Текст книги "Бастард его святейшества (СИ)"

Автор книги: Смолка Сентябрьская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Когда через час в усадьбу влетел отряд, во главе которого на каурой кобыле неуклюже восседал секретарь Валентино ди Марко, мерченар уже готов был дать объяснения. Только они не понадобились. Секретарь привез письмо, в котором Его Высокопреосвященство приглашал сына герцога Форса принять участие в совете и получить законную плату за каждого из своих людей.

****

Прощальная служба в соборе Пречистой Девы выдалась бы тоскливей некуда, не явись наконец кастрат и не выгляни из-за туч не по-осеннему теплое солнце. С утра моросил мелкий дождь, а «лаццарское чудо» опоздал на начало мессы. Потому Дженнардо слушал не хор, но нудный рассказ Гвидо Орсини о том, что его беглую дочь обнаружили аж в Пуатье – и капитан так и не понял, за каким чертом Оливию занесло так далеко. Впрочем, не слишком обрадованный родитель тоже этого не понимал, сетуя на расходы. Любовник бросил незадачливую вдовушку, и та якобы кинулась в ближайший монастырь… теперь вези дурочку назад, плати тамошним властям за молчание… Гвидо вздыхал в такт взмахам посоха кардинала Лаццарского, а у того изрядно тряслись руки. Вероятно, потому, что хозяин города боялся остаться без защиты – основные отряды наемников покидали Лаццаро завтра к полудню. И как магистрат и сам прелат ни уговаривали капитана остаться до зимы, он не согласился. Путь на острова не близок, а новые наниматели из ордена иоаннитов не расположены ждать. Достаточно того, что в качестве любезности его банда половину осени помогала милиции отлавливать гасконцев по всей долине.

– Ну, и сами понимаете, сейчас я никуда не могу поехать, – бурчал Орсини, вынуждая наклоняться к нему, – грядут большие перемены. Слышали, ди Марко отбывает в Рим. Как только Красный Бык разместил в Ватикане свои войска, так в Его Святейшестве проснулось христианское милосердие. Он объявил курии, что прощает умышлявших против него. Ди Марко едет мириться.

– Неужели папа ему поверит? – на месте Адриана капитан не подпустил бы свору опальных кардиналов и на пушечный выстрел. И трижды в день проверял свою еду и питье. Но, в сущности, вопрос был праздным. Когда в Риме вновь разверзнется бездна, Дженнардо уже будет далеко.

– Адриану проще держать курию поблизости…

Орсини не успел закончить, но мерченар все равно уже не слушал, и одновременно с ним замер весь собор. Прохладный воздух будто вспороли тонким лезвием, когда «лаццарское чудо» вплел свой голос в общую молитву:

– Многократно омой меня от беззакония моего,

И от греха моего очисти меня,

Ибо беззакония мои я сознаю,

И грех мой всегда предо мною.

Лучше бы бездельник болтался по своим делам и дальше. Лучше бы ты не мечтал о том, что придешь на мессу и вновь услышишь, как на губах смертного рождаются голоса небес. Думал, кастрат поможет справиться – не вышло. Ощущение потери не сдавалось ни войне, ни вину, ни мечтам о море… а теперь и последнее лекарство подвело. Довольно. Не кивнув Орсини, не перекрестившись на алтарные образа, Дженнардо едва ль не бегом помчался по проходу меж скамей. Не станет он травить себя, у него полно забот! Списаться с банкирами, договориться о кораблях, да еще дотащить своих парней до Генуи. Он оставит Италию за спиной и постарается не возвращаться как можно дольше. Его брат проживет отпущенный Господом срок, и герцогу Форса придется сделать Джованни наследником, коль младший подался в чужие края. Раньше бы он не посмел… А за храбрость полагается награда: он не увидит, как Валентино ди Марко забьет последние гвозди в крышку своего гроба. Не узнает, на какой дороге и в какой дурацкой драке сложит голову Акилле Ла Сента. Острые лучи ударили в лицо, и Дженнардо остановился на ступенях. Вдохнул сырость распаренных нежданным теплом плит и привычно тронул шрам на горле. Долго будет саднить, долго…

Дождь загнал горожан по домам, и на разоренной гасконцами соборной площади ежились лишь те, кому служба велела ждать хозяев. Э, нет, кое-кому и непогода не указ! Солнце забавлялось золотой всклоченной шевелюрой, и капитан с удивлением уставился на ее обладателя. Такие кудри мудрено не признать, вот только зачем Андзолетто напялил на себя этот коротенький камзол, что делает бывшего семинариста еще более пухлым? Да еще болтает с какой-то девицей в чепце! Тот Дзотто, с которым он водил знакомство, боялся девушек. Неаполитанец тоже увидел его и подпрыгнул на месте. Дженнардо махнул рукой, подзывая, и белокурый кинулся к нему по лужам, точно игривый щенок.

– А я вас ждал, синьор! – задорный прищур, ловкие руки, спелая задница – все тот же Дзотто, хоть что-то не меняется. Мальчишка топтался перед ним, и мелькнула мысль позвать его попрощаться по-своему. Эта микстура тоже не поможет, но последняя ночь пройдет быстрее.

– Зачем же ждал? И кто это с тобой? Девицу завел, проказник?

Юнец стрельнул глазом в служаночку в чепце и широко ухмыльнулся.

– Хотел, чтоб вы зла на меня не держали… ну, поклониться, благословить в дорогу, – на румяной роже не было и следа раскаянья, и Дзотто вдруг прикрыл ладонями гульфик. – И это не моя девица, синьор Рино, вы уж тоже скажете… это невеста Николетто. Они потому и собираются бежать, что отец ее, старый скупердяй, не хочет дочку отдавать, сами понимаете…

– Постой! – так странно: точно половина души живет, чувствуя краски и запахи, а вторая, омертвевшая, холодно взирает на соседку. – Какой еще Николетто?

– Так кастрат же, синьор Рино! Николо Сорти, Николетто, дружок мой. Они с невестой хотят в Венецию бежать, а я с ними, – Дзотто воровато оглянулся и потер пах ладошкой. – Помните, вы все говорили мне: «Пойти б тебе в лицедеи, Дзотто»? Ну, вот мы и собрались… потому я вас тут ждал – спасибо сказать. Ну, и это… вы уж простите меня, а? Только не так, как тогда, а по-настоящему. Я за вас молиться стану, вот вам крест!

Для крестного знамения неаполитанец вынужден был оставить гульфик в покое, и заметно напрягшаяся плоть предстала бы глазам всей площади, не будь та почти пуста. Ай да Николетто – что может быть страшнее приговора кастрации, но юный певец не смирился с ним. Вот только служаночка в скором времени может и раскаяться.

– Индульгенцию на мое имя купишь? Эх, Дзотто… лицедейство тебе пойдет.

Андзолетто заливисто трещал о венецианском театре, что принял к себе Николо Сорти, даже не слыша еще его голоса, но лишь по слухам, уже разошедшимся по Италии, не зная, как мучительны его слова. Не будь твоего длинного языка, мой белокурый щенок, Акилле бы не решился, ничего бы не случилось. И я по сей день кувыркался б с тобой в постели, а потом бежал в церковь, каяться в несуществующих грехах. Есть только один грех под небом – ложь самому себе и лживая вера. Найдет ли он настоящую за морем, иль таковой вовсе не сыскать?

– Дзотто, вели моему казначею выдать тебе на дорогу, – неаполитанец удивленно приоткрыл пухлый рот, а Дженнардо прошел мимо и бросил, обернувшись: – и постарайся связаться с… достойным человеком, который станет вытаскивать тебя из долговых ям.

– Э, нет, синьор Рино, – мальчишка торопливо поклонился, и плутоватое лицо стало серьезным, – деньги я, уж простите, возьму, а с блудом покончено. Чтоб актером стать, работать много надо и не шалить – тогда Господь поможет. Да и, по правде, напугался я, когда синьор Ла Сента меня на костер сватал… Я обещал и…

– Кому же ты обещал? – Дженнардо уже знал ответ и лишь улыбнулся громкому, уверенному: «Пречистой Деве Лаццарской!» Интересно, сколько продержится чистота этого праведника? До первого проигрыша в таверне или первого пожара в штанах? Но на сцене шалопай будет хорош! И если уж мальчишка-простолюдин имеет достаточно гордости, чтобы просить прощения, то сын герцога не может уехать, не попытавшись… и так тянул до последнего, отгораживаясь от чужой беды. А не отдав долги, со своей – не совладать.

****

Праведность другого сорта обитала на улице Всех Святых, и Дженнардо бы век ее не видел, но уехать из Лаццаро, не простясь с кардиналом ди Марко – такого не позволит себе дальновидный капитан наемников. И не к прелату он торопился, обходя развороченные груды камней. К человеку, пред которым был виноват, пусть тому и чхать на его вину, как чхать теперь на все, кроме ему одному ясной цели. Пусть сейчас цель отодвинулась, прячась за грозовыми тучами хитростей Реджио, но Валентино добьется своего, и очень скоро. Сталкиваясь на советах, они говорили лишь о делах, и ни разу кардинал не дал ему понять, что разгадал преступный секрет и помнит о собственных опрометчивых признаниях. Разумеется, для чего портить отношения с тем, на кого не можешь надавить силой, а прочие рычаги утратил? Да еще из-за такой мелочи, как сбежавший, никому не нужный авантюрист? Ла Сенте придется вновь сменить имя, иначе в Италии его не наймут даже последние лавочники. Ди Марко хотел размазать неугодного, сделать его изгоем – ведь несущийся по пятам позор убивает порой не хуже топора; что ж, все вышло чудесно, и верный пес церкви помог кардиналу. Ничто уже не станет прежним, и они оба это знали – князь церкви и продающий свою шпагу аристократ. Бастард Его Святейшества взбаламутил их тухлое болотце, вытащив на свет то, чего никто из них не желал признавать, а пришлось. Аминь.

Месса еще не кончилась, и колокольный звон догнал Дженнардо у ворот небольшой домашней часовни, где имел обыкновение молиться кардинал, если опаздывал в собор. Служки и стража пустили капитана невозбранно, и, войдя под низкие своды, он все-таки осенил себя крестом. Валентино стоял напротив не слишком богатого алтаря, складки темной сутаны все еще колыхались – видно, кардинал только что поднялся с колен. Светлые пряди разворошил пляшущий по часовне ветерок, и ди Марко зябко передернул плечами. И не прервал молитвы, хотя слышал шаги. Склоненное лицо было умиротворенным, и только губы двигались, дочитывая последние строфы. А потом прелат отложил молитвенник, обернулся, глядя на гостя так, как обычно смотрят на воробьев, залетевших в храм. Отвлекает, ну и нагадить может.

– Что привело вас сюда, Форса? Кажется, мы простились на совете, – боль причиняют лишь те, кого ты любишь или любил хотя бы миг, а к существу в строгих одеяниях столь сильное чувство испытывать невозможно. И немыслимо обратиться просто и ласково – Тинчо. Зато можно поклониться с искренним почтением, что капитан и проделал. Серые глаза смотрели прямо на него, но не видели – он чувствовал это так же ясно, как и уловил перемену, стоило им впервые встретиться после бегства бастарда. Раньше холодность была напускной, потому я с тобой никогда не боялся замерзнуть, Валентино ди Марко! И, обзывая «ледышкой», не понимал, что горю. – Поторопитесь, у меня много дел.

– Я пришел исповедоваться, Ваше Высокопреосвященство.

Светлые тонкие брови сошлись на переносице, делая прелата старше на десяток лет. Что ж, спасителю Италии молодость лишь помеха.

– Признаться в преступлении, в коем не раскаиваюсь, и просить у вас прощения… Я причинил вам боль, но и вы в долгу не остались. Увы, я уже наказан, да так, что самый жестокий бог не придумает ничего хуже. Простите ли вы меня?

Сухие губы сжались привычной линией, но Валентино больше не защищался – он не имел в том нужды. Крышка гроба заколочена и не открывается изнутри. И больше никто не решится взламывать ее снаружи.

– Позвольте мне объяснить вам, Форса, а не то, боюсь, вы вообразили себе невесть какую дикость, – ди Марко сделал шаг от алтаря, и Дженнардо невольно отступил вслед за ним. – Вы помогли мне многое понять, и я буду вам благодарен. Страсть земная ничто, она не имеет цены, но разрушает самых разумных, сея хаос и смерть. Я уничтожил ее в себе и положу жизнь на то, чтобы выжечь скверну повсюду, где встречу.

Вот так! Валентино желает стать папой римским… и на каждом костре, разожженном на истерзанной земле, будет корчиться его несбывшаяся любовь. Разорви на куски это чудовище, убившее Тинчо, – не поможет. Реджио уничтожит лишь тот, кто верит истово в правоту каждого поступка и помысла, и значит, на место ди Марко придет другой. Дженнардо моргнул, попятился еще дальше. Блестело скромное алтарное серебро, и таким же ледяным упорством полыхали светлые глаза с черной расширенной точкой зрачков.

– Что же до вашего бастарда, то можете оставить исповедь при себе или покаяться падре церкви Сан-Джорджо. Мне стало известно о ваших намерениях устроить Ла Сенте побег сразу, как только вы согласились на суд и казнь. Так забавно было наблюдать, как вы делаете из меня глупца, – бледные руки размеренно перебирали четки. – Отчего я вам не помешал? Хотел узнать, насколько далеко вы зайдете. Раз и навсегда понять, что страсти живут лишь в низких и слабых сердцах. Им нельзя верить.

– Вы предложили мне меч знаменосца церкви. Признались мне в любви, – раньше он бы заорал, а теперь лишь каркал так же равнодушно и сдержанно, как и кардинал.

