Текст книги "Прыжок с кульбитом и валидолом (СИ)"

Автор книги: Сербский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава тридцатая, в которой герои говорят за жизнь и намечают планы

Вечер в летнем саду продолжался. Мама с Верой занимались по хозяйству, а я принимал очередных гостей – Алену с папой.

Антон опять прикинулся шлангом, схитрил, выбрав позицию наблюдателя.

– Не спешите, я записываю, – простонал он слабым голосом раненого героя.

На столе, покрытом новой белой скатертью, блестел чисто намытый чайный сервиз. Родители этот комплект любили и берегли, доставали по большим праздникам. Будет нам потом втык... Расписанный цветами набор являлся редкостью, не каждая семья могла себе позволить посуду настоящего китайского качества.

Надраенный самовар сиял в лучах заходящего солнца, отдавая часть бликов хрусталю рюмок. Не хуже сверкали стаканы тонкого чешского стекла, окружившие бутылку коньяка. Ну не нашлось в доме коньячных бокалов, заменил стаканами, что поделаешь... Пасторальную картину сельского уюта завершали живые яблоки. Погрузневшие, но еще зеленые, они живописно, целыми гроздьями, свисали над столом, заставляя пригнуться.

Апофеозом гастрономической вершины предстали сладости, выставленные в широком ассортименте.

– Мамочки мои, – потрясенно прошептала Алена, бессильно падая на скамейку. – И что, можно вот так брать... и кушать?!

Она обожала сладости. Однако отец ее ограничивал, считая конфеты баловством, вредным для здоровья.

– Конечно кушай, зайчик, – ласково предложил я. – А папе я пока коньячку налью.

Папа не возражал.

– Почему нет? – произнес он мою любимую фразу. – Будьте здоровы.

После первой он закусывать не стал, только шумно выдохнул носом. Ловким движением я снял салфетку с блюда, где притаились малюсенькие бутерброды из гренок – с икрой, красной рыбой и балыком. Шпажек в это время еще не знали, поэтому канапе я обозначил заостренными спичками. Труд невеликий, однако Дмитрия Ильича проняло.

– Ну-ка повтори, – он показал глазами на бутылку. А после исполнения заказа добавил: – Хороший коньячок.

Еще бы. Когда это армянский 'Праздничный' был плохим?

Слизнув остатки зефира с пальцев, Алена уставилась в блюдо с канапе. Потом распахнула на меня свои невероятные глаза:

– Какая красота! Даже жалко трогать.

– А ты не трогай, солнышко, ты бери, – я налил папе третью рюмку.

– Говори, по какому поводу праздник, – следом за дочкой Дмитрий Ильич решился нырнуть в блюдо с закуской. И не пожалел, судя по выражению лица.

– Хотел с вами Алену обсудить, – просто начал я.

Вроде обычное слово 'обсудить' произнесено, но ко мне метнулся взгляд испуганного котенка. Чует кошка, чье мясо съела. Однако сегодня сладкий праздник, и Алена будет залита медом по макушку.

– Недавно я узнал о желании девушки поступать на экономический.

Папа молча ждал продолжения.

– И у меня возник вопрос: а не станете ли вы алмазом резать простое стекло?

Папа хмыкнул.

– Однако Алена Козловская не алмаз, она драгоценный бриллиант. Редкий, даже уникальный, – я мягко гнул свою линию. – Нет, что девушка выучится на экономиста, у меня сомнений нет. Родина не пострадает, Алена станет исправно трудиться в конторе. Но, Дмитрий Ильич, если посмотреть на девочку беспристрастно, со стороны?

Мне удалось расшевелить папу – взглядом он согласился посмотреть, но сначала налить.

Нарядилась девушка скромно – в простое, на первый взгляд, светлое летнее платье. На своем веку мне немало довелось повидать такой обдуманной и дорогой простоты. И макияж классный, почти не заметен. Волосы собраны в замысловатую прическу, ногти пострижены коротко, лак нанесен прозрачный. В общем – скромность, возведенная в абсолют. Продуманная девочка.

– Присмотревшись издали, мы обнаружим идеальную фигуру, – ровным голосом я излагал факты. – При всем желании картинку так не нарисуешь, как это сделала сама природа.

