Текст книги "Trust me (СИ)"

Автор книги: Ray_Pokemon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Вслед за несколькими днями близкого к болезненной агонии состояния пришли выходные. Те самые, о которых Ньют упомянул как бы невзначай, прощаясь с Томасом. Вместе с ними – ощущение дикой скуки, которая яростно грызла что-то внутри. Программу на некоторых каналах удалось выучить, наверное, на месяцы вперед, от чтения пособий в голове что-то начинало медленно пухнуть – мозг, казалось, намеревался вытечь из черепа, как убежавшее тесто, – а ни на что остальное не хватало фантазии. Можно было порисовать (даже если способности не уходят дальше человечков из палочек и кружочков) или, например, научиться танцевать ирландский народный танец, который умел здорово отплясывать один из знакомых по байкерскому клубу (он обещал открыть собственную студию, но Ньют либо не застал этого, либо никогда бы не дождался) или придумать план по захвату мира, но на такое способны обычно только очень креативные люди, к которым Ньют себя отнести не мог.

И, если быть честным, он глубоко-глубоко в душе надеялся, что Томас заглянет все-таки хотя бы на полчаса, потому что с ним было спокойнее, и, главное, не хотелось повеситься. Хоть и очевидно было с самого начала, что брюнет не сделает этого по той же самой причине, по которой Ньют не позвонил ему: не осмелится. Не рискнет сократить слишком ощутимую дистанцию между ними. Даже если стопроцентно хочет этого.

В первый день уик-энда он даже выбрался на улицу, дошел до ближайшего магазина, купил бутылку чего-то крепкого с японским или китайским названием, порекомендованного продавцом. Он понятия не имел, что это за дребедень, но решил попробовать. Если Томас придет, то с ним, конечно. Помимо алкоголя он запасся несколькими коробками с полуфабрикатами, потому что готовить себе сил все еще не было. Домой вернулся, поглядывая изредка и нервозно на часы, отсчитывая время до

четырех часов вечера

пяти

шести.

Очевидно было, что Томас не придет. Странно, что Ньют вообще вообразил себе, будто тот, с кем он сам не нашел сил созвониться, заглянет к нему все-таки, как в прошлый раз, или хотя бы сообщение отправит с вопросом, лучше ему или нет. Обвинять Томаса было не в чем: парень заметно не хотел навязываться и показаться надоедливым, хотя к его вездесущности блондин даже начал привыкать понемногу. И когда Томаса с его разговорами ни о чем, не сползающими с лица улыбками, любопытством и необъятной, непонятной отчасти радости и любви к жизни не было рядом, Ньют начинал скучать. Наверное, за последние месяцы он построил вокруг себя слишком высокую стену, не подпускавшую близко никого, а Томасу каким-то неведомым образом удалось пробить в ней трещину.

Пить одному оказалось занятием тоскливым. В компании или в обществе хотя бы еще одного человека настроение по мере повышения градуса, наоборот, ползло вверх, эйфория выплескивалась непроизвольно и неконтролируемо, своим удовольствием со всеми хотелось делиться, и ничто, даже оскорбления от каких-нибудь незнакомцев, не могли омрачить этого приподнятого состояния. Но в одиночестве все самое негативное становилось крепче, ощутимее и… еще негативнее. Если несколькими часами ранее Ньюта одолевала обыкновенная скука, то сейчас она переросла в меланхолию с оттенками апатии и нудного ковыряния в самом себе.

Однако вместе с трезвостью из организма испарилась небольшая часть болезни, видимо, тоже, и потому ближе к полуночи Ньют, откинувшись на спинку стула и подняв на край сидения одну ногу, чувствовал себя как нельзя лучше именно в физическом плане. Глазами он изучал дверцу холодильника, краем уха прислушивался к болтовне телевизора за стеной, где диктор слишком фанатично высказывался о политике и работе некоторых знаменитых деятелей, а пальцами до побеления костяшек сжимал рюмку, иной раз побаиваясь, что она лопнет. Он покачивался из стороны в сторону, прикрыв самую малость веки, хлюпая носом, что вполне могло сойти за приступы плача, но плакать он ни за что бы не стал. Просто позволял угнетенности взять над собой верх и превратить в нечто малопонятное.

