Текст книги "Тени прошлого (ЛП)"

Автор книги: Snapes_Goddess

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Вы же знаете, что он слышит все на свете! И знаете, что мы договорились никогда, никогда не обсуждать эту тему, если он где-то неподалеку! – сжав кулаки, Гермиона рычала от бессильного отчаяния. – А сейчас я должна уйти. Спасибо! Благодаря вам обоим, я должна срочно уйти домой, чтобы объяснить моему четырехлетнему сыну, что незнакомец, который появился в нашей с ним жизни пару месяцев назад – его родной отец. И я понятия не имею, как рассказать ему еще и о непростых обстоятельствах его рождения!

– Гермиона, прости. Мне очень жаль, что так вышло… на самом деле, – тихо произнес Рон, подходя к ней, но не решаясь дотронуться. – Клянусь, у меня и мысли не было причинить боль тебе или Элиасу.

– Мне тоже жаль… но, возможно, это и к лучшему, – раздался голос Джорджа. – Элиас очень умный и рассудительный парнишка. Мне кажется, он все поймет и поймет правильно. Просто будьте с ним честными, в пределах разумного конечно, и всё будет хорошо.

Гермиона понимала, что именно он имеет в виду, и понимала, что Джордж пытается хоть как-то утешить и приободрить ее, но гнев продолжал застилать глаза.

– Знаешь что, Джордж? Прости, но мне от этого не легче! Элиас – мой сын, и это – моя жизнь. Моя судьба, о которой я должна была рассказать ему. Только я. И тогда, когда сама решу, что время для этого пришло. Я доверяла вам всем, надеялась, что вы будете бережны с моим сыном, что будете уважать мои решения и мой выбор. И что получается в итоге? Мой малыш шокирован и выбит из колеи… Мой мужчи… Люциус чувствует себя нежеланным гостем, а сама я весь вечер только и делаю, что сглаживаю острые углы. Так, ладно… мне нужно идти, – закончила она, отворачиваясь от Рона и Джорджа. – Прошу прощения, что испортила вечеринку и превратила ее в драматический спектакль, – тихо извинилась Гермиона перед всеми остальными. – Гарри, Джинни, желаю вам хорошо отдохнуть! И пришлите мне сову, когда вернетесь из поездки.

Кивнув на прощание всем вместе и никому в отдельности, Гермиона, не дожидаясь ответов, вышла во двор, быстро прошла к антиаппарационной границе и уже через секунду оказалась на крыльце своего дома. Чуточку поколебалась, прежде чем войти, но потом глубоко вдохнула и открыла дверь.

Пройдя в гостиную, она увидела обоих (отца и сына), сидящих рядышком на диване и внимательно уставившихся на нее. Уже одетый в пижаму Элиас – настороженно и выжидающе, а Люциус – нервно и мучительно. От их взглядов откуда-то из желудка к горлу начало подниматься отвратительное ощущение тошноты. Гермиона почувствовала, как у нее дрожат руки и решительно сжала ладони в кулаки.

– Думаю, перед тем, как начать разговор, лучше приготовить нам с тобой чай, а Элиасу – какао. Как вы считаете? – тихо спросила она, проходя на кухню. Ни один из них не произнес ни слова.

Да, она оттягивала разговор, как только могла, и надеялась, что Люциус сейчас солидарен с ней, хотя, как знать – ведь он уже сидит здесь с Элиасом какое-то время в мучительной и пугающей тишине. А вернувшись через несколько минут, поняла, что успокоиться так и не удалось.

Раздав всем кружки, Гермиона, скрестив ноги, присела на полу рядом с Люциусом и мягко улыбнулась сыну. Что ж! День, которого она боялась и вожделела; день, когда ее умалчивание и ложь раскроются; день, когда ей придется открыто признать свои ошибки, и день, когда она «официально» признает, что ее сын не только «ее» – этот день наступил!

– Ладно, детка, ты можешь спросить у нас обо всем, что хочешь знать, и мы постараемся тебе все объяснить, – обратилась она к Элиасу.

Тот неторопливо куснул зефир, принесенный матерью к какао, и, задумавшись, нахмурил маленькие бровки.

– Мам, ты знаешь, что Лушиус – мой папа? – с очаровательной невинностью спросил он.

