Текст книги "To Cause a Soul to Crack (ЛП)"

Автор книги: SleepySkeleton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Шипя проклятия сквозь зубы, Санс сорвал свою толстовку и неловко прикрыл ей нижнюю половину Папируса как раз в тот момент, когда Андайн влетела на поляну.

– Где этот сукин…

Андайн замерла на месте, клубы снега, которые она подняла, медленно осели, а она все так же молча смотрела на Папируса. Желтые отблески ее глаза, сузившегося от страха, четко выделялись на фоне холодного синего пейзажа, Санс слишком хорошо понимал, что она чувствует.

– Прошу тебя, – позвал он дрожащим голосом.

Гифтрот отступила в сторону, когда Андайн, выронив копье, упала на колени и потянулась к Папирусу, бормоча проклятья, смешанные со словами ужаса и отрицания.

– Папс? – прошептала она, положив руку ему на плечо, и тут же отдернула, когда он вздрогнул, тихо постанывая.

Убрав руку, как будто боясь, что он разобьется от прикосновения, Андайн осмотрела скелета сверху вниз, пытаясь оценить ущерб. Санс видел, как ее взгляд скользнул по обрывкам одежды, разбросанным по поляне, и задержался на толстовке, которой он укрыл Папируса. Ее собственное тело содрогнулось, а голос задрожал от плохо сдерживаемой печали и ярости.

– Это он с ним сделал?

Санс не мог говорить, только крепче сжал руку Папируса. Часть его ждала, что гифтрот что-то выболтает, потому что казалось, что это вполне ей свойственно, но когда он покосился на нее, то обнаружил, что рогатый монстр повесила голову и слепо смотрит в снег.

Но он не сомневался, что Андайн сама обо всем догадалась.

Теперь ее взгляд сосредоточился на нем, сверкая чистой ненавистью. Он мог поклясться, что на миг увидел лазурную вспышку под ее повязкой.

– Я убью это.

***

Его ничего не заботило.

Санс прочитал его душу и теперь все знал, а Папирус теперь воочию увидел реакцию своего брата. Увидел этот взгляд, полный ужаса и омерзения, увидел, как он опускается на колени в снег, после того, как всего на секунду взял его душу в руки. Его это не удивило, учитывая, как сильно он пострадал. Разумеется, он будет выглядеть кошмарно, он и чувствует себя кошмарно.

Это неважно.

Он уже доказал, что не способен ни на что – быть хорошим стражем, хорошим братом, хорошим другом, даже защитить себя. Взгляд Санса подтверждал, что он был отвратительным мерзким провалом.

Боль уже грозила добить его.

Так почему бы не позволить ей это?

Когда он ощутил, что начинает соскальзывать в оцепенение – а может даже в небытие – его пронзил свежий укол исцеляющей магии в районе грудной клетки. Это возвратило ему несколько ХП и выдернуло в сознание, вместе с ним вернув всю боль, и он не смог унять дрожь, попытался протестовать, но не получилось.

Остановитесь.

Еще одно прикосновение исцеляющей магии.

Хватит.

Он не хотел продолжать существовать. Больше не видел в этом смысла.

Приглушенные голоса вокруг поднялись в гневе – на него, само собой. Даже когда он не мог двигаться, все равно приносил неприятности, все еще причинял боль окружающим. Тогда зачем они хотели исцелить его? Зачем хотели его вернуть?

Он услышал рядом голос – голос Санса – и что-то взяло его руку. Почему? Что происходит?

Приложив все свои силы, чтобы повернуть голову, он увидел, что рядом с ним сидит Санс. Он что-то говорил, Папирус силился разобрать его слова.

– …позволил это…

Он снова вздрогнул и закрыл глаза. «Я знаю, прости, прости…»

Еще слова, на этот раз тише. Санс отпустил его руку, и что-то накрыло нижнюю половину тела. А через мгновение послышался другой голос, который он узнал бы где угодно – Андайн.

Она тоже была зла.

Он не мог посмотреть на нее, не мог, ему не хватало сил, вынести стыд перед Капитаном и другом за свой абсолютный провал. Он больше не хотел быть здесь, хотел только, чтобы все прекратилось…

Боль прострелила плечо.

