Текст книги "Aut vincere aut mori (СИ)"
Автор книги: Sininen Lintu
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)
Лицо Ивара скривилось, он крепче сжал нож, замахиваясь и целясь прямо в Бьерна.
Торви первой вскочила на ноги, закрывая своим хрупким телом Бьерна, будто лань пыталась защитить медведя. Ида ахнула, зажала рот рукой, подскочила на стуле. Сигурд тоже встал, но, в первую очередь, заслоняя собой Блайю, на случай, если Ивар психанет окончательно.
– Ивар, прекрати! – подал голос Уббе, сидевший слишком далеко, чтобы остановить младшего брата. – Не слушай его!
Для Блайи все происходящее было фильмом в замедленной съемке, и она вдруг тоже обнаружила себя на ногах, цепляющейся за Сигурда, пытающейся уберечь его от необдуманных поступков. Она не понимала, что случилось с Бьерном, но понимала, что это не может закончиться хорошо.
– Ивар…
Ида поразила всех. Она подскочила к Ивару, вцепилась в его руку, и это напоминало попытки мышки сдвинуть с места гору.
– Ивар, пожалуйста, – выдохнула Ида, заглядывая ему в лицо. – Не делай этого. Ты будешь жалеть.
Что могла знать Ида Блэк, ставшая женой Рагнара Лодброка, о том, что может заставить Ивара пожалеть? Все взгляды обратились на неё, и Хвитсерк тоже поднялся, очень медленно вытаскивая из-за пояса нож. Блайя обхватила Сигурда со спины, утыкаясь лицом между его лопаток, и ей было плевать, что она выглядит трусихой – пусть, если это удержит его, убережет, заставит включить разум и промолчать. Хотя бы ради неё…
Ивар попытался вырвать руку, но Ида ногтями вцепилась в его кожу, причиняя явственную боль. Блайя держала Сигурда в объятиях, напоминая, что ему есть, ради чего жить, ради чего оставаться в стороне в семейных дрязгах.
Ивар медленно сглотнул, опустил руку, глядя куда-то себе на колени. Подбородок его дрогнул. Освободив запястье из хватки Иды, Ивар сморгнул и, развернувшись, выкатился из столовой. Ида, дрожа всем телом, вернулась на свое место, обхватила голову руками, глядя в тарелку. Она была белой, как полотно.
Хвитсерк подскочил к ней, взял её за плечи.
Блайя выдохнула. Сигурд был жив, и она могла чувствовать, как он расслабляется, понимая, что гроза прошла стороной. Эти сны могли свести её с ума: теперь каждое движение Ивара заставляло её напрягаться, будто в любой момент Ивар мог попытаться убить Сигурда.
Она должна поблагодарить Иду, как только будет возможность.
***
Блайе снилась Аслауг. Высокая, с рыжевато-каштановыми волосами, уложенными в косы, в длинном тканом платье, она стояла на краю скалы и смотрела на бушующие волны, и пела. У неё был высокий, сильный голос, и её пение уносило ветром в сторону северного моря. Она пела на своем языке, мрачном и жестком, но прекрасном, как северная природа, как скалы страны, откуда Аслауг была родом. Почему-то Блайя знала, что пела она пророчество, и ей было больно от того, что она не могла понять ни слова.
Аслауг обернулась на её шаги.
– Здравствуй, Эллесдоттир. – Она обернула вокруг плеч свою шаль. – Я знаю, как ты зла на меня из-за слов моего сына, и я не собираюсь оправдываться перед тобой. Однажды мы с Сигурдом встретимся в Вальхалле, и у нас будет много времени, чтобы разговаривать – целая вечность. И у него будет много времени, чтобы любить тебя и ждать, когда ваши дети присоединятся к нам в чертогах Одина. Я здесь не за этим.
– Тогда зачем ты в моем сне, Аслауг Сигурдсдоттир? – Блайя понятия не имела, откуда пришло к ней это старое имя, как не знала, откуда приходят к ней воспоминания о жизнях, которых она не могла и не должна была помнить.
Воронье вспорхнуло из высокой травы, взмывая в небо с громким, надсадным карканьем.
– Много раз Сигурд погибал от руки Ивара, и в этом есть и моя вина. – Аслауг смотрела на Блайю, и в её жёлто-зеленых глазах, так похожих на глаза Хвитсерка, пряталась боль, которую она не могла скрыть. – Но сейчас ты смотришь не туда. Если ты не поверила Провидцу, тебе стоит поверить мне – ты, как и я, вёльва. Смерть Сигурда близко, но змея в траве – не Ивар, он не способен укусить исподтишка. Я была убита подло, хитро, и так же умрет Сигурд, если ты не раздавишь змее голову.
Блайя готова была кричать: она не понимала, о какой змее все говорили ей, потому что ощущала себя в чертовом гадючном клубке, и каждый норовил укусить другого раньше, чем чужие зубы вонзятся в тебя самого.
– Его хочет убить тот, кто убил тебя?
«Лагерта, Лагерта, Лагерта».
Аслауг не стала подтверждать или опровергать её догадок. Она взглянула на Блайю печально и, шагнув к краю обрыва, прыгнула вниз, сопровождаемая шорохом вороньих крыльев. Черные птицы, верные спутники Одина…
Блайя подошла к самому краю скалы, посмотрела вниз и ахнула, отшатнулась: вместо волн там шевелились змеи. Сотни, тысячи змей, и, увидев Блайю, они зашипели.
========== Глава двадцать вторая ==========
Комментарий к Глава двадцать вторая
Вообще-то я не собиралась писать эту главу, но произошедшее с Астрид в 10 серии пятого сезона настолько меня убило, что я решила написать о ней чуть больше уже сейчас. Астрид, определенно, заслужила немного счастья, а не вот это вот всё.
И, да, тут немного раскрываются планы Лагерты. Потому, что так надо для сюжета.
https://pp.userapi.com/c841324/v841324799/66af6/Pk5xUi2v5k8.jpg – aesthetic
Альфред ненавидел оперу с детства. Родители – в большинстве своем Джудит, конечно, – пытались привить ему любовь к классической музыке и непонятному пению на чужом языке, но он так и не проникся ни оперными ариями, ни сопровождающей их пафосной музыкой. Впрочем, и на балете он чувствовал себя, как слепой, которого просят описать радугу. Даже либретто не помогало понять, что же, черт возьми, происходит на сцене.
Элсвита сидела рядом в ложе, по его левую руку. Как всегда, элегантная, в безупречно подобранном платье и с идеальной прической, она смотрела на сцену, но Альфред понимал, что ей тоже бесконечно скучно в этом театре, с этими людьми вокруг, и хочется встать и уйти. Хоть в чем-то они были похожи. Однако Альфред знал, что, если ему всё надоест до зубового скрежета, он поднимется и уйдет, то Элсвита, всю жизнь державшаяся в рамках строгого аристократического воспитания, останется. Ведь ей не захочется ставить его семью в неудобное положение.
Как глупо.
Его семья не беспокоилась, что ставит кого-то в неудобное положение, когда Джудит стала любовницей Экберта, и об этом судачили все, у кого глаза находились на положенном для них месте. Его семья знала, что деньги могут заткнуть кого угодно, и так и получилось. Все грязные слухи сошли на «нет», и родители снова стали для всех идеальной парой.
Оступились, с кем не бывает? Общество зачастую готово простить многое, если у тебя есть деньги. По крайней мере, американское общество.
Альфред повел головой, разминая затекшую шею. Сидеть, всё время глядя на сцену, ему было трудно, но он обучился делать это в совершенстве – иначе было никак.
Оперная дива надрывалась на сцене: кажется, это был дуэт Виолетты и её возлюбленного. Альфред мог поспорить, что мать пустила слезу, как и всегда. Почему-то Джудит, царственную и выдержанную Джудит, всегда трогали пафосные и псевдо-романтичные любовные истории, хотя она изо всех сил старалась это скрыть. И даже назвала его в честь возлюбленного Виолетты в «Травиате».
Альфред незаметно коснулся ладонью галстука, душившего, будто удавка. Что за садист придумал это орудие пытки?! Небольшой драгоценный камень на зажиме царапнул палец. Альфред зашипел, заработав обеспокоенный взгляд матери и недовольный – деда, и сунул поврежденный палец в рот. Металлический привкус крови осел на языке.
Он оглядел зал – женщины в лучших своих платьях, мужчины в костюмах. Каждый пытался быть кем-то, кем не являлся, и Альфред понимал, что здесь и сейчас и сам не отличается от них. Вовсе не здесь он хотел бы быть сегодня, но об этом знал только он сам. Матери и деду он не был нужен таким, каким был на самом деле: они хотели видеть идеального сына и внука, ребенка Ательстана – мужчины, который им обоим был по-своему дорог. Их не интересовало, что творилось в душе Альфреда. Какие бури там правили бал.
Только Астрид знала, каким он был на самом деле, а он знал её. Ведь они разговаривали, много. Так много, что, казалось, знали друг о друге всё, но темы находилось снова и снова. Они любили одну и ту же пиццу и притерпелись к музыкальному вкусу друг друга, смотрели одни и те же сериалы, когда у них было время. Астрид втихую посмеивалась над его подчиненными, когда они называли его «ледяной статуей». Астрид понимала Альфреда с полувзгляда, с одного прикосновения или движения губ. А он чувствовал её настроение, как своё, и слишком хорошо знал, что она – вовсе не «железная леди».
«Железная леди» не стала бы жевать картошку фри и швыряться в него остывшими ломтиками, пока он подшучивал над её любовью к фаст-фуду. «Железная леди» не стала бы плакать на концерте Guns’n’Roses в почти «золотом составе» (весь концерт им пришлось делать вид, что они не знакомы, но после возвращения в отель Астрид постучалась в его номер, и всю ночь они занимались любовью, мешая спать соседям).
Альфред знал только, как заходится его сердце при одном взгляде на Астрид, как приливает кровь к щекам, и как он скучает по ней прямо сейчас, пока на сцене Виолетта пыталась забыть свои некстати вспыхнувшие чувства.
Весь этот пафос, который оперные звезды пытались показать, не имел никакого отношения к настоящей любви. Что-то внутри подсказывало Альфреду, что это было так.
Он оглянулся на отца и деда. Этельвульф склонился к уху Экберта и что-то тихо ему говорил. Со стороны – вполне обычная, пусть и богатая семья, да только Альфред помнил, как плакал, узнав, что Этельвульф ему вовсе и не папа. Даже мать не знала, что он всё тогда слышал, и её притворство, её упорно нежелание даже сейчас раскрыть, кем был его настоящий отец, резало Альфреда без ножа. Ему было почти двадцать, он не был ребенком, но родные всё еще считали, что могут управлять им.
Что ж, он докажет обратное.
Мать заметила его движение в сторону, и он заработал ещё один предупреждающий взгляд. Ох, как же он мог забыть – люди же смотрят на них! Люди будут говорить. И почему она не думала об этом, когда трахалась с его биологическим отцом? Или когда прыгала в постель к деду?
Всё это Альфред с легкостью бы простил, если бы она не врала ему прямо в лицо, если бы нашла в себе смелость рассказать ему об Ательстане и о причинах, что заставили её стать любовницей Экберта. Он был готов понять, но Джудит упорно молчала, склеивая осколки семьи, которой никогда не было.
Из них двоих первым не выдержал её лжи Этельред. Он уехал в Новый Орлеан, поступил там в художественный колледж, чем вызвал негодование деда. Иногда он писал Альфреду письма на личную почту: рассказывал о Луизиане и о людях, которых он там встретил. О вудуистском колдовстве, в которое там до сих пор верят и о вдохновении, которое ему приносят местные легенды и россказни старожилов. Альфред радовался за брата, как не радовался бы за себя. Хоть кто-то из их семьи смог стать по-настоящему свободным.
А к последнему письму Этельред прикрепил фотографию – рыжая девушка в легком платье на фоне могил старого новоорлеанского кладбища. И, хотя Альфред очень любил брата, в его сердце зашевелилось что-то вроде зависти к этой свободе, что позволила Этельреду выбрать себе любовь, не оглядываясь на семью. Если любовь вообще можно было выбирать, в чем он сомневался.
Он бросил взгляд в сторону, на Элсвиту, отчаянно пытавшуюся зевнуть с закрытым ртом. Его жизнь была бы проще, если бы он влюбился в свою будущую жену, но – увы и ах! – любил-то он другую.
Телефон в кармане завибрировал, и Альфред вытащил мобильный, прикрыл рукой экран. Астрид.
«Нужно поговорить, это срочно. Есть новости». Она всегда писала коротко и по делу, зная, что с Экберта станется отслеживать сообщения Альфреда.
«Я в опере», – ответил Альфред.
«Я знаю. Мне тебя видно».
Альфред изумленно приподнял брови, прочитав сообщение. Перечитал. Не обращая внимания на возмущенный шепот матери, приказывающей ему выпрямиться и сесть на место, Альфред облокотился о перила ложи и глянул вниз, в зал. Астрид сидела в пятом ряду ближе к проходу, он мог видеть её темноволосую голову, склонившуюся над телефоном. Вопиющее неуважение к культурному мероприятию, подумалось ему весело.
Его женщина была великолепна, как и всегда.
«Через две минуты у туалетов», – отписала Астрид. Альфред видел, как она убрала телефон в клатч и поднялась, осторожно пробираясь к выходу. Поднялся на ноги сам.
– Что ты делаешь? – Зашептала Джудит, ловя его за рукав пиджака. – Нам предстоит благотворительный вечер после спектакля! Ты с ума сошел? Что люди подумают?
Он пожал плечами.
– Придумай что-нибудь, мама, если кто-нибудь спросит обо мне. Ты это умеешь.
Астрид ждала его рядом с туалетами, и Альфред чуть выдохнул, глядя на её фигуру в темно-бордовом платье. Она была красива, как и всегда, и он бы многое отдал, чтобы назвать её полностью своей, но знал, что Астрид никогда никому не будет принадлежать, и именно это в ней и завораживало. Влекло с неудержимой силой, которую Альфред не мог и не хотел укрощать.
Как же ему хотелось обнять её и не отпускать! Плюнуть собственной семье в лицо и уехать с Астрид куда-нибудь очень далеко, но он не мог себе позволить такую роскошь.
Пока что не мог. Альфред очень надеялся, что скоро всё будет иначе.
– Привет.
– Привет, – Астрид чуть улыбнулась, оглядывая его с ног до головы. – Спорим, в этом дизайнерском ужасе тебе неуютно так же, как и мне в этом платье?
– Даже спорить не буду, – Альфред вздохнул, повел головой в сторону, по-прежнему ощущая, как галстук душит его. – Чуть не свихнулся от скуки. Так что ты спасла меня.
– Не без причины. – Астрид нахмурилась. – У меня есть новость для тебя. Сколько у тебя есть времени?
Альфред задумался. Первый акт оперы еще даже не подошел к концу, но, насколько он знал сюжет «Травиаты», уже приближался к своему логическому завершению. Значит, скоро будет антракт, и дед с отцом выйдут покурить, а мать найдет какую-нибудь из своих знакомых в соседних ложах и заведет с ней ничего не значащий диалог, оставив его и Элсвиту вдвоем.
А потом начнется акт второй, и вся эта тягомотина с певческими страданиями пойдет заново.
– Я бы не возвращался, – хитро улыбнулся он. – А ты?
– Терпеть не могу оперу.
*
Первым делом Альфред выкинул в помойку душащий его галстук и сразу почувствовал себя свободнее. Чтобы не быть замеченными, им пришлось выйти из театра по отдельности, и по отдельности же добраться до квартиры Астрид. Альфред заплатил таксисту наличными и выбрался на улицу, вдохнул воздух полной грудью.
Телефон в кармане звонил, не переставая, и он знал, что мать пытается узнать, где он находится, не понимая, что же с ним происходит, и почему он ушел, ничего не объясняя. Альфред и сам знал, что поступил опрометчиво, поэтому, поднимаясь к Астрид, всё же написал матери сообщение, что у него возникли срочные дела, и это касается Блэков.
И даже почти не соврал, как он потом осознал.
– Иди сюда. – Астрид, приехавшая раньше и уже сменившая пафосное вечернее платье на домашнюю футболку и шорты, втянула его в квартиру и захлопнула дверь. – За тобой никто не ехал?
Альфред нахмурился, припоминая, не видел ли он в зеркало заднего вида никакой машины, следующей за его такси.
– Нет, – произнес он. – Ничего такого.
– Хорошо. – Астрид потянулась и быстро поцеловала его в губы. Альфред прижал её к себе, утыкаясь носом в макушку и вдыхая запах чуть резковатых, холодных духов, так не похожих на любимые Элсвитой цветочные ароматы. – Я сварила кофе.
– Да в жопу кофе. – Альфред приподнял её лицо, обводя пальцем контур её губ, на которых еще сохранились следы яркой помады. – Я соскучился.
– Я тоже. Но сначала дела. – Астрид вывернулась из его объятий, склонила голову набок, оглядывая его. – Хорошо, что ты выбросил эту удавку, – одобрительно кивнула она и усмехнулась. – Я почти ощущала, как тебе некомфортно.
Она потянула с его плеч пиджак, и Альфред с удовольствием подчинился. Астрид лучше многих знала, как он от души ненавидел официальные костюмы и как хотел бы просто расслабиться и побыть не наследником корпорации, а самим собой.
– У меня есть новости. – Астрид поставила перед ним чашку с кофе. – И не очень хорошие, хотя это зависит от того, насколько мы можем обернуть их на пользу себе.
Альфред ухватил её за руку, притянул к себе на колени и уткнулся лицом в изгиб её шеи.
– Рассказывай, – пробормотал он. – Я тебя очень внимательно…
Астрид вздохнула, но он мог поклясться (не на Библии, нет, но всё же), что она улыбалась.
– Как с тобой говорить о серьезных вещах?…
– Я же сказал, что слушаю. – Альфред крепче сжал руки у неё на талии. – Я не глухой. Я просто скучал по тебе.
– Или скучал из-за оперы, – поддела его Астрид шутливо. На пару минут она позволила себе расслабиться в его объятиях, чуть откинувшись назад и положив голову ему на плечо. – Пей свой кофе. – С еще одним вздохом она всё же поднялась, достала из шкафчика сахар и насыпала в свой чай несколько ложек. – Сегодня я разговаривала с Лагертой.
Альфред отставил чашку и обеспокоенно подался вперед. Он знал, что Лагерта Ингстад связывается с Астрид лишь в самом крайнем случае, и её внезапное появление на горизонте ему совершенно не нравилось. Лагерта, он знал, ненавидела Ивара и его братьев, и в любой момент могла вмешаться в его планы, чтобы удовлетворить собственное желание уничтожить детей Аслауг.
Альфред был уверен, что и жену Рагнара Лодброка убила именно Лагерта, хотя доказательств у него, разумеется, не было. Если Лагерта собиралась кого-то уничтожить, она делала это быстро и чисто, так, что комар носа не подточит. Сам Альфред мало знал Лагерту, но Экберт рассказывал ему о ней, и в его тоне мешались восхищение и неприязнь. Экберт восхищался Лагертой так сильно, что даже не удосуживался это скрыть. И Альфред порой задумывался: не было ли у его деда романа с первой женой Рагнара?
От Экберта, право слово, можно было ожидать, чего угодно.
– Что сказала Лагерта?
– Завтра у Лодброков праздник – языческая свадьба, Сигурд женится. – Для Альфреда слова Астрид не были новостью, но он молчал, слушая, что она скажет дальше. – Она не раскрывала мне подробностей, но намекнула, что на свадебном банкете намечается… что-то. – Астрид водила пальцем по краю чашки, глядя на терпкий ароматный напиток, от которого поднимался пар. – Что-то, что позволит Ивару ещё больше обозлиться на Блэков. Что-то страшное. Я думаю, она хочет навредить кому-то из них, но представить всё так, будто совершил это Исайя.
– Черт! – Альфред выругался, откинулся на спинку стула и запрокинул голову назад. – Черт, черт, черт!
Это были не просто плохие, это были отвратительные новости. Альфред чувствовал, что находится на перепутье. Он мог позвонить Ивару и сообщить о возможном готовящемся покушении, но этим он подверг бы опасности Астрид, потому что Лагерта могла догадаться, откуда у Ивара появились сведения о её планах. Он мог умолчать об этом, но тогда на его руках, вероятно, проступила бы кровь одного из Лодброков, против которых он, по сути, ничего не имел. Ивар был гордым и самовлюбленным мальчишкой с отвратительным характером, мнившим себя гением, но в планах самого Альфреда он играл очень важную роль, и если Лагерта собиралась покуситься на его жизнь, это было плохо, очень плохо.
– Ивар? – Спросил он.
– Не думаю, – покачала головой Астрид. – Если Лагерта решит мстить, она начнет с кого-то менее важного, чтобы отвести от себя подозрения и заставить Ивара подозревать Блэков. Она будет подбираться к Ивару постепенно, наблюдая, как он бесится, не в состоянии предотвратить гибель своей семьи.
– Твою мать… – Альфред прикрыл глаза. Его планы висели на волоске только потому, что Лагерта не нашла лучшего момента, чтобы развернуть кампанию по своей мести. – Твою ж мать!
Шестеренки в его мозгу заработали с невероятной скоростью. Если кто-то из Лодброков умрет, то Ивар наверняка подумает, что именно Исайя добрался до их семьи, и тогда кровавая баня не заставит себя ждать. Альфред не собирался наблюдать, как ситуация уплывает из-под его контроля. Но и подвергать Астрид опасности не хотел: он слишком хорошо понимал, что предательства Лагерта не простит.
Предотвратить чью-то смерть окончательно Альфред не мог – Лагерта могла заподозрить, что информация уплыла. Но мог ли он сделать что-то, чтобы попытаться обернуть ситуацию в свою пользу? Ему казалось, что у него пойдет из ушей дым, так старательно он пытался найти выход из складывающейся ситуации.
Не находил. Впервые в жизни Альфред не находил выхода, и он был почти в отчаянии. Оно захлестывало его черным маревом, и, как он ни старался, у него плохо получалось противостоять этому. Астрид почувствовала его состояние. Поднявшись, она подошла к Альфреду и положила руки на плечи, принялась разминать уставшие, напряженные мышцы.
– Ты ничего не можешь сделать. – Она прижалась губами к его макушке. – Сейчас мы можем только наблюдать, а справляться придется с последствиями.
Альфред понимал, что она права. Без подробностей, которые Лагерта вряд ли рассказала кому-то, кроме собственного мужа, они не могли сделать ничего, и оставалось лишь беспомощно наблюдать и готовиться к встрече с последствиями бури лицом к лицу. Возможно, когда станет ясно, к чему приведут действия Лагерты (и приведут ли, Альфред не мог не думать, что хотел бы, чтобы её планы погорели), он поймет, что делать.
Но он ненавидел быть беспомощным.
– А вторая новость? – спросил Альфред, уже предчувствуя, что ничего хорошего Астрид ему не скажет.
– За нами следил человек Ивара. Я его знаю, это Гуннар. Он отличная ищейка, но туп до невозможности во всем остальном. – Астрид зарылась пальцами в волосы Альфреда, массируя голову. – Не думаю, что он выяснил что-нибудь стоящее, но я решила, что ты должен знать. Я заметила его слежку сегодня, когда выходила из оперы. Даже не скрывался почти, кретин, – она хмыкнула.
О, Господи…
Альфред застонал. Только этого не хватало! От мысли, что Ивар мог воспользоваться своим знанием и постараться навредить Астрид, его начинало тошнить от ужаса. В его семье считалось, что иметь слабость – значит, позволить врагу победить тебя. Астрид была его слабостью, и если Ивар узнал об этом…
Если он только узнал…
Твою мать.
Альфред выдохнул, пытаясь успокоиться. Кровь стучала в висках так шумно, что он не слышал собственного дыхания. Холодный ужас, медленно заползший в сердце, не позволял сосредоточиться. И если новость о планах Лагерты его выбесила и заставила лихорадочно думать, что делать (ничего они не смогут), то слежка Ивара – напугала.
– Я не знаю, какая новость хуже, – хрипло признался Альфред. Его голос дрогнул. – Ивару нельзя давать в руки такие козыри. Я не могу подвергать тебя опасности. – Он поднялся, приблизился к Астрид и обнял, прижавшись лбом к её лбу. – Я не могу позволить ему навредить тебе… – шепнул он.
– Не бойся за меня. – Астрид обвила руками его шею. В отличие от Альфреда, который страшился за неё больше, чем за себя, она была нордически спокойна, как и всегда. Его всегда поражало её умение оставаться спокойной, когда он нервничал. И эта уверенность передавалась и ему. – То, что он знает о нас, может стать нашим козырем, а не его. Позволь Ивару думать, что он сможет держать тебя на крючке.
– Астрид…
– Эй. – Она потерлась кончиком носа о нос Альфреда. – Сейчас мы всё равно ничего не можем сделать с происходящим. Ты заварил кашу, и она теперь начинает закипать. Пусть дойдет до точки кипения. И тогда ты поймешь, что делать дальше.
Альфред прекрасно знал, что она права, но всё равно сжимал её в объятиях так, будто в любую минуту мог потерять. И, когда по потолку скользнул свет фар проехавшей мимо машины, Альфред впервые за долгое время подумал, что Астрид нужна квартира несколькими этажами выше.
========== Глава двадцать третья ==========
Комментарий к Глава двадцать третья
Первая часть свадьбы. Снова немного флаффа. Главу со свадебным ритуалом и ужином пришлось разделить на две части, так как она получилась слишком длинной. Клятвы для ритуала пришлось взять у древних кельтов, но будем считать, что неоязычники модернизировали ритуал :)
https://pp.userapi.com/c830401/v830401866/2e9e7/oJ8e7mD5Zfs.jpg – wedding aesthetic
https://www.youtube.com/watch?v=U8VMYLniuDk – песня из эпиграфа.
Итак, последний спокойный день Лодброков начинается :)
Today’s the day I’ll make you mine
So get me to the church on time
Take my hand in this empty room
You’re my girl, and I’m your groom
Come to me my sweetest friend
This is where we start again…
© Goo Goo Dolls – Come To Me
Платье спадало почти до самого пола, мягко обнимая тканью лодыжки. Блайя покорно сидела на стуле, позволяя Торви вплетать в её волосы белые цветы. Лицо Торви было немного опухшим, будто она плакала добрую часть ночи, но, как обычно, она была очаровательна и спокойна. И, разумеется, делала вид, будто ничего не произошло.
– Что тебе нужно знать о нашей свадебной церемонии, – рассказывала она мягким, глубоким голосом, убаюкивающим не хуже колыбельной, – это что во время неё жрец приносит жертву Фрейе или Тору, в зависимости, чье благословение он просит у богов для молодых. Поэтому тебе не стоит бояться: животные созданы для того, чтобы становиться жертвой для богов Асгарда. Я знаю, что ты не привыкла к нашим обычаям, но ты – часть семьи теперь, и ты должна.
– А ты? – Спросила Блайя.
– Я росла в маленьком норвежском городке в соответствии с нашими традициями, – улыбнулась Торви. – Моя семья принадлежала к языческой общине. Меня не пугает ни кровь, ни смерть. Там, где конец – всегда начало, и лучше, чтобы вашим началом стала смерть животного, чем человека. – Она вплела в локоны Блайи последний цветок и отошла, разглядывая результат своих трудов. Казалось, она осталась довольна. – Бьерн взял меня вдовой, а для вдов у нас нет столь красивой церемонии, как для юных девушек, но все-таки мы поженились, и освятили наш союз именем Тора. Помни, что Сигурд настолько теперь твой, насколько ты – его, и будь ему верной, и он будет верен тебе. – Её улыбка стала печальной. – По крайней мере, так должно быть.
Что-то в её тоне заставило Блайю подняться и, шагнув к подруге, обнять её.
Торви не была той, кто выносил сор из избы, и об её браке с Бьерном все знали только то, что она сама позволяла узнать. Торви сияла улыбкой, рассказывая о семье, и встала на защиту мужа, когда Ивар в порыве гнева пытался убить его. Торви была похожа на хрупкого, испуганного олененка, но за её нежной внешностью пряталась мужественность, не всегда самой Блайе доступная.
Она могла бы быть древней воительницей когда-то. Она могла бы защищать свою семью до последней капли крови сейчас. Ценил ли это Бьерн? Знал ли он, что взял в жены валькирию?
– Не волнуйся. Тебе нечего бояться. Всё будет хорошо, – произнесла Торви. – Всё будет хорошо.
Блайя смотрела на себя – и вновь не узнавала. Ей казалось, будто в зеркале отражается не она сама, а языческая принцесса, пришедшая прямиком из прошлых веков. Змей на её шее удивительно гармонировал с её общим обликом, а цветы в распущенных темных волосах подчеркивали фарфоровую бледность кожи. Блайя не привыкла смотреть на себя, как на красивую женщину, – спасибо Элле, она помнила его уроки, – но сейчас ей показалось, она понимает, почему Сигурд выбрал её когда-то, и почему продолжает выбирать из жизни в жизнь.
– Думаю, давать советы относительно супружеской постели тебе не нужно. – Торви рассмеялась, будто и не было печали, охватившей её пять минут назад. – О Сигурде ты знаешь, несомненно, больше меня. Но совет почаще не носить нижнее белье остается в силе.
Блайя покраснела и поспешно перевела разговор на другую тему. Личное для неё всегда оставалось личным, и она не любила распространяться о том, что было у неё на сердце. Или что происходило у неё в постели. И в этом с Торви они были похожи.
– А где будет проходить… всё?
– О. – Торви усадила её обратно на стул, принялась колдовать над её лицом. – Округ Кук выделил язычникам, признавая их религию равноценной мировым, небольшую местность недалеко от деревни Барттлейт, где мы можем проводить свои ритуалы, не мешая местным жителям. Это недалеко, всего около полутора часов на машине.
Блайя застонала:
– А нельзя было поближе?
– Мы уважаем наши традиции. – Торви чуть сощурилась, разглядывая только что подведенный глаз Блайи. – Тебе понравится, там очень красиво. Потом мы вернемся сюда, чтобы отпраздновать ваш союз, освященный богами.
И она снова вернулась к своей работе визажиста, что-то напевая под нос на норвежском языке, мелодично и тихо. Блайя вздохнула, покорно смежая веки вновь и используя образовавшуюся паузу в разговоре, чтобы прислушаться к своим ощущениям. К её сердцу, в котором, как обычно, не было покоя и тишины.
Она хотела стать женой Сигурда. Она уже ею была, но что-то внутри неё жаждало принадлежать ему перед его богами так же, как перед людьми. Стать его навсегда и перед ними тоже, и присоединиться к нему там, куда он уйдет после смерти. Мысль, что они могут быть разделены, казалась Блайе невыносимой. Если его боги слушали её, помогали ей, давали подсказки, о которых она не могла и мечтать, то она хотела уважать их так же, как уважала мирские законы. Если его боги признали её, она хотела быть достойной этой чести.
Но также Блайя знала, что уже была его, с самого начала, с первой их встречи, и ничто не могло изменить этого. И никто.
«Кровь от крови моей, – подумала она, вспоминая слова, что должна была произнести, держа Сигурда за руку и глядя прямо в глаза неизвестному ей пока жрецу. – Плоть от плоти моей, и я отдаю тебе свое тело, чтобы мы стали едины, и я отдаю тебе свою душу, пока наша жизнь не придет к концу…»
Какое-то неясное беспокойство, вызванное очередным предупреждающим сном, заворочалось в её сердце, и Блайя решила, что она должна быть начеку. Если им суждено идти по жизни рука в руке до самой смерти, что ж…
Она постарается, чтобы этот конец наступил ещё нескоро.
*
Их венчал пожилой жрец с длинными седыми волосами, и Блайя чувствовала прохладу весенней травы под своими босыми ногами. Сигурд стоял рядом с ней, что удивительно, тоже в белом, и тоже босиком. Кровь стучала у Блайи в висках, бешено, сумасшедше, и она не могла отвести взгляда от худого лица языческого когана, и ей казалось, что однажды, когда-то и где-то, она уже видела его, и он об этом знал. И помнил её.
Хвитсерк подвел к жрецу белую, в черных пятнах, козу, и держал её, упирающуюся, за рога, пока тот одним движением перерезал животному горло, одновременно подставляя чашу под струю крови. В воздухе разлился металлический, тяжелый запах, но Блайя с удивлением поняла, что её даже не воротит от этого. Она стояла, выпрямившись, и ладонь Сигурда сжимала её руку. Блайя знала, что он нервничает точно так же, как и она сама.
