Текст книги "Прыжок с кульбитом и валидолом (СИ)"

Автор книги: Сербский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Итак, подведем итоги.

Первое, здоровье. Как и наркотики, оно вызывает изумление. В тонущем корабле пробоины залатали капитально, и кого благодарить, понятно. За колено – профессора, за капельницы – лысого доктора. А за остальное? Как объяснить омоложение, летний загар и, главное, утреннюю эрекцию? И если я молодею за счет Антона, то придется от такого 'подарка' отказаться. Пить чужую кровь и радоваться жизни? Боже избавь.

Вообще, с Антоном давно пора поговорить за жизнь. Не хотелось уподобляться Вериной маме, но деваться некуда – придется давать советы в приказном порядке. Уйду я или нет, но ему нечего делать в этом машиностроительном институте. Положить пять лет, чтобы потом носиться с чертежами по заводу, а вечерами лаяться на планерках? Упаси господи.

Второе, деньги. Как обычно, их нет, и это неудивительно. Все доходы уходят на расширение бизнеса. Всего-то, что удалось купить с барышей, так это гитару. Поюзанную, но приличную Фендер, 'Страт' 1971 года. К ней предлагался комбоусилитель 'Roland blues cube artist', совсем недорого, как не взять? Прицепом пошла пара микрофонов 'Helicon MP-76' и совсем неожиданно комбик 'Marshall AS100D'. В сотню тысяч рублей не уложился, пришлось добавлять с кредитки. Координаты этого интернет-магазина сохранил – цены гуманные, еще придется туда нырять, я чувствую.

Но позже, пока денег нет. Спекуляция дело затратное, а торговля попугаями особых успехов не принесла. Одна-две птички в день приносят вроде бы неплохую маржу, но слишком хлопотный и приметный это бизнес. Впрочем, как и импортные тряпки. Пора, наверно, австралийским морякам уже ехать на родину... А мне пора переходить на легальный заработок. Надо искать работу в том мире! Такую, где не светят годы лагерей.

В тяжких думах я заснул, причем без всяких путешествий. На сегодня хватит, решил я. Здесь по-стариковски поваляюсь.

Проснулся хорошо отдохнувшим. Процесс становится все более управляемым – захотел побыть один, и побыл. А как здорово просыпаться без будильника и боли в колене! Про тяжелое сердце с коликами в боку я давно думать забыл...

Утреннее солнце лезло в раскрытое окно, впуская заодно свежесть и шум недалекой улицы. Ночью прошел дождь, прибил пыль и остудил раскаленный асфальт. В двухместной палате вторая койка пустовала, что говорило о высоком уровне подаренного вчера коньяка. Еще бы, бригаде досталось по бутылке 'Еревана', а на общий стол – совсем редкий 'Двин'. Во время операции врачи роняли слюни, собираясь 'оценить' напиток после работы, в ординаторской. Им должно было понравиться, ведь этот продукт вкушал сам Черчилль. Говорят, попыхивая кубинской сигарой, старик нахваливал армянский коньяк 'Двин'.

Привычная уже последовательность 'зарядка, душ, завтрак' была сокращена до одной процедуры, завтрака. Мочить и напрягать ногу было нежелательно. А вот ходить на костылях разрешили. Потихоньку, полегоньку, без фанатизма.

Позвонил лысому доктору, и договорился о полном обследовании внучки. Схема оплаты услуг продуктами питания его вполне устроила, а с Георгием Шотовичем операция обговорена еще вчера. Ну что, теперь можно и выдвигаться. Главное – костыли не забыть еще и для Веры.

Глава двадцать третья, в которой любовный треугольник становится пирамидой

На веранде мало что изменилось. Антон занимался самолечением, девчонка кусала губы. Я тихонько переложил костыли под тахту, попил квасу из литровой кружки, и блаженно зажмурил глаза. Что ни говори, а вода и воздух здесь другие...

Повернулся к девчонке:

– Как ты относишься к операции? – план действий у меня сложился полностью.

– Да хоть сейчас! – сквозь зубы угадала она правильный ответ.

Ну что ж, будем считать это согласием. Опасный план, с непредсказуемыми последствиями, зато с твердой уверенностью в докторе. А что? Девчонка страдает, надо помочь.

– Нет! – ожил Антон. – Не надо!

