Текст книги "Прыжок с кульбитом и валидолом (СИ)"

Автор книги: Сербский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Хорошо, – согласился я, – здесь я не свечусь больше, а там?

– А там тоже все просто. С твоей помощью я появлюсь, и представлюсь другом отца твоей мамы. Он же погиб в войну?

Коля глубоко покопался в моей родословной. У мамы война всю родню забрала – и отца, и братьев.

– Я как бы воевал с ним бок о бок, понял?– решил Коля. – И очень благодарен отцу твоей мамы. Так благодарен, что сделаю подарки на новоселье. Ну и тебе заодно. И шмоток привезу. Годится?

– А как же документы? – засомневался я. – Места боев? Расспросы начнутся обязательно.

– Ты забыл, где я работал? – Коля снова подставил мне стакан. – Все проблемы беру на себя.

– Может быть, лучшим выходом было бы перетащить сюда ее маму, Нину Ивановну? – предложил я.

Преодолев шок, Коля раздумывал недолго.

– Может быть. Да, если устранить причину, не будет и следствия из причины... Но ты представляешь, какая будет психологическая травма? У взрослой женщины и коммунистки рухнет весь ее мир. Нет, надо все взвесить...

– Но встречу готовить?

– Нина Ивановна – ключ ко всем загадкам в этой истории. Давай-ка набросаем план беседы... – Коля оглянулся на холодильник. – Эту тему следует обсосать не спеша...

Глава двадцать шестая, музыкальная

Новый день еще не начался – сонное солнце только собиралось выглянуть из-за крыш. Однако это не помешало Толику подкатить к самой раскладушке на своем дурацком мотоцикле. Заглушив двигатель, он сержантским басом гаркнул:

– Просыпайся, нас вызывают в партком!

Антон дернулся, а я открыл один глаз. В партком? Ну и что? Испугал ежа голым задом. А вот за крики убью гада! Ненавижу вставать с ранья, да еще по такому неправильному будильнику, как мотоцикл.

Толик-баянист, единственный из оркестра, состоял на окладе в клубе, то есть получал там зарплату художественного руководителя. У него был диплом баяниста и, что несколько удивляло, диплом дирижера. С весны, помнится, Антон его потихоньку теснил, влезая с дельными советами и лучась креативом. Правда, на святое, то есть зарплату, не покушался – Толик все-таки содержал семью. А последние дни Антон под моим руководством просто взлетел на вершину олимпа, воцарившись там единолично. Новые мелодии он впитывал моментально, тут же передавая свежие хиты в оркестр. Моей памятью он пользовался уверенно, а когда было непонятно, не стеснялся спрашивать.

Но сейчас парторг гипсового завода преподнес нам другой урок: показал, что у славы, как и у медали, бывает обратная сторона, которая называется огульная критика. Однако начал парторг технично, со сладкого.

– Очень хорошие слова у песни: 'я рождён в Советском Союзе, сделан я в СССР'. Сам написал?

– Нет, – признался я, – это стихи Олега Газманова.

– Кто это? Не слышал о таком авторе, – нахмурился парторг.

– Так он не местный, из Миллерова. Недавно я ездил бабушку проведать, и в парке на концерте услышал, – мне удавалось смотреть в переносицу парторга честными глазами.

Песню эту Газманов поет столько лет, что вполне мог и в миллеровском парке побывать мимоходом. Пришлось, правда, сократить ее, удалив часть текста. Хуже она не стала, потому что припев мы повторяли дольше.

Парторг кивнул, делая какие-то пометки. С глубокими морщинами на лице и седым ежиком волос, он с утра имел вид тяжело уставшего человека. Восседал партийный начальник за древним канцелярским столом, заваленным бумажными папками. Три телефонных аппарата подчеркивали крутизну хозяина кабинета, причем на одном из телефонов вместо номеронабирателя красовался герб СССР, что говорило о возможности прямой связи с небожителями из обкома партии. Из-за спины парторга выглядывал солидный сейф, запечатанный мастичной печатью. А за стеклянными дверками шкафа было спрятано безумное количество одинаковых книг В.И. Ленина. С одноименным золотым тиснением на корешке они выстроились ровненько, как на параде.

– Антон, друг мой, на танцах прозвучало много новых песен. Если не ошибаюсь, их все принес ты? – парторг перекладывал свои бумажки, не поднимая глаз.

Ага, сейчас пойдет огульная критика, подумал я, и угадал.

– Скажи, что это за слова такие, 'группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве'? – парторг дальнозорко отодвинул листок.

Толик тихой мышкой затаился. Молча сидел, понурив голову. Сдал с потрохами, скотина такая! Все тексты для цензуры зафиксировал. Или штатные стукачи притащили в партком свои подметные письма? Накропали, дятлы, сразу после танцев.

– Группу крови наносят на рукав куртки автогонщика, – сообщил я простую истину.

– Автогонщика?! – поразился Толик.

– Рядом с порядковым номером автомобиля, – добил я его.

– Хм... При чем здесь гонки? – возразил не менее ошарашенный парторг. – Там же смысл песни – в войне! 'Пожелай мне удачи в бою' и все такое!

– Песню написал корейский музыкант Виктор Цой, и посвятил ее борьбе народа Вьетнама против американской агрессии.

На парторга было больно смотреть.

– Ты перевел стихи с корейского языка?

– Он писал на русском, – чистую правду говорить было легко.

– И где ты услышал корейскую песню? – наседал парторг.

– Мой отец воевал во Вьетнаме, потом, когда вернулся, солдаты в курилке пели, я записал.

– Так, про наших солдат во Вьетнаме разглашать... нежелательно, – пробормотал он, переставляя переполненную пепельницу. – Лучше вообще на эту тему не надо...

– Так разглашаю только вам, Иван Кузьмич!– воскликнул я. – Вы же надежный человек, не проболтаетесь! А остальным скажу так: по радио услышал.

– По радио? – совсем скис парторг. – Хм. По радио можно. А вот другая песня, это как понять: 'чумачечая весна пришла, и крышу нам с тобой снесла, ла-ла-ла'?

– Ну, это молодежная песня о торжестве любви... Ла-ла-ла в этом смысле обязательно!

– Да? Торжество любви? Хмм. Ладно, – видимо, любовь помехой делу партии не являлась. – Ладно, а что означают строчки: 'Гибралтар, Лабрадор. За окном крадется вор'? Не улавливаю, что ты этим хотел сказать.

С ясным взглядом я внес ясность:

– Стихи написал ленинградский поэт Анатолий Гуницкий. В песне речь идет о подлости империализма.

– Империализма? – изумился парторг.

– Как известно, Гибралтар – английская территория. Там расположена база НАТО. И империализм крадется по Лабрадорскому течению, словно вор, чтобы принести смерть свободе и жизни на земле. Смысл сразу уловить сложно, потому как в тексте присутствуют гиперболы и аллегории.

Парторг прокашлялся. А из Толика будто воздух выпустили. Пауза затянулась. Наконец, парторг пришел в себя:

– Знаешь ли ты, Антон, что Минздрав постоянно предупреждает о вреде курения?

– Я не курю, – глупый вопрос парторга несколько обескураживал.

– А что же тогда заявляет со сцены наша замечательная певица Тамара Карапетян? – он нашел нужный листок. – 'Снова стою одна, снова курю, мама, снова. А вокруг тишина, взятая за основу'.

– И что?

– Девушка курит одну за другой! Понимаешь? Это вредно в смысле подрастающего поколения! Слава богу, сама травится , без подружек... Надо заменить слово 'курю' на 'грущу'!

Я оторопел:

– Но смысл песни...

– В курении нет смысла! – отрезал он.

В доказательство этих слов парторг нервно дунул в беломорину, потом придавил мундштук. В завершения действа чиркнул спичкой о коробок.

– Кстати, пить тоже вредно, – парторг гнул свою линию. – А что вы делаете со сцены?

– Что?

– Вот что: 'Ален Делон не пьет одеколон, Ален Делон пьет двойной бурбон'. Выходит какой-то грязный намек. Если Ален Делон говорит по-французски и пьет бурбон, то кто тогда пьет одеколон?

Возразить мне было нечего. Курить и пить вредно, это так. И против партии не попрешь. Тем временем парторг добрался до настоящей критики.

– Поясни вот эти слова: 'я в мокасинах, нах, и в охуительных штанах'.

Вот тут он был прав. Уел. Заметил парторг, что я нагло вставил 'в мокасинах' вместо 'на лабутенах'. А что делать? Не поймут здесь такого слова, как лабутены. Пришлось править оригинальный текст, виноват перед Сергеем Шнуровым. Извинюсь, как будет возможность. Правда, Шнур еще не родился.

– Виноват, Иван Кузьмич! Исправлюсь.

Парторг нахмурился, голос построжал при цитировании следующего текста:

– 'Мне не звони и не скули. Все с тобой дни – это нули. Прощай, пиздобол, не скучай, смотри футбол'.

Парторга не было на танцах, и он лишился возможности лицезреть восторг, с которым заводские девчонки прыгали под эту незатейливую мелодию группы 'Ленинград'. Вроде бы грустная песня вызвала небывалую радость трудящихся, а Сергей Пезабольский, присутствующий на площадке, побледнел лицом. Доконала Серегу композиция, следом прозвучавшая без перерыва, как продолжение первой: 'Я куплю себе змею, или черепаху. А тебя я не люблю, ехай на х///'. После первого куплета парень испарился из поля зрения. Припев, состоящий, собственно, из этого посыла, звучал ему в спину. Больше на площадке он не появился.

До меня вдруг дошло, кто накропал подметные письма. Сергей Пезабольский, козлик несчастный!

После новых песен рейтинг Тамары Карапетян достиг отметки 'сто процентов', а мем 'ехай на х///' стал хэштегом. Теперь оппоненту в споре советовали скоростной маршрут движения – говорили не 'иди на х///, а предлагали туда ехать.

Внимательным взглядом парторг обвел аудиторию:

– Подобные произведения я прошу немедленно исключить из репертуара нашего ансамбля, понятно, ребята?

Парторг укоризненно покачал головой, Толик молча кивнул. Иван Кузьмич явно знал прозвище своего заместителя, и это его огорчало.

Я тоже не стал спорить. Пословица 'с глупым не вяжись, с богатым не тяжись, а с начальством не спорь', проявилась во всей красе.

– Антон, у тебя еще есть новые песни? – стопка бумажек с вопросами у парторга казалась бесконечной.

– Конечно, – скрывать мне было нечего. – Слушаю радио, смотрю телевизор. В Миллерово вот думаю съездить.

– Зачем в Миллерово? – он выронил листок.

– Бабушку проведать. Может, Олега Газманова встречу, – я пожал плечами. – Ну и за новыми впечатлениями.

Иван Кузьмич смотрел на меня глазами больной собаки. Кажется, я его ушатал – день только начинается, а мужик уже никакой. Пятилетку в четыре года он сегодня не осилит...

Но парторг оказался крепче, чем я думал. Он прекратил ассоциативные воспоминания, чтобы перейти к чтению очередной шпаргалки:

–А теперь выводы. С сегодняшнего дня будет так, ребята: никакой самодеятельности. Все новые тексты мне стол. Соберем партком, обсудим, будем утверждать. Понятно? Доброго вам дня, идите, работайте.

Глава двадцать седьмая, в которой решаются жизненные проблемы

Работать – это Иван Кузьмич правильно сказал. Уже который день мне приходится работать за двоих. Сочинив себе отмазку в виде побитого разума, Антон тихонько самоустранился – часто спал, а остальное время прикидывался ветошью.

А причиной всему была Вера, возвращенная в его объятья тем утром. Для Антона прошло всего пару минут, а для нас – четыре дня, вместившие в себя множество событий.

– Привет, – улыбнулась она парню, не подумав отодвинуться. – Тоша, какой ты бледненький! И местами желтенький. Бедненький...

Вера коснулась его щеки, но ответа не дождалась – парень онемел от преображения девчонки. Ну что за молодежь квелая пошла, а? Мне бы кто-нибудь вот так подкинул девушку в постель, улыбающуюся и ласковую. Да я не знаю что сделал! Поцеловал в щечку хотя бы, что ли. А этот в прострации чуманеет, чурбан чурбаном, господи прости.

Нет, я понимаю, что она постриглась в салоне и приоделась немного. Стильная неброскость обошлась мне прилично, при этом Вера неприлично похорошела, одновременно помолодев. Если слово 'помолодела' правильно сочетается с семнадцатилетней девушкой, выглядевшей на пятнадцать.

А потом она еще раз улыбнулась так, что парень слетел с катушек окончательно.

– Что ты там с ней сделал? – пробормотал он, наконец. – Это не моя девушка, это принцесса какая-то...

– Она с самого начала была принцессой, – укоризненно заметил я. – Только не все это видели. Коля Уваров, например, сразу заметил.

– Дед, ты здесь? – чисто по-женски оценив ситуацию, Вера произнесла очевидную вещь. – О чем вы там шепчетесь?

– Не о чем, а о ком, – честно ответил я. – Поскольку Антон обалдел до потери речи, перевожу его мысли: ты классная, тебе идет эта стрижка, выглядишь необыкновенно, но выразить такое словами он пока не может.

– Ой, правда? – она мило смутилась. – Глупенький какой, это называется макияж. Полдня в салоне провела. Представляешь, там телики – метр в ширину. А на улице экраны висят размером с автобусную остановку!

– Да ну?! – не поверил Антон. Видимо, в моих воспоминаниях сей факт не отразился, слишком привычным было зрелище.

– Честно! А потом мы с Дедом в караоке-клуб зашли. Там все поют, прикинь?

– Ни фига себе... – Антон повторно обалдел.

Ничего не поделаешь, в прошлой жизни я избегал заведений вроде караоке, слишком шумно там.

– Мы тоже выступили, два раза, – девчонка восторженно округлила глаза. – По Пушкинской пацаны рассекают на гироскутерах и скейтбордах. Дед возражал, но я попробовала. Круто! А на кроссовый велик он меня не пустил... Представь, на каждом углу кока-кола продается свободно, и колготки в бутике лежат какие хочешь! Никто не давится с криками, чтобы больше одной штуки в одни руки не давали!

– Да?! – это была еще одна удивительная новость.

– Слушай дальше: там девушки на бульваре бессовестно курят. Ужас... И еще там классно делают ногти, видишь? Да, чуть не забыла: мне колено починили и локоть тоже! И еще мне Дед подарил синтезатор, и мы из интернета накачали кучу музыки. Заодно качнули тексты и ноты. И еще...

– Так, Вера, – пришлось мне прервать этот водопад. – Ползи на свое место, накройся пледом с головой и затаись. Иначе мама упадет в обморок от твоей стрижки, а она сейчас обязательно зайдет.

– Дед, не забудь, бананы для Тоши в пакете, – по-партизански прошипела она из-под пледа.

– Помолчи немного, Вера, интервью продолжим потом... – я натянул свежую футболку, выудил из-под тахты костыль, и потащил это побитое тело на кухню, где под бодрую утреннюю радиопередачу родители завтракали гречневой кашей.

– Доброе утро, – вежливо улыбнулся я, наваливая себе полную тарелку. – Что интересного из радио несется?

И, чтобы избавиться от маминых расспросов и причитаний, добавил вопрос насчет здоровья.

– Какое у нас здоровье, – усмехнулся отец. После вчерашних возлияний у него был помятый вид. – Это у тебя, небось, веселая ночка была. Как после вчерашнего спалось?

– Нормально, никаких проблем, – я налил Антону молока, хотя он вяло отбрыкивался, ссылаясь на недомогание.

Лучшей демонстрацией здоровья ребенка является хороший аппетит, а гречневая каша с топленым маслом и шкварками в самом деле хороша! У мамы сразу разгладилось лицо, а отец удовлетворенно хмыкнул. Под вторую порцию каши я выложил всю инфу, важную для родителей: чувствую себя хорошо, нога почти не болит, Вера тоже в порядке, но завтракать будет позже, днем мы намерены штудировать учебники, обед себе приготовим сами, и на работу отцу позвоню обязательно.

Лапик с Мусей, давно вкусившие свой завтрак, тихо дрыхли на старой фуфайке. Они теперь мышей ловили на пару, и вознаграждение получали одновременно. От печки несло теплом и чудным запахом прогоревших дров, при этом после ночной грозы дышалось легко – воздух пропитался свежестью. Настроение несколько портило нытье Антона, который категорически не хотел делами заниматься, и рвался полежать. Вместе с Верой, конечно.

Однако только родители скрылись за калиткой, девчонка сама прискакала на кухню. Одноногая болтушка за минуту превратила мирное помещение в лазарет – с бинтами, мазями и примочками, – и принялась хлопотать над раненым героем. Мать Тереза спасает умирающего рыцаря, ей богу. Прикидываясь немощным, хитрый рыцарь тут же начал строить планы удаления меня подальше. Тайно, конечно, но старого волка на кривой козе не объедешь, и на мякине не проведешь...

Я уйду, конечно. Но парень забыл, что уйти-то уйду на весь день, а вернусь через минуту.

– Так, ребята, – допив молоко, заявил я. – Мне пора. Извините, но в той жизни скопилась куча дел, пока-пока!

Без лукавства, дел было полно: больничные процедуры в двух местах, черт бы их побрал; внуки, сплошной позитив; и пустая трата денег – расчет с электриком, который в квартире ничего странного не нашел, однако работу сделал. Ну что ж, ничего не поделаешь, мои убийцы остались безнаказанными...

Колю Уварова я застал в палате, под капельницей. Молодец, правильный полковник – раз большие деньги за лечение заплатил, надо их осваивать. Но рассиживаться у постели больного было некогда, накопились вопросы, которые я немедленно озвучил:

– Коля, в твоем досье значится Анюта Швец?

–Конечно, – он удивленно взглянул на меня. – Помню Анечку, мимо такой двухметровой мачты трудно пройти мимо. Одна нога размером с меня... Ты что, и на эту девочку глаз положил?!

– А вот не надо ковыряться в моих снах, – дипломатично съехал я. Не будешь же рассказывать, что наоборот, это она на Антона прицелилась. – Еще мама ее очень интересует, Наталья Николаевна Швец, педагог музпеда.

– Ну у тебя и сны... – он усмехнулся. – Огласите весь список, пожалуйста.

– Спасибо за ваш вопрос. Если босса не затруднит, опишите биографию Надежды Константиновны Козловской, солистки театра музкомедии.

– Эту я помню и так, без архива, – он зыркнул из-под очков. – Надежда Козловская, заслуженная артистка республики, умерла в середине семидесятых по причине цирроза печени.

– О как, – поперхнулся я. – А где в это время был ее муж, майор КГБ Дмитрий Козловский?

– Сей славный муж успешно двигался по карьерной лестнице в столице нашей родины, городе-герое Москве, – тут же ответил Коля. – Позже, в середине девяностых, отставного генерала Козловского сбила машина.

– Обычный бытовой наезд? – саркастично предположил я.

– А что еще можно сказать про смерть обычного начальника службы безопасности обычного московского банка? – Коля не иронизировал, говорил серьезно. – Сколько их, болезных, тогда полегло... Люди гибнут за металл.

Да уж. Мне бы их проблемы – рассуждал я о высоких материях по пути на работу. В сервисном центре меня не ждали, но старый больной человек на костылях вызвал сочувствие трудящихся. Чем могли, помогли – приспособили Антонов магнитофон к моему музыкальному центру под запись. И вообще, понаделали всяких переходников на 'тюльпаны' и советский стандарт 'СГ5-СШ5'.

Глупые вопросы, вроде 'зачем тебе это надо', я заткнул замечательной водкой 1971 года призыва. После допинга работа закипела неимоверно, в надежде на продолжение банкета. Обманывать маленьких нехорошо, и на финише работ я достал еще одну бутылку. Да, что ни говори, а умели раньше делать, строго по государственному стандарту – что автоматы, что водку...

Сразу после возвращения я несколько нетрезво взглянул на Веру:

– Всем привет. Вера, здесь Дед. Поговорила?

Та кивнула.

– Закусить бы... – я поискал глазами соленый огурец, и нашел его.

Какой кайф! У меня целый день в хлопотах прошел, а здесь опять утро.

Еще в клинике я провел важные переговоры с Верой, имевшие несомненный успех. Пришлось выложить всю правду о собственной гибели, смерти девчонки в феврале, пропаже ее матери и лечебном эффекте Антоновых рук. Вера повелась сразу. Может быть, слово 'завербовал' звучит грубо, поэтому скажем так: убедил. Доказал, раскрыл все карты, и заставил поверить в успех общего дела.

– Вариант смерти от сердечной недостаточности меня не устраивает, – сказала она тогда, подумав недолго. – Только представь, Дед: нецелованная девственница помирает на чужбине от разрыва сердца. Шекспир отдыхает.

Нет, в чувстве юмора этой девчонке не откажешь. Как и в мужестве.

А теперь она приводила аргументы Антону:

– Гимнастика стремительно молодеет, Тоша. У них там сейчас маленькие дети выступают на мировом уровне. А в интернете доступны биографии моих одногодков: Людмила Турищева, Ольга Корбут, Тамара Лазакович... Еще несколько лет, и все они уйдут из большого спорта. Но, чтобы работать тренером, необходимо высшее педагогическое образование, желательно именно физкультурное. А я не хочу в физкультурный институт. Мы с мамой думали в радиотехнический, но туда тоже не хочу! Буду поступать в музпед. И тебе советую.

– Инженером быть – хорошее дело, – добавил я. – Но подумай о карьере музыканта. Поездки, гастроли. Лондон, Париж, Нью-Йорк? И учиться будешь с Верой, и играть в одной группе. Не хочешь с ней – так весь мир у твоих ног!

– Я ничего не хочу, – заныл Антон. – Не нужен мне берег турецкий, я спать хочу! Дайте мне умереть спокойно... Но сначала лучше с Верой полежать.

– Вере пора домой, – отрезал я. – Вещи я только что перенес, мешки лежат посреди девичьей спаленки. Пусть разбирает. А нам надо за хлебом. Пошли, пошли. Не хочешь? Тогда спи на ходу.

– А можно?! – изумился он.

– Сколько угодно. Сам справлюсь.

У киоска очереди не наблюдалось, только Люсина голова торчала из будки на своем месте.

– Солнце мое, а для тебя сюрприз! – сообщил я медовым голосом, доставая тюбик губной помады. – Новинка! Эффект мокрого блеска.

Люся скрылась в глубине служебных помещений, и через мгновенье оттуда раздались восторженные крики.

– Антон, хочешь прямо сейчас? – с придыханием прошептала она влажными розовыми губами, появившись в окошке. – Все что хочешь!

– Люся, хочу хлеба, – я добавил печали в голос. Мол, с удовольствием, но некогда. – Найдешь коробку конфет шоколадных, на подарок даме?

– Тебя ждет дама, – огорчения Люся не скрывала. – Как жаль... Зефир в шоколаде возьмешь? Для себя отложила. На подарок неплохо пойдет мармелад. Он в подарочной банке, очень вкусный.

– Спасибо! А чего еще хорошего заначила?

– 'Мишка на севере' и 'Белочка'. Это на развес.

– Давай по полкило! И шоколадку вот, 'Аленку', – я показал пальцем на единственный из перечисленного, гордо выставленный в витрине товар.

Со ста рублей Люся отсчитала целую кучу сдачи, предварительно изучив замызганную купюру. Я бы тоже удивился – сложенные сторублевые билеты в кармане здесь таскать не принято, обычно их важно достают из портмоне люди посолиднее Антона.

Немного подумав, Люся выглянула в окно, внимательно сканируя окрестности. Замечательный бюст, мелькнувший вблизи, моментально вывел Антона из дремы, заставив затрепетать.

– Класс! – сообщил парень очевидную вещь.

– Антон, только для тебя, – девчонка сделала многозначительное лицо. – Есть рижские шпроты и пиво 'Рижское'. Брать будешь?

Отказываться было бы глупо, следом я перешел к главной части своего визита:

– Люсенька, можешь отложить мне пятнадцатикопеечные монеты? Спортивный интерес, мы тут с ребятами меняемся для коллекции.

– Да пожалуйста, – она выставила на прилавок тарелку мелочи. – Выбирай что хочешь.

Удивительно, но денежек нужных годов не оказалось. Редки монеты последних трех лет выпуска, в самом деле...

– Завтра зайду, – ничего не выбрав, я сделал хитрые глаза. – И кое-что принесу... Может быть.

– А знаешь что? – Люся удивила элементарной штукой, до которой я не додумался. – Я закажу мешочек мелочи для размена, мне из банка иногда привозят. Делают неохотно, но если кого попросить хорошенько...

Она выжидательно уставилась мне в глаза.

– Ты уж попроси кого надо, солнце мое, хорошо попроси пятнадцатикопеечные монеты, – я сложил покупки в сумку. – И не пожалеешь, будь спок. Я умею быть благодарным.

На обратном пути обнаружилась банда местных хулиганов – во главе с боссом малолетней мафии они заседали возле дома Гоши. Окруженный шавками, главарь с пол-литровой банкой в руке возглавлял пиршество, а ведро, наполненное пивом, стояло меж его расставленных ног. Еще одной банкой пацаны черпали янтарный напиток из ёмкости, чтобы пустить по кругу.

– Всем привет, – вежливо поздоровался я за Антона. Тот честно спал как убитый, только что не ворочался. – Что празднуем с утра?

– Бочку к 'рыбкоопу' подкатили с утра, – отозвался Ярик, первый подручный после солнцеподобного. – А мы мимо проходили! Очень удачно вышло.

Пацаны дружно заржали.

– Присоединяйся, поправь здоровье, – солидно бросил Гоша. – Ходят слухи, центровые тебя отметелили?

– Да, в Кировском парке повздорил маленько, – согласился я, усаживаясь на скамейку.

Ногу вытянул, сумку поставил рядом. После водки, принятой в сервисном центре, пиво было бы лишним. А пиво свежее, только с завода... Нет, Антон никуда не годный, воздержусь.

– Эти центровые совсем охренели, – Ярик задумчиво оглядел синяки Антона, задержал взгляд на костыле. – Человека чуть не прибили и ногу сломали!

– Центровых проучим, поставим на место, – закурив, Гоша картинно откинул руку. – Как там у поэта говорится? Не в свою лужу не садись.

– Да, – подтвердил Ярик. – А нашего пацана, тем более музыканта, негоже месить толпой. Совсем берега попутали.

Шавки одобрительно загудели, пачка сигарет пошла по кругу.

– Да мы их раздавим, – раздались голоса, – еще поглядим, как они умеют толпой на толпу...

– Советую пока воздержаться, – осторожно заметил я. – Там милиция вовсю шерстит, лично майор Радина занимается.

– Вот оно как, – у Гоши вытянулось лицо. – Нина Ивановна дело знает. Тогда повременим.

Отпив из банки, он кивнул и оживился:

– Кстати, тут Гвоздь заходил, просил передать тебе извинения.

– Чего так? – прикинулся я овечкой.

– Гвоздь был неправ, и партия указала ему на допущенные ошибки, – Гоша ухмыльнулся.

Как по команде, шавки опять дружно заржали.

– Спасибо, – в свою очередь кивнул за Антона. – Я что-то должен?

– Иди с богом, добрый человек, – Гоша величественно махнул рукой. – Люди с него спросят. Привет Алене.

– У Алены теперь своя жизнь, – послал я сигнал, обозначающий кое-какие знания.

– Своя жизнь? – он покатал во рту это слово. – Ништяк. В смысле, очень хорошо. Будут проблемы, обращайся. Поможем по-братски.

Ага, вы поможете, подумал я. Догоните, и еще раз поможете. Век потом не отмоешься и будешь должен. Нет уж, мы сами с усами как-нибудь.

В проеме ворот, у калитки нашего дома, затаилась Тамара Карапетян. Придавив кнопку электрического звонка, она приплясывала в нетерпении.

– Антон! – Тома рванула навстречу, взглядом ощупывая лицо парня.

– Что ты здесь делаешь? – Антон мгновенно проснулся.

В ужасе оглянувшись, он проследил округу, не наблюдает ли кто эту внезапную встречу на Эльбе. Слава богу, улица была пустынна. А Тамара, полностью наплевав на конспирацию, приступила к ощупыванию и причитаниям:

– На заводе знаешь что говорят? Избили до смерти! Вот языки у людей без костей, чтоб они отсохли...

Слухи со сплетнями имеют странное свойство распространяться быстрее звука. И чтобы не рождать новые сплетни, я затащил Тому во двор.

– Так что ты здесь делаешь?

Я редко видел девушку при свете дня. Сейчас, на солнце, ее густые черные волосы сверкали драгоценными нитям, колдовские глаза горели, щеки алели. В коротеньком ситцевом платьице она была чудо как хороша.

И это все мое, подумал я с гордостью. Антон согласился.

– У нас актив в райкоме комсомола. Вот, зашла по пути, – Тамара облегченно вздохнула, и тут же требовательно вопросила: – Ты почему на костыле?

– Все в порядке, иду на поправку, – успокоил я девушку. – Чай будешь?

На кухне она огляделась, потом решительно закрыла дверь, и вместо чая принялась расстёгивать Антоновы штаны.

– Ты чего?! – смутился парень. – Белый день во дворе!

– Вот и хорошо, – не стала спорить она. – Надо синяки хорошенько рассмотреть.

Тома не столько рассматривала, сколько ощупывала. В результате мужское хозяйство Антона, висевшее саксофоном, постепенно приняло задорную форму пионерского горна.

– Неплохо, неплохо, – пробормотала девушка. – Тестикулы на первый взгляд без синяков.

– А может быть? – по-воровски оглянувшись на запертую дверь, я положил руку на девичье плечо. Антон с таким ходом мысли согласился.

– Не может, – Тамара ловко запихнула возросшее хозяйство обратно в трусы, и вернула штаны на свое место. – Нет времени. Мне пора в райком, актив задержки не поймет. Но в воскресенье жду с утра пораньше. Ты же в парилку не пойдешь?

– Не пойду, – согласился я. – Синяки парить нежелательно. Да и повязку на колене мочить нельзя.

– Я сама все вымою и тщательно еще раз проверю, – она чмокнула Антона в щеку.

Потом подхватилась, махнула рукой, и с улыбкой умчалась.

– Вот такие дела, брат, – печально сообщил коту Антон. – Облом.

Внезапный поворот парня расстроил так же, как и меня.

Наглый Лапик, наоборот, чувствовал себя прекрасно. Довольно щурясь, он возлежал на фуфайке, по-хозяйски обнимая Мусю одной лапой. Одно слово, скотина. Кобель мартовский.