животу Микки, впивается в рёбра короткими ногтями и тянет его на себя ещё ближе, а потом спускается рукой ниже, в секунду расстёгивает пуговицу джинсов и запускает пальцы в трусы.

– Сука, – выдавливает Микки и приподнимается на мыски.

Он вслепую шарит рукой сзади, оттягивает резинку галлагерских спортивных штанов и с силой оглаживает его зад сведёнными пальцами, пока тот дышит в шею, прихватывая кожу зубами, и двигается размашистее.

– Если Мэнди выйдет… – пытается Микки, но Йен его перебивает:

– Нахуй Мэнди, – почти рычит он. – Прятаться от неё было весело, пока у меня яйца не поджимались каждый раз, когда я тебя вижу.

И он, конечно, чертовски прав, во всяком случае, Микки тоже почти похуй, но мысль неебически настойчива.

– Блядь, – цедит он и, выворачиваясь из рук Галлагера, почти падает перед ним на колени, как перед святыней, сдёргивает штаны и без лишних игр с горячим дыханием берёт член в рот.

И чуть не стонет в унисон с Йеном, когда тот инстинктивно толкается ему в горло.

Играть не хочется. Хочется кончить наконец, потому что даже воздух вокруг искрит и волосы дыбом по всему телу поднимаются. Он ритмично насаживается ртом на Галлагера, совсем немного пропуская головку в горло, слегка прокручивает ладонь, а второй рукой обхватывает свой член и чуть не дохнет от искр, посыпавшихся из глаз.

Они каким-то непостижимым образом умудрились не трахаться грёбаную неделю, и у Микки это в голове не укладывается. Он старательно отсасывает Галлагеру, который уже почти висит на стойке, и надрачивает сам себе. Ёбаный пиздец. В нескольких футах через стену отмокает в душе Мэнди, которая останется заикой до конца дней, если решит выйти в комнату слишком рано, но ему похуй. Как и Йену, судя по всему, который зарывается руками в его волосы и давит на затылок.

Микки не сложно.

Микки принимает в горло и придавливает член языком, и Йен вцепляется в его волосы с такой силой, что он опять почти стонет.

– Блядь, – выдыхает наверху тот и кончает, уронив голову на руки, и Микки хватает пары быстрых движений рукой, чтобы последовать за ним.

За стеной выключается вода, и Микки с трудом поднимается на дрожащие ноги и тянется за салфетками.

– Как думаешь, есть шанс, что Мэнди ослепла, пока была в душе? – спрашивает Йен, затягивая шнурки на штанах и принимаясь поправлять Микки волосы.

– Хотелось бы, – бурчит он, – но вряд ли.

– А хоть один, что она не начнёт вопить что-то вроде «я же говорила»?

– Больше одного, если повезёт.

– Каким богам молиться?

– Не ебу.

Микки поднимается на ноги и застёгивает пуговицу джинсов ровно в тот момент, когда Мэнди выходит из душа. Выходит, замирает в паре шагов, глядя на диван, а потом переводит взгляд на них и заявляет:

– Могли бы и расстелить. Хотя вы, конечно, были слишком заняты.

– Конечно, – закатывает глаза Микки, и она ему подмигивает.

Подмигивает, но молчит, и у него мурашки бегут вдоль позвоночника.

Довела.

Он очень надеется, что его уход в ванную не похож на бегство, хоть по сути им и является. И лучше бы он, конечно, остался в комнате, чтобы контролировать, что там происходит. Потому что Мэнди дожмёт Галлагера на раз-два. С другой стороны, они же вроде решили, что похер. Терпеть её просто совсем не хочется, а придётся, если дать ей волю.

Он тяжело опирается на раковину и разглядывает себя в зеркало. Вообще выглядит он довольно беспалевно, если только не считать маньячно блестящих глаз и перекрученной лямки майки, потому что у Галлагера пальцы больно уж подвижные. Микки мог бы задать себе сейчас вопрос, нахуя он это сделал и что на него нашло, но… не задаёт. Более того, по лицу расползается диковатая улыбка. Ну пиздец.

Уважаемые ебанувшиеся, поднимите руки. Милкович, а ты почему не поднимаешь? Давай-давай, ты же у нас тут самый ебанутый.

– Микки, хоть воду включи! – орёт из-за двери Мэнди. – Не заставляй нас думать, чем ты там занимаешься!

– Не заставляй, – вторит ей Йен, и Микки закатывает глаза. Да Галлагер был бы первым – единственным – в очереди за этой дверью, если бы Микки тут правда дрочил.