– Надо, Федя, – возразил я. – Скажи-ка, брат, где еще болит? Голова? Кладем руки на затылок. Аутотренинг я тебе озвучил, повторяй сам. Думать только о хорошем и приятном! Напоминаю ключевые слова: водопад, речка, пиво, сосиски.

– А если не получится? – парень стоял на своем.

– Не получится что? Голова или операция на мениске?

– Не получится вернуться! Если девчонка там застрянет?

– Не вижу проблем, – отрезал я. – Застрянет там, будет жить дальше. И не погибнет здесь в феврале, через восемь месяцев. Ты же понимаешь, о чем я говорю?

Он понимал.

Испытания на кошках прошло с несомненным успехом. Муся, оказавшись в моей квартире, проявила исключительную живость и нюх – сразу рванула на кухню, где моментально подъела Алискин корм из блюдца. Потом напилась воды и улеглась вылизываться, поглядывая на меня – вдруг еще чего вкусного перепадет?

Моя кошка, ошарашенная вторжением, и смелостью никогда не отличавшаяся, забилась в дальнюю комнату под кровать. Пришлось ее оттуда выковыривать, дабы продолжить эксперимент. На веранде, в контрольном пункте маршрута, она немедленно повторила свой фокус с исчезновением под тахтой. И пока Муся вкушала усиленный паек космонавта, парень весь перепачкался в пыли, извлекая пропажу. Потом, уже дома, она полдня дрожала в попытке помереть со страху. Но это не путешествие во времени виновато, а трусливая натура кошки. Так что перемещение биологических объектов у меня сомнений не вызывало.

– Ты же знаешь, – сказал я.

– Знать-то знаю, поверить не могу, – вздохнул Антон.

Содержимое серой папочки с компиляцией документов, видимо, к нему перетекло успешно. Однако закончить разговор – ни с Верой, ни с Антоном – мне не дали.

Вдруг распахнулась дверь, впуская запыхавшуюся Алену. Вид у нее был растрепанный и возбужденный. Поймав мой взгляд, она облегченно вздохнула. На ощупь, привычно уже, осела на тумбочку у порога. Но терять сознание, как в прошлый раз, не стала – просто поправила на коленях славное ситцевое платьице в горошек.

– А на улице говорят – убили, – прошептала она, наконец.

Глаза набухли, по щекам потекли ручьи.

– Слухи о моей смерти несколько преувеличены, – ответил я за Антона знаменитой фразой, подходящей к ситуации как нельзя лучше.

Парень дернулся в благородном порыве, желая утешить девчонку, однако я его осадил:

– Тихо! После операции на колене нужен покой.

– Какая еще операция? – опешил он. – Когда это ты успел?

– Сам удивляюсь, – ответил чистой правдой. – Но не суетись, ладно? Потом поговорим.

Вера высунула нос из-под пледа, и затуманенный взор Алены мгновенно сфокусировался до лазерной остроты, огнем высушивая слезы.

– Что здесь делает эта курица?! – вместо соленых брызг из прекрасных глаз теперь летели голубые искры.

Антон молчал, не зная, что сказать, а я вмешиваться пока не собирался. Пусть сам разбирается со своими пассиями.

–Болею я здесь,– спокойно отреагировала Вера. – А ты чего приперлась, сучка крашеная? Мало волос тебе вырвали на набережной?

Так-так! Я навострил уши. Интересные дела. На набережной была женская потасовка из-за Антона? Он ничего такого не говорил!

– Ой, глазенки твои бесстыжие! Выцарапаю к чертям! – взвилась Алена, грозно нахмурив брови. – Улеглась с моим парнем, и думаешь так надо?

– А скольких парней ты считаешь своими после Гоши? – отбрила ее Вера с недоброй улыбкой. – Змеюка белобрысая.

Алена беззвучной рыбой разевала рот – сказать ей было нечего. Ай да Вера! Антон тоже притих – по все видимости, осмысливал сцену дележа имущества.

Поэтому пришлось самому прервать этот эмоциональный диспут на тему любви и дружбы. Здесь только бабской драки не хватало, бессмысленной и беспощадной...

– Дамы, может быть, закончим милый щебет? – сказано мной было таким тоном, что Вера съежилась, натягивая плед на голову, а Алена захлопнула, наконец, рот.

