Текст книги "Бастард его святейшества (СИ)"

Автор книги: Смолка Сентябрьская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Кардиналы Колонна доставят мне вести из Рима, кроме того с ними отряд из двухсот всадников, – Валентино смотрел только на дорогу – белую, пыльную, уходящую к Лаццаро дорогу, и говорил на редкость кротким тоном: – Разве нам помешает помощь?

Определенно, лучше думать о толстячках братьях Колонна – Франческо и Гаэтано, с которыми он когда-то веселился в публичных домах Рима, – чем о том, что не в силах изменить. Не в силах? Одно только присутствие Валентино, и ты превращаешься в безвольного слизняка! В ничтожество, способное лишь трястись пред закономерной карой. Прикрыться властью князя церкви, его приказами и собственной обидой и уничтожить Акилле – такое решение диктует здравый смысл. Изменника и предателя казнят, Дженнардо Форса умоет руки и пойдет слушать кастрата, если тот еще жив… и вновь станет беззвучно рыдать под звуки хорала, а потом, ненавидя себя, тискать Дзотто или ему подобных…

– А вы уверены, что Колонна не примут сторону Быка или Ла Сенты?

Кардинал поднял на него светлые, какие-то измученные глаза. Пожал плечами и вновь склонился в седле.

– Уверен. У меня есть письма, подтверждающие их, скажем так, рьяную заботу о здоровье Его Святейшества.

Дженнардо хмыкнул против воли. Можно ненавидеть ди Марко, но нельзя не восхищаться его умом. В городе застрял кардинал Лаццарский, кардиналы Риари и Пиколломини сидят в крепости, что в восьми милях вверх по течению, а еще сюда пожалуют братья Колонна. Валентино собрал в долину чуть не половину конклава. Ох, как должно быть, терзается Адриан Второй при виде того, как соперник отдирает у него кусочки власти.

– Вы, часом, не собираетесь созвать здесь заседание курии и низложить понтифика? – произнеся это вслух, Дженнардо сам подивился абсурдности предположения, но чего только на свете не бывает? Христианский мир уже видал двух пап разом, даже, кажется, трех, если он верно помнит уроки менторов. Впрочем, Валентино даже не улыбнулся.

– Нет. Еще рано, – кардинал оглянулся на тянущийся за ними «хвост» – своих сопровождающих и солдат Дженнардо – и, понизив голос, предложил: – Спешимся? Нам стоит поговорить.

Он первым спрыгнул наземь, и капитану пришлось последовать его примеру. Отряд остановился, и люди тут же бросились к раскидистым придорожным кустам. До городишки Санта-Роса всего две мили, а там рукой подать до Лаццаро, а еще ничего не решено…

– Не думайте, будто я не понимаю вас, Джино, – кардинал, казалось, не желал поворачиваться к спутнику и обращался к своему пестро-серому. Во всяком случае, Дженнардо видел только русый затылок и напряженные плечи. – Вы сблизились с Ла Сентой… я не хочу вникать, как и почему это произошло, но человек сей низок по натуре. Не зря собственный отец отлучил его от церкви…

– Я тоже был проклят, Ваше Высокопреосвященство, не забыли? – зло ощерился Дженнардо. Фальшивое сочувствие сделало ярость невыносимой. – Знаете что? Избавьте меня от вашей комедии! Говорите прямо, чего вам от меня надо? Голову Ла Сенты? Охрану выводка в красных сутанах? Договор с Лаццаро я не нарушу, прочее же – не ваше дело. Вы меня поняли? Не смейте лезть туда, куда не просят.

– Вам больно, Джино, и я… я просто должен… – кардинал все же соизволил повернуться. Чего этот святоша мямлит, будто школяр? – Должен вам помочь. Ничего, кроме общего греха не привязывает вас к Ла Сенте, вы не станете отрицать. Чтобы мыслить ясно, вам требуется отринуть бездну, очиститься – Господь милосерден! Исповедуйтесь, примите прощение Его, и боль уйдет. Сомнения вас оставят…

– Боже правый! – в груди точно грохнул мушкетный залп. – Что вы себе возомнили? Вы не всеведущи! Не стоит мерить всех своей меркой, Ваше Высокопреосвященство. Вы ни черта не знаете о боли и сомнениях, вы, лицемерный ублюдок! Сидите по горло в дерьме и спать не сможете, пока все прочие не утонут в той же луже…

