Текст книги "Бастард его святейшества (СИ)"

Автор книги: Смолка Сентябрьская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

БАСТАРД ЕГО СВЯТЕЙШЕСТВА

Автор: Смолка.

Бета: ReNne.

Рейтинг: NC-17.

Примечание: автор весьма вольно подошел к трактовке исторических событий, сменив не только имена реально существующих людей, но и названия городов и организаций. Большинство совпадений не случайны и имеют под собой историческую подоплеку.

Предупреждение: упоминаются гет и «горизонтальный» инцест.

Часть первая

Власть

Италия моя, судьбе коварной

Мирской не страшен суд.

Ты при смерти. Слова плохой целитель.

Но я надеюсь, не молчанья ждут

На Тибре и на Арно

И здесь, на По, где днесь моя обитель.

Прошу тебя, Спаситель,

На землю взор участливый склони

И над священной смилуйся страною,

Охваченной резнею

Без всяких оснований для резни.

Франческо Петрарка

«Канцоны», CXXVIII

В день, когда Красный Бык, старший сын Его Святейшества, объявил о своем решении покорить Лаццаро и принадлежащую городу долину, кардинал Лаццарский представил Богу все возможные доказательства бесстрашия и смирения. Кардинал сам служил мессу, пылали золотом кадильницы, ладан кружил головы дамам и девицам, и летели к стрельчатым сводам собора слова молитвы. Куда денется Господь, когда на его ублажение положено столько трудов, думал капитан Дженнардо Форса, рассматривая одутловатое лицо кардинала. Со своего места капитану мерченаров было все отлично видно – еще бы, ведь он сидел в первом ряду, рядом со знатнейшими людьми Лаццаро. По правую руку – пожилой, еще крепкий Гвидо Орсини с сыном и дочерьми, по левую – бывшие синьоры Камерино и Урбино. Капитан не сомневался, что в данный момент соседи истово молят Всевышнего о как можно более жестокой смерти Красного Быка. И как можно более быстрой. Если ангелы не поторопятся, Лаццаро вскорости падет, как пала Романья, и Красный Бык покроет Италию.

Дженнардо осторожно вытянул ноги, стараясь не смотреть на лежащий возле его сапога вышитый зелеными и лиловыми лилиями платок. Младшая Орсини – к двадцати годам уже дважды овдовевшая красавица с пышными формами – совершенно недвусмысленно намекала мерченару, что не прочь скрасить его пребывание в славном городе Лаццаро и облегчить тяготы войны. Облегчить в том числе и щедрыми подарками, о чем прямо-таки кричали лилии на платке. Пикинер в отряде капитана получал за свою службу четыре золотых монеты с выбитыми лилиями, наверное, стоило посчитать число зеленых и лиловых цветов. Впрочем, связь с Оливией Орсини для короткой интрижки – слишком много, для брака же – слишком мало. Красный Бык изрядно пощипал семейство Орсини, недаром глава его прятался за стенами Лаццаро; семье Дженнардо, несмотря на кровопролитные схватки с воплощением жестокости и порока, удалось сохранить свои владения. Перед отъездом на войну в Испанию Дженнардо присутствовал на свадьбе своего старшего брата и прекрасной Луизы Реджио – любимой сестры Красного Быка. Брак продлился несколько месяцев и закончился тем, что Луиза помогла мужу бежать через окно, в то время как ее брат выламывал дверь супружеской спальни. Родриго Реджио слишком любил сестру, потому и уничтожал всех ее мужей и воздыхателей – брату Дженнардо еще повезло. Следующего супруга Луизы удушили по приказу Родриго. Четырьмя годами позже Красный Бык штурмом взял крепость, которую обороняла отважная Камилла Форса – не то чтобы Дженнардо был слишком щепетилен в вопросах чести, но публичное изнасилование родной тетки не из тех вещей, какие легко забыть. Пострадавшую тетушку после случившегося с ней несчастья Дженнардо видел только раз, и, Господь свидетель, Камилла не выглядела чрезмерно удрученной. Красный Бык объявил своим и пленным офицерам, что сестра герцога Форса обороняла крепость много отважней того, что находится между ног. Дженнардо, услышав претензии тетушки, лишь пожал плечами и напомнил ей девиз собственного отца. В юности герцог Форса велел выбить на своем щите надменные и греховные слова: «враг веры и сострадания». Что ж, уличные проповедники который год кричат, будто Красный Бык и его отец посланы итальянцам за грехи, что переполнили чашу терпения Господа. Одного такого проповедника папа велел повесить, что не убавило пыла прочим. Но в Лаццаро еще можно было проклинать папу и его семейство вслух, чем горожане и занимались. Отец Дженнардо, едва прослышав о том, что Родриго Реджио намерен захватить город, написал кардиналу и предложил свои услуги – теперь младший сын герцога Форса состоял на службе, заключив с магистратом Лаццаро договор от имени четырех тысяч своих наемников. Не нужно иметь математический гений знаменитого да Винчи, чтобы проделать простой расчет. У капитана мерченаров Дженнардо Форсы под рукой имелось четыре тысячи пикинеров и мушкетеров, городская милиция могла предоставить еще чуть больше тысячи рубак – Красный Бык наступал с десятью тысячами. На стороне Родриго Реджио были слава, деньги, неукротимая жестокость и молитвы родителя в папской тиаре. Тогда чего же кардинал Лаццарский хочет от Бога? К чьим мольбам о помощи скорее прислушается Спаситель – этого потеющего под золотыми ризами сластолюбца или своего наместника на земле?

