Текст книги "Оторва. Книга пятая (СИ)"

Автор книги: Ортензия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Захотелось развернуться и уйти, но привлекли ящики с минеральной водой. Боржоми – 22 копейки, Нарзан – 20. Пока размышляла в чём взять бутылки, взгляд выхватил авоську. Три рубля, двадцать копеек! Вот эта сеточка дороже пятнадцати бутылок нарзана⁉ Видела в Москве месяц назад за 100 рублей, а за Боржоми платила 150, за одну бутылку. Взлохматила себе волосы, пытаясь сообразить – где я вообще нахожусь? В стране дураков?

Купила четыре бутылки и поплелась на выход, удерживая их за горлышко.

Люся стояла около бабушки с рублём в руках.

– Что? – спросила, потому как вид у девчонки был растерянный.

– Я заплатила, а куда их складывать и зачем тебе так много?

Много? Я глянула на яблоки. Не крупные, но штук шесть наверняка потянут на килограмм. И в чём проблема?

– Я спрашиваю, зачем нам ведро яблок? – спросила Люся, уставившись на меня.

– Ведро?

Бабушка закивала и посмурнела.

– Не будете брать?

Думала несколько секунд и твёрдо ответила:

– Будем.

И даже придумала, куда их пересыпать. Вернулась в магазин, в строительный отдел и около минуты втыкала на десятилитровые эмалированные вёдра. Два рубля. Как вообще возможно понять по каким критериям устанавливались цены в Советском союзе?

К автобусу подошли, когда все уже находились внутри, и сразу представила, как начнёт орать мымра.

С удивлением обнаружила на водительском месте беременного чувака. Неплохо было придумано, а в моё время оба водителя катались бы туда-сюда.

Поднялась по ступенькам, оглянулась на Люсю, которая корячила ведро с яблоками и замерла, почувствовав, что у меня глаза выпрыгнули на кончик носа.

Мымра держа мой рюкзак за днище, трусила его и мои новые вещи, аккуратно разложенные по пакетам, вывались на сиденья, скатывались на пол, а белая итальянская блузка лежала в проходе, и на рукаве чётко выделялся след от обуви.

На какое-то мгновение пелена застлала глаза, а потом словно кто-то выставил передо мной стекло и вылил на него полное ведро крови, которая медленно начала стекать под ноги. Я не ослепла, но все кто находился в автобусе, внезапно окрасились в красный цвет. Шагнула вперёд и стекло под моим натиском треснуло, взорвалось, разбрызгивая осколками в разные стороны, оглушая звоном.

– Сука!

Глава 12

Хрустнуло под ногами. Громко, с неприятным скрежетом. Что-то мокрое хлюпнуло на ноги, царапнуло, потекла струйка. Я остановилась, пытаясь прийти в себя, восстановить окружающие меня цвета. Глянула вниз. Красная дорожка от самого колена и капля, яркая, даже на смуглой коже была прекрасно видна. Наткнулась на белый носочек, и сдулась окрашивая ткань в алый цвет.

Обе бутылки Боржоми, расколовшись на мелкие осколки, были везде, куда не падал взгляд, будто и не две, а, по крайней мере, десяток. А вот тара Нарзана оказалась куда крепче, лежали обе среди битого стекла, но целехонькие.

Подняв одну, приложила горлышко к алюминиевому уголку полки расположенной над сиденьями и резко дёрнула бутылку вниз.

Крышка, пуская ребристыми, закруглёнными краями зайчики в разные стороны, взлетела вверх, зависла на мгновение под открытым люком и понеслась вниз. Упала, негромко звякнув об металлический край ступеньки, отскочила и покатилась по проходу.

Я приложила к внезапно пересохшим губам горлышко бутылки и теплая, невероятно противная вода заполнила рот выбросив в нос струю газа.

Поморщилась, но злость и желание крушить всё и вся отступила. Сделала ещё шаг и, подняв с пола блузку, глянула на пыльный отпечаток. Небольшой, явно от носка туфельки, как раз такие были на мымре, но вероятнее всего она в пылу не заметила этого, злобно вытряхивая всё из рюкзака. И что искала? Ведь не сумку маньяка и уж точно не его паспорт. Про это знала только я, а тогда что? Подняла завалившиеся между сиденьями два развернувшихся пакета с нижним бельём. Заглянула в рюкзак. Сумка маньяка, встав поперёк, не вывалилась и в кармашке зелёная паспортина лежала. И?

