Текст книги "Здесь и сейчас (СИ)"

Автор книги: raksha_satana

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Постой, так он сейчас здесь, внизу? – Меркуцио прервал рассказ Монтекки, чувствуя, что ноги уже сами готовы соскочить с постели и мчаться туда, где заточен его несостоявшийся убийца. Бенволио удивленно покосился на рыжего и отрицательно покачал головой.

– Нет, уже нет.

Меркуцио откинулся назад на подушки, с трудом пряча вздох облегчения. Темницы в замке герцога были местом мрачным, холодным и неприятным, собственно темница есть темница, везде она такая. Но мысль о том, что Тибальт сидит сейчас в таком месте и ждет своей участи, всколыхнула в груди недобрую волну и какой-то животный страх, желание защитить и уберечь. Рыжий провел ладонью по лицу, прогоняя неприятные образы, а меж тем Бенволио продолжал.

– Тебя принесли сюда, всем велели выйти, остался только лекарь. И дядя твой к нему сразу вошел. Мы ждали у двери, послали слугу к тетушке с сообщением о том, что случилось. Не знаю, сколько ждали, не меньше часа. Потом вышел герцог, бледный, словно больной. Никогда его таким не видел. И лекарь, говорит, рану залатали, но крови много синьор потерял, может начаться заражение, и надежды мало. Тут уж Ромео не выдержал и бросился на него, я еле удержал. И дядя твой так сжал его плечо, перед собой поставил, сказал, что Меркуцио сильный, сильнее многих, как отец, Меркуцио справится.

Бенволио замолчал, переводя дыхание, и, подумав, плеснул в бокал воды из кувшина и выпил залпом. Глядя на друга, Меркуцио ощутил, как сердце сжалось от благодарности и жалости. Бедные верные друзья. Бедный дядя. Столько раз разочарованный выходками племянника и все еще продолжающий в него верить. Уверенный, что рыжий хаос, заменивший ему сына, справится и выкарабкается.

– И с того момента ты несешь стражу у моей постели? – губы на смуглом лице растянулись в улыбке, уже без всякой язвительности.

– Первую ночь дежурил Ромео. Лекарь сказал, она решит все, если не скончаешься до утра, возможно, что и выживешь. Я отправился домой, нужно было успокоить тетушку, да и, каюсь, сон меня прибрал сразу, едва я коснулся подушки. Как только рассвело, я уже был здесь, чтобы сменить Ромео, а тут вдруг Капулетти нагрянули, я когда на их пажей у парадной лестницы наткнулся, думал, чудится мне, с чего бы им сюда являться в такую рань, уж не за племянничка ли решились просить. Да только тут все куда серьезнее оказалось, болен их наследник, чем не знаю, но под утро его нашли на полу в камере, он корчился словно от боли, кричал и стонал. Призвали их лекаря, а вместе с ним и тетка с дядей пожаловали. Уж не знаю, пожалел их герцог или просто мысли его все о тебе были, но он позволил Тибальту отправиться домой и там уже ждать приговора. Теперь вокруг дома Капулетти стража круглые сутки дежурит, и под дверью болезного тоже, никого, кроме лекаря, к нему не пускают. Ну а мы ждали, когда ты в себя придешь. Всем нелегко пришлось, по крайней мере, Капулетти эти дни покоя не ведали, ожидая казни своего родича, – Бенволио оскалился не без злорадства, – хотя может, и грешно так говорить. Ох, Ромео…

Меркуцио жадно ловил каждое слово, рисуя перед собой образ Тибальта в приступе, лица его родных, представлял, что должен был ощущать дядя, отпуская домой человека, чуть не убившего его племянника, но, когда друг произнес имя Ромео, разум вдруг будто наскочил на стену.

– А что не так с Ромео? – бурная фантазия уже нарисовала жаждущего мщения друга, исподтишка режущего слуг Капулетти и требующего пустить его к Тибальту, дабы тот ответил за свое преступление. Бенволио вздохнул и посмотрел на Меркуцио почти с жалостью.

– Да получается, что ничего этого могло и не случиться, если бы наш Ромео явился тогда к таверне чуть раньше, а еще лучше, выложил все как есть днем, на площади. Хотя ладно уж, винить его я не вправе, он и так чуть рассудка не лишился, пока над тобой сидел, сам себя винит, – Монтекки посмотрел на Меркуцио и понял, что от его слов рыжему понятнее не становится, – Они с Юлией обвенчались тем вечером, Ромео к таверне прямо из храма примчался.

Где-то внутри что-то вспыхнуло, сразу же обожгло холодом, и рыжий ощутил неимоверное желание расхохотаться и в то же время что-нибудь разбить, желательно вдребезги. Ромео, бедный романтик, влюбился в дочь врага, да так, что пошел на тайное венчание! А теперь брат жены ожидает казни за чуть не совершенное убийство лучшего друга. Воистину бедный несчастный Монтекки… Хотя, почему же несчастный, влюбленный и счастливый. Ну, или станет им, когда увидит рыжую немочь на ногах.

– Ромео мне все рассказал тем же утром, оказывается, они ночью после бала сговорились с этой девчонкой, и с кормилицей ее Ромео говорил о часе венчания. Их обвенчал монах в соборе Святой Анастасии. Если бы не схватка с Капулетти, они тем же вечером объявили бы своим семьям. Но случилось вот это все… – Бенволио шумно выдохнул, очерчивая рукой постель Меркуцио. Тот удивленно приподнял брови.

– Так что же, никто так и не знает?

– Да уже весь город знает, гудит как улей, в каждом доме обсуждают брак между Монтекки и Капулетти. Быстро у нас сплетни разносятся, ох, быстро, и плохие, и хорошие, не успела весть о твоем ранении расползтись среди слуг, а тут сразу и о свадьбе заговорили! – белобрысая голова повернулась к окну, и Бенволио с досадой поджал губы. – Когда Ромео все мне рассказал, мы решили, что пока будем молчать, дождемся, пока ты… Ну… Пока поправишься. Но тут примчался слуга, сказал, у ворот какая-то синьора стоит, просит выйти к ней синьора Ромео. Нянька Юлии, как оказалось, от госпожи весточку принесла, мамаша Капулетти начала козни строить против Монтекки, считает, мы Тибальта оговорили. Вот же вздорная баба! Ну и решила быстренько дочку замуж выдать, за графа Париса, чтобы этот индюк на стороне их семейства выступил. Уж не знаю, что там старый Капулетти себе думал, но Юлия сразу кормилицу к Ромео отослала. Тот как услышал, так сразу к Капулетти и помчался.

Бенволио плеснул в бокал еще воды, сделал несколько глотков и откинулся на спинку стула, закрывая усталые, покрасневшие после бессонных ночей глаза.

Рассказ Монтекки всколыхнул в душе Меркуцио волну противоречивых чувств, самым сильным из которых была злость. И злился он на себя, на то, что целых четыре дня он позволил себе проваляться без сознания, пока в нем остро нуждались. Его раздражала кровать, в которой он лежал, рубаха, надетая на тело, рана, которую эта рубаха скрывала. Хотелось встать на ноги и просто пойти, успокоить дядю, подбодрить Ромео, самому себе показать, что все еще жив. Ну и самое главное, заглянуть в зеленые глаза и изгнать из них чувство вины, дотронуться губами до упрямого рта, вырвать из груди пламенный вздох и увидеть улыбку. И это нужно сделать как можно быстрее. Так какого черта он до сих пор в постели?

Рыжий огляделся по сторонам, выискивая свою одежду, но ее, разумеется, не было, кому бы пришло в голову, что человек, четыре дня назад находившийся при смерти, соберется встать и куда-то пойти. Но сначала нужно хотя бы встать.

– И как же Капулетти восприняли ваше неожиданное родство? – Меркуцио осторожно присел и, морщась, стал поворачиваться, спуская ноги с кровати. Бенволио открыл глаза и уставился на друга с подозрением, еще не понимая, что тот задумал.

– Надо полагать, не очень радостно. Да и тетушка, знаешь ли, не в восторге была, и не только от того, что сын женился на Капулетти, он ведь еще и сообщил ей об этом лишь после того, как наведался к своим тёще с тестем. Она заявила, что ее сердце разбито сыновьей жестокостью, и слегла в постель. Ромео сейчас подле нее. Женщины, из всего им надо спектакль устроить. Ну а Юлия пока со своим семейством, да и не до семейных дел было, все же ее кузена ожидала казнь. Как бы там ни было, а за три дня ни Монтекки, ни Капулетти никаких визитов друг другу еще не нанесли, как по мне, и к лучшему… Во имя лысины святого Бенедикта, что ты делаешь?! – Бенволио уже всерьез забеспокоился, увидев, что Меркуцио не просто спустил ноги на пол, но и встал. Рыжий сделал два шага, слегка пошатываясь.

– Как что делаю? Я иду, – босые ступни слегка скользили по холодному камню пола, но Меркуцио удерживал равновесие, рука чуть прижимала повязку, под которой начинала дергать заживающая рана.

– Я вот об этом и говорю! Ты что задумал? Тебе вставать еще нельзя, рана только начала заживать!

– Бенволио, где моя одежда?

– Что “твоя”?!

– Одежда, друг мой, одежда: штаны, сапоги, камзол… Где?

– Меркуцио, во имя всего святого, что ты вытворяешь, куда собрался?

– Туда, куда ты меня сейчас сопроводишь, на лошадь я сесть не смогу, карету закладывать долго, да и дядя не обрадуется моей вылазке, так что пойдем пешком.

– Вот именно, герцог совсем этому не обрадуется! Боже, да он же до сих пор не знает, что ты очнулся!

– Пусть пока не знает, иначе я окажусь заперт в покоях на неделю, а мне необходимо выйти, – Меркуцио наконец добрался до окна и облокотился о низкий подоконник локтем, делая глубокий вдох и восстанавливая дыхание. – Бенволио, я прошу тебя, просто помоги мне. Я знаю, как удручен дядя моим ранением, и я непременно покаюсь перед ним во всех своих прегрешениях, но потом. Сейчас мне нужно, чтобы ты добыл мне одежду и помог добраться до дома Капулетти, не спрашивай, зачем.

Последние слова рыжий произнес, выставив вперед ладонь и останавливая вопрос, уже готовый сорваться с губ ошалевшего вконец Монтекки.

Повисло молчание, нарушаемое лишь тихим шуршанием развеваемых ветром портьер. Меркуцио выпрямился и упрямо посмотрел на друга.

– Ты же понимаешь, что я все равно пойду, вот даже в таком виде, сверкая голым задом и пугая горожан, меня объявят сумасшедшим и запрут в каком-нибудь монастыре, и все по твоей милости. Так что решай, поможешь ты мне или нет? – рыжий прищурился и улыбнулся Бенволио, как ему чудилось, невиннейшей из своих улыбок.

Монтекки молчал еще мгновение, вглядываясь в смуглое лицо рыжего смутьяна, и, осознав, что выбора у него совершенно не остается, тяжело вздохнул и кивнул.

========== Вылазка ==========

– …А потом герцог прикажет отрубить мне голову и насадить ее на пику у главных ворот города, и это будет полностью твоя вина! – Бенволио, отдуваясь, снял руку Меркуцио со своей шеи и помог другу сесть. Рыжий прислонился спиной к стене и закрыл глаза, щурясь от яркого солнца, залившего по-утреннему шумную площадь.

– Не сокрушайся так, друг мой, я уверен, твое новое семейство всенепременно вступится за тебя, – и, усмехаясь, рыжая голова быстро наклонилась в сторону, уворачиваясь от оплеухи,– Ай-яй-яй, синьор Монтекки, нельзя бить раненого, это грех большой!

– Да иди ты к дьяволу! Насмехается еще, – Бенволио обиженно пнул камень под сапогом и, обернувшись, поискал глазами отставшего слугу. – Бернардо! Сукин сын, ну что ты тащишься, как на Голгофу, давай расторопнее! Воду дай!

Последнее он рявкнул чуть ли не в ухо наконец подоспевшему мальчишке-пажу, выхватил из его рук бурдюк с водой и, сделав несколько глотков, передал его Меркуцио.

Никогда прежде Монтекки не приходилось выполнять задачу более трудную, чем выбираться из дома герцога в обнимку с раненым другом, при этом оставаясь незамеченными. С одеждой Меркуцио сложностей не возникло, ее очень быстро принес молодой паж, Бернардо, сообразительный малый, бесконечно преданный семейству Делла Скала и особенно молодому господину. Решив, что при помощи слуги вылазку осуществить сподручнее, Бенволио велел мальчишке захватить шпагу хозяина, бурдюк с водой, и следовать за ними. В доме было полно стражи, слуги сновали туда-сюда, и одному Богу известно, каким чудом беглецам удалось выбраться на улицу и так и не попасться никому на глаза.

Меркуцио счел это за добрый знак, хотя вынужден был признать, что самоуверенность его в этот раз подвела, ибо пройти в одиночку он смог не более пятнадцати шагов, далее пришлось опереться на Бенволио. Монтекки же был настроен менее воодушевленно, всю дорогу до площади он в красках рисовал, каким пыткам его подвергнет разъяренный Бартоломео Делла Скала, узнав, что племянник, лишь только придя в себя, улизнул при помощи верного друга.

Утолив жажду, Меркуцио бросил бурдюк слуге и задрал рубаху, проверяя, не открылась ли рана после их спешного променада. Под повязкой пекло и дергало, но, к облегчению рыжего, следов крови на белой ткани не оказалось. Он оправил на себе одежду и прислонился затылком к прохладной стене, наслаждаясь передышкой. Бенволио стоял над ним и нервно потирал руки, очевидно, опасаясь, как бы рыжему не стало дурно. Улыбка на лице друга несколько уняла его тревогу.

– За каким чертом мы вообще идем к Капулетти, ты не хочешь объяснить?

Меркуцио ухмыльнулся, не открывая глаз, и представил себе выражение лица Бенволио, узнай он истинную причину их странной вылазки. Уставившись на друга одним глазом, рыжий проговорил полушепотом, заговорщически томно растягивая слова:

– О, друг мой, на то есть самая что ни на есть веская причина. Я спешу припасть к ногам прекрасной синьоры Капулетти и молить ее проявить благосклонность к пылкому воздыхателю и наконец бежать… с тобой.

Бенволио слушал всю эту околесицу с самым серьезным видом, еще надеясь, что вот-вот прозвучит истинно веская, серьезная причина, на последних же словах он два раза моргнул, еще секунду смотрел на торжественную рыжую физиономию, еле сдерживающую смех, и, неожиданно для самого себя, подавился приступом хохота. Глядя на него, Меркуцио тоже засмеялся, с трудом заставляя себя дышать ровнее и морщась от боли в потревоженной ране.

Отсмеявшись, Монтекки вытер выступившие на глазах слезы и, снова взглянув на Меркуцио, просто махнул рукой.

– Ну и черт с тобой, шут несчастный, можешь ничего не рассказывать, и так знаю, что ничего хорошего от твоих замыслов ждать не придется. Только прошу, не напорись снова на нож, иначе я сам тебя убью, хоть какая-то радость перед тем, как меня настигнет гнев твоего дяди.

– Вот, это называется лучший друг, я только с того света вернулся, а он жаждет меня снова туда отправить. “О, дружба, есть ли тебе вера, когда вокруг лишь волчий стан…” – Меркуцио ухватился за руку Бенволио и осторожно встал на ноги, – Ладно, отдохнули и будет, отправляемся дальше, а то, может статься, дома уже прознали про наше исчезновение. Бернардо, не отставай.

– Слушаюсь, господин, – паж поудобнее перехватил бурдюк и шпагу и последовал за синьорами через площадь.

Путь к дому Капулетти несколько растянулся, ибо Меркуцио по-прежнему нуждался в помощи Бенволио, еще раз им пришлось остановиться на короткий отдых, когда до цели оставалось лишь пересечь узкую улицу. У ворот дома стояли стражники из личного отряда Делла Скала в полном обмундировании, и Меркуцио понял, что Тибальта и впрямь охраняют по всей строгости. Остановившись в десяти шагах от решетки ворот, рыжий выпустил из захвата шею Бенволио, и тот с облегчением потер ее рукой.

– Возможно, мое предложение покажется тебе безрассудным, но я готов рискнуть и послать за каретой, не знаю, как ты, но моя шея точно обратной дороги не выдержит.

Меркуцио засмеялся, поправляя на себе камзол.

– Ну что ж, может, я воспользуюсь твоим советом, в любом случае, на обратном пути твоей шее ничего не угрожает,– и, увидев недоумение на лице Монтекки, рыжий пояснил: – пока я буду у Капулетти, ступай домой, извести Ромео, что я снова с вами, и на его стороне уже целых полтора друга.

– Да уж ни к чему излишне скромничать, ты так бойко до сюда добрался, что вполне потянешь и на целого человека.

– Несомненно, дружище. Это я тебя имел в виду, – Меркуцио хитро оскалился, предвкушая очередную попытку наградить болтуна оплеухой, но, похоже, Монтекки утомился и был не склонен нападать. Он внимательно посмотрел на ворота, за которыми высились широкие кроны деревьев ухоженного сада.

– Ты точно хочешь пойти туда один?

– Почему один? Я со слугой, по всему дому полно дядиной стражи. Да и неужто ты думаешь, что Капулетти решат на меня напасть? С чего бы? Нет, если ты желаешь меня сопроводить и выразить почтение своей новой родне, я ни в коей мере не отговариваю, – и рыжий усмехнулся, наблюдая, как Бенволио фыркнул от возмущения.

– Ладно уж. Ступай, но будь осторожен. А я поспешу к Ромео, он будет рад добрым вестям, – Монтекки хлопнул друга по плечу и быстрым шагом направился в конец улицы. Но не успел он свернуть за угол, как до него долетел насмешливый голос:

– Будьте с Ромео в моем доме к обеду, видит Бог, дяде будет за что мне попенять, но не думает же он, что я не отпраздную с друзьями свое воскрешение! – Меркуцио замолчал на секунду и, усмехнувшись, прибавил: – А я непременно справлюсь о здоровье восхитительной синьоры Капулетти от имени ее нового родственника!

Бенволио, уже свернувший в узкий переулок, на этих словах высунулся обратно и жестами изобразил нечто, очень недвусмысленно желая рыжему болтуну провалиться в тартарары.

***

Весь дом Капулетти пришел в волнение, едва племянник герцога появился у них на пороге, в то время как по всеобщим сведениям он был при смерти. Челядь забегала, самые любопытные выглядывали в главную галерею посмотреть, правда ли пришел молодой Делла Скала, и уж не привидение ли к ним явилось требовать платы за свою кровь.

Хозяева дома поспешили вниз сразу, как только расторопная прислуга донесла, что за гость к ним пожаловал. Синьор Капулетти, мужчина в летах, сейчас казался дряхлым стариком с глубокими морщинами и усталым взглядом. По всему выходило, что тяготы последних дней сильно сказались на его здоровье, а может быть, и на крепости духа. Но он сердечно поприветствовал Меркуцио, справился о здоровье всего семейства Делла Скала и высказал искреннейшую радость от того, что молодой синьор смог оправиться от своей раны. Еще не были высказаны все любезности, отвечающие поводу, как на лестнице появилась синьора Капулетти и стала изящно спускаться, чтобы поприветствовать гостя. Вид этой женщины говорил о серьезной внутренней борьбе, словно она была подавлена, но нисколько не сломлена. Глаза смотрели воинственно, алые губы на фоне бледного лица сияли улыбкой, изящные изгибы и низкий вырез платья не оставляли сомнений в том, что их обладательница настроена нравиться, несмотря ни на что.

Она протянула Меркуцио руку для поцелуя и так же, как и ее супруг, выразила радость по поводу его доброго здравия.

– Мы молились за вас, синьор Делла Скала, мы просили Деву Марию вернуть вас к жизни и вот, Ее милостью, вы снова среди нас. Это так отрадно, ведь… – синьора Капулетти запнулась, и Меркуцио впервые заметил на ее лице сильное волнение, – ведь от этого зависит жизнь нашего племянника.

Синьор Капулетти выразительно посмотрел на жену, явно недовольный столько открытым проявлением истинных чувств, но рыжего это нисколько не смутило, отнюдь, ему было приятно видеть, что тетка и впрямь печется о Тибальте.

Дабы отойти от опасной темы, Меркуцио поспешил поздравить синьора и синьору со счастливым вступлением дочери в брак, высказав уверенность, что это несомненно принесет много счастья. Но, как и следовало ожидать, эта тема оказалась для хозяев еще более болезненной: смириться с тем, что единственная дочь тайно обвенчалась с сыном Монтекки, было задачей трудной и требующей немалого времени. Однако на поздравление Меркуцио тут же ответом прозвучала вежливая благодарность, а затем последовал аккуратный вопрос, что же привело синьора Делла Скала в их дом. Меркуцио решил не юлить, да и стоять ему становилось все труднее, поэтому он высказал желание повидать молодого Капулетти в его покоях.

Казалось, такое желание несколько озадачило хозяев, но никакого неудовольствия они не высказали, синьор Капулетти приветливо указал на лестницу, приглашая Меркуцио подняться, супруга же его изъявила желание проводить гостя до двери племянника. Меркуцио оперся на плечо верного Бернардо и начал свой медленный подъём по ступеням вверх, делая остановки и переводя дыханием. Синьора Капулетти ждала его на верхней ступеньке, нервно теребя край вышитого шелком платка, когда же рыжий наконец преодолел внезапно оказавшуюся слишком длинной лестницу, хозяйка как бы между прочим проговорила, что сейчас у Тибальта Юлия, она выразила желание отнести кузену лекарство, и ни у кого не хватило духу отказать ей.

Зачем потребовалось это объяснение, догадаться было не трудно. Пусть угроза казни и миновала, но Тибальт по-прежнему находился под стражей в ожидании приговора, в том, что герцог так не оставит ранение племянника, можно было не сомневаться. И указ был ясный: не пускать никого, кроме лекаря. А то, что синьора Капулетти слезами и мольбами упросила стражников пустить к арестанту кузину, пусть и лишь единожды, могло скверно сказаться на дальнейшей судьбе Тибальта.

По крайней мере так это себе объяснил сам Меркуцио и поспешил успокоить женщину, выразив удовольствие от того, что их дочь – столь добрая и нежно любящая брата душа.

Желание молодого Делла Скала войти в покои к человеку, который чуть не отправил его на тот свет, вызвало у стражников сомнение и оказалось чрезвычайно подозрительным. Зная нрав племянника герцога, вполне можно было предположить, что явился он с умыслом, и это настораживало. Меркуцио, видя, что стража совсем не горит желанием открывать ему дверь, вздохнул и заговорил вкрадчиво и медленно, словно уговаривая маленьких детей:

– Я со всей серьезностью готов поклясться, что ничего худого в мыслях не имею, я безоружен, вот моя шпага, в руках у пажа, который со мной не пойдет. Более того, я даже готов совсем его отослать.

Рыжий махнул в сторону слуги, который замер на месте и удивленно уставился на хозяина, не понимая, был ли то приказ, или просто к слову сказано. Меркуцио кивнул пажу в подтверждении указания.

– Бернардо, ступай домой, передай, чтобы заложили карету и прислали за мной. И постарайся не попасться на глаза дяде… Да не бойся, скажешь, я приказал. Ну, ступай.

Паж поклонился и хотел уже отправиться выполнять поручение, но замер, не сделав и шага, и обернулся к хозяину, показывая шпагу. Меркуцио покачал головой.

– Нет, не стоит, забери с собой. Здесь мне ничто не угрожает.

Слуга кивнул и быстрым шагом пошел по галерее в сторону лестницы. Меркуцио обернулся к стражникам и развел руки в стороны, демонстрируя отсутствие оружия. Те переглянулись, и тот, что был старше, скосил глаза на синьору Капулетти, все это время наблюдавшей за ними со стороны. Меркуцио перехватил взгляд стражника и усмехнулся.

– Святая Дева, да неужто вы ожидаете, что хозяйка дома, эта честнейшая синьора, может причинить мне какой-то вред? Да и потом, молодой синьор Капулетти заключен под стражу, потому что имел несчастье ранить меня. Так кому же, как не мне, сообщить ему, что, молитвами его тетушки, голову его минует казнь за убийство, ибо никакого убийства не случилось?

Можно было предположить, что эти доводы подействовали на стражников, один передал второму свою алебарду и, развернувшись к двери, отпер ее тяжелым железным ключом, висевшим на поясе. Меркуцио изящно поклонился синьоре Капулетти и проскользнул внутрь, сразу прикрыв за собой дверь.

Покои Тибальта по внутреннему убранству очень подходили хозяину. Темные, но не мрачные цвета, простые незамысловатые узоры и украшения, книги на столе и большое открытое окно с отдернутой портьерой, солнечные лучи проникали легко и без препятствий, делая комнату светлой и словно бы намекая на свободу. Именно у окна Меркуцио и увидел Тибальта. Бледный, словно изможденный бессоными ночами, осунувшийся, верный своим привычкам Капулетти, одетый во все черное, стоял, опираясь спиной о подоконник, так, что яркие янтарные лучи освещали его сзади словно святого, и прижимал к себе тонкую хрупкую девушку, уткнувшуюся лицом ему в грудь. Юлия плакала, ее плечи вздрагивали, сотрясаясь от тихого рыдания, Тибальт же гладил ее пшеничные локоны и что-то говорил шепотом.

Звук закрывшейся двери заставил обоих вздрогнуть и поднять головы, Юлия, увидев человека на пороге, густо покраснела и взволнованно подняла глаза на брата. Но Тибальт словно позабыл о ней. Долгое бесконечное мгновение он смотрел на своего посетителя, и Меркуцио увидел, как в глазах взметнулось пожаром зеленое пламя, как зарделись щеки, и грудь стала с силой подниматься, выдавая участившееся дыхание. У рыжего потемнело в глазах, единственным отчетливым желанием было сразу броситься вперед, но присутствие девушки вовремя остудило его порыв.

Юлия сжала руку брата, и Тибальт, опустив глаза, кивнул и что-то прошептал ей. Еще раз подняв на него полные слез глаза, девушка быстрым шагом направилась к выходу, подле Меркуцио она все же задержалась и, смущаясь и краснея, выпалила по-детски искренне и сердечно:

– Я так рада, что вы живы!

Секунду синие глаза еще смотрели на смуглое лицо, потом Юлия совсем смутилась и выскочила за дверь. Меркуцио проводил ее взглядом.

– Святое невинное создание. И угораздило же ее влюбиться в этого дуралея… – но закончить свою мысль он не успел, ибо почувствовал, как крепкие руки обвивают его тело, и, повернувшись, он утонул в изумрудном пламени, почувствовал, как уходит из-под ног пол, когда горячие требовательные губы сорвали с его рта долгожданный поцелуй.

– Ты жив. Жив. Мадонна, я думал, что убил тебя! – Тибальт шептал слова словно молитву, покрывая поцелуями лицо Меркуцио, скользя губами по виску и зарываясь в рыжие волосы. Это была самая нервная, самая трепетная ласка на памяти рыжего, но он готов был на все, лишь бы она не кончалась.

Меркуцио крепко прижимал к себе возлюбленного, уже не сомневаясь, что именно это слово лучше всего подходит его любовнику, такому сильному, но в эту минуту такому беззащитному.

Рыжий поморщился и дернулся от боли, когда рука Тибальта скользнула по животу, случайно цепляя рану. Капулетти быстро отстранился, словно почувствовав кожей его реакцию, и внимательно посмотрел на повязку, которую Меркуцио прятал под рубахой. На лице Тибальта мелькнул ужас.

– Но ты… Почему ты на ногах? Тебе же вставать нельзя, как лекарь тебя из постели выпустил? Садись.

Быстрым движением Меркуцио был усажен в удобное бархатное кресло у стола, и очень вовремя: силы уже начинали изменять рыжему, и ноги подкашивались не только от нахлынувших чувств, но и по слабости. Однако на расположении духа это не сказалось совершенно, и Меркуцио довольно ухмыльнулся, глядя на нависшего над ним любовника.

– Лежать в постели и позволить, чтобы кто-то другой донес тебе о моем воскрешении? Нет, этого допустить было нельзя, разве мог я лишить себя удовольствия видеть твое лицо в этот момент. Мой прекрасный Тибальт…

Во взгляде Капулетти читались осуждение и беспокойство, но магия рыжего обаяния сводила с ума, и он, сам того не замечая, попадал под ее чары, ему только и оставалось, что сказать:

– Ты вездесущий хаос, ты знаешь об этом? Но уж собственную жизнь-то стоило бы поберечь…

– Меня уже сберег Господь, а более ничего и не надобно. Что может быть правильнее, чем наслаждаться вновь дарованной жизнью? Что я и делаю. И тебе придется разделить со мной эту радость, отказы не принимаются, – Меркуцио с удовольствием вытянул вперед ноги и забросил руки за голову, устраиваясь в кресле со всеми удобствами, но тут же зашипел от боли, когда кожа вокруг раны ощутимо натянулась. – Вот бы еще наши прекрасные голубки вовремя сообщали о своих затеях, так цены бы им не было. И вот этого бы сейчас не было.

Рыжий поморщился, осторожно дотрагиваясь до перевязки и поправляя ее под рубахой. Тибальт, стоя напротив у стола, молча следил за его действиями, нервно покусывая губу.

– Она все мне рассказала. Юлия. Сейчас пришла вся в слезах и сказала, что не может больше скрывать от меня правду. Боялась признаться в своем чувстве к Монтекки, считает себя виноватой в том, что случилось, – Тибальт вздохнул и спрятал лицо в ладони, пытаясь согнать усталость, – А я смотрел на нее, видел ее влюбленные глаза, видел, как ей стыдно, что она оказалась между своей любовью и семьей. И я вспомнил себя… Как меня рвал на части долг перед семьей, не давая ни дышать, ни надеяться… Мадонна, да я чуть не убил тебя, потому что так велит семейная честь…

Меркуцио слушал Капулетти и с каждым словом все больше радовался тому, что небеса оказались благосклонны и подарили ему пробуждение, теперь он мог быть рядом и облегчить страдание тех, кто уже отчаялся вернуть его к жизни, угнетала одна лишь досада, что пробуждение это не случилось раньше.

– Я сказал ей, что счастлив за нее. Я и правда счастлив, что она нашла любовь, и человек, которого она выбрала, оказался порядочным и честным, – Тибальт почесал лоб и нахмурился, словно с трудом веря собственным словам. Но когда он отнял руку от лица, губы его уже улыбались. – Что ж, брак с Монтекки несет в себе очень серьезные выгоды, главная из которых – мир. Наконец-то настанет мир…

– Ну, сразу он не настанет, судя по безрадостным лицам твоих дяди и тети, да и синьора Монтекки, насколько я знаю, не горит желанием поскорее заключить новую родню в объятия, – Меркуцио горько усмехнулся, – Но Ромео и Юлия вместе смогут изменить вековую традицию ненавидеть друг друга. Со временем все с этим смирятся… Во всяком случае сейчас стоит порадоваться тому, что влюбленные обрели друг друга, я не сложил голову на алтаре их любви, а тебя минует суровое наказание.

Рыжий смотрел на Тибальта и довольно улыбался, смакуя каждое произнесенное слово, особенно радуясь тому, что за ними скрыта истинная правда. И можно было наконец окунуться в жаркое пламя зеленых глаз и наслаждаться каждым прикосновением к истосковавшемуся телу. Здесь. Сейчас.

Казалось, Тибальт задумался о чем-то своем, его лицо стало серьезным, даже суровым; вдруг он шагнул в сторону кресла и, опускаясь на колени, протянул руку и зарылся пальцами в рыжие вихры.

– Ты говоришь, наказание… Я четыре дня прожил, думая, что убил тебя. Нет и не может быть наказания страшнее, – длинные пальцы скользнули по смуглой щеке, лаская и поглаживая кожу, – Так что мне теперь никакая кара не страшна. Ты жив, это самое главное. А уж какое наказание изберет для меня герцог: эшафот, четвертование, хоть розги… Я готов ко всему.

Тибальт скользнул пальцем по губам рыжего, будто желая запомнить ощущение, теплоту кожи и дыхания, потом резко поднялся и отошел к окну. Меркуцио не отрывал взгляд от застывшей фигуры любовника, смотревшего куда-то вдаль, за горизонт; в памяти всплыло загородное поместье, покои, которые они делили на двоих, одно не самое радостное утро…

Тогда Тибальт также стоял у окна, а Меркуцио искал правильные слова. Но теперь искать нужды не было. Рыжий точно знал, что именно должен сказать.