Текст книги "Тени прошлого (ЛП)"

Автор книги: Snapes_Goddess

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

========== Глава 1. Предисловие: После битвы ==========

В которой мы узнаем, как все началось…

Затихший Хогвартс ясно вырисовывался на фоне ночного майского неба, освещенного луной. Звуки боя уступили место тишине, воцарившейся теперь повсюду. Часть замка лежала в руинах, но волшебники праздновали величайшую победу и одновременно оплакивали невосполнимые утраты. Волдеморт мертв. И завтра, когда взойдет солнце, с новым рассветом проснется и новый мир. Сегодня же – день великой радости и великой скорби, наполненный и счастьем, и горем одновременно.

Гермиона Грейнджер брела по притихшему замку, проверяя, не осталось ли в стенах школы раненых, нуждающихся в помощи, или просто тех, кому нужны поддержка и утешение. Сама она тоже невероятно устала – казалось, измученное напряжением тело стало вдруг тяжелым и непослушным, хотя сознание по-прежнему работало ясно и четко. Пока она медленно шла по замку, мысли прыгали, опережая одна другую, и каждый шаг причинял боль. Даже несмотря на горячую ванну, которую Гермиона приняла, лишь только представилась возможность, тело продолжало болезненно ныть. Нахмурившись, она вспомнила, как заперлась в ванной комнате для старост и плакала, плакала, пока грудь не заломило от безутешных рыданий. Оплакивая друзей, которых больше никогда не увидит снова; осиротевшие семьи, потерявшие родных; собственную обиду и боль…

Конечно, глупо страдать в такой день о своих отношениях с Роном Уизли, но ничего поделать она не могла. Гермиона влюбилась в него с тех пор, как осознала себя девушкой, и потом, когда отношения все же наладились, а особенно после их сегодняшнего поцелуя, казалось, что и Рон испытывает к ней то же самое. Те же самые чувства… Но когда после окончания битвы она подошла к убитой горем семье Уизли и попыталась обнять его, желая хоть как-то утешить, Рон резко дернулся, отодвигаясь, и мрачно попросил оставить его в покое. И это ударило так больно, что даже перехватило дыхание: Гермиона ощутила себя, одинокой как никогда и абсолютно никому не нужной…

Она уже достигла лестницы, ведущей в подземелья, когда холодный воздух взметнул подол мантии, наброшенной прямо на ночную рубашку. Гермиона невольно поджала пальцы ног, одетых лишь в толстые носки. Вряд ли, конечно, кто-то находился сейчас в классных комнатах подземелья или общежитии Слизерина, тоже лежащих в руинах, но спуститься она все же решила. Спуститься и проверить, может лишь для того, чтобы чем-то занять рассудок и не расплакаться снова. Обогнув преграждающие дорогу искореженные доспехи, что лежали кучей на полу у лестницы, Гермиона снова ощутила порыв прохладного воздуха и подумала, что он наверняка проникает из огромного пролома в наружной стене. Она осторожно перешагнула через битый щебень и, помня, что на ногах только носки и никакой обуви, начала осторожно спускаться, стараясь не наступать на острые камни и битое стекло. Зрелище, ожидавшее у входа в Слизеринскую гостиную, оказалось отвратительным: портрет, охранявший вход, валялся на полу – обугленный, со сломанной рамой; изображение было выжжено чьим-то заклятием.

Войдя внутрь, Гермиона удивилась, увидев, как в противоположной части гостиной слабо мерцает одинокая свеча. Очень осторожно, на цыпочках, она прошла через всю комнату, пока не оказалась перед черным кожаным диваном, тоже пострадавшим от неизвестных вандалов. Его внутренности ясно виднелись из-под разодранной обивки, но Гермиону поразило другое. Она с удивлением глядела на того, кто сидел сейчас на этом диване. Широкую спину с перекатывающимися мышцами тесно облегала мягкая серая ткань рубашки, а длинные светлые волосы волшебника влажной завесой свисали с безвольно опущенных плеч. Было понятно, что он только что принял душ, но… почему он сейчас здесь? Именно здесь? Сидит в одиночестве посреди темной и холодной Слизеринской гостиной?

– Мистер Малфой… – нерешительно позвала Гермиона. Плечи его дрогнули и опустились еще сильней, но головы Люциус так и не поднял, по-прежнему бездумно уставившись в пол между босыми ногами.

– Не стоит блуждать по этой части замка одной, девочка… Пожирателей Смерти осталось еще немало, а Хогвартс в его теперешнем состоянии – уже не самое безопасное место… – вдруг низко и хрипло произнес он. Непонятно от чего смутившись, Гермиона закусила губу. Первым порывом было уйти отсюда как можно скорей, оставив Малфоя в покое, но что-то (и она сама не понимала – что) останавливало, заставляя остаться.

– Если все именно так, то вам тоже не стоит находиться в этой части замка… одному, – тихо заметила Гермиона и, чтобы хоть немного согреться, скрестила руки на груди. Здесь, в подземельях, было холодно, а Люциус Малфой даже не потрудился зажечь в камине огонь. На брошенное же замечание рассмеялся сухим безрадостным смехом.

– Они уже ничего не смогут сделать, чтобы сломать меня, – тихо произнес Люциус, и его слова лишь подчеркнули горькую боль, что чувствовал он сейчас. Удивляясь сама себе, Гермиона осознала, что испытывает к нему жалость и даже какую-то необъяснимую симпатию.

«Но с чего? Этот человек был живым и ярчайшим примером зла все те годы, что я знала его».

Даже само имя – Люциус Малфой, вызывало в памяти лишь понятия ненависти, насилия, фанатизма, эгоизма, горделивого упрямства, но ни единого положительного качества. Но… Гермиона случайно увидела его сегодня на поле боя… Увидела тогда, когда в единый миг он перестал быть Пожирателем Смерти, обратив свою палочку против таких же Пожирателей. В одно мгновение его приоритеты поменялись коренным образом, а преданность Темному Лорду канула в небытие. И этого Люциуса Малфоя больше не волновала ни власть, ни превосходство чистой крови – ничего. Потому что речь шла о семье и о том, чтобы спасти и защитить ее.

Этот Люциус в жутком отчаянии метался по двору замка в поисках своего сына, и выражение его лица, когда он увидел Драко, навсегда запечатлелось в ее памяти. Еще ни разу в жизни не видела Гермиона человека, на лице которого было написано подобное облегчение. К несчастью, это продлилось лишь мгновение, потому что уже через секунду луч заклятия ударил Драко в плечо. Увидев это, Нарцисса Малфой в ужасе закричала и бросилась к своему ребенку. Люциус окликнул ее по имени, а потом громко крикнул, пытаясь остановить, но было уже слишком поздно: следующее заклятие ударило Нарциссу прямо в грудь.

Его мгновенное перевоплощение напомнило рассказы о викингах-берсерках, растворяющихся в ярости битвы и не щадящих никого; воинов, остановить которых практически невозможно. Глядя с балкона, Гермиона видела, как Малфой одного за другим беспощадно уничтожил Пожирателей, повинных в том, что случилось с его семьей. А потом упал на колени рядом с женой и коснулся ее щеки. Гермиона видела, как убедившись в том, что Нарцисса мертва, он осторожно закрыл ей глаза и пополз к лежащему неподалеку сыну. Помнится, она даже задала себе вопрос: а сможет ли сама перенести боль, исказившую лицо Люциуса Малфоя, когда он перевернул Драко на спину и подтянул к себе, уложив его голову на колени. Задыхаясь от этой огромной чужой беды, она уже повернулась, чтобы уйти, когда услышала счастливые рыдания. А, оглянувшись, увидела, как Драко выгибаясь от боли, хватается за плечо на руках у плачущего от облегчения отца.

Позже она наткнулась на Драко уже в больничном крыле. Он крепко спал, и Гермиона подумала, что Люциус вернулся домой.

«Но, может быть, пережитое оказалось для него слишком болезненным?»

Запутавшаяся в мыслях, она подошла к дивану и присела рядом, тут же наткнувшись взглядом на полупустую бутылку, стоящую на стопке сваленных рядом учебников, и на опорожненный стакан, подрагивающий в руке Малфоя.

– Мне очень жаль, что ваша жена погибла, – тихо произнесла она.

– Мне тоже, – ответил Малфой, словно сомнамбула. А когда, клацнув зубами, Гермиона вздрогнула, повернул голову и взглянул на нее. – Замерзли?

– Да… Здесь так холодно, – вымученно улыбнулась она.

– Возвращайтесь-ка наверх, мисс Грейнджер, ложитесь в постель и постарайтесь хоть немного поспать, – безучастно бросил Малфой.

– Тогда пойдем вместе… Мне страшно возвращаться одной… Сами же сказали, что тут могут прятаться Пожиратели и бродить в одиночку небезопасно, – пытаясь выманить его из этих руин, Гермиона сознательно напомнила Люциусу Малфою его собственные слова. – Ну, если не хотите возвращаться домой, то могу помочь вам найти место в замке, где можно будет переночевать.

– Идите, мисс, идите… И не беспокойтесь обо мне – сегодня ночью я навряд ли смогу уснуть, – устало качнул головой он.

– Кажется, я тоже… – вздохнула Гермиона. – Может, хотите просто поговорить?

Люциус невесело ухмыльнулся и наполнил стакан. Потом протянул собеседнице и мягко качнул рукой, когда она не взяла его сразу. Для начала осторожно понюхав, Гермиона вдруг закрыла глаза и быстро выпила содержимое. Потом сунула стакан в руку Малфоя и мучительно закашлялась, ощущая, как огненный напиток обжег горло и опускается все ниже и ниже, рождая в животе ощущение тепла.

– Неужели в первый раз пьете виски? – в голосе Малфоя прозвучало откровенное удивление, и он щедро плеснул порцию себе.

– Д… да… и, вероятно, в последний, – Гермиона все еще кашляла. – А вы уже пьяны, да?

– Думаю, пьян… – буркнул он, опрокидывая в себя содержимое стакана. – Ну, и о чем хотели со мной поговорить?

– Не знаю… о чем-нибудь… Я подумала, что это поможет, – Гермиона глядела на танцующее пламя свечи.

– Странно… Я понял бы, если б сейчас вы праздновали заслуженную победу с Поттером и Уизли, а не бродили по подземельям, – заметил Люциус, вращая в руке следующую порцию янтарной жидкости.

– Ну… так получилось… Гарри сейчас с Джинни, а Рон… он велел, чтобы я оставила его в покое, – печально призналась Гермиона.

– Уверен, он имел в виду не то, что вы подумали, мисс Грейнджер, – тихо произнес Малфой. – Порой мы говорим то, чего на самом деле совершенно не хотим сказать. Особенно, если обезумеем от горя.

– И что вы собираетесь делать дальше? – в голосе ее слышалось участие.

Люциус медленно выдохнул и провел по влажным волосам пятерней:

– Не знаю…Колдомедики заверили, что Драко поправится уже через несколько дней… А мне, полагаю, надо будет заняться организацией похорон Цисси, – голос его дрогнул на имени жены, и Гермиона почувствовала, как сердце снова кольнуло от жалости. – Не могу поверить, что она мертва. Это моя вина… Если бы я никогда не последовал за Темным Лордом… не позволил отравить себя этими убеждениями… если б не был таким эгоистичным ублюдком, она не лежала бы сейчас в той комнате рядом с другими жертвами, – он сделал еще один большой глоток бурбона и зашипел, будто от ожога. – Скажите мне, милое дитя, почему я гублю все, то прекрасное, что дарит судьба? В делах к чему не прикоснусь, все превращается в золото… но как отец – неудачник, а как муж оказался еще хуже. Моя жена погибла из-за меня. И чуть не погиб сын… Цисси не заслуживала того, чтобы умереть за эту войну. Это была не ее война… – голос снова дрогнул, и Люциус опустил голову.

Он был пьян, и в другое время даже представить себе не мог, что будет сидеть в темноте с практически незнакомой молоденькой девушкой, выворачивая себя наизнанку. Но с кем поделиться этим еще – Малфой не знал. Из семьи остался только Драко, да и тот, возможно, придя в себя и узнав о смерти матери, отдалится еще сильней. Настоящих друзей тоже, как оказалось, не было, довериться было некому и ни единую душу не заботило, что он чувствует сейчас – потеряв жену и едва не лишившись ребенка. О позорном же крахе собственных убеждений думать не хотелось вовсе. У него не оказалось никого, за исключением этой девчушки, сидящей рядом с ним и предлагающей в качестве поддержки дрожащую от холода руку и теплоту души. Люциус почувствовал легкое прикосновение к плечу и повернул голову, чтобы посмотреть на маленькую хрупкую ручку, лежащую на серой ткани. Поставив бокал на пол, он осторожно положил ладонь сверху и чуть заметно сжал пальчики Гермионы.

– Драко был прав – вы на самом деле по-настоящему «хороший человек», – почти с удивлением произнес он. – Я не заслуживаю вашей доброты.

– Мистер Малфой, вы только что потеряли жену и чуть не потеряли сына… вам необходима сейчас хоть капелька доброты, – Гермиона мягко улыбнулась. Ее смущало, что она находится к Люциусу так непозволительно близко, но чувствовала себя обязанной предложить ему сегодняшним вечером хоть немного тепла и участия. Пусть и нехотя, но он все же принимает предложенное.

– Бросьте! У вас есть все основания желать моей смерти… Не удивился бы, если б вы метнули в меня каким-нибудь заклятьем, памятуя о том, что было в прошлом, – от выпитого язык Малфоя уже чуточку заплетался.

– Мне кажется, что на сегодня вы уже достаточно наказаны, – Гермиона потянулась и отодвинула прядь волос, упавшую ему на глаза. Сердце уже который раз за этот безумно долгий день сжалось, невольно сочувствуя Малфою.

Даже представить страшно, что он испытывает сейчас. Боль, вину, сожаление, раскаяние… Любое из перечисленного могло убить, словно вонзившийся в сердце нож.

– Тогда почему я не чувствую ничего? Почему… словно окоченел? – Люциус глянул на нее так, будто существо нежного восемнадцатилетнего возраста могло дать ответы на вопросы, ответов на которые не существовало.

– Это просто шок… Шок и алкоголь, – Гермиона вздрогнула, когда Малфой, потянувшись, прикоснулся ладонью к ее щеке и мягко погладил большим пальцем. Какой-то незнакомый ей до сей минуты инстинкт чутко подсказывал, что нужно срочно бежать от этого человека, что он опасен и может причинить ей зло, но что-то глубоко внутри Гермионы останавливало, убеждая, что должна остаться здесь. С Малфоем.

– Такая добрая… бесконечно добрая… и такая невинная… – его глаза казались остекленевшими. – Как много всего прекрасного ждет тебя в жизни… счастливой жизни… Почему же я не смог прожить такую?

Происходящее стало похоже на сон; на один из тех снов, где все понимаешь и чувствуешь, но не можешь шевельнуть и пальцем; сон, где ясно всё осознаёшь, но никак не можешь ни на что повлиять. Всего минуту назад они просто говорили и, вдруг Гермиона оказалась полулежащей на боковой спинке разодранного дивана, а Люциус Малфой пьяно поглаживал ее лицо, и слезы блестели в его глазах с такими неприлично длинными ресницами, но так и не катились по щекам.

Внезапно Гермиона почувствовала, как сильные мужские руки скользнули по телу. Еще секунда и Люциус, уткнувшись лицом ей в плечо, задрал ночную рубашку до бедер. Едва дыша, она ощутила себя одеревеневшей – тело застыло. Оцепенело…

Грубо рванув ее трусики, Малфой рывком стянул их вниз и отбросил куда-то назад. Ошеломленная происходящим Гермиона оказалась не в состоянии ни двигаться, ни сопротивляться, потому что ничего не понимающее сознание, замерло вместе с телом. А Люциус, толчком колена раздвинув ноги, резко и безо всяких прелюдий стремительно вошел в нее, будто не отдавая себе отчет, что же творит. Казалось, Малфой даже не услышал ее короткий, но громкий крик, когда разорвал девственную плеву и проник в невинное нежное тело. Боль была ужасной, и до конца не веря в происходящее, Гермиона даже не пыталась остановить его. Ощущение нереальности преследовало ее все время, пока Люциус судорожно двигался, снова и снова толкаясь в неподвижное безучастное тело и, в конце концов, горько зарыдал на ее плече.

Вскоре Малфой напрягся, застонал и, мучительно дрогнув над Гермионой, излился. Слезы все продолжали катиться по его щекам, смачивая копну ее кудрей. Гермиона начала потихоньку приходить в себя и с удивлением осознала, что не может ненавидеть этого человека за то, что он только что сделал.

«Что угодно, но не похоть и не жажда насилия заставили его совершить подобное. Он не хотел меня, не хотел даже секса! Он просто хотел… чего-то, что заставило бы почувствовать себя живым, заставило забыться… и забыть».

Прижатая к дивану крупным мужским телом, Гермиона тихонько всхлипнула, и Люциус, будто опомнившись, приподнялся на локтях и неверяще уставился на нее. До него начало доходить, что он сделал и с кем…

– О боги… – наконец Малфой смог выдохнуть. Он резко отстранился и тут же отодвинулся от Гермионы на другой конец дивана. – Что я наделал? – в шепоте звучал нескрываемый ужас. Люциус в замешательстве посмотрел на Гермиону, всё ещё лежащую на диване. А потом на кровь, размазанную по ее бедрам и смешавшуюся с его собственным семенем. – Мерлин! Вы были девственна, а я… – опустив глаза, он увидел кровь на своем, уже опавшем, члене. – Что я за чудовище? – Люциус зажмурился и закрыл лицо руками.

Вздрогнув, Гермиона поднялась и, пытаясь хоть как-то прикрыться, неловко опустила вниз ночную рубашку. Режущая боль все еще продолжала терзать измученное тело, но сознание уже прояснилось достаточно. Достаточно для того, чтобы понять главное: она только что практически добровольно отдала свою девственность Люциусу Малфою.

«Но почему? Почему я позволила случиться этому? Что произошло с нами? Ведь это не было похотью, желанием и, уж конечно, любовью… Но… что тогда это было?»

– Мистер Малфой… – прошептала она с надеждой услышать от него хоть что-то утешительное, но Люциус вздрогнул и отвернулся, продолжая закрывать лицо ладонями.

– Уйди… просто уходи отсюда, сейчас же, пока я не натворил еще чего-то ужасного. Пока снова не причинил тебе боль. Неужели не убедилась? Все прекрасное, к чему прикасаюсь – я гублю… – он отчаянно всхлипнул, и Гермиона невольно потянулась к нему снова. – Я сказал, уйди! – Люциус сорвался на крик, и это напугало достаточно, чтобы ни о чем не думая, Гермиона вскочила с дивана и выбежала из Слизеринской гостиной. Она рыдала, пробираясь через завалы и поднимаясь по лестнице к ванной для старост. Рыдала под душем, смывая с себя кровь и его семя. И все еще продолжая рыдать, уснула, свернувшись в клубочек на кучке полотенец, послуживших ей этой ночью постелью.

Утром Гермиона осторожно пробралась в Гриффиндорскую башню и, очистив заклинанием брошенную там накануне одежду, спустилась в Большой зал. Медленно, все еще ощущая пульсирующую между ног боль, она вошла в зал, где была встречена оглушительным гулом. Пробравшись через толпу поближе к центру, наконец, смогла разглядеть причину всеобщего возбуждения. Авроры вели к выходу арестованного Люциуса Малфоя. Он шёл с опущенной головой, а руки его были скованы за спиной магическими наручниками. Проходя мимо, Люциус будто почувствовал что-то и посмотрел вокруг, почти сразу найдя ее взглядом. Гермиона задохнулась от горя, боли и вины, что плескались в его глазах. Губы Малфоя шевельнулись, и она снова заплакала. Потому что по его губам смогла прочитать:

«Прости…»

========== Глава 2. Поиск ==========

В которой судьба неожиданно и несказанно удивляет Люциуса Малфоя.

За свои преступления и деяния, в качестве Пожирателя Смерти Люциус Абраксас Малфой провел в Азкабане около пяти лет. До суда ему предоставили краткую отсрочку для организации похорон жены и утверждения сына в имущественных правах на период его отсутствия, но затем судебный процесс завертелся на полную катушку. Абсолютно не отрицая собственную вину, Люциус оказался осужден за убийства, заговоры, нападения, а также многолетнее пособничество темному магу Тому Риддлу. В одном ему фантастически повезло: от смертной казни Малфоя спасли показания Гарри Поттера, заявившего, что в финальной битве Люциус лично уничтожил несколько сторонников Волдеморта. Это позволило защите утверждать о переходе своего подзащитного на светлую сторону, и послужило единственной причиной, по которой приговор Люциуса Малфоя оказался столь мягок. Однако, в продолжение всего процесса Люциус ожидал, когда же ему будет предъявлено самое главное обвинение: в изнасиловании Гермионы Грейнджер. Но этого не случилось. Поскольку в зале суда не прозвучало ни единого слова о том, что произошло той ночью между ним и Гермионой.

Люциус хорошо помнил, как в момент, когда ему зачитывали приговор, он увидел ее, сидящей на одной из трибун. Гермиона не сводила с него глаз, но вместо обвинения и ненависти, Малфой смог разглядеть в них лишь жалость и сострадание. Что это было? Почему? Все эти годы Люциус день за днем задавал себе одни и те же вопросы.

«Почему… почему она не заявила о происшедшем? Почему не обвинила в насилии?»

Собственная вина казалась Малфою чудовищной: Гермиона была девственницей, юной и невинной, когда он безжалостно воспользовался ею. Эта девочка волновалась и жалела его в момент, когда всему миру было наплевать – где он, что с ним, жив он или мертв. А он? Лишь причинил ей боль, жестоко и неблагодарно отняв невинность. Люциусу казалось, что совершенное той ночью – гораздо страшней всех тех преступлений, в которых его признали виновным. В силу полученного воспитания и из чувства брезгливости он никогда не участвовал в изнасиловании пленных, да и вообще не мог причинить физическую боль женщине, тем более в постели. Поэтому тем сильней ужасало то, что пробыв всего несколько минут наедине с этой молоденькой ведьмой, пожалевшей его и проявившей сострадание, он набросился на нее, словно обезумевший от брачного гона, кабан, обуреваемый лишь похотью и ничем больше. Сам себе все эти годы Люциус казался чудовищем.

Отвлекшись от мрачных мыслей, он выглянул из зачарованной кареты. Вокруг простиралась типичная для Средней Англии сельская местность. Поняв, что экипаж катится по плохо асфальтированной деревенской дороге, Малфой задумался, а в нужное ли место он попал. Не прошло и месяца со дня освобождения, как Люциус принял решение найти Гермиону Грейнджер. Он чувствовал, что хочет и должен поговорить с ней, попросить прощения и, в конце концов, узнать – почему. Почему эта девушка не использовала возможность наказать его за содеянное? Малфой думал об этом практически постоянно. Думал, занимаясь повседневными делами; думал, общаясь с Драко; думал, когда оставался один, пытаясь снова привыкнуть к нормальной жизни. Что оказалось совсем нелегко, поскольку даже спустя месяц, он все еще чувствовал запах тюрьмы, будто навеки впитавшийся в тело. За это время Люциусу удалось выяснить, что мисс Грейнджер исчезла из поля зрения общественной жизни почти сразу после войны, и никто ничего не знал ни о ней, ни о ее судьбе. Она редко появлялась на людях, и никогда не давала интервью. Однако Люциус Малфой всегда был упорным человеком. Конечно, потребовалось некоторое время, но уже скоро нанятый им частный детектив раздобыл адрес, по которому в небольшом деревенском домике, скрытом в лесистой местности между несколькими фермами, проживала Гермиона Грейнджер.

Откинувшись на спинку сидения зачарованного и скрытого от магловских глаз экипажа, Люциус подумал, что это могло случиться из-за него.

«Что, если ей было настолько больно, что она вообще не может находиться рядом с людьми?»

Малфой опасался, что, как жертва изнасилования, мисс Грейнджер могла стать полностью асоциальна, и не желала никакого общения именно из-за страха вновь оказаться в подобной ситуации. И все же очень надеялся, что это не так.

Его сильно тряхнуло, поскольку лошади внезапно остановились на узкой проселочной дороге, ведущей в глубину леса. Выйдя из кареты, Люциус сразу же наткнулся взглядом на маленький и достаточно ветхий домик, стоящий на ближайшей от леса поляне. Он с любопытством уставился на строение. Дом откровенно старенький, с отвалившимся тут и там деревянным сайдингом и облупившейся белой краской на двери и окнах. На крыше не хватало нескольких черепичных пластин, и труба от дымохода немного скособочилась, но все же выглядел домик приветливым и уютным. Может потому, что дорожку, ведущую к нему, усадили яркими цветами, да и вся лужайка вокруг казалась чистой и ухоженной. Он поймал себя на мысли, что, по-видимому, этот неказистый домишко кто-то очень любит…

С некоторым трепетом Люциус шагнул к дорожке, ведущей к крыльцу. Опасений было несколько: что, если ему дали не тот адрес? А если и тот, то… Как примет его Гермиона Грейнджер? И не навредит ли этот неожиданный визит еще больше? Он поднялся уже на третью ступеньку слегка покосившегося крылечка, когда вдруг мощное защитное заклинание толкнуло его в грудь, не давая двигаться дальше.

– Ты не сможешь зайти сюда, – произнес кто-то тихо.

Люциус огляделся в поисках неожиданного собеседника, и увидел малыша, выползающего из-под скамейки, стоящей на крыльце. Небольшой мальчуган с густыми песочного цвета кудряшками оказался прямо перед ним. Сжимая в руке деревянный поезд, он с любопытством уставился на незнакомца.

– Я ищу Гермиону Грейнджер. Скажи, пожалуйста, она живет здесь? – задал вопрос Малфой.

– А ты кто? – наклонив голову, спросил малыш.

– Меня зовут Люциус Малфой. И здесь ли живет мисс Грейнджер? – снова спросил он.

Мальчик опустился на пол и сел, скрестив ноги и положив свой поезд на колени.

– Мама всегда ставит защиту, чтобы удержать меня на крыльце. Она не хочет, чтоб я убегал в лес, – малыш оглянулся на густую рощу деревьев рядом с домом. – И мертвые олени похитили меня, – тихо закончил он.

Люциус нахмурился и посмотрел на ребенка.

«О чем говорит этот странный мальчишка? Какие еще мертвые олени? Мертвые олени!» – внезапно его озарило.

– Ты имеешь в виду Пожирателей Смерти?

– Ну да. Я же так и сказал, – улыбнулся тот. – Мне уже пятый год, Льюис. А тебе сколько?

(Примечание. Это игра слов, и дальше она будет встречаться очень часто. Dead deers – Death Eaters. Поскольку мальчик еще плохо выговаривает некоторые слова, то иногда будет казаться, что он несет ахинею)

– Люциус. И мне намного больше… Скажи, твои родители дома? – Малфой пытался привлечь внимание ребенка к интересующему его вопросу.

– Луцис? – снова не выговорил малец.

– Люциус… Лю-ци-ус, – по слогам произнес Малфой, тут же напомнив. – Так могу я увидеть твоих родителей?

– Какое у тебя смешное имя, – заметил мальчик. – Мне нравится твоя палка со змеей, можно поиграть с ней? – он не отрывал взгляд от серебряной головы на любимой малфоевской трости.

– Нет, нельзя. Это не игрушка… Так что насчет твоих родителей? – Люциус ощутил, как в нем поднимается волна разочарования. Просто хотелось бы знать: по правильному ли адресу он попал.

– А я волшебник… смотри, – мальчишка поставил поезд на деревянные доски пола и ткнул пальчиком, заставляя стихийной магией двигаться игрушку по крыльцу.

– Молодец. Это здорово… Но, может, ты посмотришь на меня? Пожалуйста.

«Неужели и Драко был в детстве таким же?»

Даже если и был, Люциус, конечно же, не помнил. Когда ребенок все же поднял голову, его серо-голубые глаза странно блеснули в лучах заходящего солнца.

Малфой снова попытался достучаться до мальчика:

– Итак, скажи мне, пожалуйста, где твои родители?

– Мамочка готовит ужин. А я – Элиас, – он вдруг опять перескочил на другую тему.

Люциус сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, пытаясь сохранить самообладание.

– Очень приятно познакомиться с тобой, Элиас. Но не мог бы ты позвать сюда свою маму?

– Она работает в книжном магазине почти каждый день, и тогда со мной приходит посидеть бабушка Молли, – ребенок оказался невероятно упрям и продолжал говорить лишь о том, что интересовало его самого. – А ты волшебник или сумбур?

(Примечание. maddle (сумбур, путаница) – maggle)

Люциус невольно улыбнулся.

«Мерлин! Ну, какой еще сумбур? Интересно малец выразился… Спасибо, что хотя бы грязнокровкой не назвал».

– Я – волшебник, молодой человек, не магл. Позови, наконец, маму…

– А у тебя плохая кровь? Я слышал, как дядя Джордж говорил, что я – полукровка, а мой папа был кирпичом с плохой кровью. Но я не знаю своего папу, – глубоко задумавшись, Элиас нахмурился.

Люциус предположил, что малыш, скорей всего слышал от родни что-то о «чистокровном хрене», который приходился ему отцом, но решил не заострять на этом внимание.

(Примечание. poor – плохой; pure – чистый и brick – кирпич, брикет; prick – урод, хрен, скотина)

– Я чистокровный, Элиас. А теперь, пожалуйста, может, позовешь уже маму? – Люциус был готов умолять этого маленького засранца, если будет нужно. К его облегчению мальчишка вскочил и бросился к двери, громко хлопнув ею за собой. Почти сразу Люциус услышал, как он звонко кричит, зовя мать, где-то в глубине домишки. Прошло несколько минут, и Элиас вернулся, волоча за собой ошеломленную родительницу.

– Смотри, мама, я же говорю тебе – тут какой-то Льюис Маллой, он хочет тебя видеть, – тараторил мальчик, указывая на Люциуса и обращаясь к замершей на месте Гермионе.

Уставившись на Малфоя огромными, словно чайные блюдца, глазами она выглядела ошеломленной, хотя и бесконечно уставшей. Волосы были небрежно скручены в небольшую шишку на затылке, а из под простых плотно облегающих джинсов, выглядывали босые ступни. Ярко-красное кухонное полотенце, небрежно свисающее с плеча, почти сливалось с ее побагровевшими щеками.

– Элиас, детка, пожалуйста, зайди в дом и вымой перед ужином руки, – первое, что произнесла Гермиона, как только немного пришла в себя.

– Хорошо, мамочка. До свидания, Льюис, – Элиас оживленно помахал Малфою ладошкой.

Ошарашенный Люциус не мог произнести ни слова, глядя на Гермиону и стоящего рядом с ней ребенка.

«Мамочка?.. Мерлин всемогущий! Мамочка?! И этот малец, Элиас, сказал, что ему идет пятый год…»

Он резко повернулся, чтоб взглянуть вслед убегающему мальчику и обратил внимание на светлые густые кудряшки, хлопающие того по плечам. Шокированный Люциус перевел взгляд на Гермиону – в глазах, обращенных на него, застыл страх.

– Этот ребенок…

– Мой! – коротко отрезала она, прямо и открыто глядя на Малфоя.

О… Люциус знал этот взгляд – взгляд матери, которая сделает все, чтобы защитить своего ребенка. Сколько же раз он видел подобное выражение в глазах Нарциссы, когда дело касалось Драко.

– Я… ничего не понимаю… но почему вы ничего не сказали мне? – пытаясь справиться с новостью, обрушившейся на него, словно горный камнепад, тихо проговорил он.

– По-моему, это более чем ясно, – Гермиона скрестила руки на груди. – Что вы тут делаете?

– Я приехал поговорить с вами… но не… я не ожидал… можно ли стакан воды, мисс Грейнджер? Пожалуйста… – с трудом роняя слова с пересохших губ, Люциус ощутил, как сердце клокочет прямо в горле.

Несколько секунд Гермиона смотрела на него с опаской, но затем все же прошептала что-то себе под нос и сняла с крыльца наложенную защиту. Правда, сразу же бросила ее снова, как только Малфой переступил порог. Он удивленно приподнял бровь, слегка поражаясь подобной паранойе.