Пытаясь задуматься о чем-нибудь стороннем, Ньют вслух заявлял самому себе, что зря решился экспериментировать с восточными напитками и не купил старый добрый шотландский виски, правда, американского производства, который наверняка оказался бы таким же прескверным. Но даже странная болтовня с самим собой не защищала от воспоминаний, которые прибавляли чего-то горького и мерзкого к осадку внутри, не хотели ни на мгновение забываться и врезались в мозг с силой забиваемого кувалдой гвоздя.

Уверенность, что сейчас ему кто-нибудь непременно был нужен, нахлынула, как нежданное цунами, смыла остатки отчаянно борющегося с меланхолией хорошего и неомрачаемого настроения, утопила в себе и не давала сделать ни вдоха. Ньют, не шевельнувшись ни на секунду, сидел с по-прежнему устремленным в одну точку взглядом и думал. Долго. Мучительно. Думал. Он не мог сказать, что с ним творилось и почему именно сейчас. Почему-то, что обычно легко удавалось отодвинуть на второй план, било его со всех сторон, словно набравшись сил за время долгого ожидания и пряток.

Наконец, Ньют резко поднялся с места, впившись свободной рукой в край стола так, что он, казалось готов был вот-вот перевернуться. Слабо пошатываясь, подошел к полке, с которой Томас взял фотографию Ньюта с Алби. Нашел ее, еще не успевшую покрыться пылью и сохранившую овальные отпечатки пальцев на тонком слое серого неизвестно-чего. Себя он здесь узнавал с трудом. Дело было даже не в волосах до лопаток, которые он распустил только лишь для этой фотографии, а обычно собирал в хвост, чтобы избежать постоянных шуточек про русалочку или Рапунцель, не в том, что выглядел он гораздо лучше и, может, привлекательнее, не в том, что нога здесь еще не хромала, и не в куче других заметных глазу мелочей. А в том, что тогда он, может, был чуть счастливее, безрассуднее и доверчивее, чем сейчас. Сейчас все те не самые приятные события, что произошли в жизни, сказались на нем внезапно и одновременно. Тогда же его это не заботило совсем. Сейчас ему трудно было оттолкнуть свою собственную настырность. Тогда это удавалось без каких-либо усилий.

На фотографию он смотрел довольно долго, переводя глаза с себя на Алби, по которому, честно признаться, скучал, но с которым не связывался ни разу за прошедшие месяцы. Затем сложил фото пополам и отнес в кухню, где спрятал в одну из никогда не использовавшихся банок для специй в глубине шкафчика, надеясь, что забудет об этом на следующее утро. И усмехнулся случайно всплывшей в голове фразе:

«Список глупых поступков Н.: 1. Похоронил себя в виде фотографии в банке для специй».

Ньют вспомнил последнее сообщение, присланное мамой на э-мейл примерно около двух дней назад, до сих пор не открытое и удивившее парня: после внезапного отъезда сына в Америку мать писала довольно редко, от силы раз в месяц, и последняя весточка от нее пришла в самом начале недели. Она всегда объясняла, что слишком занята в своем ювелирном, чтобы печатать нечто долгое или позвонить по скайпу, хотя Ньют догадывался, что она либо обиделась, либо боялась лезть в его жизнь, которая сейчас проходила по-своему через целый океан от нее.

Обычно она отправляла что-то короткое, не длиннее двух-трех строчек, больше напоминавшее некую отчетность: «Я в порядке. Заходил какой-то пугающий бородатый молодой человек, выбирал свадебные кольца с какой-то ну совсем противной девушкой. Говорил, что знал тебя по байкерскому клубу. Попросил передать привет от Зарта. Это что, шутка такая или его и впрямь так зовут?», и отвечать на подобное было трудно, потому что не знаешь, с чего начать. Написать обыденное «я рад за тебя, да, я знаю этого парня и его правда так зовут» и отложить общение на очередные четыре недели? Не слишком любезно в случае с матерью.

В этот же раз под пугающим заголовком «ПРОЧИТАЙ ОБЯЗАТЕЛЬНО!!!» крылось явно нечто длинное и, должно быть, важное. Но заинтриговать Ньюта этим не получилось. В надежде, что обязательное к прочтению письмо немного поднимет настроение, блондин нехотя, словно делая неизвестно кому одолжение, отправился искать ноутбук, держась рукой за стены и изредка встряхивая головой, будто нападавшие на него мысли запутались в волосах.

Ноутбук нашелся спустя минут двадцать, причем в самом предсказуемом месте – под диваном, куда Ньют всегда его засовывал, когда уходил спать. Аккумулятор оказался разряжен, от дальнейших поисков кабеля блондин отказался сразу: когда в голове танцуют искорки, а чужеродная апатия овладевает всем телом, заставить себя сосредоточиться будет весьма трудной задачей. Письмо от мамы сразу забылось, отложилось в долгий ящик и до лучших времен, потому что ничего экстраординарного Ньют от нее не ожидал. Максимум – какое-нибудь пожелание от знакомых из байкерского клуба, которое «ну очень срочно нужно было передать».

Вечер закончился тем, что Ньют смотрел какой-то слишком напичканный ненатуральными спецэффектами фильм, где кровь у людей напоминала кетчуп или томатный сок и лилась ручьями из любой раны, и биологи, наверное, заплакали бы, увидь что-то подобное. Но Ньют биологом не был, а школьный курс давно забыл, и потому тихо и несколько истерично посмеивался над всем, что входило в состав этой непонятной дешевой кинокартины, неизвестно каким образом получившего звание ужастика.

Ньют сегодняшний, только что отправивший курьера домой к Томасу, который наверняка уже был на работе, внезапно вспомнил обо всем этом (почти обо всем: некоторые моменты вечера, проведенного с бутылкой, он воссоздать в голове не смог), и самоироничная ухмылка сама по себе выползла на лицо. О чем он вообще вчера думал? Мамино письмо так и осталось непрочитанным, хотя Ньют получил несколько коротких смс, что случалось безумно редко: мама зачем-то спрашивала, в порядке ли он, на что блондин ответить все-таки удосужился, хоть и довольно кратко, буднично. Про болезнь, конечно же, не упомянул.

Нужно было готовиться к пятничному зачету, запланированному на полдень, добраться до врача как можно скорее, чтобы тот вынес финальный вердикт и сказал, будет ли пациент еще жить, докупить закончившиеся лекарства, зарядить наконец-таки ноутбук и прочитать мамино письмо, наверняка содержавшее в себе что-то важное. Нужно было выкинуть из головы ту дурь, что помешала провести нормальный вечер в обществе бутылки со спиртным. Нужно было сделать много всего.

И обязательно заглянуть в магазин к Томасу.

***

К пятнице удалось привести себя в норму. Ньют больше не вспоминал о резком перепаде настроения, что нахлынул на уже прошедших выходных, перестал наконец шмыгать носом и постоянно кашлять. И, кажется, больше не страдал так от одиночества. Ему стало легче.

– Мы уже думали, что вы не придете сегодня! – один из руководителей курсов, желавший было закрыть дверь, замер на мгновение, пропуская внутрь Ньюта, который слишком быстро бежал по коридору и на повороте наступил на хвост плешивому серому коту. Блондин часто дышал, скидывая с головы капюшон. – Прекрасно выглядите, сэр.

– Ага, спасибо, – отрешенно бросил Ньют в ответ, приземляясь на свободное место рядом с Уинстоном, который неуверенно протянул ему руку для рукопожатия без всякого словесного приветствия. Руку, на которой не было ничего. Блондин постарался не ухмыльнуться, пожал слегка трясущуюся ладонь, которая казалась в несколько раз шире, чем у него.

