Текст книги "Бастард его святейшества (СИ)"

Автор книги: Смолка Сентябрьская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Адриан Второй произвел на свет четырех сыновей и дочь, и, правду говоря, для всей Италии было бы лучше, если б мужское естество святого отца отсохло еще в юности. Даже солдаты, сражающиеся в Испании с маврами, понимали, чего добивается Реджио. Старший сын станет править Романьей и Лаццаро, а в случае удачи – и строптивыми республиками вместе с Миланом. Второй отпрыск в свое время сменит родителя на апостольском престоле. Просто божья благодать! Младшие, как и дочь, в счет не шли, но могли послужить удобной разменной монетой, недаром черт придумал браки. Папа выгодно женил старшего сына на испанской принцессе, трижды продал дочь, а тот, кто сейчас пер на лаццарские стены, надел красную сутану. Над Родриго Реджио в кардинальской мантии потешался весь Рим. Став отцом церкви в неполных семнадцать, будущий Красный Бык только за один год обрюхатил трех римлянок, да еще исхитрился похитить некую венецианку. Дженнардо не слишком верил в слухи о блуде в самом папском семействе и о том, что Родриго до смерти влюблен в собственную сестру и поклялся не уступить ее другому мужчине. Не верил до тех пор, пока не узнал на опыте – нет предела человеческой гнусности и глупости. Да и как было сомневаться, если брат Дженнардо, с благословения папы побывавший на ложе прекрасной Луизы Реджио, клялся, будто кардинал Родриго не давал зятю прохода, преследуя своей ревностью? В конце концов Родриго заявил сестре, что убьет ее мужа, и Джованни Форса бежал через окно супружеской спальни. Бедолага братец так и не понял, что у преступной ревности были вполне политические мотивы. Папа заигрывал с домом Форса, но, когда нужда в нем отпала, брак превратился в обузу. Копыта скакуна беглого мужа еще стучали по итальянским дорогам, а Луизу вновь повели к алтарю. Нового супруга сестры Красный Бык задушил собственными руками – так говорили все. Утверждали также, будто Луиза с тех пор не сказала брату ни слова, но Родриго это не обескуражило. Стать следующим папой римским – блестящая перспектива для кого угодно, но недаром Родриго Реджио взял себе девизом гордое «Или Цезарь, или никто!»

Его старший брат, на свою беду был знаменосцем церкви, от имени папы водил войска. Воевал Джованни Реджио крайне неудачно, вероятно, потому Адриан закрыл глаза на следующее преступление в своей семье. Однажды вечером братья весело поужинали в доме матери, а через два дня труп Джованни выловили из Тибра. Смерть эта стала слишком выгодной, чтобы быть случайной. Виновного так и не нашли, но Родриго сложил с себя кардинальский сан и занял место брата. Герб знаменосца церкви пришелся ему куда как более к лицу, чем покойному Джованни – не прошло и года, а вся Италия уразумела, что атакующий красный бык на желтом фоне изображен на нем не напрасно. Города Романьи сдавались перед хитростью и силой один за другим. Камерино, Урбино, Имола, Форли, Фаэнца, Римини и Перуджа… теперь очередь Лаццаро. Родриго осуществлял мечту отца о единой Италии – единой под папской туфлей! Какая роль в бесовской комедии отводилась младшим братьям Быка? Жофри Реджио женили на шлюхе из Арагонского дома, но ему хотя бы хватило ума носить свои рога молча и не мешать родне. Последыш же, Акилле, учинил такой скандал, что добрые христиане в очередной раз – и с удовольствием! – перетрясли грязное белье святейшего семейства. Семнадцатилетний Акилле на каком-то приеме громогласно объявил, что более не считает себя сыном папы римского и да простит Господь ему невольный грех! Преступления семьи не отмолить постами и покаянием, но он-де все же попытается – и потому требует у папы разрешения удалиться в один из монастырей. Ретивые шпионы донесли, что взбешенный Родриго публично избил братца, но голову безумца побои не остудили. Через год Дженнардо услышал, будто Акилле сбежал из обители Святого Франческо, куда его все-таки заперли, и после вынырнул в Венеции. Тамошние враги папы были весьма рады, когда юнец принялся проклинать родню направо и налево, и вовсе не жаждали заткнуть ему рот. Знаменитый мерченар Гвидо Ла Сента так проникся несчастьем младшего папского бастарда, что усыновил Акилле и дал ему свое имя… Адриан Второй ответил блудному сыну отречением – и сделал большую ошибку. Дженнардо на своей шкуре изведал, каково бывает человеку, когда на него ложится анафема и двери церквей закрываются навек. Тебе больше нечего терять, так-то вот! Акилле Ла Сента, видимо, думал так же, потому что во главе венецианских наемников пустился во все тяжкие. Бастард довольно успешно воевал на полуострове, а во Франции даже сумел снять осаду какого-то мелкого городишки, за что местный граф пожаловал ему титул, коего Акилле лишился, отрекшись от отца. Год назад брат Быка вознамерился примириться с папой, якобы посулив за прощение выдать тайны венецианского совета дожей. Воистину сын своего отца! Адриан прославился коварством, но Акилле сумел его обмануть. Тайны оказались пустячными, но папа успел снять отлучение, а проклинать вторично собственного отпрыска означало стать сущим посмешищем. И вот теперь Лаццаро нанимает этого человека? Нужно быть полным дураком, чтобы доверить Ла Сенте хотя бы локоть городских стен. У Реджио много способов добиваться своего, пора бы, кажется, уразуметь!

