Текст книги "Эй, Микки! (СИ)"
Автор книги: SourApple
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Ярче, чем Микки уже раскрасил его жизнь, у него всё равно не получится, бесполезно и пытаться, Йен это даже сейчас понимает.
Но когда он узнал, что его член – первый, который побывает в заднице Микки… Был бы он трезвее, он бы вылизал его с головы до ног, прежде чем натянуть, но тогда было не до того. Правда, мысль вылизать теперь стучит в мозгу так настойчиво, что Йен думает: неплохо бы осуществить, когда Микки будет готов. А он будет. Однажды.
Йен совсем-совсем не верит, что это был конец. Их история – не та, которая заканчивается фразой «Я люблю тебя». Он знает, что такие бывают. У кого угодно, но не у них. Точно нет. Даже учитывая, как старательно Микки пытался показывать, будто Йен его совсем не волнует. Долго запрещал целовать (а потом разрешал, а потом опять запрещал), требовал трахаться молча, обвиняя, что Йен несёт порнушную хуету… А как ему ещё было себя вести? Раньше он всегда трахался молча, но он никогда и не влюблялся, а тут вдруг накрыло с головой. Особенно в тот раз, когда Микки вдруг слишком всерьёз дал понять, что между ними возможен только секс. Вот тогда Йену снесло башню. Вот тогда он ревновал так, что был уверен: разбомбит к хуям и Чикаго, и Иллинойс, и всю Америку. Он до сих пор не знает, чем думал, когда ебал Микки без подготовки, что он проверял? С Микки, который со всеми, кроме него, всегда был активом? «Вдруг что-то изменилось», – стучало тогда в голове, а уже через несколько десятков минут он ненавидел себя, спешно собираясь домой.
Ненавидел, потому что позволил себе сорваться. Даже не дал себе времени обдумать.
Если бы Микки ничего к нему не чувствовал, он бы не позволил отсосать ему посреди кухни, пока Мэнди была в ванной. Не позволил бы натянуть себя в туалете офиса. С каждым таким случаем Йен собирал монетки в копилку важностей, а сегодня Микки попытался её разбить.
Нихуя у него не получилось, потому что теперь-то Йен точно знает, чего он Микки никогда не позволит: думать, что чувствовать – плохо.
Весь остаток ночи в его голове собираются целые цепочки из мыслей и воспоминаний. Он не знает, сколько проходит времени, когда дверь спальни открывается. Небо уже начинает светлеть, во всяком случае, но оно и не то чтобы было чёрным, когда Микки вышел. Йен лежит с закрытыми глазами, боясь пошевелиться, и прислушивается так, что в ушах начинает звенеть.
Больше всего ему сейчас хочется хотя бы открыть глаза и сесть на кровати. В идеале – подорваться и прижать Микки к стене, встряхнуть его как следует и получить ответы. Но он ещё никогда в жизни так ярко не видел причинно-следственные взаимосвязи. Никогда ещё не знал наверняка последствий собственных поступков. А сейчас он понимает: это будет последний раз, когда он видит Микки так близко, потому что потом тот откинет его от себя максимально далеко. Без единого шанса приблизиться ещё хоть когда-нибудь. Йен не хочет рисковать, хоть он и просто неебически устал. Устал ходить вокруг да около, устал делать вид, что всё неважно и не трогает, что он – сама святость и терпимость, что его не бесит чёртов страх в глазах Микки.
Страх – бесит. Он не понимает, как до сих пор умудряется держать себя в руках. Знает только, что осталось совсем немного. Что Микки не позволит себе делать вид, будто этого разговора не было. Этот день расставит всё по местам.
Йен слышит тихие шаги, под которыми слегка поскрипывает в некоторых местах ламинат, а потом – звук открывшейся и закрывшейся двери в ванную. Тупо думать, что Микки всё это время спокойно продрых, а теперь вдруг проснулся, чтобы заглянуть в туалет. Нет, Йен уверен, что тот ворочался в кровати и пытался всё разложить по полочкам, прокручивал в голове каждый момент рассказа и пытался найти в своих воспоминаниях какие-то зацепки. Которых у него, конечно, нет – точно так же, как у Йена нет наивных надежд, что Микки каждый вечер, возвращаясь домой, садился за стол, открывал тетрадь, начинал: «Дорогой дневничок!» – и вписывал каждый взгляд Йена. За три года таких тетрадей накопилось бы дохера, потому что на Микки-то он смотрел куда чаще, чем в монитор своего компьютера.
Йен чуть не стонет в голос, потому что вдруг считает себя безголовым влюблённым тупицей. Кто угодно бы уже отвернулся, если бы об него вытирали ноги, но… но дело же не в Йене. Дело в Микки, который почему-то считает, что его нельзя полюбить.
Если он позволит, Йен ему всю жизнь будет доказывать, что можно. Сразу после того, как Микки извинится, конечно, потому что нервы он ему знатно вытрепал.
Между затихшим звуком слившейся воды и открыванием двери прошло времени явно больше, чем нужно, чтобы сделать полшага от раковины до двери. Йен представляет, как Микки стоит, занеся руку над ручкой, и пытается решиться выйти. Если честно, он уверен, что так оно и есть. Но дверь всё-таки открывается, и Йен снова закрывает глаза. В эту самую секунду вдруг понимает, что на боку лежать неудобно, он себе уже всё отлежал, но он сейчас не шевельнётся, даже если ему к виску приставят дуло пистолета. Потому что Микки тогда сбежит, как те еноты, которые иногда наведывались к задней двери дома Шейлы, чтобы чем-нибудь поживиться.
Скрип ламината затихает. Йен не глухой: Микки не успел дойти до двери спальни. От осознания того, что тот стоит сейчас посреди комнаты и смотрит на него, уж в этом Йен уверен, сердце сбивается в такой быстрый ритм, что Микки наверняка слышит. Должен, просто обязан слышать. Хоть кто-то должен, во всяком случае, потому что Йен будто оглох. Он ужасно хочет открыть глаза и убедиться в том, что Микки правда стоит здесь, потому что мало ли, вдруг он просто пропустил, как тот проскользнул в комнату. Лежит тут, просто так приходы ловит, а Микки на самом деле похуям: он вышел отлить, а теперь завалился обратно спать.
Да нет, конечно.
Время растягивается в бесконечность: Йену кажется, если он сейчас откроет глаза, будет уже белый день, а Микки просто подохуел, что он так долго подушку плющит, да и вообще весь этот разговор ему приснился и всё по-прежнему. Он мысли, что придётся начать его ещё раз, прошибает холодный пот, но тут пол опять коротко скрипит, а потом Йен слышит сдавленное ругательство.
Через несколько минут полной тишины он всё-таки решается открыть глаза и повернуться на спину. Микки в комнате уже нет, но дверь в его спальню не заперта, как было до этого, а приоткрыта. Он всегда так делал, если Йен ночевал на диване, с самого первого раза, когда между ними ещё даже ничего не было. Ну, как Микки думал. Эта мысль теплом расползается по всему телу, потому что Йен знает, что это значит.
Разрешение.
Разрешение ввалиться в его комнату среди ночи и прижать спиной к себе. Чтобы Микки ворчал с утра, что ему неудобно, и вообще какого хуя он припёрся – да что угодно ворчал, это же Микки.
Чего Йен точно не ожидал, так это того, что будет счастливо лыбиться в темноту этой ночью. Он очень хочет вскочить с кровати прямо сейчас и лечь уже спать там, где и должен, а ещё лучше – не спать, потому что Микки определённо стоит наказать за все его выебоны. Йен будет терзать его долго, старательно, пока он не начнёт умолять, и только тогда сжалится. И над ним, и над собой, да.
Подождать только чуть-чуть надо. Потому что если он придёт сейчас, Микки поймёт, что всё это время Йен не спал, и опять уйдёт в отрицание. Ну и ничего. Йен три года ждал, ещё полчасика подождёт.
Или… он вдруг распахивает глаза шире и рывком садится на кровати. Не будет он ничего ждать, нахер. Если только Микки дверь открытой не просто так оставил – в надежде, что Йен не заметит? Что-то типа: «Я сделал шаг навстречу, ты его проебал, это твоя проблема». Да ну нахуй. Пусть привыкает.
Йен больше не проебёт ни единого шанса.
Он встаёт с кровати и уверенными шагами входит в спальню. Даже не пытаясь быть аккуратным и не разбудить Микки – спит он, как же, – ложится на кровать, влезает под тонкое одеяло и притягивает Микки к себе.
– Опять кошмары? – негромко, но язвительно спрашивает тот, а ещё Йену кажется, будто он в его голосе слышит облегчение.
– Мне не снятся кошмары, – так же тихо отвечает Йен. – Их до этого момента наяву хватало.
– Галлагер…
– Ой, заткнись и спи, – обрывает его он и утыкается носом в плечо.
Никто не пахнет вкуснее Микки.
Ни на ком больше рука Йена никогда не лежала так, будто для этого была создана.
И никогда прежде он так быстро не засыпал.
========== Глава 26 ==========
Микки просыпается, когда уже совсем светло. И ничего удивительного, блядь: шторы он задёрнуть забыл. Где там было об этом помнить.
Рука Йена по-прежнему на нём. Так уже было раньше, и всякий раз Микки стряхивал её с себя, чтобы не дать себе ни единой лишней секунды подумать о том, нравится ему это или нет. Но он так много думал вчера, что сейчас уже откровенно лень: и так ночью от мыслей уснуть не мог. Он вставал, ходил по комнате, вышел в ванную попить воды, чтобы не разбудить Йена шумом на кухне, и зачем-то спустил воду в унитазе, будто боялся, что Галлагер его в чём-то заподозрит. А он просто пялился на себя в зеркало и думал, как докатился до такой жизни.
А ещё – что на месте Йена давно бы уже съебал, оставив задроченного мудака самого разбираться со своими тараканами. Но Йен не ушёл. И в спальню ломиться не стал: улёгся на диване.
В последний раз проведя ладонями по лицу, Микки вышел из ванной, сделал несколько шагов и замер. Галлагерское плечо окаменело, будто тот задержал дыхание, и он в очередной раз почувствовал себя идиотом, которого пытаются обвести вокруг пальца, поэтому прищурился, побуравил Йена взглядом ещё немного и ушёл в спальню. Нет, он был твёрдо намерен ни за что не оправдать ожиданий Галлагера: запереться и утром выставить того вон, – но вместо этого оставил дверь приоткрытой.
Просто потому, что ни за что не сказал бы Йену вслух, что не хочет, чтобы тот уходил.
А он не хочет. Лежит сейчас на боку, пока ладонь Йена прожигает кожу у локтя, и понимает, что хочет к этому привыкнуть. Хочет не отскакивать в ужасе, когда тот рядом; не пороть хуйню, когда слышит признание. Хочет довериться, потому что ебучий Галлагер уже хуеву тучу раз доказал, что ему можно верить. Блядь, да они уже даже крещение общей дракой прошли, а в Саус-сайде это что-то вроде клятвы на крови.
Микки вздыхает, немного сдвигается, и в локоть тут же крепко впиваются пальцы, а сзади к шее прижимаются губы.
– Лежать, – мягко командует Йен, и рот Микки сам собой расползается в довольной ухмылке.
– Ты не охуел командовать? – огрызается он.
– Не-а, – беззаботно отзывается Галлагер.
– Да блядь! – вскидывается Микки, потому что Йен вдруг с силой кусает его за плечо.
– Если ты думаешь, что приоткрытой ночью двери хватило, чтобы я забыл, что за херню ты нёс несколько предыдущих недель и особенно вчера ночью, то ты ошибаешься, – невозмутимо говорит он.
– Мне извиниться? – вскидывает брови Микки и недовольно морщится.
Блядь, место укуса надо обработать. Хуй знает, может, Галлагер ядовитый, иначе хули так щиплет.
– Одними извинениями не отделаешься.
– На коленях?
– Определённо да, – хмыкает Йен. – Можешь даже без единого слова.
– Стоп, – хмурится Микки и, отцепив всё-таки от себя его руку, поворачивается к нему лицом: – Ты хочешь, чтобы в качестве извинений я тебе отсосал?
– Ничего нового, конечно, но мне кажется, это лучшее, что ты можешь сделать в этой ситуации, – часто кивает Йен. – Ладно, я в душ. Без меня не начинай.
Ничего нового, значит, задумчиво рассуждает Микки, провожая взглядом галлагерский зад. В голову сходу приходит штук восемь идей чего-то нового, чего они с Йеном ещё не пробовали, а следом как из рога изобилия сыплются вопросы «почему?».
Почему Галлагер ведёт себя так, будто всё в порядке?
Почему всё, что он себе позволил, – это упрёк, который даже и упрёком-то не назвать?
Почему он обнимает? Улыбается?
Почему он ведёт себя так, будто всё в грёбаном порядке?
И главный вопрос – что-то не так с Галлагером или с ним, Микки?
Телефон на тумбочке коротко вибрирует, и он хватается за него как за спасательный круг.
Галлагер
[11:41 a.m.] Ты уже начал сбивать себя с толку идиотскими вопросами?
Ебанутый, ещё и телефон с собой в душ таскает.
Странно, но после сообщения становится легче. С души сваливается не булыжник, а так, пара песчинок, но дышать проще, он даже улыбается. Вполне себе искренне.
Вы
[11:42 a.m.] Мне не до того
[11:42 a.m.] Я отсчитываю время, которое ты ковыряешься в душе
[11:43 а.m.] До момента, когда я начну без тебя, 31
Галлагер
[11:43 а.m.] Ты меня переоцениваешь. Полчаса – дохера
Вы
[11:44 а.m.] 24
Галлагер
[11:44 а.m.] Что?
Вы
[11:44 а.m.] 19
Галлагер
[11:45 а.m.] Пиздюк
Микки довольно ухмыляется. Блядь, сказал бы ему кто раньше, как он будет себя вести, он бы мудаку лёгкие с почками местами поменял, а яйца – с мозгом. А узнал бы наверняка – точно бы вышел в окно прямо среди рабочего дня. Но это вообще не ебёт, когда в голове складывается план. Нового хотел, Галлагер? Да на здоровье.
Дверь ванной с грохотом открывается, и Микки в мгновение ока скидывает с себя трусы. Чтобы Галлагер не подумал, что он тут пустыми угрозами разбрасывался, естественно, больше ни одной причины. Тот на пороге поскальзывается и въезжает бедром в дверной косяк, морщится, но делает ещё пару длинных шагов вперёд и обвиняюще тычет пальцем в Микки.
– Ты – охуевший пиздюк!
– Уже второй раз за две минуты, – пожимает плечами Микки. – Ты уложился, ты в курсе?
Само собой, он не считал, но сдержаться выше его сил.
– И что ты тут начинать собирался? – придирчиво оглядывает комнату Йен. – Тут нихуя нет.
– А тебе, чтобы кончить, своей руки не хватит? – криво лыбится Микки.
– Когда за стенкой от меня – твоя роскошная задница? Мне и сотни рук не хватит.
– Как кстати мне пару дней назад кинули в почтовый ящик рекламу виагры.
– Ты допиздишься.
– И что ты сделаешь? Жопу мою выебешь? Вот это пиздец наказание.
– В наказание не выебу, – бурчит Йен, и Микки выразительно смотрит на его стояк. – И почему мне не запалось на кого-то более сговорчивого…
Вот как, прищуривается Микки. Ну что ж, вот он и проверит, кто тут сговорчивый, а кто – пиздобол. Он, конечно, уже знает ответ, но надо, чтобы и Галлагер знал. А то только зря воздух туда-сюда гоняет, пока хуйню несёт.
– Наверняка западалось, – кривится наконец Микки и медленно подбирается к нему поближе. – Просто ты ебучий мазохист, которому жизнь без заёбов не мила.
– Очень была мила, пока я тебя не встретил, – продолжает бубнить Йен, и Микки только закатывает глаза.
– То есть это я виноват?
– Нет, блядь, я, – раздражённо отвечает тот как раз тогда, когда Микки требует:
– Завали.
– Ты сам вопрос задал!
– Завали, я сказал, – повторяет он, закатив глаза, хватает Йена за руку и пихает в сторону кровати.
Тот больно понимающе лыбится и собирается сесть, но Микки качает головой, и Йен послушно выпрямляется.
– Нам определённо нужно будет придумать что-то новое, – вздыхает он. – С тобой мне похуй, как трахаться, даже если ты всё время будешь стоять в коленно-локтевой, но нам же нужно разнообразие.
– Минут через десять поговорим об этом.
Йен с готовностью кивает, но идиотский покорный взгляд, который уже успел выбесить, меняется на хищный буквально в секунду, стоит только Микки опуститься на колени и подобраться ближе. Вид галлагерского члена до сих пор приводит в восторг, хоть уже и не в такой, как раньше: сейчас более… собственнический? Микки и без того любит секс, обожает это предвкушение, но сегодня его почти трясёт в ожидании, потому что ему охуенно нужна реакция Йена.
Тот кладёт руку ему на макушку, обводит ухо кончиками пальцев и недовольно притягивает к себе. Ждёт извинений и даже не догадывается, что Микки ему подготовил. Тем лучше для Микки. Да и для Йена тоже, потому что ему явно понравится. Просто не может быть иначе, Микки его хорошо знает. Эта мысль опять пугает настолько, что он задерживает дыхание и сглатывает. На то, чтобы взять себя в руки, уходит секунд двадцать, на протяжении которых Йен не перестаёт водить рукой по его волосам, и это успокаивает.
Конечно.
За какие такие заслуги в его жизни появился всё понимающий – и такой любящий – Галлагер? Микки очень пытается не задавать себе лишних вопросов, но они толкутся в башке и пиздец как мешают расслабиться. Он смотрит снизу вверх на Йена, который прикрыл глаза и слегка улыбается – Микки почти готов к тому, что улыбка будет самодовольной, но нет, – а потом облизывает губы и, длинно выдохнув, мокро целует низ галлагерского живота. Рука в его волосах вздрагивает от неожиданности и дёргает прядь, но тут же соскальзывает на щёку, будто Йен пытается молча извиниться.
Микки немного похер на его извинения, потому что он занят своими. Заведя обе руки назад, он крепко вцепляется пальцами в задницу Йена, чуть приподнимается на коленях и обхватывает губами головку. Йен сверху выдыхает с облегчением. Вряд ли уж Микки успел его замучить, стоя тут эти жалкие пару минут, но хуй знает, о чём тот мечтал, пока ковырялся в душе. Завёл себя сам, а теперь вцепился окаменевшими пальцами в челюсть. Микки чувствует, каких трудов Йену стоит не обхватить его за шею, насадив на себя до упора. Он бы не был против, но похуй. Откровенно похуй на всё, пока он широкими мазками языка вылизывает член и оглаживает ладонями зад и бёдра, поднимается выше по бокам и пробегается по прессу, который напрягается под руками. Галлагера бы на кровать усадить и подмять под себя, отсосать до искр из глаз, чтобы он остаток выходных ходил по квартире, придерживаясь за стены. А ещё лучше – чтобы тот так же отодрал, и сегодня и завтра они из постели вообще не вылезали. Но это, может быть, на следующей неделе. Или через неделю. А сегодня Йен его обвинил в отсутствии фантазии, за это и получит.
Микки понемногу принимает всё глубже, член слегка проскальзывает в глотку, и каждый раз Йен шипит, потому что наверняка хочет толкнуться, но Микки не даёт: крепко удерживает бёдра и мешает шевельнуться. Йен скребёт ногтями его плечи и что-то бубнит себе под нос, но Микки не слушает.
– Да блядь! – громко выругивается сверху Галлагер, и Микки, подняв взгляд, с него снимается.
– Что не так? – спрашивает невинно.
– Верни свой рот на место.
– Тогда я не смогу с тобой разговаривать.
– Я не расстроюсь.
– Должен же я знать, что не так. Я тут вроде как извиняюсь, а если тебя что-то не устраивает, то это туповатое извинение.
Он очень, очень старается, чтобы голос не звенел сарказмом, но удаётся хуёво. Хорошо, что Йен настолько взвинчен, что не обращает на это никакого внимания.
– Тебе после таких извинений ещё извиняться придётся.
– Так заткнись тогда, блядь, – одёргивает его Микки и уже тянется к нему, но Йен выгибается.
– Перестань издеваться и обхвати мой хер рукой.
– Как скажешь, – покорно отзывается Микки.
Йен опять закрывает глаза, и он вынимает из ящика смазку. Сейчас же это логично, правда? Галлагер попросил, Микки делает, со смазкой всегда комфортнее, и они оба это знают. Поэтому Микки выдавливает немного себе на руки, растирает между ладоней и медленно проводит рукой по члену Йена, почти не сжимая пальцы.
– Так лучше, – удовлетворённо выдыхает Галлагер, и Микки насаживается сверху ртом.
Он и сам знает, что так лучше. Он бы тоже не отказался, если бы на его хере сейчас оказалась рука, но галлагерские далеко, а собственные заняты. Ничего, всему своё время.
Он знает, что делает. Не проходит и пары минут, и дыхание Йена сбивается в тихие грудные стоны, которые выкручивают Микки яйца и мешают продолжать в нужном ритме. У него не получается задавать темп самому, поэтому он ловит Йена, и тому совсем срывает крышу: он проталкивается вперёд так глубоко, как Микки ему позволяет, и шарит пальцами по лицу и плечам – куда дотягивается.
Нужный момент – когда Йен теряет себя и сосредотачивается только на том, чтобы вбиваться в горячий рот. Именно сейчас Микки убирает от члена одну руку и скользит ей ниже, сначала обхватывая и перебирая яйца, а потом принимаясь кружить вокруг входа. Йен даже не замечает. Не возмущается и не отталкивает до того момента, пока Микки на одну фалангу не входит внутрь.
– Охуел? – тут же орёт он и пытается отпихнуть Микки от себя, но он принимает его в себя на всю длину, и Йен сдаётся.
Слабак, ухмыляется про себя Микки. Он, конечно, знал, что так и будет, но в эту секунду чувствует себя почти всесильным, понемногу проталкиваясь пальцем ещё глубже и наслаждаясь беспомощностью Йена. Слегка согнув палец, он медленно, аккуратно им двигает, не собираясь пугать Йена или причинять ему боль. Нет, он просто хочет показать, что так – хорошо.
Так – ярче.
Кому, как не Микки, говорить об этом. В конце концов, он тоже когда-то был активом. Пока в его жизни не появился Йен.
Всё было по-другому, пока не было Йена.
Он добавляет второй палец, и Йен застывает на месте, но молчит. Микки успокаивает как может, а это не особенно сложно, когда ты знаешь, что делать со своим ртом. Он понимает, что победил, в момент, когда Йен подаётся назад, насаживаясь на пальцы с глухим стоном, но довести дело до конца всё равно не даёт: резко тянет Микки на себя, пихает на кровать и отсасывает ему сам, параллельно надрачивая себе.
Через полминуты Йен нависает над ним, облизывая уголки губ, и улыбается, а потом говорит:
– Повтори в следующий раз. Я очень постараюсь держать себя в руках, – и Микки, потянувшись, тоже лениво улыбается в ответ.
Недолго. Ровно до того момента, пока Йен не впивается в его губы. Он нашёптывает что-то про принятые извинения и про то, что им надо что-то придумать, ведь продолжать делать вид, будто между ними ничего нет, – самое настоящее зверство.
Микки ещё страшно это слышать, но Йен всё убедительнее с каждым словом, и он начинает верить. Только начинает, будто ставит ногу на первую ступеньку высоченной лестницы. Галлагер сначала звал откуда-то сверху, а потом легко сбежал вниз и теперь тащит Микки за собой. Это пугает и почти сводит с ума – если об этом думать. А он уже достаточно думал, чтобы сейчас сказать себе: хватит.
Хватит.
Дохера страшно учиться доверять кому-то, когда привык во всём полагаться только на себя. Но здесь же нельзя на себя. Он уже пытался, и ничего хорошего из этого не вышло. Вообще ничего. И то, что Галлагер всё равно остался рядом, – это… блядь. Микки очень хочет сказать спасибо, но пока не уверен, что стоит.
Он вообще ни в чём не уверен.
– Это не значит, что всё изменится завтра, Йен, – всё-таки решается сказать он вслух. Даёт последний шанс.
– Я знаю, – легко пожимает плечами тот. – Мне похер когда. Изменится. Ты же обещаешь?
На последней фразе голос звенит напряжением, и Микки крепко стискивает зубы, прежде чем ответить. Не потому что не знает, что сказать. Он знает, просто произнести вслух – значит признаться самому себе в чём-то, в чём никогда не признавался.
– Обещаю, – в полной тишине отвечает он.
Йен не улыбается, как он ожидал.
Йен серьёзно кивает и, притянув Микки к себе, целует в макушку. Ему нравится, но…
Больше никаких «но».
========== Глава 27 ==========
За выходные Микки успевает немного привыкнуть. Он всё ещё огрызается – и не планирует заканчивать, если быть совсем честным, – но у него хотя бы получается не шугаться. И да, он уговаривает себя этого не делать, потому что взгляд у Галлагера слишком уж говорящий, он одёргивает себя и позволяет Йену притянуть его ближе, ему почти удалось не застыть камнем, когда тот положил голову ему на плечо. Раньше тоже бывало, но тут они оба трезвые. Микки, правда, чувствует, что не помешало бы выкурить лишнюю сигарету, но вставать лень. Поэтому он продолжает сидеть и заново учится ровно дышать.
Утром воскресенья рука Йена опять на нём.
Получасом позже он заявляет:
– Я из-за тебя похерил свою традицию с субботними блинчиками, придётся заводить новую.
– С ежедневным омлетом, – кивает Микки. – Идея охуенная.
– С блинчиками выходного дня, – поправляет Йен и рывком поднимает себя с кровати. – Пускай их день будет плавающим.
– Галлагер, не смей превращать мою квартиру в гнездо.
– Не понимаю, о чём ты.
– Пиздюлями разъяснить? – удивлённо выгибает брови Микки.
– Я не пойму.
– Не дохера ли ты смелым стал, я не понял? – продолжает наступать он, и Йен слегка сдувается. Так-то.
– Это из-за адреналина!
– Хорош пиздеть.
Галлагерские глаза отсвечивают злобной подозрительностью, но он только вздыхает и, махнув рукой, идёт на кухню. Микки остаётся лежать, и если первые несколько минут почти получается дремать, то потом понемногу начинает подступать стыд, и он нехотя открывает глаза.
Что за блядство.
Он ворочается, слушая, как Йен на кухне гремит посудой, но всё-таки не выдерживает: встаёт и босыми ногами шлёпает в сторону кухни, где забирается на высокий стул и упирается взглядом Йену между лопаток. Хорошо, что он футболку не носит, когда они дома. Ничто не мешает смотреть на эту абсурдно совершенную спину.
Ничто, кроме совести.
– Йен, – зовёт он, и тот слегка дёргает плечом, но молчит. Микки не мастер жестового языка, но подозревает, что это нечто вроде «Валяй, долбоёб», поэтому, собственно, и валяет: – Блинчики по выходным – нормальная тема.
– Я знаю.
Микки продолжает буравить глазами спину, а потом всё-таки пытается:
– Я просто… – и тут же затыкается, потому что Йен оборачивается к нему с самым непонимающим видом.
– Что ты там мямлишь? – спрашивает он так искренне, что Микки даже не находится с ответом. – У тебя свои привычки, у меня свои. Люди к ним привыкают. Всё в порядке.
Разговор на этом заканчивается, а Микки прокручивает эту фразу в голове остаток воскресенья. И, может, будет прокручивать ещё долго. Потому что Йен опять его понял, когда он мысленно уже успел уехать в другой город. Какой угодно, лишь бы подальше. На всякий случай.
Он не особенно представляет, какими теперь станут будни, но это почему-то совсем не парит. Ну или парит, просто не в пример меньше другого момента, о котором даже не думал, пока Йен не напомнил.
– Почему Мэнди не звонит? – озадачивается тот вечером, откладывая в сторону геймпад и отпихивая ногой пустую коробку из-под пиццы. – Она же выходная.
– Может, отсыпается, – пожимает плечами Микки, не отрываясь от телевизора.
– Два дня?
– Ну или трахается с кем-нибудь, – беспечно отзывается он.
– С кем? С Кемалем?
– Его зовут Кеньятта, – на автомате поправляет Микки и сам себе удивляется.
– Похуй, – суетливо отмахивается Йен. – Мы должны ей рассказать.
– Что рассказать? – после паузы переспрашивает Микки, глядя на размолоченную машину на экране, из-под капота которой понемногу начинают вырываться языки пламени, и всё-таки переводит взгляд. – Про… вот это?
– Про нас с тобой.
– Нахера?
– А почему нет?
Он что, правда не понимает?
– Это что-то вроде шоковой терапии, да? – хрипло спрашивает он, сдерживая дохера нелепое чувство – что-то среднее между злостью и страхом. – Не ты говорил вчера, что тебе похер, когда я соберу яйца в кулак? Потому что если тебе не похер, если ты хочешь, чтобы я прямо сейчас вылез из ебучего шкафа, ну или как там это называется у тех, кто привык отвечать не только за себя, то, может, тебе сто…
Договорить он не успевает: Йен резко подаётся вперёд и закрывает ему рот ладонью.
– Не договаривай. Пожалуйста. Я не железный, Микки. – Микки непонимающе хмурится, а тот продолжает: – Скажу один раз. Нет, мне не стоит свалить нахуй и оставить тебя в покое. У меня ни единого ёбаного раза не мелькнуло такой мысли, хотя причины были, ты же знаешь, что умеешь быть мудаком. И твоего поведения я не понимал до тех пор, пока не увидел, что ты не хочешь привязываться, потому что уверен: ничего хорошего из этого не выйдет. Если ты мне позволишь, я покажу, что выйдет. Если ты будешь постоянно закрываться и слать меня нахуй, однажды я посчитаю это лучшим выходом. Это не угроза. Я этого не хочу. Блядь, я готов годами доказывать тебе, что ты не зря пошёл у меня на поводу. Если не пойму, что тебе правда гораздо проще жить так, как ты привык.
Он внимательно смотрит уставшими глазами, и у Микки в голове перещёлкивает. В очередной раз, и блядь, он искренне надеется, что этот – последний. Он пытается поймать хоть одну из судорожно мечущихся мыслей и понять, что теперь. Кроме того, что стоило бы убрать уже от своего лица галлагерскую руку, что он и делает.
– Я не собирался слать тебя нахуй, – облизнув пересохшие губы, произносит он. Он правда не собирался, но Йен смотрит недоверчиво. – Хотел напомнить, что не оторвал тебе член, когда ты натягивал меня в туалете офиса. Лицом к лицу!
– А был риск? – сухо спрашивает Йен, и Микки тянется к нему.
– Дохера какой, – говорит негромко, застывая напротив губ. – Извини, ладно? Мы с тобой только утром про привычки говорили. У всех свои. Ты печёшь блинчики по выходным, а я веду себя как мудак, когда ты лезешь туда, где раньше никого не было.
– Например, в твою задницу? – с улыбкой прищуривается Йен.
– И в неё тоже, – серьёзно соглашается Микки, – но я другое имел в виду.
– Я понял.
Ну что ж, если каждое его «извини» будет заканчиваться таким же безумным сексом, как сейчас, Микки готов придумать себе и новые косяки. Только что-нибудь полегче, а то здесь ощущение, будто ходит по лезвию ножа.
Терять Йена ему совсем не хочется.
*
Это пиздец как странно, но если Микки за что-то не переживал, так это за то, как всё будет выглядеть на работе. Может, было слишком самонадеянно рассчитывать на профессионализм Йена, но уже понедельник показал, что Микки не зря даже не допускал мысли, что что-то может пойти не так.
Домой Йен вернулся накануне поздно вечером, и после его возвращения Микки минут пятнадцать слушал стенания Мэнди в телефон, которая была очень возмущена тем, что Йен шлялся непонятно где все выходные, а вернувшись, заявил, что не обязан перед ней отчитываться. Микки еле сдержался, чтобы с ним согласиться, а вот от смс Галлагеру с коротким «спасибо» удержаться уже не получилось. Поблагодарить и правда стоило: всё-таки тот все выходные пылал энтузиазмом поделиться с Мэнди свежайшими новостями. По мнению Микки, свежесть у этих новостей была так себе, но переубеждать Йена он не стал.
Как бы то ни было, но в понедельник утром они встретились на работе так, будто ничего не произошло, и Микки не поймал на себе ни единого подозрительного – или, что ещё отвратительнее, понимающего – взгляда со стороны коллег. И даже в кабинет к себе Йена без дела не вызывал: полностью сосредоточился на работе, разрабатывал новую схему взаимодействия с поставщиками и готовился к собранию внутри отдела.
Вторник тоже прошёл тихо, как и среда.