Валентино стал уже не просто бледным – серо-желтым. Почти с омерзением Дженнардо следил за тем, как прелат мечется между необходимостью насадить рыбку поглубже на крючок и гордыней – естественной, будто вторая кожа. И, засмеявшись, с удовольствием продолжил:

– У вас еще правая ладонь не отсохла? Не покрылась шерстью, как болтают вилланы? Вам до смерти хочется самому узнать, каково это, верно? – ди Марко отшатнулся от него так резко, что серый жеребец испуганно всхрапнул, но капитан не собирался останавливаться. – Как бывает, если вы хотите кого-то настолько сильно, что прочее больше не имеет значения? И вас желают точно так же! Так вот, вы никогда этого и не узнаете. Слишком трусливы! На вас напялили красные тряпки едва ль не в колыбели, и вы превратили рабство в наслаждение. Ну и наслаждайтесь своей драгоценной властью, станьте папой, обмажьтесь елеем с головы до ног. Но дергать меня за ниточки я вам больше не позволю.

– Вы все сказали? – воспаленные глаза щурились, будто Валентино был на грани обморока. – Как удобно обвинить в своих ошибках другого…

– Думайте что угодно. Я уезжаю, – капитан взялся за повод, но рывок сзади остановил его, такой сильный, будто кардинал десять лет провел не за письменным столом, а на полях сражений.

– Быть может, уже поздно… наверное, всегда было поздно, – кардинал держал его за плечо, вторая рука бессильно болталась вдоль тела. Русые пряди слиплись над заломленными бровями. – Я хотел поговорить с вами, когда с Быком будет покончено. Рассказать о том, что собираюсь делать и предложить то, от чего никто не отказывается. Вы бы не отказались, я знаю…

Кардинал замолчал. Выпустив Дженнардо, он смотрел себе под ноги, на серую пыль Лаццарского тракта. Губы двигались, будто Валентино повторял себе то, чего не мог произнести вслух. И неведомо зачем Дженнардо стоял и ждал.

– При новом папе вы заняли бы место Родриго Реджио, вам мало?

Капитан мотнул головой – слова точно потеряли всякий смысл, и он не понимал… ничего не понимал.

– Надели бы цепь знаменосца церкви. Я мечтал о том, как, получив мое благословение, вы раздавите тех, кто губит Италию, губит христианство… вы ведь умелый полководец, Джино, просто вам все безразлично…

– Почему? – услышать очередную ложь и уехать! Упырь вновь питается его кровью, чего здесь неясного? Уехать и подумать, как связаться с Акилле.

– Потому что я люблю вас. И верил, что моя цель станет вашей, – Валентино все же поднял голову. Смотрел светло и устало, как смотрит Спаситель со старых икон. – Вы и теперь станете упрекать меня в трусости?

Все это просто… слишком много сразу, вот что! Два с лишним года прелат вил из него веревки, а теперь вот значит как…

– Пойдите вы к черту, Ваше Высокопреосвященство, – наконец выдавил Дженнардо, – поезжайте в Санта-Росу, ждите там братьев Колонна. Я пришлю к вам гонца.

Он даже забыл подать сигнал своим людям – пусть догоняют! – вскочил в седло и послал лошадь в галоп. Жаркий ветер хлестнул в лицо, и черная тонкая фигурка пропала за поворотом.

****

В старых байках на таких перекрестках путников поджидают духи смерти – ламии или как их там… Выпрыгни страшилище прямо под копыта вороного, Дженнардо не слишком удивился бы – не поспи три ночи, еще не то увидишь. Бледная полоска зари над чахлой рощей, крест над церквушкой, предрассветные шорохи и острый запах дыма… Вчера здесь прошли наемники Ла Сенты – все же прорвались в город, несмотря на все старания! Но второй отряд удалось задержать, зажать меж рекой и крепостью у Аконьи, точно так же, как в середине лета они с Акилле прижимали «красно-желтых». Мотаясь по долине – от лагеря к лагерю, от деревни к деревне, – Дженнардо не позволял себе думать ни о чем, кроме Лаццаро. И разум смирился, мучительно горько повторяя его испанский опыт. Когда-то с таким же безнадежным упорством мерченар гонял по горам отряды епископа Сарагосского, жег его замки, благословляя про себя жестокость врагов. Чем хуже идут дела, тем меньше времени на то, что не желает подыхать… И все-таки, узнав о том, что один из сержантов Ла Сенты провел в Лаццаро своих людей, Дженнардо сокрушался отнюдь не о подкреплении, полученном противником. Бастарда вышвырнут из города – это всего лишь вопрос времени, но полученная помощь занесет болвана на седьмое небо. Акилле уж наверняка возомнил себя непобедимым, как всегда с ним бывало, и сторговаться теперь куда труднее.

