Текст книги "Эй, Микки! (СИ)"

Автор книги: SourApple

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Спасибо за помощь, – говорит тот и встаёт со своего стула, давая, видимо, понять, что разговор окончен.

Через две минуты Микки стоит в курилке и втягивает в себя сигаретный дым с мощью самолётной турбины, пытаясь успокоиться. Сказать, что он зол, – ничего не сказать. За кого Галлагер его принимает? За мальчика на побегушках?

Так он вроде и есть мальчик на побегушках, работающий на серьёзного начальника.

Блядь, как он опять оказался по уши в дерьме?

Остаток дня Микки зачем-то следит за Галлагером. Тот болтает по телефону и смеётся, а потом смотрит на часы и мотает головой. Игги вяло строчит какое-то письмо, Лип сидит напротив, закинув ноги на стол, а Деб делает селфи, вытягивая губы трубочкой. Микки повидал херни, но вот эта тема с селфи – явно самая отвратительная херня во вселенной. Особенно в случае с Деб. Додумать мысль он не успевает: приходится ответить на телефонный звонок, а как только он вешает трубку, в дверях кабинета вырастает Галлагер и заявляет:

– У меня сегодня встреча, поэтому всем до завтра. До конца рабочего дня засиживаться не обязательно, – добавляет, подмигнув, и уходит.

Он даже не взглянул на Микки, и его это уже не столько злит, сколько заставляет мусолить одну сцену за другой. Он где-то опять умудрился обидеть рыжего воробья? Вроде нет, вёл себя как всегда. Так схера ли происходит?

Телефон на столе коротко вибрирует, и Микки хватает его в мгновение ока, лишь бы отвлечься от этих ебучих мыслей, которые мозги на раскалённое сверло накручивают. В смс от Мэнди два слова: «Меня подвезут», и он тут же ей перезванивает.

– Кто и куда? – спрашивает отрывисто, как только она отвечает. – Твой бугай до ближайшей свалки?

– Очень смешно, – устало вздыхает она.

– Не пизди.

– Отвали, Микки, – огрызается Мэнди. – Кеньятту я бросила.

– А он в курсе?

– Я не с ним сегодня, – после паузы говорит она. – Переночую у себя.

– Мэнди, – зовёт он, – чтобы твой мужик от тебя отъебался, новый должен быть ещё здоровее. Ты же понимаешь?

– Всё будет в порядке, – тараторит она и отключается.

У неё только прежние синяки сошли, она первый день на работу вышла, а уже опять напрашивается. И это она говорила что-то про Микки с отбитым инстинктом самосохранения?

По пути домой он делает петлю и заглядывает к знакомому торгашу в Саус-сайде за пулями, потом думает и берёт немного травы. В Эджуотере наверняка есть и то, и другое, но зачем искать и шхериться, если есть проверенные люди? Не то чтобы он горит желанием вспомнить свои далеко не лучшие годы, но в прошлый раз он обещал нафаршировать этот супер-сникерс свинцом, а Саус-сайд научил держать слово.

Серебристый «додж» со знакомыми уже номерами какого-то хера припаркован в двух домах от Микки, и он зависает посреди тротуара, тупо глядя на авто. Это что? Галлагер себе любовничка поближе к дому Микки нашёл? Добегался по местным улицам и случайно залетел в чью-то постель? Вроде это похоже на Галлагера. Во всяком случае, на того, каким Микки себе его старательно рисует. Этот Галлагер бесит до трясучки, но лучше так, чем ломать балду над его поведением.

Да, определённо.

Дома тихо, а он, оказывается, от этого отвык за неделю с небольшим. У плиты стоит контейнер со спагетти и фрикадельками. «Я помню, ты любишь, – неровно написано на налепленном сверху стикере, а ниже: – Кофе купила, с тебя двадцатка».

– Купила или сама слетала в Бразилию, всё собрала и обжарила? – ворчит он себе под нос и, смяв стикер, выбрасывает его в мусорку.

В собственной квартире впервые кажется одиноко.

Микки ссыпает пули в металлическую коробку в шкафу, разогревает себе спагетти и, взяв пиво, заваливается на диван. Приходится потрудиться, чтобы уговорить себя, что всё охуенно и что он только и мечтал весь сегодняшний день, как окажется наконец-то дома в тишине. К концу бутылки самовнушение наконец срабатывает, он тянется за сигаретами и со вкусом затягивается, а после сигареты подключает приставку и рубится в неё, совсем потеряв счёт времени, – до тех пор, пока с площадки не раздаётся громкий стук.