– Тогда я еще колебался, – просто ответил Валентино, – подобного более не повторится. Не смею вас задерживать, Форса. Я еду в Рим и сомневаюсь, что заботы о вашем духовном благополучии важнее забот, порученных мне Богом.

Как там говорит Ружерио? Месяц пил – год похмельем будешь маяться. Годы! Солнце, наконец-то победившее дождь, билось в узкие окна часовни, и гремели колокола собора. Дженнардо еще раз поклонился – прямой, обтянутой черным спине, широкому красному поясу и такой же кровяного цвета шапочке – и медленно пошел к выходу. Перед глазами плясало пламя, бушевали снежные вихри Пиренеев, и смеялись темные овалы. Но Акилле не сгорит на твоем костре, кардинал ди Марко. А с живым человеком – не окоченевшей тенью – еще можно встретиться на земле.

Эпилог

Через четыре месяца, садясь на корабль, отплывающий в гавань Родоса, Дженнардо узнал о смерти папы Адриана Второго. Понтифик скончался в собственном дворце после шумного пира, на коем присутствовал и его старший сын Родриго. Не мешкая, в Риме собрался конклав, на котором итальянские кардиналы выдвинули кандидатуру нового наместника Святого Петра – кардинала-епископа Валентино ди Марко, племянника папы Сикста. Испанские прелаты, подчиняясь воле Родриго Реджио, всячески противодействовали избранию ди Марко, но тот заключил со знаменосцем церкви союз. В обмен на голоса своих противников кандидат обязался сохранить за герцогом Романьи все его земли и армию Папской области. Надев тиару под именем Льва Иоанна Первого, кардинал ди Марко нарушил соглашение, как только герцог отбыл к войскам. Вместо преданных воинов, Родриго ждала засада. Вступив в сговор с испанской короной и множеством итальянских аристократов, новый понтифик добился заключения Реджио в тюрьму. Через год Красному Быку удалось бежать, и в течение недолгого времени весь христианский мир мог наблюдать за агонией того, кто некогда приводил его в трепет. Ни один из многочисленных союзников покойного папы не протянул руку помощи его сыну, и Луиза Реджио напрасно молила супруга принять ее опального брата. Пытаясь вернуть себе утраченное или хотя бы забыться, Родриго Реджио был убит при осаде незначительной крепости и спешно похоронен в могиле, приставшей нищему.

Лев Иоанн Первый отличался воинственностью и провел несколько кампаний, что принесли ему добычу, власть, а также множество врагов. Новый понтифик посвятил себя очистке церкви от еретиков и богохульников, и при нем Святейшая Инквизиция впервые торжествовала в Италии. В своих буллах он напоминал инквизиторам Шпренгеру и Инститорису, авторам сочинения «Молот ведьм», что всякий, оказывавший им помощь в деле разоблачения колдунов, ведьм и блудодеев, получит индульгенцию и будет пользоваться вольностями и привилегиями «истинного борца за великое богоугодное дело». В годы его правления количество доносов и преследований многократно возросло. Один из противников папы писал: «Ведьмы, еретики и нарушители заповедей стали столь быстро распространяться по всему полуострову, что, казалось, их число превзойдет вскоре число верных католиков». Нетерпимый к любым слабостям, молодой папа особенно настаивал на жестокой каре уличенных в прелюбодеянии, разврате, подкупе и торговле церковными должностями. Преданные ему говорили, что единственное наслаждение, какое позволяет себе Лев Иоанн, – забота о произведениях искусства. Папа покровительствовал художникам, скульпторам и архитекторам и пригласил великого Браманте для строительства собора Святого Петра и Рафаэля – для росписи палат в Ватиканском дворце.

Через четыре года после конклава, вознесшего его на вершину католической церкви, Лев Иоанн принял к папскому двору младшего сына одного из дворян Романьи – пажа по имени Асканио Строцци. Молодой человек не блистал талантами – за исключением мужественной внешности – и никогда не имел влияния, но неотлучно находился при святом отце в течение нескольких лет и получил в награду за службу небольшое содержание, а также скромную должность конюшего. Ярые противники папы, среди которых был и герцог Форса, в скором времени распространили слух, что борец за чистоту мира и церкви – сам гнусный блудодей и содомит. Секретарь, коего Лев Иоанн унаследовал от папы Адриана, посоветовал удалить конюшего из Ватикана, и Асканио Строцци был выслан в Польшу со срочным поручением. На постоялом дворе близ Кракова молодой человек подвергся нападению неизвестных и скончался от множества ран. Через полгода двадцатипятилетний Родольфо Молина, также не примечательный ничем, кроме красоты, занял его место.