Опустив голову, Алена замерла над чашкой чая. А я будто читал таблицу умножения:

– Критический взгляд в упор не обнаружит изъяна, даже малейшего пятнышка. Тут нет недостатков, сколько не выискивай. Наоборот, каждая деталь в отдельности – маленький шедевр. Линия бровей, кисти рук с тонкими пальчиками, бездонные синие глаза, совершенные ноги и изящные лодыжки... Если просто сказать, что Алена красива, это будет банально, бледное подобие вместо описания образа. Мне кажется, еще предстоит придумать такие слова, чтобы передать, какая она необыкновенная и ослепительная.

Девичьи уши потихоньку заливало красным.

А Антон пробормотал:

– Так-так, 'необыкновенная и ослепительная'. Записал! Продолжайте.

Я продолжил:

– Но это не бездушная кукла, какими обычно изображают блондинок. Ваша девочка обладает живым умом и мягким характером. Французский язык освоила без проблем, даже в охотку. Очень музыкальна, поет нежным голосом. Она улыбчива и отзывчива, на нее невозможно обидеться. Ну как обидишься на солнце, которое обжигает, или на небо, залившее дождем?

Папа с интересом взглянул поверх рюмки:

– Стихи не пробовал писать?

Я немедленно перешел в наступление.

– Стихи в ее честь еще напишут, и немало. Бездыханные тела поклонников ждут своего часа, чтобы упасть к ее ногам. Алена должна блистать в кино, Дмитрий Ильич. Нет, не так: она непременно будет блистать в кино. Ее место в Москве, в институте кинематографии.

– Хм... – усомнился он. – Ты бывал в зоопарке?

– Конечно, – несколько ошарашено ответил я.

– Там есть интересный домик, террариум называется... – папа с наслаждением смаковал напиток. – Так вот, запомни: театральный мир Москвы хуже гадюшника. Все для своих, причем свои тоже грызутся... Думаешь, один ты такой умный? Надю, маму Алены, звали в Москву неоднократно. Она не просто так заслуженная артистка республики, если кто слышал этот голос. Но театральную кухню мы распробовали очень хорошо, спасибо, горчит. Лучше быть первым парнем на своей деревне – есть такая отличная поговорка.

– Аленушка, – ласково я обратился к девушке. – Там на кухне Вера готовит яблочный пирог. Можешь ей помочь?

Умная девочка поняла все правильно. Она кивнула, подхватилась, и исчезла.

– Да и кто с ней поедет? – папа пригорюнился. – Мама не боец, а у меня работа.

– Алена готовая актриса, – выдал я еще один аргумент. – Играет разные эмоции так, что не придерешься.

– Да знаю я, – он махнул рукой. – И была у меня такая мысль. Но маму одну, без пригляда, нельзя оставлять.

– А если мы маму вернем в нашу деревню на первые роли? – вбросил я очередной аргумент. – И заодно избавим от тяги к зеленому змию.

– Кто это мы? – голос папы был полон сарказма.

– Перечисляю: вы, я, она. И еще новое дело.

– И что? – сарказм сменился ироничной улыбкой.

– Как-то писатель Юлиан Семенов заметил, что все артисты по-своему невменяемы, и к ним нужен особый подход. Потому что они живут своей, придуманной ими жизнью. У Надежды Константиновны была собственная, не придуманная, успешная жизнь. И когда она поломалась, причем не по ее вине, сломалась сама Надежда Константиновна. И виноваты вы, Дмитрий Ильич.

– Да? – мне удалось его удивить. – В чем же эта вина?

– Вы ее бросили наедине с проблемами. Вместо того чтобы взять на себя часть груза, близкие люди остались в стороне.

– Да что ты знаешь об этом, мальчишка! – вспыхнул папа. – Чего только мы не делали... А она каждый вечер снова пьяная.

– Ругали, ограничивали, лечили? – хмыкнул я. – Плохо делали.

– Не тебе судить! – папа побагровел.

– Конечно, вы правы, – я сохранял ровный тон, трудному собеседнику следует поддакивать регулярно и доброжелательно. – Но поймите, ваша жена не потеряна для общества.

– Да?

– Ничего трагического, слава богу, не произошло. Поставили на вторые роли? А потом вовсе отодвинули от театра музкомедии? Да и черт с ними! – бодрым голосом конферансье я объявил: – На сцену приглашается творческий коллектив 'Джаз с надеждой'. Солирует заслуженная артистка республики Надежда Козловская!

– Карьера певицы? В сорок лет все сначала? – засомневался он. – И где этот творческий коллектив?

– А вот он, я уже здесь!

– Хм... – папа налил себе сам. – Ну ты и наглец, братец.

Где-то такое уже звучало.

– А что вы теряете? – насел я в окончательном порыве, добавляя голосу убеждения. – Она сама по себе половина оркестра – и фортепиано, и саксофон, и кларнет. Попробуем, посмотрим. Не понравятся одни музыканты, найдем других. Отказаться никогда не поздно, но человека к активной жизни можем вернуть. Поговорите с ней, потом меня на чай пригласите. Вместе посоветуемся. А?

– Ты прав в одном: что-то надо делать, – папа задумчиво вертел рюмку. – Когда человек не знает, к какой пристани плыть, ни один ветер не будет попутным.

Слава тебе господи! Дошло, наконец. Ну и тугодум ты, Дмитрий Ильич, а еще майор КГБ. Кстати, надо посмотреть в досье Коли Уварова, почему в сорок лет он все еще майор? И в каком отделе трудится, это может иметь значение.

Вовремя мы закончили трудный разговор – к столу подошел мой отец, вернувшийся с работы.

– А чего это без меня тут выпивают? – широко улыбнулся он, пожимая руку гостю.

– Да вот, за жизнь говорим с твоим парнем, – усмехнулся Дмитрий Ильич. – Незаметно вырос, совсем взрослый стал.

– Я чую запах яблочного пирога. Жизнь не так плоха, как кажется, – заметил отец, разливая по рюмкам. – И радоваться жизни никогда не поздно!

– Мудрые слова, – подумал я, смакуя свой чай. – Радоваться жизни никогда не поздно, особенно когда она только начинается.

Глава тридцать первая, в которой речь пойдет о сценических образах и не только

Утро началось с телефонного звонка.

– Антон, ты получил зарплату? – без лишних предисловий, в свойственной себе манере, моя жена задала актуальный вопрос. Спросила так, будто пять минут назад мы рассталась.

– Нет, – честно ответил я. – В больнице лежу, болею без зарплаты.

– Но у меня кончились деньги, Антон, – ровно возмутилась она. – Что же теперь делать?

– Не знаю, – пожал плечами я. – А зачем деньги, кстати?

– Мы с дочкой путевки взяли, в Грецию, очень выгодно. Путевки оформили, а на шубы деньги нужны! Ты же знаешь, нам в зиму совершенно нечего надеть.

– Денег нет.

– А на карточке?

– Денег нет, – повторил я. Потом добавил: – И не будет.

– Значит, как Марусе, так деньги есть! И просто так есть, и на детскую коляску тоже, а как мне, так нету? – возмущение в голосе нарастало.

– Чтобы закончить этот бессмысленный разговор, предположу ход твоих дальнейших мыслей, – я начал закипать.

– Да?

– Ага. Дачу не продам, машину не продам, вторую квартиру тоже. Кстати, я ее на маленького Антона записал. И эта квартира мне нравится по-прежнему, получишь свою долю после моей смерти. Если выживешь в драке с остальными родственниками. Драка будет, не сомневаюсь.

Телефон пискнул вдруг, и металлический женский голос сообщил:

– Абонент находится вне зоны действия сети.

Наверно, жена запустила аппарат в стену. Что ж, эту пуповину давно пора было рвать. Иначе говоря, перекрыть краник по выкачиванию денег. Меня здесь нет, в конце концов, я умер! Достали... Вот поеду, заморожу там время, пусть посидят истуканами, без острой потребности тратить мою зарплату.

Я представил себе статую жены, замершую напротив статуи дочки, и усмехнулся. Будут нервировать, так и поступим. И пока Коля Уваров на процедурах, потренируемся немного.

Я совершенно спокоен. Мне не о чем волноваться, нет причин для беспокойства. Течет водопад, шумит речка, горит костер. И по команде 'замри' весь мир сейчас остановится...

***

Анюту я постриг в саду, под яблоней. А что? Нацепил передник, накрыл клиентку простынкой. Потом отступил на шаг, оценивая поле боя. Да, давненько не брал я в руки шашек... Но ничего страшного, голова забыла, руки помнят. Пошла вперед пехота, в смысле расческа. Мастерство не пропьешь, да и чистые густые волосы стричь одно удовольствие. Освещение отличное, и подметать потом не надо, трава все скроет. Машинка для стрижки солидно жужжала, ножницы сверкали, расчески летали. Антон с восхищением наблюдал за моими манипуляциями, впитывая движения и приемы.

– Дай попробовать! – взмолился он под конец.

– Еще чего, – отбрил я опасные поползновения. – На кухне кухарит твоя девушка, там и пробуй, сколько хочешь. А эта прибить может, если что не так пойдет.

– С чего это ты решил? – удивился Антон.

– Включи свежие записи на моем винчестере, сонная тетеря. И вообще, обновления базы данных надо прокачивать постоянно!

– Да понял, понял... – покаялся он. – Не бухти, как старый дед. Так что там с Аней?

– У нее папа чемпион военного округа по самбо, девочка с детства к самообороне приучена.

– Ни фига себе...

– Так что извини, но ошибки сегодня не то чтобы исключены, они недопустимы. От Анюты, брат, не убежишь, вмиг нагонит, и твоим же костылем по хребту накостыляет.

Потом я принес зеркало, и обошел девчонку со всех сторон. Впервые в жизни, наверно, стриг на свой вкус, мнения клиента не спросив. Рискованный ход, однако дело того стоило – Анюта восторженно взвизгнула. Есть все-таки чутье у старого мастера...

Обрезанные косы мы сложили в пластиковый мешок, на память.

– Вера! – требовательно крикнул я.

Одноногий ассистент парикмахера бодро примчался из кухни с двумя полотенцами в руке.

– Неплохо, неплохо, – ревниво отметила Вера. – Аня, сейчас идем в душ, мыть голову. Блузку лучше снять.

Не успел я глазом моргнуть, как Анюта послушно обнажилась. Пулей расстегнула блузку, мигом выскочила из юбки. Оставшись в славном бюстгальтере и симпатичных трусиках, она встала по стойке 'смирно'. Ишь как уставилась на меня своими серыми глазищами! Так солдат на плацу тянется перед старшиной в ожидании дальнейших указаний.

Хороша, чертовка! Плечики усыпаны милыми веснушками, попка оттопырена, живот втянут, грудь задорно торчит на уровне моего носа. А черное белье явно импортное. Не сравнить с моим временем, конечно, но очень приличное. Родители на девочку денег не пожалели, маме респект.

– Лифчик снимать не надо! – встревожено закричала Вера, а потом еле слышно проворчала: – Дура сисястая. Раздеться можно и в душе, вообще-то...

Не желая того, Анюта наступила ей на самую больную мозоль.

Впрочем, Аня не дура и не простушка. Это стало понятно из хитрого взгляда, который она искоса метнула, уходя.

– Ну что, понравилась? – говорил этот взгляд и плавно покачивающаяся попа.

– Хм, – гулко сглотнул Антон. Мысли его разбежались в поиске нужных слов, но где-то там, вдали, и затерялись.

Я тоже слегка опешил. А потом возмутился: почему тропинка такая короткая?! Летний душ надо было в конце огорода ставить!

Из душа Анюты вышла одетой.

– Сядь, радость моя, – приказал я, встряхивая простынку.

Веру перекосило, как от кислого лимона.

– А что, разве не все? – сверкнув улыбкой, удивилась Аня.

– Последние штрихи, – включая фен-щетку, я приступил к завершающему, самому приятному для художника этапу. Заодно устранил кое-какие шероховатости, заметные только опытному взгляду.

Из кухни выглянул Лапик. Усы-локаторы удивленно шевелились – незнакомый низкий звук фена заставил его оглядеться, чтобы оценить угрозу. Он внимательно осмотрел незнакомую девчонку, скрытую простынкой, шевелящийся шнур удлинителя в траве, и плавно отступил на пригретое место, посчитав ситуацию безопасной.

Антон внимательно наблюдал за моими действиями, требуя иногда пояснений.

Наконец настал миг триумфа, когда девчонка увидела себя в зеркале.

– Тоша...– выдохнула она растроганно, до слез. – Я понимаю, Верка будет злиться, но так хочется тебя расцеловать...

Собственно, а почему нет? Любая работа должна быть оплачена. Стыдливо отнекиваться глупо, однако Антон впал в сомнения.

– Нет! – вскричала Вера, заслоняя Антона и ухватив Анюту за руку. – Идем переодеваться!

– Чего? – не поверила девчонка. – Куда переодеваться?

– Сценический образ номер два, – я задумчиво чесал подбородок. – Как думаешь, Вера?

– Да, – злобно и лаконично бросила она, увлекая Анюту на веранду.

От криков радости, раздавшихся через несколько минут, едва не вылетели окна. А затем Анюта царственной павой выступила во двор. Облаченная в 'сценический образ номер два', она смотрелась весьма презентабельно.

Я долго размышлял над девичьими нарядами в группе, и остановился на простом варианте: джинсы с рубашкой. Платье, конечно, не забыл, но в списке образов оно шло под номером 'три'. Сейчас на Анюте были темно-фиолетовые брючки 'чинос', чуть-чуть коротковатые, но мода так и требует, сине-белые босоножки на шпильке и белая мужская рубашка.

– Класс! – оценил Антон.

Я согласился – и размер правильно угадал, и цветовую гамму. На всякий случай во время стрижки я замораживал время, чтобы обмерить Анюту не спеша.

После тренировок фокус получился легко, мир моментально поддался торможению. Антон молодец, помог, несмотря на слабость. Летний сад сверкнул яркими красками, воздух загустел. Звуки скатились в низкий тон, обретя одну ноту. Поблескивая крыльями, пчелы и бабочки замерли над маминой клумбой мальв, а девочка обратилась манекеном. Уже привычное зрелище завораживало, Антон пробормотал что-то восхищенное.

С груди Анюты мерку я снимал внимательно, три раза. Повторял по одной причине, чтобы исключить ошибку. И Антону такой тщательный подход понравился. Потом записал результаты на бумажку, сверил со списком купленных нарядов. Все сошлось, глаз все-таки у меня алмаз.

Обратно, в обычный режим, мир запустился без проблем, только Анюта прошептала озабоченно:

– Что-то у меня голова закружилась...

Конечно, для нее мои движения слились в одно короткое мгновенье, просто перед ее глазами один спрессованный кадр мелькнул. Мы поднесли ей водички, и цирюльный процесс продолжился.

На асфальтированном пятачке перед верандой Анечка стояла кардинально преображенная. Она стала стройней и выше, хотя казалось, выше некуда. Отступив на пару шагов, движением руки я попросил ее покрутиться – та с удовольствием подчинилась, выполнив несколько танцевальных па.

– Ну что? – с легкой улыбкой вопросила девчонка.

– Прическа без замечаний, – честно сообщил я. – Ты стала краше.

Анюта заулыбалась шире.

– Образ тоже хороший, но чего-то не хватает.

– Может быть,– Вера потерла подбородок Антоновым жестом, – очки?

– Да, – сказал я. – Желтые!

И одноногая Вера легко метнулась на веранду, чтобы вернуться с фотохромными 'Авиаторами', в миру более известными как 'капельки'.

– Вот! – сказал я удовлетворенно, надев на нос девчонки аксессуар. – Уже лучше. А теперь гитару.

Вера шустро притащила мой 'Фендер'. Пристроить инструмент ей удалось с трудом – ремень на высокое плечо накинула, но чуть ли не в прыжке.

Не спеша я прохаживался туда-сюда, оценивая композицию. А что? Неплохо.

– Хорошая девочка, – прошептал Антон.

– Но-но! – так же мысленно возразил ему я. – Не в свою лужу не садись!

– Мне нравится, – безрадостным тоном, поджав губы, выдавила Вера.

Анюта перевела вопрошающий взгляд на меня.

– Серьги! – понял я, наконец, чего не хватает для полноты картины.

В прошлый раз я притаранил из дома здоровенную шкатулку с бижутерией жены. Ей это добро уже точно не понадобится, а местным девчонкам может быть приятно. Такой вывод ранее подтвердил счастливый вид Веры, когда она получала подарки. Что ж, посмотрим на реакцию Анюты.

Я выбрал из крайнего отсека моно-серьги – позолоченную плоскую пуговицу с четырьмя крупными дырками, и длинную золотую сабельку. Покопался еще немного, чтобы выудить коротенькую цепочку якорного плетения с алмазной огранкой.

– Это мне? – недоверчиво прошептала Анюта.

– Незамужняя девушка надевает браслетик на лодыжку, – пояснил я. – Такое украшение называется анклет.

– А серьги почему разные? – серые глаза полнились восторгом.

– Не нравится?

– Очень нравится! Но почему?

– Таков сценический образ, – отрезал я. Рассусоливать на тему моды не хотелось, причуды женских обычаев двумя словами не объяснишь. – Вера, как думаешь, что мы еще упустили?

– Яркий образ должен дополняться макияжем, – деловым тоном сообщила она. – Ты же сам вчера говорил.

– Точно! – воскликнул я. – Склероз прогрессирует, но у меня есть ты! Веди Аню к туалетному столику, в мамину комнату.

Пауза на макияж оказалась длительной, но терпение было вознаграждено.

– Что б я без тебя делал, Вера? – сказал чистую правду: теперь 'сценический образ номер два' завершался румянцем на скулах, смоляными бровями и ярко-красными губами.

Себя Вера тоже не забыла раскрасить. Заодно сменила домашнюю одежду на собственный сценический образ номер два. Он был похожий, но другой – светлые брючки, серые кроссовки 'Нью Беланс' , серые очки 'Каррера' в красной оправе, и белая рубашка свободного кроя – не приталенная, чтобы скрыть малую грудь. Серьги она надела цветочками, с крохотными бриллиантами.

Антон опять впал в прострацию. Видимо, красочное зрелище усугубило травму головы.

– Нам пора собираться, – напомнила Вера, взглянув на малюсенькие часики – еще один сувенир 'оттуда'.

– Так, Анюта, работа сделана, иди домой, – спохватился я, – а у нас дело намечается.

– Как домой? – опешила девчонка. – А форму снимать?

– Это не форма, а сценический образ, – терпеливо пояснил я. – Походишь, привыкнешь. Тебе должно быть удобно и комфортно на сцене в обмятой одежде, понимаешь? Это теперь твои вещи. Иди, иди. Только гитару отдай. Если что не так, потом скажешь – заменим.

Слезы крупными каплями потекли из-под очков девчонки.

– Так это все мне? А что я маме скажу?!

– Аня, хватит ныть! – ледяным тоном Вера пресекла неожиданный выплеск эмоций. – Скажешь, у меня взяла, посмотреть, померить. А деньги с зарплаты отдашь.

– У меня будет зарплата?!

Вот в этом уверенности не было, однако позитив мне следовало закрепить:

– Ну какие твои годы? Осталось только научиться играть на гитаре...

У ворот затарахтел мопедный двигатель, и во двор вкатился Вова Спиридонов. Нажав на тормоз, он замер с распахнутой челюстью, из-за спины выглядывала не менее обалдевшая Женька.

– У вас тут концерт? – промямлил, наконец, Вова, забыв поздороваться. – А это кто?

– Добрый день, – вежливо, на автомате, отозвался Антон. – Это Анюта Швец, а это Вера Радина, знакомьтесь.

– Да ладно! – не поверил Вова. – Верку с Анькой я с детства знаю, о чем ты говоришь? Это какие-то другие телки. Классные!

И тут же он получил подзатыльник.

– Хотя похожи, – сдал назад Вова. – Как ты это сделал?

Я отвел Вову в сторону, к столику под яблоней, чтобы сообщить о завершении попугайного бизнеса. Тот отреагировал удивительно спокойно, по-философски:

– Все когда-нибудь кончается. Да ладно, на мой век щеглов хватит. Дашь магнитофон до вечера? Пару пленок надо переписать.

Девушки у веранды вели светскую беседу.

– Я теперь работаю у Антона гитаристкой, – Анюта словесно убивала Женьку, и от каждого слова ту качало, словно красного комиссара на расстреле.

– А ты? – Женька перевела круглые глаза на Веру.

– Я тоже, – добила хладный труп Вера, – пианисткой.

– Вова! – заорала вдруг Женька. – Вова, хочу как Анька работать!