Что-то глухо стукнуло о землю в придорожном овраге, покатилось под откос. По знаку Ружерио один из солдат охраны полез проверять, а вороной Дженнардо встряхнулся, раздувая ноздри. Лошадь – не человек, и запах разлагающихся тел, что здесь наверняка до черта, слышен ей куда сильнее.

– Кровь Христова! – в голосе наемника был страх. – Синьор сержант, тут это… ну это… вы б глянули.

Ружерио, проклиная темень, начал спускаться. М-да, факелы в такую ночь лучше не зажигать. Неизвестно, что вылезет на свет – потом и ламии обрадуешься. Но Дженнардо хотел потолковать с братцами Колонна раньше, чем кардинал ди Марко. У Франчо и Гаэтано были самые свежие сведения о Красном Быке и о его неумирающем папаше, и потому капитан ждал бы даже в преисподней. Люди Родриго затаились за рекой, будто вымерли – не иначе, их господин все еще не решил, бросить ли ему кампанию, что сожрала у него два драгоценных года и безумного младшего брата вкупе со лжецом Форсой. А капитана Мигеля Ла Сента увез в город… сам виноват, незачем было оставлять ценного заложника на гасконцев. Во всем виноват сам – и только так.

– Вилы тебе в зад, Пьетро! Чего ради ты меня позвал? Мертвяков глядеть? – Ружерио разозлился не на шутку. Пьетро… да это ж тот самый солдатик, которому оса в штаны залетела… видно, так ума и не нажил. Летний жаркий полдень, кровь на плитах, ружейные залпы – и привязанный к столбу Акилле… горячие разбойничьи овалы под встрепанными кудрями… если меня сожгут за то, что я любил… Дженнардо прикусил костяшки пальцев, не почувствовав боли. Смирись. Рано или поздно пройдет, должно пройти.

– Тут же священник, синьор сержант! И девка какая-то, вон нога торчит, видите? – Ружерио выругался совсем уж непотребно, и в темноте послышался звук удара.

– Ну и схоронит кто-нибудь падре, не всех же здесь вырезали! Вылезай, дурак, пока я за тобой не спустился… чего ты там застрял?

– Так у священника цепь серебряная, крест дорогой, опять же… аааа, синьор сержант, больно! Пустите!

– Курвы облезлые, – зря он не настоял тогда на казни гасконцев, но все к лучшему. Если зверье Ла Сенты продолжает развлекаться на свой лад, то лаццарцы сами откроют ворота освободителям. Будь у бастарда хоть капля мудрости, он сумел бы доказать жителям, что станет более добрым господином, чем все прежние. – Заткнитесь оба. Не время считать чужих мертвых…

Он осекся. На своей земле чужих мертвецов не бывает, так когда-то сказал Гонсало де Кордоба. А еще Великий Капитан советовал устранять опасность, пока она топчется за перевалом, а не когда стучит в дверь. Валентино хотел, чтобы Акилле убили, как только тот стал не нужен, как только покажутся первые признаки предательства, и постарался облегчить капитану Форсе сей поступок ко всеобщей выгоде. И, видит Святая Дева, на переговорах в замке Беневенто рука б не дрогнула, вот после… что, если Акилле ждал, когда любовник пырнет его ножом или прикажет застрелить в спину? Всматривался в его лицо, находя признаки измены, и устав гадать, предал первым? Или захват Лаццаро был задуман уже давно, с тех самых пор, как Ла Сента подписал договор? Или еще раньше – когда чрезмерно гордого юнца вышвырнула семья и он жил единой местью? Вновь не понял, не разобрался, а ведь не мальчик! Зрелость не умнее юности, так-то вот.