– Ну и чего ты уставился?

Дзотто глядел так хитро, что Дженнардо неожиданно стало весело. Не создан ты для интриг, и даже мальчишка это понимает. Вот только, похоже, лаццарские сидельцы, нанявшие лису охранять курятник, хлебнут куда больше.

– Вы таким взглядом прожигаете спину преосвященного Валентино, синьор, что я сравнил невольно, – неаполитанец ухмыльнулся слегка развязано, – он ведь тоже на вас поглядывает. Вы как те стручки фасоли, что выросли на одном поле, но сложены в разные корзинки.

– И какая же я фасоль?

Дзотто плутовато оглянулся. Потом подтянул повыше мантию, изображая плащ кавалериста, расправил плечи и вытянулся во весь невысокий рост. Нос мальчишка тоже задрал и выпятил челюсть вперед.

– Вы, синьор, фасоль южная, черная, гордая и злая. А кардинал ди Марко – вот такая! – секретарь откинулся на пятки, втянул живот так, что фигура его стала похожа на диковинную букву. Запрокинул голову совсем уж высоко, надул щеки и поджал губы. – Эх, еще бы проглотить мне Лаццарский собор со всеми шпилями… белая, тощая, а поскреби ее, так там гордыни и злости еще больше окажется!

Дженнардо прыснул, не удержавшись. Действительно, темные глаза, жесткие черные волосы и стать борца делали его скорее похожим на надменного испанца, что не раз выручало. Валентино же был светловолос и худ, а спину и впрямь держал так, будто к ней приколотили доску.

– А Красный Бык тоже рос на нашем поле?

Андзолетто помотал головой. Мальчишке бы пойти в актеры, а он вначале кис в семинарии, а теперь отирается у сутаны прелата.

– Бык у нас боб. Большой, надутый, как покатится, ух!.. Всех передавит. Но только бобам и воды много надо, и вообще… Если боб оторвать от корешка, он сохнет, синьор, а фасолины сидят в стручке плотно и держатся друг за друга. Ну, а Акилле Ла Сента – и вовсе горошина. Маленькая, зеленая горошина, вы ее в миг проглотите.

– Такая наука весьма занимательна, но только я не видел, чтобы бобы сохли.

Кое в чем Андзолетто совершенно прав. Сила Родриго Реджио в том корне, что породил его на свет. Однако Его Святейшество еще крепок и в ад не собирается. Рано или поздно дьявол встретит Адриана с распростертыми объятиями, но это не избавит людей от папских бастардов.

– Передай кардиналу, что я оценил всю тонкость его намеков, – капитан щелчком расправил весьма небогатые кружева на рукаве и перекрестился, глядя на соборные купола. – И, Дзотто, буду рад, если вечером ты сумеешь улизнуть со службы.

Первое утверждение было насквозь ложным, ну а второе – наполовину. Но ничего не поделаешь: когда жизнь подкидывает неразрешимые загадки, остается утешаться тем, что под рукой.

****

Не по-весеннему жаркий ветерок шевелил новорожденную траву, трепал поля шляп и рвался забраться под плащи. Дженнардо казалось, что полгорода высыпало за стены встречать банду Акилле Ла Сенты. Прямо у дороги слуги поставили навесы, где дамы могли освежиться легким вином и спрятать лилейно-белые личики от припекающего солнца. Однако дамы, презрев скромность, прогуливались по утоптанным тропинкам, а под навесом засели кардиналы. Желтая лента дороги бежала меж зеленеющих холмов – бежала в долину, где уже шарили передовые отряды Красного Быка, – в высокой синеве без умолку трещали птицы, а почти малахитовый кузнечик нахально пристроился на сапог капитана Форсы. Сержанты собственного отряда подкручивали усы, изощряясь в остроумии, но Дженнардо просто ждал. Апрель воистину был неудачным месяцем, а если не удастся сразу же сбить с новичка спесь, можно всю весну считать пропащей. И вот на дороге показались всадники – пыль клубилась под копытами, блестели начищенные кирасы, высоко запели горны, – и тяжело, утробно задрожала земля. За конницей шла пехота. Увидев передовую роту, Дженнардо ниже опустил поля шляпы и стряхнул кузнечика с сапога. Для пущей уверенности следовало раздавить тварь божью, но капитан не верил в приметы.

Наемники! Мудрецы в тиши своих келий изгрызли перья, подбирая уничижительные эпитеты для «разъедавшей все и вся язвы», но что бы вы делали без нас? Без тех, кто способен явиться к точно назначенному сроку и сразу вступить в бой. Гоняйте на войну дворянское ополчение, князья и прелаты, мы славно поживимся добычей! Зачем напрасно лить кровь, когда все продается в этом мире? Солдат удачи идет в бой не за Бога и не за сюзерена: поставь между ним и поживой любое препятствие – и увидишь, что будет. О чем писали бы замшелые мудрецы, если саму науку войны творят мерченары? Гонсало де Кордоба, изгнавший из Испании мавров, не зря назвал своих вояк подлинными наследниками Александра и Цезаря, ибо только наемники научили Европу побеждать. Впервые с тех времен, как по ней прошлись полчища вандалов и пал Вечный Город, мавры и безбожники получили по зубам. Великий Капитан честно разделил между воинами добычу, и даже король не был властен над ним. Владыки зовут наемников отдать жизнь за шатающиеся под ними престолы, вершат нашими руками месть и расправу и боятся повернуться к нам спиной. Папа Сикст, узнав о победе нанятого им Роберто Малатеста, велел убить того, кто мог повернуть оружие против понтифика. Зная о подобном, кто может упрекнуть солдата удачи в захвате опекаемых городов? Каждый выживает в одиночку, а честь и слово Божье не имеют веса в делах войны. Флорины растут на крестьянских полях, куются в мастерских ремесленников и плавают в трюмах купцов, а после оседают в обитых железом сундуках. Хозяева тугой мошны не могут спать спокойно, и потому флорины продолжают свой путь – и какой-нибудь мерченар, отдыхая от ратных трудов, огрубевшей рукою швыряет золото в таверне иль дарит шлюхе… Пастухи нанимают волков для защиты тучных стад – кто удивится, если хищный зверь вцепится чрезмерно доверчивому в глотку? Хотите обрести покой, держите пастушьих собак! Собирайте бедноту, одевайте ее в железо, кормите круглый год, чтобы в нужный час войска были под рукой, и наемники отойдут в прошлое. Но пока карта Италии похожа на одеяло нищего, о таком нечего и мечтать.

Сержанты уже считали конников Акилле Ла Сенты, пытаясь разглядеть выравнивающуюся в линию пехоту. Если внуки однажды спросят, на какой войне Дженнардо Форса проторчал почти три года, он не будет знать, что ответить. В Испании ему платили за изгнание полумесяца и торжество креста, но, черт побери, временами он готов был драться бесплатно! Мерзнуть на пиренейских перевалах, голодать под Малагой, чтобы увидеть, как последний мавр удирает прочь. Знать охотно вставала под знамена королей, крестьяне шли в бой не под свист плетей, но по собственной воле, и даже королева Изабелла поклялась не менять сорочку, пока войска ее мужа не добьются победы. Дженнардо и сейчас жалел о том, что отец отозвал его домой участвовать в этих крысиных бегах и не позволил пойти вместе с Великим Капитаном к Гранаде. Кое в чем мудрецы все же правы: деньги деньгами, но солдат лишь тогда воюет на совесть, когда его сердце в согласии с кошельком. В Италии подобному не бывать никогда. Каждый правитель тянет «лоскутки» к себе, «одеяло» трещит по швам, но самые жадные руки у Реджио. Если б место Красного Быка занял какой-нибудь Альмохад или французский король, смогли бы в Лаццаро протянуть руку дружбы Риму, а Венеция побраталась бы с Генуей? Дженнардо в подобное чудо не верил. Эмир Гранады помог христианам под Малагой, выступил против сородичей. И что получил взамен? Вот и сейчас Валентино ди Марко и герцог Форса ненавидят Реджио сильнее всех мавров и франков вместе взятых. А Акилле Ла Сента, выходит, так же ненавидит отца и брата. Да поможет Господь Италии!

Пехота, наконец, заняла свои места. Сейчас начнется то, ради чего Дженнардо и притащился на тракт. Несколько всадников отделились от колонны, и лошади неспешным шагом двинулись к кардинальским навесам. Старый обычай велел, чтобы наниматели пересчитали солдат, дабы точно знать, за что они выкладывают золото. Если бить папского бастарда, то бить сразу, пока сопляк не опомнился! Дженнардо шепнул своим сержантам несколько слов и поспешил занять свое место рядом с ди Марко и кардиналом Лаццарским. У плеча сопел низенький Орсини – тоже не одобряет наемников Акилле Ла Сенты? Всадники уже спешились, шедший впереди сорвал шляпу с головы и поклонился прелатам. Черный камзол с темно-красными вставками в прорезях, белоснежные кружева сорочки… солнце мешало видеть, но у Дженнардо закололо ладони, а Орсини почти беззвучно пробормотал: «Реджио, Реджио!.. Как ни назови чудовище, пламя оно изрыгать не перестанет!» Кардинал Валентино кивнул с ледяной улыбкой и протянул наемнику руку для поцелуя. Вчера, развлекаясь с Дзотто, капитан в последний раз пытался понять, что на уме у ди Марко, вот только покорное тело неаполитанца отвлекало от раздумий. Резвый, с щедрой пухлой попкой, охочий до любви Андзолетто – вот все, что дала ему удача, могло быть хуже…

– Синьор Ла Сента, рад представить вам того, с кем вы разделите труды по защите Лаццаро, – Валентино как будто издевался. Повел холеной дланью – ярко блеснул кардинальский перстень, – и Дженнардо шагнул вперед. Служки уже разворачивали подготовленный договор, уже дрожали перья в походных чернильницах, но отцы церкви не приложат свои печати, пока не закончится подсчет. Акилле привел три тысячи восемьсот пехотинцев и двести сорок всадников, что ж, поглядим, каким будет улов и насколько нагл папский бастард! Ни один капитан наемников еще не обошелся без «летунов», были они и у самого Дженнардо, а Акилле сейчас расплатится за всех мошенников с проданной шпагой у бедра. Ла Сента ступил в тень навеса, золотые лучи блеснули в темных волосах и погасли. Дженнардо увидел смуглую скулу, прикрытую тугим завитком, и глаза, в которых будто полыхали ночи отчаянных набегов. Акилле вновь склонил голову, коротко и насмешливо глянул на Дженнардо и четко произнес:

– Я привык не полагаться ни на кого, кроме себя, Ваше Высокопреосвященство, – голос у бастарда был под стать внешности – дерзкий и жесткий, – я не нуждаюсь в помощи синьора Форсы. Его семья уже доказала свою неспособность справиться с Красным Быком.

Грозную кличку брата бастард произнес иначе, чем все прочие. Легко и без страха, будто бы призывал сравнить и понять: там, где есть интересы Реджио, остальным нечего делать! Ну и щенок… Лет десять назад Дженнардо сам был таким. Не имеет значения, что Акилле появился на свет двумя-тремя годами позже его самого, видно, младшего папского отпрыска жизнь еще не выучила. Впрочем, Реджио и в преклонных годах отличались поистине дьявольской неукротимостью, недаром папа Адриан тридцать лет добивался тиары.

– Очевидно, синьор Ла Сента последний раз играл с Красным Быком в куклы, а не в войну, и потому столь в себе уверен, – процедил Дженнардо. Что это? Неужели бастард уже успел его разозлить? Сделал то, что даже герцогу Форса давненько не удавалось?

– Ну-ну, наемники всегда держатся друг за друга, не стоит начинать общее дело со ссоры, – Валентино удобнее устроился в кресле и дал сигнал служкам: – Читайте договор!

Акилле опустил наглые глаза, выказывая смирение, и Дженнардо последовал его примеру – время бить еще не настало.

– Во имя святой матери-церкви, Акилле, капитан Ла Сента клянется! Привести к присяге славному городу Лаццаро своих людей поименно! Клянется не отменять назначенного штурма, не отказываться преследовать врага и не оставлять поста в случае несвоевременной уплаты жалованья! Клянется, что подчиненные ему будут приносить свои жалобы по отдельности, а не все вместе, дабы не допустить бунта! Клянется, что при любом столкновении не позволит своим подчиненным созывать на помощь земляков или родичей! Клянется, что обеспечит несопротивление аресту виновного в непослушании или преступлении!..

Не смотреть на щенка оказалось трудно. Лицо бастарда – точно смешение овалов и теней… резкие, фамильные очертания чисто выбритого подбородка и нежданно нежный изгиб рта… высокие, тонкие брови и эти окаянные глазищи, сейчас прищуренные с издевкой. Совсем не похож на Родриго Реджио… не в этом ли разгадка?.. Вито Паскуале – самый смышленый и преданный сержант его отряда – тронул Дженнардо за плечо. Зашептал, обдавая вчерашним перегаром:

– Синьор капитан, мы нашли по крайней мере трех женщин в первой роте. Они местные крестьянки и божатся, что в других ротах бабы есть еще – бастард притащил с собой шлюх из Фаэнцы. Вон одна, поглядите!

Дженнардо обернулся: чуть в стороне от навесов высокая, упитанная бабенка, в мужской одежде и кожаном нагруднике, отбивалась от его сержантов. Замечательно! Еще не каждый поставит «летунами» женщин, но Акилле так хотелось получить побольше денег, что он рискнул.

– А еще в первой роте двадцать крестьян из деревушки Аконья, что в сорока милях отсюда, – продолжал шептать сержант Паскуале, – а в пятой – одиннадцать нищих… тащить шлюху сюда?

Дженнардо кивнул, и Паскуале исчез. Служка дочитывал договор, а капитан позволил себе разглядывать щенка. Акилле слушал внимательно, отчего-то прикусив губу. Раздавить сразу или насадить рыбку на крючок?

– Клянется во время нахождения на землях кардинала Лаццарского не брать у жителей более одной лошади, одной овцы или четырех мер зерна! Клянется вывести подчиненных ему с земель кардинала Лаццарского немедля, как только завершится срок договора! И да постигнет Акилле, капитана Ла Сенту, суровая кара, если он нарушит данное слово! Клятвопреступник будет отлучен от матери нашей церкви, и закроются пред ним двери в царствие небесное! Аминь.

Бастард уже потянулся к Библии, и Дженнардо поднял руку. Пора! Орсини и кардинал Лаццарский недоуменно воззрились на дерзнувшего прервать присягу, а Валентино лишь хлопнул по подлокотнику кресла раскрытой ладонью.

– Не позволите ли сказать пару слов моему, гхм, собрату, достопочтенные господа? – Дженнардо оттеснил бастарда от его людей и склонился к маленькому уху под темным завитком: – Кто эта женщина – вон там! – и зачем вы нарядили ее в мужское платье? И для чего вы прицепили ей деревянную шпагу на бедро? Много же у вас «летунов», синьор капитан!

Бастард не ожидал, что «собрат» нарушит все неписанные законы их цеха, но ощетинился мгновенно, а Дженнардо наслаждался его яростью. Чернильная темень в глазах римлянина – будто бездна ада, в такое зеркало не страшно смотреться грешнику.

– Торопитесь подобрать хвост, чтобы вам его не отдавили, синьор Форса? – Акилле говорил спокойно, все с тем же презрением. Ого, это тебе не Дзотто, и не сопранист церковного хора, и даже не лицемер Валентино – согнуть Реджио еще никому не удавалось! Ну что ж, быть может, Дженнардо Форса станет первым.

– Это вы сейчас подожмете хвост, любезный бастард, или я напомню вам, что у Ахиллеса есть отличное уязвимое место. Вы изучали в детстве великого Гомера, синьор? Весьма поучительное чтение, уверяю вас!

Римлянин колебался. Если в его отряде найдут «летунов», самому Ла Сенте это грозит лишь новой проверкой его солдат, но позор не сбросишь со счета! Начинать службу с клеймом лжеца? Едва ль с таким прошлым бастард мог позволить подобное! Самим «летунам» отрежут нос, дабы они никогда более не смогли принять участие в обмане. Что ж, мошенники знали, на что шли ради жалких грошей… правда, согласия «летунов» не всегда спрашивали.

– Так как же, любезный? Пятка не чешется?

Акилле дрожал, точно хищный зверь в ловушке, и у Дженнардо потяжелело в паху.

– Больше вы моей пятки не увидите, и не надейтесь, – римлянин вздернул подбородок. – Что вы хотите, Форса?

Должно быть, отец был прав, когда говорил, что у Дженнардо короткий ум. Утром ему хотелось просто выкинуть бастарда из Лаццаро, а теперь он и сам не знал, как поступить и чего потребовать. Щелкнув пальцами перед лицом Ла Сенты, капитан отпустил его локоть.

– Бери Библию и клянись, мальчик. Но для начала… больше никогда не тявкай на меня, уяснил?

Часть вторая

Игра

Вещь дорога, пока мила;

Куплет хорош, пока поётся;

Бутыль нужна, пока цела;

Осада до тех пор ведётся,

Покуда крепость не сдаётся;

Теснят красотку до того,

Пока на страсть не отзовётся...

Покуда ветер – ива гнётся;

Покуда веришь – Бог печётся

О благе чада своего;

Последний хорошо смеётся…

Франсуа Вийон

Баллада пословиц

Еще никогда Дженнардо не начинал сожалеть о своем милосердии так скоро. Наступив змее на хвост, нужно убить ее как можно скорее, иначе она укусит. Но время было упущено, и принесший Лаццаро присягу капитан Акилле Ла Сента торжественно вступил в город. По обеим сторонам Перечной улицы, где еще сохранилась кладка языческих базилик, собрался народ. Добрые лаццарцы угрюмым молчанием встретили пение походных труб и рокот барабанов. Не слышно было и проклятий: горожане приветствовали сына папы настороженностью – и только. Глупцы! Дженнардо поехал в казармы к своим солдатам, а к вечеру узнал, что бастард наотрез отказался поселиться в доме, предоставленном ему кардиналом Лаццарским, ибо счел жилище неподходящим для своей персоны. Ради Ла Сенты кардинал просил потесниться богатого и уважаемого торговца тканями, но особняк в три этажа с атлантами на фронтоне не устроил наемника. «Ла Сента, даже не поблагодарив купца, развернулся и уехал от порога», – рассказывали вездесущие сержанты. Заносчивый римлянин провел ночь у разведенного прямо на улице костра, а поутру город потрясла новость – бастард снял замок Сант-Анжело Нуово!

Весть принес запыхавшийся Андзолетто – секретарь поведал, будто святые отцы ждали от Ла Сенты скандала, но дождались лишь сухого уведомления о том, что дворянину не пристало селиться в купеческом доме и капитан станет выбирать жилище по собственному разумению. Замок Сант-Анжело пустовал уже лет десять: с того времени, как вдовствующая герцогиня Лаццарская отправилась в Кастилию навестить дочь, и обратно ее уже не пустили. Адриан Второй поддержал городской совет в стремлении освободиться от сюзеренов – в ту пору папа нуждался в лояльности Лаццаро. Каменная твердыня с тремя крытыми сизым сланцем высокими, легкими башнями, в коих прятались винтовые лестницы, с собственной часовней и садом… сколько же флоринов выложил Ла Сента, и сколько еще придется выложить, чтобы привести замок в порядок?! Дженнардо с трудом заставил себя невозмутимо выслушать Андзолетто и после пожать плечами. Разговаривая со смотрителями Сант-Анжело, римлянин бросил небрежно: «Где живет мой собрат капитан Форса? В каком-то палаццо? Ну что ж, не все забыли о своих гербах!» Щенок укусил походя – и пребольно… До сих пор палаццо Бьянко, предоставленное ему городом, казалось Дженнардо вполне приемлемым жилищем, но рядом с замком это просто длинная хибара! Мерченар в красках представил себе, какое удовольствие выходка римлянина доставит местным сплетникам и лично кардиналу ди Марко, но делать было нечего. Менять дом – все равно, что признать себя задетым, да и ничего равного Сант-Анжело Нуово в Лаццаро не найти. Целый день Дженнардо трясло от злости, как ни старался он унять пустое тщеславие. Он сын герцога, в его гербе нет черной полосы, он не менял фамилию и не отрекался от отца, а какой-то бастард пытается макнуть его в дерьмо! Как на грех, кругом только и говорили о новом хозяине замка, и с досады Дженнардо напился в своих покоях, швыряя бутылки в лепнину палаццо Бьянко. Бастард – мошенник и лжец, а призрачная надежда на то, что Акилле действительно жаждет отомстить брату за неведомую обиду, не стоила того, чтобы стать посмешищем и заиметь врага под боком.

Утром сержант Вито растолкал сомлевшего в кресле капитана и вручил ему письмо в футляре с золотым тиснением. Кроме блестящих завитушек на тонкой коже красовался несущийся по лазоревому полю вороной жеребец – поддельный герб поддельного аристократа. Безусловно, род испанских Реджио стар и славен, но Акилле более не имел отношения к своей семье, развеселую же картинку бастард может засунуть себе в задницу! Будто бы забыв о случившемся во время заключения договора и брошенном вызове, римлянин приглашал «собрата» на прием, который состоится «через десять дней в моем скромном обиталище». Ну конечно, Ла Сента пытается показать всем, что для него, делившего триумф власти со своей родней в замке Святого Ангела над водами Тибра, лаццарский приют всего лишь жалкая замена. Дженнардо швырнул письмо на стол и велел подать умыться. Брызгая водой в лицо, он думал: только пустая безнадежность его жизни может заставить настолько злиться из-за подобных пустяков. Ему нечего ждать и не о чем мечтать. Герцогскую корону он может получить, только переступив через труп родного брата, а любовь умерла в испанской сьерре, сгорела в том огне, какой Господь развел для грешников… осталась лишь война и мелочное соперничество. Не потому ль Акилле задел его до кишок, что черноглазый римлянин смог разворошить пепел и высечь искру подлинного гнева? Решено: он пойдет на этот прием и постарается навешать Ла Сенте таких плюх, по сравнению с которыми охота на «летунов» покажется бастарду детской игрой.

Зная, что Акилле непременно явится на утренний совет, Дженнардо оделся с особой тщательностью. Весь его наряд был сплошным оскорблением – черный испанского покроя камзол и валансьенские кружева напомнят Ла Сенте, кто тут подлинный аристократ. Перечную улицу венчал дворец с изображением Иво Кермартенского – святой покровитель законников возвышался над толпой жаждущих правосудия, – в доме Иво кардинал ди Марко предпочитал крутить свои интриги. На несведущих якобы недремлющее око святого производило впечатление, но Дженнардо знал, что, по мнению Валентино, в христианском мире есть только один источник благодати – сам кардинал. По своему обыкновению ди Марко встретил капитана на ступенях, и даже с высоты седла мерченару казалось, будто он ниже прелата ростом. Забавно будет посмотреть, чей гонор возьмет верх – кардинала или сына папы. Не успел Дженнардо спешиться и произнести слова приветствия, как по улице зацокали копыта, и кардинал, глядя наемнику за спину, скривился выбритым лицом:

– Никогда не встречал человека, столь стремительного в поступках. Если Ла Сента будет так же воевать, как пускает пыль в глаза, город спасен, – вид у Валентино был утомленный, точно он не спал ночь. С чего бы? Выслушивал донесения шпионов? – Обернитесь, синьор Форса, и вы увидите Ахилла с Брисеидой.

Жалея, что нельзя спустить кардинала с лестницы, Дженнардо последовал совету – и чуть не хлопнул себя по лбу. Решив принять приглашение бастарда, он не подумал, с кем явится на прием, зато Акилле и тут поспел. Ла Сента сдерживал горячего вороного жеребца, чтобы тот ступал вровень с соседкой – белоснежной кобылкой, на которой восседала красивейшая женщина Лаццаро. Правда, Чинция Скиллаче менее всего походила на пленницу Брисеиду, но, похоже, готова была сдаться Ахиллесу без боя, как сдалась ее предшественница-троянка. Бастард так склонялся в седле, что поля его шляпы почти касались ярко-рыжих кудрей спутницы… Попробуй теперь найти в Лаццаро женщину, которая рядом с Чинцией не показалась бы ощипанной курицей! Акилле обошел его с замком, а если обойдет и в делах любви, над Форсой станет смеяться весь город. Дженнардо поднял голову: зеваки уже прилипли к окнам, и даже между раскрытых ладоней каменного Иво Кермартенского торчала чья-то аккуратно причесанная голова. Дженнардо хмыкнул с тщательно изображенным безразличием:

– Если защитник города, прежде чем осмотреть укрепления, занимается чужими женами, то придется вам удвоить число молитв о нашем спасении!

Есть отличный способ испортить Акилле спектакль: как можно скорее лишить его зрителей. Капитан взял ди Марко под локоть и, не обращая внимания на сопротивление, повлек кардинала к дверям. Отчего Валентино дернулся? Рука прелата, прижатая к боку наемника, была напряжена, но ди Марко сохранял выражение высокомерной любезности на холеной физиономии… с ума сойдешь с этими святошами! На площадке второго этажа оба остановились. Кардинал медленно отнял руку. Кажется, он что-то хотел сказать, но Дженнардо было не до него. Сквозь решетку узкого окошка он смотрел, как Акилле Ла Сента, бросив поводья слуге, подошел к Чинции и приложился губами к краю ее расшитого серебряными цветами подола. Бастард заглядывал в лилейно-белое личико и улыбался. Чинция отвечала галантному кавалеру, поправляя медную прядь, смеясь карминовым ротиком. Коль скоро в Лаццаро нет женщины, привлекательней Чинции Скиллаче, то, что следует делать? Решение созрело мгновенно. Да то, что делают во время всех войн! А Ла Сента объявил ему войну, нечего и сомневаться! Соперник одним ударом захватил «крепость», ее следует отбить, и как можно скорее. Глядя, как смуглая рука Акилле поглаживает колено красавицы, Дженнардо закусив губу, перебирал городских куртизанок. Черноволосая пышногрудая Беллина уже не пользовалась прежним успехом, ибо непомерно растолстела – как болтали кумушки, из-за несчастной любви к какому-то тенору. Значит, скорее всего, она без споров согласится сопровождать его на прием к Акилле, но ничто не помешает бастарду съязвить насчет лишнего жирка дамы. Маленькая веснушчатая Паола, напротив, слишком худа… Белокурая Джулия имела несомненное достоинство – она была дочерью священника, и это обстоятельство станет отменным плевком. Вот только Джулии стукнуло в хорошенькую головку забеременеть в самое неподходящее время! Значит, оставались лишь титулованные куртизанки, а здесь придется повозиться, приглашая еще и их родственников для соблюдения приличий. Впрочем, рыжая Чинция Скиллаче вполне замужняя женщина… скорее всего, Акилле заплатил ее мужу… черт возьми, откуда у бастарда столько денег?