Уинстон, вместе с которым Ньюту приходилось сидеть отныне на всех зачетах, не включавших задания по практике, предпринимал еще несколько попыток с ним заговорить, но почему-то всякий раз отказывался от этой затеи и ограничивался простым и ожидаемым «привет, как ты»? Сидел все время, уткнувшись в свой листок, и боясь даже задать вопрос или попросить помощи. В этот раз он тоже не выглядел настроенным на разговор, и Ньюту, который от скуки вызубрил, кажется, обе книги до последней запятой, тоже не пришлось отвлекаться.

В кабинете было тихо, словно кто-то умер. Только ручки царапали бумагу и изредка раздавались шепотки на задних местах. Кто-то даже пытался передать листок с ответами через ряд, и Ньют невольно вспомнил школьные времена. Списывание в исполнении вполне взрослых людей забавляло донельзя, потому что, казалось бы, никому, кроме них самих, не нужна была учеба на этих курсах. Но тем не менее люди приходили, люди учились (или не совсем) и списывали, причем до того неумело, что руководители, наблюдавшие за маленькой аудиторией, замерев у стола, расположенного у передней стены, только переглядывались и посмеивались.

Ньют не стал разглядывать черную доску, покрытую меловыми разводами, и специально оттягивать время, дожидаться, пока кто-нибудь выйдет первым. Ему хватило двадцати минут на все вопросы, и он был уверен в каждом процентов на триста. Его, спешащего сдать свой листок, провожали удивленными взглядами. Исписанный с одной стороны мелким почерком белый прямоугольник бегло осмотрели и, увидев, что абсолютно все ответы проставлены, вскинули брови, пробормотали что-то про результаты в понедельник и пожелали хорошего дня. Кто-то из сидящих позади протянули Ньюту руку в прощальном жесте, которую он пожал, чуть нахмурившись и поражаясь неожиданному выражению дружелюбия.

В коридоре Ньют больше не наступил коту на хвост, а незаметно отпихнул его в сторону, на что животное начало истошно орать, а из-за одной из дверей выглянула рассерженная женщина с морщинистым серьезным лицом. Она начала что-то кричать, но Ньют демонстративно заглушил ее голос, вставив в уши наушники и пожимая плечами с беспечным видом в стиле «А что? Это не я. И вообще тот, кто это сделал, во-о-о-н туда убежал».

Он медленно сошел по крыльцу, запрокидывая голову и обращая неизвестно чему сжатую улыбку. Оставалось пройти несколько кварталов, сказать пару добрых слов мистеру Гилмору и заверить его, что с зачетом все хорошо, а к работе он приступит если не прямо завтра, то днем позже. Дальше – пересечь перекресток и по прямой идти вдоль десятков магазинов, пока слева глаза не заметят уже знакомую витрину со слегка криво приклеенными буквами названия и подписью «Книги».

***

– Да куда ты, мать его, ведешь, Томас? Он же врежется! – Минхо вырвал у Томаса из рук телефон, резко наклонил его в сторону, чтобы маленький бегущий человек не врезался в скалу. – Вообще играть не умеешь!

Томас толкнул друга плечом – тот чуть было не слетел со ступеньки, едва удержал мобильный в руках, а персонаж в игре все-таки то ли куда-то упал, то ли во что-то врезался, так и не добежав нужные до рекорда единицы. Минхо всплеснул руками, рассерженно таращась на сидящего рядом брюнета, который потянулся губами к трубочке в зажатом между коленями стаканчике с газировкой. Остающейся свободной рукой выхватил свой гаджет у азиата, предупредительно подняв указательный палец, оторвался наконец от напитка, причмокнул губами, наскоро вытирая капли запястьем.

– Вообще-то, – он нарочно состроил заносчивую гримасу, – я все правильно делал. Это тактика такая.

– Тактика у него, блин, – фыркнул Минхо, доставая из пачки очередную сигарету. Он прижал ее было к губам, но внезапно вскинул руку, почесывая указательным пальцем кончик носа. – Так и скажи, что ты просто не умеешь играть. На рекорд же шел!

– Пока ты у меня телефон не отобрал, – напомнил Томас, стряхивая с плеч осыпавшиеся с ближайшего дерева высохшие частички, совершенно не похожие на семена. – Дай сигарету.

Минхо нерешительно, с подозрением посмотрел на друга, но потом все-таки вытянул руку с пачкой, подсовывая ее Томасу под нос. Томас курил очень редко, в основном когда о чем-то волновался. Когда о чем-то волновался – обязательно либо рассказывал сам, либо лицо выдавало, хоть брюнет и старался держать его кирпичом. В последнем случае нередко приходилось допрашивать, даже не то чтобы из беспокойства, а из любопытства, потому что у Томаса в последнее время с завидным постоянством случалось что-то, о чем он не мог не думать и не тревожиться.

– Рассказать ничего не хочешь? – Минхо щелкнул зажигалкой, вдохнул дым и пустил чуть левее лица Томаса. – Ну, мало ли что у тебя еще могло приключиться.

Томас отрывисто мотнул головой из стороны в сторону, затянулся тоже, глядя на вывеску булочной напротив. Там знакомый ему молодой человек в глупом белом с желтизной фартуке выбрасывал в урну прозрачные упаковки, прижимая плечом к уху телефон. Голос у него был громкий, легко доносящийся до входа в книжный, но ни о чем интересном он не говорил: в речи его то и дело повторялось надоедливое «да, конечно», и Томас даже захотел сосчитать, сколько раз Галли это произнесет, но не успел. Галли глянул на него исподлобья и скрылся в здании, вытирая ладони об и без того не блещущую чистотой ткань.

– Не хочешь еще сыграть? – Минхо, видимо, пребывал не в том настроении, чтобы задаваться вопросами, почему Томас курит, почему увиливает от ответов и далее по списку. Он достал из кармана собственный телефон, неприлично большой даже для его далеко не крошечных ладоней, и заговорщически подмигнул сидящему справа брюнету. – Спорим на десятку, я продержусь дольше?

Томас зажал недокуренную сигарету зубами, вцепился пальцами в экран мобильного.

– Агха, не дождешььшья, – прошепелявил он. Он стиснул сухую ладонь Минхо, принимая условия спора.

Ньют все это время стоял у фонарного столба, насмешливо глядя на двоих парней, которые бешено вертели телефонами из стороны в сторону, а сигареты у них между тем дотлевали, зажатые губами. Томас никогда не говорил об этом – как он его назвал? Минхо? – парне. Ньюту довелось встретиться с ним только единожды: в тот день, когда он впервые заглянул в книжный, этот псих влетел внутрь со сверхзвуковой скоростью, чуть не перелетел через прилавок и громко назвал гигантский список всего, что было нужно. Ньют тогда посмотрел на него осуждающе, вернул на полку взятую оттуда книгу и быстренько вышел, не привлекая к себе внимания.

Сейчас же эта ходячая баллистическая ракета поспорила с Томасом на десять баксов, что продержится живым дольше в игре на мобильном. Детский сад. Мимо прошла группа ребят лет одиннадцати, которые, увидев яростно нажимающих пальцами на экраны парней, расхохотались заливисто, крикнули что-то задиристое, но Минхо хладнокровно вскинул вверх освободившийся на доли секунды средний палец, а Томас, заметивший жест краем глаза, не сдержал усмешки. Мальчишки продолжали докапываться какое-то время, спрашивая, что за игра, какой рекорд и прочее вполне ожидаемое, но Минхо с Томасом каменно и сосредоточенно молчали, переговариваясь вполголоса о чем-то между собой. Детям надоело оставаться игнорированными – они ринулись к узкой двери магазина с мороженым, что-то наперебой обсуждая.

Спустя доли секунды, когда Томас, с визгом выронив сигарету и мгновенно втоптав ее в бетон подошвами кедов, взмахнул рукой с телефоном и раздосадованно подпер лицо рукой, заглядывая приятелю в экран, Ньют вспомнил, что не зря вернул ему деньги за книги – Томми хотя бы не уйдет в минус. Минхо повертел телефоном еще несколько секунд – чисто для вида, раз десятка все равно уходила ему, – и потом демонстративно позволил персонажу влететь в стену, повертел обозначенными на экране цифрами результата и вытянул ладонь, несколько раз сжал и разжал пальцы, требуя выигрыш. Томас с актерским вздохом и потускневшим видом проигравшего в таком глупом соревновании отдал азиату купюру и снова потянулся к трубочке в газировке.

Ньют оторвался наконец от столба, оправил длинные рукава тонкой кофты (он до сих пор с трудом понимал, как ему удается ходить в чем-то помимо футболок в месте с довольно жарким климатом) и неспешно, словно занятый своими делами прохожий, проследовал к крыльцу.

– Давно не виделись, – обращался он, само собой, к Томасу. С азиатом они не были формально знакомы.

Томас, вскинув голову на знакомый голос, в мгновение ока вскочил на ноги, выкрикнув чрезмерно громкое «Ньют!», заставившее обернуться некоторых незнакомцев. Опустевший стаканчик слетел на землю и откатился кому-то под ноги, расплескивая последние капли из-под слетевшей пластиковой крышки. Руки брюнета инстинктивно поползли вверх, будто намеревались Ньюта обнять, но немедля опустились и вцепились пальцами в ткань футболки. На лице Томаса расцвела обрадованная улыбка, такая знакомая и привычная. Без которой Томаса представить было трудно.

– И я тоже рад видеть тебя, Томми, – Ньют несмело, поколебавшись секунду, вытянул руку. Чисто механически – правую. Ее Томас сжал осторожно, точно боясь сломать все находящиеся под кожей кости, и быстро отдернул свою слегка мокрую, но горячую ладонь. Глянув Томасу за плечо, Ньют заметил чуть прищуренные, глядящие с подозрением и толикой хитрости карие глаза – азиат явно наслышан был о нем и теперь рассматривал пристально, как строгий отец, к которому дочь привела парня на знакомство.

– А-а-а, я же вас… это… не представил, – речь у Томаса отчего-то стала сбивчивой, когда он повернулся полубоком к темноволосому приятелю, все еще сидящему на крыльце и досасывающему фильтр затушенной сигареты. Теперь Ньют видел его целиком: парень на вид был крепкий, но не из тех, кто за горой мускулов выглядят устрашающе. Хоть и пялился он на Ньюта в открытую, оттянув слегка уголок губ, но особого отвращения, какое случается иной раз, когда видишь абсолютно незнакомого человека, автоматически чем-то отталкивающего, блондин не почувствовал. Постарался кивнуть учтиво и не ответить парню зеркальным отражением его ухмылки. – Минхо, это Ньют. Ньют, это Минхо.

Томас отступил назад, уперев руки в бока и переводя взгляд с одного друга на другого. На Минхо, впрочем, смотрел чуть дольше, стиснув губы.

– Приятно познакомиться, – Минхо наконец поднялся с земли, небрежно отряхнул зад и по-медвежьи крепко пожал Ньюту руку, не без удивления осматривая его светлую кофту непонятного цвета.

– Взаимно. Я…

– Вы сюда? Что-то хотели? – Томас прервал так и не начавшийся толком разговор, обращаясь к мужчине лет тридцати, который остановился у витрины и заглянул внутрь через стекло. Прижаться носом ему мешал длинный козырек кепки.

– У вас есть что-нибудь из литературы восемнадцатого века? – несмотря на простой, обывательский вид, говорил он заносчиво, со скепсисом, как переодетый в мирское граф, и при этом постоянно проводил указательным пальцем по коже, разграничивавшей жесткие рыжеватые усы и верхнюю губу.

– Да, конечно, я покажу, – Томас, пропустив покупателя в магазин, повернулся к друзьям, состроил малопонятную гримасу и жестом попросил подождать его. Оставил Минхо и Ньюта наедине друг с другом и необходимостью продолжить знакомство.

Минхо, беспечно зевая, плюхнул тяжелую руку Ньюту на плечо, и блондин, может, слишком сильно им дернул, стряхивая лишнее прикосновение. Глянул на азиата с практически жалостливым выражением, сдвинув брови к переносице.

– Я тебя знаю, кстати, – Минхо указал Ньюту на лицо пальцем. Руку с плеча все-таки убрал. – Томас постоянно о тебе что-нибудь говорит. На автомеханика учишься?

Ньют не стал задаваться вопросом, что именно Томас о нем рассказывал, и поэтому буркнул что-то, похожее на «ага», сопроводив ответ коротким кивком. Черт. Скорее бы Томас вернулся. Без него стоять рядом с этим подозрительным типом было не особо приятно. Да и Минхо, судя по кислому лицу, тоже не знал, что бы еще ляпнуть. Вел он себя несколько дергано: то опускал руки к карманам, шаря в них в поисках чего-то, то проводил пальцами по шее, подцепляя кончики темных волос, то переводил глаза на дорогу, словно ожидая, что возле обочины вот-вот притормозит давно ожидаемый автомобиль. Ньют с его безмятежно полуопущенными веками выглядел восковой фигурой по сравнению с ним. И цвет кожи тут был не при чем.

– А ты кем работаешь? – подал наконец голос Ньют. Надо же было спасать неловкую ситуацию, чтобы не выглядеть застеснявшимися детишками, когда Томас вернется.

– Не спрашивай, – отмахнулся Минхо. – Грубо говоря, в дыре полной работаю, – он снова вынул пачку с сигаретами. – Будешь?

– Не, спасибо, – Минхо в ответ убрал пачку обратно, так и не закурив.

– Томас тоже всегда “не, спасибо”, – неизвестно откуда азиат достал длинную упаковку ирисок. Предложил и их тоже, и Ньют отказался снова. – Где его там носит?

Он заглянул в магазин, стараясь как можно тише звенеть надоедливыми колокольчиками на двери. Томас как раз принимал у покупателя деньги. Завидев Минхо, он попросил друга подождать еще немного, учтиво улыбнулся мужчине, вышедшему, видимо, как раз из интересовавшего его восемнадцатого века. По привычке посмотрел на ничем не скрываемую дату на руке и тут же виновато опустил глаза, словно без спроса подглядев что-то личное.

02.10.ХХХХ

Черт. Ему уже, кажется, за тридцать, а он до сих пор не встретил никого. Томас даже жалостью проникся немного к этому не самому приятному типу.

– Благодарю. Хороший у вас магазин, собственно, – мужчина, приняв пакет с покупками, оглядел бегло ближайшие полки, считывая с корешков названия и фамилии авторов. – Думаю, буду заходить чаще, – он опять царапнул ногтем по коже над губой. – Если что, есть ли у вас сборники раннего Шекспира?

– Навряд ли. Но у нас действует система заказа. Можем оформить, когда вам понадобится, – Томас как можно незаметнее выглянул из-за плеча мужчины, посматривая на двух друзей, которые, стоя рядом друг с другом, поначалу обсуждали что-то, но в мгновение ока умолкли, словно не зная, о чем вести беседу.

– Это, собственно, хорошо. Обязательно зайду, обязательно… – бормотал мужчина, отталкивая дверь плечом и просачиваясь наружу. Томас семенил вслед за ним, сгорая от нетерпения.

Ньют абсолютно не был похож на того сомнительно живого парнишку, который пропустил Томаса в свой дом полторы недели назад. Не выглядел больше жалобливо и болезненно настолько, что его хотелось укутать в сотню одеял, напичкать медом, апельсинами и чем-нибудь еще сладким.

Томас снова – в тысячный раз за последние дни – пожалел, что не приехал к Ньюту на выходных: боязнь оказаться надоедливым перевешивала любые желания, не давала толком действовать. Может, это глупо было – сторониться друг друга и в то же время как ни в чем не бывало заявляться к кому-нибудь из них домой, болтать о чем-нибудь, как старые друзья. Отношения до боли странные, труднопонимаемые, но не лишенные собственного шарма.

– Вы как тут? – Томас толкнул рукой дверь магазина, вышел на иссушивающую жару и по привычке оттянул ворот футболки – лишь бы липкое от пота тело ощутило каплю прохлады, оставшейся за дверью.

– Я предлагаю сходить в бар, – Минхо выдал это неожиданно – видимо, идея пришла на ум только что. Ньют и Томас одновременно подняли на него вопрошающие взгляды. Почти одинаковые в своем выражении, как заметил про себя азиат. – Почему бы и нет? За знакомство, ребят. По стаканчику пива.

Ньют глянул на Томаса в нерешительности, будто решение зависело именно от него. Томас в свою очередь перевел взгляд на Ньюта, пожал плечами и сказал свое весомое «ну да, а почему бы и нет?». Блондин задумался, уставившись в прозрачное полотно витрины и вылавливая в бликах и отражениях прохожих оттенки книжных обложек.

– Я недавно пил уже, – признался Ньют. Он очень боялся перебрать и снова впасть то полудепрессивное состояние, воспоминания о котором до сих пор заставляли содрогаться от отвращения к самому себе. Бровные дуги у Томаса на этих словах взметнулись вверх, превращая его лицо в сплошную маску нескрываемого удивления и любопытства. – Что-то неохота.

– Да ла-а-а-адно, – протянул Минхо, снова собираясь было положить руку на плечо Ньюта, но в ту же секунду ее убирая. – От одного, – он для наглядности поднял вверх палец, – всего лишь одного стаканчика тебе плохо не будет. Я покажу крутое место, где тихо и пиво на разлив охрененное. Надо же друг друга получше узнавать.

– Давай, Ньют, – активизировался Томас. Он даже сделал попытку толкнуть Ньюта в плечо, но вышло это до смешного неуверенно и боязливо и не могло не ускользнуть от внимания всех троих. – Встретимся на том перекрестке после шести, – он указал кивком головы направление, – потому что у меня, ребята, в отличие от вас, рабочий день еще не закончен.

Минхо хлопнул Томасу по ладони, попутно бормоча нечто нескладное, но ядовитое. Ньют уловил в его словах только одну фразу – «кто тут самый большой лентяй, так это ты, Томас. Хотел бы я такую работу иметь». Брюнет отвечать на это не стал – ему хватило только показать язык уже уходящему приятелю, который даже не удосужился попрощаться. Минхо напоследок наградил Томаса видом своего среднего пальца, прижимающего к указательному очередную сигарету. Затем азиат, опомнившись, обернулся, объяснил, что дойдет кое-куда, но к шести обязательно будет ждать их обоих на перекрестке. Потряс кулаком в воздухе и подмигнул кому-то из них, но кому именно – осталось загадкой вечера.

Ньют стоял с Томасом рядом, провожая взглядом Минхо.

– Ничего такой парень, – как бы невзначай заметил блондин, – я так предполагаю, мы поладим.

У Томаса на воротнике футболки – большие влажные полукруги пота. Он щедро облился туалетной водой и дезодорантом, чтобы перебить неприятный запах, но нос это смешение абсолютно разных ароматов не резало: оно будто растаивало в воздухе, запекалось на солнце. Темные волосы, тоже мокрые, отражали яркий солнечный свет, кудрявились слегка на кончиках. Плечи то и дело слабо дергались, будто стряхивали что-то. Наверное, Томас нервничал слегка, и тело его само об этом говорило, когда язык не готов был объясняться.

Стоило Ньюту перевести взгляд, его глаза даже не встретились, а врезались в Томасовы темные радужки, что даже не приглядывались, а в своем роде любовались чем-то, что могло быть в нем, Ньюте, примечательным. Будто давно нашли в нем что-то примечательное и теперь, соскучившись по этому, не могли насмотреться. По постепенно разбегавшимся во внешних уголках глаз морщинкам блондин понял, что Томас снова улыбался, но опустить зенки на пару сантиметров ниже попросту не мог: это казалось трудом непосильным.

– Я рад, что тебе лучше, – голос приглушенный, почти шепчущий, – Ньют.

– Да, спасибо, – Ньют попросту не подобрал иных слов. Собственное имя, произнесенное на как минимум два тона ниже, отдельно от остальных слов, резануло уши, заставило внутри что-то съежиться, судорожно протолкнуть глубже в горло застрявший комок, из-за которого голос звучал чрезмерно жалко. – Значит, после шести?

– Ты не останешься? – по интонации Томаса можно было сказать, что он разочаровался немного.