Возня в овраге прекратилась, видно, с убитого падре сняли цепь. Вытирая руки о штаны, Ружерио выбрался наверх и покачал головой:

– Мы там присыпали чуточку… все ж не годится священника так бросать. – Полоска света над рощей росла прямо на глазах, и ветерок усилился – последний час прохлады, прежде чем зной вступит в свои права. Хоть бы Колонна поторопились! – Я так скажу, синьор капитан: гасконцы станут драться, точно демоны, – поглядите, чего они тут натворили! Будут знать, что их не помилуют, перевешают за милую душу. Штурма не избежать, синьор Рино. Они не сдадутся.

Не избежать-не избежать!.. Далекий перестук копыт откликнулся эхом: не избежать! И штурм будет. Дело не в ди Марко, не в его лживых посулах и ненависти – вот в этих «ничьих» мертвецах у дороги.

****

Франческо Колонна слез с коня только с помощью двух служек, но Дженнардо все равно был рад его видеть. Братья-кардиналы – единственные среди красносутанников – не вызывали в нем брезгливого раздражения, быть может, оттого, что никогда не страдали лицемерием. Для них церковная кормушка ничем не отличалась от всех прочих, и оба, не стесняясь, наряжали своих любовниц, выставляя напоказ богатство.

– Фу, Рино, ну и воняет тут у вас! – Франчо, ставший с их последней встречи еще дородней, с жаром стиснул его локти. Обняться по-настоящему прелату мешало колыхающееся чрево. – Благодарю, что встретил. Господь тебя не забудет.

Отмахнувшись от благословения, капитан осведомился, где же Гаэтано Колонна и как братьям удалось выбраться из Рима после неудавшегося покушения? Франчо тут же закрутился на месте, будто бы проверяя, не потерялись ли его двести конников среди оврагов и холмов. Всадники растянулись по дороге длинной редкой цепью, и, глядя на них, Дженнардо прикидывал, как можно использовать нежданно свалившуюся помощь. И, главное, как заставить Колонна сию помощь предоставить? Ну-ну, что ему соврет Франческо и что поведает о планах Валентино?

– И зачем ты задаешь вопросы, сын мой, на кои не услышишь правдивого ответа? – широкое лицо кардинала расплылось в улыбке. Этот священник воистину читал в душах людских! – Гаэтано выполняет свой долг в ином месте, а я, грешный, здесь, как видишь.

– Другими словами, твой брат отправился к Быку Реджио? На всякий случай.

Франчо закивал. Прохвост ничуть не изменился! Кардинал, видно, хорошо выспался в носилках и был настроен поболтать. Взяв Дженнардо под руку, он повел его вдоль оврага, цепко оглядывая окрестности и вооруженных аркебузами наемников. Трупы Его Высокопреосвященство не занимали.

– А как же, конечно, отправился! Поверь, я спать не могу, с тех пор как мы расстались пред Урбино. Неведомо, что придет в голову Родриго, – он страшно зол. Уехать, когда победа так близка! Ты уж прости, Дженнардо, но в Риме толковали, будто он вот-вот возьмет Лаццаро, потому-то ди Марко и решился… ох, укоротят когда-нибудь мне язык…

– Бык уехал? – пусть бы Франчо не ошибся! – А его войска?

– Он оставляет в долине не более тысячи человек, чтобы доблестные лаццарцы не оттяпали у него Беневенто, Монте-Оро и другие замки за рекой, ну и не полезли в Урбино, – в случае нужды кардинал не чурался военного дела – это заметно. – Гаэтано клялся, будто бы Родриго с большей охотой пошел бы против отца, чем выполнил его приказ, но делать нечего – пришлось подчиниться. В Риме была настоящая казнь египетская! И Адриан опасается мести Арагона, ну и твой отец не дремлет… он двинул к границе Романьи полторы тысячи пикинеров и триста всадников, если у Его Святейшества от страху не начались видения. Верны ли сведения, а, Рино? Герцог Форса договорился с арагонцами? Вот бы славно!

Колонна пытливо всматривался в его лицо – кардинал не желал отдавать свои новости даром, но Дженнардо ничем не мог ему помочь. Последнее письмо от родителя он получил как раз накануне «кроличьей войны», и в нем о нападении на Папскую область ничего не говорилось. Очевидно, герцог держал планы в тайне не только от сына, но и от собственной подушки, именно потому они и принесли плоды. В нашей благословенной стране нужно успевать предавать первым. И, похоже, Реджио в самом деле исчерпали терпение Господа. Схлынувшее напряжение обернулось резкой тошнотой, точно тлен и смрад этого местечка наконец дошли до сознания.

– Отец мой, присядем, – Дженнардо устало опустился на траву, подавив желание уткнуться в колени и заснуть тут же, на земле, а Франческо, отказавшись от поспешно принесенной из носилок низенькой скамеечки, расхаживал подле него и по-своему обыкновению трещал без умолку:

– Не нужно, я лучше промнусь. Кости точно деревянные! Покатайся-ка по нашим дорогам… Адриан не зря сделал из Родриго Меч Церкви, сколько он на сынков золота потратил, да можно крестовый поход снарядить! А ведь Хуан Реджио папские денежки бросал на ветер, вот с Родриго ему повезло. И теперь семейку поодиночке не ухватишь, а вместе не подступишься. Умри Адриан в Риме, думаешь, мы так сразу и вздохнем свободней? У Родриго армия и казна, за Реджио встанут все испанские кардиналы и этот мерзкий «лягушатник» Джорджио д'Амбуаз. И они навяжут нам очередного папу из проклятущей фамилии – у Реджио полно племянников. Ну, а если дьяволу душу отдаст сам Бык, то его солдатня вот так сразу другого полководца не признает. Долго придется умасливать, а есть такие, что и в ад за своим хозяином потащатся.

Кардинал остановился, подобрав сутану, наклонился над чем-то у обочины и хмыкнул:

– Трава-то уж желтеет… лето прошло, Рино… эх, сколько надежд, и все напрасно! Вот считай сам: испанские кардиналы – а их семь человек, включая двух Реджио, – француз опять же, сосунок Алессандро Фарнезе, хитрая тварь Ипполито д'Эсте. Ну и еще кардинал Джон Мортон, но там сам нечистый не разберет, чего он в своей Англии задумал… Сейчас две трети голосов в конклаве нам никак не набрать, потому, думаю, папа и отозвал сынка. Считает, сами приползем, а не приползем, так на будущий год Родриго Лаццаро точно возьмет. Для Валентино сейчас большая передышка, только б обстряпать все правильно.

Силясь удержать ускользающее сознание, Дженнардо потер лоб ладонью. Голос Франчо он слышал, словно сквозь вату, а имена звучали незнакомо и чуждо. Испанцы все как один стоят за того, кто дал им наделы в Италии и кардинальские шапки, это понятно, да к тому же Реджио до сих пор лишь наполовину итальянцы. Алессандро Фарнезе – брат любовницы Адриана, прекрасной Джулии, без папы он никто. «Хитрая тварь» Ипполито – кардинал-камерленго – в свое время насмерть рассорился с Орсини и потому станет поддерживать его врагов. Два года назад, только прибыв в Лаццаро со своими людьми, капитан весьма легкомысленно отнесся к слухам, что ходили о Валентино ди Марко. Отец со всей откровенностью назвал того новым папой, но Дженнардо лишь посмеялся. Много воды утекло с тех пор, как умер понтифик из рода ди Марко – родной дядя Валентино, Сикст… Потеряв поддержку святого отца, эта семья потеряла и герцогство, хотя деньги у них остались. Деньги и то, что дороже золота: маленький светловолосый мальчик в красном одеянии – последнее подношение Сикста родне. Сколько трудов, должно быть, потратили родичи, чтобы втолковать Тинчо, как вернуть отнятое…

– Я знаю, что придумал ди Марко, и помогу, чем смогу. Потому Гаэтано сейчас у Быка, – Франчо похлопал себя по животу. – Когда тут у вас завтракают? Войной не вышло – пора мириться с Адрианом. Сидеть рядом, точно мыши, и ждать. Господь услышит молитвы терпеливых. И вот что я тебе скажу, Дженнардо: можно заполучить поддержку всех кардиналов-иноземцев, но если святой отец умрет внезапно, то у его смертного ложа будем лишь мы – итальянцы.

