Текст книги "Ключ (СИ)"

Автор книги: Робот BoBot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Деньги! Деньги! Да! Да! Деньги! – снова завелся патлатый, – это правильно! Да! Да! Правильно! Деньги! Вот! Вот! Вот! На! Возьми! – Патлатый сунул руку за пазуху, и неизвестно откуда вытащил толстенную пачку тысячных купюр. – На! На! Возьми! На! Возьми! Это деньги! Да! Да! Это деньги! Да! Деньги! Возьми! На! Возьми! На!

Шурик взял пачку. На вид было тысяч триста, не меньше, таких сумм Вепрев за всю свою жизнь не то что в руках не держал, но даже и в глаза не видел, и потому малость растерялся.

– Откуда они у тебя? – настороженно спросил он у Патлатого, который почти бежал перед ним.

– Не надо! Не надо! Об этом! Пошли! Скорее! Я должен! – взвизгнул тот, не оборачиваясь.

Шурик обратил внимание, что прохожие стали расступаться перед странной парочкой – худощавым парнем со стаканом в руке и его напарником в ослепительно белом балахоне и розовым веночком на голове, из-под которого сверкали безумные глаза.

– Ладно, пошли, – согласился Шурик, и, желая поскорее скрыться с глаз публики, повел Патлатого в свое любимое питейное заведение возле дома. Идти пришлось недолго, уже через пять минут Шурик и его новый товарищ входили в знакомую пивную, которую Вепрев покинул не далее, как сегодня утром. Народу в зале было полно, дым стоял коромыслом, гремели кружки, пенный напиток жадно всасывался множеством жаждущих глоток, а утонченные эстеты, желающие испытать особый кайф, доливали в напиток Богов по сотке паленой водяры.

Вепрева моментально узнали.

– Эй, Шурик, – раздался из угла хриплый пропитый голос, – вали сюда!

Шурик обернулся, и увидел своего непосредственного начальника Василия Петровича Шумилова, человека лет 50, с которым у Вепрева наладились отличные отношения. Особенно ценил их Шумилов, потому что супруга постоянно выгоняла его из дома, когда благоверный являлся под семейный кров на бровях, и ему приходилось проситься к Вепреву на ночлег, в чем тот никогда ему не отказывал.

Шурик направился к Василию Петровичу, на ходу здороваясь со знакомыми завсегдатаями, а Патлатый, про которого Вепрев как-то сразу позабыл, двинулся прямо к буфетной стойке, локтями распихивая недовольно бурчащих пьянчуг.

– Здравствуйте, Василий Петрович, – поздоровался он с начальником, пребывавшим уже изрядно навеселе.

– Здоров! – ответило руководящее лицо, протягивая руку. – Садись, – радушно предложил он. – Пива хочешь?

– Ага, – ответил Шурик, пожимая мозолистую длань Шумилова, и присел на хлипкий пластмассовый стул. Стакан, полный Времени, он осторожно примостил на краешек стола. Шумилов, бывший в особом почете у буфетчицы, с которой пару раз переспал в далекой молодости, вальяжно махнул ей рукой, и хрипло рявкнул на весь зал:

– Надя! Принеси-ка нам по одной с прицепом!

Дородная буфетчица, едва видневшаяся в клубах табачного дыма, кивнула, и сноровисто нацедила две кружки, затем, украдкой глянув на входную дверь, вытащила из-под стойки бутылку водки, и плеснула в каждый сосуд грамм по сто прицепа. Поставив бутылку на место, она умело подхватила кружки указательным пальцем, на котором поблескивал перстень с крупным бриллиантом, и понесла напиток своему экс-возлюбленному, тяжело покачивая пышными бедрами. Подойдя к столику, за которым угнездились Шумилов с Шуриком, она осторожно поставила перед ними кружки, и присела рядом.

– Как ты, Саша? – спросила она Шурика, – что-то сегодня припозднился.

К Вепреву тетя Надя испытывала материнские чувства, возможно еще и потому, что ее собственный сын, Володька, уже второй год мотал срок за вооруженный грабеж банка, а мужа заезжие кавказцы год назад зарезали на стрелке в Гатчине.

– Нормально, теть Надь, спасибо, – ответил дворник-математик, беря в руки кружку, и отхлебывая живительную влагу.

– А вот мой-то, Володенька, с зоны пишет, – начала причитать несчастная мать, – что в условно-досрочном опять отказали, ироды… Мало вишь, отсидел, говорят …

По этому вступлению Шурику стало ясно, что тетя Надя, по заведенному обычаю, намерена поговорить «за жизнь» в теплой компании. Однако сегодня этим мечтам одинокой женщины не довелось сбыться, ибо со стороны стойки донесся такой дикий вопль, что весь зал, наполненный изрядно окосевшей публикой, дружно повернулся к буфетной, и даже Василий Петрович, не донеся кружку до рта, на мгновение замер, потрясенный небывалой сценой. И было от чего, ибо на стойку бара, залитую пивом, заставленную кружками, и заваленную шелухой от тараньки, взобрался Патлатый в своем белоснежном бурнусе и веночке, и, бешено жестикулируя и сверкая безумными глазами, начал вещать:

– Люди!!! Опомнитесь! Сойдите с пути греха! И! Ступите! Да! Да! Ступите! На стезю! Добродетели! Да! Добродетели и воздержания! Ибо тот! Кто! Не услышит! Да! Не услышит! Да! Глас Папика моего! Тот! Будет! Вечно! Да! Да! Вечно! Вечно! Бросать стибр! Да, стибр! В пучину Врат бездонную!

– Это што за урод? – поинтересовался Шумилов, – Шурик, он вроде бы с тобой пришел?

Вепрев, вытаращив глаза от изумления, моментально вспомнил, что ему надлежит бежать выручать Машку, а не рассиживаться в изысканном обществе. Поэтому он торопливо допил пиво, поставил кружку на столик, и вскочил на ноги.

– Точно, со мной, – сказал он, – только не знаю я, с чего его так плющит.

– А вот щас я его успокою! – с угрозой в голосе произнесла буфетчица Надя, – а то ишь…

С этими словами несчастная вдова неожиданно легко поднялась на ноги, и решительно двинулась на рабочее место, бесцеремонно распихивая локтями нетрезвый люд. Шурик, предчувствуя нехорошее, схватил стакан, торопливо попрощался с Василием Петровичем, и почти бегом удалился из заведения – в его намерения никак не входили объяснения в местном отделении. Выскочив на улицу, он услышал вой сирен приближающейся милицейской буханки, и опрометью побежал к своему дому, стараясь не расплескать Время. И вовремя! Едва он скрылся за поворотом, как у дверей пивной с визгом тормозов остановилась патрульная машина, и из нее неторопливо выбралась пара милиционеров. Разминая ноги, блюстители порядка вразвалочку направились к двери, и скрылись за ней в глубинах вертепа.

sss

В замочной скважине камеры с жутким скрежетом провернулся ключ, и Машка испуганно повернулась в сторону звука. В распахнутой двери стоял дежурный капитан Свиридов и какой-то низенький полноватый мужичок в небрежном костюме и с глубокими залысинами. Мужичок посмотрел на узницу и как-то небрежно-буднично произнес:

– Ну что ж, выходим, гражданочка, будем проводить дознание.

Машка, слегка потерянная, и потому притихшая, вышла из камеры и послушно направилась следом за мужичком по грязному коридору с обшарпанными стенами, в которых виднелись окованные ржавым железом двери с могучими запорами. Завернув за угол, мужичок подвел девушку к раздолбанной двери с криво повешенной табличкой «Дознаватель Пупкин В. Д. и загремел ключами.

– Заходи, – велел он задержанному примитиву, распахивая дверь в кабинет.

Машка с некоторым трепетом вошла в святилище закона и огляделась. В небольшой комнате поместился только облезлый стол с фотографиями обнаженных красоток под стеклом, дешевенький сейф, да пара стульев. На столе стояла допотопная пишущая машинка, граненый стакан с остатками заварки на дне, и пара обгрызенных карандашей.

– Садись, – велел Маше дознаватель Пупкин, кивнув на шаткий стул у двери, после чего уселся сам с противоположной стороны, заправил в машинку лист бумаги, и, не говоря ни слова, принялся что-то печатать.

Спустя пять минут, когда Зверева уже устала волноваться на тему своей грядущей судьбы и придумала себе кучу не самых приятных перспектив, вроде немедленного заключения в колонию строгого режима или вывода во внутренний дворик с целью расстрела, он, наконец, прекратил тарахтеть клавишами, и равнодушно спросил:

– Скрывать имя-фамилию будем, или придумаем быстренько?

– Маша Зверева я, – ответила незадачливая полубогиня, отчего-то жутко стесняясь.

– Ну, не Иванова и то хорошо, – одобрительно заметил Пупкин, и снова начал трещать клавишами. Еще через пару минут Пупкин выдернул бумагу из машинки, откинулся на спинку стула, и перечитал свое творение, шевеля губами. Затем служитель закона поднял голову и с прищуром глянул на Машку.

– Так, нарушение общественного порядка, нарушение правил дорожного движения, это ладно… – махнул Пупкин рукой, – а что там за лестница какая-то горящая? Подожгла лестницу, что ли?

– Да не поджигала я ничего. Мне нечем.

– А было бы чем, подожгла бы? – с неприятной улыбкой садиста-любителя спросил следователь.

Машка открыла было рот, чтобы нахамить Пупкину, но внезапно услышала какой-то странный звон в ушах. «Этого только еще не хватало», – успела подумать она с ужасом, и тут стены кабинета и фигура дознавателя стали блекнуть и размываться, словно акварельная краска под струей воды.

– Эй, девушка! Ты куда? Свиридов, бегом сюда! – это было последнее, что услышала Машка через нарастающий звон. Звон становился все тяжелее, все невыносимее. И вдруг стих – как отрезало.

Машка тряхнула головой, открыла глаза. Не было ни кабинета, ни инквизиторской физиономии Пупкина, ни облезлого стола с пишущей машинкой. Она стояла посреди той самой площадки, с которой начала спуск по огненной лестнице. Только ни лестницы, ни вида на Невский, ни открытого Портала больше не было. Был полутемный зал с огромным изваянием старикашки, а рядом стоял Шурик с изумленным выражением лица и пустым станом в руке…

– Твою мать, – выругался дознаватель Вася Пупкин, и, вытерев испарину со лба, направился к Свиридову, чтобы принять сто грамм успокоительного.

sss

Вбежав в подъезд, Шурик торопливо зашел в свою каморку, и направился в угол, где стояла старинная печка, в которой он оборудовал небольшой тайничок. Сунув руку в карман куртки, он вытащил на свет божий толстую котлету из тысячных купюр – подарок Патлатого, и несколько ярко блестящих прозрачных камней. «Вот черт, а это откуда?» – мелькнула в голове мысль, но тут же он вспомнил – «это ведь камни, которым я играл! Но почему они прозрачные? Бриллианты, что ли?» Однако раздумывать было некогда, и Шурик, вытащив из печки кирпич, сунул в открывшуюся полость пачку денег и камушки.

Снова заложив тайник кирпичом, Вепрев отряхнул руки, и направился прямо к двери в подвал. Немного постояв, чтобы глаза привыкли к полумраку, он почти бегом спустился по ступенькам в сырые вонючие недра. Там, держась за стенку, Шурик двинулся к бусыгинской кладовке, в которой все еще горел слабый желтоватый свет от дохлой 25-ваттной лампочки. Люк, через который они с Машкой давеча проникли в подземелье, был все так же призывно распахнут, и Вепрев, с трудом справившись с омерзением, стал осторожно спускаться вниз, стараясь не загреметь костями по ступенькам. В небольшой каморке внизу турецкий унитаз все так же стоял на своем законном месте – никому, в сущности, не было дела до кладовки старого неудачника.

С маху ступив на щербатые подножки унитаза, Вепрев встал орлом, зажмурился, и дернул фарфоровую ручку. Тотчас в его глазах полыхнула вспышка, и спусти мгновение Шурик больно брякнулся на жесткие каменные плитки, выстилающие пол Верхнего Мира. Открыв глаза, он увидел все тот же мрачный коридор, концы которого терялись во мраке, закопченные стены и замусоренный пол, освещаемый сполохами света от факелов. Не раздумывая, Шурик двинулся вперед. К его неописуемому облегчению проход, ведущий в тронный зал Творца Примитивов, оказался на месте. Без колебаний Шурик устремился в него, и вскоре, стукнувшись пару раз головой о потолок, входил в зал.

Мельком взглянув на неподвижную статую Творца, Вепрев пересек зал, взобрался на круг в центре странной карусели, и опрокинул стакан над треугольником.

Из стакана тонкой струйкой потекла тягучая маслянистая жидкость, в глубине которой вспыхивали крохотные искорки, и едва она коснулась центра треугольника, в зале оглушительно громыхнуло, сверкнула вспышка молнии, и над треугольником закурился бледно-зеленый дымок. Дымок постепенно ширился, становясь все выше и гуще, и под конец превратился в крутящийся вихрь, сильно смахивающий на воронку торнадо, которую Шурик видел несколько раз по телевизору, только поменьше и зеленого цвета. Вихрь крутился все быстрее, и быстрее, издавая протяжное шипение. Так продолжалось несколько минут. В конце концов раздался громкий треск, торнадо исчезло, и в центре треугольника появилась Машка в прежнем облике нахальной и в меру симпатичной девицы, одетая в свою собственную одежду, и слегка напуганная.

– Ой, Шурик, что со мной было! – зачастила она, бросаясь к приятелю, – представляешь, меня уже собирались в тюрьму отправлять!

– А что ты натворила? – подозрительно спросил Вепрев.

– А, ерунда! – Машка небрежно махнула рукой, – ну, мента превратила в статую какого-то орангутанга.

– Ну, это пустяк, – согласился Шурик. – Сейчас главный вопрос, как отсюда выбраться-то? Мне что-то в примитивы неохота…

– Кхе, кхе, – внезапно раздалось у входа в пещеру старческое покашливание. С испугом обернувшись, парочка с изумлением узрела старикашку Бусыгина собственной персоной, одетого в потрепанный пиджачок и в ботинки на босу ногу. Морду непризнанного гения покрывала недельная щетина.

– Ой, дядя Сережа, это вы? – ахнула Машка. – Вы же померли…

Однако старикашка Бусыгин, как будто не слыша слов, обращенных к нему, только пристально смотрел на парочку, беззвучно шевеля синюшными губами.

– Так, так, так, – произнес он, наконец. – Пришли все же. Вас то мне и надо… Ключ при себе?

– Ключ? – переспросил Вепрев, и тут же спохватился. Пощупав карман брюк, он убедился, что странный ключ все еще лежит на месте, – А, ключ! Есть ключ.

– Пошли, – повелительно прошамкал старикашка Бусыгин, и, приглашающе махнув рукой, направился к выходу. Молодые люди, молча переглянувшись, последовали за ним…

sss

А в это время в питейном заведении, в панике покинутом Шуриком, вершилась сама История. Тетя Надя, подойдя к стойке, с которой проповедовал Патлатый, уперла кулаки в крутые бока, и повелительно рыкнула на проповедника:

– А ну-ка, слезай! А то щас милицию вызову!

Однако Патлатый, даже не глянув в ее сторону, продолжил верещать визгливым голосом.

– Знайте же, люди! Да! Знайте! Что! Только того! Кто пойдет по стезе праведности! Да! Праведности! Папик мой! Пропустит в рай Изысканных! Ибо Папик! Со мной заодно! И Он! Покарает всякого! Всякого, кто дерзнет поднять руку на меня, сына ега! И разверзнется…

Однако решительная тетя Надя не дала распоясавшемуся Патлатому закончить пламенную речь. Она подошла к нему поближе, ухватилась за бурнус, и потащила пророка со стойки. Однако тот, слегка лишь пошатнувшись, с помощью двух пальцев показал разъяренной буфетчице козу, и она отлетела в сторону, сбив толстой задницей пару столов со всем содержимым. На пол под матюги разочарованных алкотов со звоном полетели пивные кружки и бутылки, и в пивной поднялся дикий гвалт возмущенной публики. Все кричали, спорили, ругались, а некоторые, самые практичные и отважные, забрались за стойку буфета и принялись на халяву угощаться пивом. Последнего тетя Надя стерпеть не могла, и торопливо набрала на своем мобиле заветный номер 02.

– Милиция, – тут же ответил ей на том конце приятный девичий голос.

Тетя Надя привычно и толково сообщила адрес и название своего заведения, а по существу заявила:

– Тут какой-то урод вконец разбушевался, щас все заведение разнесет!

– Ждите, – равнодушно ответила девица и отрубилась.

Ждать пришлось недолго – уже через минуту в двери заведения вошла парочка патрульных, и орлиными взорами окинула всеобщий бардак и хаос, царивший в злачном месте. Тетя Надя, поджидавшая их, забившись в угол, тотчас торопливо подплыла к блюстителям порядка и молча сунула усатому старшему сержанту пару шуршащих купюр. Тот мельком глянул на бумажки, кивнул, и спрятал в карман. Затем, не обращая внимание на гвалт, перемежаемый визгливыми угрозами Патлатого, спросил у буфетчицы:

– Што случилось-то, Степанна?

– Да вот, – запричитала тетя Надя, – урод этот приперся, ничего не заказал, залез на стойку, да так и несет херню всякую! Заступись, Павлик, сил уже нет! – тетя Надя умело всхлипнула и вытерла набежавшую слезу.

– Разберемся, – коротко ответил Павлик, и, взяв в руки рацию, нажал кнопку, и доложил:

– Товарищ капитан, бардак тут форменный, в заведении-то этом, ну, вы знаете. У одного тут крышу начисто сорвало. Забирать?

– Слушай, Кравченко, – донесся из рации недовольный голос дежурного, – ну, ты, прям, как вчера служить начал. На хуй нам здесь психи? Ты што, не помнишь, как в прошлом году один такой Потапова покусал? Психами пусть медицина занимается.

– Понял, товарищ капитан! – обрадовался Павлик, – разрешите исполнять?

– Давай, – прохрипела рация, и невидимый собеседник отрубился.

– Иди, задержи этого, – велел старший сержант своему напарнику, – а я Скорую вызову.

Напарник кивнул, и двинулся к буфету, осторожно обходя валявшуюся повсюду мебель и битое стекло. Не доходя пары шагов до Патлатого, он остановился, вытащил свисток, поднес его к губам и дунул. Результат превзошел все ожидания – едва утихла заливистая трель, Патлатый схватился за голову, и громко взвыл:

– Ахти мне, Папик! Да минует меня ширка сия! – с этими словами он рухнул на пол, и непременно сломал бы себе шею, если бы сноровистый мент не подхватил тело. Уложив Патлатого на грязный пол, блюститель порядка свел его руки за спину, и умело заковал в железо.

– Готово! – крикнул он напарнику. Тот кивнул. В этот момент на улице захлебнулась воем еще одна сирена, и в зал вошла пара угрюмых качков в белых халатах. Один из них держал под мышкой скрученные носилки. Вслед за качками вошел молодой очкастый доктор, костистое лицо которого отображало похмельные муки и общее разочарование в жизни.

– Привет, Паша, – кивнул он старшему сержанту. – Которого брать?

– Здоров, Женя, – бросил сержант Кравченко, и показал глазами на скованного Патлатого, – вон лежит. Буянил тут.

Доктор кивнул головой, подал знак качкам, и троица эскулапов, не спеша, приблизилась к распростертому телу.

– Больной, вы слышите меня? – спросил доктор поверженного Пророка.

Патлатый отчетливо пошевелил ушами, и перекатился на спину. Открыв глаза, он чихнул, и внезапно, словно проснувшись, снова заблажил:

– Мытари тьмы! Да, тьмы! Конкретно, конкретно базарю вам, что Папик мой, пославший меня, видит вас, и воздаст вам, и не будет вам рай Изысканных, но бросать вам Стибр в бездну навечно! Ибо аз есьм пуп земли, и отверзнется бездна, и выйдет из нее дикий Зверь, и затмит он Солнце, и ….

– Ясно, – бодренько произнес доктор, – дозрел клиент. – А что у нас на руках? – эскулап закатал рукава бурнуса Патлатого, и аж присвистнул, – ясненько. Еще и обширялся.

Выпрямившись, доктор поманил к себе старшего сержанта. Павлик вразвалочку приблизился, и застыл, поводя усами, и выжидательно глядя на доктора.

– В общем, наш человек, – заявил лепила, – только, Паша, бензин нынче дорог…

Павлик недовольно поморщился, но молча сунул руку в карман, вытащил одну из бумажек, врученных тетей Надей, и все так же молча протянул ее доктору. Тот, не глядя спрятал купюру в карман, и кивнул качкам.

Те умело расстелили на полу носилки, и перекатили на них тело нарушителя. Затем молча взялись за ручки, подняли ношу и потащили к выходу. Доктор и пара патрульных последовали за ними, и вся компания покинула поле битвы.

Через несколько минут столы и стулья снова стояли на полагающихся им местах, а тетя Надя, разогнав затрещинами халявщиков, бойко разливала за стойкой напиток. Жизнь заведения покатилась по заведенным рельсам.

sss

Дежурившая по буйному отделению немолодая врачиха Марья Сергеевна, с утра была злой и раздраженной – сын Лешка опять был застукан за кражей отцовских сигарет, а его папаша, вместо того, чтобы заниматься воспитанием чада, заявился заполночь, пьяный и благоухающий женскими духами. Все последующие обвинения в супружеской измене он начисто отмел, утверждая, что запах исходит от его молоденькой секретарши, а «он тут не при чем». Сегодня же утром он, похмелившись сотней граммов коньяка, укатил на работу, а Марье Сергеевне пришлось явиться на дежурство по буйному отделению психбольницы.

Весь день пациент поступал тяжелый, многих пришлось стреножить в смирительную рубашку, и в отделении стоял дикий шум и гвалт. Наконец, уже под вечер, Скорая привезла особо тяжелого больного, и знакомый врач Женя вполголоса поведал Марье Сергеевне, что случай, по его мнению, безнадежный – больной вообразил себя Пророком, и пытался проповедовать в пивной. Кроме того, очевидно пристрастие к наркотикам. Сам же больной, скованный наручниками, лежал на койке и пытался обратить в свою веру молоденькую медсестрицу Дашу – студентку-выпускницу, присланную в отделение на практику. Вздохнув, Марья Сергеевна назначила больному сульфу, и удалилась в каморку дежурного.

Тут же к больному подошла пара качков-санитаров, и перевернула Пророка на живот. Патлатый, внезапно присмирев, лежал, уткнувшись немигающим взором в стену, где изящным женским почерком были намалеваны вирши[B1]:

Я лежу на кровати, в смирительной белой рубахе,

Всё, что было во мне, дотла выжигает Сульфа.

Я лежу на спине, я – земля, я – Сульфара – пустыня,

Это смерч разыгрался, которому имя – Сульфа…

(М. Володина)

Подошедшая со шприцом Даша задрала на больном бурнус, и вогнала в волосатую задницу Патлатого толстую тупую иглу огромного шприца. Мутная жидкость, подгоняемая поршнем, вкатилась в казенную часть, и через несколько минут больной впал в оздоровительное беспамятство…

sss

Через три дня пребывания в лечебнице Патлатый был выписан, и по выходе из заведения растворился без остатка в недрах огромного мегаполиса. Говорят, что его несколько раз видели в кампании бомжей, обирающим городские помойки.

Так бесславно закончилась земная миссия Патлатого…

[B1]М. Володина