Она пропала так же быстро, как и появилась, притупившись до ноющей ломоты в костях. Если бы у него оставалась энергия, сейчас он бы тяжело дышал, но дыхание не было чем-то необходимым для скелетов, так что он этого не делал.

Он услышал, как она заговорила снова, и почувствовал гнев за ее словами, но кроме этого… сожаление?..

Конечно она сожалеет, что доверилась кому-то вроде него. Почему он был так туп, чтобы думать, что когда-нибудь станет достаточно силен или умен для вступления в Королевскую гвардию?

Санс снова схватил его за руку, но что-то в этом казалось странным. Он не имел привычки хватать за руки кого-то, на кого злился.

…Разве они не на него злятся?

Как бы отвечая на его вопрос, заговорила Андайн, и он разобрал ее слова:

– Я убью это.

Это. Не его. Но что тогда за это? Или кто…

…кто…

Ужас пронзил его. Он впился в тело сильнее боли и усилил агонию в душе. Глазницы распахнулись, челюсть открылась так широко, как только было возможно, грудная клетка тяжело вздымалась, пока он пытался выдавить слова.

– аааааааАААААА…

Вместо слов его горло покинул хриплый крик, и он снова начал тяжело дышать, пытаясь увидеть что-то расфокусированным взглядом, но он понимал, что сейчас они должны смотреть на него. Ему необходимо что-то сказать. Необходимо.

«Не делайте этого, не убивайте его, я не могу быть причиной чьей-то смерти».

– Н… не… у…

«Пожалуйста, не убивайте его, он может перестать, я не смогу стать лучше, но он все еще может измениться».

– Н-не… уби…

«Прошу, не убивайте моего друга».

***

Рот Андайн округлился, гифтрот несинхронно моргала глазами, а из глазниц Санса пропал свет.

Первые слова, произнесенные Папирусом с тех пор, как они его нашли, и они были о защите напавшего на него.

Трое монстров не могли вымолвить ни слова.

– …Но мы не можем все так оставить! – наконец, крикнула Андайн. – Этот подонок все еще рядом! Он не ожидает, что мы…

– Тише! – бросил Санс, его улыбка превратилась в уродливую гримасу.

Она обернулась на него.

– Ты хочешь пощадить этого урода?!

Он снова смог найти в себе силы заговорить, и его голос был низким и смертельно спокойным.

– Я не думаю, что у нас есть возможность отбросить его желания.

– Ты рехнулся!

Закрыв глазницы и делая вдох, он готовил себя, напоминая, что почувствует. Он открыл глазницы – в одной полыхнуло лазурное сияние – и обратил душу брата в синий.

Он мысленно отошел в сторону от потока информации, который лился из души, и сосредоточился на Андайн и гифтроте. Лицо Капитана побледнело, а гифтрот втянула воздух и задержала дыхание. Убедившись, что они получили полное представление, он отпустил свою магию.

Андайн выругалась сквозь зубы.

Тем временем Санс снова закрыл глазницы, собрался с мыслями и сфокусировался, поборов свою печаль, гнев и боль. Ему не нравилось делать все так, но…

Он открыл глаза.

– Я с лихвой позволил Папирусу страдать, и я не намерен продолжать это дальше.

– Тогда что нам делать? – спросила Андайн, и ее лицевые плавники сокрушенно опустились. – Просто пустить все на самотек и надеяться, что это больше не повториться с ним? С нами?

Гифтрот фыркнула, тряхнув рогами.

– Нет, – Санс еще секунду смотрел на Папируса, а потом протянул руку и мягко пожал ладонь брата. Часть его хотела чего-то другого – втянуть в объятия, прижать к себе – но он боялся, что сделав это, может уже не отпустить. – Нет. Этого я не намерен делать, – пальцами другой руки он прикоснулся к чему-то в кармане своих шорт. – У меня есть план.

Наконец, он повернулся к Андайн.

– Последи за Папирусом вместо меня, и вылечи, если сможешь. И убедись, что собаки помогут, когда появятся здесь.

Андайн прищурилась.

– Издеваешься? Хочешь, чтобы я сидела здесь, пока твой слабый за…

– Я не планирую сражаться, – холодно ответил он. – Говорю же, у меня есть план, – потом он повернулся к гифтроту. – Можешь отвезти меня к растению?