– Ну конечно, знаю, – Гермиона не смогла сдержать улыбку. – Сынок, прежде чем мы продолжим этот разговор, расскажи нам, что именно ты сам знаешь о том, откуда берутся детки. Хорошо? – она надеялась, что ответ Элиаса поможет ей определиться с объяснениями, да и вообще понять, в какую сторону им двигаться, а чего лучше не касаться.

– Я знаю, что мамы и папы спят в одной постели, а потом мама поправляется, толстеет и после этого рождается ребеночек, – серьезно произнес Элиас и тут же спросил. – Так значит, вы спали в одной постели, а потом мама толстела?

– Элиас, мы с твоей мамой знаем друг друга очень давно. Еще с тех пор, когда она училась в Хогвартсе, – тихо начал Люциус. – И я действительно спал с ней в постели… однажды. Но потом должен был уехать. Очень далеко и надолго…

– Ох… ты что ли не хотел себе маленького мальчика, да? – настороженно и испуганно выдохнул Элиас, и Гермиона чуть не заплакала от того, каким тоном он задал этот вопрос. – Так вот почему ты уехал?

– О, Господи, конечно же, нет! – голос Люциуса смягчился, хотя и оставался немного напряженным, когда он потянулся к Элиасу и усадил его к себе на колени. – Это совсем не так. Я даже мечтать не мог о таком замечательном маленьком мальчике, как ты. Просто… Я не знал, что у нас с мамой будет ребеночек, когда уехал. А потом находился так далеко, что она не могла связаться со мной и сообщить о том, что у нее родился ты. И только вернувшись и найдя маму, я узнал, что у меня, оказывается, есть маленький сынок.

– Ты был так далеко? Ты что ли был в заднице? – широко раскрыв глаза, спросил Элиас.

(Опять игра слов. Элиас выговаривает Азкабан, как Асскан (ass по-английски – задница))

– Элиас, задавать такие вопросы невежливо и невоспитанно, – мягко укорила его Гермиона, про себя думая о том, откуда четырехлетний малыш мог узнать об Азкабане. Без сомнения от кого-то из ее друзей.

«Да уж, они любят рассказывать Элиасу о войне и о собственном героизме, проявленном в то время».

– Я не хочу врать тебе, Элиас, и не буду. Хочу быть честным с тобой, всегда. Да, я был в Азкабане, хотя думаю, что ты назвал это место гораздо правильней, – Малфой грустно улыбнулся.

Гермиона знала, как нелегко и даже стыдно ему признаваться в этом их сыну. Элиас обожал его и искренне восхищался, а признание могло испортить всё. Люциус сильно рисковал сейчас, признаваясь в своем прошлом, ведь он мог потерять любовь, доверие и уважение мальчика.

– Но что же такого ты сделал? А там очень плохо? – казалось, Элиас был в восторге от этой новости. – И ты видел детемпторов?

– Дементоров. Понимаешь, тогда я был очень нехорошим человеком, и наделал много ошибок. Да и неправильных решений в жизни принял тоже много, – Люциус старался быть предельно откровенным.

– Ты был мертвым оленем, да? – голос Элиаса дрогнул.

– Пожирателем Смерти, – поправила его Гермиона.

– Ну да, я так и сказал… – отозвался тот. – Да, Лушиус? Это так?

– Да, малыш. И это был самый ужасный и самый худший выбор, сделанный мною в жизни, – глухо ответил Люциус.

Какое-то время они все сидели молча, но потом Элиас посмотрел на Малфоя долгим внимательным взглядом и, взяв за руку, начал расстегивать пуговицы на его рукаве. Люциус понял, что именно хочет увидеть мальчик, и сидел неподвижно, позволяя сыну обнажить след того, что всегда будет напоминать ему о том зле, которое он когда-то совершал.

– Элиас! – Гермиона была в ужасе от его смелости.

«Что еще рассказали ему мальчики? Откуда он узнал о Метке и зачем хочет увидеть ее сейчас?»

– Все в порядке, дорогая, пусть посмотрит, – успокоил ее Люциус, глядя, как Элиас медленно поднимает его рукав и внимательно рассматривает на руке почти исчезнувшую черную метку. Крошечные невинные пальчики пробежались по остаткам черепа и змеи, и Люциус мог почти поклясться, что почувствовал, как глубоко внутри него что-то изменилось и стало легче дышать. Будто нечто, что было давно сломано и разрушено, вдруг возродилось заново.