Ну да, а такой злобной саранчи, как соотечественники, в целом свете не сыскать. Капитан потер слезящиеся глаза. За минувшие трое суток он сделал многое и мог головой поклясться, что Ла Сента больше не получит подмоги, вот только самого важного не решил.

– Когда придет время, ты отдашь свой голос за Валентино?

Паучья возня! И его все же втянули в эти игры – Акилле втянул. Разве заслуживает бастард суровой кары, что б он там ни совершил, если кардинал святейшей курии, стоя у трупов, торгует тиарой, точно колпаком скомороха?

– Ну и вопросы у тебя, Рино! – Франческо с досадой хлопнул себя по бокам, так, что складки сутаны обрисовали внушительные чресла. Капитан вдруг вспомнил байку, что рассказывал дядюшка братцев, кардинал Асканио Колонна. Тридцать лет назад, на выборах то ль Сикста, то ль Пия, конклав просидел взаперти больше месяца, и не привыкший отказывать себе в плотских удовольствиях Асканио отловил в темной галерее молоденького послушника. А может, то был чей-то слуга, не важно. Юнец недолго сопротивлялся мощному кардинальскому напору и подставил свой нежный зад… Асканио так понравилось пикантное разнообразие, что с тех пор – к ужасу родни – среди его наложниц начали попадаться и наложники. Тьфу ты, чего только не придет в башку, когда подыхаешь от усталости! Демоны первым делом рвутся подчинить себе сны – прямо как ди Марко конклав.

– Мы с братом проголосуем за того, кто сумеет скинуть Реджио, раздавить их навсегда. Слышишь, навсегда! – добродушное, веселое лицо Франчо окаменело от неукротимой застарелой злобы. Смешно, а Родриго считает, будто Италия скажет ему спасибо за то, что, став единой, она будет сильнее пред своими врагами. Но братья Колонна – это еще не Италия. Что б сказали мертвые у дороги, если б еще могли говорить? – Лучше ди Марко сейчас нет – у него в руках все нити. Он договорился с арагонцами, с твоим отцом, быть может, уломает и французов.

– И преподнесет папе Адриану подарок в честь примирения? Его блудного младшего сынка в цепях? – Дженнардо поднялся, невольно застонав, тело ныло, как избитое, но еще сильней саднила душа. – О капитане Ла Сенте Валентино тебе не писал?

– Отчего же в цепях? – Франчо хлопнул его по плечу. – Чтобы в Риме нам докучал еще один Реджио? Сдается мне, хорошим подарком будет голова этого малого.

****

Выспаться ему все-таки позволили, хотя застоявшийся за долгую дорогу Франческо требовал созвать совет сразу по прибытии в Санта-Росу. Но валившийся с седла Дженнардо не стал даже слушать новость последнего дня, которую капитану передали разведчики, высланные к Лаццаро. Акилле Ла Сента, угрожая убить заложников, требовал отвода войск от стен города и обещал, если против него не будет предпринято никаких действий, выпустить кардинала Лаццарского с домочадцами. Акилле вполне мог расстаться с прелатом, у него остался бы весьма жирный кусок – семейство Орсини вместе с бывшими синьорами Камерино и Урбино. Мысли путались разноцветным клубком, и, свалившись на широкое ложе прямо в одежде, Дженнардо попросту послал подальше тошнотворную кутерьму. Он проспал весь день и, очнувшись, не мог понять, отчего Акилле нет рядом… как быстро появляются привычки, как невыносимо трудно от них избавиться. Что б он сделал, что бы сказал, если б сумасшедший мерзавец оказался в этой постели? Уложил на себя, меж раздвинутых колен – так, чтоб чувствовать каждый изгиб смуглого тела. Надавливая с силой, провел костяшками пальцев по спине, и тот прогнулся бы, вдавливая пах в распахнутые бедра. Соединил бы их плоть в ладони, заставив Акилле двигаться, тихо постанывая ему в шею… Чего ты добиваешься, упрямый наглец? Превратив свою личную месть в войну с половиной знатных семей Италии, ты останешься один. Родриго угадал: никто не вступится за младшего папского бастарда. Не стоит так торопиться умереть… Акилле смеялся бы над ним, фыркая прямо в губы. И, ругая на все корки, прижимался бы крепче, ласкал яростней… он всегда так делал.