Хотя казалось, что она воспряла духом, он заметил, что ее тело слегка поникло. Несмотря на это она кивнула.

– Разумеется.

– Ладно, – он снова развернулся к Андайн. – Дай мне полчаса, или пока собаки не придут. Если я не вернусь, оставь Папса с ними и иди по следам гифтрота.

После этих слов Андайн слегка расслабилась.

– Хорошо, – она пересела ближе к Папирусу и осторожно положила свою руку поверх его.

Поколебавшись, Санс снова подошел к брату и осторожно погладил по голове, старательно избегая любых ссадин и ран.

– Я вернусь, бро. Эта штука никогда тебя больше не обидит.

Челюсть Папируса дрогнула.

– Бу… дь… ос… то…

– …Буду, – Санс еще секунду смотрел на брата, а потом обратился к гифтроту. – Выдвигаемся?

Она кивнула и опустилась коленями на снег. Он быстро оседлал ее, держась за рога.

– Отвези меня туда, а остальное оставь на меня.

– Понятно.

И с этим она побежала.

***

Папирус слышал, как они уходят. Он хотел позвать Санса, но голос снова перестал ему подчиняться. Он не имел понятия, что задумал его брат, но это вызывало беспокойство – что Санс сделает с Флауи? Что Флауи сделает с Сансом?.. Что если Флауи сделает с Сансом то же самое, что сделал с ним?!

Что-то ярко зеленое блеснуло рядом с его грудной клеткой и шеей, и он вскрикнул – куда тише, чем раньше.

– Шшш. Держись, – Андайн старалась, чтобы ее голос звучал мягко, но насколько он знал ее, это ненадолго.

Еще больше исцеляющей магии просочилось в его верхние позвонки и ребра, облегчив дыхание. Его грудь тяжело поднялась, и он застонал.

– Почти…

К нему медленно пришло осознание, что ХП потихоньку увеличивается, и вместе с этим пришло ощущение ран на груди и шее. Он не думал, что возможно почувствовать больший стыд, чем он уже чувствовал, но вот он здесь – пытается сдержать всхлипы и стоны боли, которые сейчас, когда к нему вернулся голос, пузырились внутри. Но все старания прошли напрасно, потому что слезы снова начали собираться в глазницах.

– Тебе, эм… должно быть больно, да? – спросила она, пошевелив лицевыми плавниками. – Слушай… не стесняйся. Я… – она прикусила губу, – я плакала, когда Азгор как-то раз навалял мне на тренировке… Немного так.

Несмотря на то, как жалко, насколько ужасно он себя чувствовал, Папирус не смог сдержать тихий смешок, услышав неловкость в голосе Андайн.

– Эй! – крикнула она, и в ее тон вернулась привычная грубость. – Я приказывала тебе смеяться?!

И вся легкость мгновенно пропала, ее заменил ужас, скелет вздрогнул – он снова напортачил, расстроил Андайн, разозлил ее…

– П-прости, Андайн, прости!..

– Ох, черт возьми, я просто пошутила, Папс! – поправилась она, и ее голос снова стал мягче. – Агх, просто… иди сюда.

Не успев даже возразить, сказать, что не может двигаться, скелет ощутил, что Андайн подсела ближе и прислонилась спиной к дереву. Она взяла его под руки – ох, как больно! – и он схватил воздух ртом, когда она перетащила его к себе на колени. Боль прострелила его таз и позвоночник, заставив кричать:

– Нет, нет, нет, нет, нет!

Но к его удивлению, он услышал, как Андайн расстегнула пальто, и моргнул, когда она укрыла его полами, прижимая к своему теплому телу. Практически агония для его нижней половины, но, опять же, сидение на холодной земле было не лучше.

– Все хорошо, все хорошо, – шептала она, обвив его руками, но не крепко – так, чтобы не навредить. – Я не сделаю тебе больно и удостоверюсь, что никто больше этого не сделает.

Еще одна дрожь прошила его тело, и он закрыл глаза, в разуме кишели мысли… он мой друг, но я ранил его, и поэтому он сделал это со мной, это моя вина, не его…

Он ощутил, как ее грудь заколыхалась от неловкого, вымученного смеха.

– Ты всю мою футболку слезами устряпал, чувак, – сказала она, осторожно утирая его лицо рукой. Он и не понял, что снова начал плакать, но слишком сильно устал, чтобы остановить поток слез. – Эх, я в этом вообще не шарю…

– Э-это… – заикаясь, начал он, не отрывая взгляд от собственной грудной клетки. Хотя ее магия исцелила несколько ран, он все еще видел тонкие шрамы, оставшиеся на их месте. – Э-это… м-моя вина.

– Что это? – на автомате спросила Андайн, но секундой позже опомнилась. – Нет! Почему ты так думаешь?!

«Потому что я сказал ему, потому что он спросил, а я сказал, потому что я обидел его, потому что я плохой друг, потому что я все равно это заслужил…» Мысли роились в его голове, но он ничего не сказал. Душа была слишком тяжелой, и слишком легкой, и слишком хрупкой, чтобы выдержать разговор, как будто она могла разрушиться или вытечь через грудную клетку, а, может, все сразу. Он попытался поднять одну руку, чтобы прижать ее к ребрам, но не смог найти сил даже на это.

– Послушай, Папирус, это вовсе не твоя вина, – сказала она, несильно сжимая его. Он поднял на нее взгляд и вздрогнул, увидев, что она смотрит на его ничем не прикрытые ноги. – То, что эта дрянь сделала с тобой… это… это непростительно. Никто не заслуживает подобного, особенно ты.

На удивление, ее голос слегка дрогнул, и было похоже, что она попыталась скрыть это за повышенной громкостью.

– Что за больная тварь! Ни один монстр в Подземелье не посмеет причинить кому-то такую боль! Мы же не люди! Мы не должны вести себя, как они!

Блеск в глазах Андайн заставил Папируса безудержно вздрогнуть – он понимал, что она злится от его имени, но видеть ее такой из-за того, что он влип в неприятности…

– Я убью его, – прорычала она, оскалив желтые клыки, и глазницы Папируса в тревоге распахнулись. – Я вырву этот сорняк из земли и буду пронзать его, пока…

– А-Андайн, нет! – вскрикнул Папирус, слезы снова заструились по его скулам. – Н-нет, нет, н-не делай этого, пожалуйста, пожалуйста…

Над ними повисла давящая тишина, смешанная с тяжелым напряжением. Папирусу потребовалось мгновение, чтобы осознать, что не он один трясется – Андайн тоже дрожала, все так же прижимая его к своему телу. Посмотрев в сторону, она вытерла лицо тыльной стороной ладони, облаченной в перчатку.

Сосредоточившись на том, чтобы успокоить свое дыхание, она потянулась к нему и нежно погладила по затылку, огибая ушибы. Папирус закрыл глаза, стараясь игнорировать боль и вместо этого сосредоточиться на ощущении ее пальцев, поглаживающих голову, на звуке ее дыхания, на биении ее души – сильной, надежной и ноющей от боли.

– …Прости, Папс, – пробормотала Андайн, наконец разбив молчание. – Я не очень хороша в таком. Но…

Она слегка передвинула его в объятиях, и он открыл глаза, когда она осторожно откинула полы своего пальто.

– Я смогу это сделать.

Папирус моргнул, частично, чтобы избавиться от слез в глазницах, частично из-за зеленого сияния, текшего от рук Андайн.

– Я не врач, но я могу хотя бы немного помочь, – она прижала ладонь к его голове, и он ощутил, как исцеляющая магия просачивается в его затылок и челюсть.

Даже если он чувствовал, как рассасываются ушибы и затягиваются ссадины, исцеляющая магия ничего не могла поделать с болью в душе. Даже если его тело исцелится, что потом? Он никогда не сможет вступить в гвардию. Он никогда не сможет снова посмотреть Андайн в глаза, как своему Капитану. Черт, да он даже сомневался, что сможет снова вернуться к обязанностям часового. Он никогда не вернется к тому, что имел раньше. Никогда… никогда…

Его правую руку свело болью, и он вскрикнул. Постепенно давление и боль уменьшились, но не исчезли полностью, и ему потребовалось время, чтобы понять, что Андайн сжимает его руку. Он взглянул на нее и с удивлением встретился с ее широко открытым глазом, зрачок сжался, а губы оттянулись назад, обнажив клыки.

Она казалась… испуганной?

– Н-не делай так, – ее дыхание сбилось, и Папирус задался вопросом, что она могла увидеть. – Я прослежу, чтобы этот сопляк не добрался до тебя снова, и твой брат вернется, и мы выведем тебя из этого леса и отведем к тому, кто сможет тебя подлатать. Хорошо?

Он не услышал последнюю часть – упоминание брата накрепко застряло в голове.

Санс!..

– Ч-что… ч-что Санс собрался делать?..

От этих слов Андайн вздохнула и отвела взгляд.

– Я не знаю… но лучше бы ему поторопиться.

Папируса захлестнуло беспокойство: что если Флауи нарушит свое обещание и ранит Санса? Если Санс ранит Флауи и только разозлит его? Что если… что если…

Андайн внезапно встрепенулась, а потом наклонилась, чтобы заглянуть ему в глазницы.

– Эй, – теперь в ее взгляде была уверенность, которая производила впечатление, даже если на девушке не было брони. – Пора приниматься за обязанности часового.

Папирус моргнул. Она серьезно?

– Н-но…

– Мне нужно, – она поправила его положение и пересадила выше на коленях, – чтобы ты высматривал и выслушивал псов. Не отключайся. Не утопай в своих мыслях. Это важно, часовой. Дай мне знать, если ты увидишь или услышишь, что они приближаются к нам. Понятно?

Она была серьезна. Он так устал и не понимал, почему она не могла сделать все сама, но… мысль о том, чтобы дать кому-то другому мучиться, была невыносима. В нынешнем состоянии потребуется вся его концентрация, но он может с этим справиться.

– Д-да, Капитан.

– Хорошо, – положив руку ему на спину, она снова начала разжигать исцеляющую магию. – Не отвлекайся ни при каких условиях, часовой.

Когда Папирус ощутил, что исцеляющая магия начала просачиваться в его кости, у него снова возникло искушение погрузиться в мысли о своем состоянии. Но… нет, Андайн дала ему задание, и он не имел права провалить его. Не снова.

В лесу царила тишина, псов нигде не было видно, но он следил за окружением. Он будет хорошим часовым.

Он должен.

***

Душа Санса бухала в такт копытам.

Ему приходилось прикладывать все возможные силы, чтобы сдержать магию в узде, чтобы не дать проявиться очередному гастер-бластеру, чтобы подавить сияние в глазнице, чтобы не позволить абсолютной ярости сожрать его живьём.

– Мы… близко… – пропыхтела гифтрот. Ее речь становилась все невнятнее, и Санс бегло подумал, как много она бегала по лесу сегодня вечером. И, наверное, то, что она таскает его на спине, никак не идет ей на пользу. Нужно будет найти способ отблагодарить ее позже, как только они закончат задуманное.

Если это когда-нибудь закончится.

В его разуме снова возникло видение брата – лежащего сломанным на поляне, неспособного двигаться, едва способного говорить – и мысль, что он сам довел ситуацию до подобного, лишь сильнее подхлестнула его гнев, который грозился взорваться шквалом опасной магии.

«Нет, – напомнил он себе. – План сработает. Должен».

– Скоро, гифтрот? – спросил он, сосредоточившись в основном на том, чтобы удержаться у нее на спине.

– Я-я… я дум…

Мир накренился, и гифтрот внезапно оказалась в нескольких метрах от него, хрипло крича. В его разуме все перемешалось, но на краткий миг он подумал, что она, должно быть, оступилась и отправила его в полет. Вот только он не помнил, как она падала, и не помнил удара об землю.

Он попытался встать, но ноги встретили пустое пространство.

Он напрягся, чтобы поднять руки, и понял, что они крепко прижаты к телу.

Мир медленно пришел в норму, и он ощутил, как его магия пульсирует внутри – холодная, безумная и пугающая. Краем глаза он заметил гифтрота, подвешенную в воздухе, точно так же, как и он, с помощью нескольких лоз, обвитых вокруг ее тела. Копыта били по воздуху, и она потрясенно мотала головой.

– Ловушка… – прохрипела гифтрот, все четыре глаза закатились. – Л-ловушка…

– Верно!

Высокий жизнерадостный голосок пронзил его, ударив мощным ощущением дежа вю. Он чувствовал, что должен был узнать его, но не узнавал.

Хотя на самом деле знал, кто это.

А теперь и заметил, когда тот выпрыгнул между деревьев неподалеку. Но, внезапно, он нырнул в снег и через миг возник всего в шаге от них.

Скелету потребовалась вся его сила воли, чтобы не отвести от этого взгляд.

Это был золотой цветок – Санс узнал бы его где угодно – но у него было лицо. Набросок Папируса оказался даже точнее, чем скелет думал, начиная от количества лепестков и заканчивая тем, как стебель поддерживал бутон, но все же…

Рисунок не передавал – не мог передать – явную ненормальность штуки, представшей перед ним. Пока он разглядывал растение – не растительного монстра, а именно растение, которое двигалось, словно живое дышащее существо, так, будто у него была своя воля – по его метафорической коже ползли мурашки. Особенно пугало то, что цветок покачивался и дрожал, словно ребенок, едва сдерживающий свое волнение перед открытием долгожданного подарка.

И помимо этого было кое-что еще – он ощущал это, он всегда мог чувствовать это в монстрах, и сейчас такое же ощущение исходило от этой штуки, чем бы она ни была.

У него был УР.

– Божечки, ну вы, ребята, конечно, и тупые! Поверить не могу, что вы решили, будто сможете так просто достать меня! – оно смерило Санса взглядом, оно расплылось в глумливой ухмылке, демонстрирующей зубы. – Разве ты не был ученым когда-то, а, мусорный мешок? Мне казалось, что ты должен быть умнее!

Первое, что он сделал, прежде чем ответить – попытался обратить эту вещь в синий. Даже не протягивая руку для фокусировки, он все равно мог пользоваться магией, вот только что-то было не так. Его магия не находила внутри этого существа ничего, за что можно было зацепиться.

Внезапно он осознал, в чем дело, и ему с трудом удалось сдержать крупную дрожь.

Несмотря на нарастающий ужас, Санс не позволил себе ничем выказать свою реакцию. Он продолжил фальшиво улыбаться, стараясь, чтобы его улыбка не превратилась в гримасу.

– Ага, – ответил он, удерживая голос настолько спокойным, насколько было возможно. – Походу, немного подрастерял сноровку.

Цветок на миг наморщил лоб, а потом его взгляд стал безразличным.

– Не то чтобы мне было какое-то дело! – сказал он и тут же вернулся к своему отвратительно жизнерадостному поведению. – Я не мог дождаться, когда поговорю с тобой.

– Мог бы сделать это в любое время, знаешь ли, – ответил Санс, приподняв надбровную дугу. – Обычно я довольно свободен и ничем не связан.

Черты цветка определенно исказила вспышка раздражения, ухмылка Санса от этого стала немного более естественной, но ненадолго, лишь пока он не вспомнил, что натворил этот цветок.

Внезапно гифтрот захрипела, вскинула голову и замолотила конечностями по воздуху. Санс повернул к ней череп, и ему потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что лозы вокруг ее груди и живота затягиваются. Он быстро повернулся к цветку.

– Это, по-твоему, шутка, улыбающийся мусор? – прорычал он. – Разве что тебе наплевать на эту зануду, – он сделал паузу, и уголки его рта дернулись. – Или на своего брата.

Тело скелета невольно напряглось, а магия внутри забурлила. Он отчаянно попытался сдержать ее и заставить тело снова расслабиться, но было уже слишком поздно, довольный собой цветок расплылся в широкой злорадной улыбке.

Он добился нужной реакции.

– Да, – сказал он, приближаясь к Сансу. – Тебе ведь и правда наплевать на все, что касается твоего брата, да?

Санс заставил себя улыбаться, даже если чувствовал, что должен делать совсем не это. Не реагируй. Не реагируй. Не реагируй. Не реагируй.

Но, похоже, цветок не собирался так просто отступать. Он вытянул стебель вверх, выше, чем можно было ожидать от его габаритов, и почти прижался к лицу скелета.

– Хах, даже отрицать не будешь?

Не реагируй, не реагируй, не реагируй…

– Ты ненавидишь его, правда?

Не реагируй, не реагируй…

Наконец, улыбка цветка потухла, а на лбу появились морщины.

– …Что ж, – сказал он, тряхнув лепестками. – Как я и говорил, похоже, до этого гифтрота тебе совсем нет дела.

Гифтрот снова закричала, Санс в отчаяние повернулся к ней. В этот раз она выпучила глаза, и в воздухе рядом с ней начали сливаться белые точки… снежинки?

– Ох, нет, нельзя!

Виноградные лозы вокруг Санса затянулись, и его кости напряглись, отчаянно сопротивляясь хватке, чтобы сохранить единственное очко здоровья.

Цветок еще немного подержал его так, заглядывая ему прямо в глазницы, а потом перевел взгляд на гифтрота, которая настороженно наблюдала за ними.

– Если один из вас атакует меня, я раздавлю другого. И так, чисто для справки? У него всего одно ХП.

Гифтрот судорожно выдохнула, и волшебные снежинки растаяли.

– У-ужасное растение…

– И ты, – он снова качнулся ближе к лицу Санса. – Тебе лучше быть поразговорчивее, иначе я сломаю твой позвоночник.

Так что он заговорил, сказал пару ласковых, которые заставили цветок ухмыльнуться.

– Тц, следи за языком! – съязвил он, насмешливо склонив голову. Но лозы немного ослабли, дав гифтроту вздохнуть чуть свободнее, так же как и ему. – Но раз уж мы снова говорим, давай-ка вернемся к делу: скажи мне, ты ненавидишь своего брата?

Он больше не мог поддерживать улыбку, но, по крайней мере, попытался сохранить бесстрастное выражение.

– Нет, – прошептал он.

– Серьезно! Не надо меня дурачить. В смысле, я к тому, что ты позволил ему выйти из дома так поздно ночью… – скелет не успел возразить, а цветок отклонился, поднял из-под земли очередную лозу, приложил ее кончик к одному из листьев, делая вид, что подсчитывает что-то, загибая пальцы, и продолжил: – Так, дальше ты не сделал ровным счетом ничего, чтобы помочь ему, без предупреждения привел постороннего в дом, старательно скрывал его провал от него самого, чтобы у него не осталось другого варианта, кроме как выяснять все самому… О! И давай не будем забывать, что ты вторгся в его личную жизнь: пробрался в его комнату под покровом ночи, чтобы выведать его мысли, – он склонил голову. – Какая забота с твоей стороны.

Ярость вскипела в Сансе, и он не смог сдержать дрожь.

– Т-ты шпионил за нами!..

– Ага! Но, эй, не моя вина, что я на самом деле что-то обнаружил. Я мог бы шпионить за тобой и узнать только, что ты хороший заботливый брат, а может даже еще лучше – тот, кто вообще не дал бы ему вляпаться в эти неприятности! – его лицо пугающе изменилось, стало более злобным и теперь походило на второй рисунок Папируса.

Но это не было так ужасно, как обвинения, выдвинутые против Санса растением – все правдивые.

«Но… нет, нет, сосредоточься, Санс, он просто отвлекает внимание от…»

– А что насчет тебя? – спросил скелет, глядя в темные, похожие на провалы, глаза цветка. – Зачем ты так поступил с Папирусом?

От этого лицо цветка вернулось в норму – насколько может быть «нормальным» ожившее растение – и он хитро улыбнулся.

– Любопытно было.

Ярость пронзила его тело, заставив каждую кость напрячься.

– И все?!

– Любопытно было, – продолжил цветок, – как сильно ты на самом деле заботишься о своем брате. Как на самом деле близки ваши души. Как сильно я могу ранить его, пока вся эта боль, в конечном итоге, не выплеснется на тебя, – он качнул головой. – И ответ куда интереснее, чем я думал. В смысле, если бы ваши души на самом деле были так близки, то ты бы знал, как помочь ему, ведь так?

Это снова перевернуло все с ног на голову. Он понимал, к чему ведет этот разговор. Понимал, что цветок пытается вывести его, но не мог возразить – его разум оказался слишком занят, исторгая из себя оправдания, придумывая, почему цветок был неправ, потому что он должен быть неправ. Но душа ныла, и он покачал головой.

– Я пытался, – прохрипел он. – Я перепробовал все, что мог придумать.

