Текст книги "Trust me (СИ)"
Автор книги: Ray_Pokemon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
Ньют расхаживал по мастерской, касаясь ладонью всего, что находилось в поле досягаемости. Тонкие дорожки, нарисованные пальцем, струились по покрышкам, так и не выброшенной порванной резине, капотам оставленных на ремонт авто, канистрам с бензином, уходили завитками на ворота, выделяли из пыли лица на фотографиях молодости Гилмора. Так Ньют пытался направить мысли в нужное русло, чтобы объяснить, что именно требуется от Алби. Приятель слушал его внимательно, настороженно, временами изрекая понимающее «угум», но воздерживаясь от всяких эмоциональных возгласов и комментариев. Чем больше Ньют говорил, тем сильнее напрягалось нутро. Он знал, что Алби не откажет, потому что никогда никому не отказывал, но все же ощущал себя крайне неуютно: не любил просить одолжения и вообще каким бы то ни было образом показывать, что не способен справиться самостоятельно. Своя уязвимость в некоторых случаях казалась слабостью, причем слабостью позорной, которую нужно прятать, запирать на все замки и никому не показывать.
Стоило Ньюту закончить, как Алби демонстративно откашлялся, снова выкрикивая нечто обрывистое невидимому человеку.
– Сделаем все, что в наших силах, – заверил он Ньюта, – своих не бросаем. И ты правильно решил устроить ей переезд к себе. Она дико переживала в первые месяцы после твоего отъезда, поверь, – в любой другой раз Ньют фыркнул бы скептично, но не сегодня, – сама не своя ходила. Я к ней частенько наведывался, когда еще… время имелось. Видок у нее в такой был, будто она тебя схоронила два дня назад. Я догадывался, что что-то у нее в последние дни неладно, но она ничего не рассказывала. Сразу ясно, в кого ты такая зараза.
– Пошел ты, – Ньют обернулся: на подъездную дорожку въехал Минхо, у которого изо всех окон, как обычно, орала музыка. – Не-не-не, это… друг с обеда вернулся. Как там остальные?
Остальные полчаса Минхо не сводил с разговаривающего Ньюта глаз, в одиночестве пытаясь расковырять что-то под капотом допотопного пикапа. Ньюту докладывали обо всем, что произошло в байкерском клубе – раньше об этом он не спрашивал – за последние несколько месяцев. Кто-то систематически платил штрафы копам за нарушение скорости, некоторые особо бесстрашные личности устраивали гонки на улицах посреди рабочего дня, когда улицы перегружены, кто-то в пьяном состоянии влетал в столбы или съезжал в кювет. Про какие-либо серьезные происшествия – а такие наверняка случались не единожды – Алби отмалчивался, маскируясь под политкорректного. Рассказал о каких-то двух сумасшедших девчонках, покрытых татуировками, которые присоединились к клубу несколькими месяцами ранее, в ремонте байков разбирались не хуже самых опытных… и заострил на них свое внимание минут на пять. Настолько заострил, что Ньют последние восхищенные реплики слушал вполуха, тихо переговариваясь с Минхо. В целом его заверили, что все прекрасно, как раньше. Не забыв упомянуть, как многим не хватает Ньюта.
О том, что он снова сел на мотоцикл, Ньют так и не осмелился рассказать.
– Так значит, – Минхо вытер лицо относительно чистым полотенцем и потянулся за пачкой сигарет. – Все в ажуре? Они научат твоего папашу уму-разуму?
– Ага, – Ньют выпрямился, потирая затекшую спину. Ему протянули сигарету, которую он долго сверлил взглядом, но все-таки не принял. – Правда, я не обговорил, каким образом это нужно сделать, – заметил он. Мрачно, с заговорщическим видом. – Оставлю это им самим. Но, мне кажется, их методы более чем действенные. Я бы даже сказал, убойные.
Они заняли два ящика. Минхо – медленно и с наслаждением затягиваясь, Ньют – глазея на друга и о чем-то явно задумавшись. Азиат полез в карман, извлек оттуда новую пачку с ирисками. Повертел в руке, будто увидев впервые, загадочно хмыкнул и убрал упаковку обратно. Правда, она тут же вылетела и чуть было не упала в широкое горлышко открытой канистры – Минхо своевременно поймал ее. Ньют продолжал за ним наблюдать, ощущая себя ученым, который смотрит через экран за каким-нибудь диким африканским животным, которое домогается до сделанной на манер камня камеры.