– Агнец божий, берущий на себя грехи мира, помилуй нас!

Голос солиста, призвавший паству к коленопреклонению, взлетел над головами молящихся и стал так силен и чист, что Оливия Орсини поднесла пухлую ладошку к увлажнившимся глазам. Дженнардо, хмыкнув про себя, решил непременно выяснить, кастрат ли сопранист соборного хора? В Милане и Венеции запрет оскоплять мальчиков под страхом отлучения от церкви принимали всерьез, но на юге нравы более свободны. Церковь должна получать только самое лучшее, а никто не способен взять столь высокие ноты, кроме кастрата. Еще в Испании Дженнардо уяснил, что скопцы склонны к греху, придавившему каменной плитой его собственную гордость, быть может, сопранист собора окажется пригожим и сговорчивым? Кастраты – не мужчины в полном смысле этого слова, смешно предъявлять им тот же счет, что и прочим… выходит, и он, Дженнардо Форса, не мужчина? Капитан поднял голову – алыми росчерками солнце отмечало свой путь по собору, фрески спускались со стен, и червонным золотом сияли огромные глаза Пречистой Девы… перед отъездом в Лаццаро отец пригласил его в кабинет, где, казалось, и дерево впитало запах лаванды – любимых духов отцовской наложницы Амальты. Амальта была дочерью перчаточника и, видно, только розги могли ей помочь выучиться пользоваться притираниями так, чтобы не воняло за римскую милю. Отец плотно закрыл двери, хлопнул Дженнардо по плечу и гаркнул, весело скалясь почти беззубым ртом: «Завидую тебе, сынок! Мне бы твои годы, доброго коня, и Красный Бык отправился бы в стойло!» Пронзительно черные, окруженные сеточкой морщин, глаза герцога не смеялись, и Дженнардо приготовился к худшему. Напускным весельем герцог Форса обманывал людей, куда более поднаторевших в интригах, чем его младший отпрыск. «Я сделал ошибку, мне следовало зачать тебя первым», – многообещающее начало. Продолжение оказалось куда значительней. Бывший наемник, однажды вырезавший целый монастырь, хитростью и силой добывший себе герцогскую цепь, и не думал стесняться в выражениях: «Твой старший брат – никчемный пьяница, и знай, Рино, если он заживется на свете до твоего возвращения, я сам поставлю его перед выбором. Тонзура или тюрьма – пусть решает, и поскорее. Все, что есть у меня, станет твоим, Рино, только захомутай Красного Быка».

О сокрушении Родриго и его беспутного папаши герцог Форса мог говорить часами, Дженнардо оставалось молча слушать – отец выделил на кампанию пять тысяч флоринов и обещал прислать еще. После испанских приключений Дженнардо мог бы содержать наемников на собственные средства, точнее, он так думал, но оказалось, что на родине жизнь куда дороже. «Ты должен рассуждать не как солдат удачи, но как будущий правитель, сынок. Мне наплевать на вопли твоего братца, до сих пор тоскующего по ляжкам Луизы Реджио, и на поруганную честь Камиллы… кстати, ее духовник шепнул мне по секрету, что под Красным Быком сестрица отнюдь не страдала… Так вот: папа хочет прибрать к рукам всю Италию, чтобы затем обеспечить уделы своим детям. Родриго же – загребущие руки Его Святейшества. Мы должны отрубить жадные длани по локоть, еще лучше – по плечи! Пред кардиналом Лаццарским ты дашь клятву преследовать Реджио без пощады, помянув про брата и тетку, и останешься там до победы. А когда ты вернешься, твой брат будет уже в монастыре или в могиле, и мы обсудим мое завещание». Невысокий, плотный герцог Форса, задрав подбородок, заглядывал сыну в лицо. Для отца данное слово – всего лишь пустой звук, и ему не объяснишь, что может быть иначе. Что ж, времена пылких объяснений и клятв до гроба давно прошли. Годы назад глупый мальчишка, свято веривший в свою и чужую честь, начал бы спорить. В свои двадцать шесть Дженнардо Форса твердо верил только в один девиз: промолчи и сделай по-своему! Капитан не собирался зря губить своих солдат, и, если перевес в военной силе будет слишком велик или кардинал Лаццарский начнет вилять, как это водится, мерченары бросят город на произвол судьбы. Наемник продает свою кровь за деньги и не ввязывается в безнадежные дела. Тем паче Дженнардо не собирался выгадывать на смерти собственного брата, хоть и презирал Джованни от всей оставшейся души. Младшему сыну герцога Форса была не нужна герцогская цепь, ему вообще ничего не нужно. Таких трудов стоило обуздать собственные страсти, и Дженнардо не желал будить демонов. Вот только говорить отцу этого не следовало, и потому капитан лишь поцеловал перстень на морщинистой крепкой руке.

Знать Лаццаро двинулась к причастию – строго по рангу, и не приведи Бог служкам перепутать! Дженнардо занимал в этом строю шестое место, после кардиналов Риари и ди Марко, Гвидо Орсини и синьоров разгромленных Камерино и Урбино. Переступая через так и не поднятый платок, капитан гадал: нажил ли себе врага в лице отвергнутой Оливии Орсини? Пышка состроила гримаску и сделала знак служанке убрать ненужный дар, губы Оливии шевелились, но разобрать хотя бы слово было невозможно, ибо хор грянул «Тебя, Господи, хвалим». Дженнардо мог бы поклясться, что слышит кастрата даже среди прекрасных голосов прочих, и постарался представить себе это божество. Наверняка стройный, даже хрупкий юноша, с узкими плечами и по-женски широкими бедрами… В вышине звенели витражи, воздух дрожал от жара сотен свечей, ласково улыбалась Мария Лаццарская, суля победы и благословение, а капитан наемников с усталым отвращением думал: таким, как он, нет места под небесами.

****

На каменных ступенях собора собралось столько народа, что знатным прихожанам приходилось пробивать себе дорогу, отмахиваясь от просителей и назойливых побирушек. Прелатов хватали за мантии, хорошеньких женщин – за подолы юбок, и все вопили едва ль не громче колоколов. Весеннее солнце после полумрака собора резало глаза, и капитан ниже опустил поля шляпы. Ветерок пах вишней и лимонами, а в фонтане на площади уже плескались детишки из семинарии, упущенные разморенной стражей. Все привычно и знакомо, вот только Лаццарское сидение подходит к концу. Родриго Реджио никогда не менял намерения по собственной воле, и, значит, разгром неизбежен. Кровь Христова, они торчат в Лаццаро уже третий год! Ну да, на Пятидесятницу пойдет третий… Опустошив Романью, Красный Бык заявился на Лаццарскую равнину, и тут Дженнардо повезло – так считал он сам, и его мнение разделяли сержанты, – но прочие полагали тогдашнюю победу почти чудом. Мерченарам Форсы удалось разбить передовые отряды Родриго, прежде чем тот сам прибыл в войска, а потом Быка задержали французы. Дженнардо на совете вылил ушат холодной воды на буйные головы кардиналов и Орсини, предсказав, что Реджио пробудет в плену недолго. Так и случилось: Родриго просидел во французской крепости меньше года и теперь вновь принялся за старое. В плену великий юбочник зря время не терял, успев подыскать себе жену-наваррку, принесшую ему в приданное солдат и деньги для войны.

