Текст книги "Здесь и сейчас (СИ)"

Автор книги: raksha_satana

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Приблизившись неслышным шагом, он обхватил возлюбленного сзади, крепко прижимая ладони к груди под черной рубахой. Меркуцио зарылся лицом в густые черные волосы, чуть сдвигая пряди и пробираясь к уху. Он почувствовал, как бешено забилось сердце Тибальта от его прикосновения, и зашептал горячо и страстно, отчеканивая каждое слово.

– Ну уж нет. Ты хитрый черный лис, думаешь сбежать на эшафот и избавиться от меня? – одним резким движением он развернул Тибальта к себе лицом и утонул в изумрудной зелени горящих глаз. – Ты мой. Ты слышишь меня? Мой. И я буду твоим наказанием, и терпеть тебе меня до конца наших дней. А я уж постараюсь, чтобы они были долгими и радостными…

Губы жадно скользнули навстречу, и Меркуцио накрыл рот любовника поцелуем, поднимаясь пальцами на затылок и зарываясь в длинные волосы. Он целовал страстно, погружаясь полностью в эту ласку и чувствуя, как податлив и раскрыт стал Тибальт, как горячо он отдается губам рыжего. Это было понятнее любого самого прямого ответа, и все равно сердце Меркуцио забилось как бешеное, когда бархатный голос тихо произнес:

– Безумие тебе имя, воистину…

Рыжий засмеялся, не отрываясь от губ Тибальта, и мягко скользнул по щеке к уху. Это был момент абсолютного безоговорочного счастья, душа пела и выплескивалась наружу золотой лавой, и добавить к этому было нечего, лишь короткие три слова, как райские аккорды прозвучавшие из уст Тибальта:

– Мое рыжее безумие.

========== В путь ==========

Бартоломео Делла Скала отодвинул пергамент на дальний край стола и забарабанил пальцами по деревянной поверхности. Нервный ритм тихо звучал, заполняя пространство и придавая резкости повисшему вдруг молчанию. Герцог откинулся в кресле, закрыл глаза и поморщился, сдавливая пальцами переносицу. Когда же он снова посмотрел перед собой, его губы сжались в тонкую линию, сдерживая вздох разочарования, словно он надеялся, что сидевший напротив племянник растает в воздухе и окажется лишь видением. Но этого не произошло, и взгляд синих глаз продолжал буравить герцога, неся с собой ожидание, понимание и сочувствие.

– Меркуцио, ради всего святого, что за безумные идеи роятся в твоей голове? Я уже начинаю опасаться, что ранение повредило не только твое тело, но и рассудок.

Снова глубокий вдох, несколько секунд передышки, но раздражение и тревога более не позволяли сохранять видимое спокойствие, и герцог, вскочив на ноги, резко оттолкнул с пути кресло и зашагал по ярко освещенному пространству, соединявшему в своей сердцевине стройные ряды книг фамильной библиотеки. Звук шагов гулко отражался от каменного пола и затихал умирающим эхом. Старший Делла Скала снова повернулся к Меркуцио.

– Неделю назад ты чуть ли не умолял меня выбрать в качестве наказания для Тибальта Капулетти изгнание. Я внял твоей просьбе, хотя мне было бы спокойнее обязать его жениться на какой-нибудь особе из благонадежной веронской семьи и тем самым усмирить и остепенить этого дерзкого вояку. Но я сделал, как ты просил, молодой Капулетти отбыл из города. И что же я слышу теперь? Что ты, мой наследник, продолжатель моего рода, жаждешь также уехать, потому что судьба твоя, как ты говоришь, не связана с Вероной? Сын мой, да в своем ли ты уме?!

Меркуцио виновато улыбнулся, понимая, что сейчас лучше ничего не говорить, не отвечать и не объяснять. Герцог был зол на племянника, и причин на то скопилось не мало.

Дерзкая вылазка из дома и свидание с Тибальтом чуть не стоили рыжему жизни: силы начали покидать тело, когда он еще не успел выйти из покоев Капулетти, и Меркуцио непременно рухнул бы на пол, если бы руки любовника вовремя его не подхватили. Рана не замедлила о себе напомнить, и мертвенно бледного Делла Скала снесли вниз и усадили в карету, по счастью уже поданную шустрым Бернардо.

От внимания герцога не ускользнули суета и шум, поднятые у конюшни, и юный паж, бледнея от ужаса, все рассказал хозяину. Но еще больше Бернардо страшился момента, когда об этом придется доложить и молодому господину. Однако эта участь его миновала, ибо Меркуцио и сам понял, что раскрыт, когда через окно кареты увидел, что у ворот его встречает сам дядя.

Всем своим обликом герцог в то мгновение походил на древнего бога-громовержца, не было предела его гневу, и будь глаза его способны метать молнии, племянника ждала бы неминуемая кара. Старший Делла Скала молча наблюдал, как слуги подхватывают под руки несчастного, бледного как полотно рыжего, как укладывают его на носилки и спешно несут в покои. Проследовав за этой процессией наверх и дождавшись, пока лекарь со своими пузырьками и отварами приведет племянника в сознание, герцог подал знак всем выйти и, оставшись с Меркуцио наедине, встал у его постели и долго и внимательно всматривался в лицо, постепенно обретавшее свой природный цвет. Меркуцио поднял на дядю глаза, и в первую секунду ему показалось, что сейчас его настигнет хлесткая пощечина, но вместо этого герцог встал на колени и крепко прижал рыжую голову к груди. Чувство вины захлестнуло Меркуцио, и он непременно покаялся бы перед дядей и попросил прощения за свою неосторожную вылазку, да и за все прочее, что успело принести немало огорчений, но изможденное тело взяло верх, и он просто рухнул головой на подушку, впадая в забытье.

Сон не отпускал Меркуцио до утра следующего дня, за это время к нему дважды пытались прорваться Ромео и Бенволио, и лишь многократные настоятельные просьбы старшего Делла Скала подождать следующего дня заставили Монтекки отказаться от приступа и удалиться восвояси.

Проснувшись же, Меркуцио испытал прилив сил и недюжинный голод, чем несказанно порадовал лекаря, явившегося осмотреть молодого синьора. Слуги заспешили, принесли большое блюдо с мясом, сыром, хлебом, фруктами и разными сластями. Старший Делла Скала пришел проведать племянника и, видя, с каким азартом тот набросился на еду, не смог удержаться от улыбки.

После смены повязки было с уверенностью определено, что молодому синьору совсем не вредным будет совершать прогулки, разумеется, недалеко и с оруженосцем, а так же был снят запрет на нектар Диониса, и рыжий с удовольствием осушил полный кубок вина.

Разделив с племянником трапезу, герцог осведомился о причинах, побудивших Меркуцио нанести Капулетти визит, чуть не закончившийся отпеванием и панихидой. И было очевидно, что бесхитростное желание принести Капулетти благую весть о том, что казнь минует их родственника, прозвучало совершенно неубедительно. Однако, к несказанной радости Меркуцио, докапываться до истины герцог не стал, его больше занимала необходимость вынести приговор молодому Капулетти. Да, провидение оказалось благосклонно и не отметило его клеймом убийства, однако запрет на поединки в городе все же был нарушен, и это чуть не стоило целой жизни, а посему оставить сие деяние безнаказанным глава города не мог.

Неожиданное предложение племянника приговорить Тибальта Капулетти к изгнанию застигло герцога врасплох. Его собственные мысли склонялись в иную сторону, но всегда равнодушный к подобным вопросам Меркуцио вдруг с небывалым ажиотажем принялся убеждать герцога в своей правоте. Их жаркий спор продолжался не менее часа, и старший Делла Скала все больше убеждался, что за доводами племянника скрывается нечто большее, чем простая заинтересованность в правосудии, но распознать, что именно, он был не в силах. Словесная дуэль закончилась в пользу более молодого противника, и герцог, поддавшись на уговоры Меркуцио, уже собрался отправиться к Капулетти и объявить о своем решении, ибо всегда предпочитал сообщать дурные вести лично, а не через порученца.

Но и тут племянник его удивил: дабы не утруждать дядюшку сей заботой, молодой Делла Скала выразил желание лично передать решение герцога семейству Капулетти, разумеется, отправившись с поручением в карете, в сопровождении оруженосца, чтобы снова не потревожить рану.

Озадаченный герцог помедлил с ответом, но, увы, ничего, кроме собственных, ничем не подкрепленных подозрений, он противопоставить племяннику не мог, а посему со вздохом дал свое согласие, настояв, чтобы Меркуцио отправился выполнять поручение в сопровождении не только оруженосца, но и лекаря.

Тем же вечером Меркуцио нанес новый визит семейству Капулетти и торжественно объявил встретившим его хозяевам, что милостью герцога молодой Капулетти отныне не под арестом, и стража покинет свой пост немедленно, а также добавил более сдержанно, что наказанием для Тибальта избрано изгнание.

Его весть всколыхнула в хозяевах бурю самых сильных чувств, от облегчения до отчаяния, но рыжий посланец преследовал иную цель, нежели докучать семейству никому ненужными утешениями. Желание Меркуцио лично сообщить обо всем Тибальту встретило равнодушное согласие, и путь в уже знакомые покои никоим образом не отличался от проделанного накануне, разве что синьора Капулетти в этот раз не вызвалась проводить гостя. Стража, получив приказ от герцога, с почтением поклонилась и направилась к выходу, передав ключи Меркуцио.

Тибальт встретил его, не скрывая пылкой радости, но рыжий смог добиться поцелуя лишь после того, как любовник убедился, что долгожданный визитер твердо стоит на ногах и не испытывает слабости. Меркуцио провел у Тибальта не меньше часа и вышел из его покоев одурманенный и разомлевший от сладкой, пряной ласки и жарких поцелуев, но более всего его сердце радовалось словам, произнесенным за это время за закрытыми дверями. План, авантюрный и донельзя желанный, созрел в его голове еще во время первого визита к Капулетти, и он непременно озвучил бы его своему любовнику, если бы не начал терять сознание. Теперь же, когда Тибальт был осведомлен и, что важнее, не высказал никаких возражений, Меркуцио со спокойным сердцем отправился домой, точно зная, что именно ему теперь предстоит.

Тибальт отбыл из Вероны утром следующего дня, налегке, без кареты и тяжелой поклажи. Он выехал верхом через западные ворота, в сопровождении оруженосца, который одной рукой держал поводья своего коня, а другой тянул за уздцы мула, груженного лишь самым необходимым. Со слов Ромео, присутствовавшего при отъезде молодого Капулетти, Тибальт был спокоен и деловит, сердечно со всеми простился и, после секундного замешательства, протянул руку Монтекки, на что тот с готовностью ответил.

Решение отправиться налегке Тибальт объяснил тем, что не знает, куда приведет его дорога, поэтому решил воздержаться от тяжелого экипажа. Как только он примет решение остановиться и обустроиться, порученец немедленно отправится в Верону и известит родных.

Меркуцио узнал обо всем вечером того же дня, когда Ромео навестил друга и предложил разделить ужин с его семейством, первый ужин, на котором будут присутствовать сразу две синьоры Монтекки. Рыжий представил себе, какой невообразимой родственной любовью должен быть пропитан ужин в присутствии сразу и свекрови, и невестки, но отказываться не стал. Ничто не могло омрачить его благостного настроя, и он готов был делиться им со всеми окружающими.

Утро следующего дня застало молодого Делла Скала в самом непривычном для столь раннего времени положении, а именно в седле. Меркуцио упражнялся в верховой езде, заставляя ослабевшее тело привыкать к нагрузкам и скорости. Первый раз вышел неудачным, спустя четверть часа он уже был не в состоянии ровно сидеть в седле, и лошадь перестала слушаться его хлыста. Но Меркуцио было настроен чрезвычайно решительно, каждое утро день за днем начинал он с езды верхом, а днем совершал длинные пешие прогулки вдоль Адидже, иногда переходя на бег и заставляя запыхавшегося оруженосца догонять его. Когда же по прошествии недели рыжий сумел проехать на коне ровно столько, сколько задумал, и даже не утомился, мысли снова вернулись к хитроумному и дерзкому плану, нежно хранимому в закоулках памяти. И именно этот замысел привел его вечером в библиотеку, где дядя был погружен в дела города, и сподвиг объявить, что он желает покинуть Верону.

Видит небо, Бартоломео Делла Скала был вправе злиться на племянника, и более всего за это неожиданное решение. Теперь, вглядываясь в смуглое, виновато улыбающееся лицо, он чувствовал себя как никогда готовым задать паршивцу крепкую отцовскую трепку.

– Меркуцио, твое молчание это не ответ. Я многое могу понять и принять, но сейчас, да простит меня Господь, я отказываюсь делать и то, и другое. По крайней мере, пока ты не обьяснишь мне, что за невообразимая причуда заставила тебя решиться на отъезд?

– Дядюшка, поверьте, нет никакой причуды. И желание мое не секундный порыв, но обдуманное и взвешенное решение, хоть вам и сложно в это поверить.

Старший Делла Скала еще секунду стоял на месте, потом резко развернулся и снова сел в кресло, словно успокаивая себя этими нехитрыми действиями. Пальцы нервно скользили по столу, вцепились в недавно отложенный пергамент, покрутили его и снова отложили. Герцог поднял глаза и внимательно всмотрелся в лицо племянника, ему были знакомы уверенность и упрямство, прозвучавшие в голосе Меркуцио, это в нем говорил отцовский нрав, но сейчас слышать это было почему-то нестерпимо больно.

– Хорошо. Я готов поверить, что это серьезное и обдуманное решение, положим, что это так. Но объясни мне, с чем оно связано? Что произошло?

Меркуцио ответил не сразу, пальцы сложенных вместе рук переплелись, словно он готовился читать молитву, непривычно серьезный взгляд синих глаз скользнул куда-то в бок, по стене мимо высоких книжных полок, по распахнутой портьере в открытое окно. Рыжий поднялся со стула и сделал несколько шагов навстречу свежему вечернему воздуху, с порывами ветра проникавшему в помещение. Он сделал глубокий вдох и обернулся, быстро находя взглядом строгие карие глаза герцога.

– Скажите, дядя, вы счастливы?

– Что за странный вопрос?

– Возможно, что и странный, но прошу вас ответить. Вы счастливы?

Снова повисло молчание, озадаченность на лице старшего Делла Скала сменилась печатью глубокого раздумия. Он помедлил, прежде чем ответить.

– Да, Меркуцио, я счастлив. Я не всегда помню об этом, иногда мне и самому не верится, но я счастлив, потому что, просыпаясь каждый день, я знаю, что не хотел бы оказаться в другом месте, ибо место мое здесь. Я выполняю свой долг, и я счастлив, иного мое сердце и не желает. Но к чему этот вопрос?

– К тому, дядя, что я тоже спросил себя, а счастлив ли я… Все двадцать лет моей жизни прошли в Вероне, и я знал, кто я и что меня ждет. Зачастую бунтовал против заведенного порядка, пил, кутил, вызывал ваш гнев… Но всегда знал, что рано или поздно я должен буду принять на себя обязанности главы семейства… И города, – Меркуцио поморщился, словно от зубной боли, – и жизнь моя текла размеренно, пока чуть не оборвалась. И вот теперь, вспоминая себя на смертном одре, я думаю, а был ли я счастлив то время, пока жил. Если бы Господь прибрал меня, с каким чувством вспоминал бы я о прожитых годах? О времени бурной праздности в ожидании, когда наступит мой час наследовать ваш титул и вашу власть… И не оказалось в этом ни толики счастья. Ни на полмизинца.

Откровение племянника если и вызывало сильные чувства, то герцог предпочел их скрыть за непроницаемой маской спокойствия и хладнокровия. И лишь голос его чуть дрогнул, когда он смог собраться с мыслями и ответить:

– Мой мальчик, но ведь ты мой наследник. Тебе с рождения было уготовано занять мое место по праву первородства, тем более, что ни братьев, ни сестер Господь тебе не послал. Мой брат готовил тебя к этому, после его смерти эту обязанность принял я, и это высокая честь, быть главой города и служить его благу. Разве этого мало?

– О нет, совсем наоборот, этого слишком много. Я знаю, как это почетно и сколько в этом чести, но при мысли о том, чтобы занять ваше место, мне хочется утопиться! Не гожусь я на роль правителя, не смогу жить запертым в четырех стенах и хранить порядок и закон на улицах города. Не смогу, дядя!

Последние слова рыжий произнес чуть ли не с мольбой, он чувствовал, как ком подступает к горлу, как бешено начало колотиться сердце. Меркуцио спрятал лицо в ладони, унимая предательскую дрожь. Голос герцога заставил его поднять глаза.

– Значит, ты жаждешь свободы. Что ж, это я могу понять… Все мы в молодости мечтаем о большом мире, дороге и добром коне. Но, Меркуцио, не наступит ли однажды момент, когда ты захочешь все повернуть вспять? Никто не знает, что нас ждет… Потом все будет казаться совсем иным.

– Потом… потом… – рыжий повторял одно и то же слово, отбивая ритм пальцами по бедру, пока не воскликнул, словно удивившись чему-то. – Так ведь нет никакого “потом”, дядя! Потом нас ждет смерть! А живем мы здесь, сейчас! И я сейчас хочу испытать счастье, а не ждать, что потом плата за него окажется непомерной. Настанет срок, и я заплачу за все. Но сейчас я об этом думать не стану.

Меркуцио шагнул к столу, чувствуя, что его доводы начали наконец пробивать четкую оборону уверенности Бартоломео Делла Скала.

– Дорогой дядюшка, подумайте, ну ведь я не единственный ваш наследник, есть ваш брат и его сыновья, есть кузены, братья тетушки, боже, да у семьи полно достойных сынов. И каждый почтет за честь стать вашим наследником. И вы сами очень молоды и полны сил и, да хранит вас Святая Дева, необходимость в наследнике может возникнуть еще очень и очень не скоро. Есть ли нужда удерживать меня в Вероне?

Последнее и оттого особенно отчетливо прозвучавшее слово ударилось о высокие стены и задрожало, словно звон колокола в храмовой башне. Его отзвук задержался под каменным сводом и медленно и долго стал исчезать, пока не растворился в полной тишине, воцарившейся вокруг.

Герцог оперся локтями о стол и замер, уткнувшись ничего не видящим взглядом в свои руки. Он сделался подобен каменному изваянию, и яркий отблеск факелов ложился алой краснотой на его побелевшее словно полотно лицо. Внезапно он будто очнулся ото сна, во взгляде сверкнуло решительное выражение, и Меркуцио, по-прежнему стоявший у окна, увидел, как дядя направился куда-то вглубь библиотечных рядов. Послышалось шуршание пергамента, звук разломанной печати, что-то посыпалось на пол, и через несколько минут старший Делла Скала вновь вернулся к столу, кладя на деревянную поверхность старый, пожелтевший от времени свиток.

– Что ты помнишь про своего прославленного прадеда, Мастино Делла Скала?

Этот вопрос застал Меркуцио врасплох, он ожидал, что сейчас последуют новые доводы и убеждения, поэтому не сразу нашелся, что ответить на упоминание своего великого предка.

– Я помню, что он был отважным крестоносцем, не единожды бывал в Святой земле и сражался во славу Гроба Господня… Он положил начало нашей семьи здесь, в Вероне, был избран подеста, этот замок возводился и укреплялся при нем.

– Да, все верно. А знаешь ли ты, что за верность и доблесть, проявленные в походе против Карла Анжуйского, юный король Иерусалима Конрадин даровал ему замок и земли близ славного города Бари? Судьба распорядилась, чтобы мой дед оставил свои южные владения и вернулся в Верону, но те земли несколько лет все же послужили ему домом.

Пергамент на столе зашуршал под ловкими пальцами, и рыжий, приблизившись, увидел поблекшие от времени строки дарственной, размашистую королевскую роспись и оттиск оловянной печати. Герцог выпрямился над столом и, глядя на племянника, указал рукой на пергамент.

– Я не в восторге от твоего решения, Меркуцио, более того, я бы желал сделать все, чтобы остановить тебя. Однако мои желания сейчас роли не играют… Ты вправе принимать такое решение самостоятельно и, Бог мне свидетель, я впервые вижу в тебе не взбалмошного юнца, но взрослого мужа. И твой отец сейчас гордился бы тобой, – герцог запнулся, пытаясь унять волнение в голосе, – ты унаследовал замок и земли своих родителей, они твои по закону, распоряжайся ими, как сочтешь нужным. Но, раз уж ты принял решение уехать, я хочу, чтобы ты посетил прежние владения своей семьи на юге. Замок уже почти пятьдесят лет нам не принадлежит, вряд ли даже кто-то вспомнит, что когда-то в нем жил Делла Скала. И все же тот край благоволил нашему роду. Там прекрасные южные земли, выход в море и привольные места, полагаю, тебе должно там понравиться. И, если поможет Николай Угодник, там ты сможешь обрести новый дом. Если, конечно, пожелаешь…

Меркуцио показалось, что внутри что-то оборвалось, будто он разучился дышать, сердце подкатило к самому горлу и забилось как бешеное. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но мысли проносились сквозь сознание, как вспуганная стая птиц, и выхватить хоть одну оказалось трудно.

– Дядя… Помилуйте… Право же, не стоит. Не думаю, что я достоин чести напомнить южным землям, кому они принадлежали.

– Достоин, Меркуцио, достоин. Ты всегда был достоин. Но сейчас я пекусь не столько о твоем благе, сколько о своем спокойствии, так я по крайней мере буду знать, где искать источник хаоса, который, несомненно охватит прекрасный тихий размеренный юг.

И, бросив на рыжего выразительный взгляд, герцог улыбнулся, впервые за вечер, искренне и сердечно. Чувства накрыли Меркуцио с головой, и он, сделав несколько быстрых шагов, крепко обнял старшего Делла Скала, ибо это выражение признательности было сильнее тысячи несказанных слов. Растроганный герцог обнял плечи племянника и с силой сжал. Они стояли так еще несколько долгих секунд, потом дядя отстранился и снова заглянул в лицо рыжего.

– Ну, будет, будет… Забери с собой дарственную. И я приготовлю для тебя верительную грамоту главе города Бари, дабы ты сразу смог войти в местное общество. Когда ты хочешь отправиться?

– Чем скорее, тем лучше, я надеялся выехать завтра утром, все приготовления уже сделаны, мой оруженосец готов в любой момент седлать лошадей. Я ждал лишь возможности переговорить с вами…

– То есть ты начал свои приготовления, еще не зная, каким будет мой ответ? – герцог грустно усмехнулся. – Упрямый самоуверенный наглец, гордость семьи. Что ж, будь по сему. Езда верхом, насколько я понимаю, уже не причиняет тебе неудобств. Ступай.

Меркуцио почтительно поклонился герцогу и решительно направился к выходу, переполненный признательностью и искренне радуясь, что его объяснений хватило для того, чтобы убедить дядю.

– Постой!

Рыжий вздрогнул, замер в дверях и обернулся на голос: старший Делла Скала по-прежнему стоял у стола, пальцы правой руки медленно проводили по спинке кресла, цепляя ногтями бархат.

– Если решишь остановиться в Бари, пришли мне гонца, я отправлю к тебе обоз со стражей, все, что тебе потребуется для обустройства дома, золото, серебро… Уверен, что там ты сможешь найти жилье себе по вкусу. – герцог замолчал, будто подбирая слова, и Меркуцио почувствовал, что дядя просто не знает, как спросить о том, что его беспокоило на самом деле.

Герцог сделал глубокий вдох и, подняв голову, впился взглядом в смуглое лицо племянника.

– Меркуцио, я задам всего один вопрос. Твое решение уехать как-то связано с тем, что из города отбыл Тибальт Капулетти?

Рыжий знал, чувствовал, с самого начала подозревал, что подобный вопрос обязательно прозвучит, и на протяжении всей беседы с герцогом его не покидало нервное тревожное ожидание, ибо ответить честно он бы не смог, а лгать не желал.

Меркуцио ответил герцогу серьезным, глубоким взглядом и улыбнулся, пряча волнение.

– Дорогой дядя, боюсь, что изобрести ответ, который бы вас удовлетворил, я не в силах. А правду вы знать вряд ли захотите.

И, еще раз поклонившись, Меркуцио вышел из библиотеки, предоставив герцога собственным мыслям и подозрениям.

***

В свете заходящего солнца клубы дорожной пыли казались густым туманом, медленно оседавшим на холодную осеннюю землю. Всадник, осадив коня, которого гнал до этого галопом, задержался у развилки, вспоминая, какая из дорог ему теперь нужна, и заодно поджидая отставшего слугу. Оруженосец подгонял лошадь пятками и прутом, и все равно его конь не успевал за хозяйским жеребцом, к тому же шея его животного была нагружена дорожными сумками. Но не успел слуга остановить коня и перевести дух, как жеребец господина тронулся с места и двинулся от развилки по правой дороге, уходившей в густо растущую лесную стену.

– Синьор Меркуцио, вы ошиблись, чтобы добраться до деревни Вальезе, нужно налево сворачивать! – оруженосец в нерешительности замер на месте, не зная, сворачивать за хозяином или оставаться, где стоял. Не останавливая коня, Меркуцио повернул к юноше голову и усмехнулся.

– Мы не едем в Вальезе. За мной, не отставай! – и, пришпорив коня, погнал его дальше по дороге. Слуге не оставалось ничего, кроме как подчиниться.

Меркуцио ездил этой дорогой много раз и всегда на развилке его одолевали сомнения, в какую сторону повернуть. Если продолжить путь по левой стороне, менее чем через час можно добраться до уютного и гостеприимного Вальезе с чистой гостиницей, веселым трактиром и не самым скверным борделем.

Но сейчас рыжий всадник ехал в ином направлении: там, за густорастущим сосновым частоколом, притаился маленький неприметный постоялый двор, из-за расположения в стороне от дороги найти его мог лишь тот, кто не раз в нем был. Меркуцио давно свел знакомство с хозяином, не единожды останавливался там на ночлег и успел оценить удобство гостиницы и обходительность старика, которому она принадлежала, а также несомненным достоинством оказалось то, что здесь было немноголюдно. Именно к тому пристанищу и держал теперь путь молодой Делла Скала.

Пока он ехал, перед глазами проносились все события последнего дня, в памяти всплыла прощальная пирушка с Ромео и Бенволио, горькое сетование друзей на его неожиданный отъезд и обещание белобрысого Монтекки выкупить для рыжего всю таверну у Деласло, если Меркуцио останется. Прощание вышло печальным и в то же время веселым, покидая друзей, с которыми был неразлучен с детства, Меркуцио чувствовал, как сердце сжимает холодная костлявая лапа. Но он прекрасно знал, что скоро тоска сменится повседневными радостями и заботами, Ромео будет занят молодой женой, а Бенволио, оставшись в меньшинстве, заскучает и тоже женится на какой-нибудь красотке, что несколько разнообразит его досуг, но все же не отобьет любви к борделям.

Наутро герцог под руку с супругой в окружении слуг вышли к воротам замка проводить в путь рыжего племянника, и Меркуцио даже показалось, что всегда сдержанная спокойная тетушка прячет под платком слезы.

Всадники выехали из города, когда часы на ратуше отзвонили девять раз и пробыли в седле весь день, пока закатное алое солнце не застигло их на подъезде к постоялому двору.

Лошади въехали в ворота гостиницы, когда уже совсем стемнело, и свет шел лишь из окон дома и от факелов у входа. Меркуцио спрыгнул с коня и, оглядевшись, сунул за пояс руку и вынул из кошелька несколько монет.

– Держи, позаботься о лошадях, – серебро легло в ладонь слуги, – и добудь нам постель на эту ночь, скажи хозяину, я прибавлю золотой, если к нам на ночлег никого не подселят.

Оруженосец поклонился и повел лошадей к стойлу, а Меркуцио быстрым шагом направился ко входу в дом.

Внутри ничего не изменилось с тех пор, как рыжий заезжал сюда полгода назад. Длинные деревянные столы и лавки, тусклое освещение, на полу рассыпано сено и опилки, в темном углу притаились винные бочки. Дочь хозяина, краснощекая девица с аппетитными формами, одетая в скромное платье и чистый передник, с улыбкой встретила рыжего гостя, сразу узнав в нем их постоянного постояльца. Хотя, справедливости ради, она улыбалась всем молодым мужчинам, казавшимся ей более или менее привлекательными, и часто была готова скрасить ночь усталому путнику и согреть его постель.

Меркуцио передал девице плащ и шпагу, принял из ее рук как по волшебству возникший бокал вина и сделал два больших глотка, утоляя жажду после долгой скачки. Краем глаза он отметил, что первый этаж гостеприимного дома почти пуст, за столом сидели двое мужчин, судя по одежде, купцы, и что-то негромко обсуждали, отдавая должное жаркому из ягненка. За другим столом дремал мальчишка в одежде пажа, положив голову на руки перед собой. Присмотревшись внимательно к юноше, Меркуцио довольно улыбнулся и, снова обернувшись к молодой хозяйке, осведомился, в добром ли здравии ее папаша и можно ли засвидетельствовать ему свое почтение.

Девица расплылась в улыбке, услужливо кланяясь, пообещала немедленно позвать хозяина и быстрым шагом удалилась, нырнув в темный проем под лестницей. С задачей она справилась быстро, и не прошло и нескольких минут, как к Меркуцио вышел высокий старик с седыми усами и радостно поприветствовал молодого синьора. Делла Скала выказал удовольствие от того, что вновь оказался в его гостеприимном заведении и, понизив голос, быстро заговорил, вопросительно глядя на хозяина. Услышав вопрос, старик утвердительно закивал головой и махнул рукой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Получив все необходимые сведения, Меркуцио хлопнул хозяина по плечу и быстро направился наверх, выискивая в темном проходе очертания двери.

В комнате было темно, тусклое освещение давала лишь масляная лампа на столе, но глаза после неосвещенного коридора без труда различили три грубо сколоченные кровати, стоящие в ряд у стены. Меркуцио осмотрелся, с сомнением бросил взгляд на открытое окно и уже подумал, что ошибся дверью, как от стены позади него отделилась тень, и горячий шепот обжег щеку и ухо:

– Никогда прежде я не задерживался на неделю на Богом забытом постоялом дворе, и все ради того, чтобы дождаться очередного приступа рыжей лихорадки!

Горячая, сводящая с ума волна поднялась откуда-то изнутри, и Меркуцио, развернувшись, прижался всем телом к Тибальту, чувствуя, как требовательные губы срывают с его рта долгожданный поцелуй. Тоска от недельной разлуки кружила голову, хотелось забыть обо всем, содрать с тела ставшую такой неудобной одежду, ощутить кожей руки и губы страстного возлюбленного, зарыться в его длинные черные волосы и утонуть в изумрудном пламени влюбленных глаз. Но не было сил разорвать нежный сладкий поцелуй, заменивший приветствие, и они так и стояли, обнявшись и прижимаясь друг к другу.

Где-то внизу хлопнула дверь, послышался голос хозяина, и Меркуцио, словно очнувшись, нехотя оторвался от Тибальта и всмотрелся в его лицо. Даже в тусклом свете лампы было видно, как открыто и радостно улыбаются его губы, как светятся глаза и розовеют бледные скулы. Капулетти был счастлив, как, возможно, не был прежде никогда. Меркуцио улыбнулся и провел пальцами по бледной щеке.

– Видел внизу твоего оруженосца, бедный малый уснул, сидя за столом. Неужто ты всю неделю держишь его в черном теле и не пускаешь в комнату на ночь?