– Ну, и что теперь? – Минхо положил упаковку с ирисками на ящик рядом с собой. – Когда планируешь известить мать о положении вещей?
– Пока не знаю, – пожал плечами Ньют. – Когда она согласится.
– И ты говоришь «когда», а не «если», – подметил Минхо, указывая на блондина пепельным кончиком с будто бы надетым на него ярко-оранжевым тонким кольцом.
– Именно.
Мысли его заняло другое: переезд к Томасу. Это отныне казалось чем-то обязательным, неизбежным. Чем-то, что должно произойти в очень скором времени без какой-либо моральной или физической готовности Ньюта. Им двоим на самом деле не в новинку было жить вдвоем – вспомнить те несколько дней, что Томас охранял психическое состояние Ньюта, отгоняя всяческие приступы, панические атаки и прочее. Или те редкие, но тем не менее случавшиеся время от времени вечера, когда кто-то из них приходил к другому домой и задерживался не на час или два, а на всю ночь. И большую часть следующего дня в придачу.
Переезд к Томасу поставит жирную точку. Все прежние вопросы обзаведутся наконец необходимыми ответами, недосказанности выльются в слова, пути сойдутся, чтобы никогда не расходиться.
Хотел бы Ньют знать, от чего его трясет, пусть даже совсем слабо: от волнения ли, предвкушения чего-то безмерно счастливого или же, наоборот, от теперь кажущегося странным нервоза.
Минхо, мгновенно заметив отразившееся на лице друга безмолвное переживание, толкнул его в плечо, угощая ириской. Он хоть и не обладал безошибочной телепатией или проницательностью, позволявшей прочитать все мысли и эмоции до единой по одному только изгибу бровей или морщинам на лбу, но попытался хотя бы на мгновение вырвать Ньюта из забытья:
– Не боись, чувак, все образуется.
И Ньют ему в этом верил.
***
Во время следующего звонка Алби обошелся одной фразой: «Мы все сделали». Причем прозвучала она загадочно, зловеще, будто где-то на улицах Лондона совершили жестокое убийство, а газеты, пытаясь переплюнуть друг друга в сенсационности передаваемой информации, пестрели заголовками, один красноречивее другого. Выведать подробности Ньюту не удалось: ему объяснили, что не стоит в них вдаваться, чтобы лишний раз не переживать. Парень, хоть и почуял что-то неладное, все-таки понадеялся на относительную сознательность бывших товарищей по клубу и постарался уверить самого себя, что ничего слишком серьезного с его отцом не произошло. При всей своей склонности к бесправию никто из байкеров не хотел попадать за решетку.
– Он слишком борзо себя повел, – мрачно изрек Алби. – Не умеет язык за зубами держать, когда нужно. И, ты мне уж поверь, на него наши запугивания подействовали лишь временно. Поэтому лучше тебе поспешить.
– Приму к сведению, – одним глазом Ньют смотрел в экран ноутбука, где высвечивалось очередное сообщение от мамы. Теперь уже о недавних событиях, дошедших до нее практически сразу. Она, что удивительно, вовсе не злилась. Ньют ожидал худшего.
– Желаю тебе удачи, приятель. Не пропадай надолго, хорошо?
Ответного прощания Алби не дождался и отключился. Ньют слушал короткие гудки в трубке, пялился в экран, не замечая букв, которые расплылись по белому фону змейками неразборчивых изречений, напоминавших какую-то абракадабру на незнакомом языке.
Вот оно, значит, как? Он убежал от прошлого: от прежней жизни, друзей, матери, – а теперь вот оно, стоит себе у порога, как родственник, которого никто не ждал, но и выгнать за дверь нельзя. Дышит в затылок, навалившись сзади на спинку стула, будит в голове казавшиеся ненужными, излишними воспоминания. Только теперь Ньют его не боялся, не отталкивал, не сторонился, а принимал. Сколько он ни старался вычеркнуть то, что оставил за спиной, оно всегда находилось запредельно близко, готовое в нужный момент проявиться.