– Ну, что ж, похоже, ты так и не придумал то, что действительно могло помочь. Видимо, ты не так уж и хорошо знаешь своего брата, – прошипел цветок, наклонившись вперед и вглядываясь в глазницы Санса. – Ты можешь пробовать, сколько тебе влезет, и все равно ничего не добьешься. Можешь стараться и стараться изо всех сил, но твоему брату станет только хуже, ты никогда ничего не делаешь лучше. Все неприятности из-за тебя.

Теперь скелет дрожал сильнее, даже если лозы сдерживали его. Он хотел бы взять себя в руки, но цветок узнает и снова может ранить гифтрота…

– Я-я все еще могу помочь ему. Я сделаю все, что только возможно, могу…

Цветок, откинув голову назад, разразился визгливым хохотом и смеялся, пока из его глаз не потекли слезы, которые застыли на его лепестках.

– О! – выдохнул он, вытирая лицо лозой. – Я знал, что ты комик, но это было просто нечто!

Он снова встретился взглядом с Сансом, и его лицо прорезала зубастая улыбка.

– Все, что ты можешь – недостаточно, – внезапно его черты смягчились, он наклонил голову и спросил тихим голосом: – Хочешь, я открою тебе секретик?

Ответит он или нет, не имело никакого смысла, поэтому он промолчал. В этом вопросе у него не было выбора, и цветок это знал.

Так что он наклонился ближе и прошептал:

– Он рыдал и звал тебя.

Санс перестал дышать.

Перед его внутренним взором промелькнула непрошенная картина – туманная, но достаточно реалистичная – Папирус, подвешенный на лозах так же, как и они сейчас, растение, делающее с ним все, что вздумается. Скелет кричал и звал брата, а его голос уносил ветер. Папирус…

Он моргнул и дернулся в путах.

Папирус?!

Каким-то образом Папирус был здесь. Он не понимал, как так вышло, но внезапно осознал, что смотрит в сведенное болью лицо брата, которое замерло в считанных сантиметрах от его.

– САНС! ПОМОГИ МНЕ, САНС! – и это был голос Папируса, определенно его, но Санс точно знал, что не смог бы так четко это представить…

Ему потребовалось время, чтобы понять, что лицо брата обрамлено золотыми лепестками. В груди болезненно кольнуло, и вместе с этим пришло осознание, что это цветок – он взял лицо его брата, он говорил голосом его брата…

– СААААААААНС! – закричал он, покачивая головой. – САНС, ПОМОГИ МНЕ, ПРОШУ!

Скелета прошиб холодный пот, его трясло, и он не смог сдержать свой дрожащий голос:

– Х-хватит.

По лицу Папируса – цветка – потекли слезы.

– С-С-СААААНС! П-П-ПОМОГИ! ПРООООСТИИИИ!

– Х-хватит, остановись, пожалуйста, – он чувствовал капли пота, теперь бегущие по его лицу – а пот ли это? – а душа разрывалась и болела, магия кипела, бурлила, действовала, повинуясь собственной воле, и он не мог остановиться. – Пожалуйста, прошу.

– СААААНС, П-ПО-аааааааааа– ПОМОГИ! ПРОШУ, С-СПАСИ МЕНЯ! ПРОСТИ-ииииааааа! НЕ БРОСАЙ МЕНЯ ЗДЕСЬ! СААААНС…

– ХВАТИТ!

Пронзительный визг наполнил воздух, и лицо Папируса исчезло, ему на смену пришло жестокое, вытянутое лицо цветка, освещенное яростным сиянием сырой магии.

Но, кажется, его не волновала нависшая над ним опасность попасть под беспощадный удар. Вместо того, чтобы шарахнуться назад, он перевел взгляд на гифтрота, которая снова захрипела в ужесточившейся хватке лоз.

Тело Санса продолжало колотить от гнева, печали, боли, от попытки сдержать появление гастер-бластера, который хотел проявиться и излить все его эмоции одним неистовым взрывом. Потребовались почти все его силы, но, в конечном итоге, атака растаяла и исчезла в мерцающих серых хлопьях отработанной магии.

Он больше не мог думать. Единственное, что регистрировало его сознание – эхо мучительных криков Папируса, зовущего брата, который пришел слишком поздно, чтобы спасти его.

Вот почему. Вот почему он никогда ни к чему не прикладывал усилий…

…но поэтому же ему нужно постараться сильнее.

Ради Папируса.

Лоза коснулась его лица, прямо под глазницей, и он вздрогнул.