Он делает глубокий вдох и ненадолго задерживает дыхание. Ладно. Этот срыв был вопросом времени, потому что начиналось это всё ради секса, а теперь им приходится мариноваться, да ещё и находясь в такой крохотной клетушке. Тут и вдвоём-то было тесно, а втроём так вообще, двигаться лишний раз не хочется.

Микки вон десять минут назад двинулся, и к чему это привело?

Да не пошло бы оно всё нахуй? В конце концов, они наконец потрахались после недельного перерыва. Теперь всё определённо должно стать немного легче.

========== Глава 17 ==========

Микки ещё никогда так не ошибался.

Серьёзно. Он, человек, наворотивший в своей жизни уже немало херни, понимает, что никогда ещё не ошибался так сильно, как когда думал, что теперь станет проще. Когда начинаешь дрочить и узнаёшь, что такое оргазм, не то чтобы хочется бросать это всё к хуям. После первого секса совсем не тянет вернуться к дрочке. После охуенного секса не хочется ждать следующего охуенного секса ещё неделю. Тем более когда всё, что тебе обломилось, – это дрочка с чужим членом во рту. Нет, это лучше, чем без члена во рту, но куда хуже, чем с членом в жопе. В голове мелькает ленивая мысль, что Галлагер, кажется, окончательно превратил его в пассива, но он отмахивается и, встряхнув головой, возвращается в реальность.

Пятница, три часа дня. Он сидит на работе и до сих пор не сделал нихуя, только пялится в экран ноутбука и думает о Йене, который как назло весь день где-то шляется и всех шугает. Причём попало даже Липу, с которым они прежде неплохо находили общий язык, но рассказа о том, как насасывает его подружка, не выдержал бы и монах. Микки в курсе, он тогда тоже был в курилке. И не спустил в штаны, представляя, как сосёт Галлагеру, только потому что…

Блядь, он понятия не имеет почему, но охуенно этому рад. Да и слышать, как Йен вставляет Липу пропиздоны за то, что тот чешет языком, вместо того чтобы работать, тоже было круто. Как и видеть его злобную физиономию потом. А что, Микки не святой, он этого никогда и не утверждал. Он любит, когда плохо людям, которые ему не нравятся. А Лип ему не то что не нравится, Лип его бесит. Микки чует в нём дешёвку.

И это – единственное, что отвлекло его сегодня от мыслей о сексе. Он никогда не был им одержим, но самое странное в том, что ему не нужен абстрактный секс. Ему нужен Галлагер – весь, вместе со стонами за спиной и поглаживающими тазовые косточки пальцами. И с членом, да, конечно. Странно, что он не первым пришёл на ум. Или не странно, блядь, Микки вообще уже не понимает, что творится в его голове, и это должно его пиздецки пугать. Оно бы и пугало, если бы он не был настолько сосредоточен на другом.

Галлагер

[05:38 p.m.] Даже не смей после работы задерживаться

Вы

[05:38 p.m.] А то что?

Микки ничего не может поделать с этой странной тягой к провокации, но что Галлагер собирается делать? Ломануть домой, превышая скоростные лимиты, и успеть потрахаться, пока Мэнди безмятежно двигает в сторону его квартиры? Это смешно. Микки заранее ненавидит сегодняшний вечер.

Галлагер

[05:39 p.m.] Потом решим

Он закатывает глаза и даже не отвечает. «Потом решим» – ответ, достойный Галлагера. Хотя Чикаго большой город, тут отели на каждом углу. Сука, почему ему это раньше в голову не пришло? Тогда бы не было ни ультраскоростного минета на кухне, ни мудацкого воздержания. Мэнди бы даже не подумала, что он живёт в гостинице, а не дома. И он бы сегодня нормально работал, а не пытался избавиться от навязчивых мыслей.

Хотя он не то чтобы пытается.

В машине они молчат до того момента, пока не останавливаются у дома Микки, поняв, что перед подъездом никто не дежурит.

– Неужели, блядь, – язвительно замечает Микки, и внутри всё крутит узлами.

– Может, он у квартиры ждёт?

– Кто бы ему ещё позволил у квартиры ждать. Это приличный дом, Галлагер. Паркуйся.

Самое сложное в следующие пять минут – спокойно дойти до квартиры, не срывая друг с друга шмотки. Йен поднимается по лестнице следом за Микки, почти сопя в его плечо, и постоянно его касается – то запястья, то бока, будто вообще не может держать руки при себе. Микки свои в кулаки сжал на всякий случай, а то мало ли что.

Он даже дверь запереть не успевает, когда они вваливаются в квартиру: Йен сразу вжимает его в стену и присасывается к ключицам так, что у Микки наверняка останутся блядские засосы. Он за волосы пытается оттащить Галлагера от себя, но в том непонятно откуда взялось столько силищи, что Микки плюёт.

– У тебя не получается делать всё сразу, – шепчет он, пытаясь расстегнуть Галлагеру штаны. – Оставь мою шею в покое, делом займись.

– Заткнись, – выдыхает в шею Йен и ощутимо прикусывает кожу.

– Охуел? – вскидывается Микки.

– Да заткнись, блядь.

Когда Галлагер наконец-то хватается за ремень его джинсов, Микки от облегчения чуть не съезжает по стене. А Галлагер продолжает мурыжить, сука: он тянет вниз молнию джинсов, а потом, вместо того чтобы их снять, медленно расстёгивает и пуговицы рубашки, следом спускаясь губами по груди и животу.

Микки даже не сразу слышит, как звонит галлагерский телефон. Да и так больше не слышит, а чувствует вибрацию в кармане, которая отдаётся по всему его телу.

– Выруби нахуй.

Тот тянется за телефоном, не отрываясь от Микки. Вы посмотрите на него, умеет всё-таки два дела одновременно делать. Ну или просто прирос уже так, что отрывать только вместе с сосками.

Не хотелось бы.

Галлагер смотрит на экран с сомнением, а потом переводит взгляд на Микки, немного отстраняясь.

– Не смей, – предупреждает он.

– Мэнди никогда мне не звонит, – говорит Йен, хмуро сводя брови. – Мы договорились ещё в прошлый раз, что звонки на случай форс-мажоров.

Микки почти ненавидит себя за то, что тоже чувствует беспокойство, потому что эта сучка умудряется им мешать, даже не будучи уверенной, что они трахаются.

– Йен, забери меня домой, – слышит он неожиданно высокий голос Мэнди и настораживается.

– Что сл… – пытается Йен, но та его не слушает, продолжая тарахтеть:

– Я не знаю, где ты, пожалуйста, забери меня домой, пожалуйста, Йен, забери меня.

– Тихо, – командует Галлагер, и она, всхлипнув, слушается. – Где ты?

– В торговом центре около кафе. В туалете на четвёртом этаже.

– Десять минут, – сухо отвечает он и, отключившись, со вздохом упирается лбом в стену над плечом Микки. – Поехали.

– Хорошо, что мне похуй на знаки и прочую херабору, – усмехается Микки, застёгивая рубашку.

– Когда я доберусь до твоей задницы, я вытрахаю тебе через неё душу, клянусь.

Микки хочет продолжить какой-нибудь шутеечкой, но не получается. У него в голове голос Мэнди – такой истеричный, каким он никогда его не слышал. И довольно глупо надеяться, что дело в домогательствах очередного посетителя: Микки вдруг думает, что её мужика не было у подъезда не просто так. И что тот прекрасно знает, где она работает. И что они дохера расслабились, раз даже не подумали, что он может найти Мэнди в её забегаловке.

Они добираются до нужного торгового центра в обещанные Галлагером десять минут. Обходят весь первый этаж в поисках эскалатора или лифтов – да хоть чего-нибудь, на чём можно подняться наверх. Микки взвинчен. Галлагер тоже, это становится понятно, когда тот чуть не вцепляется в грудки охранника, зависшего после вопроса «Как попасть на четвёртый этаж?».

Они, оказывается, раз пять прошли мимо лифтов и ни разу их не заметили.

Когда Галлагер вызванивает Мэнди, стоя напротив туалета, Микки уже почти трясёт от ярости, потому что он не знает, что увидит, и даже представлять не хочет. Он нарисовал в голове самые ужасные картины, но почему-то легче, когда Мэнди выходит, не становится: у неё одна ссадина на скуле, но она прихрамывает и двигается боком, затравленно озираясь по сторонам. И ахает, когда Микки крепко её обнимает.

– Что случилось? – тихо спрашивает он, чуть ослабляя объятие.

– Думаю, меня уволили, – весело отвечает она и тут же начинает смеяться.

Она смеётся, размазывая слёзы по щекам, а у Микки мороз по коже. И он знает, что ей бы сейчас влепить пощёчину, чтобы успокоилась, но он не может. Поэтому немного её баюкает, и пару минут спустя она успокаивается и виснет на нём, опустив руки.

– Это как-то связано с Кеньяттой? – осторожно начинает Галлагер, подходя ближе и протягивая ей стакан воды. Где успел-то.

– Ты запомнил имя, – фыркает Мэнди и опять растягивает губы в улыбке.

– Да, – прежним тоном продолжает тот, – так что случилось?

– Меня точно уволили, – стуча зубами, отзывается она и делает пару глотков. – Кеньятта. Посетителей распугал. Шесть незакрытых столов. Мне надо их оплатить. А ещё неустойка, ущерб. А я просто хотела жить другой жизнью. Просто хотела забыть про Саус-сайд. Йен, как у тебя получилось? – повышает голос она, выворачиваясь из рук Микки и подходя к Йену. – Как? Хотя ты сильный, и с семьёй тебе повезло, – и тут же без перехода заявляет: – Я должна вернуться к Кеньятте. Да? Это же правильно? Что я ещё могу сделать?

Микки цепенеет и видит, как сжимаются кулаки Галлагера. Внутренности сковало морозом, но он умудряется ровно сказать:

– Нет, не должна.

– Конечно, нет, – подхватывает Йен.

– Но я не прижилась!

– Глупости, – настаивает тот.

– А на что мне ещё претендовать? Я только тарелки подавать умею и трахаться! Может, мне в проститутки пойти? Потом до эскорта рукой подать, а там и выберусь из этой хуеты!

Проходящая мимо баба смотрит на Мэнди с отвращением, но под взглядом Микки тушуется. Он уверен, что всё, что сейчас есть в его глазах, – желание убивать. Никогда в жизни он ещё так сильно не хотел кого-то отпиздить. Не в два удара вырубить, а вдумчиво, старательно разъёбывать, ломая кости и превращая органы в невнятную мешанину. Никогда. Если бы мужик Мэнди оказался сейчас здесь, Микки превратил бы его в кровавый мешок раздробленных костей.

Галлагер всё ещё продолжает уговаривать Мэнди, она продолжает истерить, а не сдерживается в итоге Микки: встряхивает её за плечи и, глядя на Йена, говорит:

– Поехали домой.

– Не нравится, что я ору, а на нас пялятся люди, да, Микки? – скалится она.

– Поехали, – игнорирует её Йен.

Она молчит, пока они едут к Галлагеру. Сидит сзади, сложив руки на груди, смотрит в окно и иногда со всхлипами дышит. Микки иногда оборачивается проверить, всё ли в порядке. Если честно, он хочет, чтобы она просто уснула, не продолжая скандал и не выдавая свои охуенно умные мысли. Как же Микки зол на неё за них! Как она вообще может говорить, да даже думать, что не может ни на что претендовать? Что всё, чего она заслуживает, – работа в дешёвой забегаловке и колотящий её мужик?

Саус-сайд ломает людей и ядом ползёт по венам.

Она и правда засыпает, едва оказавшись в квартире Галлагера, – ложится на диван, а минуту спустя уже глубоко дышит. Йен укрывает её пледом, а потом берёт её сумку, достаёт оттуда ключи и, кивнув Микки в сторону выхода, запирает дверь снаружи.

– Насколько меня всегда бесило, что изнутри этот замок тоже открывается ключом, настолько сейчас я этому рад, – мрачно говорит он.

– Она и через окно вылезет, если захочет.

– У меня решётки. Она тощая, но между них не просочится.

Микки не находится с ответом, и они, спустившись вниз, садятся в машину. Двигатель Галлагер не заводит, так и сидит, постукивая пальцами по рулю и уставившись перед собой, пока Микки крутит в руках телефон и думает, что делать дальше.

– Ты же не думаешь, что это не наше дело? – на всякий случай уточняет он минут пять спустя, и Йен зыркает на него так злобно, что, если бы мог, наверняка пригвоздил бы к креслу.

– Конечно, нет, – всё-таки озвучивает он свои мысли. – Мэнди зато наверняка думает.

– Она уже охуенно подумала, – напоминает Микки, – когда сказала, что ей надо вернуться к мудаку.

– Думаешь, она правда может?

– Уверен.

– Он её бьёт.

– Это сложно не заметить, – с сарказмом выплёвывает Микки. – Её переубедить будет сложнее, чем его.

– Только не говори, что собрался сдержать слово и его пристрелить, – предостерегает Галлагер.

– Я собрался его разъебать. Кулаками, ногами, ломом – что под руку попадёт. Всё прокатит.

– Поехали к тебе, – кивает он, – обсудим.

Микки не спорит. Не потому что боится один связываться с горой, а потому что бесполезно. Потому что у Йена наверняка всё внутри бурлит так же, как у Микки: он даже в лице не изменился, когда услышал о планах. Только их двое, а у того, вспоминает Микки, большая семья. Он понятия не имеет, что Мэнди имела под этим в виду, трое их или двадцать, но тут определённо понадобится кто-то ещё.