Микки даже подумать не успевает, только пистолет достаёт и выходит из квартиры. Напротив двери Мэнди стоит уже знакомый ему мудлан – Микки вдруг вспоминает, что рабы на кофейных плантациях были неграми, так что Мэнди, может, поэтому двадцатку жахнула, – и долбится в дверь.

– Э, чудила, – окликает Микки, – ты охуел?

– У Мэнди горит свет, – с яростью отвечает тот, продолжая барабанить.

Микки с трудом удерживается от того, чтобы не закатить глаза. Как, блядь, можно быть такой ебанутой? Ныкаешься от мужика, так ныкайся как следует! Ещё бы трусы с лифчиками с надписью «Добро пожаловать» на балконе развесила! Вроде отродясь не тупила, так что там сейчас за мужик такой, что мозги напрочь рубануло? Какой-нибудь очередной мудак, который не оценит то, что она готова всё к ногам сложить.

Сам себя накручивает и ярится. У него костяшки чешутся и челюсть сводит – так сильно драться хочется. Размолотить в сопли и спустить с лестницы, прострелив башку.

– Помнишь, я тебе говорил, что ты в кусок свинца превратишься, если ещё раз сюда заявишься? – обманчиво спокойно спрашивает Микки.

– А помнишь, я тебя нахуй посылал? – скалится в ответ верзила.

– В Саус-сайде вроде учат за слова отвечать, нет? Тебя не научили, сколько стоят твои обещания?

– Твоё-то подороже будет, болтун сраный.

– Видимо, научили, – удовлетворённо кивает Микки.

Внутри всё в ожидании расправы трясётся, а в голове начинается обратный отсчёт.

Тик-так, тик-так. Давно он этого не слышал.

– Ты вроде говорил, что тебе похер на соседей, – напоминает ему громила и поворачивается всем корпусом. – И чё за Мэнди впрягаешься, пиздобол?

– С первого стона из-за стены в душу запала, – ухмыляется Микки.

– В северном Чикаго уму-разуму никто не учит?

– Копы учат, – дёргает плечом он. – Соседи тут ссыкливые, но бдительные – пиздец.

– Так и уёбывай к себе, мелкий. Запрись на все замки, придвинь к двери шкаф и трясись в углу за диваном.

– В северном Чикаго тоже не любят слушать непрошеные советы, – сухо произносит Микки, с щелчком снимая пистолет с предохранителя.

– С резиновыми пульками играть любишь? – криво лыбится здоровяк.

– Точно, – кивает Микки. – А знаешь, у кого покупаю? У Эдди. Слыхал о таком? Засранный жёлтый домишко у Райтвуда.

– Ты мне угрожаешь, коротышка? – недоверчиво переспрашивает тот.

– Ебать, наконец-то ты догадался! Не держал бы пистолет – поаплодировал бы. Годы идут, а с мозгами у местных до сих пор пиздецкие сложности.

Интересно, сколько осталось до приезда копов, отстранённо думает Микки, пока по подгоревшему лицу мудака напротив ходят желваки. Микки уверен, что зад у того подгорел не меньше. Хоть бы прикинуться серьёзным, что ли, его улыбка сейчас наверняка выглядит издевательски: двухметровый тугодум совсем звереет и кидается к нему.

Молча, надо отдать ему должное. И правда о соседях беспокоится.

Эмоции – хуёвый советчик в драках, Микки это уяснил раньше, чем научился ходить и говорить. И сейчас только лишнее подтверждение получает: легко уклоняется от огромного кулака, а потом и от захвата. Ребром ладони по кадыку, рукояткой пистолета в ухо – два удара, а громила мешком валится.

А самомнения-то было.

Микки переводит дух, осматривает коридор – никто так и не вышел – и, приблизившись, стучит в дверь Мэнди.

– Это я, – говорит негромко и, сплюнув сквозь зубы, стучит снова. – Тут твой тролль валяется, надо бы в горы обратно вернуть.

Микки поклясться готов, хоть и верующим-то никогда не был: Галлагер – последний, кого он ожидал увидеть в дверях.

========== Глава 6 ==========

Микки с трудом удерживается от порыва протереть глаза – всё-таки ночь, час приставки, где-то там за ужином бутылка пива. Он ожидал увидеть кого угодно, начиная от Мэнди в простыне и заканчивая парой здоровяков, неотличимых от того, что валяется сзади, но абсолютно точно не Галлагера, который разглядывает его лицо почти обеспокоенно. Через пару секунд он уже облегчённо улыбается, как будто безумно рад, что увидел Микки целым, а не расфасованным в разные коробки.

– А ты что здесь делаешь, леденец апельсиновый? – зло одёргивает его Микки и, приподнявшись на мыски, заглядывает за плечо нахмурившегося Галлагера: – Мэнди! У тебя другана с тачкой нет? Надо твоего дружка отсюда отвезти подальше, а то он загостился и вырубился от усталости прямо в коридоре.

– Ты ебанутый, – заявляет она, оттирая Галлагера плечом.

– Новое что-нибудь скажи.

– У меня есть машина, – подаёт голос Галлагер.

– Достаточно раздолбанная для Саус-сайда? – вскидывает брови Микки и усмехается. – Я надеюсь, ты не про тот «додж», потому что если ты на нём въедешь в Саус-сайд, тебя отпиздят на раз-два, а очко разорвут на три-четыре.

– Дай мне сделать один звонок. Я решу.

Микки уверен, что впервые видит Галлагера таким серьёзным, он даже будто повзрослел лет на пять. Он уходит вглубь квартиры, а Мэнди опасливо выглядывает в коридор.

– Как думаешь, он надолго вырубился? Вдруг до Саус-сайда очнётся?

– Очнётся – пристрелю, – пожимает плечами Микки, и Мэнди пинает его коленом.

– С Кеньяттой могут быть проблемы. У него большая семья, и он это так просто с рук не спустит.

– У меня остались знакомства в Саус-сайде, – отмахивается Микки и добавляет тише: – Только не думал, что они когда-нибудь мне пригодятся. Надеюсь, я всё же не зря проебал столько лет на то, чтобы моё имя там узнали.

– И ты всё равно не должен был…

– Об этом нужно было раньше сказать, ясно? – перебивает её он. – Что мне надо просто сидеть и тупо игнорить грохот за дверью, потому что кто-то из соседей точно вызовет копов.

Громила со стоном шевелится, но Микки ударом ноги в челюсть вырубает его снова. Мэнди вздрагивает.

– Галлагер правда что-то может? – переводит тему он, не давая ей сказать ни слова. – Или за тачкой вызвонить Игги?

– Может.

– Так а какого хера за дверью отсиживался, пока этот мудила её в щепки размолоть пытался?

– Потому что я попросила! – повышает голос она.

– И он, конечно, послушал? Ссыкун.

– Я сказала, если он выйдет, я выйду тоже. И если бы ты знал, сколько раз он порывался ломануть тебе на помощь, ты бы тут не пиздел.

– Придавил бы тебе сонную артерию на время и дело с концом, – хмыкает Микки.

– Спорим, я бы его яйца раньше в омлет превратила?

– Он не видел твоих синяков, – давит Микки, приближаясь к ней. – Если он правда такой, как ты рассказываешь, похуй бы ему было на все твои просьбы, он бы запер тебя в ванной и вышел начистить ебало твоему мудаку. И если кто-то из нас и ёбнутый, то это ты, а не я. И Галлагер, раз тебя слушает, – свистящим шёпотом заканчивает он.

Мэнди смотрит на него из-под бровей и выглядит забитой. И он еле сдерживается, чтобы не развернуться и не всадить пулю в чёрную черепушку, потому что Мэнди не должна терпеть. И прятаться не должна: имеет полное право чувствовать себя в безопасности хотя бы дома. О какой безопасности вообще может идти речь, пока этот чёрт жив и, видимо, не согласен с её решением расстаться.

– Спасибо, – чуть слышно говорит она в тот момент, когда мысли Микки переключаются с неё на Галлагера.

– Обращайся, – язвительно отзывается он.

– Нет, я… – Она мнётся и сглатывает. – Меня никто никогда не защищал. Я всегда могла постоять за себя сама, но за то время, что живу здесь, отвыкла. Спасибо, Микки, – повторяет она, и у Микки щекочет в носу.

– У меня же колония за плечами, – широко улыбается он, прочистив горло, – кто, если не я.

Мэнди пихает его кулаком в плечо и улыбается в ответ.

– С машиной решил, – наконец появляется в коридоре Галлагер.

– Отлично, и теперь самая большая проблема – стащить эту тушу по лестнице, – напоминает Микки. – Может, из окна спихнём?

– Стащим, – расправляет плечи Галлагер и выходит к телу.

– Ты себя переоцениваешь, дохляк.

– Или тебя, – отбривает тот, и Микки хмурится.

Ощущение, что он что-то где-то упустил, становится всё ярче.

Называть Галлагера дохляком явно было преждевременно, потому что силы в нём неожиданно дохуя, Микки и то сильнее выдыхается, когда они наконец оказываются у чёрного входа в здание. Дважды они его всё же уронили, а один раз Галлагер явно специально приложил его виском об угол подоконника, но никто и слова не сказал. Мэнди только поморщилась, но тоже смолчала.

Они остаются у двери, пока Галлагер убегает за машиной, и всё это время Мэнди нервно курит и оглядывается по сторонам, заставляя Микки дёргаться. Правда, тот самый «додж», пригнанный пятью минутами позже, напрягает его ещё сильнее.

– Я про разорванное очко не шутил, – замечает он.

– Я не тупой, – сухо отвечает Галлагер.

– А я бы поспорил.

– Вернёмся к этому разговору, когда решим проблему, идёт? Запомни, на чём мы остановились.

По-прежнему не глядя на Микки, он открывает заднюю дверь, подходит к нему и перехватывает огромные плечи. С тем, чтобы сунуть тушу на заднее сиденье, приходится повозиться, да и складывают они его чуть ли не пополам, иначе не влезает, но в итоге дверь всё-таки закрывается.

– Скинем его на железнодорожной станции, – ставит перед фактом Галлагер через пару минут, заводя машину. – Очухается – сам до дома доберётся.

– Или до Мэнди? – выгибает бровь Микки, который до сих пор в себя прийти не может: пятнадцать с хером лет прожил в Саус-сайде он, а командует сейчас Галлагер.

– Она может пока пожить у меня.

– Или у меня.

– Ёбнулся? – уточняет Галлагер. – Ты отмудохал её парня и думаешь, что она будет в безопасности у тебя дома?

– В Саус-сайде есть свои правила, Галлагер, – начинает злиться Микки.

– Да, – кивает тот. – Он её трахает, значит, она принадлежит ему. А ты не отдаёшь то, что ему принадлежит. Какие тебе ещё нужны правила, долбоящер? – бьёт кулаком по рулю он.

У него глаза чуть ли не молнии мечут, а ноздри раздуваются, как будто он бык на корриде. Микки его никогда таким злым не видел, но за Мэнди вдруг становится спокойно. На него и правда можно положиться.

– Откуда ты знаешь про Саус-сайд?

– Вот уж где не твоё дело, блядь, – качает головой Галлагер и, отвернувшись, трогается с места.

Машину он ведёт уверенно, и Микки наблюдает за ним краем глаза, изредка оборачиваясь на заднее сиденье. Он до сих пор не понимает, что за херня произошла сегодня вечером и как так вышло, что они с Галлагером на пару избавляются от бессознательного тела, но с каждой милей Микки уверен в нём всё больше. Знает, что тот не всадит нож в спину.

Микки ему доверяет, и это неебически странно. Потому что Саус-сайд учил никому не доверять.

– Ты надеешься, что твоё ебло кирпичом поможет тебе остаться в целости? – не выдерживает он минут через десять.

– Завали, – лениво откликается Галлагер, паркуясь на обочине. – Я же сказал, что разберусь.

Он бесит. Вымораживает до трясучки своим высокомерием, когда смотрит на Микки и слегка улыбается. Они продолжают сидеть в машине с работающим двигателем, и вопросов Микки больше не задаёт: Галлагер всё равно скажет, что у него есть план. Вряд ли это план сдохнуть сегодня ночью, но Микки вспоминает, почему всегда всё делает один и ненавидит командную работу. Кто-то обязательно считает, что может решать за всех, а Микки не терпит, когда за него решают.

– Извини, что не вышел тебе помочь, – нарушает тишину Галлагер. – Мэнди сказала, если я открою дверь, она тоже выйдет. А он бы её убил.

– Закрыл бы её в ванной.

– Замок сломан.

– Сонная артерия?

– Один раз в драке передавил парню, и он впал в кому. С тех пор никогда.

– Где ты вырос? – неожиданно даже для самого себя спрашивает Микки, и Йен слегка улыбается, но ответить не даёт звонок, который Микки тут же про себя проклинает.

– Да, – коротко отвечает Галлагер. – На месте. Да, так, и ещё полмили по этой трассе. Давай.

Он скидывает звонок и выходит на улицу, и Микки, бросив ещё один взгляд на здорового еблана сзади, выходит следом. Галлагер не глядя предлагает ему сигарету и прикуривает, но на вопрос отвечать уже, похоже, не собирается, только смотрит на дорогу.

Мимо проезжают фургон и пара седанов, а следом съезжает с дороги и паркуется перед «доджем» ржавый пикап, из которого выходит знакомый уже Микки чувак. Он никогда бы не подумал, что мажор, забравший Йена с работы, станет разъезжать на такой тачке. Она раздолбана настолько, что Микки удивляется, как вообще сюда доехала.

– Микки, Джимми, – представляет Галлагер, когда мажор подходит к ним, и отбрасывает окурок. – Я твой должник.

– Нет уж, спасибо, – криво ухмыляется тот. – Обойдусь. Просто не втягивай меня в эту херню глубже, чем я в ней уже увяз.

– За репутацию ссышь? – подмигивает Галлагер, открывая заднюю дверь со стороны обочины.

– За жизнь. Она мне пригодится.

– Нахуя она нужна, унылая такая, – с трудом проговаривает он, выволакивая тушу, которую Микки тут же перехватывает под ноги.

Этот Джимми так и продолжает торчать в стороне, трусовато на них поглядывая, пока они трамбуют тонну чёрных мышц в машину, а после этого перекидывает Галлагеру ключи и уезжает на «додже».

Микки никак не может понять, что Галлагера привлекло в ссыкливом мажоре. Причём Йен явно его стебал, а тот мечтал побыстрее смыться. Спросить об этом он, правда, так и не успевает. Едва они занимают сиденья и с грохотом захлопывают двери, Галлагер говорит:

– Джимми сбывает ворованные тачки. Он бойфренд моей сестры.

Микки, конечно, никогда в этом не признается, но ему становится немного легче.

– Не знал, что у тебя есть сестра, – отвечает первым, что приходит на ум.

– Она меня вырастила, – медленно, как будто взвешивая каждое слово, произносит Йен и выезжает на трассу. – Мать нас бросила, отец начал бухать. Потом его лишили родительских прав. Через два года Фиона смогла оформить надо мной опекунство.

– А что было в эти два года? – спрашивает Микки, хотя уже знает ответ.

– Система, – подтверждает его догадки Йен. – Патронажная семья.

– В Саус-сайде?

Тот кивает, продолжая вести машину.

– Они были нормальные, ни разу не видел их пьяными или накуренными. Кроме меня, у них была родная дочь. Потом они взяли ещё парня-сироту помладше меня. А дальше инспекторы узнали, что у Шейлы агорафобия, так что нас с Карлом вернули в систему. Фионе пришлось заключить фиктивный брак, чтобы оформить опекунство над нами обоими.

– А над ним зачем? – сводит брови Микки.

– Она часто заглядывала в гости, он к ней привязался, – поясняет Йен. – Сейчас всё нормально, он работает санитаром в госпитале. Фи счастлива, что мы выбрались из этого дерьма.

– А теперь мы возвращаемся к истокам и везём бессознательное тело в Саус-сайд, – хмыкает Микки.

Галлагер как раз проезжает под железнодорожным мостом и поворачивает направо, к станции.

– Так и думал, что ты тоже отсюда, – замечает будто между делом.

Вытаскивают громилу из машины они за ноги, приложив башкой сначала об пол, не прикрытый резиновым ковриком, а потом и об землю. В себя тот так и не приходит, и Микки смотрит на часы.

– Полчаса, всё нормально, – опережает его Йен. – Минут через пятнадцать начнёт ворочаться, ещё через пятнадцать очнётся окончательно. Поехали.

Они бросают машину вместе с ключами на парковке у круглосуточного супермаркета, а оставшиеся до дома пару миль возвращаются пешком. Почти молча, изредка перекидываясь какими-то фразами. У Микки, во всяком случае, нет ни малейшего желания болтать: он курит и переваривает всё, что сегодня узнал.

Галлагер, оказывается, не избалованный хипстер. Да, он не вырос в Саус-сайде, как Микки, – и его это сейчас почему-то радует, – но прожил здесь два года и знает правила. И ему явно повезло с приёмной семьёй, в отличие от самого Микки, раз он сумел получить образование. Микки-то едва школу окончил, да и то больше из страха учителей перед учеником, который провёл несколько учебных месяцев в колонии.

– Спасибо, – благодарит он, когда они уже приближаются к дому. – Ты не обязан был впрягаться.

– Иначе не мог, – пожимает плечами Йен, чем опять бесит.

Микки не знает, какого ответа он ждал, но явно не этого. Он никого не заставлял, это было галлагерское решение, а выглядит всё теперь так, как будто тому пришлось.

У подъезда на них налетает с расспросами Мэнди, которая, видимо, так и ждала их на улице. Вопросов много: как всё прошло, не очухался ли Кеньятта, точно ли они в безопасности, почему они пешком и где машина. Галлагер терпеливо ей отвечает, поднимаясь вместе с ней по лестнице позади Микки, а Мэнди всё продолжает сыпать вопросами. Он никогда её такой не видел. И не хочет, понимает вдруг, не хочет видеть её напуганной.

– Переночуешь сегодня у меня, – через плечо бросает он, когда они поднимаются на свой этаж. – Завтра переедешь к Йену. Так будет безопаснее.

Она пытается спорить, но Галлагер технично её затыкает, так что она, злобно зыркнув на обоих, собирает у себя нужные вещи и демонстративно закрывается в ванной Микки.

– Ты тоже можешь остаться, – предлагает он, и сердце в один удар передавливает трахею. – Не возвращаться же тебе десяток миль пешком.

Галлагер не спорит, за что Микки ему немного благодарен: только что осознал, что чуть раньше назвал его по имени. Но странно было не это.

Ему понравилось перекатывать его имя на языке.

========== Глава 7 ==========

Микки никогда в жизни не страдал бессонницей. Да, спал он всегда охерительно чутко, но попробуй спать покрепче, когда в доме живут семь мудаков, которые только и ждут, пока ты уснёшь, чтобы прописать тебе пиздюлей. Просто так, развлечения ради. А у хозяев дома, где он жил, крайностей было две: ночами они либо громко пиздились, либо так же громко трахались, причём частенько не друг с другом. Ночевать там Микки с годами почти перестал, но вскакивать по ночам от каждого шороха разучился далеко не сразу даже после того, как начал жить один.

Так что да, спит он чутко, а вот бессонницы никогда не было – до сегодняшней ночи. Сегодня он лежит, уткнувшись взглядом в отсветы фонарей на потолке, и голову буквально разрывает от мыслей. Уснуть не получается именно поэтому, хотя он уже весь иззевался, выдул бутылку воды, дважды сгонял в сортир и сделал больше сотни отжиманий в надежде, что устанет и вырубится.

Хуй там был.

У него Галлагер в соседней комнате, спит на диване рядом с Мэнди, и Микки впервые в жизни – что-то дохера всего происходит впервые – не закрыл дверь в спальню до конца, а оставил небольшую щёлку, чтобы слышать, что там происходит. Ворочаются они не особо часто, да и диван у Микки хороший, не скрипучий, так что прислушиваться приходится так старательно, что он почти уверен: барабанные перепонки вот-вот лопнут от перенапряжения.

Светящиеся оранжевым цифры на будильнике, который прозвонит в семь, показывают почти четыре утра. Охуительно. Галлагер спокойно плющит его, Микки, подушку, пока сам Микки уже что только ни делал, чтобы уснуть. Он напоминает себе влюблённую тёлку и сам себя пиздецки этим бесит, потому что он нихера не влюблён в Галлагера, так откуда эти мысли? Да, он оказался не таким, каким Микки его себе представлял три года. Хотя это явно преувеличение, все эти три года он о Галлагере и не думал, образ застрял где-то в дне минета в туалете. Галлагер не родился в богатенькой семейке, где всё складывали к его ногам, да, но сосать лучше из-за этого не стал – факт.

Следующие три часа Микки то проваливается в неглубокий сон, то опять просыпается, и без пятнадцати семь не выдерживает – встаёт. Какой смысл давить матрас, если через пятнадцать минут всё равно подъём. Башка, кстати, на удивление ясная, что радует: день всё-таки рабочий, хоть и делать на работе ему нехер.

Стараясь не обращать внимания на диван, Микки тихо проходит в душ и отмокает под ледяной водой до тех пор, пока зубы не начинают отбивать имперский марш. Или похоронный, он вечно их путает. Похоронный ближе по ощущениям: похороны мозга, в котором ни одной мысли, кроме Галлагера, – это всё же событие.

Отвести взгляд, выйдя из ванной, он не успевает, и откровенно залипает на рыжие волосы в полоске солнечного света. Галлагер лежит, уткнувшись носом в плечо Мэнди.

Микки думает только о том, что это должно быть его плечо.

Блядь.

Злясь на самого себя, он открывает примёрзшую дверь морозилки и принимается шуршать пакетами в поисках замороженных вафель. На ночь Галлагера оставил, теперь ещё завтраком накормить, а потом они вместе поедут на работу. В метро. Наверняка молча. Микки надеется, тому хватит ума не болтать о выброшенном ночью чернозадом чудиле.

Он вообще не понимает, почему так много об этом думает.

Вафли, конечно, примёрзли к дальней стенке морозилки. У Микки правая рука почти до костей промерзает, когда ему наконец удаётся отодрать упаковку.

Он бы лучше Галлагера отодрал, но кто его спрашивает.

Микки ещё никогда в жизни так не радовался тому, что он хозяин своему члену и за компанию не примерзает к дверце морозилки ещё и стояком. Сомнительный повод для радости в двадцать четыре, но, сука, хоть один этим утром!

Он с силой захлопывает дверцу, швыряет вафли на стол и дёргается, повернувшись в сторону, потому что Галлагер сидит на кровати, ерошит рукой бардак на башке и щерится во все тридцать два.

– Доброе утро, – заявляет радостным шёпотом, и Микки даже верит, что оно у него действительно доброе.

Почему бы и нет, он как минимум выспался, в отличие от Микки.

– Ага, – скептически откликается он. – Куда уж добрее.

Йен озадаченно хмурится, но надолго его не хватает: на лице опять расцветает самая беззаботная на свете улыбка, а у Микки такое ощущение, будто его гладят изнутри. Ой, сука, как же это по-пидорски, блядь.

Но улыбается он правда красиво.

Он шлёпает босыми ногами в сторону ванной, и Микки, стараясь вести себя потише, чтобы не разбудить хотя бы Мэнди, – она-то уж точно ни в чём не виновата, – закидывает вафли в тостер и включает кофемашину. Сервировать стол, как Мэнди на тех выходных, он не собирается. Ну и, в общем-то, если Галлагера что-то не устраивает, он может пиздовать к себе, со злостью думает Микки, доставая чашки, ветчину, сыр и притараненный Мэнди шоколадный сироп: у него почему-то даже сомнений не возникает, что Галлагер обычно завтракает как школьник.

Из ванной тот выходит в облаке пара и раскрасневшимся. Лето на дворе, а он в кипятке моется. Ебанутый.

Галлагер идёт к кухне, оставляя за собой на ламинате цепочку мокрых следов, по-хозяйски открывает сушилку, достаёт оттуда стакан, наливает в него воды из-под крана и пьёт. Микки только хмыкает злорадно, когда Галлагер даром что не подпрыгивает в такт выпрыгнувшим из тостера вафлям и смотрит на него с подозрением.

– Ты специально так всё подстроил, – вполголоса обвиняет он.

– И как ты только догадался, – закатывает глаза Микки и выкладывает вафли на тарелку. – Есть садись. В душе целую вечность ковырялся, на работу опоздаем.

– Да похер, – отмахивается тот, – я тебе как начальник говорю!

Он с грохотом отодвигает высокий стул и быстро оглядывается на Мэнди, но она только плотнее укутывается в одеяло. Ещё одна мерзлячка.

Как Микки и думал, Йен сразу хватается за шоколадный сироп. Микки едва успевает уложить на вафлю кругляшок ветчины и пластинку сыра, когда поверх прилетает ещё и шоколадная клякса, и он только закатывает глаза. Серьёзно, он будто с ребёнком завтракает.

– Я случайно, – подозрительно весело сообщает Галлагер и, перегнувшись через стол, откусывает кусок с шоколадом.

Морщатся они с Микки почти синхронно.

– Редкая дрянь, – авторитетно заявляет тот.

– Другого и не ожидал, – продолжает кривиться Микки. – Извращенец.

На обвинение тот, слава богам, не реагирует. Ломает вафлю, размазывает ей по тарелке шоколад и, сунув в рот, запивает большим глотком кофе. В левом уголке рта остаётся соус, который Галлагер пытается слизать, но удаётся ему это откровенно херово. У Микки, например, явно бы лучше получилось, но его уже настолько заебали эти навязчивые мысли, что он разом кусает почти полбутерброда, лишь бы занять чем-нибудь рот от греха подальше.

– Дашь мне что-нибудь записку написать? – спрашивает Галлагер после завтрака. – Оставлю Мэнди ключи. Не будить же её только из-за этого.

– На консоли возьми, – машет в сторону прихожей Микки.

Галлагер исчезает за углом, и Микки слегка выдыхает. Он знать не знает, какого хера его так колбасит, и уже жалеет, что вообще оставил его ночевать. Да и вообще всё как-то слишком не так. За эти одержимые дни он представлял себе, если быть честным, дохера разных картин, но все они ограничивались трахом. Никак не ночёвкой Галлагера в его, Микки, квартире, совместным завтраком и этими непонятно откуда взявшимися мыслями в голове.

Йен продолжает шебуршаться в прихожей, и Микки, домыв посуду, выходит туда же.

– Блядь, – выругивается сразу же сквозь зубы, потому что Галлагер внезапно оказывается слишком близко, и Микки лбом въёбывается ему в подбородок.

Йен только шипит, но даже в сторону не отскакивает. Так и стоит, приткнувшись к Микки, который вообще боится с места сдвинуться. То есть нет, он, безусловно, ничего не боится, но тут что-то явно пошло не так. Ну, например, стояк Галлагера, которым тот упирается ему в живот.

Охуительно. С добрым утром. Ещё раз.

– Где душ, ты знаешь, холодная вода на левую сторону, – наконец выдавливает Микки и делает шаг назад, не поднимая взгляда.

– Пошли со мной, – так тихо просит Йен, что списать всё на слуховую галлюцинацию вообще не сложно.

– Тут Мэнди, – небрежно бросает он и, обогнув Галлагера, уходит в свою спальню, закрывает дверь, делает пару шагов и тяжело плюхается на кровать.

Серьёзно, блядь? Единственный аргумент, который он нашёл, – Мэнди? Пиздец.

Ему срочно надо подумать о чём-нибудь не возбуждающем. Только как на этом сконцентрироваться, если у него в голове ничего, кроме Галлагера? И серьёзно, у него, похоже, не член, а дубина. У Микки низ живота сводит, но тут перед глазами вдруг встаёт отвратительное в своей тошнотворности воспоминание: как приёмный, с позволения сказать, отец трахал жену прямо на кухонном столе. Его брюхо буквально шло волнами, а в складках её жира можно было бы спрятать запасы на всю зиму.

Микки тогда чуть не стал импотентом, а заодно и зарёкся когда-либо жрать в этом доме. Впрочем, это не то чтобы частенько удавалось и раньше.

Он передёргивает плечами и мотает головой, теперь пытаясь забыть эту херню, которая вообще неизвестно откуда всплыла. Нет, спасибо, возбуждение как рукой сняло, но завтрак комом встал где-то в горле. Не патронажная семья, а сплошная душевная травма.

Он слышит, как открывается дверь ванной, и застывает у шкафа с вытянутыми руками. Вслушивается до звона в ушах в надежде, что Галлагеру хватит мозгов не входить в его спальню.

Мозгов Галлагеру хватает. А Микки явно нет, потому что он злится. И кто тут ещё ебанутый. Блядь, может, у него развивается какая-то болезнь, из-за которой происходят необратимые изменения в мозгу? Как ещё-то объяснить. Да и стоит ли, тем более себе? Не стоит. Микки кивает собственным мыслям и одевается, напевая в голове популярный попсовый мотивчик, который этим летом играет повсюду.