Сержанты мерченаров, придерживая рапиры у бедра, уже спешили к своему командиру, но рука в красной перчатке легла на локоть, и капитан был вынужден остановиться. Молодая строгость под красно-белым капюшоном, взгляд, в котором бушевали снежные бури Пиренеев, и ледяная, отточенная на сборищах курии вежливость. Только кардинал Валентино ди Марко мог завести беседу на ступенях лестницы с таким презрением к людской суете, словно находился в тиши и благолепии своего дворца.

– Синьор Форса! – окликнувший, как подозревал Дженнардо, намеренно остановился двумя ступенями выше, чтобы выиграть в росте, прелат казался болезненно чувствительным к уколам самолюбия. Темно-серые глаза смотрели сверху вниз, крупный рот сжался в линию. Забавно, что кардинал мнит себя знатнее родом. Форса выбрались наверх с помощью клинков, но с ди Марко дело обстояло хуже: еще дедушка Валентино держал меняльную лавку во Флоренции, и однажды ему расколотили деревянный стол с криками «банко ротто!». – Не думаете ли вы, что Его Высокопреосвященство кардинал Лаццарский отслужил мессу с большим достоинством?

Дженнардо вздохнул про себя: игры церковников надоели ему хуже, чем тесные сапоги в походе, но, если он хочет дождаться здесь победы или хотя бы окончательного расчета, придется выдержать роль до конца. Вдобавок его забавляли пикировки, никому, кроме них с Валентино, не заметные – будто порочная тайна. Если сейчас окинуть долгим взглядом красную сутану, последовательно задержавшись там, где у носящих штаны находится гульфик, потом уставиться на губы, ухмыльнуться медленно и развратно, то кардинал начнет злиться. Наверняка прелат считает, что неотесанный мерченар намекает на нарушение отцом церкви священных обетов, а Валентино изо всех сил соблюдал приличия – официальной любовницы у него не имелось. Во всяком случае, за два года сидения в Лаццаро капитан таковой не заметил. Ловкий ход – в Италии так устали от пороков Реджио, что с охотой кинутся в объятия более сдержанного кандидата на престол Святого Петра.

– О, разумеется, месса была божественной. – Ну, так и есть: под похотливым взглядом кардинал передернулся, красивые губы сжались еще плотнее. – Ваше Высокопреосвященство, не знаком ли вам новый солист церковного хора? Под звуки его голоса я перенесся в рай… и где только находят таких ангелов?

– В семинарии Святого Адриана, – принужденно улыбнулся кардинал, – во всяком случае, последний раз этот кастрат пел там. Не правда ли, такие вещи всегда заметны по тембру голоса? Неподражаемые верхние ноты… Мальчик – просто чудо и иногда соглашается выступить на частных, домашних… богослужениях. Не хотите ли пригласить его в церковь Сан-Джорджо? Наши доблестные воины должны приобщиться к благодати.

Значит, все-таки кастрат! Дженнардо пожалел, что сан кардинала не позволяет читать мысли. Отличное начало дня – увидеть, как взбесится Валентино, узнав, чего на самом деле хочет синьор Форса. Положить тебя поперек ложа, надменный ублюдок, задрать бабские юбки и вдуть как следует… привести кастрата в церковь Сан-Джорджо, поглядеть на смущение мальчишки при виде такой толпы вояк… капитан мечтательно зажмурился. Дьявола проще сдерживать, если питать его крохами, иначе он возьмет сам – и гораздо больше. Чего добивается от него прелат? Валентино никогда не скажет прямо.

– Покорно благодарен вам за заботу о моих воинах. Пение кастрата придется им по вкусу.

