Текст книги "Все, что захочешь (СИ)"

Автор книги: Seguirilla

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Если я не ошибаюсь, тот переулок выходит на пустырь, вот там-то вас бы и нашли завтра. Точнее, ваше изуродованное тело. Самое ужасное, что потом, когда его бы поймали, он даже не смог бы объяснить, зачем это сделал. Думаю, он бы не вспомнил, как насиловал и убивал вас. Я не пытаюсь вас запугать, Элла, но такой привлекательной женщине просто необходимо иметь при себе какое-нибудь средство самообороны.

Вот теперь Харт была всерьез напугана. Там, в переулке, все произошло слишком быстро, а для осознания некоторых вещей требуется время. Впрочем, процесс можно ускорить, если рядом есть достаточно бестактный собеседник.

– Это жестокий мир, Элла, – с нажимом произнес я, – здесь недопустима беспечность. И лучше это понять, опираясь на чужие ошибки. Не окажись я в нужное время в нужном месте, страшно представить, что сейчас было бы. Я однажды присутствовал при том, как в Центральном парке обнаружили тело убитой женщины. Это было месиво. Выпотрошенный живот, отрезанные груди, вырванное сердце, выколотые глаза. Мне очень не хотелось бы увидеть на ее месте вас.

В теории, для большинства из нас подобные истории давно уже стали обыденностью, но когда это случается с тобой или с кем-то из близких… Пусть даже не случается, но ты понимаешь, что это могло случиться…

Глаза Эллы наполнились слезами.

– Пожалуйста, прекратите, – прошептала она, закрывая лицо руками. – Умоляю, не надо.

Готова. С мысленным вздохом я провел ногтем по уже затянувшейся ранке, опять пошла кровь. Потом я подошел к девушке и присел перед ней на корточки, пытаясь заглянуть в лицо.

– Эй, – ласково позвал я, – Элла, вы меня слышите? Успокойтесь, ведь все обошлось.

Она не выдержала и с рыданиями сползла на пол, обхватывая меня за шею.

– Ну-ну, тихо, тихо, все хорошо, – я уселся поудобнее, приобнял Эллу и стал ждать окончания истерики. Черт, слишком рано открыл рану, сейчас опять затянется.

Когда судорожные всхлипы почти прекратились, я осторожно приподнял подбородок девушки, заглядывая ей в глаза.

– Элла, простите, я понимаю, что вам надо выплакаться, но если я не обработаю порез сейчас, останется шрам, – произнес я извиняющимся тоном.

Глаза Эллы приобрели осмысленность.

– О… простите, – забормотала она, – Эрик, простите, ради бога, я все о себе, а ведь со мной ничего не случилось… Это вы пострадали…

Мы поднялись с пола, Элла с беспокойством коснулась моей щеки.

– Господи, у вас опять кровь идет, – прошептала она почти с отчаяньем.

Я перехватил ее руку и целомудренно коснулся губами ладони.

– Не волнуйтесь за меня. Я рад, что оказался там, – негромко произнес я, глядя ей в глаза долгим многообещающим взглядом.

Элла залилась краской и отвела взгляд, но руку не убрала.

– Что я могу для вас сделать? – спросила она, вновь поднимая на меня глаза.

Это я тебе позже объясню, дорогуша.

Я легонько сжал ее ладонь, улыбнулся и отошел обратно к столу.

– Мне нужны спирт или водка, шелковые нитки, вата, иголка, ножницы и, будьте любезны, поставьте вскипятить воду, только не в чайнике, в кастрюле, мне надо будет простерилизовать нитки, – сказал я, вновь разглядывая себя в зеркале.

Минимум три шва. Или четыре. В принципе, еще было бы неплохо сбрить хотя бы небольшой участок брови, но в этом доме вряд ли найдется мужская бритва, а пользоваться той, которой Элла бреет ноги... Меня передернуло. Впрочем, у нее могут быть одноразовые станки; если волос попадет в рану, а я ее зашью, то все, пиздец, нагноение гарантировано. Ладно, пока не спрошу – не узнаю.

– Элла, мне очень неловко, но я вынужден попросить у вас бритву, мне надо выбрить часть брови, – надеюсь, сама догадается, что ничем, кроме одноразовой, я не воспользуюсь.