Семя брызнуло в сжатый кулак. Без радости и удовольствия, просто секундное забытье. Но стало чуть легче, и Дженнардо заставил себя встать. Отмахнувшись от пожилого священника, что от имени кардиналов интересовался, когда мерченар пожалует в общую залу, потащился на самый верх выбранного Валентино жилища. Выбор был удачен, кто бы сомневался! Ди Марко не промахивается. Дом при храме Святой Троицы скорее походил на замок, и капитан потратил не менее получаса, взбираясь по крутой узкой лестнице на самый верх – туда, где широкая площадка между зубцами позволяла видеть не только Санта-Росу, но даже Лаццаро. Санта-Роса утопала в садах, и вечером запах лимона и роз воистину удушал. Дорога, четкой линией белеющая меж темных полей, вся расцвечена огоньками, будто по ней шагает вереница паломников. Но люди, что торопились на закат, не были странниками божьими – то двигались войска, сжимая кольцо. И впервые в жизни, стоя на самой кромке каменной стены, Дженнардо понял: молитвы бесполезны. Он даже засмеялся вслух, ибо не каждая из смертных тварей может похвастать тем, что знает тот миг, когда вера покидает ее. Он перестал верить в Бога – в Бога Валентино ди Марко. Безразлично теперь, кто убил Сантоса, кто сейчас ждет смерти Акилле, – в церквях ответов не найдешь. Он больше не станет искать, только и всего.

Оба кардинала сидели рядышком в большом заставленном мебелью зале, но отличались друг от друга, как разбитная бабенка из таверны и монашка, впервые выбравшаяся из обители. И «девственница» совсем затюкала «потаскуху». Поклонившись от двери, капитан с веселой злостью приметил, что Франческо под суровым и строгим взглядом Валентино даже не решается приказать откупорить вторую бутыль вина. Уже опустевшую унес слуга, и Колонна проводил ее скорбными глазами. Может быть, конклав и выберет тебя папой, Тинчо, но года не пройдет, как свора красносутанников станет ненавидеть тебя похлеще, чем сейчас ненавидит Реджио! Перед ди Марко стоял высокий бокал, в котором вина не хватало ровно на палец. Очевидно, кардинал полагал, что в нынешних обстоятельствах, да еще после торжества Марии, чрезмерное питие не угодно Богу. Ну-ну, посмотрим, как запоет тот же Франчо, когда наместник Святого Петра примется считать его любовниц и доходы.

– Синьоры, – Дженнардо поклонился от порога, – прощу простить меня за задержку совета. Не леность, но занятость помешала мне явиться к вам раньше. Я говорил со своими сержантами и могу сообщить…

Широкие брови Франческо поползли вверх, а Валентино отвел глаза, уставившись на незажженный камин, и капитан понял, что переигрывает.

– Одним словом, я обещаю, что не позднее чем в воскресенье Лаццаро вернет себе законного господина. Но лишь в том случае, если вы согласитесь принять мои предложения. Франчо, тебе это понравится! Валентино, вам моя идея также придется по душе, но несколько меньше, – оказывается, паучья возня затягивает! Прятался и вилял годами, стараясь избегать интриг и настоящей драки, плевал на все, и до чего дошло? Папаша, верно, счел, будто сын с упоением ждет убийства брата и герцогской короны, а ди Марко не сомневается, что его посулы дадут всходы. Еще бы, ведь мерзкий мужеложец, проклятый грешник, не может, не должен, не имеет права!.. чего там еще? Обязан благодарить Господа за дозволение прожить еще день, дышать одним воздухом с добрыми христианами и даже не помышлять о большем! Ну хватит!

– Мы слушаем вас, Форса, – Валентино по-прежнему не смотрел на него. Сейчас не верилось, что несколько месяцев назад он обнимал этого человека, прижимался лицом к покрасневшей коже на горле и готов был ползать на коленях… да-да, ползать! За одно лишь прощение и понимание.

– Ну, выкладывай уже, сын мой, – Франческо украдкой покосился на собрата – крепко же его уцепил Валентино! – Как ты собираешься покончить с этим молодчиком?