Ньют поднялся, оставив ноутбук на столе. Затекшие ноги взвыли тягучей болью в мышцах, а та, что прихрамывала, и вовсе, наверное, собиралась по-быстрому окоченеть и отвалиться. Парень проковылял к ящичку, где в пустой баночке из-под специй находилась старая фотография. Какие только глупости не совершишь по пьяни, доказывая самому себе, что делаешь нечто важное, значимое! Ньют подцепил пальцами крышку баночки и извлек фотографию, покрывшуюся остатками некогда хранимых в емкости специй.
На месте сгиба образовалась длинная, морщинистая белая полоска, отсекавшая изображенному Ньюту половину руки и заодно отделявшая приятелей друг от друга. Ньют потер ее о джинсы. Он все еще виделся совершенно другим самому себе, но для чего, если не для сохранения образов прошлого, которые кажутся чуть привлекательнее тех, что живут в настоящем, нужны фотографии?
«Если Томас не воспротивится, я точно снова отращу волосы», – пробубнил Ньют, закрывая шкафчик. Фотографию он решил вернуть обратно на полку. Только сначала вложить ее в книгу потолще и выпрямить хоть немного.
О недочитанном сообщении он вспомнил лишь когда ноутбук тренькнул, извещая о близкой гибели аккумулятора. Ньюту пришлось повозиться с поиском кабеля и подключением ноутбука к розетке, и только после всех этих нехитрых махинаций ему удалось-таки завалиться на диван, укутавшись в плед, и продолжить чтение.
До мамы известия, как оказалось, дошли практически сразу: Алби недолго думая заявился к ней в ювелирный и разложил по полочкам всю ситуацию. Терпеливо выслушал все причитания, бессмысленные угрозы и эпитеты, красочно описавшие его поступок, а в конце не пожадничал и подставил крепкое плечо для слезоизлияния. Ему многое наговорили, многое поведали. Многое из того, что не должно было дойти до кого-либо еще, даже до Ньюта. Под конец, когда напускной гнев улетучился, все грубое выпарилось, Алби долго и не переставая благодарили.
«Я тебе не рассказывала об этом, но твой отец угрожал мне. Говорил, что связи у него еще сохранились, что я с его легкой руки потеряла бы работу, если бы не давала ему деньги. И я теперь так боюсь, что меня начнут искать! Я не знаю, что с ним сотворили твои дружки из клуба, но я правда боюсь, Ньют. Я бы очень хотела, чтобы ты приехал, но примерно догадываюсь: не сможешь.»
Ньют хотел было сразу же, не дочитывая, написать ответ, поведать ей о своих планах насчет переезда. Но его внимание привлек следующий абзац, совсем короткий, но колючий, как шипы у розы.
«И ты был прав, во всем прав. Нет никаких соулмейтов… или, может, все же есть, но не так, как у меня. У меня все как-то неправильно. Не так, как должно быть на самом деле. Теперь я прекрасно понимаю, почему ты называл это все чушью. Прости, что осуждала тебя за это.»
Ньют ожидал, конечно, что из-за ситуации с отцом в маме многое переменится. Но не мог и подозревать, что она откажется от того, во что слепо, по-детски наивно и преданно верила все эти годы. Несколькими месяцами ранее такая фраза потешила бы его самолюбие, но явно не сейчас, когда уверения его самого дали трещину и держались неизвестно на чем.
Ньют заулыбался, набирая ответ.
«Мне очень многое нужно тебе рассказать.»
***
Переезд матери Ньюта запланировали на начало декабря.
«Почти ровно через год после тебя, Ньют!», – комментировал Гилмор, в один из дней заглянувший в мастерскую. Мужчина долго и восторженно разговаривал сам с собой, прохаживаясь взад-вперед по своим владениям, и нахваливал работу, проделанную Минхо и Ньютом. Облюбовал отремонтированный с нуля мотоцикл, напрочь забыв о том, что некогда был солидарен с Томасом по поводу столь сумасбродной идеи. Снова напомнил Ньюту о гражданстве.
– Может, раз вы съезжаетесь, поженитесь сразу? – хихикнул Минхо, уворачиваясь от метившей ему в лицо тряпки. Мистер Гилмор опустился в кресло, тоже посмеиваясь. – А что? Это, конечно, не факт, но грин-карту можно получить быстрее.
– Пошел ты, – фыркнул Ньют. – Кто так делает ради гражданства?
– Хочешь, чтобы по любви, да? «В болезни и здравии, в горе и в радости…»?
– Иди нахрен, Минхо, – Ньют отвернулся, скрывая улыбку, так и норовившую расцвести на лице.
С переездом же к Томасу Ньют временить не стал. Ноябрь обещал быть загруженным донельзя. Последние недели курсов, последние зачеты, нескончаемая практика, получение липового сертификата, который можно было использовать, разве что, вместо подставки под горячее в обеденное время – все навалится разом и в огромных количествах, не оставляя места для житейских мелочей. В декабре из Англии прилетала мама, и более-менее уняться и успокоиться все должно было ближе к Рождеству. От всего этого у Ньюта постоянно болела голова, он слишком мало спал, озадаченный всем тем, что ему предстояло, бесконечно нервничал, злился, и переезд к Томасу стал некой отдушиной. Присутствие Томаса успокаивало, отрезвляло. И Ньют, казалось, не мог и мечтать о большем.
В один из дней, когда Ньют появился у Томаса на пороге с последними сумками, набитыми как попало всем, что можно было вынести и казалось Ньюту достаточно важным, он столкнулся в коридоре с женщиной, которую видел лишь дважды на одной и той же фотографии, стоявшей на полке. Ньют узнал ее сразу же, несмотря на то, что годы забрали многие признаки ее молодости. В частности по улыбке, которая отразилась у женщины на лице. Совсем как у Томаса, такая же яркая и обворожительная.
– О, ты, наверное, Ньют? Ну, что ты топчешься на входе, проходи-проходи! Я тебя, наверное, врасплох застала, но ничего, я так, на пару дней заглянула! – и она, беспечно махнув рукой, скрылась в ванной. За ней стелился приятный запах парфюма и выпечки. Ньют проводил ее удивленным взглядом, не замечая усталости и ноющей боли в руках, по-прежнему стискивавших неудобные матерчатые ручки сумок.
Ньют заглянул в кухню-гостиную, где Томас, закинув ноги на стул по правую сторону от себя, прожигал взглядом телевизор. Заметив Ньюта, брюнет подскочил, чуть было не смахнув со стола фужер с чем-то темно-красным – наверняка вином, – и кинулся помогать. Он выхватил одну сумку у Ньюта из рук и поволок в спальню, громко тараторя:
– Прости, что не сказал, мама совершенно внезапно приехала. Думал, что для тебя это приятным сюрпризом будет. Она на пару дней всего. Правда, потом снова приедет. На День Благодарения – обещала же. Не смогла совладать с любопытством. Ты, надеюсь, не злишься? – Томас поставил сумку на пол и обернулся. Ньют отрицательно помотал головой.
– Вовсе нет, – блондин пожал плечами, оглядывая комнату. За последние несколько дней она превратилась в настоящий склад разномастных коробок, пакетов, сумок. Ньют даже представить не мог, что вещей окажется настолько много, что перенести их одним разом не получится. И все то время, что он заполнял и без того не очень большую (а теперь и вовсе уменьшившуюся раза в два) квартиру Томаса своим добром, его не покидало странное, неописуемое чувство. Некое смятение, нерешительность – не слишком ли поспешили они с решениями? – и вместе с тем чудная, незнакомая радость. Словно он ждал этого с нетерпением не одно столетие и наконец-то получил желаемое.
– Так значит… – Маргарет (она не позволила Ньюту называть себя по фамилии) отпила из своего бокала, – твоя мама переезжает сюда в декабре? Как жаль, что я тому времени уже вернусь в Нью-Йорк. Но, надеюсь, мы сможем устроить какой-нибудь семейный ужин на Рождество. Что может быть лучше знакомства с новыми членами семьи в такой замечательный праздник, правда, Том?
– Хватит меня так называть, – проворчал Томас. Он налил вина и Ньюту, который поначалу отказывался, но под очень убедительным давлением мамы Томаса все же сдался. На один бокал.
– Да ладно тебе! Он, между прочим, – она обратилась к Ньюту, шутливо понизив голос до шепота, – стал канючить совсем недавно. В детстве он очень любил, когда я его так называла. Небось, – она улыбнулась и снова посмотрела на сына, – когда Ньют так тебя зовет, ты млеешь, да?
Томас откашлялся.
– Он зовет меня Томми, – выдал он, замечая краем глаза, как Ньют медленно сползает под стол, пряча лицо за бокалом и делая вид, что разглядывает в нем вино.
– Как это очаровательно! – воскликнула Маргарет, смахивая с лица темные, слегка волнистые волосы. – Нет, ну правда, очаровательно!
С Маргарет невозможно было долго молчать. Если тишина держалась дольше десяти секунд, женщина обязательно спрашивал что-нибудь такое, что легко развивалось в долгую, непринужденную беседу. Лишь изредка, правда, ей удавалось произнести что-нибудь такое, от чего Томас и Ньют неловко переглядывались, надеясь, что вспышки красного не покроют щеки. И рядом с ней, с Томасом, который незаметно взял его за руку под столом и поглаживал большими пальцами костяшки, Ньют чувствовал себя как ребенок, окруженный любящей семьей. Вино, хоть Ньют и не любил его, казалось на редкость хорошим, бордовый вечер плескался в нем и пах привезенными с крошечной кухни в домике, расположенном в пригороде Большого Яблока, булочками с корицей. Ньют млел и старался не закрывать глаза надолго, чтобы не уснуть ненароком, успокоенный миролюбивыми разговорами.
Ему хорошо. Им хорошо. И будет хорошо еще долго.
***
Jason Gray – Good To Be Alive
– Даже не вздумай, – Ньют помешал Томасу затянуться, забрав у того сигарету. Вместо этого закурил сам, с пафосом выдыхая дым, – у тебя же сердце.
– Когда это ты мне в няньки нанимался, я не понял? – Томас, фыркнув, достал вторую сигарету. Ньют не стал ему мешать.
С балкона взору представал кутавшийся в рваную шаль сумерек город. Кромка океана цеплялась за горизонт на самом его краю, освещенная прибрежными фонарями набережных и пляжей. Огни вспыхивали, как фейерверки под Новый Год, целыми группками, похожими на упавшие и приклеившиеся к зданиям расплющенные до формы прямоугольников звезды. Вывески магазинов, улицы, узкие переулки, деревья украшались к Хеллоуину. Люди бежали по тротуарам, нагруженные пакетами, откуда нередко выглядывали кончики ведьминских шляп, светлые ткани для костюмов призраков и прочие необходимые для праздника вещи. Томас пообещал потащить Ньюта в один знакомый магазинчик, где он всегда отоваривался перед Хеллоуином, и нарядить во что-нибудь среднее между «чрезмерно очаровательным» и «пугающим до усрачки». Ньют не противился, хоть и не понимал, что общего может быть между этими двумя понятиями и в какое безобразие получится, если их соединить.
– Холодает что-то, – Ньют поежился. Потянулся было за кофтой, оставленной на ручке старого кресла-качалки (оно едва помещалось в узкое пространство балкона и оттого не могло качаться совершенно), но Томас опередил его: накинул на плечи колючее одеяло, которым наверняка укрывал еще свои игрушки в возрасте лет этак трех.
Томас потушил сигарету и, щелкнув пальцами, выбросил окурок.
– В Лондоне же в это время холоднее, разве нет?
– Ну, знаешь, – Ньют усмехнулся, – к хорошему быстро привыкаешь.
Томас кивнул. Вот и думай теперь, что именно Ньют имел в виду. Действительно ли только погоду или еще что-то, более глубокое, тоже?
Обстановка располагала к долгим, приторно-романтичным разговорам, но у них что-то не клеилось. Не клеилось, как и на протяжение тех нескольких месяцев, что они бегали друг от друга, словно бы невзначай сталкиваясь и врезаясь лбами до синяков, затем расходясь снова, а потом опять сталкиваясь. Любой нормальный человек наверняка покрутил бы у виска пальцем и задался риторическим вопросом «А на кой-черт оно надо?» (по крайней мере, окажись Томас сторонним наблюдателем, он точно бы так подумал), глядя на это безумие. Но оба они отчего-то не жалели, что все так сложилось и развернулось.
К Ньюту вернулось прошлое. Алби звонил чаще. Мама писала тоже чаще, окрыленная идеей поскорее переехать в Америку. Весной Ньют намеревался снова сесть на байк и научить вождению Томаса. Воспоминания об аварии практически его не посещали, но если и зажигались в памяти, то больше как бенгальские огни: ярко, но безболезненно и на чудовищно короткий промежуток времени. И Ньют этого огня не боялся. В кои-то веки.
Томас хотел сказать многое, но все никак не мог себя заставить. Думал, что это выйдет слишком сопливо, слишком сладко, как в фильмах, где романтика до того преувеличена, что никакой мечтатель не поверит, что такое и впрямь случается. Думал о том, как хочет испытать самое лучшее только с Ньютом. Фондю на пляже посреди ночи, путешествия в фургонах по всей Америке, дешевое пиво в придорожных пабах, зрелище Гранд-Каньона и Рождество. Настоящее, со снегом, жареной индейкой, Санта Клаусами в торговых центрах, смешными свитерами красно-белого цвета и кучей подарков. Как хочет увидеть и попробовать настолько много всего и сразу, что никакой жизни, даже самой долгой, не хватит. Со временем он обязательно выскажет все это Ньюту, заставит его умиленно улыбаться и в шутку обзывать его «чертовым идеалистом». Когда-нибудь потом, не сейчас.
На желание Ньюта отрастить волосы Томас ответил уже некогда произнесенной шуткой про толстых мужиков с бородами до пупка и патлами до задницы. Но потом все же добавил, что с удовольствием бы поглядел на Ньюта в таком виде. Умолчал только, что хотел бы хотя бы иногда их подолгу расчесывать после душа. Оставил подобное до лучших времен, когда план Ньюта придет в исполнение.
Ньют развернул левое предплечье запястьем вверх. Посмотрел на дату, опутанную, как лианами, стеной из татуировок. Бесцеремонно взял Томаса за руку и прижал его предплечье к своему так, чтобы абсолютно одинаковые даты, как две картинки рубрики «Найди отличие» в журнале, копировали одна другую.
– Все еще думаешь, что это случайность? – осторожно поинтересовался Томас.
– Не просто случайность, – поправил его Ньют, – а счастливая случайность. Пожалуй, самая счастливая из тех, которые когда-либо были и когда-либо будут.
О том вечере они оба помнили по измятым в поцелуях губах, что впитали в себя запах никотина, по неуклюжему вальсу под что-то медленное, раздававшееся из машины, припаркованной внизу, мягкой ночи, медленно падавшей с небес. Каждый отдельно – по чему-то своему. Томас – по звездочкам в глазах Ньюта, колючему старому одеялу с подпаленным уголком, которым Ньют обмотал его, прижимая к себе, и по многочисленным прикосновениям, которые никто больше не ограничивал и не считал вероломным вторжением в личное пространство. Ньют – по теплым рукам, что наконец-то поймали его после долгого полета в глубину пропасти, по медово-сладкому шепоту, щекотавшему шею, и по ощущению необычайной легкости, словно нечто неподъемное, сдавливавшее плечи долгое время, рухнуло и разлетелось вдребезги, осыпав блестящими осколками темное небо. И вновь оба – по многократно произнесенному «спасибо», в которое каждый вложил свой смысл, понятный лишь им двоим.
Наверное, именно так все и должно было быть, да?
Комментарий к Глава 14. О том, почему нужные пути всегда сходятся
Знаете, еще за три-четыре главы до финала я начала обдумывать, что обязательно напишу в конце работы. Сейчас сижу перед экраном и понимаю, что ничегошеньки у меня не получится. Но я попытаюсь.
Вау. Это мой первый действительно длинный фик (почти двести страниц, е-мае, для меня не столь давно это было сродни Эвересту), который, может, и не вышел крутым и завораживающим (чисто на мой взгляд) по сравнению с фиками других авторов, но в который я постаралась вложить как можно больше стараний и саму душу, что называется. Я умудрилась несколько раз разочароваться в “Trust Me” и в своих способностях вообще, побороть желание удалить его к хренам, но в итоге дописала его, и считаю это кро-о-о-ошечной такой победой.
Ни капли не удивлюсь, если фик чьи-то ожидания не оправдал, кого-то разочаровал где-то на середине и так далее. Просто знайте: автор с вами солидарен от и до :D
Ну, и отдельное спасибо хочу сказать тем, кто писал отзывы, после которых мне хотелось запереться в комнате и писать, писать, писать с частыми перерывами на восторженные дикие повизгивания. Ваша поддержка – это лучшее, что только может случиться за время написания фика. Я думаю, не только для меня, но и для любого другого автора.
Маленькая история, длившаяся 7.5 месяцев (писать я начала в последние дни июля), все-таки подошла к концу с обещанным ХЭ. Печальненько, конечно, но кто знает, что еще может придуматься и написаться позже?
Большое спасибо за внимание к фику. Я благодарна каждому из вас <3
