Текст книги "Trust me (СИ)"

Автор книги: Ray_Pokemon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Уставший, сонный и красноглазый, он выбрался из ванной комнаты, хлюпая мокрыми босыми ногами по полу и оставляя за собой дорожку изгибающихся отпечатков ступней. Подошел к оставленному на кофейном столике телефону, чисто по инерции тыкнул на кнопку и чуть было не расплакался снова.

С номера под именем «Ньют» прислали сообщение, хоть и короткое, но вынудившее сердце Томаса громко стукнуться о ребра несколько тысяч раз за ту секунду, что потребовалась, чтобы прочесть несколько слов:

«Увидимся завтра на нашем перекрестке».

***

Томас не мог передвигаться с нормальной скоростью: он то бежал, как сумасшедший, то притормаживал самую малость, переходя на шаг, которым за пять минут можно было пройти не меньше километра. Он забыл совершенно, что главная цель этого всего – ужин у Терезы и Минхо, а не встреча с Ньютом, еще вчера казавшаяся чем-то недостижимым и отныне для него недоступным.

Он получил сообщение в третьем часу ночи и уснуть так и не смог – шастал по квартире до будильника, радостно подскакивая на месте. В тот момент он не думал, что согласие Ньюта пойти с ним могло быть лишь исполнением данного Минхо обещания, а не показателем того, что блондин, узнав, что они являются соулмейтами, отнесся к этому на порядок спокойнее. Подобное начало волновать Томаса ближе к обеденному перерыву, когда он, заперев вход в магазин изнутри, попытался подремать немного в подсобке. Он большую часть времени ерзал на неудобном стуле, подперев голову рукой, и разговаривал вслух сам с собой, придумывая все новые поводы для опасений.

Эти опасения преследовали его до самого закрытия, и некоторые покупатели, которые в последнее время частенько заглядывали в магазин, даже спросили его, все ли в порядке. Какая-то женщина, зашедшая, чтобы купить азбуку сыну, глянула многозначительно на полную дату на руке брюнета и заявила, что даже у соулмейтов бывают разногласия. «Которые, впрочем, всегда разрешаются к лучшему, потому иначе быть попросту не может».

И стоило Томасу только заметить посреди улицы фигуру в светлой кофте с длинным рукавом, смотрящую в его сторону, но его самого в толпе не находившую, все переживания исчезли. Одного взгляда на беспечное и не обремененное никакими проявлениями мучительных и неприятных размышлений (по крайней мере именно таким Ньют и выглядел) лицо хватило, чтобы успокоиться окончательно и вспомнить наконец, что вечер обещает быть более чем удачным, что жизнь продолжается и ничего еще не ясно до конца. Неясность в данном случае очень обнадеживала.

Увидев Томаса, Ньют вскинул руку в приветственном жесте и улыбнулся, произнося что-то, что мгновенно подхватилось и уничтожилось толпой и ее болтовней. Блондин даже сделал несколько шагов вперед, но в него мгновенно кто-то врезался и отпихнул обратно. Томас всеми силами (снова) поборол желание обнять блондина и ограничился не менее довольной улыбкой. Только сейчас он заметил, что под глазами у Ньюта ясно видны были такие же, как у него самого, синие круги, и в целом вид его говорил о такой же бессонной ночи. Состояние Томаса Ньют заметил тоже, потому что во взгляде у него промелькнула тень беспокойства, малозаметная, но все-таки привлекшая внимание брюнета.

– Ты прости, что ушел так вчера, – Ньют растерянно ущипнул себя за переносицу, заметно подбирая слова, – я… слегка в шоке был после всего, – Томас слушал внимательно и надеялся, что блондин говорит именно о том, что его чуть не сбили, – и многое обдумать нужно было.

– Ничего. Мне тоже было над чем поразмышлять, если честно, – неуверенность повисла в воздухе вокруг них, вобрала в себя все звуки извне и оставила их двоих в неком подобии толстостенного безвоздушного шара.

Томас не хотел сболтнуть лишнего и боялся всем своим существом показать, насколько сильно волновался вчера, боялся снова испортить что-нибудь. Он ощущал себя ребенком, держащим нечто маленькое и хрупкое на ладонях, которому сказали стоять и не двигаться, пока вещь не заберут. Он страшился сделать лишний глубокий вдох, потому что иначе предмет точно бы упал и разлетелся вдребезги.

Ньют произнес что-то, прерывая размышления Томаса. Брюнет озадаченно вскинул брови, переспросил и наигранно отсмеялся. Нужно было сдвинуться наконец с места, преодолеть свою заторможенность и идти к Минхо, который успел прислать около десяти сообщений за прошедший час. Ньют, до сих пор не выучивший город за исключением нескольких небольших районов, где бывал каждый день, спрашивал адрес, а от Томаса требовалось поработать пару минут гидом, разъясняя, почему расположение улиц там, где жил Минхо, такое непонятное и запутанное.

Вооружившись картами на телефоне, Томас вел Ньюта в гости к Минхо, докладывал, где в этом районе располагались самые лучшие кафе и самые громкие ночные клубы. Даже не побоялся шепнуть, за каким углом продают лучшую травку, но раскаиваться и сознаваться, откуда он это знает и зачем ему это вообще нужно, не стал. Ньют тогда заговорщически подмигнул ему и предложить завернуть как-нибудь за тот самый угол чисто ради интереса. Потом последовали многочисленные вопросы о самом Минхо и Терезе, о которой Томас, как оказалось, знал немногим больше Ньюта и мог рассказать только то, что работает она в каком-то издательстве редактором, встретились они с Минхо на полу в книжном, а еще она «очень заботливая, милая, понимающая и смеется очень приятно» – цитируя это, Томас передразнивал восторженный тон азиата, заставляя Ньюта хихикать.

На пороге квартиры Минхо им пришлось выслушать целую тираду о собственной непунктуальности, на что Ньют только пихнул азиата в плечо со словами «главное, что вообще пришли», а затем увиливать от вопросов об убитом виде обоих. Точнее, увиливал Ньют, потому что Томас вовремя сбежал в ванную, столкнувшись в коридоре с Терезой, которая обняла его и указала пальцем на нужную дверь. Глядя в зеркало, Томас видел спину девушки, выглядывавшую снаружи, а до ушей доносилась очередная шутливая словесная перепалка между Ньютом и Минхо – они толкали друг друга в стены, постоянно говорили что-то грубое, но не прекращали посмеиваться и не успокоились бы, если бы Тереза не вмешалась. Ньют протиснулся в узкую ванную навстречу собравшемуся выходить Томасу, а Тереза с Минхо о чем-то тем временем переговаривались вполголоса, и затем девушка, ненавязчиво поцеловав азиата, перешла в другую комнату, сказав что-то едва слышимое напоследок.

– Двигайте задницами, детки! – Томасу, усевшемуся на край ванной, взлохматили волосы, а в Ньюта, отвернувшегося от раковины, бросили сухое полотенце. – Все остыло уже сто раз пока вы пытались преодолеть топографический кретинизм[1] и понять, где я живу, – Минхо наклонился и зашептал, словно бы рассказывая нечто важное и вместе с тем тайное. – Но согласитесь, да, квартирка ничего так. Явно лучше твоей халупы, Томас, хоть я в ней и не бывал никогда.

Томас подскочил и с громким, прерываемым нескончаемым желанием смеяться «Эй!», отвесил Минхо легкий подзатыльник. Позади Ньют громко жаловался, что ему не дают выйти, и в итоге все трое вылетели в коридор, вмяв азиата в противоположную стену. Тереза, снова появившаяся непонятно откуда, наблюдала за ними с тем насмешливо-строгим видом, с каким матери смотрят на баловство своих детей. И Томас не мог не испытать какой-то особой симпатии к этой девушке. И не заинтересоваться волей-неволей, почему она именно та, кто нужен Минхо.

В квартире у Терезы и Минхо и впрямь было уютно. Повсюду на небольших стойках, подоконниках, столиках помещались растения самых разных размеров, при виде которых Ньют шепотом, чтобы никто, кроме Томаса, не услышал, обозвал жилище Минхо «чертовым ботаническим садом», одновременно удивляясь целому калейдоскопу зеленого, красного, желтого и других оттенков. На глаза попадались увенчанные яркими, сразу привлекавшими внимание цветками кактусы, и свисавшие из горшков толстые стебли, похожие на лианы и стлавшиеся по полу, а некоторыми листьями можно было легко укрыться от дождя. Тереза, улавливая направление удивленных взглядов Томаса и Ньюта, с ученым видом называла замысловатые латинские имена, дарованное тому или иному виду селекционерами, но никто не удосужился запомнить хотя бы одно. Цветочный аромат смешивался с умопомрачительным запахом чего-то жареного или печеного, от которого во рту пересыхало, а в желудке начинало урчать, пусть голод и не чувствовался.

На кухне, хоть и несколько тесноватой, но все такой же аккуратно обустроенной и уютной, их ждала запеченная утка с какими-то фруктами, щедро усыпанная разного рода зеленью, и Томас не мог не присвистнуть от удивления, потому что видел он такое только на Рождество или День Благодарения, если удавалось либо вырваться к маме в Нью-Йорк, либо пригласить ее к себе – сам он готовил сносно, и потому даже наипростейшие салаты и быстро обжаренные куски мяса считал своего рода шедеврами. Где-то за спиной Минхо воспевал блестящие кулинарные способности Терезы, в то время как сама девушка о чем-то расспрашивала Ньюта. Томас оглянулся на них, беззаботно и вежливо обсуждающих не то рецепты, не то что-то иное, связанное с готовкой, и глубоко, расслаблено вздохнул. Ему казалось, что вечер пройдет прекрасно.

Утка и впрямь оказалась вкусной. Тереза в ответ на комплименты только очаровательно краснела и улыбалась, а Минхо всякий раз целовал ее в висок. Под конец, это, правда, начало немного надоедать даже самой девушке, и девяносто девятую попытку парня клюнуть ее куда-то в волосы она прервала, бесцеремонно прижав палец к его губам и проворчав безмолвное «не надо». Ньют не мог в этом случае не пошутить, и они с Минхо снова начали обсуждать что-то свое. Томас только слушал их безостановочную болтовню, прижавшись плечом к стене и изредка отпивая пиво из кружки.

– Нет-нет-нет, ты не понимаешь! – Минхо, яростно тряся вилкой (Терезе пришлось взять его за руку и попросить размахивать руками поспокойнее), пытался что-то доказать Ньюту, которого будто бы специально посадили слева от Томаса. Блондин саркастично поддакивал и всем видом своим показывал, что ни капельки азиату не верит. Минхо разозлился, начал жестикулировать еще сильнее, вилка в конце концов выпала у него из рук, ударилась о тарелку и улетела под стол, откуда достать ее было невозможно, если не хотелось ненароком врезаться глазом в чье-нибудь колено.

– Вот спорим на десятку, что я прав! – Минхо проглотил кусок мяса и тут же залил его глотком пива. – С этим, – он указал только что поданной ему Терезой вилкой на Томаса и требовательно вытянул руку, – я уже поспорил. И выиграл.

– Ладно, спорим, – Ньют пожал Минхо руку и попросил Терезу разбить, что девушка и сделала, смахнув с лица темные волосы. Томас заметил ее удивленный взгляд, устремленный на светлый длинный рукав кофты – Тереза немного нахмурилась, посмотрела сначала на Ньюта, а потом на Томаса, но, встретившись глазами с последним, смущенно откашлялась и отвернулась.

–… Томас? – брюнет осознал, что неотрывно смотрит в одну точку и не реагирует на вопрос, заданный Ньютом. Блондин толкнул его плечом, вырывая из задумчивости, и Томас лишь дернул головой, показывая, что он якобы внимательно слушал.

– Не трогай его, он сегодня весь день заторможенный какой-то, – Минхо снова махнул вилкой, чуть не царапнув себе по второй руке. – Просто спать больше надо. Так вот, как я уже говорил…

Дальше их разговор снова слился в одну нескончаемую череду звуков, прерываемых иногда спокойным и мелодичным голосом Терезы, которая иногда что-то добавляла. Все остальное время Томас ощущал бросаемые на себя взгляды синих глаз, опускавшихся сразу же, если брюнет пытался в них посмотреть. Его эти гляделки несколько смущали, но и думать об этом желания не было.

Минхо с Терезой несколько раз выходили на балкон, где, видимо, курили, отравляя дымом растения. Ньют с Томасом тщетно пытались вести разговор, но обоим жутко хотелось спать, и брюнет уже готов был задремать прямо здесь, на кухне чужой квартиры, вжавшись спиной в стену и держа одну руку на почти пустой кружке с пивом, а Ньют зевал, даже не прикрывая рот ладонью. Пробубнил что-то себе под нос, в чем Томас запоздало уловил одно лишь слово – «домой».

– Минхо нам в коридоре постелит, – Томас с улыбкой потянулся и попытался принять наконец сидячее положение из прежнего полулежачего. Дверь балкона скрипнула, и в комнату протиснулись Минхо с Терезой. Правда, если уходили они, хихикая над чем-то личным, то сейчас физиономии у обоих были серьезные. На лице азиата отразилась малопонятная гримаса, и угадать по ней, что именно хотел сказать приятель, Томасу так и не удалось.

Они обменялись еще несколькими дежурными репликами (Минхо казался на порядок разговорчивее, чем пять минут назад, и словно бы нарочно перебивал Терезу, стоило той открыть рот). Затем девушка, отпив из своей кружки и опустошив ее наконец, стиснула руку Минхо, прося его помолчать.

– Могу я задать вопрос? Вам обоим?

Томас и Ньют переглянулись и кивнули практически одновременно.

– Как давно вы познакомились и… как у вас это случилось? – у Томаса в горле образовался комок. Он прекрасно понял, к чему Тереза клонит, но и вымолвить что-либо не хватало смелости. До Ньюта смысл ее вопроса дошел несколько позднее, но он тоже молчал, не в силах отыскать нормальный ответ.

– Вы вообще соулмейты? – голос Терезы не дрожал, звучал спокойно и обыденно, будто девушка любопытствовала, любят ли они пиццу.

Ньют стиснул губы – по нему видно было, насколько быстро улетучилось его полусонное состояние и сменилось напряженностью, свойственной, разве что, ежику, выпустившему все иголки. Он положил вилку и поднял на Терезу взгляд, холодный и безразличный.

– Я в это не верю.

Томас толкнул его коленом под столом, и на этот раз суровый взгляд вперили уже в него. Назревало что-то дрянное и явно не предвещавшее ничего хорошего.

– Серьезно? – Тереза, видимо, растерялась поначалу, но все-таки собралась с мыслями. – Разве в это можно не верить? – Минхо непроизвольно вякнул случайную пришедшую на ум фразу, надеясь переключить внимание девушки на что-то другое, но та по-командирски шикнула на него и все тем же безэмоциональным тоном попросила не перебивать. – Да ладно, глупости все это. Так соулмейты вы или нет?

– Я не думаю, что тебе настолько важно это знать, – продолжал упорствовать Ньют. Спина его выпрямилась, мышцы на руках напряглись настолько, что проглядывали сквозь тонкую ткань.

– Мне просто любопытно. Да и если ты скажешь, страшного ничего ведь не будет, – Тереза безмятежно растянула губы в улыбке. В руках она вертела кусочек хлеба, скатанный в крошечный крепкий шарик. – Нет, мне правда интересно. Вы так мило вместе смотритесь.

– Повторяю, это не важно, – процедил Ньют. Томас с Минхо только успевали переводить взгляды с одного на другого. Между Ньютом и Терезой, казалось, вот-вот начнут вспыхивать искры. Томас продолжал настойчиво пихать колено блондина под столом. Хотелось взять его за руку, но сейчас это было бы, наверное, наглостью в высшей степени.

– И что значит «я в это не верю»?

– Это значит, что я считаю всю эту хрень с датами полной чушью. Выдумкой. Люди просто рождаются с этими циферками на руках неизвестно почему и верят, что существует якобы вечная идеальная любовь. Бред это. Б-ре-д. Ты это хотела услышать? – Ньют стиснул руки в кулаках. Томасу и Минхо подумалось, что он с минуты на минуту ударит яростно по столу и кинет Терезе, что не унималась со своим любопытством, что-нибудь в лицо. Но блондин крепился и держал себя в руках. До поры до времени.

– Как можно в ЭТО не верить? – Тереза демонстративно взяла Минхо за руку, разворачивая свободную так, чтобы на ней были видны цифры.

– Легко! – воскликнул Ньют, резко вскакивая с места и опрокидывая стул. Томас чувствовал себя жалким и слабым, потому что боялся, вмешавшись, сделать все еще хуже. – Так же, как не верить в бога, в аистов, которые якобы притаскивают детей, в Санту Клауса, пришельцев и, мать ее, Кровавую Мэри! Вот так!

– Зачем так заводиться? – Тереза сохраняла невозмутимое выражение лица, однако в ней были заметны первые признаки страха. – Я просто спросила.

– Почему нельзя было просто спросить, с какой мягкой игрушкой я спал в детстве или, я не знаю, во сколько лет впервые покатался на коньках? Почему надо обязательно говорить именно об этом?

– Потому что это нормально – разговаривать о соулмейтах. И верить в это и принимать как должное тоже нормально.

Ньют явно хотел съязвить в ответ, потому что его буквально перекосило от отвращения и злобы. Он оглядел всех сидящих за столом, секундой дольше задержавшись на Томасе, и стремительно вышел в коридор, на прощание выкрикнув ядовитое «спасибо за прекрасный ужин!». Дверь хлопнула, в прихожей со стены, видимо, упала рамка с небольшим панно, и Тереза вздрогнула. Она уткнулась Минхо в плечо, и тот обнял ее, виновато глядя на Томаса.

Томас не сказал ничего. Он выбежал вслед за Ньютом, заверив Терезу, что все в порядке, хоть и горел желанием ударить ее по лицу.

Хоть и чувствовал снова, что все безвозвратно испорчено.

***

– Ньют! Ньют! Подожди! – Ньют успел дойти до конца квартала, пока Томас выходил из квартиры. Последний, бегло оглянувшись, не смог сдержать скромной, ненасмешливой улыбки, и крикнул снова: – Ты не в ту сторону идешь!

Он ожидал яростного «плевать!» или чего-то похуже, но Ньют молча развернулся и теперь уже на порядок медленнее пошел в обратном направлении. Остановился возле Томаса на секунду, выглядя до того жалким, что Томасу почудилось, будто он сам сейчас расплачется от этого вида: руки у Ньюта держались по-прежнему напряженными, губы дергались, точно у собиравшегося разрыдаться ребенка, круги под глазами казались еще заметнее. Его не только обидели. На этот раз его действительно задели за живое, причем настолько бессердечно и жестоко, что Ньюту это явно отдавалось физической болью глубоко внутри.

На город снова опускались сумерки, и он постепенно открывал светящиеся глаза фонарей, заливался краской вывесок, светофоров, фар, и все это слепило нещадно глаза, рисовало в них нечто иллюзорное, но красивое, мерцавшее мгновенно исчезающими яркими всполохами. В воздухе ощущалась всегда долгожданная, по-своему отрезвляющая вечерняя прохлада, и от нее становилось спокойнее. Ньют смотрел на Томаса доли секунды, но для последнего они показались часом, долгим и мучительно-приятным.

– Не сердись на Терезу. Она просто не думала, о чем говорит, – вяло и неуверенно прервал тишину Томас, не давая Ньюту молча уйти. Блондин мгновенно нахмурился.

– Она спросила именно то, что хотела, Томми, – Томас не узнавал того человека, который беззаботно смеялся над очередной шуткой в исполнении Минхо буквально пятнадцать минут назад, – и прекрасно все понимала, – он помолчал, потупив глаза и словно решая, продолжать ему или нет. – Для нее это просто слишком важно. Она, наверное, никогда ни в чем не разочаровывалась, и потому ей кажется, что все вокруг красиво и радужно, особенно если существует понятие какой-то там вечной нерушимой любви.

Ньют вздохнул, зажмуриваясь на мгновение. Глаза его, открываясь, посмотрели прямо на Томаса, и что-то совсем иное, далекое от грусти, тенью легло на карие радужки. Томас понял, что не может отвести взгляд, потому что все в Ньюте приковывало его сильнее всякого магнита, сильнее притяжения, действовавшего на каждую частицу, что ни находилась на Земле. Он видел что-то неисправимо родное и близкое в этом светловолосом парне, который хоть и не верил, что люди могут быть уготованы судьбой друг другу, но по-прежнему оставался замечательным. Идеальным со всеми своими неидеальностями.

– Ты, наверное, тоже думаешь, что я псих, – сквозь пелену мыслей прорвался предательски дрожащий голос, – ведь тоже веришь во все это. Но пойми, Томми, это не тупые какие-то загоны, у меня есть причины. И, знаешь…

– Хей, – остановил его Томас, – я ни в чем не собираюсь тебя винить. Какими бы ни были твои причины. Даже если ты никогда в это не поверишь, – он почему-то избегал слова «соулмейты», – я приму твой выбор.

«Ты все равно останешься самым лучшим человеком из всех, кого я когда-либо встречал», – вертелось у Томаса в голове, но брюнет так и не произнес их вслух: еще не время.

Ньют попытался было слабо, насколько позволяло его до сих пор беспокойное состояние, улыбнуться и потянул зачем-то руку к Томасу, но внезапно растрезвонившийся телефон, от чрезмерно громкого рингтона на котором оба вздрогнули, прервал и ход его мыслей, и дальнейшие его действия. Ньют поднял к глазам экран с отображающимся на нем абонентом «Мама», с подозрением глянул на Томаса, словно тот мог знать, почему его мать звонит, а не пишет, и, сняв трубку, отошел к стене невысокого здания, заклеенного толстым слоем афиш. Говорил он отрывисто и даже как-то сухо, нервно грызя при этом ногти.

Когда Томас подошел и прислонился к стене рядом с Ньютом, тот выкрикнул истеричное и грозное «ЧТО? ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛА?», привлекшее внимание нескольких людей. В шепелявых звуках, доносившихся из динамика, Томас разбирал обеспокоенный женский голос, который повторял какое-то слово раз за разом, как заевшая пластинка. Ньют же пребывал, по всей видимости, в такой ярости и таком отчаянии, что сдерживать это не хватало сил. Под конец разговора он ударил в стену рукой, сжимавшей телефон, и на хрупком экране образовалась частая паутинка трещин. Сам Ньют нервно кусал кожу на кулаке и твердил безостановочно «чертово письмо, чертово письмо, чертово, мать его, письмо». Казалось, его только что ударили, причем с такой силой, что мозги отключились, а запас слов сократился до одной-единственной фразы.

– Ты представляешь, да, Томас? – надломлено прохрипел Ньют спустя несколько секунд томительного молчания. – Мой отец объявился. Этот мудак, который обманул и бросил мою мать. Сказал, что хочет видеть меня. Спустя, черт побери, двадцать три года. Ты понимаешь, да? Понимаешь? Он предал ее. ПРЕ-ДАЛ! А она поверила ему. СНОВА. Он по…

Чем больше Ньют говорил, тем сильнее дрожал и срывался его голос. Последнюю фразу он так и не договорил: осекся и снова зажмурился, прерывисто и тихо дыша. Томас даже испугался, что блондин вот-вот сорвется на крик, и ему становилось страшно. Сейчас его не волновало, что за проблемы были у Ньюта, его матери и отца. Он волновался за самого блондина, которого и без того выбило из колеи поведением Терезы, боялся, что тот точно не выдержит. И, пожалуй, момент, когда действительно нужно было чем-то помочь, настал.

– Так, – Томас понятия не имел, откуда в нем накопилось столько уверенности и дерзости, но он все-таки обхватил руками похолодевшую шею Ньюта, не обращая внимания на ленивое движение плечами, что блондин сделал, чтобы сбросить с себя его ладони, – ты сейчас успокаиваешься, мы идем ко мне, забираем машину и едем кое-куда. Тебе нужно развеяться.

И Ньют пошел за ним с таким видом, будто только что прикончил пятнадцать человек, бормоча что-то и беспрестанно ругаясь. Он то и дело проводил по лицу руками, дышал в них подолгу и смахивал влагу с уголков глаз. Он не пытался ничего говорить Томасу. Просто шел за ним следом, понимая, что это лучшее, на что он может согласиться в эту минуту.

Комментарий к Глава 8. О том, почему важно все-таки доверять

[1] Топографический кретинизм – неумение пользоваться картами или схемами, постоянное стремление заблудиться в трех соснах, отсутствие даже примитивных представлений о расположении объектов в пространстве.

___

Все опечатки и ошибки, как и обычно, жду в ПБ.

Передумала я пока писать мини по “Коду Вспышки”, потому что-то мне разонравилась идея. Хотя я написала полторы главы из запланированных трех. Да xD

Наверное, возьму перерыв на время с продолжением, потому что замечаю, что каждую главу пишу все более и более примитивным языком, и мне это не нравится. Лучше буду подхватывать внезапные порывы так называемого вдохновения и публиковать нечто более хорошо написанное с:

========== Глава 9. О том, почему прыгать в пропасти совершенно не страшно ==========

Томас вел машину с тем невозмутимо-серьезным видом, с каким новички сдают экзамен на права – казалось, на его лице можно было смело что-нибудь написать, и ни один мускул на нем не дрогнет. Он позволил Ньюту затравленно молчать, уткнувшись лбом в стекло, и не произнес ни слова. Единственное, что позволил себе – это изредка поглядывать на блондина, обнимавшего себя руками и поджавшего под себя ноги. Кажущегося таким раздавленным и угнетенным, что хотелось дать по тормозам, прижать его к себе и не отпускать никогда. Или, может, не никогда, но по крайней мере до тех пор, пока Ньют не перестанет выглядеть так, будто только-только вылез из могилы.

– Куда мы едем? – это вышло скорее непреднамеренно и было первым, что Ньют произнес за последние несколько минут. Хотя его явно не интересовал пункт назначения. Ему просто нужно было что-то спросить.

– Потерпи минут пятнадцать, – Томас снова глянул на него, нацепив на лицо доброжелательную улыбку, но встретился лишь со слегка сгорбленной спиной в серой кофте, без которой представить Ньюта уже было невозможно, – и я все расскажу.

– Тебе лучше ехать быстрее, – все так же отрешенно добавил Ньют, буквально выдавливая из себя слова. – Темнеет ведь.

За окном и впрямь сгущалась темнота: если на выезде из города солнце еще цеплялось за горизонт уцелевшей кроваво-красной половинкой, то сейчас от него осталась лишь тонкая полосочка, которая, впрочем, вскоре закатилась за нескончаемую даль. Отблески от нее словно бы засасывало в огромную воронку, находящуюся где-то на краю света, а за ними медленно ползли серые тени, сразу рвущиеся и подмигивающие глазками-звездами. Мимо проносились автомобили, много-много автомобилей с самыми разными людьми у руля и на сидениях, людьми с самыми разными судьбами и историями. Они переезжали из города и в город по ведомым им одним причинам, и Томас не мог не задуматься об этом хотя бы на секунду.

Томас отсчитал несколько поворотов на проселочную дорогу, пропустил синий знак с разветвленной белой стрелкой, ослепившей флюоресцентной вспышкой глаза, и взял правее. Ньют убрал наконец голову, видимо беспокоясь за ее сохранность, от стекла и проводил взглядом оказавшуюся позади трассу. Томас тем временем медленно съехал на удивительно хорошо прокатанную неасфальтированную дорогу, ведшую неизвестно куда. На ней их протрясло совсем немного, и потом брюнет наконец остановился, отстегнул ремень и смело выбрался из машины, махнув Ньюту рукой в пригласительном жесте. Блондин с сомнением теребил рукав кофты какое-то время, но потом все же вывалился наружу, натягивая на голову капюшон.

– Идем-идем, – Томас вытянул руку, словно намереваясь прикоснуться к Ньюту и повести его за собой, но на самом деле только дернул кистью, одобрительно улыбаясь.

Ньют находился словно в прострации: он ничего не понимал, ничего не чувствовал, ничего не хотел слышать. Во время разговора с матерью по телефону его попросили прочитать все-таки письмо, потому что пересказывать его содержание не хватало терпения, но блондин отчего-то не был уверен, что готов просмотреть его сейчас. Он не был уверен, что готов прочесть его вообще.

Голос Томаса раздался откуда-то спереди, и Ньюту волей-неволей пришлось шевелить ногами немного быстрее и смотреть под них на порядок чаще, потому что ступни заплетались друг о друга и появлявшиеся неизвестно откуда крепкие мелкие кустарники. Оглянувшись с опаской на оставленную незапертой машину, блондин нагнал уверенно шедшего вперед Томаса и хотел было спросить, не стоит ли все-таки ткнуть на кнопочку сигнализации, но неожиданно громкое «Стой! Дальше обрыв!» примагнитило ноги к земле, а язык – к нёбу.

– Ну, как, нравится? – Томас так горделиво упер руки в бока, словно сам создавал все то, что предстало их виду. Ньют оторвал наконец глаза от кроссовок, утонувших в траве, и вскинул голову. От увиденного мимолетное «Вот же черт!» едва удержалось в мыслях.

Они стояли на высоком холме, заканчивающимся отвесным обрывом, что уходил вниз на минимум три десятка метров. Перед ними раскинулся огромный город, готовящийся к ночи: заполненные светом маленькие, не больше тетрадной клетки, квадратики, вспыхивали в самых разных местах, загорались красным, синим, зеленым и прочими цветами вывески, сферами обозначались на объемной карте фонари. Между всеми этими огнями, кое-где скрытыми деревьями и столбами, проползали автомобили и даже кое-как угадываемые люди. Зрелище поистине завораживающее и в какой-то мере умиротворяющее. Ньют даже почувствовал на мгновение, как тревога отступает медленными вороватыми шагами и прячется в тень, чтобы выйти в скором времени.

Томас щелкнул зажигалкой. Ньют посмотрел на него из-под нахмуренных бровей – никогда он не видел брюнета курящим за исключением недавнего момента на крыльце книжного. Томас выпускал клубы сизого дыма и молчал, о чем-то задумавшись. Это «что-то» явно было не самым приятным и веселым, и потому отразилось на лице выражением незнакомой печали.

– Мои родители любили сюда приезжать раньше, – заговорил Томас, смахивая с горящего кончика сигареты пепел. – Ну, когда у них все только-только начиналось.

Ньют не знал, как реагировать, и поэтому только тихо хмыкнул. Томас оглянулся, выловил в полутьме очертания автомобиля и преспокойно сел на землю, подцепляя носком обуви траву и вырывая ее с корнем. Он снова переключил внимание на огни впереди, добил наконец сигарету и гулко откашлялся в кулак.

– Мне это место потом показала мама. Рассказывала, как папа мечтал показать его мне сам…

Ньют ожидал, что Томас продолжит, но ничего, кроме отдаленных звуков, до ушей больше не донеслось. Блондин простоял в нерешительности, пиная ближайшие камушки, а потом все-таки приземлился рядом с брюнетом практически плечом к плечу.

– Что с ним случилось? – слабый ветер, прорезанный голосом Ньюта, дул в лицо и норовил сорвать с головы капюшон. Позади шипели, как сотня змей, листья на кустах и рычала двигателями трасса. Впереди – пульсирующий, полный жизни город. А здесь – гробовое молчание и словно бы замедлившееся время.

– Умер от ССЗ, когда мне и двух не было, – уголок рта Томаса изогнулся в горькой усмешке, – я даже не помню его. И, к сожалению, в качестве наследства он оставил мне предрасположенность к этим самым ССЗ. Но умирать я пока не собираюсь.

Ньют, слушая Томаса, обеспокоенно перебирал сорванные травинки. Он и не догадывался, что у брюнета могут возникнуть серьезные проблемы со здоровьем… да что вообще у него могут быть какие-либо проблемы. Изначально он виделся тем, кто обладает своего рода иммунитетом к любому дерьму, что так часто случается в жизни, а на самом деле ничем не отличался от него, Ньюта: в той же степени был подвержен чему-то плохому, правда, относился к этому совершенно иначе.