сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
— То есть, скорее в отпуск выберусь я, чем ты? — Влад выгнул бровь и, поставив на стол глубокую салатницу с каким-то аппетитным салатом, сел на диванчик, наблюдая за Димкой. Каждый жест, взгляд, движение. Да, он будет отчаянно скучать. Наверное, даже еще сильнее, чем скучал когда-то.
— В точку, — Дима кивнул и протянул Владу бутылку. — Открывай.
Только ради того, чтобы снова увидеть Димку он готов пахать за троих. Но, кажется, именно это ему и предстоит. Ничего. Больше работы, больше известности, больше шансов на то, что его заметят на Западе и пригласят сниматься в Европу.
Влад вытащил пробку и аккуратно разлил вино по бокалам. Нежное белое с легким фруктовым ароматом и едва заметным осадком на дне.
— Ну, давай, предлагай тост.
— «За нас» — не оригинально. Но… за нас, Влад, — улыбка Димы была болезненной, но теплой. — Спасибо тебе за эти семь дней и за то, что я почти вспомнил, каким был когда-то.
Тот протянул руку и легонько растрепал длинную Димкину челку. Мелодично зазвенели бокалы.
— Тебе спасибо, Дим. Просто спасибо. За все.
— Чувствую себя героем какого-нибудь женского романа, — нарочито наигранно поморщился Бикбаев и сделал глоток. — Ммм… вкусно… — Хотелось говорить, говорить, только бы заполнить повисшую вдруг между ними странную неловкость. Не чужие уже друг другу, но… Странно это все. К тому же они и, правда, как в романе. Осталось только на колени встать и обещать ждать до гроба. Бред-то какой…
Дима выдохнул и поставил бокал на стол, попросив:
— Закрой глаза, мой хороший.
Влад послушно зажмурился. Ну, а что еще скажешь? Что хочется взять за руку, переплести пальцы, и смотреть, смотреть в глаза всю ночь? Заниматься не сексом, заниматься любовью, целовать, любить, нежить, срывать стоны с полных красивых губ?
Черт!!! Он любит Димку. Любит. До звездочек под зажмуренными веками.
Дима легко коснулся его сжатых пальцев, лежащих на столе, и встал. Обошел диванчик, достал из внутреннего кармана плоскую тонкую коробочку, открыл и поставил ее перед Владом. Никакого пафоса, ничего того, что могло бы… заставить Влада почувствовать ему обязанным. Небольшой кулончик из серебра высшей пробы в виде звезды и недлинная, но затейливого плетения цепочка.
— Открывай, — убедившись, что все лежит так, как надо, Дима чуть подался вперед и обнял Влада, прижимаясь грудью к спине и целуя макушку.
Пальцы Влада скользнули вдоль плетения, замерли на звездочке и дрогнули. Сердце пропустило удар, а потом ухнуло в пропасть, срываясь на совершенно безумный бег.
— Димка…
— Просто хочу, чтобы у тебя что-то осталось на память обо мне.
— Бикбаев, — тихим хриплым голосом сказал Влад.
Что же ты делаешь со мной, Бикбаев! Что же ты творишь! Ты же меня по кусочкам, по ниточкам на сувениры с собой. Всеми мыслями с собой, всеми желаниями. До последней капельки крови. До последнего короткого вздоха.
Тихий выдох щекоткой скользнул вдоль позвоночника.
Ты и так со мной, Димка. Даже если в Таиланд занесет, в Австралию или к черту на рога. Ты все равно со мной будешь. Во мне.
Рвется с губ безжалостно задавленное «Я люблю тебя».
— М.? Тебе не нравится? — что-то в голосе Влада заставило Диму отстраниться, отступить. И пожалеть о том, что сделал. Наверное, это было лишним. Совсем лишним. — Извини. Я дурак.
Влад обернулся к нему, поймал взгляд, понимая, что если Димка не разучился читать по глазам — все поймет. Почему-то казалось, что стоит только произнести эти три слова, и случится что-то непоправимое.
«Мне нравится», — говорил, кричал взгляд. — Мне нравится, ведь это ТВОЙ подарок. Но ты весь — не в вещах и не в подарках. Ты это то, что я буду беречь глубоко в душе и никому-никому не показывать».
Они дарили друг другу много разных поцелуев. Но только одним поцелуем Влад признавался в любви. Трепетно, жарко, будто не ласкал эти губы никогда.
А Диме было больно. Так больно, словно сердце сводило судорогой. Словно не ласкал его Влад этим поцелуем, а методично и не торопясь убивал. И не понять — почему вдруг так больно стало. И взгляд голубых глаз жжет. Что он сделал не так?! Где ошибся?! И разрывается душа на две половинки. Уйти, сбежать раз и навсегда. И остаться рядом, ласкать, нежить, доказывать, что дорог.
Дима отстранился, отвел глаза и потянулся к цепочке. Почему-то боясь поднять взгляд, надел цепочку на шею и слабо улыбнулся:
— Поноси ее хотя бы сегодня. Пока я здесь.
— Я ее не сниму, — Влад подставил шею, позволяя Диме застегнуть замочек. — Если бы ты знал, как я не хочу тебя отпускать… Моя воля — и не отпустил бы. Вот только… Такие как ты просто так со сцены не уходят. И не забываются. Ты не сможешь бросить все, не сумеешь просто. Часть тебя всегда будет на сцене. И за тобой всегда будут охотиться охочие до скандальных снимков.
В ответ Дима только мягко улыбнулся и коснулся шеи губами. Прав Влад. Во всем прав. Но пока он здесь. Последние часы, но они есть. А, значит…
Дима целовал Влада, шею, плечи, ключицы в вырезе майки. То сильно, то нежно. То зло, то мягко. Оставляя пунктиры на его теле.
Многоточия его поцелуев туманили разум Влада. Куда подевалась его первая, та самая первая злость? Куда подевалась ирония и жадное желание попробовать и забыть? Растворились в пугающей нежности. К нему. К мальчишке. К парню. К мужчине. К Диме.
«Я люблю тебя…» россыпью поцелуев.
«Я люблю тебя…» дрожью ресниц на коже.
«Я люблю тебя…» прикосновением пальцев к обнаженному телу.
Сегодня все по-другому. Касания, взгляды… И почему-то не хочется улыбаться. А утонуть в этой близости, погрузить на самое дно. Забыты тарелки, забыто все. Только имена… Да всплывает в памяти карта ЕГО тела. Родинки, волоски, складочки и изгибы. Самые сладкие места и самые чувствительные.
— Влад… — Возможно, эта ночь — последняя совместная в их жизни. А, значит, надо провести ее так, чтобы помнить о ней до самого конца. До новой встречи.
У Димы исключительно чувствительная спина. Он смеется и стонет, если ласкать кожу под тонкой тканью трикотажной кофты. Еще более чувствительна поясница. И если пощекотать немного здесь, под поясом джинсов, можно сорвать чувственный стон. Такой сладкий. Такой пряный. Такой желанный.
Они поняли друг друга без слов. Зачем тратить бесценное время на тягостное молчание, когда кусок в горло не лезет, если можно… если хочется заниматься любовью. ЛЮБОВЬЮ.
Коридоры, как в тумане, порог, задернутые портьеры и полумрак комнаты. Ставший уже родным диван и прохлада простыни.
— Иди ко мне… — опрокинуться на подушку и протянуть вперед руку. — Влад…
Влад принял его руку, переплетая пальцы, и опустился на постель.
Он не шептал, не выдыхал эти слова. Просто шевельнулись губы, касаясь губ: Я люблю тебя…
Шум в ушах, и рвалось из груди сердце. И ни выдохнуть, ни слова не сказать… Голос пропал, остался только шепот:
— Хочу быть твоим сегодня…
— Ты и так мой… родной, — на дне невозможно голубых глаз почти болезненная нежность.
Они обнажены, они касаются друг друга с трепетом. И неожиданной страстью, поглощающей до самого конца, до той грани, за которой не остается ничего, кроме обнаженной души.
— Нет, — Дима накрыл ладонью его рот. Словно испугался чего-то, каких-то слов, которые, как показалось, вот-вот сорвутся с губ Влада. — Не надо. Не говори ничего. — Это усложнит и без того не легкую ситуацию. — Лучше просто поцелуй меня…
Просто поцеловать, просто накрыть его собой, лаская всем телом, согревая теплом, точно убеждая: верь мне, во что бы то ни стало. Без просьб, без убеждений, без лишних слов, каждым поцелуем, каждым касанием доказывая: ты — мой. Ты мой. Мой нежный, мой страстный, мой неистовый и ненасытный. Мой любимый.
…Когда все закончилось, захотелось еще. Еще и еще. И плевать, что сердце еще не успокоилось, что тело еще не остыло, и нега не ушла. Плевать. Только не пустые разговоры ни о чем или попытки что-то понять. Хотя… Ведь можно просто помолчать, правда? Без слов побыть рядом, напитываясь ощущением его тепла и присутствия впрок. Дима тихо выдохнул, повернулся, натягивая на них одеяло, и, молча обняв Влада, уткнулся в его шею, тихо сопя и поглаживая еще чуть влажное плечо.
А Влад так и уснул, обнимая Димку, будто даже во сне боясь потерять, отпустить, расстаться с ним. И там, во сне, все-таки сказал ему. Непоправимое. Неостановимое. Рвавшееся с губ. Я люблю тебя, Димка. Проклятие мое, как же я тебя люблю. И там, во сне, Димка улыбался ему и уходил. Таял, ускользал из его объятий. И где-то далеко фоном звучал его голос — мне приснились фиолетовые бабочки…
— Не уходи, пожалуйста… — Влад Соколовский последний раз плакал тогда, на концерте, когда Димка уходил из проекта. И больше никогда и никто не видел его слез. Но там, во сне, по щекам катились капли. А Димка все отдалялся и отдалялся.
…Влад тихо, отчаянно застонал во сне, и Дима поджал губы, замирая. А, может, все-таки.? Нет! Нет… Не стоит. Долгие проводы — лишние слезы. Лучше он сам… Дима поправил одеяло и вышел из спальни, плотно прикрыв за собой дверь. Выбраться из объятий уснувшего Сокола, не разбудив его при этом, было тяжело, но необходимо. После этого странного дня, вечера и начавшейся ночи, Дима был в этом уверен.
Письмо он писал на обратной стороне последнего листа распечатанного сценария. Быстро, почти не задумываясь. Закончил, оставил на столе… Влад увидит обязательно. А сейчас нужно собираться.
Но уйти просто так Дима не смог. Топтался на пороге, то берясь за дверную ручку, то отпуская. «Эскорт» уже ждал у подъезда, а он все никак не мог заставить себя сделать шаг. А когда тянуть уже было нельзя, тихо зарычал про себя и вернулся в спальню. Пару мгновений, словно зависнув, смотрел на тень, лежащую на лице Влада, а потом склонился, мягко, почти невесомо касаясь губ. Влад шевельнулся, и Дима вылетел из комнаты и из квартиры. Сбежал по лестнице, успокаивающе кивнул мгновенно напрягшейся охране и нырнул в салон ждущей его машины. Все. Вот теперь точно все.
До следующего «когда-нибудь», Влад. Надеюсь, я не успею свихнуться до этого момента.
Влад потянулся всем телом и сонно вздохнул. Мутный серый свет утра пробивался сквозь щель в шторах и, как на зло, полоска света перечеркнула его лицо, вырывая из сна. Он вытянул руку из-под одеяла и тут же лихорадочно подхватился с места. Вторая половина его постели была пуста. Димки не было.
— Дима?
Тишина. Только на кухне тихонько пиликнули часы, отмечая, что уже восемь, утро воскресенья, и два часа назад Димкин самолет покинул пределы Российской Федерации.
— Дима… — все внутри похолодело. Он уехал. Он не посчитал нужным разбудить его, чтобы попрощаться. Он просто вышел из квартиры, захлопнул за собой дверь и растворился в потоке жизни. Будто и не было его. Будто минувшая неделя была сном. И теперь Влад проснулся.
Он выбрался из постели, отмечая попутно мелочи: сложенный халат, Димкины штаны и футболка на кресле, бокал, в котором на донышке оставалось вино. Ровно глоток. Но кромки ЭТОГО бокала касались ЕГО губы.
Коридор. Запертая дверь. На вешалке больше нет его куртки, а на полочке не стоят больше его кроссовки. Влад прижался лбом к гладкой поверхности и медленно сполз на пол, обнимая колени. Он не плакал, нет. Мужчины, как известно, не плачут, они огорчаются.
Но как же больно…
Острый лучик кулона-звездочки впивается в кожу. Он был. Он был рядом и они… Влад закричал. Завыл, точно раненный зверь, кусая губы, до медно-соленого вкуса во рту.
Кто я для тебя, Димка? Кем я был для тебя все эти дни и ночи?
Он заставил себя подняться с пола только когда буквально начало сводить судорогой все тело. Кое-как дохромал до ванной, встал под душ, выкрутив напор горячей воды на максимум. Только перестав дрожать, он позволил себе выйти. Как жаль… на нем больше нет запаха Димки.
Нужно просто заставить себя что-то делать. Если он вернется в постель — он попросту не сумеет встать. Не захочет. Так и пролежит весь день. А потом и ночь… А нужно заставить себя двигаться. Собрать и бросить в стирку постель. Навести порядок на кухне. И не думать о том, что самолет с самым дорогим человеком на свете сейчас очень высоко и далеко. Кое-что изменить увы, невозможно.
Он действовал почти не думая. Ожесточенно растирался полотенцем, одевался, срывал с дивана простыни, с подушек наволочки. Порядок он наводил механически. Вот только так и не смог заставить себя убрать с глаз долой Димкины вещи. Ближе к полудню желудок все-таки напомнил о себе. Пришлось идти на кухню, разогревать вчерашний «романтический» обед-ужин.
Лист бумаги, распечатка, которую они читали вчера вместе. Исписанная размашистым ЕГО подчерком.
«Прости, Влад. Я не стал тебя будить, но так лучше, поверь. Я бы попросил тебя забыть о том, что было, но не могу просить то, чего сам сделать не могу. Ты дорог мне, и я благодарен тебе за то, что ты был в моей жизни. Я отдохнул душой рядом с тобой. Спасибо тебе за это, Влад. Спасибо.
И до встречи «когда-нибудь».
Дима».
Тарелка с грохотом разбилась о стену, запущенная сильной рукой. Ни телефона, ни адреса. А будет ли для них это самое когда-нибудь? Этого Влад не знал.
========== Часть 7 ==========
14.
— И что эта шлюшка о себе возомнила?! — Дима метался по комнате, как лев по клетке и переводил сигареты. Прикурить, сделать пару затяжек, выбросить в пепельницу, вытащить новую, прикурить, сделать пару затяжек…
— Девочка торопится раскрутиться, — Гельм наблюдал за ним, откровенно посмеиваясь.
— Не за мой счет! — Дима крутанулся на каблуках и снова начал свой забег по комнате.
Иза Стравински до той «эпохальной» встречи числилась в «начинающих» певичках уже пару лет. Уроженка Восточной Европы, смазливая, молодая и наглая — она рвалась к вершинам, не гнушаясь ничем, включая скандалы и «черный пиар». Обладала не плохим, в общем-то, голосом и могла добиться успеха, но ей явно не хватало той индивидуальности, которая цепляет зрителей и слушателей. Их знакомство не было случайным, хотя выглядело именно так. Дима понятия не имел, какие связи задействовала она или ее продюсер, чтобы в тот вечер нашумевшей кинопремьеры оказаться с Димой по-соседству в кинозале, но свой шанс она использовала на всю катушку. И на следующий день все таблоиды запестрели их совместными фотографиями. Дима только диву давался тому, как мастерски папарацци из обычного взгляда/жеста создают такие вот кадры. Журналы уже задавались вопросами о «новом романе Дмитрия Берга», а он сам только рычал, читая краткую сводку этого бреда. Гельм посмеивался, но не вмешивался, полагая, что такая шумиха только способствует популярности. Дима рычал и на него, но все вопросы журналистов блистательно «не слышал». Но сегодня чаша его терпения переполнилась: Иза дала «откровенное» интервью, в котором, захлебываясь восторгом, рассказывала о том, как долго она ждала такого мужчину, как Дима; как он внимателен/нежен/заботлив. Причем умная сучка ни разу не заикнулась о том, что они встречались после того вечера в день их знакомства. Просто многозначительно и таинственно молчала, позволяя журналистам и читателям все додумывать самим. Что они с успехом и делали. Естественно, умножая ее популярность.
— Успокойся, — Гельм докурил и отправил сигарету в пепельницу. — Я вмешаюсь, если это понадобится. Но не раньше. Ты стал слишком дерганным, Дима. Я начинаю жалеть, что дал тебе этот отпуск. Нужно было загрузить тебя работой, — встал, помахал рукой в воздухе, разгоняя сигаретный дым, и Дима огрызнулся.
— Зато ты сейчас все наверстываешь, — пару мгновений смотрел в зеленые глаза почти с ненавистью, а потом отвел взгляд. — Я возьму себя в руки. Как обычно.
— Ты сильный. Я знаю, — Гельм обозначил улыбку уголками губ и вышел из номера, посоветовав не сидеть в Интернете, а просто выспаться. Дима что-то пробурчал ему в ответ, включил кондиционер и рухнул на диванчик, с силой растирая ладонями лицо. Возьмет себя в руки, как же…
А в Москве уже зима. Снежная каша и мороз. И, несмотря на то, что до Нового года еще далеко, магазины уже все в мишуре и снежинках. Люди, как могут, приближают праздник. И Влад…