– Тебе очень больно? – шепотом спросил Элиас.

– Уже нет, – так же шепотом ответил Малфой. И немного помолчав, задал самый главный, самый волнующий его, вопрос. – Ты разочаровался во мне теперь, да? – он пытался спросить это спокойно, но голос предательски дрогнул.

– Тебе жалко, что так все случилось? – спросил в ответ Элиас, слегка наклонив голову в сторону его же собственным малфоевским движением.

– Очень.

– Мама говорит, что ужасное и плохое прошлое может быть прощено и забыто, если человек на самом деле жалеет о нем. И раскаивается. Так что, если ты жалеешь, то можешь быть прощен. Ничего страшного, – Элиас потянулся и дотронулся до его лица, отодвигая длинные пряди волос в сторону. – У меня такие же глаза, как у тебя.

– Да, такие же, – Люциус улыбнулся тому, как внимательно и по-новому разглядывал его сейчас сын.

– Я выгляжу так же, как и ты, да? – спросил он, скользя мизинчиком по подбородку Люциуса.

– Не совсем, знаешь… ты больше похож на еще одного моего сына, на Драко, своего старшего брата.

«Господи, я сказал об этом, даже не подумав. А вдруг для Элиаса это тоже станет шоком? Мало ему новоявленного отца, так еще и какой-то старший брат!»

– Брат? У меня есть брат? – лицо Элиаса просто озарилось от этой новости, и Люциус облегченно выдохнул. – Мама, у меня есть брат!

– Я знаю, дорогой, – Гермиону до сих пор беспокоило, как отреагирует Элиас на обилие столь непростых и важных новостей. – Мы давно и… очень неплохо знакомы с Драко Малфоем.

– Мафой… Дядя Рон сказал, что я – Мафой, но меня же зовут Элиас Грейнджер.

– МаЛфой, – Люциус четко выговорил и подчеркнул букву «л». – Тебя так зовут сейчас, Элиас, лишь потому, что на момент твоего рождения я не был в курсе и не смог подписать необходимые документы. Но теперь все изменилось: я узнал о том, что ты есть, и надеюсь, мы сможем поменять твое имя, как только ты будешь готов.

– Элиас Малфой…. – мальчик сложил губки трубочкой и задумался. – Звучит здорово! – уже скоро вынес он вердикт и улыбнулся.

– Я очень рад, что ты так думаешь, – не смог не улыбнуться в ответ Люциус.

Сказать по правде, он и в самом деле был безумно рад тому, как Элиас воспринял новости; рад, что не видит ни ненависти, ни отвращения в глазах своего ребенка, который только что узнал страшную и постыдную правду о прошлом отца.

– Элиас, детка, ты хорошо понимаешь, что все это значит? Ты на самом деле понял, что именно мы сейчас сообщили тебе? – тихо спросила Гермиона.

Снова наклонив голову чисто «малфоевским» движением, малыш внимательно и настороженно взглянул на мать.

– Да… понимаю. Лушиус – мой папа… он спал в твоей постели, а потом должен был уехать. И находился в заднице, то есть Ассканабе. И когда вернулся, нашел нас, – но потом Элиас вдруг насторожился и повернулся к Малфою. – А тебе точно нужен еще один сынок? – неуверенно спросил он. – Я гожусь, чтобы быть твоим маленьким мальчиком?

Вопрос этот оказался пропущенным прямо под дых ударом. Судорожно глотнув, Люциус перевел дыхание, а Гермиона еле сдержалась, чтобы не зарыдать в голос и не напугать ребенка.

«Господи! Как же невыносимо больно слышать эту настороженность и опаску в его тихом детском голоске. Меньше всего на свете я хотела, чтобы мой сын сомневался в том, как сильно он любим, как он нужен! А сейчас он – маленький и напряженный, сидит на коленях у отца, ожидая ответа на вопрос: нужен ли он тому, годится ли…»

Гермионе казалось, что сердце ее вдруг разбухло от боли и вот-вот лопнет или разорвется. И ощущение это было невыносимо.

– Ох, Элиас, ну конечно мне нужен еще один сынок. И уж точно я очень рад, что им оказался именно ты. И мне не нужен другой маленький мальчик, кроме тебя, поверь… – тихо произнес Люциус и опустил подбородок на макушку Элиаса. – Я очень люблю тебя, детка.