– Мы согласимся на все его условия, – Дженнардо предупреждающе поднял руку, – и скажем, будто хотим увидеть кардинала Лаццарского и Гвидо Орсини живыми; Ла Сента не поверит, что мы беспокоимся о ком-то другом. Важно, чтобы нас пустили в город… скажем, меня и вас, Ваше Высокопреосвященство… с нами будет небольшой отряд, и мои люди – а мы уж постараемся затянуть переговоры подольше! – откроют ворота. Мои парни знают в Лаццаро все ходы и выходы, и, пока бастард станет торговаться с нами, рядиться уже будет не за что. Отряд под командой одного из моих сержантов надежно укроется в предместьях и по сигналу ворвется в город. Франчо? Валентино?

Казалось, предложение ехать в город, захваченный бандой распоясавшихся гасконцев, нисколько не взволновало кардинала ди Марко. Валентино изучал камин, а его худые пальцы спокойно перебирали четки. Колонна же присвистнул и завозился в кресле – видно, ему нестерпимо требовалось выпить.

– Я в тебе не сомневался, Рино. Надо полагать, ты жаждешь вздернуть Ла Сенту на самой высокой виселице? Он заставил тебя попотеть.

– Ну, смерти я ему не хочу, – хоть бы ди Марко поднял голову, чтобы понять: верит ли он или нет?! – Хватит и пинка… прошу меня простить за грубость, синьоры! Меня бесит, что какой-то юнец отнял у меня победу. Я заставил Быка убраться из долины, а теперь, вместо того, чтобы вволю насладиться отдыхом, должен выковыривать гасконскую шваль из города.

Валентино отлично известно, что без Акилле Лаццаро бы уже принадлежал Красному Быку, путь увидит задетое тщеславие, желание присвоить победу себе одному. Как раз в духе этой своры – кардинал поверит. Должен поверить.

– Ла Сента дворянин, его не вздернешь, – сухо вставил ди Марко и поднялся на ноги, – я подумаю и через пару часов приму решение. Идея опасна, но может осуществиться. Вероятно, Ла Сента полагает, что одурачил вас как следует, Форса, сейчас он беспечен … мои извинения, я буду в храме.

Да-да, пойди помолись, лжец. Забавно, ди Марко даже не подумал спросить мнения Франческо! Дженнардо догнал Валентино в галерее, встал так, чтобы кардинал не мог пройти. Факелы горели на стенах, и тускло светилось старое серебро. А глаза-то у Валентино все еще воспаленные, больные… вблизи он вовсе не выглядит таким спокойным. Комок ненависти сжался в груди. Тот, кто мешает жить другим, отнимает даже крупицы радости, иного не заслуживает – таково веление Бога. Нового Бога Дженнардо Форсы. Капитан стремительно схватил холодную руку, приник губами к кардинальскому перстню.

– Я обдумал ваши слова, Валентино… и знаю, о какой любви вы говорили, – в светлых глазах что-то было – понимание или тень беды. Не разобрать, и ему безразлично! – Я и… я ведь любил… люблю вас так же! Да услышит меня Господь – в такой любви нет греха. Вы дали мне понять, насколько я низок… сама страсть подобного рода низка и отвратительна.

Ди Марко не двигался, и Дженнардо продолжал сжимать ледяную руку. Он почти не лжет, ведь всего пару дней назад поклялся бы, что расплата пришла – и для него, и для Акилле – и демоны спляшут на их костях.

– Вы позволите служить вам? – шепот эхом разнесся по галерее. Валентино нахмурился и отнял ладонь.

– Идите к своим людям, Дженнардо. Задуманное непросто будет осуществить, а я пока могу предложить лишь молитвы.

Красное одеяние шелестело едва слышно – кардинал прошел мимо, точно призрак. Несколько минут мерченар смотрел ему вслед, а потом почти бегом кинулся в свою комнату. Сейчас он созовет сержантов, и колеса завертятся… Военный плащ из темного сукна лежал там же, где капитан оставил его пару часов назад, Дженнардо, не глядя, подхватил темную ткань. Белое пятно на покрывале привлекло внимание – под плащом лежало свернутое в трубку письмо. Пожав плечами, Дженнардо взял желтоватый листок, развернул нетерпеливо. Сержанты почти поголовно неграмотны, кому это вздумалось слать ему записки?.. Крупными неровными буквами на листке было написано: