Текст книги "Пасифик (СИ)"

Автор книги: reinmaster

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

– Я пойду? – осторожно осведомился Хаген.

Она кивнула.

Он задался вопросом, сколько времени пройдёт прежде, чем руководитель службы сопровождения пригласит его на откровенную беседу. Оставался ещё шанс, что Илзе решит умолчать об этом крохотном инциденте.

Погружённый в раздумья, он не сразу обратил внимание на оживление, пропитавшее все ярусы и секции лаборатории. «Где Йегер?» – спросил у Генцеля, хищно выпрыгнувшего из «Аквариума» со своими выстраданными сводками. Круглоголовый, веснушчатый Генцель заморгал, опешив.

– Йегер? А зачем он нам? Ему я уже показывал.

– Зачем же ты показывал, сволочь? – душевно сказал Хаген, разворачиваясь всем корпусом к старшему аналитику. – Ты кому должен был показывать – мне или ему?

– Так всем, – ответил фраппированный Генцель. – Он попросил, я и… Он же куратор.

– Мразь он, а не куратор! Где он?

– Так в «шлюзе».

«Шлюзом» именовалась малая переговорная, расположенная перед кабинетом Кальта. «Ну да», – сказал Хаген, начиная понимать. Хозяин вернулся – со щитом или с двумя щитами. С ожерельем из черепов и золотыми слитками, награбленными у других племён. Отсюда – иллюминация, суетня в коридорах, игра в переглядки, трудовой энтузиазм и страх, тяжелый, потный страх, повисший в воздухе удушливым смогом.

Кукловод возвратился с войны.

И уже приступил к работе.

Генцель понуро рысил по левую руку, то и дело подсовывая папку. Судя по вмятинам, царапинам и потёртостям, по этой папке долго и со вкусом ходили, то и дело расшаркиваясь, постукивая каблуком. Или копытом? «Чучело, – сказал Хаген. – Раньше-то где был?» и, не слушая оправданий, заскочил в лифт.

Меня ждут.

И не только он – они.

Они собрались вокруг стола, заставленного скромными закусками. Красное вино соседствовало с любимой настойкой сестры Кленце, помогавшей от всех недомоганий. Сама сестра Кленце, изменив привычке, нюхала хрустальную рюмочку с чем-то прозрачным, закипающим пузырьками, одновременно нацеливаясь вилкой в солёный огурчик.

Здесь был Богнер из фарма-группы, Шефер из химии и вечно сонный, худой, словно туберкулёзник, Лютце, отвечающий за местный «виварий». Были двое из спецбригады, в халатах и пластиковых масках, небрежно сдвинутых на лоб. А между ними – Хаген заглотнул воздух, угодив в приманку-ловушку – Тоте, снежная лисичка, насмешливо щурила свои медовые глаза.

Стая?

Не стая – свита.

И, разумеется, здесь был охотник.

Гипс немножечко сошёл, обнажив сложную тёплую палитру живого тела. Сейчас Франц был скорее человеком, чем статуей. По крайней мере, по внешности. Но Хаген мог копнуть глубже. Он остро пожалел о том, что Илзе реквизировала оружие. Не подкреплённое боевыми патронами «пиф-паф» действовало как-то слабо.

– Садись, – пригласил Франц. – Кальт знает, что ты здесь. Он тебя вызовет. Присоединяйся! Выпей со своим капитаном!

– Мразь! – сказал Хаген. – Сколько у тебя лиц, мразь?

Он сделал шаг вперёд, и остановился, заметив направленный в грудь инъектор.

Поколебавшись, Богнер вытащил свой и тоже наставил на Хагена.

– Коллеги, не ссорьтесь. Рабочие вопросы следует решать с холодной головой.

– Полностью с вами согласен, – сказал Франц. – Маленькие рабочие вопросы. Коллега переутомился. Солдат, или ты сядешь с нами за стол, или получишь порцию нейроплегика и станешь, наконец, воспитанным. Хотя и неразговорчивым. Мои лица всем здесь известны, а вот свои ты почему-то прячешь.

– Сколько лиц, столько жизней, – философски заметила сестра Кленце и приглашающе похлопала ладошкой по свободному стулу.

– Ах, если бы, – возразил Франц, улыбаясь. – Присядь-присядь, не засти свет! Если не желаешь слушать меня, послушай хотя бы даму.