– А ты не уйдешь от нас снова? Не станешь опять мертвым оленем и не сделаешь больше неправильный выбор? – уже слегка успокоившись, спросил тот.

– Нет, маленький, не бойся: мое прошлое Пожирателя Смерти осталось позади, и я постараюсь теперь делать лишь правильные выборы, – очень серьезно ответил ему Малфой. – Я не хочу больше разлучаться с тобой и твоей мамой. Хочу, чтобы мы всегда были вместе… Понимаешь?

– А я и теперь должен звать тебя Лушиусом? – голос Элиаса прозвучал несколько выжидающе.

– Ты можешь называть меня, как хочешь, сынок. – Малфой погладил Элиаса по голове, догадавшись, о чем подумал мальчик, и мягко улыбнулся. – Я так понимаю: у тебя уже есть какие-то варианты, да?

– Есть… «Папа» – это будет… нормально? – тихо спросил Элиас, прикусив губу точь-в-точь, как делала это его мать, когда нервничала. И у Малфоя что-то ухнуло вниз от такого неожиданного и яркого проявления черты Гермионы в его сыне.

– Это будет… замечательно…

«Мерлин! Да это будет более чем замечательно! – Люциус не мог понять, отчего, но у него защипало глаза. – Господи, этот ребенок и впрямь способен любого превратить в какую-то эмоциональную размазню. Нет, конечно же, Драко иногда называл меня так. Но чаще звал просто «отец», с самого раннего детства».

Было что-то необычное и очень теплое в том, как произнес это сейчас Элиас. «Папа…» Увидев, как мальчик зевнул и сонно прикрыл глаза, Малфой дотронулся пальцем до детской щечки.

– Эй, как насчет того, чтобы сегодня вечером лечь спать без сказки? А завтра я почитаю тебе чуть дольше… Сегодня у нас был долгий день. И непростой.

Элиас кивнул, слез с его колен и, шаркая босыми ногами по ковру, подошел к матери, чтобы попрощаться на ночь.

– Я люблю тебя, маленький, люблю больше всего на свете, – Гермиона так крепко обняла его, что Элиас ойкнул.

«Господи, как же не хочу отпускать его сейчас, как хочу прижать еще крепче и защитить от всех бед и напастей этого мира!»

Но показывать ему свой страх нельзя – Элиас с самого раннего детства чувствует ее эмоции даже на расстоянии. Сейчас же, когда он так спокойно и замечательно принял правду о том, чей он сын, расстраивать или пугать его снова было для Гермионы невыносимо.

– И я люблю тебя, мам, – сонно ответил Элиас, уткнувшись ей в плечо, а потом чмокнул в щеку и медленно побрел в свою комнату. Люциус шел прямо за ним.

Улегшись в кровать, мальчик тут же свернулся калачиком и засунул ладошки под щеку. Малфой же, подоткнув одеяло, присел рядом.

– С тобой точно все в порядке? – тихо спросил он. – Хочешь, я посижу здесь, пока ты не заснешь?

– А знаешь, мне всегда было жалко, что ты – не мой папа, – уже сонно и не совсем внятно пробормотал Элиас. – И когда мы ходили куда-то, то представлял себе, что ты – мой настоящий отец. Я хотел, чтобы у меня был папа, как ты…

– Что ж, теперь нам больше не нужно притворяться. И я очень горжусь тем, что я – твой отец, – Люциус улыбался, но голос его звучал немного охрипшим. – Спокойной ночи, Элиас.

– Спокойной ночи… папа, – тот снова зевнул и закрыл глаза, чему Малфой был очень благодарен. Еще не хватало, чтобы мальчик увидел слезы, уже почти навернувшиеся на глаза его далеко немолодого отца.

Люциус выключил свет и вышел в коридор, закрыв за собой дверь. А когда повернулся, в грудь ему уткнулась тихо плачущая Гермиона.

– Ну что ты? Что?.. – Люциус прижал ее к себе, касаясь губами макушки. – Мне кажется, что все прошло очень хорошо… Даже на удивление хорошо…

– Да, слишком хорошо, это даже странно. Я рада, что все кончено, но, Господи, до чего же было больно слышать, как он спрашивал – годится ли тебе в сыновья… Нужен ли… Люциус, тебе… мужчине не понять этого, – она всхлипнула.

– Надеюсь, он больше никогда не усомнится в том, что очень… очень нужен мне… – Малфой продолжал обнимать ее, тихо покачиваясь в темноте коридора. – Мне пора… Уже поздно.

– Не уходи, – прошептала она, прижимаясь к нему еще крепче и обнимая за шею.

– Гермиона…

– Нам не обязательно заниматься любовью, просто… Я не хочу оставаться сейчас одна. Пожалуйста…

Казалось, Гермиона умоляла его.

– Хорошо, я могу поспать на диване у тебя в гостиной, – наконец согласился Малфой, накручивая на палец ее вьющийся локон.

– Нет, ты будешь спать со мной, на двуспальной кровати, – обняв за талию, она тихонько подталкивала его к двери своей комнаты. А дойдя до нее, открыла и потянула Люциуса внутрь. – Я доверяю тебе.

– Беда в том, что я себе не доверяю, – пробормотал тот, все же заходя за ней.

Гермиона прошептала заклинание, и прикроватные лампы тут же зажглись, освещая маленькую спальню. Голубые стены отражались в белой полировке мебели, которой было слишком много для этой небольшой комнаты. Кровать была убрана покрывалом с цветками синего, белого и желтого оттенков. И усеяна небольшими синими с желтым подушками. Она выглядела мягкой, женственной и невинной… Совсем, как женщина, которая спала на ней каждую ночь.

– Где ванная комната и туалет, ты знаешь… – сказала она, расстилая постель, а потом достала свою пижаму, – я скоро вернусь, – и вышла из комнаты.

Садясь на край кровати, Люциус глубокий вдохнул, а потом так же глубоко и медленно выдохнул.

«Это огромная ошибка… Остаться здесь… в ее спальне. Нет, я, конечно, не озабоченный юнец, обуреваемый гормонами, но спать рядом с желанной женщиной и не хотеть заняться с ней любовью? Ну уж не до такой степени я стар! Зря согласился…»

Еще раз вздохнув, Малфой наклонился, чтобы снять туфли и носки, и принялся раздеваться.

Потом он опустошил карманы и уложил свои вещи на тумбочке, стоящей рядом, мимолетно подумав, как странно смотрится мужская атрибутика на чистенькой кружевной салфетке. К тому времени, когда Гермиона вернулась из ванной, он, уже раздетый до трусов и открытой майки, полулежал на подушке, до талии прикрытый покрывалом. Застенчиво улыбаясь и держа в руке его трость, Гермиона застыла в дверях. Дыхание Люциуса замерло – такой свежей и юной казалась ему сейчас эта очаровательная молодая женщина… Здесь, в этой абсолютно женской спальне, даже в своей простой ситцевой пижаме она умудрялась выглядеть безумно соблазнительно.

– Мне кажется, палочке лучше находиться рядом с хозяином, – проговорила она, подходя и опуская на тумбочку его трость, впопыхах этого вечера забытую в гостиной.

– Спасибо, – хрипло поблагодарил ее Малфой, пристально глядя, как она огибает кровать, ложится и двигается к нему ближе. – Гермиона… Я не спал с женщиной… ну… скажем так… последняя моя близость с женщиной была наша с тобой… Поэтому я не понимаю, как ты можешь так легко доверять мне сейчас. Это может стать ошибкой, подумай.

– Мы оба устали сегодня, это был нелегкий день. И я знаю, что с нами не случится того, чего я не захочу, – она свернулась калачиком на боку – лицом к нему, и он спустился на подушке ниже, чтобы их глаза оказались на одном уровне. – Я хочу заняться с тобой любовью, Люциус, очень хочу. Но это не должно быть реакцией на стресс, понимаешь? Как было тогда… Просто обними меня, пожалуйста, и давай постараемся заснуть. Хорошо?

– Неужели ты думаешь, я смогу отказать тебе в чем-то? – устало пробормотал Малфой, укладываясь так, чтобы ей было удобней положить голову ему на плечо.

– Ох, не зарекайтесь, мистер Малфой! – хихикнула Гермиона сквозь зевок и прижалась к нему крепче. – Теперь, Люциус, ты уже не сможешь бегать от меня, как раньше. Джесса предложила мне связать тебя и гнусно надругаться.

