Текст книги "Все, что захочешь (СИ)"

Автор книги: Seguirilla

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Впрочем, если Майкл до сих пор не сдох, может, еще оклемается. Я тоскливо подумал, что с удовольствием присоединился бы к Майклу и тоже проблевался.

Пульс Майкла зашкаливал, дыхание было частым и поверхностным. Ладно, сначала решить вопрос с западением языка и аспирацией рвоты.

– Как тебя зовут? – резко спросил я.

– М-меня? – проститутка находилась в полуобморочном состоянии. Полагаю, она не врала и действительно оставила Майкла в более приличном виде.

– По всему выходит, что тебя, – согласился я, проверяя роговичный рефлекс.

– Лора…

– Так вот, Лора, сейчас ты пойдешь в туалет и принесешь мне бумажные полотенца или туалетную бумагу, без разницы. А еще постарайся придумать, где можно взять булавку, знаешь, такую, английскую…

– У меня есть булавка, – прошептала Лора.

– Отлично, но сначала бумага.

Я сделал из куска бумажного полотенца нечто, отдаленно напоминающее хирургический тампон, и стал вычищать изо рта Майкла всё то дерьмо, что там еще оставалось.

– Меня сейчас стошнит, – совсем не сексуально простонала ночная фея.

Я мрачно посмотрел на нее.

– Меня тоже. Отвернись. И дай сюда булавку.

Булавка была извлечена откуда-то из декольте, мне было очень интересно, что она там удерживала, но спрашивать я не стал.

Я прокалил острый кончик на огне зажигалки и оттянул нижнюю губу Майкла, прижав к ней язык. Мне всегда было любопытно проверить на практике, как это делается. Я даже не был полностью уверен, что подобное мероприятие необходимо, но выяснить это, к сожалению, можно было только опытным путем. А ждать, пока этот мудак подавится собственным языком, я не хотел.

– Что ты делаешь? – испуганно спросила Лора.

– Пирсинг, – мрачно отозвался я, прокалывая насквозь губу и язык, а затем застегивая булавку. Майкл даже не дернулся, блядь, да это почти кома, он уже на боль не реагирует…

Я посмотрел на девушку. Лора сидела, прижавшись к стене, и тряслась. Я убедился, что трусики на ней были.

– Как давно ты знаешь Майкла? – спросил я. Пора было решать, что делать дальше.

– Давно. Около десяти лет. Он постоянный клиент нашего агентства, – прошептала Лора. По ее лицу катились слезы.

О, да это уже почти тянет на титул подружки. Интересно, сколько же ей лет? Под косметикой хрен разберешь, но, похоже, она чуть постарше меня. Ну, не знаю, может Майклу в самый раз.

– Его можно отправить в больницу? – чёрт его знает, может это не кошерно.

Оказалось, я угадал. Проститутка испуганно посмотрела на меня и покачала головой.

– Он меньше года как вышел. Условно. Если он попадет в больницу в таком состоянии, его офицеру по досрочному освобождению это точно не понравится…

Охуеть. Чем дальше, тем веселее.

Придется все делать здесь.

– Что произошло? – хмуро поинтересовался я, пытаясь собраться с мыслями. Было не очень похоже, что Майкл просто перебрал. Нажраться до такого состояния алкоголем физически очень сложно, он просто отрубился бы намного раньше, а здесь даже проститутку умудрился вызвонить. Наелся

седативов? Зрачки сужены, кожа покрасневшая – не похоже.

– Еще полчаса назад все было почти нормально, – Лора взяла себя в руки, – он с самого начала был сильно пьян, но передвигался и разговаривал… И продолжал пить, он просто не отрывался от бутылки. А потом упал на диван и захрипел. Я не знаю, случайно или нарочно, но он смахнул со стола листок с номером квартиры… Ну я и пошла…

– Чем он вмазался?

– Что?

– Какую дрянь он принял кроме алкоголя? – я в упор посмотрел на подружку Майкла.

Она вспыхнула.

– Он не… Он уже давно…

А вот это многое объясняет. Если бывший наркоман начинает бухать – пиздец всему живому. Он просто не может остановиться, а нарушенная чувствительность рецепторов позволяет в буквальном смысле упиться до смерти.

– Как давно?

– Он рассказывал, что переломался в тюрьме. Значит, около шести лет.

– На чем сидел?

– Героин.

Я был готов нервно заржать. И почему я тогда не решился вышибить дверь? Жил бы себе спокойно подальше отсюда, а не сидел бы на заблеванном полу в компании проститутки и готового в любой момент сдохнуть от алкогольной интоксикации экс-героинщика и уголовника. Блядь, просто вершина карьеры для выпускника университета Джона Хопкинса!..

Правда, за секс мне уже тоже платили. Да и из престижной частной клиники не по ошибке выперли. Пожалуй, не такая уж разношерстная здесь собралась компания.

Но от осознания этого факта легче не становилось. Мне было хреново. Мне было пиздец как страшно. Никогда раньше я не держал в буквальном смысле на руках человека, готового в любой момент сдохнуть, не имея за спиной поддержки в лице юристов клиники. Начальство может сколько угодно делать благостные мины и заявлять о справедливом возмездии каждому облажавшемуся врачу, но реальность такова, что за своих в больницах тоже бьются до последнего. Почти как здесь, в районе, хотя и по другой причине. Просто за каждого подчиненного в больнице отвечает начальник, а руководители ой как любят собственные откормленные задницы. Разумеется, потом провинившегося выебут во все дыры, стрясут денег за услуги адвокатов, но сначала отмажут. И грубейшая ошибка волшебным образом превратится в банальную халатность, а если повезет, выяснится, что умерший сам во всем виноват. Та же круговая порука, что и здесь, просто завуалированная под корпоративную этику и честь, так сказать, халата.

Но сейчас я был абсолютно один. Мне внезапно стало настолько тоскливо, что захотелось бросить все, побежать к себе, найти телефон и вызвонить кого угодно. Отца. Мак. Джоша. Гэмбл. Стива. Веллинга. Вызвонить и попросить забрать меня отсюда. Это не мое, я не привык к подобному, я здесь чужой, и абсурд происходящего уже просто зашкаливает. В моем привычном мире не бывает такого, чтобы к человеку нельзя было вызвать парамедиков только потому, что он, блядь, недавно условно вышел из тюрьмы, и одним из условий досрочного освобождения было ведение трезвого образа жизни. Я терпел, пока меня просто ненавидели, били и грабили. На большее я не подписывался, да и первое делали как-то без моего согласия!..

А потом я посмотрел на рыдающую Лору и внезапно понял, что когда тебя бросают в воду, а ты не умеешь плавать, у тебя есть два выхода – утонуть или научиться. И разозлился. Блядь, суки, ни хуя я не утону.

– Так, Лора, вариант такой…

Полчаса спустя я торопливо шагал по улице, подняв воротник куртки и засунув руки глубоко в карманы. О мое бедро бился висевший на запястье полиэтиленовый пакет с веселой рождественской картинкой, набитый пакетами с физраствором, системами капельниц, шприцами, упаковками различных препаратов и прочей ерундой. Все-таки я не только жил в интересном месте, место моей работы было не менее уникально. Я уже готовился что-то врать и обещать возместить все, что возьму, но оказалось достаточно просто попросить, и Кортез без лишних вопросов открыла склад аптеки. Попробовал бы я с такими заявками подкатить в Святом Матфее к кому-то из сестер…

Я шел и напряженно думал о том, что делать дальше. Лора с огромным трудом согласилась посидеть с Майклом до моего возвращения, и это стоило Розенбауму лишние полторы сотни (ну не из своих же я буду оплачивать ее услуги). Дальше я оставался один. А это было хреново донельзя. Во-первых, мне была необходима лишняя пара рук, пока я буду капать Майкла, во-вторых, мне завтра на работу, а оставлять этого урода одного крайне нежелательно еще минимум сутки. В-третьих, комната требовала уборки. Вывод – мне нужна помощь. Я начинал понимать смысл слов Майкла о том, что в одиночку здесь не выжить.

Решение пришло как-то само, это был прилив вдохновения при виде спешащего мне навстречу чернокожего подростка лет шестнадцати. Очень хорошо, что я не успел все обдумать, иначе, боюсь, просто не решился бы. Тупо бы зассал.

– Эй, чувак, – я тормознул пацана за рукав куртки.

Тот недовольно посмотрел на мою руку.

– Эй, мужик, клешни убери, – фыркнул он.

– Большого брата знаешь? – я перешел сразу к делу, подавив почти инстинктивное желание сунуть ему десятку.

– Допустим, – парень посмотрел на меня со сдержанным интересом.

– Сможешь найти его?

– Возможно.

– Тогда найди и скажи, чтобы он прислал кого-нибудь, у кого много свободного времени, к Майклу Розенбауму, – я вспомнил слова соседа про то, что с этими детишками надо говорить просто и доходчиво. Я убеждал себя, что испугаться собственной наглости я еще успею.

Парень на несколько секунд задумался. Я затаил дыхание.

– От имени кого я должен говорить с Большим братом? – спокойно спросил он. Блядь, какое кино они здесь смотрят, это даже не коза ностра, это, на хуй, якудза какая-то!

– Скажи, что тебя прислал Док! – рявкнул я и, коротко кивнув, зашагал дальше.

Я чувствовал себя героем даже не фильма, а какого-то дебильного комикса. Блядь. СпайдерДженс.

Никогда не думал, что когда-нибудь доживу до столь полной потери инстинкта самосохранения, чтобы просить, нет, не просить – требовать! помощи у малолеток из уличной банды.

Теперь всё зависело от степени авторитета Майкла среди этих хищных зверят. Если я ошибся, и Розенбаум притащил в тот раз Большого брата силой или угрозами – пожалуй, пиздец нам обоим. Мне так точно пиздец – за куртку, за ролекс, и за то, что охуел сверх всякой меры.

***

В следующие полчаса я накрутил себя до такой степени, что уже порывался идти собирать вещи. Я принял решение, что если в ближайшие десять минут никто не появится, я звоню 911, сдаю Майкла медикам, а сам делаю ноги отсюда, и подальше. Я, в самом деле, был искренне благодарен Розенбауму и хотел ему помочь, но мои возможности не безграничны. Подвиги – это уже однозначно не мое. Прости, Майкл, ты не тот человек, ради которого я буду драться до последнего.

Блядь, и почему мне кажется, что я безуспешно пытаюсь оправдаться сам перед собой? Ключевое слово – безуспешно.

Через десять минут я вздохнул и стал собирать капельницу. Ну не мог я его бросить, просто потому что… Да черт его знает, почему.

Я решил, что обдумаю мотивы этого дурацкого поступка позже. Например, когда меня будут убивать мальчики Большого брата.

Я размышлял, куда прицепить пакет с раствором, когда в дверь постучали. Странно, что я ничего не уронил, я не просто вздрогнул, а почти подпрыгнул. Нервы ни к черту.

– Звонок не работает, – радостно пояснил с порога коротко стриженый блондин лет двадцати. – Это ты – Док? Большой брат прислал меня посмотреть, в чем проблема.

У меня отлегло от сердца.

Я посторонился, пропуская парня в квартиру. Проблема по-прежнему лежала на полу и, тяжело дыша, пускала слюни.

– Вот блядь, – сообщил парень.

Это еще было мягко сказано, на мой взгляд.

– Как зовут? – грубо спросил я, опускаясь на корточки рядом с Майклом. Что поделать, когда я испуган, я пытаюсь казаться более страшным, чем есть на самом деле.

Парень разглядел булавку в распухшем языке Розенбаума и ощутимо побледнел. Слава богу, он хотя бы не стал тупить и быстро представился, хотя, на мой взгляд, переусердствовал с официозом.

– Чад Майкл Мюррей.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я каждый раз буду все это выговаривать? – фыркнул я, подхватывая Майкла подмышки. – Помоги.

Мы перетащили Розенбаума на диван, и я, наконец, получил возможность заняться тем, что я действительно умел делать, в отличие от переговоров с малолетними бандитами.

Промыванием желудка я решил не заморачиваться, все, что могло всосаться, уже и так всосалось, да и выблевал он достаточно.

Чад дал дельный совет зацепить пакет за открытую дверцу шкафа, попытался сбегать проблеваться, когда система сорвалась с иглы и меня окатило кровью, и железной хваткой держал руку Розенбаума, когда тот вдруг задергался. Короче, парень оказался действительно полезным.

Я влил в Розенбаума два пакета. Под конец второго Майкл зашевелился и попытался встать, я добавил еще десятку седуксена в резинку и с удовлетворением увидел, что он обмочился. Атонии мочевого пузыря нет, а значит, мне не придется брать в руки хозяйство Майкла и ставить ему мочевой катетер. Не то чтобы это напрягало лично меня, но вот Чад, боюсь, меня бы не понял.

Мне хватило его напряженного взгляда, которым он следил за моими действиями, пока я раздевал отключившегося пациента.

– Эй, парень, это – в грязное белье, – я кинул Мюррею загаженную одежду, тот брезгливо вздрогнул, но подчинился.

Я стащил с кровати одеяло и накрыл Розенбаума.

Майкл выглядел значительно лучше. Интоксикационный сопор сменился медикаментозным сном, а на большее пока что рассчитывать не приходилось. Не испытывая особой уверенности в своевременности этого шага, я все же сел рядом с Майклом и вытащил булавку. Розенбаум дернулся и застонал. Слава тебе господи, на боль начал реагировать, притырок.

Я на секунду задумался, и счел свой долг на сегодня выполненным.

– Все, я спать, – заявил я, направляясь к двери. На часах было без четверти два. До хуя долго мне спать осталось.

– Эй, а как же я? – растерялся Чад. Нет, он не просто растерялся, он пришел в ужас.

– А ты остаешься и хранишь сон этого долбоеба, – пояснил я, – если что случится, я в тридцать восьмой.

– Но…

– Кстати, приберись тут, – я небрежно кивнул на подсохшую лужу на полу.

Чад вспыхнул.

– С какой это стати? – возмутился он.

Я пожал плечами.

– Не, ну как знаешь, конечно. Тебе здесь спать. И нюхать.

Все. Вот теперь – действительно все.

Я вернулся к себе и упал на кровать, не раздеваясь.

Мое «все» продолжалось ровно до половины четвертого, когда под дверью раздался завывающий от ужаса голос Мюррея.

– Док, проснись, Док! Док! Док, ему плохо!!!

Блядь, слава богу, этот маугли сообразил, что не надо звонить в дверь. За звонок я бы его убил.

Я мученик. Я немного святой.

Я вновь потащился в тридцать девятую квартиру, как выяснилось, только для того, чтобы убедиться, что Розенбаум спит сном пьяного младенца и оглушительно храпит. Не имей я опыта засыпания рядом с пьяными мужиками, возможно, я бы тоже испугался этого рева. Бедный натурал Мюррей. Впрочем, интуитивно Чад среагировал правильно. Хрипы, напоминающие храп – один из наиболее явных признаков агонии. Блядь.

– Слушай, Чад, – сдался я, – иди домой.

– Да, но как же…

Слава богу, хоть блевотину убрал и даже пол помыл.

– Блядь, Мюррей, уебывай сейчас и возвращайся утром в семь, – я достал плед из шкафа и рухнул на кровать Майкла.

Утром мне пришлось насильно расширить кругозор Чада, объяснив ему, как делать внутримышечные. Если с наполнением шприца особых проблем не возникло, то заключительная часть, а именно – втыкание иглы в мышцу, привела Мюррея в шок. Я быстро рассвирепел, начертил на заднице спящего Розенбаума маркером квадрат, куда нужно колоть, и, после двух попыток вонзания шприца в подушку, заставил Чада сделать укол при мне. Мюррей выглядел счастливым и слегка растерянным, точно приобщился к настоящему тайному знанию.

– Чувак, а что скажет Майкл, когда узнает, что на его заду играли в крестики-нолики?

Я усмехнулся.

– Можешь начинать придумывать оправдания. Потому что я скажу, что это была твоя идея.

Потом я объяснил Чаду, какие именно препараты надо вколоть в двенадцать дня и ушел на работу.

Весь день я засыпал на ходу. Заведующий аптекой, молчаливый бородач Бивер, долго наблюдал за мной, а потом вопросительно вскинул брови. В разгар моего запоя он неоднократно меня спасал, наливая с утра полстакана разбавленного медицинского спирта, поскольку здесь придерживались мнения, что проще опохмелить врача, чем ждать, пока он крупно лажанется в абстиненции. Да, цинично, зато действенно. Однако в этот раз я отрицательно покачал головой. Бивер пожал плечами и потерял ко мне интерес.

В полдень мне позвонил Чад и отчитался, что уколы он сделал. В его голосе звучало столько энтузиазма, что, пожалуй, банде Большого брата пора было начинать скидываться парню на медицинский колледж.

***

Вечером, вернувшись в квартиру Розенбаума, я хотел отпустить Чада, но тот заупрямился. Похоже, парень почувствовал себя в полной мере причастным к лечебному процессу и теперь хотел дождаться результата наших совместных усилий. Я предполагал, что Майкл проснется ближе к ночи. Мне просто нужно было убедиться, что он в относительном порядке, потом я планировал снова вырубить его и забыть на максимально длительный срок о том, что у меня вообще есть соседи. Без предварительной договоренности больше вообще никому дверь не открою, звоните, стучите, мне похуй.

Я как раз выяснял у Мюррея, каким образом неглупого белого парня занесло в компанию чернокожих отморозков. Он выглядел настоящим маугли, воспитанным среди животных другого биологического вида и лишь в силу стечения обстоятельств перенявшим их повадки. Чад не понимал моего удивления. Он жил в Бедфорд-Стайвесанте, сколько себя помнил, у него был чернокожий отчим и две сестренки мулатки. Что привело сюда его мать, я не спрашивал. Похоже, белые люди сюда попадают не по своей воле.

– Блядь, Эклз, ты хоть понимаешь, что здесь за подобные расистские высказывания тебе язык вырвут и в жопу запихнут? – просипело с дивана.

– Вот и наша Белоснежка, – вздохнул я.

Похоже, зря я так пересрал поначалу. Не настолько сильно он обожрался, чтобы действительно сдохнуть. Я машинально проверил пульс и чисто из мести посмотрел зрачки, грубо и широко раздвинув веки.

– За своим языком следи, – посоветовал я, заставляя Майкла открыть рот.

Чад восторженной тенью навис надо мной.

Если не вставить штангу, прокол срастется. В губе тоже. Даже обидно.

– Кстати, а что с моим языком? – прошепелявил Розенбаум. – Слышь, парень, этот мудак мне случайно за щеку не присунул, пока я был в отключке?

– Э-э… – растерялся Мюррей.

– Нет, я тебя между полупопий поимел, – огрызнулся я, ощупывая его локтевые сгибы. Тромбофлебит у нарка – самое милое дело.

– Не было ничего, – неожиданно вписался за меня Чад.

Мы с Майклом удивленно посмотрели на него.

– Откуда это чудо? – спросил Розенбаум.

– Теперь ты должен Большому брату, – довольно сообщил я, – этот парень из его… – я замялся, колеблясь между детишками и ублюдками, но решил сделать приятное Мюррею, – … банды.

Чад просиял.

– Как зовут? – Майкла начало развозить по-новой. Только десятку седуксена я ему по-любому вкачу, хуже не будет.

Кто бы сомневался, Чад отрапортовал по полной.

– Чад Майкл Мюррей.

– Эклз, скажи ему, что будет достаточно, если я запомню хотя бы «Чад»… – пробормотал Розенбаум, поворачиваясь к нам спиной и вновь засыпая.

***

Моя жизнь постепенно налаживалась. В районе не то чтобы прониклись уважением ко мне, просто я как-то внезапно стал проходить по статье – «окружение Майкла Розенбаума». А Розенбаума в квартале уважали, и, пожалуй, побаивались. Вот ведь, блядь, повезло с соседом… Я не знал, и не хотел знать, чем занимается Майкл, полностью полагаясь на библейское утверждение о том, что умножая знания, умножаешь скорбь. А скорби мне и своей по жизни хватало, хоть жопой ешь.

Один раз я ездил по просьбе Майкла и капал мужика в дорогом раздрипаном костюме, вокруг которого стояли молчаливые молодые люди с внимательными глазами. После того, как мужик пришел в себя достаточно, чтобы подписать какую-то бумагу, я, согласно договоренности, вновь загрузил его и уехал, не задавая лишних вопросов. Вечером Майкл передал мне пять штук. Оказалось, быть криминальным наркологом прибыльнее, чем трахаться с пациентами.

Самое ужасное, что я стал своего рода доктором Дулитлом для малолетних бандитов. Не знаю, почему эти уроды не обращались за медицинской помощью в нормальную больницу, ведь, при желании, можно придумать внятное оправдание почти любой ране. Нет, блядь, они, чуть что, как нанятые неслись ко мне и тащили на руках истекающего кровью кореша. Я ругался, шипел и отказывался открывать дверь, но в конечном итоге все равно зашивал резаные раны и вытаскивал пули. Я был вынужден вспомнить все, что когда-либо знал о неотложной хирургии и даже завел дома ящик с необходимыми инструментами. В конце концов, они действительно были просто детьми, только играли в недетские, слишком жестокие игры.

Жизнь налаживалась. На душе с каждым днем становилось все более погано.

Чем глубже меня затягивало в омут этой блядской круговой поруки, тем более чужим я себя чувствовал. Да, я умудрился не просто выжить, я даже неплохо устроился, но это не означало, будто мне нравилось быть частью этого гребаного дружного мира.

Я по жизни ненавидел чувствовать себя частью чего-то. Я всегда был сам по себе. Моя независимость и самодостаточность с детства раздражали окружающих, и со временем я научился прикрывать свою сущность поверхностными дружескими отношениями с людьми, которые мне были на самом деле безразличны. Пока у меня оставалось личное пространство, где я мог остаться в столь необходимом мне одиночестве, я был в состоянии на публике казаться общительным и почти дружелюбным, но жизнь здесь просто не оставляла мне места для свободного вдоха. В мою квартиру могли вломиться в любое время дня и ночи малолетние отморозки, я постоянно чувствовал себя на коротком поводке у Майкла – и все это сводило меня с ума. Я сходил с ума от ненависти к людям, от их постоянной близости, от невозможности остаться одному.

А еще, когда я перестал каждый вечер нажираться, мне стали сниться сны.

Никогда не понимал, как могут мучить кошмары. То есть, нет, разумеется, присниться может такая херня, что просыпаешься с криком, но ведь просыпаешься. Лично я в такие моменты испытываю огромное облегчение и прямо таки заряд хорошего настроения, ведь все плохое остается там, за гранью реальности.

Значительно хуже, когда за гранью реальности исчезает кто-то, кого ты до боли в сердце не хочешь отпускать. Раз за разом, снова и снова терять то, что и так существует лишь во сне – это будет пострашнее любого кошмара…

Самое странное, что его я так и не смог возненавидеть. Я ненавидел всех – кроме него. Я пытался, честно, просто не смог.

Возможно, в этом тоже были виноваты сны. Сны, в которых он прижимался ко мне всем телом, теплым и мускулистым, и говорил срывающимся от страсти голосом: «На самом деле я… никого… и никогда… так».

Единственное, что саднило загноившейся занозой где-то под сердцем – он помнил Тига три года. Чтобы забыть меня, ему хватило месяца. Или даже меньше.

Впрочем, кто знает, может быть где-то в ЛА он называет Дженсом очередного парня из эскорта…

При одной мысли об этом хотелось выть.

Я недолго колебался перед тем, как принял решение окончательно разрушить свое личное пространство. Хуже мне уже не будет, потому что просто некуда, но, может быть, уйдут сны. После очередной ночи, наполненной воспоминаниями и болью, вечером я привел домой официантку, с которой успел немного подружиться. Нет, мы не стали жить вместе, она и не настаивала, за что я был искренне благодарен. Просто Данниль иногда оставалась на ночь. Постель стала теплее, холод в душе остался. Сны, в самом деле, бередили душу реже.

Может быть потому, что я почти перестал спать. Просто не мог заснуть, и все тут. Иногда, лежа рядом с уютно посапывающей Данни, я перебирал пряди ее волос и думал о самоубийстве. Самый надежный, хотя и наименее красивый способ самостоятельно уйти из жизни – это повешение. Повеситься можно даже сидя, если не лежа. Считается, что после того, как петля немного затянется, самостоятельно снять ее уже невозможно. Даже есть этому какое-то вполне научное обоснование… Блядь, я деградирую в этой дыре, я уже ничего не помню из того, что знал раньше, пусть даже это какая-то чушь про повешение. А может, и правда, плюнуть на все и найти веревку попрочнее? Даже лучше будет, если снять петлю не удастся, и хрен с ним, с вывалившимся языком и опорожненным кишечником. Меня это уже точно волновать не будет. Кстати, говорят, при повешении кончают… Прикольно, наверное, напоследок поиметь эту блядскую жизнь и свалить из нее.

***

– Эклз, там тебя какой-то блондинчик спрашивает.

– Мюррей, что ли? – я недовольно поморщился. Детки совсем обнаглели, предупреждал же – не соваться ко мне на работу.

София одарила меня снисходительным взглядом.

– Если бы это был Чад, я бы так и сказала.

Ах да, простите, там же что-то намечается, уж София точно не назвала бы несравненного Мюррея «каким-то блондинчиком».

– Спасибо, Соф, – кивнул я, – пойду посмотрю, кого там принесла нелегкая.

При виде человека в светлом кашемировом пальто, который расхаживал по холлу приемного покоя и с интересом разглядывал детали интерьера, я затосковал. Если я закрывал очередную страницу своей жизни, то однозначно разрывал все, что связывало меня с прошлым, и ненавидел, когда прошлое наведывалось в гости по собственной инициативе.

– Стив, – я протянул руку бывшему другу. – Какими судьбами?

И не надо про то, что друзья остаются друзьями, сколько бы времени не прошло. Дружба проходит так же, как и все остальное, иногда даже быстрее, что уж говорить о том подобии приятельских отношений, что связывали меня с бывшими коллегами по Святому Матфею.

– Да вот, приехал по делам, дай думаю, разыщу старину Дженса, узнаю, как дела, – Карлсон, похоже, не разделял моего скептицизма и просто сиял.

Мне даже стало немного неловко. Кажется, Стив был в самом деле рад меня видеть.

– Да нормально дела, – я вымученно улыбнулся и хлопнул Карлсона по плечу. – Как видишь, я все еще врач.

– Чувак, я в тебе никогда не сомневался! – Стив радостно встряхнул меня и тут же затараторил: – Слушай, ты сейчас, наверное, занят, да? Может, сходим куда-нибудь вечером, пивка попьем, а? По старой памяти? Расскажешь, как ты тут, я расскажу тебе про наших…

Вот уж что мне абсолютно неинтересно. И потом, целый вечер со Стивом? Убейте меня кто-нибудь.

– Прости чувак, вечером не могу, – я улыбнулся со всей теплотой, на которую был способен, – я уже обещал его своей девушке. Но я вполне могу отпроситься на полчасика, пойдем попьем кофе, тут рядом есть одна неплохая забегаловка.

– Девушке? – мгновенно заинтересовался Стив. – Ты завел девушку? Так ты же вроде…

Блядь, еще и пяти минут не прошло, а этот придурок уже надоел мне так, что скулы сводит.

– Стив, заводят собак. И, представь себе, женщины меня тоже интересуют. Так как насчет кофе?

***

Я привел Карлсона в то единственное заведение в нашем квартале, которое было открыто днем, и где, кстати, работала Данниль. Она и встретила нас, меня – поцелуем, Стива – приветливой улыбкой, и провела за мой любимый столик около окна. Я часто ходил сюда обедать, здесь было чисто, уютно и относительно спокойно. Эта кафешка была подобием последнего пригодного для питья водоема в период засухи – здесь свято соблюдался всеобщий пакт о ненападении, иногда велись деловые переговоры, но никогда не устраивались откровенные разборки. Сегодня здесь было почти пусто, лишь в углу скучали несколько ребят Большого брата. Я разглядел белобрысый затылок и вздохнул. Разумеется, ну куда же без Мюррея. Таким манером у меня скоро паранойя разовьется, преследует он меня, что ли?

Мы заказали кофе, я молча делал вид, будто прихлебываю обжигающую жидкость, и слушал трескотню Стива. Ну не могу я пить горячее, и искренне не понимаю, как это делают другие.

Я посматривал на Карлсона и удивлялся, насколько быстро я теряю интерес к людям, казавшимся совсем недавно почти близкими. Я ведь действительно считал его лучшим другом. Или нет? Я таки решился пригубить кофе, зашипел и отставил чашку. Он, конечно, трепло и непревзойденный пиздобол, зато искренний, честный, правильный какой-то. И симпатичный. Я чуть не рассмеялся. Ну надо же. Больше года считать парня своим лучшим другом, потерять из поля зрения на шесть месяцев, и лишь встретив вновь, понять правду. А ведь Карлсон мне нравился. Да, в самом деле, нравился как парень, как мужчина. И не зря я затеял то дурацкое пари, мне было приятно прикасаться к нему. Я задумался, что было бы, если бы я с самого начала выбрал Стива. То, что он типа натурал, меня нисколько не смущало. Пусть теория Фрейда об изначальной бисексуальности человека разбита в пух и прах, я продолжаю в нее верить. Неприятие человека своего пола в качестве сексуального партнера, на мой взгляд, говорит лишь о загруженности разума социальными стереотипами. Разгрузи мозг – и получишь такие удовольствия, о которых даже не смел мечтать. Так что я не сомневался, соблазнить Карлсона я бы смог. И это было бы даже интересно – никогда не имел дела с девственниками. Я мог бы начать с ним встречаться с первых дней моей работы в Святом Матфее, ну хорошо, может, не с первых, две-три недели на соблазнение, ну еще две на усмирение мук совести гомофоба и натурала. И тогда я НИКОГДА бы не встретил Джареда. Я был бы хорошим и верным любовником, меня бы не занесло в Хикори в ту прохладную августовскую ночь. И, даже стань я врачом Падалеки, он не стал бы резать вены из-за меня, постороннего и чужого. И мне не было бы сейчас так нестерпимо больно.

Я еще немного подумал и понял, что, даже если бы я получил возможность все переиграть, все исправить… Увы. Я вновь предпочел бы обрести ненадолго и навсегда потерять, чем не встретить вовсе.

Стив вдохновенно разглагольствовал уже минут пятнадцать, я скучал и думал, что еще четверть часа, и я свалю на вполне законных основаниях. Впрочем, мне еще надо было пережить крайне неприятный этап нашей непринужденной беседы, когда Стив начнет задавать вопросы обо мне. Рассказывать мне было нечего. По крайней мере, я не мог рассказать ничего такого, о чем Карлсону следовало бы знать.

– Дженс, ну а ты как?

Началось.

– Нормально, – пожал плечами я.

Черт, ну надо из себя хоть что-то выдавить! Но Карлсон неожиданно удовлетворился моим сверхлаконичным ответом.

– То есть, ты доволен своей новой жизнью? – спросил он, склонив голову набок и внимательно глядя на меня.

Что-то здесь не так.

– У меня есть работа, какие-никакие, но деньги, красивая подружка. Да, наверное, я доволен, – осторожно сформулировал я, наблюдая за реакцией Стива.

Тот заметно расслабился и, как мне показалось, даже облегченно выдохнул.

– Ну, я рад за тебя, чувак! – с преувеличенным энтузиазмом заявил Карлсон и неожиданно засобирался. – Я, пожалуй, пойду, у меня еще куча дел…

– Сидеть, – тихо приказал я, когда мой бывший друг вознамерился встать.

– Что? – не понял Стив, но послушался.

– Кто просил тебя узнать, доволен ли я своей жизнью? – негромко спросил я. Карлсон поежился, его глаза забегали.

– Э… Никто?

– Хорошая попытка. Не засчитывается. Еще раз – Карлсон, кто тебя прислал?

Стив взлохматил волосы. Врать он не умел, то есть абсолютно, причем, как мне кажется, в силу какого-то генетического дефекта.

– Блядь, а я ее предупреждал! Что не смогу! – в отчаянии воскликнул он. – Что ты сразу все поймешь!