– Мальчики-мальчики, – хихикнула сестра Кленце. Кажется, она была уже немножко навеселе.

– Ну ладно, – сказал Хаген.

Двигаясь подчёркнуто медленно, он приблизился к столу, обошёл его и опустился на стул рядом с Францем.

Тоте зааплодировала.

– Вот теперь хорошо, – сказал Франц. – Давно бы так. Наливай! Если вызовет Кальт, я дам тебе «алко-протект». Выпей, тебе нужно согреться. Вы только поглядите, какой он бледный.

– Красивый, – нежно сказала Тоте. – И скоро будет мастером.

– Если не свернёт себе шею. А он свернёт.

– Сначала я сверну шею тебе, – сказал Хаген. – Нога-то не болит? Мне тут подсказали, ты её ушиб.

– Нога не сердце, заживёт моментально. Богнер, не опускай, держи его на прицеле! Наш солдат слегка не в духе, я сломал один из его карандашей. И ладно бы любимый, а то так, расходник, из дешёвеньких. Маленький рабочий вопрос, а сколько претензий!

Их взгляды пересеклись.

– Ты достойный ученик, – признал Хаген. – Самый лучший. Идеальный. Выставочный образец.

– Какой хитрый, – усмехнулся Франц. – Наливай-наливай, не заставляй себя упрашивать! Что там у нас по плану? «Не хочу», «не буду»?

– Он выпьет со мной, – пообещала Тоте. Наполнила рюмку и предложила:

– Чокнемся, коллега?

– Уже, – сказал Хаген. – Непоправимо. Жаль.

Он вновь превратился в антенну, но принимал только шаловливую, подмигивающую лазерную иголочку тоте-импульса и низкий вибрирующий франц-сигнал, сбивающий и подавляющий его собственную несущую частоту.

«Отличные огурчики! – восхитилась сестра Кленце. – Почти натуральные. А кто-то ещё фыркал по поводу гидропоники. Леопольд, попробуйте!» «Благодарю! – улыбаясь в усы, прошелестел Шефер. – Я рыбки…» Зазвенели приборы. Вверху громыхнуло, раскатисто и гулко – неужели опять? Хаген сплёл пальцы и уставился на них, отмечая побелевшие углы и налившиеся кровью лунки ногтей.

Что-то происходило. Какие-то атмосферные сдвиги. Зря он издевался над погодой: метеоявления – великая вещь. Грозовые тучи сгущались за спиной. Франц рассказал анекдот о блондинке и полисенсорном сканере. Сестра Кленце прыснула, Тоте нахмурилась. Эстафету подхватил терапист из спецбригады. Его байка про случай на выезде имела всеобщий успех. «А вообще, их надо глушить сразу, – вдруг посерьёзнел Лютце. – Разговоры ещё разговаривать…» Электрический свет заставлял предметы отбрасывать тени вдвое больше их роста. «Что-то ты невесел, солдат, – шепнул Франц, придвигаясь ближе и обдавая его ароматом перебродивших ягод. – Чего-то ждёшь?»

– Сейчас меня вызовут к доске, – задумчиво сказал Хаген и не ошибся.

Одна из теней на стене никак не могла определиться с размерами. Она бы желала занять всё свободное пространство, но вспоминала о законах физики и нехотя сокращалась, разбрасывая по укромным уголкам хмурые теневые зайчики.

– Йорген, – сказал доктор Зима. – Зайдите ко мне! Вам придётся кое-что объяснить.

Глава 16. Техник-исследователь

Ветер, свободно проникающий сквозь открытое окно, выстудил просторный кабинет, превратив его в морозильник. Белый Кальт стоял у белой стены и смотрел на чёрный экран с мёртвыми белыми бабочками томографических снимков.

– Проходите, – пригласил он, не оборачиваясь. – И закройте дверь плотнее.

Кто-то отключил автоматику. Хаген с трудом задвинул панель, поймав напоследок нестройное «хох» под аккомпанемент заливистого женского смеха. Теперь ему хотелось обратно. Даже если для этого придётся выслушать ещё одну мерзотную историю из жизни спецбригад. Даже если для этого придётся чокнуться с Францем. Всё-таки лучше, чем… чем…

Он не додумал – замёрзли мысли.

Белая фигура наклонила голову, прислушалась.

– Там весело, не так ли?

– Очень. Ваши запасные руки пьют и развлекаются.

– А вы опять взошли на эшафот, Йорген? Могли бы выпить и развлечься. Теперь поздно: я здесь – конец веселью. Тик-так. У них есть время до полуночи. У вас – нет.

Нет, нет, подтвердили электронные часы. На чёрном экране мигала рубиновая двойка, и ноль и ещё одна цифра, пузатая, с вензельком наверху, и наверняка это имело отношение ко времени, но какое – неизвестно.

Я должен вспомнить что я должен вспомнить…

– Тик-так, – тихо приговаривал терапист, листая пальцем чёрные страницы с медицинской абракадаброй. – Тик… так… Да. Так.

«Так, – думал Хаген, пока озноб боролся с онемением, а надежда с отчаянием. – Я замерзаю. Так. Вспомнить. Что. Хотел. Уйти. Нельзя. Так. Нельзя… так…» Его затрясло. За окном плескалось и ворочалось ночное шумное море. Айсберги и торосы. Ледяные брызги. Кальт мурлыкал себе под нос. Он ничего не замечал. Он замечал всё.

– Вам холодно?

– Нет.

– Нет? – палец замер. – Уверены?

– Холодно, – признался Хаген.

– Шаг вперёд и два назад. Вы осторожны. Но лишь пока я рядом, так?

Он, наконец, обернулся. Хаген ожидал увидеть тень застывшей улыбки, но её не было. О взгляд тераписта можно было порезаться. Плохо дело. И всё же это был он, доктор Зима, каменный и неизбежный, с какими-то фокусами в карманах, запасом ядерного топлива и компакт-календарём на ближайшее столетие.

– По-моему, вы мне рады. Должен же кто-то положить конец вашим безумным фортелям. Вы как ракета со сбитым прицелом, Йорген! Умеете ускоряться? За последние дни я узнал о себе столько нового.

Он дёрнул уголком рта и вдруг оказался рядом, вот уж фокус так фокус! Хаген ахнул, отпрянул – недостаточно быстро.

– Юрген-Йорген, – вполголоса проговорил Кальт, заглядывая ему в лицо. – Мы так не договаривались, Юрген-Йорген! Ничего не желаете сказать? Например, «я виноват»?

– Я не виноват, – прохрипел Хаген. – Но можете начинать.

– В самом деле?

Один металлический поршень придавил его за горло, второй вцепился в сердце. Щелчок, пробой, винтовое замыкание в обмотках! Хаген взвыл, попытался оторвать от себя эту страшную руку и захлебнулся слюной.

– Не… надо…

– А, – хладнокровно сказал Кальт. – Беда с этими университетскими молодцами. Не знают, когда нужно остановиться!

Он что-то делал, и внутри возникали короткозамкнутые контуры, в которых, в свою очередь, появлялись циркулирующие токи. Искрила проводка. Перегрев масла грозил пожаром. Что-то уже дымило, и первые языки огня лизнули горло.

Хаген захотел вдохнуть и не смог. Хотел закричать и не смог. Тогда он сделал самую простую вещь, из тех, что ему оставались.

Он остановился.

***

«Подъезжаем», – сказал попутчик. В серой угольной дымке темнела приземистая горизонтально-краеугольная горбушка горного массива. Где-то на северо-западе, на вершине Брокен, стеклянный глаз обсерватории то и дело отвлекался на шуршание ведьминых подолов. Хох-хох! Такая красота! «Вся красота – под землёй, – доверительно сказал попутчик. – Туннели и скважины». Под землёй так под землёй… От попутчика пахло порохом и копчёной колбасой. Он наклонялся всё ближе, теснил и нависал карнизом, а потом и вовсе приложил свою огромную ледяную лапищу на грудь, на сердце – и дал разряд!..

– Н-не-не надо…

– Не буду, – успокоил попутчик.

– Такая красота, – мечтательно сказал Хаген. Ему не терпелось поделиться увиденным.

– Возможно.

Кажется, попутчик был не убеждён. Хаген привстал было, но натолкнулся на преграду и вместе с ней послушно опустился обратно.

Стоянка поезда – десять минут. По потолку метались размытые световые блики, а сам потолок источал мягкое свечение, и это тоже было довольно красиво. Так Хаген и сказал.

– Сложно устроены некоторые техники, – заметил сидящий в кресле человек. В его пальцах перекатывался шарик, мерцающий голубыми и зелёными огоньками. Иногда в их синхронной пульсации проскальзывали рубиновые искры, и тогда пальцы подхватывались в сложнейшем танце. От скорости рябило в глазах. Хаген сглотнул, подавляя горькую отрыжку.

– Вы вообще хоть что-нибудь ели сегодня, болван?

– Вообще я… собирался…

– Столько дел, – согласился Кальт. – Предприимчивый Йорген. Не вставайте. Можете сесть, только аккуратно.

Голос его звучал мирно, по всей видимости, продолжение откладывалось. Хаген осторожно приподнялся, бережно придерживая живот и грудь, чтобы, упаси бог, не взбултыхнуть кисельное содержимое, – и отъехал в угол дивана, подыскивая пути к отступлению. Такой большой кабинет и такие маленькие диагонали! Лишь кубик темноты под столом манил относительной безопасностью.

– Вот сейчас у вас здоровые инстинкты, – одобрил Кальт. – Не то, что раньше. Не хватайтесь за сердце – с ним всё в порядке. Я ещё даже не начал, просто привлёк внимание. Не люблю, когда собеседник витает в облаках.

– За что вы мне вломили? – глухо спросил Хаген. – За Дитрихштайна?

– Ваши политические телодвижения я пока не смог однозначно квалифицировать. Ждите – прилетит позже. Совместная с СД разработка Сопротивления? Какая восхитительная ересь! Но я могу сделать её правдоподобной. Определённо. Тут я вам подыграю, да, собственно, уже подыграл: будете морочить голову папе Отто, только уже по моим инструкциям.

Он подмигнул, и Хаген выдохнул, распустил узлы сведённых судорогой мышц. Всё шло как нужно. Или не совсем?

«Сожрите друг друга, – подумал он в стотысячный, как ожесточенную мантру, неизменно придающую сил. – Бейте друг друга, лупцуйте по мордасам, только отстаньте от хороших людей. Их и так мало здесь, и до чего же жаль, что я к ним не отношусь. И вот сегодня – минус один. Такая математика».

– Я посмотрел вашу математику, – сказал Кальт. – Что вы вздрагиваете? Пульт от климат-системы сзади, на столике. Я ознакомился с вашей статистикой, Йорген. Она примитивна и странна, как вы сами, эта криволинейная регрессионная… Все ваши умопостроения губит отсутствие чётких представлений о результате. Как я понял, вы пришли к тому же, что и я, интуитивно, – есть как минимум два вида резистентности. Так вот, если пользоваться вашей терминологией, меня интересуют те, кто «ведёт», исключительно они. Вот и копайте в этом направлении.

– Я не могу копать без допуска к Территории.

– Преотлично можете. Научная секция «Моргенштерн» в вашем распоряжении.

– Это разговор слепого с глухим, – возразил Хаген. Он сознавал, что нарывается, но мощно проклюнувшийся росток зануды-исследователя отодвинул чувство самосохранения. – Невозможно связать концы! «Датенбанк» и «Моргенштерн» дают мне разную информацию. Почему? Кто-то мухлюет?

– Доверяйте секции. И не лезьте, куда не просят; кто чего мухлюет – не вашего ума дело. У «Датен» – ежеквартальный сбой реестра, у меня – резервное копирование, чистота и порядок. И… я сейчас дам очень странный совет: не увлекайтесь математикой. Интуиции у вас нет, зато есть что-то другое, вот и воспользуйтесь этим. Предоставьте аналитикам доработку моделей, а сами сформируйте мне группу.

– Что – без модели?

– Без. Развлекайтесь. Разрешаю.

– А вы опять мне вломите – за недостаток обоснованности!

– Не вломлю.

– Верится с трудом, – мрачно сказал Хаген.

– Я «вломил», как вы выразились, не за статистику. И не за то, что вы на бреющем полёте носились по Трауму, втаскивая службы в своё облако неопределённости. Ха! Виллем швыряет дротики в вашего фанерного двойника. Но, Йорген, не пытайтесь лукавить! Я обещал вам одну карту, а вы решили подтянуть всю колоду?

Он взвесил мерцающую головоломку в руке и вдруг без предупреждения запустил ею в Хагена. Очень точно. Шмяк! – с отвратительным мокрым звуком шарик впечатался в мякоть бедра. Хаген айкнул. Ему показалось, что по ноге выпалили из пушки, заряженной ржавыми железными костылями.

– Реакция, – сказал Кальт. – Вот что вас убьёт. Тренируйтесь и не нарушайте договорённости. Задали вы мне задачку! Я даже не сразу сообразил, ради чего вы стравливаете «Кроненверк» и СД. Ради моих прекрасных глаз? Но мои прекрасные глаза не заслуживают такой топорной игры. Значит, всё-таки адаптанты. И я опять в недоумении – зачем? Нужны обезьянки – возьмите у Лютце, из «вивария». Если хотите больше, я достану. Из любого трудлагеря, с производств, да хоть прямиком из Саркофага! Когда, ну когда я ограничивал вас в материале?

От его искренности у Хагена перехватило горло. Так они и сидели как два истукана. Один никак не мог понять, а второй, с дырой в бедре – не мог ответить. Потому что не мог понять, как это возможно – не понять.

Хаген прилёг на диван. Потолок всё ещё выглядел довольно красиво.

– Прекратите истерику, – спокойно сказал Кальт.

– Я молчу.

– У вас молчаливая истерика. Её и прекратите.

– Хорошо, – ответил техник-исследователь, ведущий специалист Юрген Хаген (ни капли Йоргена – сушь, гладь, благодать). – Прекратил. Я могу объяснить.

– Ну-ну-ну, – разрешил Кальт, поблёскивая озорными льдинками глаз.

– Статистика, – произнёс он пятью минутами позже.

Короткое слово, разобранное по буквам, прозвучало как перевод слова «дерьмо» с общечеловеческого на лабораторно-дипломатический. Хаген пожал плечами. На всякий случай он заготовил ещё несколько аргументов.

– И всё на основании… чего? Анамнеза? А объём выборки вас не смутил? Вы утверждаете, что большинство моих сверхстойких оловянных солдатиков испытывало проблемы с адаптацией. Большинство, ха! Сколько карандашей побывало в моей коробке, Йорген? Можно пересчитать по пальцам. А кто из них проходил программы в Центре?

– Я поднял отчеты кураторов-наблюдателей с рабочих постов. Просто в указанный период Центр принимал рабочих только с гражданских линий, по соображениям секретности, а большинство солдатиков пришли с военных производств. Нужно смотреть личные дела. У Ульриха были проблемы с адаптацией.

– Какого рода?

– Всё то же – сон, ложная память. Мориц, да, чист. Но если мы говорим о двух видах резистентности…

– Вы говорите. Весь Райх пользуется эмпо-индексом, а техник из Индаста вдруг заявляет, что помимо него нужно изучить ещё кучу показателей. Правильно всё же лидер прихлопнул ваш университет. Есть же простая эмпо-зависимость, чем она вас не устроила?

– Например, тем, что у патрульных Рупрехта и солдатиков одинаковые эмпо-индексы, но результат-то разный. Эмпо… как хотите, но что-то не так с этим эмпо. И вообще… это же корреляция, – проговорился Хаген с простодушным презрением человека, мановением дирижёрской палочки заставляющего маршировать цифры в нужном направлении. – Я вам что угодно скоррелирую. Если потребуется.

– То есть вы допускаете подтасовку только в нужном вам направлении? Хитрый техник! Достали с потолка какую-то мутную гипотезу, дополнительно намутили воды и отправились удовлетворять любопытство за мой счёт. Когда это вы успели набраться наглости, Йорген? И главное – у кого? У Мельника?

– У вас.

– А, – сказал Кальт, слегка удивившись. – Верно. Ладно.

Они переглянулись. И опять приникли к монитору.

***

Что же я делаю?

Что же я, чёрт возьми, де…

Рубиновые часы изобразили полночь. Каникулы в «шлюзе» плавно сошли на нет. Заглянул Франц, но Кальт, не поворачивая головы, бросил: «Позже. Выйди», и Франц исчез, унося небесной красоты папку и сгусток недовольства, размером примерно с себя. «Неплохо, – одобрил Кальт. – Вы молодец, Йорген». Хаген промолчал. Вообще-то он хотел откликнуться «вуф-вуф», но вовремя припомнил винтовое замыкание, и здоровые инстинкты возобладали. Однако свежепроклюнувшийся росток техника-исследователя робко развернул первые зелёные листочки.

И всё же, что я…

Они подробно обсудили идею о влиянии Территории, сойдясь во мнениях относительно специфического и неспецифического воздействия. Раскритиковали убогое использование «песочницы» операторами «Кроненверк». Потом Кальт натолкнулся на файл, озаглавленный «всячина».

«Просто заметки, – напряжённо сказал Хаген. – Наброски, ерунда, не смотрите». Первый абзац касался возможного сходства нейроматриц «Знаки» – «Территория». Эта идея пришла к нему в одну из бессонных ночей, когда он пугливо раздвигал шторы, чтобы взглянуть на маленькую смертельную луну и плакал от тоски, прикусывая костяшки пальцев. Плакал до тех пор, пока браслет не взрывался позывными – трам-та-та-там – марша победы, и голос Илзе сообщал, что терапия вот-вот прибудет. Тогда приходилось добавлять в интонацию щебня и колючей проволоки, отвергать терапию и врать, врать… «А вот здесь-то нужен эксперимент, – Кальт постучал по монитору. – Я и сам так думал да руки не дошли. Организуйте. По всем категориям, включая нейтралов. Сказали „А“, говорите „Б“! Почему не довели до конца?»

«Хорошо», – оторопело согласился Хаген, глядя, как ловко терапист шарится в системе, делая видимыми скрытые файлы. Тик-так. Скверно, скверно.

«А это зачем? – спросил Кальт, открыв припрятанные и закомментированные черновики с данными контент-анализа интервью рабочих Пи-Эр. – Бред? Галлюцинации? Прекращайте, Йорген, это вам не нужно. Что за чушь? Вас кайрос-менеджер, что ли, укусил?» «М-м», – неопределённо сказал Хаген, раздумывая, куда бы запихнуть следующие отчёты. Микродиск? А где хранить? Он подумал о местах, куда теоретически может залезть Илзе, и смутился.

Потом он ещё немножко подумал и вдруг понял, что натворил.

– Подождите! – взбунтовался он. – Эксперимент! Вы сказали «по всем категориям»! Вы сами-то на Знаки глядели? Представляете себе летальность? Вплоть до инфарктов…

– Ну и? Матрицы-то вы получите. Сравните тоже с минусовками, с матрицами погибших солдат. Вот и докажем торопыгам из райхканцелярии, что проблема Территории намного глубже и объёмнее, чем представляется их куцым мозгам.

– Я не стану этого делать!

– Хотите загрузить Франца? Он и так будет занят. Вы мне подбросили одну любопытную мысль насчёт Сопротивления… Одну весьма любопытную… Э, э, что там опять за трагедия? Гретхен, Лизхен или Труди, м-м? Или как там её… Пометьте свою карту, и Франц её не тронет. Обещаю.

– Я сам, – сказал Хаген, глядя перед собой остановившимися, потухшими глазами. – Сам. Сам.

Станцевал. Ничего не скажешь. Дурила. Висельник.

Зубчатые колёса продолжали вращаться, перемалывая человеческий материал. «Так было, так есть и так будет». Разница состояла лишь в том, что теперь он оказался у пульта и каждым своим движением, ловким или неловким, ускорял работу чудовищного механизма.

– Шаг вперёд и два назад? Э, нет, так не пойдёт.

Тяжёлая рука легла на плечи. На этот раз её прикосновение не было неприятным. Очевидно, доктор Зима знал толк в анестезии.

***

– В следующий раз прихвачу вас с собой, – пообещал Кальт. – Вы были в Стахоле, Йорген? Там чудесно.

Он полулежал в кресле в своей любимой позе – нога на ногу, и рассеянно щурился на переливающуюся огоньками заставку-скринсейвер.

– Как прошло совещание?

– Прошло, – дремотно ответил Кальт. – Прошло да не совсем. Видите, я жду. Я жду подвоха. Наш лидер переменчив, как погода. Подует ветер, сдвинет тучи. Конечно, можно дуть с другой стороны. Но это изрядно утомляет.

«Мы ждём», – повторил про себя Хаген. Он чувствовал себя странно: оторванный от ветки лист, подхваченный воздушным потоком. Терапист как-то искривлял пространство и время. Рядом с ним на часах всегда было пять-сорок пять, даже если рубиновые цифры облачались в ночные рубашки. Рядом с ним пустота приобретала вес и форму, и следовало быть начеку, чтобы не задеть что-нибудь холодное. Рядом с ним идея подвергнуть смертельной пытке небом пару сотен человек казалась вполне себе рядовой и оправданной обстоятельствами.

– Раньше вы хотели меня убить, Йорген. Всё ещё хотите?

– А смысл? Ваше место займёт Франц.

– Моё место займут, – легко согласился Кальт. – Я готовлю… смену… А данные о моём самочувствии постоянно передаются на центральный пост. Я напичкан электроникой как промышленный робот. Чуть что… тревога… звон, гром, тарарам… Не убивайте меня, Йорген. Просто разбудите, когда… придут.

Он вздохнул и закрыл глаза. Запрокинул голову, приоткрыв шею с пересекающим её зигзагообразным шрамом – бей на здоровье.

Хочу? Вероятно, да.

Но второй раз я на это не куплюсь.

В растрёпанном, смутном состоянии души Хаген взял головоломку и, активировав нажатием на тёмный сектор, попытался равномерно распределить цвета по поверхности, не допуская появления вспышек тёплой части спектра. Как бы не так! А ведь со стороны выглядело не так уж сложно. Одновременно он постарался осмыслить происходящее и тоже потерпел неудачу: единственным выводом стало горькое признание своего идиотизма и необходимости ещё раз ускориться. Со всеми вытекающими.

Чем же он мне вломил? Силой мысли?

Или попросту – нейрошокером?

Кальт спал, скрестив руки на груди, дыхание его было мерным и бесшумным. Сон разгладил острые углы, заполнил впадины, мягким ластиком стёр пунктирные линии, пересекающие лоб; в неверном, приглушённом свете, исходящем от потолка и стен, лицо тераписта смягчилось и помолодело, хотя по-прежнему оставалось бесстрастным. Хаген наклонился вперёд, забыв про игрушку.

– Не тронь! – предостерёг Франц.

Украдкой отодвинув дверную панель, он завис, полуприсутствуя, умудряясь одновременно быть внутри и не нарушить запрета.

– А, – сказал Кальт, моментально пробуждаясь. – Пора?

Он поднялся, пошатываясь, но уже приходя в себя. Коротко зевнул, потянулся всеми суставами, упрямо мотнул головой и сразу сделался полноценным Кальтом со всеми впадинами, линиями и острыми углами, с фокусами и взрывчаткой, распиханной по потайным карманам.

– Будет жарко, – бросил он, ни к кому не обращаясь. И вышел, не сказав «прощай», не сказав «до свидания».

А Франц остался.

Дождавшись, пока стихнут шаги, и отсчитав для верности ещё пару минут, он в несколько прыжков преодолел расстояние от входа до монитора с прозрачной клавиатурой, зависшей на невидимых, прозрачных же кронштейнах. Задумался и вдруг широким, вдохновенным жестом пианиста-виртуоза пробежался по сенсорным кнопкам.

– А наши места – на галёрке. Ты как, любопытен, солдат?

Спустя мгновение Хаген присоединился к нему. Затаив дыхание, они наблюдали за встречей трёх лидеров, двое из которых были самозванцами, но зрители болели только за одного.

***

– Что вы об этом думаете, Айзек?

Трёхмерная картинка – результат интеграции видеопотока с десятка камер – создавала эффект присутствия. Правда, судя по ракурсу, – присутствия в углу и на коленях: Франц намудрил с точкой сборки.

Лидер, райхканцлер, главнокомандующий Алоиз Райс, собрав пальцы в горсточку и вытянув шею с напряжением ждал ответа. Сидящий по правую руку Улле походил на грозовую тучу. Плосколицый, коренастый, с налившейся кровью бычьей шеей, он выглядел полной противоположностью Кальту, небрежно облокотившемуся на другой конец стола.

– Самая тупоумная идея. Настолько идиотская, что заслуживает гран-при. Мои поздравления, Мартин!

– Не паясничайте.

– В самом деле, – нахмурился лидер. – Айзек, держите себя в руках!

– О, прошу прощения, – Кальт издал смешок, от которого голографическое изображение Улле потемнело и подёрнулось патиной. – Я думал, райхслейтер решил пошутить. Огородить Территорию? Какой размах! И, разумеется, смета уже составлена?

– Разумеется, – хладнокровно ответил Улле. – Стена обойдётся Райху дешевле, чем содержание Патруля, периферийного контроля и ваших научных дармоедов, доктор!

– А, как просто!

– К чему усложнять? Это вы, ученые, любите напустить туману. Территория спокойна, как вы сами неоднократно утверждали. Каждая ваша сводка как песня. Так давайте споём последний куплет. Вы хотели поставить точку? Теперь мы можем это сделать. По-видимому, Территория выдохлась, мы можем возвести временную Стену, а позже укрепить её, так же, как было с Пасификом.

– Так – не получится.

– Почему?

– Потому. Я что, должен предоставить вам расчёты и диаграммы? Ваши болванчики всё равно ничего не поймут.

– Ничего, – сказал Улле. Он поглощал энергию собеседника как угрюмая губка. – Ничего. Я постараюсь вникнуть сам. Только предоставьте мне реальные выкладки, а не ту липу, которой вы пичкаете моих болванчиков. Довольно, доктор! Вы что-то скрываете или просто действуете мне на нервы? Я не знаю. Но знаю, что научников завтра там уже не будет. Об этом просил Рупрехт: ваши люди ведут себя отвратительно, под стать вам. Каков хозяин, таков и слуга!

– Кстати о хозяевах. Рупрехт не может навести порядок на собственной кухне. Тут стреляют, там взрывают, солдаты заслона накачиваются пивом, а патрульные вздёрнули своего сержанта. Объединённая безопасность, ха! Ваша креатура на редкость беспомощна, Мартин! У неё глиняные ноги и маленькая чугунная голова.

– Это совсем другой вопрос, – процедил Улле.

Его невыразительное лицо слегка перекосилось. Очевидно, противнику удалось задеть чувствительное место.

– Тот же самый. Вопрос вашей некомпетентности.

– Да замолчите же вы, нахал!

– Что творится на вашей кухне, Мартин? Что бурлит в вашей кастрюле? Не забывайте стравливать пар, а то случится взрыв, и макароны прилипнут к потолку. Мы, научники из Хель, немного провидцы, да-да. Немножко анализа, щепотка синтеза, и вот я начинаю видеть ваш гороскоп. Э, э, что такое, какие-то тёмные пятна…

– Заткнитесь, Айзек!

– Какие-то махинации? Луна в Козероге? Интересно, куда уехала автоколонна с дефицитным продовольствием, отправленная неделю назад в научный городок Индаста? И кстати, что случилось с нормами продразверстки? Сообщающиеся сосуды перестали сообщаться? Назовите мне дату своего формирования и я составлю натальную карту. А эта затяжная история со строительством новой метеостанции. Подрядчики дурят вам голову? Или вы им? Ваш гороскоп не даст соврать…

– Молчите, – одними губами произнёс Улле, наждачно-серый от ненависти. – Молчать! Наглец! Вы что же – решили покопаться в моём грязном белье?

– Так не надо пачкать бельё! А запачкали – ждите прачку. В конце концов, стирку начал не я! Большая стирка – большие пузыри.

Они замерли, уставившись друг на друга, словно упражняясь в особом виде боевой телепатии.

– Тихо-тихо! – произнёс лидер своим звучным, чуть дребезжащим баритоном. – Мартин, успокойтесь! Айзек, сбавьте тон. Вы опять забылись. Разговариваете с райхслейтером, а ведёте себя, как подвыпивший бурш на дуэли.

– Прошу меня извинить, – весело сказал Кальт. – Мой лидер… Райхслейтер…

Голограммы переглянулись.

– Как же с вами тяжело, Айзек! – откровенно сказал Улле. – И как просто с нормальными людьми. Их можно накормить или напугать. А вы, спятивший гений, у вас всё игрушки на уме. Мой лидер, я готов ответить на эти абсурдные обвинения. Но я прошу одного. Возможности убрать с Территории людей этого зарвавшегося… исследователя. Хотя бы на какое-то время.

– Что ж, – отозвался лидер со странной бледной улыбкой. – Айзек, я всегда говорил, что вы должны быть рядом. Кратковременный отдых пойдёт вам на пользу. Вам понравилась моя новая резиденция? Сворачивайте исследования и перебирайтесь сюда. Климат здесь лучше, и вы будете у меня под присмотром. А уж это пойдёт на пользу всем нам.

– Невозможно, – тихо произнёс Кальт.

– Что значит «невозможно»?

– Невозможно приостановить ваши исследования на Территории? – вмешался Улле.

– Да.

– Иначе что?

– Иначе всё. Скудоумный вы болван!

– Я знал, – сказал Улле. Плоское лицо озарилось багровым отсветом тревоги и ликования. – Я-то болван, а вы, авантюрист, умный псих, что вы натворили? Что вы намутили там, втихую, за нашими спинами? Слегка заигрались, а, философ?