– Да неужели? – откровенно цинично усмехнулся он, натягивая покрывало и обнимая ее. Запах шампуня и геля для душа был неимоверно приятен. – В этом не будет необходимости, я хочу заняться с тобой любовью, Гермиона, ты даже понятия не имеешь, насколько. Просто не хочу, чтобы ты когда-нибудь пожалела об этом…

– Никогда я об этом не пожалею, – уже совсем сонно прозвучал ее ответ. – Я и о первом разе не жалею, он подарил мне Элиаса. Только от одного мне обидно – что ты так долго винил себя… А больше ни от чего, – Гермиона улеглась еще удобней, положив ладошку ему на грудь, прямо туда, где билось сердце.

– Да, но я до сих пор жалею, что первый раз был у тебя таким… Таким, как был. Так что… обещаю, что больше убегать не буду. Можешь не связывать меня, как советует любезная Джесса. Ну, разве что только ради какой-нибудь нашей с тобой игры… – уже с закрытыми глазами поддразнил ее Люциус.

– М-м-м… У меня было ощущение, что ты можешь оказаться извращенцем… Слегка… И этого я тоже не боюсь, – тихо пробормотала Гермиона, прежде чем окончательно скользнуть в объятия Морфея.

========== Глава 18. В туманном свете зари ==========

В которой Люциус с Гермионой, наконец-то, делают шаг вперед.

Впервые за бесконечно долгое время он проснулся не от кошмаров, дергаясь и корежась в привычном безмолвном крике. Нет… Сейчас все было по-другому: не так, как раньше. Он почему-то мягко и приятно выплыл из собственного сна. Будто и не было ни Темного Лорда, ни тюрьмы… будто и не было рухнувшего вокруг мира. И проснулся он не в сырых и холодных каменных стенах. И не в грязных лохмотьях. И не на потертом матрасе, без одеяла, которое хоть как-то спасло бы от холода. Нет… Вместо этого он открыл глаза в очень маленькой спальне. Её спальне. Люциусу пришлось моргнуть несколько раз, пока смог сообразить, где вообще находится. И было ему так удивительно тепло и комфортно сейчас, в этом тусклом свете наступающего утра, которое проникало в маленькую спальню сквозь кружевные занавески небольшого окна.

А когда рядом раздался тихий стон, Люциус повернул голову: подкатившись совсем близко, Гермиона прислонилась к нему почти вплотную. Она положила руку ему на грудь и прижалась, уткнувшись носом в плечо. А потом открыла глаза и улыбнулась. И выглядела сейчас такой мягкой и сонной: с порозовевшими щеками и замутненным взглядом.

«Проклятье!» – от этого взгляда его обычная утренняя полу-эрекция за секунду стала просто супер-эрекцией.

– М-м-м… еще так рано, – голос её прозвучал низко и хрипло.

– Ну, если учесть, что мы и улеглись вчера вечером не слишком поздно…

«Боже! Что я несу??? – Малфою захотелось дать самому себе в лоб. – Я что, забыл, как нужно говорить с женщиной, которую безумно хочешь?»

– Доброе утро, Люциус, я рада, что ты остался… – Гермиона вздохнула и потерлась щекой о его руку, обнимавшую ее.

– Я тоже рад, что остался, – с трудом сглотнул тот и невольно сжал ее плечо.

– М-м-м… Люциус? – тихо позвала она.

– Да? – он смотрел в потолок, наслаждаясь почти забытыми ощущениями женщины в своих объятиях.

– Это… из-за меня?

– Что «это»? – сначала не понял Малфой, но проследив за ее взглядом, увидел топорщащееся в районе его паха одеяло. – Ну… это довольно обычно для утра, хотя, сегодня все гораздо сильней. Так что… да, можно сказать, что это из-за тебя…

«Проклятье! Что за нелепая беседа?»

– А можно мне посмотреть? – забавно пискнула она, смущаясь и вопроса, и собственной смелости.

Ему бы рассмеяться в ответ, потому что ситуация и впрямь смешная: он лежит в постели с женщиной, плоть тверда, как камень, а она спрашивает – можно ли на эту самую плоть посмотреть…

«Угу. Тогда почему мне не смешно? И почему член дернулся сейчас под одеялом, будто приветствуя эту блестящую идею?»

– Если хочешь… – с трудом прохрипел он в ответ, ощущая себя полнейшим идиотом.

У него никогда не было проблем в общении с женщинами. Уж что-то, а пользоваться данным ему от природы обаянием Малфой умел всегда. И не только на словах.

«Тогда почему сейчас я чувствую себя словно юнец, ожидающий, когда барышня, наконец-то, осмелится дотронуться и приласкать меня? Почему ощущаю себя неловким придурком?»

Додумать Люциус не успел, потому что Гермиона осторожно откинула покрывало, открывая его «дружка» во всей красе, прикрытого лишь серой тканью трусов.

– О! – она удивленно вскинула бровь. – А я-то думала, что чистокровные волшебники носят только шелковое белье, – Гермиона нервно усмехнулась, не отрывая взгляд от напряженной плоти под серым сатином.

– Это мягче, – Малфою казалось, что у него жар.

Смешно, но сейчас он нервничал больше, чем в свой самый первый раз.

«Что за бред? У меня было много женщин! Очень много…»

Но почему-то именно с ней все было по-другому, иначе: именно с Гермионой эти ощущения были новыми и восхитительно захватывающими, и он ни на секунду не переставал думать о том, чтобы именно ей было хорошо и приятно.

«Что она, в конце концов, знает о сексе, кроме того животного соития на диване слизеринской гостиной? Смогу ли я не напугать и не разочаровать ее сейчас? Удержусь ли?»

Но уже через секунду праведные мысли оказались забыты: любопытные пальчики приподняли майку, и на живот Люциуса опустилась мягкая ладошка. Он пытался остаться спокойным, когда Гермиона нежно закружила кончиками пальцев по бледно-золотистым волосам вокруг его пупка, но как же невыносимо трудно было сделать это. Хотелось сжать хрупкое запястье и толкнуть ее руку ниже. Малфой, затаив дыхание, подавил в себе это желание.

Хваленое самообладание закончилось, когда Гермиона скользнула вниз и, легонько погладив светлые кудряшки паха, осторожно обхватила его член. От ее неспешных поглаживаний, от мягкого прикосновения кончика пальца к самому чувствительному его месту, Люциус не удержался и, конвульсивно дернувшись навстречу ее руке, шумно выдохнул.

– Ты… ты бы опустил их ниже… – почти задыхаясь от бешено колотящегося сердца, попросила Гермиона.

Не откликнуться на эту просьбу казалось невозможным, и Малфой тут же опустил руку, чтобы судорожно стащить с бедер трусы, освобождая то, что так интересовало ее. А потом почти сразу услышал резкий вдох и замер в ожидании реакции.

– О, Господи! – то ли испуганно, то ли восхищенно выдохнула Гермиона, продолжая медленно и осторожно поглаживать его. Она касалась так нежно и легко, что это было почти мучительно. А когда коснулась головки и, сдвинув крайнюю плоть, провела подушечкой пальца по самому ее кончику, ощущая сочащиеся густые капли, Люциус не выдержал.

– Гермиона, – прохрипел он, дергаясь от ее прикосновений, будто от удара тока. – Ты убиваешь меня, дорогая. Я не могу больше…

– Что мне нужно делать? – тихо спросила она, поднимаясь на колени и усаживаясь на него верхом. – Ну же… Покажи мне, Люциус.

Какой же красивой выглядела она сейчас – сидящая на его ногах, с покрасневшими щеками, с волосами, спутавшимися и еще не расчесанными этим ранним серым утром. Конечно, надо было ответить ей: «Ничего». Ничего не надо делать. Лишь остановиться и оставить его в покое! Но сил на подобный героизм не осталось: ему безумно хотелось разрядки.

«Мерлин! Конечно же, я хочу кончить, причем благодаря ее руке, а не своей!»

Потянувшись к трости, по-прежнему прислоненной к тумбочке, он достал палочку. А потом, коснувшись ее ладони, тихо прошептал заклинание-лубрикант и бросил палочку на пол рядом с кроватью.

Подрагивая от новых и волнующих ощущений, Гермиона затаив дыхание, наблюдала, как Люциус обхватил ее ладонь своею, и медленно заскользил вверх и вниз по напряженному члену, показывая, чего именно он так ждет от нее сейчас. Отвести глаза от этой прекрасной, пульсирующей под ее ладонью плоти казалось просто невообразимым. Люциус снова дернулся и застонал, когда Гермиона, поняв, как именно она должна двигать рукой, увлеклась и взяла инициативу на себя. Откинувшись на подушку, Малфой прикрыл глаза, отдаваясь во власть ее прикосновений.