– Аленка, подойди ко мне, пожалуйста, – я похлопал рукой по тахте у бедра.

Замешкавшись на мгновенье, та послушно пересела в ноги, на краешек. Сама невинность, чистая и непорочная.

– Если не секрет, что случилось на набережной? – я смотрел на Веру.

– Не помню! – пискнула девчонка с честными глазами.

Отличная отмазка у пьяниц! Надо запомнить на всякий случай.

Перевел взгляд на Алену. Девушка сидела со скорбным видом, но спинку держала ровно. Грудь выставлена, тонкий ситец платья не скрывает, а выпячивает это богатство. Глазки опущены – взывает к жалости, актриса доморощенная...

– На меня Анюта Швец налетела, дылда двухметровая, – очи Алены снова налились слезами, – и прижала к решетке парапета.

– А я где был?

– Ты в это время кустики пошел проверить. И Анюта мне говорит: а не жирно ли, мол, тебе бессовестной, столько парней, когда у нее ни одного?

– А почему ни одного?

– Кто ж на такую каланчу пожарную позарится... – девчонка удивилась непониманию очевидных вещей. – Её ж только в прыжке поцеловать можно! В общем, Анюта потребовала, чтоб я тебя отдала по-хорошему. А то, мол, в речку и с концами. А эта пьяница мелкая пристроилась рядом и головой кивает. Представляешь? Говорить-то Верка давно не могла, только кивала болванчиком. Но в волосы мне вцепилась мертвой хваткой, когда я возразила. Ребята еле оторвали, и от греха увели подальше.

– Понятно... – картина бурного молодежного вечера, приобретая ясные очертания, сложилась в голове.

Антон затаился – делал вид, что занимается самолечением по народной технологии.

– Скажи, ты в какой институт думаешь поступать?

– На экономику куда-нибудь, – промямлила она, обрадованная тем, что акцентировать внимание 'на других парнях' никто не стал. – Мы с папой еще не решили...

Господи, и в этой семье все решает главный родитель! Куда я попал?! Своего мнения у них нету!

– То есть гипсовый завод скоро получит еще одного экономиста? – я говорил без иронии, но она подразумевалась. – Через пять лет сбудется твоя мечта?

Алена захлопала нереальными, и что интересно, натурально густыми ресницами. Видимо, так далеко в будущее она не заглядывала.

– Какая мечта?

– Составлять бизнес-план на гипсовом заводе и прогнозировать пятилетку в четыре года.

Эта фраза поставила Алену в тупик. Когда в предложении половина слов непонятна, теряется его смысл.

Я упростил вопрос:

– Сама чем любишь заниматься?

– Как это?

– Хм... Я вот по хозяйству могу. В охотку и плотничаю и слесарю. Еще умею усилители ладить и колонки мастерить. Музыкой интересуюсь, – терпеливо пояснил я. – На гитаре, например, хорошо играю. А ты чем увлекаешься?

– Тобой увлекаюсь, – чистосердечно призналась она.

Вера дернулась, заскрипев одновременно зубами, коленом и локтем.

– Тьфу, господи прости, приехали... – опешил я. – Алена, не об этом речь. Хобби у тебя есть? Спорт, музыка, вышивание крестиком, разведение гусей?

К своему стыду, за два месяца свиданий я так и не проявил интереса к внутреннему миру девушки, уделяя основное внимание ее губам и другим частям тела. Если кто не сталкивался с подобным, поясню: в таких ситуациях не до светских бесед.

– А, понятно, – дошло до нее. – И незачем надо мной подшучивать!

Это ж надо так хитро вывернуться – ответа на свой вопрос я не получил. Пришлось заходить с другой стороны.

– А родители чем увлекаются?

– Папа работой увлекается. Приносит домой полный портфель, бумаги читает постоянно и пишет чего-то.

– А мама?

– Мама вином увлекается, – с затаенной болью прошептала она. – Каждый божий день.

– Чего так? – я не надеялся услышать правдивый ответ, однако Алена его знала.

– Творческий кризис у нее. На вторые роли задвинули.

Надежда Константиновна, мама Алены, служила в театре музкомедии. Однажды Аленка меня туда затащила по блату, на приставные стульчики. Я никогда не был поклонником оперетты, ни названия спектакля не запомнил, ни сюжета. Больше на свою девчонку смотрел, чем на сцену. Но голос артистки в памяти отложился – бархатный, сильный.

– Подожди, какие вторые роли? – удивился я. – Да там рядом никто не валялся с таким меццо-сопрано!

– Зато в постели у режиссера валялся! – отрезала она. – А маму – в запас, во второй состав. Жди теперь, когда кто-нибудь умрет или заболеет. Вот и потянулась рука к стакану.

– Хм... Дела... – ожил Антон.

– А потом, когда упьется, на саксофоне плачет натурально, тоску нагоняет, – неожиданно добавила Алена.

– На саксофоне?!

– Мама безумно любит джаз и умеет импровизировать. Раньше, когда она не пила, мы вместе играли, – удивительные откровения продолжались.

– А ты на чем?

– На виолончели. Не знал? Ну да, я ж не говорила. Давно не брала в руки инструмент.

Вот это да! То что Алена хорошо поет, я слышал неоднократно, она с удовольствием подпевала мне на уличных посиделках. Теперь понятно, откуда у нее такой приятный, нежный голос – в маму пошла.

– Антон, ты знал про виолончель? – вкрадчиво поинтересовался я.

– Откуда? Знал бы – давно в оркестр девчонку затянул, – буркнул он раздосадовано.

Из распахнутой двери показалась верхняя часть Анюты Швец. Пригнувшись, девчонка молча оглядела веранду. Что ни говори, а два метра – серьезный рост. Близоруко прищуренный взгляд казался несколько презрительным, Вера с Аленой насторожились. Проигнорировав их, а также приветствия и прочие правила хорошего тона, Анюта вихрем метнулась к Антону.

– Маленький мой, что с тобой?!

Вот это натиск! Еле успел выставить руки, чтоб девушка не расплющила раненое тело Антона. Создалась двусмысленная ситуация – я упирался в крепкую девичью грудь, а она давила, давила, и продавив сопротивление, в конце концов впилась в губы парня натуральным вампиром.

Господи, а эту-то подругу каким ветром сюда занесло? Не знаю про Антона, но я с ней мало общался в прошлой жизни, даже не разговаривал – всего лишь пару раз в волейбол сыграл после уроков. Я тогда разыгрывал, доставляя мяч в зону нападающего, а Анюта птицей взлетала над сеткой, и лупила кувалдой, вбивая кол в землю вместе с соперником. С тех пор, встречая меня на перемене, она по-доброму, с дружеской улыбкой хлопала по плечу, выражая таким образом симпатию.

Боги сложили Анюту удивительным образом, нереально вытянув нижнюю часть тела. В результате тонкая талия резким изгибом переходила в крепкие бедра с невероятно длинными ногами. Выше этого великолепия размещалась аккуратная, четко очерченная грудка, узкие плечи и милая мордашка с веснушками. Рыжая копна волос и коротенькое платье делали ее еще более рослой.

Обычно девочки такой вышины выглядят неуклюжими и голенастыми цаплями. Возвышаясь над сверстницами, они сутулятся, стесняясь своего роста. Анюта себя не стеснялась, шагала по школьным коридорам с гордо поднятой головой, даже туфли на каблуке не боялась надеть.

И сейчас я узнал, что такое обжигающий поцелуй взасос. Мне, дамскому угоднику с великим опытом, преподнесли урок. Что ж, век живи, век учись. Язык Анюты Швец оказался невероятным, восхитительным, волшебным, сопротивляться которому недостало сил. Антон сдался сразу, уплывая в туман неги, а я впал в кому при ясном сознании. Словно психотропное средство, поцелуй этой девочки вызвал мышечную слабость с седативным эффектом. Боже мой, какой кайф... Все, решено. Остаюсь здесь жить. Нечего мне дома делать.

На грешную землю нас вернула Алена.

– Эй, коза, ты в своем уме? – вспыхнула она. – Совсем стыд потеряла? Алё, я с тобой разговариваю!

Вера тихонько зверела, глазами дикой кошки сверкая из-под одеяла.

Оторвавшись от уст Антона, Анюта Швец проигнорировала вопрос, посчитав его риторическим. Она собрала в кучу затуманенный взор и перешла к собственным расспросам:

– Кто это сделал, маленький мой? Только скажи, я их в асфальт втопчу!

Лично у меня в реальности исполнения угрозы никаких сомнений не было. Втопчет, растопчет, и размажет.

– Не надо никого топтать, Нюся! Ими милиция занимается.

На улице все явственней громыхало. За окном безостановочно сверкали молнии, дверь веранды болтало разгулявшимся ветром. Гроза приближалась, и атмосфера в обители Антона все более электризовалась.

– Анюта, золотце, – сквозь зубы процедила Вера. – Кажется, дождь собирается. Шла бы ты домой, а?

– Да, – злобно подтвердила Алена. – Катись уже, чтобы не смело могучим ураганом.

– Мамочка моя, что-то сейчас будет... – прошептал Антон совершенно безвольно.

Все-таки по башке досталось ему капитально. Обстановка накалялась, однако парень продолжать млеть, даже не думая разруливать назревающий конфликт – руки с груди девчонки так и не убрал, хотя она перестала наваливаться. Хорошо устроился, потребитель поцелуев... Развел себе цветник, а мне оставил грядки разгребать? Ага, еще чего! Нашли аниматора на женскую дискотеку. У меня, вообще-то, больничный лист и послеоперационная релаксация. Может, уйти от вас? Что-то злые вы стали.

– Дед, погоди! – тихо завопил Антон. – Помоги, буду должен!

– Да? – задумался я. – Ты сказал, я услышал.

– Спасибо!

– Не за что. Я это сделаю по одной причине: чтобы дальнейшее повествование не содержало сцен излишней жестокости.

Пока Антон переваривал сей перл, я убрал его руки с девичьей груди и ласково произнес:

– Нюся, солнышко златовласое, скажи мне, пожалуйста...

Анюта порозовела, острым язычком облизнула припухшие губы. И когда она победным взглядом окинула обалдевших девчонок, Алену перекосило параличом, а Вера под пледом затряслась, хлюпая носом.

– ...Куда ты, Нюся, будешь поступать?

– В музпед, – растерянно ответила девчонка. – А что?

Алена, выпучив очи, уставилась на Веру. У той самой моментально высохшие глаза стали как бы ни больше – словно у коровы, которую забыли подоить.

– В музпед?! И что ты будешь там делать? – Алена не могла прийти в себя.

– А что там делают? Буду учиться дальше, – Анюта усмехнулась. – Музыкальную школу по классу скрипки я уже закончила.

– Никогда не видела тебя в нашей музле! – поразилась Алена еще более.

– Я тоже семь лет отбарабанила на пианине, – прошептала Вера. – А такую дылду не заметила...

– Я в городе училась, – успокоила их Нюся. – Там мамины подружки преподают.

– А мама у тебя... – начал я.

– ...педагог в музпеде, – закончила девчонка. – По классу скрипки.

Ну вот, еще одно родительское решение. Ведут детей на поводу, как телок в стаде, ей богу...

– А как же волейбол? – мягко спросил я. – У тебя несомненный талант.

– Мама сказала, волейболом сыт не будешь. Еще там можно пальцы переломать. Вы думаете, скрипачу это надо? – Нюся вздохнула с видом старой бабки. – А диплом скрипача – верный кусок хлеба всю жизнь.

Да, особенно не поспоришь...

Помнится, Ростовская консерватория в эти времена называлась музыкально-педагогическим институтом. Через несколько лет здесь откроют первую в Советском Союзе кафедру эстрадно-джазовой музыки, которую возглавит Ким Назаретов. А сейчас будущий профессор джазовой музыки трудится в училище искусств, где сколотил приличный эстрадный коллектив.

В голове начал формироваться план, как вытащить Томку из ее гипсового болота, и заодно Аленкину маму избавить от запоя.

– Нюсенька, а ты можешь завтра прийти ко мне? – сладким голосом пропел я.

От такого вероломного заявления Алена побелела, видимо, впадая в предынфарктное состояние, а Вера под пледом опять затряслась в рыданиях.

– Конечно! – просияла лицом Анюта. – Когда?

– А вечерком, часов в шесть, – я сделал паузу и добавил: – Вместе с мамой.

– С мамой?! – поразилась она. – Зачем?

– Поговорим об учебе и прочих перспективах. А тебя, Алена, я прошу прийти к семи.

– С мамой? – пролепетала та, пребывая в полной прострации.

– Нет, – успокоил я ее. – С мамой не надо. Приходи с папой.

– А как же я? – Вера откинула плед, глаза горели сухим огнем.

– А тебе приходить не надо, ты и так уже здесь. Сейчас девочки уйдут, и мы все обсудим. Да, милые мои? Уже собираетесь? – я обвел подруг потяжелевшим взглядом, выработанном на бесчисленных планерках с нерадивыми сотрудниками. – Раненым героям надо отдохнуть. Быстро по домам!

Глава двадцать четвертая, в которой утро начинается с медицины

Девушек выпроводил вовремя – после краткого безветрия заморосил дождь, предвестник ливня. Грозно громыхающий небесный пастух нагнал такое стадо туч, что враз потемнело.

А перед этим мама внесла огромный пирог на противне.

– Ой, а где девочки? – удивилась она, снимая рукавицы. В непогоду стол всегда накрывался на веранде, и древний самовар уже давно пыхтел паром. – Я думала их чаем напоить.

Тут же нарисовался котяра Лапик. С деловым видом он запрыгнул на стул, чтобы вылизать лапу. Муся деликатно улеглась у порога, под тумбочкой.

– Это курник? – осторожно спросил я, вдыхая неземной аромат.

– Ну да, – мама деловито накрывала на стол. – Забыл, что ли?

Конечно, забыл! А сейчас вспомнил. Такой двухкилограммовый пирожок, заправленный курицей и яйцами, я мог съесть в одно лицо, правда за несколько присестов и если позволят.

Пирог не подвел, полностью оправдал мои ожидания.

– Кушайте, кушайте, – накидывая на голову старую клеенку, имитирующую плащ, мама порадовалась нашему аппетиту. – Только особенно не налегайте, оставьте место в животе.

Важное сообщение: оказывается, на плите доходит такого же размера рыбник!

Антон согласился подождать, а я возмутился. Рыбник будет потом, а этот пирог вот он, сейчас! И что значит 'уже не лезет'? Мы лежим, никого не трогаем, тарелка пристроена на груди. Бери в каждую руку по куску и ешь. Замечательно лезет!

Жаль, с девчонкой поговорить никак не удается, но что поделаешь – серьезные разговоры нельзя вести на голодный желудок. Это аксиома.

– Какая идиллия! – восхитилась Нина Ивановна, входя на веранду. Она встряхнула мокрый дождевик с капюшоном, повесила на гвоздик. – Молодая семья отдыхает после трудного дня?

Вера поперхнулась, едва не выронив пирог изо рта.

– Так, дочка, доедай, и пойдем домой, – одернув форменную рубашку, Нина Ивановна с тигриной грацией присела. Отрезала себе добрый кусок, подула, и дальше говорила невнятно. – Мне ночью придется уехать, срочная командировка.

– Надолго? – девчонка замерла.

– Как обычно, доча, несколько дней. С соседкой я договорилась, присмотрит за тобой. В общем, как обычно. Вот только с ногой что делать...

– Ну и погодка! – отец вбежал, складывая зонтик. Усмешка сползла с его лица. – Антон, что это у тебя с лицом?

–Ничего страшного, Миша, – мягко сказала Нина Ивановна. – Парня слегка побили, мы этим занимаемся. Ситуация под контролем.

– Это называется 'слегка'?! Хорошенькое дело. А с Верочкой что?

– А же тебе говорю – ничего страшного. Разберемся.

– Ладно, Нина, – сказал отец. – На перекуре договорим. Ты подумай, что творится – что ни день, то новости. Космонавты погибли, слышала? Все трое – Добровольский, Пацаев и Волков.

– Как?! – охнула Нина Ивановна.

– Какие-то там клапаны в спускаемом аппарате не сработали. Жаль ребят. Коньяк будешь?

Я присмотрелся – отец был уже датый. На работе, видимо, помянули. Царство небесное ребятам, пусть земля им будет пухом...

– Плохая новость, – согласилась Нина Ивановна. – Наливай.

– Антон, рассказывай, – отец свернул пробку, – как докатился до жизни такой.

Конечно, наша мама девчонку никуда не отпустила, в конце концов постелила на диване, в зале. И правильно сделала, по огородам сейчас трактором не проедешь. Майор Нина Радина уехала в свою командировку, а Антон закатил мне форменную истерику.

– Дед, ты знал?

– Да.

– А почему молчал?!

– А что я должен был делать?

– Ну, сообщить куда следует! Я не знаю, написать. Позвонить, в конце концов!

– Как ты себе это представляешь? – я начинал злиться. – Анонимному звонку оператор просто не поверит, а явишься лично – упекут до выяснения. Интересно им станет, откуда ты знаешь о катастрофе. К бабушке не ходи, заинтересуются. И выяснят! Людей не спасут, а тебя уж точно в лабораторию к мышкам с кроликами поселят. На всю оставшуюся жизнь. И потом, думаешь, это единственная беда? Через неделю на олимпийских играх в Мюнхене террористы убьют израильских спортсменов. Тоже сообщать?

– Как это убьют? – охнул Антон.

– Нападут на дом, где они жили. Кого сразу застрелят, кого после мучений. А остальных в заложники возьмут. Потом заложники сгорят в вертолете.

– Господи...

– На днях японский истребитель столкнется с пассажирским лайнером. Сто шестьдесят погибших. Потом, в сентябре, разобьется на посадке в Киевском аэропорту самолет ТУ-134. Пятьдесят погибших. Пойми, в этом мире постоянно что-то происходит! Обо всём сообщать?

Антон подавленно молчал.

– Нет, пока не будет четкого плана – сидим тихо, – закончил я печальный диспут. – Вот только поспекулируем немного, Верке ногу вылечим, и все, понял?

Утром мама поднялась рано, прошмыгнула во двор. А потом пришла девчонка. Тихонько цокая костылями, прокралась на веранду и улеглась с краю, на свое место.

– Привет... Давай рассказывай, о чем хотел поговорить, – прошептала она.

– Хочу раскрыть тебе одну тайну, – я решил действовать без всяких предисловий. – Строго между нами. Слово?

– Да! – Вера распахнула глаза.

– Случилось так, что я могу ходить в будущее. Так сейчас июнь 2017 года, – я взял ее за руку. – Если веришь мне, пойдем туда вдвоем – чтобы починить ногу. Качество гарантирую.

Вера поверила сразу, без глупых восклицаний и недоверчивой иронии.

– А ты там старенький? – быстренько рассчитав даты, задала неожиданный, но такой женский вопрос.

– Мне там шестьдесят четыре года. Да, старенький. И учти: людей я еще не водил. Предметы разные носил, попугаи вон оттуда. Еще на кошках эксперименты ставил.

– Да? На каких это кошках?

– Муся твоя испытателем работала. И моя кошка тоже.

– Муся беременная, ты что?! – возмутилась Вера. – Больше так не делай. А я там тоже старенькая стану?

– Хм... – усмехнулся я. – Попугаи и кошки вроде бы не седели... Нет, не станешь. Но есть опасность, что ты там застрянешь.

– Но ты же там будешь? – вопрос девчонка задавала утвердительным тоном.

Огорчать ее не стал:

– Буду, только старый.

– Ничего страшного. Хотя обожди, а мама? Нас же искать будут!

– Вот это как раз не проблема, – вздохнул я. – Когда уйдем, здесь время для нас остановится. А когда вернемся, время там замрет. Точнее, оно движется, но очень медленно. Речь идет о минутах. Так что нашего отсутствия никто не заметит.

– А это не больно? Нет, ты не думай, я терпеливая!

– Дед, может не надо? – заныл свое Антон. – Вдруг вы не вернетесь? Я здесь один от тоски помру!

– Мы вернемся, – я стянул футболку. – Костыли не трогай, пусть лежат под тахтой. Вера, иди сюда, требуется плотный контакт. Расстегни змейку и задери майку. Давай обнимемся у трапа... Крепче обнимай. Антон, пока-пока. Поехали!

Прилетело черное одеяло, которое без всяких усилий и задержки утащило нас в ортопедическое отделение ЦГБ. Больничная кровать скрипнула, принимая повышенную нагрузку. Вроде, как обычно, никакого дискомфорта... И девчонку в своих руках ощущаю четко. Доехали?

Она лежала с закрытыми глазами, не собираясь размыкать объятий.

– Станция Березай. Поезд дальше не идет, – я осматривал девчонку внимательным взглядом. Вроде бы все на месте. Руки-ноги целые, крови нет. – Что-нибудь болит?

– Ой, – прошептала она, открывая один глаз. – Антон, ты седой... И взрослый... Но не старенький!

Это ее обрадовало так, что она улыбнулась.

– Меня зовут Антон Михалыч, но для тебя я просто Дед. Ты внучка, приехала из деревни, понятно? Звать тебя Маруся Иванова, документы украли. Но сканы на флешке сохранились, мы их распечатали...

– Какие еще 'сканы на флешке'?

– Это потом, – отмахнулся я, вынимая из шкафа заранее припасенные костыли. – Сначала пойдем анализы сдавать.

Я ожидал, что девчонка бросится разглядывать телевизор на стене, сплит-систему и холодильник, а она похромала к зеркалу. Сняла спортивную куртку, повертелась на одной ноге, заправив майку в штаны, и вдруг простонала потрясенно:

– Господи боже мой, сиськи пропали!

– Аккуратная маленькая грудь – это аристократично, – успокоительным тоном возразил я.

– Она не маленькая, ее нету! – девчонка присмотрелась к зеркалу и, не поверив ему, ощупала себя руками. – Синяк сошел, ладно, бог с ним. Но лицо совсем детское стало... Такое было черти когда, в шестнадцать лет!

Сначала я рассмотрел собственное отражение. Да, снова помолодел. Теперь выгляжу лет на сорок пять... А девчонка в самом деле посвежела. Чистое юное личико, и синяка почти не видно. Выходит, переход омолаживает не только меня. Совершенно непонятный мне, технарю, механизм омолаживает и оздоравливает всех путников без разбора. Продукты тоже улучшает, они здесь кажутся необычайно вкусными. А это не только мое мнение, потребителям врать резона нет.

И если я грешил на себя, что граблю молодость Антона, то от кого отняла годик девчонка? Список вопросов пополнился еще одним пунктом.

Тем временем Вера решительно стянула майку. Сморщенный бюстгальтер, словно парус, потерявший ветер, висел безвольно – ничего его не наполняло.

– Ага, – прошипела девчонка с затаенной злостью. – Похожу с тобой туда-сюда, и в грудничка превращусь? Готовь пеленки в следующий раз!

Так, надо переключать эту скользкую тему на более лирическую. Женщину в панике следует занять делом! Но сначала налил немного меду:

– Верочка, как же ты похорошела! Смотри, какие губки славненькие, и щечки такие бархатные! А сиськи мы тебе еще накачаем, обещаю!

– Точно? – оттаивая, девчонка недоверчиво хмурилась.

– Нет проблем, но давай по порядку, а? – плавно я переходил к убедительным интонациям. – Сначала анализы, потом операция, а уж после этого – специальная физзарядка с отягощениями. Я тебе журнальчики покажу. Или в инете погуглим.

– Чего?

– Иди за мной! – а вот теперь тон был приказным.

По ортопедическому отделению сновали озабоченные больные вперемешку с персоналом, пожилая санитарка драила линолеум. Начинался очередной день и, набирая обороты, больничная жизнь входила в обычный ритм.

Запустив Веру в процедурный кабинет для сдачи крови, я очень удачно столкнулся с сестрой-хозяйкой. На ловца сам зверь бежал, которого я немедленно завербовал. Как классик рекомендовал – за пять минут и без всяких фокусов.

– Татьяна Семеновна, на минутку, – проворковал я, увлекая важную персону в свою палату. – Скажите, вы пьете чай на работе?

– А что? – удивилась она.– Конечно, бывает.

– Приглашаю вас выпить чаю с моей внучкой, – раскрыв холодильник, я продемонстрировал содержимое. – Смотрите, что она привезла из деревни: икорка черная, икорка красная. Домашнее масло и сырок. Сметанка. А в этом пакете шамайка, рыбец и прочая таранка.

– Это все к чайку? – сестра-хозяйка выглядела несколько шокированной. По выражению лица было понятно – редко здесь подают к чаепитию подобные ингредиенты.

– Вот только одна проблема...

– Да? – ей почудился подвох.

– Хлеба мы забыли купить.

– Хлеба?! – вот теперь ее проняло по-настоящему. – Хм... хлеба, значит... И все?

– Организуете?

– Конечно, – пробормотала она. – Это запросто. А где девочка?