Церковь Сан-Джорджо издавна предназначалась для наемников и теперь напоминала скорее казарму. Но под фресками с грозными ликами Святого Георгия, поразившего дракона, сопрано певца вполне уместно – среди пройдох, продавших свои шпаги Лаццаро, полно действительно набожных. Только вчера Дженнардо слышал, как один из сержантов перетолковывал проповеди: «Родриго Реджио и есть тот самый Зверь, Антихрист… нет, это папа Антихрист, а его сынок – демон во плоти, коему родитель наворожил неуязвимость и удачу».

– Вы что-то хотели сообщить мне, Ваше Высокопреосвященство? Уверяю вас, я не тот человек, с кем стоит обсуждать достоинства и недостатки кастратов. Еще в детстве медведь наступил мне на ухо. Но я бы с удовольствием потолковал об обороне города.

Валентино претила солдатская прямота, тем больше поводов подразнить кардинала.

– Именно об обороне я и хотел поговорить с вами, синьор Форса, – будь Валентино котом, можно было б сказать, что он слопал большую рыбину: такое удовольствие звучало в холодном голосе, – до сих пор вы не удосужились поведать нам, как именно собираетесь спасти Лаццаро от грешника. Под нашими ногами готова разверзнуться бездна, но вы продолжаете развлекаться, а ваши люди лишь докучают честным горожанам. Вы забыли о воздаянии, мой дорогой синьор Форса.

Ничего я не забыл, ублюдок! Ди Марко небрежно поднес персты ко лбу, как полагается всякому христианину при невольном упоминании огненной пучины. Ад ко мне гораздо ближе, чем ты думаешь, прикрывшийся красной мантией подлец… Они с кардиналом не ладили с первой же встречи и не раз обменивались ядовитыми репликами, а то и сцеплялись, будто дворовые собаки, но едва ль воспринимали друг друга как врагов. Настоящий враг у них один. Ди Марко точно так же желал смерти Реджио, как и сын герцога Форса: у обоих не имелось никаких надежд на примирение с папской кликой. Ходили слухи, что папа приговорил Валентино к смерти без суда – в жажде мести за старания его семьи и самого кардинала не допустить воцарения Реджио в Риме. Ди Марко голосовал против избрания нынешнего Адриана Второго, когда тот еще звался кардиналом святейшей курии Фернандо Реджио. Самому Валентино стукнуло в ту пору всего пятнадцать – едва ль оппозиция была его собственной идеей. Все мы заложники своих семей, нравится нам это или нет. Именно родня Валентино привела в Италию французов, и до конца от нашествия так и не удалось избавиться. Впрочем, отец Дженнардо тоже грешил сделками с «лягушатниками» – ну а кто в том не повинен? Разве что сами Реджио! Как раз Его Святейшество и сплавил любителей порезвиться на итальянских нивах куда подальше, оставив своих врагов с носом. Карл Восьмой напрасно исходил чуть не треть полуострова в поисках армии, с которой можно сразиться, а призвавшие его напрасно ждали, когда король устанет от уверток понтифика и повторит святотатство Чиарры Колонны. Многие представляли себе, как закованная в железо длань сотрет с лица Реджио победоносную ухмылку и снесет его тушу с седалища Святого Петра. В те поры сам Дженнардо воевал в Испании, не желая ничего слышать о доме, и втягивал голову в плечи всякий раз, как обожаемый командир говорил о его стране. Великий Капитан ненавидел предателей. Гонсало де Кордоба полагал, что привести на собственную родину чужеземцев, да еще проклятых «лягушатников», есть великая мерзость. Тем паче если предательство совершенно в борьбе со святым отцом… но Адриан был свят, как обозная маркитантка, и так же жаден, впрочем, дорогие родственнички и другие враги Реджио от него не отставали.

Кардинал невозмутимо похлопывал сжатыми в руке красными перчатками по резным перилам и взирал на мерченара по-прежнему сверху вниз. Валентино просто трусит, так боится Красного Быка, что готов набрасываться на любого? Или дело в чем-то ином? Какая-то новая распроклятая интрига… дражайший папенька должен был ехать сюда сам! Пусть бы сидел и распутывал клубок лаццарских змей, а дело Дженнардо – война. Капитан только хмыкнул и нарочито вперился взглядом в обтянутое ярким сукном бедро ди Марко. Это собьет Валентино со следа и лишний раз напомнит, что как бы церковная змеюка ни раздувал клобук, а спасти их от Родриго Реджио смогут лишь солдаты Дженнардо Форсы. Если, конечно, смогут. Валентино, проследив взгляд наемника, задрал острый подбородок и прищурился от солнца. Все так же громко звонили колокола, ребятишки звонко хохотали под струями фонтана, и гомонила праздничная, нарядная толпа. Долго ли продлится подобное благолепие?

– Пора признать, синьор Форса: вы не в состоянии защитить нас от Родриго Реджио, – изрек наконец кардинал, – теперь это понимают все без исключения.

Дженнардо приказал себе оставаться спокойным. Войны выигрываются не в беседах после воскресной службы, хотя кардинал явно держится другого мнения.

– Что ж, вы всегда можете отказаться от моих услуг, Ваше Высокопреосвященство, – изобразив самую глумливую улыбку из своего арсенала, откликнулся мерченар, – мои люди получат расчет, и я предоставлю Лаццаро его судьбе. Без сомнения, она будет не сладкой.

– Вы этого не сделаете, – прелат теперь смотрел куда-то за спину Дженнардо, – и не честь дворянина будет тому причиной. Вы азартный игрок, синьор Форса, и не оставите поле битвы за врагом.

А ведь Валентино хорошо его изучил, надо же! В глубине души Дженнардо полагал реванш над Красным Быком единственной возможностью оправдаться в собственных глазах. Сделать нечто такое, что позволит презирать себя чуть меньше. Непобедимый сын папы обломает о Лаццаро зубы – это ль не доказательство того, что Господь милостив к последнему грешнику на земле?

– Сделаю, не сомневайтесь, – намеренно резко возразил капитан, не заботясь, что выходящие из храма могут услышать, – мне не нравятся ваши намеки…

– О, вы уже злитесь! Напрасно, – протянув для поцелуя руку облаченной в черный бархат вдове, Валентино повернулся уходить, – я не ставил целью задеть, просто… скажем так, обозначил приоритеты. Благослови вас Бог, синьор Форса!

Взлетела красная мантия, но, перед тем как ступить на нижнюю ступень, кардинал обернулся:

– Остальное узнаете у моего секретаря. Вы ведь близко с ним знакомы, не так ли?

****

Дженнардо не хотелось говорить с кардинальским секретарем, и именно потому, что, как выразился ди Марко, они были «близко знакомы». Каждый раз при виде неаполитанца Андзолетто в груди мерченара будто поселялся ядовитый паук, и то, что, насытившись похотью, тварь уползала в свое укрытие, было еще противней. Ничего бы не случилось, но в тот день Дженнардо доверху налился вином и яростью, и повода к попойке он уже не помнил. Наверняка, им послужила какая-нибудь выходка защитничков города в сутанах, а истинной причиной – становившаяся все очевидней бесполезность борьбы с собой. Политики не давали покончить с Красным Быком, пока тот не стянул силы в кулак, и Дженнардо грезил наяву, как прикажет своим солдатам перерезать глотки отцам города, но кардинал Валентино перед смертью непременно отведает капитанский член. Именно ди Марко тогда убедил лаццарцев начать торг, а Реджио того и надо было. Он наобещал золотые горы, а после разорвал все договоры и пошел в наступление. Сущее проклятье… Дженнардо с трудом досидел до конца совета и отправился в купальни на правом берегу Лацци. Добросовестно напился в компании своих сержантов и после заплатил прислуге достаточно, чтобы в закрытом со всех сторон ширмами бассейне его не беспокоили. Купание в прохладной воде не слишком охлаждало разгоряченную хмельную голову, и оставалось только пялиться на нагую Венеру, выходящую из вод. Шаловливый скульптор водрузил мраморную девку посередине водоема, и, плавая вокруг статуи, капитан видел то широкий зад богини, то налитые груди. Именно благодаря Венере он и заметил, что за ним наблюдают – совершенно ненужная красота раздражала еще сильнее, и Дженнардо отвел взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть чьи-то белокурые вихры за ширмой. Занавесь колыхалась, за ней явно кто-то притаился, но пару минут пришлось делать вид, будто купание утомило вояку и он намерен мирно обтереться полотном и продолжить пир. Осторожно подобравшись к соглядатаю, Дженнардо схватил того за плечо и, услышав полузадушенный писк, сразу успокоился. Едва ли наемный убийца способен так верещать! Подглядывающего пришлось выпутывать из складок плотной расшитой травяными узорами ткани, тот отбивался и пыхтел, но борьба была неравной, и вот взору капитана предстал юноша не старше двадцати, со всклоченной светлой шевелюрой и развязанными штанами. Рядом валялся темный плащ ученика семинарии Святого Адриана, а еще беглый осмотр показал, что Венера умерла бы от зависти, увидев зад белокурого. У Андзолетто была восхитительно пухлая и круглая попка – это и решило дело. Дженнардо даже спрашивать ничего не стал: семинарист бегает по купальням, подглядывает за голыми мужиками, запуская руку в собственные штаны. Чего тут может быть непонятного?

Дженнардо схватил парня за руку и отволок поближе к шипящим и булькающим котлам, там уж точно никто ничего не услышит и не поймет! Пар висел в воздухе, вино туманило рассудок, а голая кожа отловленного соглядатая тут же покрылась испариной. Не позаботившись стащить и без того болтающиеся у колен штаны семинариста, капитан облапил обнажившиеся ягодицы, уделив внимание и тому, что спереди. Мальчишка, понимая, что его ждет, уже ныл и просил пощады, но небольшой аккуратный член торчал вперед. Вот как! «Пососи, да как следует!» – рявкнул Дженнардо и, заставив семинариста сесть на лежанку, где истопники держали свои кувшины и тазы, подставил собственную плоть к яркому рту. Зубы мальчишки стучали, но он справился с собой и исполнил приказ. С большим старанием, надо признаться! Проворный язычок подобрался к уздечке, пощекотал там, а потом белокурый принялся делать то, что шлюхи называют «крыльями бабочки». «Бабочка» порхала по напряженной плоти, и столь усердные труды Дженнардо выдержал недолго. Подхватив семинариста подмышки, он поставил его коленями на мрамор и обеими ладонями раздвинул аппетитные половинки, наслаждаясь их мягкостью. «Ну держись, юный развратник!» – кажется, он сказал это вслух, потому что семинарист тихонько завыл еще прежде, чем ощутил в себе силу разбуженного вожделения. Дженнардо буквально оседлал взбрыкивающий зад, не забыв, впрочем, смочить промежность слюной, и яростно долбил, входя почти под прямым углом. Мальчишка покрикивал, сжимал задницу, распаляя случайного любовника еще сильнее, пот лил с него градом, но демоны Дженнардо уже вырвались на свободу. Впрочем, белокурый кончил, после того как насильник вошел в него особенно глубоко, и так стиснул член Дженнардо, что тому осталось лишь присоединиться. Излив семя, он долго не мог оторваться от округлых ягодиц, поглаживая их и звонко шлепая ладонью, а семинарист, видно, радуясь, что больно больше не будет, сам двигался навстречу обмякшей плоти. Ему тоже хотелось продлить их утехи, и Дженнардо безошибочно чуял тот же голод, что терзал его самого. Выйдя, наконец, из покрасневшего, припухшего отверстия, капитан спросил имя своей жертвы и разглядел смазливую довольную мордашку. Семинариста звали Андзолетто, родом тот был из Неаполя, а в семинарию Святого Адриана угодил после того, как мать его обзавелась муженьком, не терпевшим в доме чужое отродье. От денег Дзотто отказался, намекнув, что не прочь воспользоваться связями капитана и подыскать себе должность писца или секретаря при влиятельной особе. Ярость и бессилие растворились во вспышке страсти, и капитан благосклонно выслушал просьбы, с удовольствием поцеловав Дзотто в уголок рта. Он пристроил семинариста к кардиналу ди Марко, втайне наслаждаясь мыслью, что вымороженному красавцу служит содомит.

Сейчас Андзолетто в своей «вороньей» мантии крутился возле фонтана и явно плевать хотел на все, кроме возможности безнаказанно поболтать с полуголыми уличными мальчишками. Кардинальский секретарь швырял медные монетки смуглым крепышам, и те, поощряемые щедростью, прыгали с бортика во взбаламученную воду. Перед прыжком мальчишки нагибались, и на миг взорам всей площади представала туго обтянутая потрепанными штанами задница. Дзотто развлекался от души, а рядом с ним прятала улыбку под веером супруга синьора разоренного Камерино. Греховодница тоже любуется на попки? Похоже! За спиной госпожи хмурилась тощая и уродливая служанка, и Дженнардо отказался от мысли говорить с Андзолетто на виду у дам. Приказав своим сержантам ждать, он послал одного из них за кардинальским секретарем, и вскоре Дзотто предстал перед ним. На раскрасневшемся лице читалось явное разочарование. Еще бы, оторвали от такого зрелища! Кардинал Валентино ничего не делает попусту, следует об этом помнить. Прелат намекнул, что город может отказаться от услуг сына герцога Форса, точнее, намекнул, будто сам склоняется к подобной мысли. А еще он ткнул под нос Дженнардо своего секретаря… на воре горит его колпак, только и всего!

Дзотто низко поклонился перед ним, солнце путалось в белокурых пышных локонах. Настоящий неаполитанец – светловолосый, курчавый и проворный. Дзотто всем хорош и умеет молчать, вот только… Когда вокруг пустыня, ты берешь то, что дают. Прочее – пустяки, призрак, растаявший в бесконечной испанской сьерре. Охряной едкой пылью осевший на губах… довольно!

– Синьор, – секретарь кардинала не умел носить свою черную мантию с достоинством, при ходьбе она задиралась слишком высоко, – примите мои уверения в совершеннейшем почтении и радости видеть вас!

Веселый говорок, пухлый рот привычно складывается в трубочку. Он хотел Дзотто едва ль неделю, не больше.

– Что кардинал ди Марко велел мне передать?

Неаполитанец съежился, но что поделаешь, если один взгляд на Дзотто вызывал холодную ярость.

– Говори скорее и можешь быть свободен.

Минуту секретарь переминался с ноги на ногу, потом проговорил, запинаясь – Дзотто понимал, когда он лишний:

– Если скорее, синьор, то не примите за обиду… Они наняли, эээ… синьора Акилле Ла Сенту. Его собственную банду, а еще он отыскал гасконских наемников, – неаполитанец заморгал и отступил. Должно быть, в лице Дженнардо было нечто, способное испугать. – Ла Сента прибудет сюда до конца апреля.

Мерченар едва не выругался вслух. Что за дьявольщина? Рехнулись эти гадюки в женских тряпках, не иначе! Отнюдь не близость собора удержала его от богохульства. Ласковый телок сосет двух маток, так говорят крестьяне, и кардинальский секретарь вполне возможно в точности передаст своему хозяину любое неосторожное слово.

– Ты хочешь сказать, что Лаццаро будет оборонять брат Красного Быка? – все еще не веря, переспросил Дженнардо. Воистину Бог отвернулся от несчастного городишки и его жителей! Но когда Господь смотрит в другую сторону, у Дьявола развязаны руки.

– Точно так, синьор. Его Высокопреосвященство велел мне сообщить также, что Ла Сента сам предложил свои услуги и взял недорого, – проходимец уже скалил зубы, а Дженнардо обвел взглядом площадь, выискивая красную сутану. Кардинал ди Марко стоял возле кареты кардинала Лаццарского и, склоняясь к окошку, что-то втолковывал старшему собрату. Мерзавец! Похоже, Валентино плюнул ему в рожу устами Андзолетто и теперь наслаждается. Единственное, что сейчас доставило бы капитану хоть какое-то удовольствие – это немедленный разрыв договора. А потом он отойдет со своими людьми в пригороды и будет наблюдать, как доблестные лаццарцы пожинают плоды глупости своих владык. Но чертов кардинал был совершенно прав. Отнюдь не честь удерживала сына герцога Форса в рядах защитников города – есть то, что выше чести. Но, если он останется, придется здорово поломать голову и написать папеньке к тому же. Быть может, герцог Форса имеет более точные сведения о том, каким чудом младший сын папы пошел против семьи.