Харт не подвела и, жутко смущаясь, протянула мне запечатанный станок. Вообще-то я собирался брить только бровь. И только частично. Но Элла смотрела на меня так, словно я уже обнажился по пояс и намылил грудь. Блядь.

Я аккуратно сбрил жесткие волоски вокруг пореза, посмотрел на себя в зеркало и загрустил. Пиздец видок. И чего я себя не ударил в живот по касательной? Ладно, в следующий раз хотя бы постараюсь думать «до», а не «после». И потом, будь я ранен в живот, Элла стопроцентно вызвала бы парамедиков. Да и не столь наглядно все было бы.

Я очистил рану смоченным в водке тампоном и наложил четыре шва, пачкаясь в собственной крови. Должен сказать, чертовски неудобно шить обычными иголками, все же изогнутая форма хирургических была придумана воистину гениальным человеком. Кстати, вполне терпимые ощущения. От «тайзера» было хуже. Может, сделать пирсинг?

Я протер зашитую рану тампоном, водка вполне предсказуемо попала в глаз. Я выругался и бросился к раковине. Блядь, мне только ослепнуть не хватало, хорошо, что это не чистый спирт.

Кухонная раковина оказалась не предназначенной для аккуратного умывания, в итоге я намочил волосы, футболку и ворот рубашки.

Элла сама догадалась, что без полотенца не обойтись. Я вытер волосы и снял рубашку, но продолжить стриптиз не решился, дабы не наносить впечатлительной мисс Харт лишней моральной травмы. Я уже и так произвел неизгладимое впечатление, поскольку предпочитаю облегающие футболки. Имею право, я все же не вполне натурал.

Повторюсь, я отнюдь не считаю себя красавцем, но, когда надо, просто излучаю секс. Не раз проверял и на мужчинах, и на женщинах.

Закрепляя результат, я еще больше взъерошил мокрые волосы и якобы машинально облизнул губы.

– Ну вот, – я смущенно развел руками, – похоже, мне придется немного задержаться у вас, пока одежда не высохнет.

– Будьте как дома, Эрик, – еле слышно отозвалась Элла. – Хотите выпить?

Десять минут спустя мы уже сидели в гостиной и болтали, словно старые друзья. Она, в самом деле, оказалась довольно милой женщиной, эта Элла Харт. Ей бы побольше уверенности в себе и поменьше обреченности во взгляде, глядишь, у нее все и наладилось бы.

Она наконец-то расслабилась и уже чувствовала себя вполне комфортно в моем присутствии, хотя поначалу сидела словно на иголках, боясь поднять на меня глаза. Теперь же Элла не только втянулась во вполне оживленную беседу, но и осмелела настолько, что даже стала украдкой разглядывать меня жадным взглядом, думая, что я не замечаю. Ладно, пусть смотрит, мне не жалко.

– Знаете, Элла, – задумчиво произнес я, любуясь игрой света в бокале виски, – на самом деле, странная сложилась ситуация. Я ведь хотел разыскать вас…

Элла вспыхнула.

– … чтобы обратиться с просьбой. А теперь… черт, теперь я просто не вправе просить вас о чем-то.

– Почему? – глухо спросила Элла, глядя в пол.

– Потому что вы можете согласиться мне помочь из ложного чувства благодарности, – грустно усмехнулся я. – Я не хочу, чтобы вы делали что-то только потому, что чувствуете себя обязанной.

– А разве это не так? – Элла посмотрела на меня, ее глаза сверкнули огнем обожания.

Я поморщился.

– Элла, вы мне ничего не должны и ничем не обязаны. Я рад, что смог вам помочь, и давайте закроем тему. Простите, мне вообще не стоило начинать этот разговор.

Это была слишком грубая, слишком топорная игра, пока что меня спасало только мое фирменное обаяние и абсолютная неискушенность Эллы в подобных вопросах. Когда закончу здесь, сразу домой, и спать минимум сутки. Если потребуется – нажраться гипнотиков, и спать.

Мы помолчали, каждый думал о своем. Элла заговорила первой.

– Эрик, давайте представим, будто ничего не было, – с неожиданной твердостью в голосе сказала она. – О чем вы хотели меня попросить?

Я вновь усмехнулся.

– Элла, полагаю, вы уже и сами все поняли, – я сел ровно и внимательно посмотрел на Харт. – Я хотел просить, чтобы вы изменили дату принятия моего резюме на более раннюю, чтобы я стал первым из возможных кандидатов.

Элла вполне предсказуемо не выдержала мой взгляд и опустила глаза.

– Я совсем не знаю вас, Эрик, но вы производите впечатление человека, который вряд ли попросил бы меня о подобном, не имея на то веских оснований. Почему вам так нужна эта работа?

Я кивнул. Люблю людей, которые задают правильные вопросы.

– Точнее, мне нужна работа именно в клинике Рузвельт, – подтвердил я, опираясь локтями о колени и отрешенно глядя в пол. – И вы совершенно правы – у меня есть на то очень серьезная причина.

Я замолчал и выдержал необходимую паузу. Следующую реплику подала Элла.

– Эрик…

– Меня зовут не Эрик, – перебил я, выпрямляясь, и решительно посмотрел ей прямо в глаза, – хотя за последние три с лишним года я привык к этому имени.

Элла Харт тихонько охнула, ч-черт, уж не переборщил ли я с мелодрамой? Но нет, в конце концов ее лицо приняло выражение, которое можно было бы с натяжкой определить как сострадание. С натяжкой – потому что любопытства тоже было хоть жопой ешь.

– В любом случае… Нет, я не требую от вас… Вы не обязаны ничего мне рассказывать… Я просто хотела понять, – пролепетала она, краснея.

Я пожал плечами.

– Я уже начал рассказывать, глупо замолкать на полуслове, верно? К тому же, возможно, вы действительно поймете...

Блеск в глазах Эллы лучше всяких слов говорил о том, что она уже все поняла и за все меня простила, но я прекрасно знал такой тип людей – не пройдет и получаса как я закрою за собой дверь, и она начнет сомневаться во всем, коря себя за излишнюю доверчивость. Я должен дать ей такую историю, которую она сможет проверить. Если бы я просто хотел трахнуть Эллу, я мог бы уже приступать к делу, но мне было необходимо, чтобы ее вера в меня продержалась хотя бы несколько дней.

Я назвался Джейсоном Тигом. Надо сказать, я до последнего сомневался, какой вариант истории рассказать, гомо– или гетеросексуальный, но пришел к выводу, что история любви двух мужчин может слишком шокировать бедную Эллу. Это меня, способного трахаться с кем угодно, трудно чем-то удивить (бля, хотя нет, Иену это удалось…), но мне не стоит забывать, что гомосексуальная ориентация все еще считается нетрадиционной. И потом, Харт должна верить, что у нее есть реальный шанс заполучить меня, а значит, я должен быть насквозь натуралом.

Поэтому в моей истории я был уволен из клиники Святого Матфея и лишен врачебной лицензии за роман с пациенткой, женщиной, которую я страстно полюбил. Оценив, с каким ужасом Элла восприняла мой рассказ о столь вопиющем нарушении врачебной этики, я мысленно поздравил себя, что все же не стал заморачиваться с геями. Я не вдавался в детали, чтобы потом в них не запутаться, но в целом, на мой взгляд, все звучало довольно складно. Смысл был в том, что моя возлюбленная была на самом деле больна, и болезнь прогрессировала. Волей обстоятельств и родных моей любимой, я был разлучен с ней в течение последнего года, а когда узнал, что ее признали недееспособной и положили в клинику Рузвельта, тут же приехал в Рокфорд.

– Элла, я понимаю, что все кончено, – охрипшим голосом произнес я, глядя прямо перед собой, – но я просто не могу в это поверить. По крайней мере, до тех пор, пока не увижу своими глазами, что той, которую я любил, больше нет. Я врач, я прекрасно понимаю, что ничего нельзя сделать, но я обязан хотя бы поговорить с ней… Без этого я не смогу отпустить самого себя и продолжить жить. А я… Я хочу жить, Элла.

За все время, пока я говорил, Харт ни разу не перебила меня, и теперь сидела, опустив глаза. Ее дыхание было чуть более учащенным, чем должно было быть, на щеках горел румянец. Блядь, за возможность узнать, о чем она думает, я бы себе вторую бровь изуродовал.

– Понимаете, Элла, к пациентам в клинику Рузвельта никого не пускают, кроме родных, а я… увы, я ей никто… Тогда я и решил попытаться устроиться туда. Элла, если вы решитесь мне помочь, вы никому не причините вреда. Я уволюсь сразу, как только найду возможность увидеть мою любимую и поговорить с ней. Так что настоящий кандидат на эту должность просто устроится в Рузвельт на несколько дней позже, нежели мог бы. После такого длительного ожидания, согласитесь, это не страшно. А для меня это вопрос будущего. Элла, я готов пообещать вам: как только я уволюсь из Рузвельта, я вновь приду к вам в агентство и приму первое же предложение, будь это хоть работа санитаром в хосписе.

Все, теперь главное – не пережать. Пора ретироваться. Пусть это блюдо еще немного потомится в собственных сомнениях и надеждах; надеюсь, надежд все же будет больше, я вполне недвусмысленно дал понять, что когда все закончится, я приду к ней.

– Элла, вы простите меня…. Я не должен был вываливать на вас все это, мне вообще не стоило к вам заходить, я же знал, что не удержусь и попрошу вас о помощи. Простите.

Я черкнул на уголке газетного листа, лежавшего на столике, ряд цифр.

Элла, наконец, подняла на меня глаза, во взгляде – самоотверженная готовность сделать для меня все и прямо сейчас. Нет, детка, это решение должно быть обдуманным.

Надо прибавить скорость.

– Я там написал мой номер, сам не знаю, зачем… Если захотите… ну, просто позвоните мне как-нибудь.

Я договаривал это уже в дверях. Слава богу, Харт никак не могла подобрать слов, чтобы остановить меня, и лишь смотрела голодным взглядом брошенной собаки.

Я в последний раз одарил ее самой светлой и искренней из своих улыбок, и закрыл дверь.

Сбегая вниз по лестнице, я достал из кармана телефон. Теперь мне было необходимо обеспечить информационную поддержку моей истории.

Я был почти разочарован, когда вместо привычного рявканья услышал в трубке напряженное:

– Дженсен?

Стареет Гэмбл, сдает, становится сентиментальной. Я звонил ей с этого номера один-единственный раз, и смотри-ка, уже в списке контактов.

– Привет, Сэра! – бодро отозвался я, – как дела?

– Ты в Рокфорде? – ну правильно, на риторические вопросы не отвечают.

– Сама знаешь, что да.

– Как… ты?

Бля, сентиментальная Гэмбл – это страшно. Я решил сразу перейти к делу.

– Сэра, на днях в клинику поступит звонок из Рокфорда, из агентства по найму. Ты сможешь перевести его на себя?

После паузы Гэмбл вздохнула и сдержанно ответила:

– Допустим.

– Тебя будут спрашивать о Джейсоне Тиге…

– Господи, этот-то тут при чем?! – вырвалось у Сэры.

– …тебе надо подтвердить, что он был уволен за недопустимые отношения со своей пациенткой и лишен врачебной лицензии.

– Да, но он и так… – начала Сэра, но потом поняла, – пациенткой?

– Именно.

– Господи, Дженс, во что ты на этот раз вляпался? – устало спросила она.

– Я еще не выляпался из предыдущего, – в тон ей вздохнул я. – Так ты сделаешь это для меня?

Гэмбл помолчала.

– Сам знаешь, что да.

– Спасибо, Сэра, – искренне поблагодарил тетку я, и повинуясь внезапному порыву, добавил: – Знаешь, если тебе будет звонить Мак… или Донна, в общем, кто-то… ты передай им, что я на самом деле… ну… что я помню о них.

– Дженсен, – вот сейчас голос Сэры прозвучал настолько неестественно спокойно, что я понял – она испугалась. – Дженсен, это что еще за прощание самоубийцы? Что ты задумал? Дженс, что бы ни произошло, мы найдем возможность помочь тебе, слышишь?

На секунду у меня предательски запершило в горле. Только для таких заявлений было слишком поздно. Мне не нужна ничья помощь. Я один, и буду оставаться в одиночестве, пока рядом со мной не окажется Джаред. Больше мне никто не нужен. Блядь, чего я сопли-то распустил, с Эллой слишком долго общался? Все, домой и спать.

– Все в порядке, Сэра, – как можно более мягко и убедительно произнес я, – просто, возможно, мне придется лечь на дно на какое-то время, я не смогу ни с кем связаться. Вот и все.

Сэра помолчала.

– Я знаю про твою долговую расписку, – тихо произнесла она. – Алан в бешенстве.

На душе внезапно стало легко. Последние нити, связывающие меня с семьей, лопнули, словно слишком сильно натянутые гитарные струны.

– Знаешь, Гэмбл, – весело сказал я, – все же я думаю, что подыхать буду – никто из Эклзов пальцем не шевельнет, и тебе это прекрасно известно. Если я и могу рассчитывать на кого-то в этом гребаном мире кроме себя самого, то только на тебя. Моя семья – это ты, а это и так ровно на одного человека больше, чем нужно. Знаешь, Сэра… Не говори им ничего.

***

Я около четверти часа привычно постоял под окнами клиники Рузвельта, а потом поехал домой. Я искренне собирался выполнить данное самому себе обещание и сразу лечь спать, но сна не было ни в одном глазу, несмотря на принятую таблетку ивадала.

Болел порез на лице, саднили костяшки пальцев, на душе было пусто и спокойно.

Я пытался почувствовать хоть что-то, напоминающее сомнения или угрызения совести, – и ничего, глухо. За последние два дня я угрожал парню убийством его несовершеннолетней сестры и обманул ни в чем передо мной не виноватую женщину, и самое ужасное – я искренне не видел в этом ничего плохого. По сравнению с тем, что мне еще предстояло сделать, это действительно было не заслуживающей особого внимания мелочью.

Мне стало интересно: будь у меня другой выход, хоть малейшая возможность решить дело миром, я ухватился бы за нее? Или мне так понравилось ощущать тяжесть пистолета в ладони и чувствовать себя вне человеческих законов, что я предпочел бы ее не заметить? Возможно, я просто сознательно не вижу очевидного?

Я размышлял об этом чисто теоретически. Отступать от своего плана я не собирался. И – нет, у меня, в самом деле, не было другого выхода. В возможность решить дело законным путем я не верил, денег на подкуп заинтересованных лиц у меня не было, а еще с каждой секундой таяло отведенное мне и Джареду время. Вновь эта хренова бомба с часовым механизмом в голове...

У меня был только я сам и два глока. А это уже немало.

Я отвернулся к стене и закрыл глаза. Ни хера не помогло.

Это было какое-то долбанное дежа вю, меня опять несло куда-то неумолимой волной, все уже было предопределено, просто я еще не знал, каким будет финал нашей истории. Я вспоминал, как всерьез пытался взвесить, что для меня важнее, работа или Джаред, мой потрясающий мальчик или серая бессмысленная жизнь, и не знал, чего хочу больше – заржать или завыть… Впрочем, тот, другой я, Дженсен образца «полгода назад», действительно считал это серьезной дилеммой и искренне боялся принять не то решение. Некоторые вопросы должны настояться, выдержаться в душе, как дорогое вино в специальном подвале, прежде чем они обретут правильное звучание. Теперь я хотел знать одно – что и кому я могу отдать, лишь бы вновь обрести Джея?

И еще я вновь стал испытывать страх. Я смертельно боялся опоздать. Я боялся не только и не столько – что не застану Джареда в живых, в этом случае я переживу его ненадолго и уйду с таким фейерверком, что древние викинги обзавидуются нашей тризне. Я боялся, что Джея сломают. Таких, как он – несгибаемых, гордых, дерзких – ломать одно удовольствие. А уж в абсолютно закрытой клинике, куда нет доступа посторонним, и об обитателях которой давно забыли все родные – это еще и абсолютно безопасно. Вот что действительно сводило меня с ума. Не из-за себя, нет, я приму Джея любым и пооткручиваю головы всем, кто причинил ему вред. Из-за самого Джареда. Этот открытый, свободолюбивый звереныш не заслужил измениться так страшно и непоправимо. Потому что если человека ломают, то это навсегда. Это никогда не срастется, хотя внешне все может выглядеть вполне благополучно. Я отдал бы все, лишь бы поделиться с Джеем хоть частью своей способности гнуться и приспосабливаться к обстоятельствам. Таких как я сломать невозможно, мы слишком живучи и изворотливы, именно мы придумали постулат, что в случае изнасилования надо расслабиться и получать удовольствие, но, блядь, в этом-то мы так и разнимся с Падалеки…

Все, сон пропал окончательно. Я не могу ждать, Элла сделает все, как надо, я уверен, а освобождение для меня вакансии санитара в шестом отделении требует определенной подготовки.

Я взял мобильный и набрал номер Иена. Когда включился автоответчик, я очень спокойно пообещал, что если эта блядь не перезвонит мне в течение десяти минут, я приеду к нему сам и сниму с клиента парой ударов, каким бы флетчингом они в тот момент не занимались.

Мой телефон ожил через три минуты.

– Блядь, ну какого хуя, Брэди?!! – звенящим от ярости голосом зашептал Иен. – Я работаю!!!

– Похуй, – ответил я, – на меня ты тоже работаешь. Завтра в половине восьмого утра жду тебя напротив клиники Рузвельта, там есть такой переулок, не пропустишь.

– Ты охуел?!! – все так же шепотом завопил хастлер. – Мне здесь еще ебаться всю ночь!!! Я вообще раньше часа дня из дома не выхожу!!!

– Значит, сделаешь исключение, – отрезал я и нажал отбой.

Еще не хватало вдаваться в подробности трудовых будней этого урода.

Я выкурил две сигареты, выпил еще одну таблетку ивадала, подумав, усугубил это кетаролаком, и снова лег. Часа через полтора я все же смог заснуть.

***

Я был на месте в семь утра, просто чтобы подстраховаться. Обычно сдача смены в больницах происходит где-то с восьми до девяти, но из любого правила могут быть исключения, а я не хотел терять день. Пока что улица была почти пуста, вообще, этот район Рокфорда был на удивление немноголюдным, словно зловещая аура клиники Рузвельта не давала никому сюда приблизиться. Бля, теперь я понял, откуда берутся экстрасенсы. Они просто нормально не спят неделями, курят как паровозы, и почти ничего не жрут, кроме снотворных и обезболивающих. Скоро я начну не только ощущать ауры, но и видеть будущее, а также двигать предметы силой мысли. Пиздец, будущее этого ублюдка Иена я уже вижу – если эта сука не придет, я его найду и отмудохаю так, что он двигать предметы и собственными руками еще долго не сможет.

Этот день обещал быть первым по-настоящему весенним. В принципе, предыдущие две недели холодно уже не было, но из-за постоянных дождей и пронизывающего ветра создавалось ощущение промозглой осени. А сегодня над городом раскинулось безоблачное небо, ветра почти не было, так, беззаботный легкий ветерок, играющий на асфальте всяким мусором, и мне очень хотелось видеть в этом доброе предзнаменование.

Я закуривал третью сигарету за полчаса, когда посередине пустой проезжей части появилась высокая фигура, еле передвигающая ноги и отчаянно борющаяся с зевотой. Судя по одежде, Иен пришел сюда сразу после трудовой вахты, а может, он по жизни так одевается – джинсы с очень низкой посадкой, чудом держащиеся на бедрах, короткая обтягивающая маечка, обнажающая полоску кожи на животе (бля, это по такой-то погоде!), распахнутая кожаная куртка с какими-то невообразимыми нашивками, брелками и цепочками. Странно, раньше я почему-то вообще не обращал внимания на то, как этот урод одет. Должно быть, расширяется сознание, говорят, от депривации сна и не такое бывает.

Он увидел меня и расплылся в издевательской улыбке. Я кивнул, приглашая его следовать за мной, и углубился в переулок.

– Чува-ак, бля, ну у тебя и видок! – только и успел сказать Иен перед тем, как я заехал ему по челюсти.

Про видок сам знаю. Я эту рожу сегодня брил.

– За что?!! – жалобно воскликнул парень, хватаясь рукой за лицо и изумленно распахивая глаза.

– Ты знаешь, – коротко ответил я и вернулся на свой наблюдательный пункт.

– Между прочим, сам говорил, что все должно выглядеть натурально, – прошипел мне в спину Иен. Значит, понял.

– Ну, тогда за излишний натурализм, – кивнул я. – Давай сюда, потом порыдаешь.

Парень, все еще обиженно сопя, придвинулся ко мне.

– И что? – с любопытством поинтересовался он, оглядывая все еще пустую улицу.

– Сейчас сюда начнут подходить сотрудники, работающие в следующую смену. Чуть позже станут выходить те, которые смену отработали. Твоя задача: своим опытным блядским взглядом оценить, кого из них ты сможешь развести за наименьшее количество времени. Я отслежу этого человека и прикину, где ты сможешь с ним или с ней пересечься, а дальше будешь отрабатывать бабло.

– Почему – «с ней»? Я не хочу «с ней»! Я, знаешь ли, только по парням, – внезапно закапризничал Иен.

– Блядь, где я тебе возьму здесь педика? – огрызнулся я. – Что есть, с тем и будешь работать, можешь фантазировать, что это переодетый парень.

– Трансвестит? Ф-у-у, – надулся Иен и внезапно дернул меня за рукав. – Ты не знал, где взять для меня педика? Да вот же.

Я посмотрел в другую сторону. По направлению к клинике шагал невысокий темноволосый парень, по всей видимости, латинос. Ну ничего гомосексуального я в нем не видел, хоть убейте.

– Н-да? – скептически изогнул бровь я.

– Чувак, да что с твоим гей-радаром! – зашептал мне в ухо Иен, для доходчивости тыкая кулаком под ребра. – Бля буду, это из наших!

Меня передернуло от одной мысли, что у нас с Иеном есть хоть что-то общее, что может позволить объединить нас словом «наши». А с гей-радаром у меня, действительно, по жизни были проблемы. Точнее, я просто в нем особо не нуждался, парней я искал в соответствующих заведениях, на улице не знакомился, да и вообще тщательно шифровался большую часть своей жизни. Ладно, попробую поверить этой сучке на слово. Бля он будет, ха. Спохватился.

– Надо еще убедиться, идет ли он в клинику, – буркнул я, хотя уже видел, что парень заходит на проходную.

В это время на стоянку возле проходной подъехала первая машина, потом вторая. Из них вышли двое хорошо одетых мужчин, которые пожали друг другу руки и, беседуя, направились в госпиталь. Так, личный автотранспорт на территорию не пускают, плохо. Скорее всего, есть еще и отдельная камера видеонаблюдения, охватывающая парковку. Народ постепенно прибывал, кто-то приходил пешком, кто-то подъезжал на машине, некоторые шли поодиночке, некоторые – небольшими компаниями, а потом улица вновь резко опустела.

Иен все время снисходительно улыбался, указал мне еще на пару мужчин, которых он однозначно определил как геев, и еще на трех, в отношении которых он сомневался. Я пришел в ужас.

– Такими темпами мы точно вымрем, – не выдержал я. – И вообще, я уже готов переключиться на баб хотя бы в знак протеста. Чтобы сохранить индивидуальность.

– Как хочешь, сладкий, – пожал плечами Иен, – другим больше достанется.

– Яйца не дороги? – огрызнулся я.

– Помощь больше не нужна? – в тон мне отозвался парень. Вот ведь сука, и не поспоришь.

– Так что давай, обеспечь мне того смуглого милашку, и я тебе гарантирую всю необходимую информацию, – самоуверенно заявил Иен, улыбаясь каким-то своим мыслям. Похоже, он всерьез запал на того маленького латиноса, бля, он еще и собирается хорошо провести с ним время за мои деньги. Молодец, пацан, похоже, мы с ним и правда не так сильно отличаемся – в любую жопу, да без мыла, да так, чтобы еще и удовольствие получить. Меня в очередной раз передернуло. Еще неделя общения с Иеном – и я обзаведусь нервным тиком.

Я все же заставил его дождаться, пока из больницы уйдет предыдущая смена, и парень неохотно отметил еще одного парня («вряд ли гей, скорее би, но сделать его труда не составит») и даже, шипя и вздыхая, одну девушку («бля, Брэди, хорошо, если тебе так необходима самка, то вот эта, по морде видно, что прется от мужского гей-порно и вообще гомофилка. Трахать не буду, даже не надейся, но, что нужно, выясню»). Я начал комплексовать. Если эта уличная блядь лучше меня разбирается в людях, мне пора сжечь свой диплом и сожрать пепел.

Я отпустил уже порядком заскучавшего хастлера, когда улица вновь опустела. Дежурства здесь наверняка суточные, по-другому быть не может, значит, маленького латиноса я вновь увижу только следующим утром.

– Ты мне будешь нужен завтра вечером, – сообщил я.

– Не вопрос, сладкий, – широко улыбнулся Иен, – заплати за всю ночь, и я твой до утра. Я же не могу сердить Серхио. Если не забыл, в отличие от тебя, бездельника, я как бы работаю…

На миг я потерял дар речи. Охуеть, деловой хватке этой пробляди бультерьер позавидует.

После ожесточенной торговли мы договорились до того, что я отдаю сутенеру его обычные пятьдесят процентов, то есть сто долларов, и ничего не доплачиваю лично Иену. Бля, уверен, эта тварь меня наебала, деньги все равно будет он передавать…

– Если в шесть тебя не будет на углу и выяснится, что твою жопу уже кто-то натягивает, предупреждаю, ноги переломаю, – предупредил я.

– Детка, ты такой красивый, когда злишься, – ехидно ухмыльнулся Иен, уже полностью уверенный в собственной безнаказанности относительно «сладких», «зайчиков» и «деток». – Не волнуйся, я буду всем говорить, что занят.

Он послал мне воздушный поцелуй, от чего я вздрогнул, и зашагал прочь, виляя бедрами. Я скрипнул зубами и направился в противоположную сторону, к припаркованной за углом импале. Блядь, и почему я не взял с собой Мюррея?

Я вернулся домой, разделся и, на всякий случай, все же забрался в разобранную постель. Я был уверен, что не засну, тем сильнее было мое удивление, когда, еще не успев коснуться головой подушки, я понял, что вырубаюсь.

***

– Брэди, если ты закуришь еще хоть одну сигарету, я уйду.

– Все оплачено. Считай, что меня это возбуждает.

– Тебя возбуждает рак легких? Парень, у тебя проблема с фетишами.

– Ага. Мне говорили. Сиди и не рыпайся.

– Выходи из машины, если неймется, здесь же уже дышать нечем.

– Завали пасть.

Мы переругивались вяло, без того огонька и задора, который присутствовал в самом начале. Мы сидели в машине под домом парня из клиники около пяти часов. Он так и не появился.

– Чувак, а может он сегодня вообще никуда не выйдет?

– Может.

– Или он ушел, пока ты ездил за мной?

– Или.

– И сколько ты собираешься здесь еще торчать?

– Сколько нужно.

– Блядь, Брэди, убери сигарету!!!

– Отъебись. Если хочешь подышать воздухом, сходи за кофе.

– Давай деньги.

– Вот ведь сука, я тебе заплатил семьсот пятьдесят баксов, что, на два кофе бабла не найдется?

– Не считай чужие деньги, сладкий. Если бы я знал, что мне придется проводить рядом с тобой столько времени, запросил бы в два раза больше.

– Хер тебе, а не в два раза больше.

– О, детка, это обещание? Тогда, пожалуй, я угощу тебя кофе… Или чем покрепче, хочешь? Давно хочу посмотреть, какой ты… хм… в деле…

– Мечтай, блядь. На, держи, и пиздуй уже за кофе. Сдачу вернешь.

– Фу, жадина…

Мы развлекались так до половины второго ночи, пока не стало понятно, что маленького латиноса сегодня мы, скорее всего, не увидим.

– Иен, знаешь что…

– Что?

– Иди домой. Ну, или опять на работу, как хочешь. Сегодня от тебя вряд ли будет польза.

Вопреки моим ожиданиям, парень ничего не съязвил, а лишь внимательно посмотрел на меня.

– А ты?

– А я останусь, – я попытался поудобнее устроиться на водительском сидении. – Не хочу потом опять мучиться сомнениями, где именно я лажанулся – то ли пропустил, когда он вышел из дома, то ли – когда вернулся. Рано или поздно он здесь появится.

– И что ты будешь делать без меня? – неожиданно мягко усмехнулся Иен.

– Блядь, а что я вообще делал без тебя последние двадцать семь лет? – огрызнулся я.