А уже совсем скоро Гермиона почувствовала, как он бессознательно двигается ей навстречу, толкаясь в маленький сжатый кулачок. Глаза Люциуса были плотно сжаты, и кожа, такая бледная обычно, немного порозовела. И вот – мельчайшие бисеринки пота появились на лбу и над верхней губой. Это зрелище завораживало… Нет! Оно опьяняло! Невыносимо прекрасно оказалось смотреть на мужчину и знать, что именно на ее ласки он реагирует так. Что именно она доставляет ему сейчас удовольствие. Опустив глаза к жесткой плоти в своей руке, Гермиона инстинктивно дотронулась до головки и закружила по ней пальцем. Ответом стал громкий стон, постепенно переходящий в рычание. И это тоже было восхитительно! Она приходила в восторг от ощущения власти над мужчиной, который выгибался от наслаждения, даруемого ею.

Облизнув губы и поражаясь собственной смелости, Гермиона подумала, что он почувствует, если она попробует его… На вкус. Сколько же раз, смущаясь и постоянно краснея, она слушала, как смачно расписывает сие действо Джесса, не стесняясь в перечислении ярких деталей, и даже демонстрируя это наглядно за ланчем на банане. Может, и не так уж бесполезны оказались эти откровенно шокирующие уроки? И сейчас, когда она сидит с мужским членом в руке именно они-то и пригодятся больше всего на свете? Почти не задумываясь, что делает, Гермиона наклонилась и робко коснулась языком горячего, покрасневшего кончика, с удивлением обнаруживая, что не испытывает при этом ни малейшей толики отвращения.

– О боги! – Малфой резко открыл глаза, чтобы сразу же наткнуться взглядом на самое прекрасное зрелище, виденное когда-либо: склонившаяся над ним Гермиона, осторожно ласкает его головку губами и языком. Это было восхитительно, но невыносимо! И влажная теплота ее рта была тоже невыносима… Это было чересчур! Потянувшись, он схватил ее за затылок и отстранил. – Пожалуйста… не надо… – почти простонал Люциус.

«Проклятье!» – Гермиона выглядела так забавно разочарованной, что он рассмеялся бы, если бы уже не ощущал ту потаенную дрожь, так ясно говорившую о том, что освобождение близко.

– Я не могу больше… не сейчас… это уже слишком. Понимаешь? – он снова обхватил ее руку, заставляя двигаться еще быстрей. А уже в следующий миг: – Не могу… я должен… – прорычал глухо и невнятно, дрожа всем телом, и чувствуя, как липкое сливочное семя выплескивается из него рывками. А затем снова откинулся на подушку, с удовольствием замечая, что Гермиона не останавливается и все еще продолжает поглаживать его, не в силах отвести глаз от свидетельства его оргазма.

– Господи, – прошептала она, когда, расслабившись, Люциус тихо и удовлетворенно застонал. – Это было… Я имею в виду… с тобой все в порядке? – Гермиона явно нервничала, боясь, что сделала что-то не так. Она достала из тумбочки коробку с бумажными салфетками и судорожно вытерла и его, и себя. – Люциус, все нормаль… – и еще не успела договорить, как услышала его довольный смех, а потом и почувствовала, как он рванулся и, быстро поднявшись, опрокинул ее на кровать, подминая под себя. – Ай! – тихо взвизгнула Гермиона, оказавшись лежащей на спине и прижатой к постели сильным мужским телом. Было немного тяжело, но какой же приятной казалась эта тяжесть…

– Ты знаешь – кто? Маленькая, невинная… восхитительно… сладкая ведьма, – жарко прошептал он за секунду до того, как накинулся на ее рот и начал целовать так, будто хотел съесть.

Гермиона потерялась в этом ненасытном поцелуе и почти опьянела от ощущения его губ, зубов и языка, сладко мучающих ее. Так странно… Она ожидала, что Люциус снова уснет – ведь именно это, по рассказам Джессы, да и Джинни, почти постоянно случается с мужчинами после секса. Но он, казалось, вовсе и не собирался спать, а судя по тому, как страстно целовал и прижимался к ней сейчас, наоборот – был полон энергии и желания продолжить. Прикусив нижнюю губу Гермионы, Малфой вдруг отстранился и присев на колени, глухо прорычал: