Текст книги "Эй, Микки! (СИ)"

Казалось бы, настроение пятничным вечером после окончания рабочего дня должно быть получше, но не сегодня. Микки настолько погружён в себя, что чуть не въёбывается лбом во вращающиеся двери на первом этаже, и только это заставляет его собрать остатки самообладания.

Блядский Галлагер.

Микки так и не может понять, что вдруг так изменилось на этой неделе, что он уже почти успел привыкнуть к лишним мыслям. И ладно бы просто к мыслям, но у него в голове ржавый уебан то на коленях, то напротив лица дым втягивает. Его никогда в жизни не клеили, так что он знать не знает, как это выглядит, но что-то ему подсказывает, что примерно так и выглядит. Только Галлагера ему в жизни не хватало. Лучше уж собаку завести, невелика разница.

Подъездную дверь он всё-таки замечает и распахивает с такой силой, что она ручкой бьётся о штукатуреную стену и пулей отлетает обратно, засадив Микки по пояснице ручкой. Ёбаный в рот. Четыре этажа, и он наконец окажется дома, откуда вообще носа не кажет все выходные. Боже, благослови доставку еды и продуктов.

По длинному коридору четвёртого этажа разносится ритмичный стук. О ремонте вроде никто не предупреждал, а если бы так барабанили ему в дверь, Микки бы в жизни не открыл: к ней лучше не подходить, если она вот-вот слетит с петель. К такой бесславной кончине Микки определённо не готов. Не после всего пережитого и явно не в двадцать четыре.

Он почти не удивлён, когда понимает, что барабанит в дверь квартиры Мэнди её подпалённый дружок. Внутри волной поднимается ярость, и Микки никак не может попасть ключом в замок, когда его вдруг окликают:

– Эй, коротышка!

Он медленно оборачивается и вскидывает брови.

– Ты это мне, человек-кувалда?

– Где Мэнди? – басит тот, поворачиваясь к нему и подходя ближе.

Микки крепче сжимает ключи.

– Какая, блядь, Мэнди?

– Не выделывайся! Из этой квартиры, – здоровяк кивает на дверь.

– Ты приехал из какой-то деревни, где все друг друга знают? – обманчиво мягко интересуется Микки и улыбается. Мысленно он пытается доораться до Мэнди и убедить её прилепиться тощим задом к дивану, а не нестись открывать дверь, заслышав копошение в замке. – Тут город. Большой такой город, если ты не заметил, где дружить с соседями – правило дурного тона. Моё знакомство с моими, к примеру, ограничивается тем, что я голоса их слышу из-за стен каждый вечер. Твоя Мэйси, кстати, стонет довольно артистично.

– Мэнди.

– Мне по-хуй, – раздельно произносит Микки, – ты ещё не сообразил, батончик протеиновый?

Тот только молчит, играя мышцами, а потом подходит ещё ближе, остановившись в полушаге от Микки, и угрожающе начинает:

– Если узнаю, что ты её покрываешь…

– Ебало завали, – резко обрывает Микки. – Ещё одна угроза, и я нафарширую тебя свинцом так, что к тебе столовые приборы всех жителей твоей глухомани примагнитит, усёк? Я не слышу!

– Ты дохера смелый для того, кто до моей челюсти даже в прыжке не дотянется.

– Ты себя переоцениваешь.

– Нахуй пошёл, гном!

– Дружище, – ахает Микки, – ты меня сейчас практически проклял! Обычно на мой ходят. Но ладно, я буду знать, кого винить, если незапланированно лишусь анальной девственности.

– Тебе бы язык укоротить, – немного спокойнее говорит верзила.

– Тебя бы всего укоротить, – весело подмигивает ему Микки. – Не морозь кишки: пасть захлопни и уёбывай отсюда, маффин шоколадный, пока я копов не вызвал.

– Да я тебя…

– Я непонятно говорю? Хуями иди с кем-нибудь на улицу меряйся. Или со стриптизёрами в гей-клубе, в котором ты вышибалой работаешь. Со мной не надо, итоги тебе не понравятся. Я вообще не понял, почему ты до сих пор здесь?

Половина Микки, если честно, совсем не хочет, чтобы тот уходил. Эта половина грубо рокочет внутри, мечтая пустить кулаки в ход и собрать в зелёный тазик, что стоит у Микки под ванной, все внутренние органы этого чудилы. А кишки вокруг шеи обмотать, чтобы по полу не волохались. Драться он умеет, и техника у него такая, что на размеры соперника откровенно похуй.

Тот, видимо, что-то понимает, поэтому напоследок злобно зыркает из-под неандертальских надбровных дуг и сваливает. Микки приходится сделать десяток-другой глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Правда, от нирваны состояние всё же далековато, поэтому в квартиру он входит, громко хлопнув дверью.

Мэнди сидит на диване, подобрав под себя ноги, и таращится на Микки во все глаза.

– У тебя инстинкт самосохранения отказал? – отрывисто спрашивает она, подскакивая. – Или ты совсем отбитый? Он бы тебя в рог завернул!

– Обошлось, как видишь, – криво ухмыляется он, разуваясь и раскидывая ботинки в стороны.

– Ты ебанутый, Микки! – она повышает голос ещё на несколько тонов, и Микки морщится.

Пока она продолжает что-то верещать, он открывает дверцу холодильника, достаёт пиво, с хлопком скручивает пробку с бутылки и делает несколько жадных глотков. Тому, кто придумал пиво, надо просто памятник поставить, это же эликсир богов!

– Ебанутый, на всю голову ебанутый, – продолжает Мэнди, носясь по комнате из стороны в сторону.

– Прекрати материться, девушке это не к лицу, – паясничает Микки, и Мэнди застывает на месте, будто на стену налетела.

– Ты сейчас нахуй пойдёшь.

– Не было таких планов, – мотает головой он и снова присасывается к бутылке.

– У меня в планах на выходные тоже не было пункта «прикопать останки Микки в обувной коробке на границе штата»! – кричит Мэнди. – Кеньятта бы растёр тебя в порошок! Он из Саус-сайда, там проблемы по-другому не решают! Мне ли не знать, я оттуда еле вырвалась!

– Вырвалась и притащила нехеровый такой кусок Саус-сайда с собой в нормальную жизнь? – зло переспрашивает Микки. – Я большую часть своей жизни прожил в саус-сайдской патронажной семье, мне знакомы местные правила, поверь мне. Бояться там нельзя. Там берёшь монтировку и идёшь ломать чужие кости, если тебе что-то не нравится. Напомнить тебе, что там делают с ссыкунами?

– Не надо, – бурчит она.

– Не надо, – кивает он. – Ты привыкла прогибаться, потому что силой не возьмёшь. Это умно, других вариантов у тебя и не было, но это Эджуотер, Мэнди. Здесь другие правила.

– На севере и своего дерьма хватает.

– Вот именно, – соглашается он. – Не тащи сюда ещё и южное.

Она не отвечает, только смотрит на него затравленно, обхватив себя руками за плечи. Вся злость внезапно куда-то девается. Микки вряд ли можно назвать добряком, но Мэнди жаль и хочется защитить. Потому что она, чёрт побери, одна из лучших людей, которых он узнал за свою не особо долгую, но насыщенную событиями жизнь. И она явно заслуживает лучшего, чем жизнь в Саус-сайде. И эта гора подгоревших мышц тоже должна остаться в стороне.

И у Мэнди, и у Микки есть свои скелеты в шкафах, и открывать их ни к чему. Их надо замуровать и сжечь, а потом собрать вещи в одну коробку и уехать куда-нибудь подальше.

Чикаго – большой город.

========== Глава 4 ==========

Микки всю ночь снятся лабиринты из чемоданов, коробок, сумок, свёртков и прочей хераборы, в которую люди обычно пакуют вещи. Дорогие и дешёвые, пыльные и чистые, с международными бирками и без – он ходит по узким, заваленным хламом коридорам и знать не знает, что он должен найти и куда выйти. Прошлявшись всю ночь непонятно где, просыпается он не то чтобы отдохнувшим: башка трещит будто с похмелья, а солнце слепит.

– У тебя перфоратор есть? – вместо пожелания доброго утра спрашивает Мэнди, когда он выходит на кухню, и Микки останавливается.

Она стоит спиной к нему, а перед ней на сковороде что-то аппетитно шкворчит. Он редко когда завтракает, но сегодня как по заказу просыпается чувство голода. Впервые за несколько лет Микки чувствует себя нормальным: он отработал неделю, а в выходной день проснулся в собственной квартире, по которой разносится запах жареного бекона и тостов. И это действительно настолько нормально, что Микки встряхивает головой.

Только вопрос в идиллическую картину не вписывается.

– Решила просверлить пару-тройку дыр в своём орангутанге? – зевнув, хрипло спрашивает он.

– У меня за входной дверью уже который год стоит упакованный карниз, пылью давно зарос. Повесь и не ворочайся по утрам.

– Сначала карниз, а потом что? Коврик у унитаза, декоративные бутылки на кухню и подушечки на диван? – ворчит он, пытаясь попасть ногой в штанину домашних брюк. – Иди нахер, Мэнди, я тут устроил берлогу, а не гнездо свил.

– Я выкинула просрочку из твоего холодильника, – проигнорировав его, продолжает она. – В апельсине уже зародилась новая цивилизация, готовая вот-вот захватить твою квартиру. Надеюсь, мусор из контейнера уже вывезли, не хочу иметь никакого отношения к порабощению планеты.

Она продолжает болтать о какой-то ерунде, снуя между плитой и кухонным столом, за который Микки уже успел усесться. Или улечься, с какой стороны посмотреть, потому что он, то и дело зевая, уронил голову на руки и пытается доспать.

– Нажми кнопку на кофеварке, – чуть громче просит Мэнди. – Кстати, у тебя кофе почти кончился, на пару раз осталось. Вообще я написала список и приклеила его к входной двери.

Это утро выглядит почти по-семейному.

Она посыпает яичницу тёртым сыром, когда в дверь стучат. Мэнди сразу как-то вся подбирается и будто уменьшается в размерах, застывает на месте. Дружок её вчера барабанил от души, а этот стук почти деликатный, но Микки всё равно гостей сегодня не ждал.

– Мы соседей снизу не заливаем? – на всякий случай уточняет он.

– Полчаса назад не заливали, – чуть слышным шёпотом отвечает Мэнди. – В дверь должен бить фонтан, чтобы за это время что-то так сильно изменилось.

Микки кивает и выходит из кухни. Аккуратно сдвигает дверцу шкафа, достаёт из ящика пушку и снимает с предохранителя. Только после этого быстро поворачивает замок и распахивает входную дверь.

– Доброе утро, – широко улыбается Галлагер и поднимает на уровень глаз два стаканчика с кофе. – Я тут бегал неподалёку и дай, думаю, загляну, ты же сам сказал, что мы всё сегодня обсудим.

– Галлагер, я бы даже если бегал неподалёку от твоего дома, всё равно бы к тебе не заглянул, потому что в душе не ебу, где ты живёшь, – устало отвечает Микки и, сунув пистолет обратно в ящик, трёт глаза.

– Вест-Джарвис, 2029, – с готовностью сообщает тот. – Второй этаж, направо по коридору первая дверь.

– Это миль десять отсюда.

– Так говорю же, бегал неподалёку, – терпеливо повторяет Галлагер. – Можно я зайду?

– Нет, – сухо говорит Микки, приваливаясь плечом к косяку и складывая руки на груди. – Я не один.

Галлагер так быстро меняется в лице, что Микки становится его жаль. Опять. Такое ощущение, будто он специально этим пользуется! Микки вдруг соображает, что стоит напротив Галлагера в одних штанах, а тот вылизывает взглядом то ли руки, то ли грудь, хер его разбери.

Блядь. Ещё две минуты, и Микки, плюнув на всё, втащит его в квартиру и втрахает в свой матрас.

Он принципиально молчит, продолжая в упор смотреть на Галлагера, который, похоже, так и не определился, чего хочет больше: войти или сбежать прочь, потому что Микки не один. Ему почти становится интересно, что сейчас у того в голове. Не всё же одному Микки фантазировать.

Выходные идут по пизде.

– Микки, всё в порядке? – кричит из кухни Мэнди, и глаза Галлагера становятся ещё шире, того и гляди из орбит вывалятся в кофейные стаканчики.

– В порядке! – не переставая выжигать дыры в забрызганном бледными веснушками лице, отзывается Микки.

Галлагер переминается с ноги на ногу и молчит. Вот сейчас бы Микки превосходство своё ощутить, но нет, вместо этого ему становится стыдно, так что он закатывает глаза и отходит в сторону.

– Затекай.

– А ты уверен, что…

– Не уверен, но если подумаю ещё, ты скатишься с лестницы. Ещё вопросы?

Вопросов предсказуемо не возникает, и Микки удовлетворённо хмыкает. Галлагер в его квартире субботним утром. С новым днём, блядь.

– Иди на кухню, мы садимся завтракать.

Приглашение запоздало: Йен уже там и таращится во все глаза в сторону.

– Йен Галлагер! – слышит Микки голос Мэнди и понимает, что не столько день, сколько вся его жизнь могут, определённо могут стать хуже, чем он думал в предыдущий момент.

– Мэнди Филипс? – недоверчиво переспрашивает Галлагер, и Микки вообще перестаёт понимать, что происходит.

Следующие пару минут вопросы задавать всё равно бесполезно, потому что эти двое обнимаются и орут наперебой: Микки начинает казаться, что, если он уйдёт, никто и не заметит. Одно «но»: это всё-таки его квартира. А Мэнди, кажется, совсем забыла, что готовила завтрак. Микки переводит взгляд с неё на Галлагера и обратно, забирает из рук последнего кофе – тот и не замечает – и, сняв крышки, переливает в кофейник.

Микки гостей обычно не принимает, так что с посудой у него негусто, в том числе и с чашками: две стоят в сушилке над раковиной, а вот за третьей приходится лезть в нижний ящик. Лежит она там с того момента, когда Микки уронил на неё нож, сколов край, и вот вдруг понадобилась.

О том, что себе он ставит именно её, а напротив тарелки Галлагера – ту, из которой всегда пьёт сам, он предпочитает не думать. Себе дороже.

Мэнди наконец спохватывается и раскладывает по тарелкам яичницу, а потом, глядя на Галлагера, спрашивает:

– Тебе как всегда? – и, подмигнув, добавляет ему в тарелку жареный лук и чёрный перец.

Как всегда.

Охуительно.

А у Галлагера руки кривые, потому что он, отпив кофе, тянется за сахаром и просыпает его мимо чашки. Со стола собирает в подставленную руку, а с ободка слизывает языком. Надо перестать на него смотреть, потому что желание попросить Мэнди погулять становится сильнее. В Галлагере явно какая-то внутренняя шлюха живёт, потому что всё, что он делает, настолько нагло провоцирует, что держать себя в руках становится всё тяжелее.

– Вы откуда друг друга знаете? – спрашивает он первое, что приходит на ум, и суёт в рот кусок яичницы.

– Работали вместе года… сколько, три назад? – прикидывает Мэнди.

– Да, около того, – кивает Галлагер, поворачиваясь к Микки. Между их коленями сейчас даже лист бумаги не пройдёт. – Я посуду драил в кафехе, где Мэнди работала официанткой.

До этого момента Микки был уверен, что Галлагер – белоручка, каких поискать. И он понятия не имеет, почему это вдруг вообще играет какую-то роль, как и то, что колено Галлагера касается его собственного, а чашку Микки он обхватил обеими руками.

Микки кажется, что весь этот сахар скрипит у него на зубах, неимоверно раздражая. Галлагер выглядит так, будто главная цель его жизни – поставить галочку напротив фамилии «Милкович», и в любых других условиях Микки был бы не против, но не сейчас. Он ненавидит, ненавидит, когда его водят за нос.

– Вот как? – вскидывает брови он. – Выходит, до работы со мной ты работал с Мэнди?

– Да, – радостно кивает Галлагер. – И вы знакомы! Здорово!

– Как, кстати, подружились вы? – прищуривается Мэнди. – Я вас ни разу вместе не видела.

– Он мой начальник, – опережает поток фантазий Микки.

– Ясно, – тянет она, хотя особенно похожим на человека, которому всё ясно, не выглядит. Но больше вопросов не задаёт: неплохо, видимо, успела узнать Микки.

Разговор явно не клеится, но Микки никаких усилий к этому уже не прилагает, все умолкают сами собой. Он молча молотит челюстями яичницу, Галлагер пялится на него исподлобья и иногда улыбается, а Мэнди разглядывает стену. Иллюзия семейного утра трещит по всем швам.

– Я пойду, – неловко говорит Галлагер через несколько минут и стекает со стула.

– Позавтракать заглянул? – хмыкает Микки. – Дома не кормят?

Тот отчаянно сопит и, поблагодарив Мэнди, плетётся к двери, а Микки со вздохом идёт за ним. Тот успевает пройти полпути до лестницы, когда Микки его окликает, и Галлагер с готовностью оборачивается.

– Я по поводу работы вечером позвоню, да? – спрашивает, расправляя плечи.

– Нет, – обрубает Микки. Уголок рта Галлагера свирепо дёргается. – Работу мы обсудим в понедельник. В рабочее время, Галлагер.

– Ты мне это сказать хотел? – огрызается он.

– Нет, – качает головой Микки и добавляет: – Сунь свои планы себе в жопу, сделай одолжение. Хорош нарезать вокруг меня круги, пока это не стало напрягать кого-то ещё, кроме тебя и меня.

Галлагер приосанивается, а потом дёргает плечом и, сунув руки в карманы, уходит.

– Сука, твою мать, – чертыхается сквозь зубы Микки, потому что свободы никакой не почувствовал. Хотя стоило бы, учитывая, что только что рубанул за собой навязчивый хвост.

Этого только не хватало.

– Это он тебе всю неделю настроение поганит, что ты дома вечно сидишь с такой рожей, будто тебе кочерга раскалённая анус прижигает? – не переставая намывать тарелки, спрашивает Мэнди, когда он возвращается в квартиру.

– Отъебись, Мэнди.

– Не моё дело?

– Именно, блядь, – цедит он.

Она слишком уж понимающе ухмыляется, перекрывает кран и, ухватив с собой горсть арахиса, падает на диван. Включает телевизор и утыкается взглядом в экран, где два льва раздирают на куски антилопу. И канал ведь не переключает, хотя в жизни этой хуйнёй не интересовалась.

– Всё ещё не моё дело, но Йен нормальный парень, – между делом замечает она. – А дебилом выглядит, потому что клеить не умеет. На его хер претендентов всегда хватало, он обычно только выбирал. Всегда так было.

– Похуй.

– И ты ему, видно, реально в душу запал, раз он так старается.

– Всё ещё похуй, – повторяет Микки.

– Что за мудак, – закатывает глаза Мэнди и переключает канал.

Наконец-то. Лучше уж «Чужих» в сотый раз пересмотреть, чем думать обо всём, что она тут наболтала.

Только вот не думать не выходит. Он ненавидит до трясучки всю эту херню вроде кофейных стаканчиков по утрам и сигареты на двоих, его каждый раз перекашивает, когда он видит что-то такое в жизни или в вечерних мелодрамах, которые вошли в его жизнь вместе с Мэнди. И Галлагер бесить должен, потому что всем собой сейчас олицетворяет то, что Микки так раздражает.

А не бесит. Не получается на него злиться, хотя на талант оттолкнуть от себя это никак не повлияло. И это теперь жрёт изнутри, потому что оттолкнуть Галлагера – это всё равно что леденец отобрать у ребёнка. И слова Мэнди осели где-то над желудком, крутят его, вены передавливают. «Он обычно только выбирал. Всегда так было».

Микки бы сам его никогда не выбрал. Потому что разные, потому что он живёт в ебучей воронке, и один-единственный шаг не туда – всё вокруг затянет, а наружу не выбраться. Он никогда об этом и не думал. Его устраивает его жизнь, и трахать парня, который в неё никак не вписывается, он не собирается. Потому что Микки уже сложно послать его нахер, а что будет дальше, он представлять не возьмётся. Секс может обойтись слишком дорого.

И нет, Микки не из тех, кто после траха заглядывает в глаза и планирует совместную жизнь. Но ещё он не из тех, кто позволяет угощать себя кофе, и не из тех, кого должен клеить Галлагер.

Люди делятся по сортам, и назвать Микки даже второсортным – нехуёвое такое преувеличение. Галлагер другого сорта. Он из тех людей, кто к тридцати годам делают охерительную карьеру – блядь, его в двадцать два назначили на должность начальника, – а оставшуюся жизнь живут в своё удовольствие на барыши от вложенных сил и времени. Микки хорошо зарабатывает, но в будущее смотрит без оптимизма. Нет у него причин быть оптимистом, он знает жизнь в самом дерьмовом её проявлении и выше своей головы прыгнуть не стремится.

Да, Микки – грёбаный эгоист, но он не для того налаживает свою жизнь, чтобы спустить её в унитаз. Хватит с него. У него есть Мэнди, и ему достаточно, потому что они вылеплены из одного теста. Микки, правда, не совсем понимает, как она-то умудрилась с Галлагером подружиться, если только не решила перекроить свою жизнь на сто процентов.

О том, что блядский Галлагер может быть не таким, каким Микки его себе представляет, он думать не хочет. С ним что-то не так, но выяснять он не будет.

Он встряхивает головой и идёт в душ.

В его жизни и так достаточно херни.

========== Глава 5 ==========

В понедельник, когда Мэнди суёт ему с собой пару сэндвичей, Микки задаётся вопросом, как долго она собирается с ним жить. Не вслух, само собой, потому что выгонять не собирается: просто пытается понять, что ему делать дальше. А ещё раздумывает над предложением о карнизе, потому что когда окна спальни выходят на восток – это пиздец. Пока Мэнди к нему не переехала, ему даже в голову не приходило как-то это исправить, и вот, пожалуйста. Так и правда до подушечек на диване недалеко.

С прошлого понедельника прошла ровно неделя, а у Микки такое ощущение, будто он минимум полжизни прожил. Вообще он предпочитает не думать о том, почему Галлагер привлёк его внимание именно сейчас. Он всегда себя так вёл, все три года, но только с отсутствием Терри Микки стал замечать – и поведение, и самого Галлагера. Перестал видеть в нём запутавшегося малолетку.

И да, ему это не нравится, но он уже всё решил.

Галлагер расцветает самой лучезарной улыбкой, едва завидев Микки, но встречает в ответ только равнодушие – Микки всё воскресенье репетировал – и почти сразу поникает.

К двенадцати он собирает всех в переговорной и чётко говорит:

– Заменять Терри насовсем я не планирую. Ви назначила меня лишь временно исполняющим его обязанности. Это вряд ли что-то меняет, просто буду отвечать за косяки, которых у нас, спасибо Терри, не бывает.

Все смеются, а Галлагер мажет взглядом Микки и тут же отворачивается к магнитной доске, на которой маркером обозначено несколько тезисов. Из него получится начальник, неожиданно думает Микки, хладнокровия бы только побольше и щенячьим взглядом не пользоваться.

– Микки, останься, пожалуйста, – просит Галлагер в конце собрания, и Микки стискивает зубы, но не спорит. Не он здесь командует. Подрывать едва-едва наклёвывающийся авторитет он не станет.

– Что? – спрашивает, когда закрывается дверь за Игги.

– Поставщики, – ровно говорит тот – в лице ни один мускул не дрогнул. – У нас их двадцать четыре, и мне хотелось увидеть сравнительные таблицы…

– Это к финансистам, – перебивает Микки.

– …которые Светлана мне уже скинула, – заканчивает Галлагер. Ауч. – Я сейчас перекину их тебе, а ты можешь просмотреть их и выделить самые выгодные для нас предложения? Я знаю, что это не имеет к нам никакого отношения, – быстро произносит он, будто хочет доказать, что прав, – но мы можем уменьшить себестоимость товара, и тогда при сохранении розничных цен прибыль вырастет. С нашими-то объёмами…

– Розницу тоже можем немного понизить, – предлагает Микки. – Станем более конкурентоспособны, покупателей появится больше.

– Но прибыль…

– Вырастет за счёт увеличения числа покупателей, – поясняет он. – И нет, Галлагер, я не собираюсь подставлять тебя перед Ви. Просто давно думал об этом. В том году делал расчёты, но сейчас они уже, конечно, ничего не стоят. Могу пересчитать, если надо.

Тот смотрит на него с подозрением, а потом медленно кивает.

– Да, надо.

– Терри, правда, не одобрит, – замечает Микки.

– Хер с ним.

Микки вскидывает брови, но предпочитает промолчать. Галлагер этого будто не замечает: сухо благодарит и, забрав со стола свою папку, выходит. Микки слегка теряется, потому что не верит, что человек может неожиданно изменить своё поведение на противоположное, и не понимает, ждать ли подвоха.

Конечно, ждать, отвечает самому себе, хватая блокнот со своими записями. Он уверен, что Галлагер просто сменил тактику игры, когда Микки ясно дал понять, что с хернёй вроде бега у его дома и кофе в стаканчиках с именем – и ебучими сердечками и смайликами – надо завязывать. Одного раза Галлагеру явно недостаточно, так что Микки готов объяснить ещё раз, и два, и три, если понадобится.

Но за три следующих дня Галлагер превращается в тень, молчаливо снующую по отделу. Над ним сначала посмеиваются, а потом Деб начинает бить тревогу, потому что это очень не похоже на привычного Йена Галлагера. Микки считает, что она горячится, всё же повод у того есть, но к вечеру среды начинает хмуриться и сам. И не то чтобы его настроение зависит от галлагерского, да и виноватым он себя не чувствует, но факт, что с работы того на серебристом «додже» забирает широко лыбящийся мажор лет тридцати пяти, неожиданно уязвляет.

Номера у машины вашингтонские – далековато забрёл парень, – и запоминает их Микки просто на всякий случай. Что можно назвать всяким случаем, он пока не в курсе.

В четверг он входит в кабинет Галлагера без стука. То есть формально он стучит, но ответа не дожидается. Галлагер смотрит на него, кажется, с недовольством, а ещё выглядит удивительно отдохнувшим для конца рабочей недели, что Микки неожиданно злит.

– Я разобрался с поставщиками, оставил одиннадцать интересных. Четверых прогнул на понижение цены закупа – с рядом условий, конечно, – ещё двое предложили сами, если закупаться товаром из списка, – он машет скреплёнными листами, – будем только у них.

– Там работы было недели на две!

– Для тебя – может быть, Галлагер, – самодовольно хмыкает Микки.

– Мы вроде договаривались, что ты будешь называть меня по имени, Микки.

– Ты сам сказал тогда, что это была шутка.

– Я тебя по фамилии не называю, – взывает Галлагер.

– Называй как угодно. Мне похер.

– Вот поэтому и не называю, – твёрдо говорит он и ровно смотрит Микки в глаза.

Микки бы отдал ему раунд, если бы не пытался просчитать план. Который прямо сейчас рушится ко всем херам, потому что он начинает подозревать, что нет никакого плана: Галлагер – Йен – просто делает то, о чём сам же Микки его и попросил.