Аккуратно свернула бюстгальтер, складывая чашечки одну в другую и только тогда до ушей стали доходить звуки, которые в момент бессильной ярости внезапно пропали. Услышала негромкие смешки парней. Смешно им смотреть на нижнее бельё одноклассницы. Смешно. Потому что, Синицына, они дети. Самые обыкновенные дети и ты их должна воспринимать как детей, а не как угрозу. И смеются только мальчишки. Девчонки молчат, разглядывая то, что у тебя в руках с осуждением. Комсомолки ведь, идейные. В таком виде нельзя. Или с завистью. Во-первых, им сразу понятно, какая у тебя грудь, а у большей части активисток она никакая, разве что у блондинки, что сидела позади, добралась до твоих размеров из прошлой жизни. А во-вторых, тонкий прозрачный материал, красивый, сексуальный. Сразу представили, как я в нём выгляжу и как им хотелось бы выглядеть. А мальчишки – нет. Им пока смешно, они даже не представляют, что под этой упаковкой находится нечто упругое и желанное. Да они даже этих слов не знают. В пятом классе тебя каждый день дёргал за косы Гришка, фамилию позабыла, а в восьмом, смущаясь и краснея, признался в любви. Оказалось, он влюблён был ещё с третьего класса и своё неравнодушие показывал именно таким способом, дёргая за косы.

А этим мальчишкам по пятнадцать – шестнадцать лет. Им просто не повезло родиться в шестидесятых прошлого века. У них нет интернета, который мог бы подсказать, что можно делать с девчонкой на заднем ряду в кинотеатре. Они, вероятно, последнее целомудренное поколение, которое вырастет в этот мире. На их глазах будут разрушаться идеалы, погибнет огромная империя. Всё во что они сейчас верят, превратится в пепел. Настоящие, бравые парни, которые пройдут Афганистан, а потом две Чеченские. Но это будет потом, а пока они всего лишь дети, которые пытаются самоутвердиться, следуя лозунгам: быстрее, выше, сильнее, и верят, что ещё чуть-чуть и коммунизм победит на всей планете.

Всего 14 лет и ничего этого не будет.

– Ева, – голос Иннокентия Эдуардовича донёсся до меня словно из тумана.

Как голос ёжика, ищущего лошадку.

– Ева.

Подняла голову, встретившись взглядом с глазами НВПэшника. Мутными, обеспокоенными. Из-за его спины выглянула мымра, перепуганная, словно увидела во мне нечто ужасное. Или я и выглядела ужасно. Словно зомби, готовая сожрать её с потрохами.

– Зачем? – донёся издалека мой голос. Уверенный, спокойный. Уже оценила масштаб содеянного и успела взять себя в руки.

– Выбрось, – голос у Иннокентия Эдуардовича слегка дрогнул.

Выбросить? Мои вещи? Да они совсем охренели. Потрошили рюкзак, чтобы выбросить?

Опустила глаза, только сейчас обратив внимание на горлышко от бутылки, которую сжимала в руке, будто декоративную розу. Она, купаясь в лучах солнца, переливалась всеми цветами радуги и выглядела зловеще.

Зачем она у меня в руке? Раскрыла ладонь, и горлышко с глухим стуком упало на резиновый коврик.

Взяла в руки белую блузку и, развернув отпечаток туфли, так, чтобы Иннокентий Эдуардович увидел его, повторила:

– Зачем? Это новая вещь. Зачем разбрасывать и топтать чужие вещи?

– Потому что у тебя в рюкзаке вино и мы должны были пресечь распитие спиртных напитков, – мымра осмелев, после того как я выбросила розочку выступила вперёд.

Так это она её боялась. Что полосну ей по горлу? Совсем белены объелась? И Иннокентий Эдуардович так подумал?

Вернулась к вопросу пытаясь осмыслить.

– Что у меня в рюкзаке? – Мне показалось, что я ослышалась. – Вы вообще в своём уме?

– Есть свидетели, – ухмыльнулась мымра, – и видели как вы пили вдвоём.

– Ах, видели, – я кивнула, – отлично. Давайте поедем в медицинский центр. Пусть возьмут анализы. А то ваш голословный бред уже на уши давит. Напоминаете мне Колина Пауэлла, идиота, который тряс пробиркой в ООН, доказывая, что у Ирака есть ядерное оружие, а потом туда вторглись США и уничтожили несколько миллионов мирных жителей. Свидетели у неё есть. Ну так покажите мне этих свидетелей. Кто видел? Пусть встанет и заявит об этом прямо. И я смело назову его лжецом!

Я замолчала, увидев, что у Иннокентия Эдуардовича пошёл мозговой процесс. Вот же. Колин Пауэлл пока всего лишь зелёный юнец и у него ещё трясучка не выросла, а США ещё не вторгались в Ирак. И пока НВПэшник пытался сообразить, о чём это я вообще, громко заявила:

– Давайте, где водитель. Поехали к докторам, получим справку, а оттуда в милицию. Напишу заявление о порче вещей.

И сама обалдела от того что предложила. Пиво! Время распада в крови 0.5 литра пива у мужчин – 2 часа, а у женщин – 24. А в организме Бурундуковой, может быть, ещё сутки будет бродить. Почувствовала, как глаза заметались в разные стороны. Если сейчас все согласятся ехать и брать кровь на анализ – полный кринж. Тогда уже точно никогда, ничего не докажу.

– Иннокентий Эдуардович, – грянул на весь салон густой бас, – какая больница, какая милиция? У нас, между прочим, плановый рейс. И опаздываем уже, минимум на три часа. А мне вас не только до Симферополя везти. Ещё помыть автобус и в 18.20 у меня рейсовый из Алушты. Вы меня под монастырь хотите подвести? Давайте решайте полюбовно и поедемте.

Подумала, при других обстоятельствах, беременного бурундука обязательно расцеловала, но пока, требовалось держать мину.

– Какая порча вещей, – взъелась мымра, – просто слегка запачкалась и никто не виноват. Постираешь, и будет как новенькая.

– Вот именно, как новенькая. А вот именно новой уже не будет – никогда. Давайте вам пиджак порвём и зашьём белыми нитками и будете так ходить. Понравится?

– Что⁉ – Глаза у мымры едва не выпали из глазниц.

Смотреть, любо-дорого.

– Прекратите! – прорезался голос у Иннокентия Эдуардовича, – немедленно прекратите! Ольга Павловна, я вас, кажется, о чём-то попросил. А ты, Бурундуковая, не устроила бы катание в нетрезвом виде на ворованном мотоцикле, не было бы и этого инцидента.

Я едва не потеряла дар речи.

– Какого катания? Вы совсем рехнулись?

– Ева!

– Что, Ева? Иннокентий Эдуардович, как вообще такое в голову могло прийти? Мне, казалось, что вы умный человек и в подобную ересь уж точно не поверите.

– Всё дело в том, Ева, что Ольга Павловна предоставила мне, убедительные доказательства. И не нужно отрицать очевидное.

Очевидное? Нашёлся капитан Очевидность. Мне показалось, ещё мгновение и я задохнусь. Горло сдавило примерно так, как тогда, у родника, когда маньяк, накинув мне на шею удавку, тащил по траве.

– Убедительные доказательства? – Прорычала я откашлявшись. – Какие? Может быть медицинский акт? Или протокол из милицейского участка о моих хулиганских действиях? Замечательно, предъявите их и все будут довольны.

– Ты прекрасно знаешь, – перебил мой спич НВПэшник, – что подобные документы имеются, но в силу независящих от меня причин, я не могу этого сделать сейчас. Однако по прибытии в Кишинёв мы разберёмся.

Удар ниже пояса. По прибытии в Кишинёв они разберутся, а до тех пор что? Я буду изгоем? Можно представить какую бурную деятельность разведёт мымра после такой поддержки, да вовек не отмыться.

Ещё и эта старая идиотка встала в позу, уперев руки в бока с самодовольной улыбкой. И взгляды школяров-комсомольцев, возмутительные с ноткой презрения.

В принципе, мне было плевать. Подхватить рюкзак, выйти из автобуса и пошли они все в жопу, вот только одна маленькая заковырка. Что делать с Люсей. Весь злобный замысел мымры выплеснется на неё. Доведут до истерики, ещё ни дай Бог, руки на себя наложит от таких страстей.

Что делать? Извечный вопрос.

– Возьми у водителя веник и убери осколки, – донёсся до меня голос Иннокентия Эдуардовича.

Ага. Сщаз.

– Сами заварили кашу, сами и убирайте.

– Бурундуковая, – заорала мымра, – как ты разговариваешь?

– Да идите вы все, – едва матом не послала. Перебрала в уме несколько вариантов и вспомнив девочку из «Мимино», добавила, – колбаской, по Малой Спасской.

И началось. Со всех сторон полетели возмущённые возгласы, поэтому тихий писк Люси едва не пропустила.

– Но ведь это неправда, это совсем не правда, – она брякнула ведро на осколки.

Обожаю этот звук, железом по стеклу. Зря Высоцкому не нравилось. Этот скрежет, хруст, заставляет мозг остро реагировать, потому что вся суть человека заточена на выживание.

И как ни тихо прозвучали слова Люси, все услышали и с удивлением уставились на девчонку.

Глупая затея. В данной ситуации даже медаль не помогла бы. Теперь, когда мымра перетащила на свою сторону НВПэшника. И точно. Англичанка тут же перевела весь огонь своих бастионов на подружку.

– Слободкина, ты кого защищать собралась? Сама без двух минут уже не комсомолка! И туда же, в петлю лезешь.

Но на удивление Люся пропустила ор мымры мимо и заговорила ещё громче:

– Иннокентий Эдуардович, это всё неправда. Выслушайте меня. Я всё расскажу, как было. Я там была, я всё видела. У меня есть доказательства.

– Хватит, – мымра рявкнула на весь автобус так, что у Люси должна была застыть кровь в жилах, но на удивление девчонка вновь не обратила на её крик внимания, и продолжила тараторить своё.

– У меня есть доказательства. С собой. Давайте вы посмотрите и убедитесь, что это неправда.

– Какие доказательства? – заинтересовался Иннокентий Эдуардович, но мымра опять перебила.

– Хватит нам ваших доказательств, убирайте автобус и пора ехать.

Только вздохнуть и оставалось. И куда влезла, спрашивается? Взять бы её сейчас за руку и потащить по переулкам подальше.

– Газета, – почти выкрикнула Люся, – у меня с собой газета. Мама, когда увидела статью в «Молодёжь Молдавии», купила десять газет и одна в чемодане лежит. Я забыла про неё, а сейчас вспомнила. Там всё написано. Про танцы, про милицию, про то, как Ева боролась с бандитом, как он в неё стрелял! Как её наградили. И даже фотография пули, которой она была ранена!

Бинго! Если бы сейчас автобус захватили террористы, это не произвело такого колоссального эффекта.

Чёрт меня подери. А я и не знала, что бедолага журналист после всех моих выкрутасов всё ж таки напечатал фотографии и статью тиснул. На его месте, я бы этого делать не стала. Ну ладно на кладбище, там я твёрдо стояла на своём. Не была, не видела, ничего не знаю. Но после того как я ему едва палец не сломала в коридоре и фотоаппарат чудом не разбила, быть таким великодушным. Сазонов старший провёл с нами разъяснительную беседу и я прилюдно покаялась в непреднамеренном поступке и Масленников Виктор Сергеевич, вроде простил, хоть и сидел скривившись, угрюмо потирая палец. Мои героические действия его особо не успокоили, а вот предъявленная пуля возымела действие. Он даже сфотографировал моё обнажённое плечо, но сразу заявил, что эту фотографию не пропустят, потому как выглядит слишком вызывающе из-за моих выпуклостей, а в обрезанном виде не будет иметь никакого эффекта.

Я, понятное дело забыла, вороша горы анкет, но Илья Спиридонович, он что, тоже не знал? И Люся, тоже хороша, как такое забыть можно?

В автобусе наступила мёртвая тишина, а Люся, закончив своё выступление, прижала обе руки к груди с простительным выражением на лице.

Я оглянулась. К нам едет ревизор или нет, скорее музей мадам Тюссо. Вот точное определение.

А мымра! Стерлядь старая! Сразу было видно, что статью прочитала от корочки до корочки и теперь в ожидании разоблачения бешено вращала глазами пытаясь придумать нечто такое, чтобы выкрутится.

В статье уж точно ни про пьянку, ни про угнанный мотоцикл ничего быть не могло. Чисто геройский поступок! Грудью бросилась на амбразуру. Почти как Александр Матросов.

– Ой, девочки, – внезапно разорвала тишину блондинка с галёрки, – я видела несколько дней назад эту статью, только дочитать не успела. И по фотографии не узнала. Ева на них так взросло выглядит.

Не узнала она. Меня пробило на смешок. Даже Илья Спиридонович не сразу узнал, а Валера так вообще таращился как на незнакомую девушку.

А почему она на последних сидушках? Только сейчас обратила внимание, что в автобусе произошла передислокация. На креслах, которые располагались сразу за нами, сидел мой ночной собеседник и симпатичная брюнетка. Та самая, которая мило, нараспев обращалась к своему другу: «Виталя».

И впереди, вместо двух парней сидели девчонки. Группа поддержки из Бельц. Приятно, чёрт возьми, что мы не одиноки.

И Иннокентий Эдуардович отмер.

– И эта газета у тебя с собой? – спросил он Люсю.

Подружка радостно закивала.

– В чемодане, в багажнике, – ткнула пальцем в пол и добавила, – там, внизу.

НВПэшник оглянулся на Ольгу Павловну и, вероятно, тоже всё понял по её лицу. Прошёл мимо меня, не обращая внимания на хруст под ногами, и распорядился, обращаясь к водителю:

– Откройте багажник.

Подумала, что бурундук начнёт отнекиваться, но, судя посему, тоже внимательно прислушивался к разговору и потому вытащил своё брюхо из-под руля очень резво.

Все кто был в автобусе, поднялись со своих мест, пытаясь через стёкла разглядеть, что происходит на улице. Только мымра не заинтересовалась. Расталкивая комсомольцев, на цыпочках, чтобы ни дай Бог не наступить на стекло, прошастала на своё место, что убедило меня, читала она статью и теперь представляла, что происходит в голове у НВПэшника.

Иннокентий Эдуардович раскрыв газету, едва Люся вытащила её из чемодана, сразу углубился в чтение и его лицо, сначала приняло лиловый оттенок, а потом посерело. Не дочитал, слишком мало времени прошло, а статья занимала целую страницу, но, видать, то, что успел просмотреть, ему хватило.

Сложил газету и, поднявшись по ступенькам автобуса, завис над мымрой.

– Ольга Павловна, – едва слышно проговорил он потрясая газетой – и как это понимать? Вы рассказали совершенно другую историю. Объясните мне, будьте добры, что это?

Глава 13

Очень тихо прозвучало и если бы комсомольцы не затаили дыхание, создав тем самым абсолютную тишину, вряд ли кто услышал. Хотя, абсолютную, это относительно. Поскрипывали креслами, зависая над ними, так что те, кто стоял сзади, наверняка, слов не разобрали. Зато ответ мымры был понятен всем. Она не просто ответила, завопила:

– Не надо на меня кричать! Я вам всё объяснила. Причём тут я? Мне сообщил об этом высокий милицейский чин, он что, по-вашему, будет обманывать? А если и так, то, ко мне какие претензии? Идите к нему и задавайте вопросы! Я, лично, к этому не имею никакого касательства, чтобы меня так оскорблять. А газета, что газета? Может опечатка, сплошь и рядом такое бывает. Тут ещё разобраться нужно, кто её писал. И фотография, гляньте, гляньте внимательно. Разве это Бурундуковая? Совершенно не похожа. На фотографии взрослая женщина.

Я, конечно, знаю, что лучшая защита – это нападение, но от слов англичанки реально подвисла, а на лице Иннокентия Эдуардовича отразилось такое изумление, словно увидел демократию в её отвратительном цинизме. Оставалось только изумляться его изумлению.

Но мымра и сама сообразила, что ляпнула лишнее, тем самым выдав себя с потрохами, и умолкла.

Что сказал НВПэшник, наклонившись почти к её уху, я не расслышала, и скорее всего никто, кроме Гольдман, которая сидела рядом, но ответа не последовало. Мымра скукожилась и это порадовало. Оставалось надеяться, что теперь до Крыма мы будем ехать в относительной безопасности.

– А о чём написано в газете? – тут же раздались выкрики со всех сторон салона.

– Да, скажите.

– А пусть кто-нибудь прочитает.

– Всем же интересно.

– А это точно про Бурундуковую?

Несколько пар глаз стрельнули в мою сторону. Я улыбнулась в ответ и сделала лёгкий поклон. Мол, вот она я, прошу любить и жаловать.

НВПэшник громко хмыкнул.

– А что, вот прямо сейчас и зачитаю. И уверен, всем будет полезно послушать и узнать, что среди вас есть мужественные комсомольцы, которые, не задумываясь, вступят в бой с любым врагом социалистического общества.

О, как. Почувствовала себя героиней мыльной оперы, сценарий, которого писал недоучка. Ну в самом деле, во времена СССР реально так разговаривали или просто в автобус напичкали всех идейных, которых смогли отыскать на просторах Молдавии? А если так, на минуточку представила всю эту компанию, умноженную на 15 республик, а потом на 21 день пребывания. Да я тронусь уже через неделю общения, в лучшем случае и попаду как раз туда, куда хотела впихнуть меня мать Валеры. Вот сучку пробьёт на ха-ха, когда узнает, что всё произошло без её непосредственного вмешательства, а лишь по тупости Синицыной, вообразившей себя умнее всех. Почему-то на память сразу пришёл фильм «Дежавю», в котором гангстер впервые попав в страну Советов, как раз через неделю тронулся головой, пообщавшись с борцами за идеалы революции.

Додумать мне как обычно не дали.

В автобус протиснулся беременный бурундук с веником в руках и, потеснив своим животом НВПэшника, возмущённо сказал:

– Иннокентий Эдуардович, подождите. Что значит, сейчас зачитаю? Там же целая страница, я видел, четыре колонки. Это ведь займёт массу времени, а потом ваши комсомольцы начнут обсуждать статью, знаю, присутствовал. Ваша информационная лекция затянется на несколько часов, а я вам говорил, нет у нас времени. Я предлагаю более разумный вариант. Быстренько прибраться, пока никто не порезался и поехать. А вот по дороге вы прекрасно сможете и газету озвучить и в прениях поучаствовать.

И он, выбрав ближайшего к себе комсомольца, вручил веник Гольдман, со словами:

– Давай, быстренько приберись и поехали.

К его удовольствию, никто возражать не стал. Народ высыпал на улицу, а у Гольдман, даже нашлись добровольные помощники, которые помогли собрать крупные осколки.

Я тем временем, воспользовавшись паузой, потащила Люсю в магазин. Тёплый Нарзан мне не понравился, а вот Боржоми, помнила из прошлой жизни, была прекрасна даже в горячем виде.

Ну и заодно, едва мы завернули за угол, обняла подружку и расцеловала. Хоть и с большим опозданием, но она вытащила нас обеих из полного дерьма, в которое с неутомимым упорством пыталась затолкать мымра.

Когда мы вернулись, все уже сидели по своим местам и водила глянул на нас с явным неодобрением. Но в этот раз, мне было глубоко наплевать. Протолкала вперёд Люсю, а сама одарила всех очаровательной улыбкой. Даже мымру, получив от неё в ответ взгляд полный ненависти. Главное, что в наморднике и кусаться какое-то время будет не в состоянии.

Бурундук даже не стал ждать, когда мы доберёмся до своих мест, едва вошли, захлопнул двери и автобус задним ходом стал выбираться на дорогу.

Как ни странно, газетой завладел Виталик и, развернувшись вполоборота, чтобы его все могли слышать, громко и с выражением начал читать:

– Восьмого июня сего года, многие отдыхающие в районе Комсомольского озера могли наблюдать необычную картину.

Я некоторое время разглядывала окрестности города, а когда автобус окончательно выбрался за пределы Николаева, под монотонный голос Виталика, вероятно заснула.

И опять этот сон. Девчонка, идущая по тротуару в несуразном, но знакомом платье. Видела недавно где-то. Я его даже в полном одиночестве не напялила на себя, ни за какие коврижки, а она топала по городу мимо пятиэтажки к перекрестку, на углу которого подмаргивал зелёным светом светофор. Экран сместился на ножки девушки, и я увидела обувь, в которой она шла. Кеды! Полный кринж. А потом из подворотни показались синие Жигули и начали приближаться. Я упёрлась взглядом в лобовое стекло, пытаясь разглядеть лицо водителя. Ещё метр…

– Бурундуковая, – кто-то рявкнул в самое ухо, а потом меня начали трясти и картинка с Жигулями пропала.

Мать вашу, мне всего пары секунд не хватило, чтобы узнать человека за рулём.

Открыла глаза пытаясь сообразить, что происходит. На самом деле меня никто не дёргал, это автобус потряхивало на ухабах, узкой, когда-то асфальтированной дороге, на которой двум автомобилям не разъехаться. Справа и слева деревья. Решила, что до конца не проснулась и поморгала. Это мы где? Водила решил срезать путь, чтобы наверстать упущенное время или нас таки да захватили террористы и везут в лес? Ну тогда это не террористы, а какие-то любители-неудачники. В аэропорт нужно ехать, он вроде в Николаеве был, и требовать самолёт и чемодан с баксами. В лес то, какого хрена?

Оглянулась и сглотнула. Все кто находился в автобусе, смотрели на меня.

Но я точно, ни про маму, ни про террористов вслух ничего не сказала. Это, если быть точнее, вспыхнуло где-то далеко на задворках памяти: как должны поступать уважающие себя бандиты. Или все, наслушавшись о моих подвигах, ждали, что я немедленно начну скакать по автобусу и обезвреживать преступников?

Помотала головой в разные стороны, а, не обнаружив в салоне посторонних, глянула на Люсю. И эта своими оленьими глазами смотрела на меня с восхищением.

Да что вообще здесь происходит?

– Бурундуковая, – голос был Виталика.

А этому, что от меня нужно? От попытки разобраться в происходящем шарахнуло болью по вискам и я, не ответив, полезла в рюкзак за аспирином, мысленно порадовавшись, что захватила с собой минимум из тактической аптечки.

Вскрыла бутылку Боржоми, запила таблетку и закрыла глаза, ожидая, когда отпустит боль.

Ещё бы мне кто-то дал это сделать.

– Бурундуковая, ты меня слышишь? – Виталик явно имел желание пообщаться.

– Ну чего тебе, – обернулась, поморщившись, – ни днём от тебя покоя нет, ни ночью. Только заснула и на тебе.

– Как заснула? – В голосе Виталика появилось, нет, не удивление, скорее растерянность. – Как ты можешь спать на комсомольском собрании?

Меня передёрнуло. Шо? Опять? Да вы ребята совсем рехнулись на своей идеологии. Едва не ляпнула это вслух, больно прикусив язык. Но правда достали уже. И это мы только едем, а что будет, когда доберёмся до места?

– Виталя, – внезапно заговорила соседка парня, – а может она действительно устала? Столько всего навалилось на неё.

– Правильный вопрос, – поддакнула я, – ещё как устала.

– Но Бурундуковая, – не обращая внимания на свою подружку, Виталик снова вцепился в меня, – я, мы, все комсомольцы, твои товарищи, желаем знать.

Ага, мои товарищи, которые час назад готовы были сожрать и не подавиться. Особенно Гольдман. Да и остальные хороши. С чего вдруг такая передислокация? Отсели подальше, чтобы соблюдать объявленный мымрой бойкот, а теперь товарищи. Кроме блондинки, возможно. Та могла перебраться с испуга, почувствовав мою агрессию, а её в тот момент, когда я увидела свой рюкзак в руках у мымры, только слепой и начисто лишённый обоняния мог не почувствовать. Товарищи они мои. Да у нас нет ни одной общей темы для разговора. И зачем мне такие друзья, которые за пять минут успевают переобуться. С утра масса возмущений, к обеду дружба, жвачка, а что будет к вечеру, никто не знает. Так они ещё что-то желают знать, прослушала последнюю фразу Виталика, и смотрят преданными глазами побитой собаки.

И как теперь верить писателям про попаданцев? Практически всем под семьдесят, попадают в пионеров, комсомольцев и мгновенно адаптируются. Ударяются головой в учёбу, беседуют на равных с одноклассниками. На каких равных? Какие общие темы могут быть у пенсионера и пионеров? О чём? К тому же у старика из XXI века с пионерами из семидесятых?

– И ты единственная кто без комсомольского значка, с одной стороны пример храбрости и мужества, а с другой полная безалаберность. Вот как это в тебе уживается. Какой пример подаёшь своим товарищам?

Ну да, я изначально видела у всех комсомольские значки. Хотела и свой на курточку присобачить, вот только он у меня тоже за общественный порядок. Сиди и объясняй каждому, за что такая честь. И опять товарищи. Товарищ милиционер, товарищ водитель. Ещё Сухова вспомнить с его: товарищи женщины!

– Вот возьми, – Виталик протянул ладонь, на которой лежал обычный комсомольский значок, – захватил на всякий случай парочку запасных. Как знал.

Отказываться не стала, взяла, и незаметно бросив взгляд, где у него висит, застегнула на курточке. Увидела скептические взгляды. Ну да. У парней на рубашках и пиджаках, у девчонок на платьях и блузках Советского производства. И только у меня на вещах загнивающего империализма.

– Пусть медаль покажет, – крикнул кто-то с задних рядов

– Ага. Покажи медаль и скажи: что ты чувствовала перед тем как кинуться на бандита, который целился в тебя из пистолета?

Медаль. Лучший способ закрыть всем рты, хоть на какое-то время. Будут передавать друг другу и забудут обо мне.

Расстегнула лямки на рюкзаке и, засунув руку попыталась нащупать коробочку. А ведь когда укладывала вещи, я её не видела.

– Люся, колени раздвинь.

– Что? – подружка явно опешила от моей команды.

– Я говорю, колени раздвинь, у меня, кажется, кое-что пропало, – и стала выкладывать вещи из рюкзака, складывая их на подруге.

Не обнаружив коробочку, я шевельнула извилинами, облокотилась на соседнее кресло, глянула вниз и сразу увидела упаковку зелёного цвета.

Снова сложила вещи в рюкзак, упаковав их более компактно, нагнулась, чтобы достать награду и в это время автобус подбросило. Парни расхохотались, девчонки охнули, а я приложилась лицом к спинке переднего кресла.

Едва не матернулась на весь автобус, помянув водителя, и оглянулась на Виталика.

– А куда мы едем? Другой дороги на Херсон нет?

– Нет, – он отмахнулся, – водитель с военруком договорился завезти родственникам какой-то ящик. Они где-то здесь должны ждать. А это старая дорога, она идёт параллельно шоссе.

Так этот бурундук беременный, ещё и свои дела устраивает за счёт комсомольцев. И всех всё устраивает, никто не пристыдил и не заявил, что стыдно использовать государственный транспорт в корыстных целях. А я подаю плохой пример товарищам – значок не надела.

Медаль пошла гулять по рядам. Что парни, что девушки бережно передавали из рук в руки, смотрели на меня и вздыхали. Пацаны с завистью, девчонки с восторгом.

Подумала, что теперь мымре точно ничего не светит и улыбнувшись глянула на Люсю, а она в каком-то порыве обхватила меня за шею и поцеловала в губы. Не по настоящему, просто чмокнула и тихо сказала:

– Ты моя самая лучшая подруга.

– И ты моя, – ответила я в ответ и почувствовала, как краснею.

Соврать для Синицыной – раз плюнуть. На самом деле не испытывала я к Люсе никаких чувств. Да, бывало, что благодарила её за что-то, как в принципе отблагодарила бы любого другого человека, даже незнакомого. И нужна она была мне всего лишь по одной причине. Как кладезь информации, хотя, нужно признаться, выбрала я для этого, не самого продвинутого провайдера.

– Ой, глядите, что это?

Все дружно прилипли к стёклам, рассматривая поляну, на которой стояла несуразная повозка, запряжённая небольшим осликом и здорового дятину стоящего рядом. Сразу стало понятно, почему пришлось ехать так далеко. Доходяга-ослик до трассы не дотянул и сдох где-нибудь в дороге.

Водила со своим компаньоном минут двадцать возились с огромным деревянным ящиком, который, вероятнее всего весил немеренно. Сначала кое-как вытащили из багажника автобуса, а потом с передышками волокли до повозки. Почему нельзя сделать наоборот и подтащить ослика, непонятно, но видимо хозяин животины и сам был с заморочками.